Текст книги "Я - Степан Разин"

Автор книги: Валерий Строкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Строкин Валерий
Я – Степан Разин

Валерий Строкин

(г.Мадрид, Испания)

Я – Степан Разин

(роман)

Посвящаю моим родителям

Виталию Степановичу и

Раисе Тимофеевне Строкиным.

"...А в кипящих котлах прежних боен и смут

Столько пищи для маленьких наших мозгов!

Мы на роли предателей, трусов, иуд

В детских играх своих назначали врагов.

И злодея следам

Не давали остыть,

И прекраснейших дам

Обещали любить;

И друзей успокоив,

И ближних любя,

Мы на роли героев

Вводили себя."

В.С.Высоцкий "Баллада о борьбе".

Он сидел напротив меня, вольготно развалившись в кресле. Молодой, начинающий полнеть мужчина. Лицо круглое, со здоровым розовым румянцем, как у поросёнка, нос вздёрнут, а под ним – узкая полоска чёрных усов. Волосы стоят на голове чёрным гуталиновым ёжиком. Карие глаза настороженно, с интересом, разглядывают меня в упор. Наконец, красивые полные губы пришли в движение:

– Итак, теперь вы расскажете мне, с чего всё началось?

– Что?

– Ваши видения.

– Это не видения. Думаете, я не понимаю, из-за чего я здесь?

– И всё-таки?

Я задумался, стараясь получше вспомнить.

– Вы курите? – он извлёк из стола коробку "Данхил".

– Да.

Он протянул мне сигарету и зажигалку. Я закурил...

* * *

– Я познакомился с Сергеем у друга на вечеринке. Мы оба были приглашены на День рождения. Сергей опоздал, а я к этому времени уже успел выпить две рюмки. За столом кто-то сказал мне, что он экстрасенс и преподаёт свою метафизическую науку где-то в институте. Мы пожали друг другу руки, и он мне сказал:

– Привет, Разин!

– Я не Разин – моя фамилия Ларин, – поправил я.

Сергей рассмеялся и ответил:

– Я вижу всю вашу прошлую жизнь – когда-то вы были легендарным бунтарём Степаном Тимофеевичем Разиным.

За столом рассмеялись, предполагая розыгрыш. Я покраснел, одновременно испытывая и досаду, и заинтересованность.

– Вы не верите? – с улыбкой спросил Сергей.

– Нет – я не верю в сверхъестественное.

– Здесь нет ничего сверхъестественного – это всего лишь ваша прошлая жизнь. Каждый из нас кем-то когда-то был.

Теперь наступила моя очередь смеяться.

– Хорошо, – Сергей взял меня за руку, – пойдём в другую комнату: я докажу вам, кем вы были в прошлой жизни.

Я растерялся, потому что не ожидал такого поворота, но отступать было некуда.

Мы прошли в другую комнату и там он уговорил меня прилечь на диван.

– Расслабься и, главное, успокойся – скомандовал он, – закрой глаза.

Сергей положил руку мне на лоб и замолчал. Прошла минута. Эта игра стала мне надоедать и я уже мысленно начал подбирать слова, чтобы послать его подальше, как тут Сергей опустил ладонь мне на глаза и...

Глаза озарила яркая вспышка, слишком неожиданная для того, чтобы кричать. Сквозь тьму колодца я увидел день...

* * *

По дороге двигалась крестьянская телега, окружённая гарцующими казаками, вооружёнными ружьями и саблями. Казаки иногда злобно кричали на толпящихся по краям дороги людей, замахиваясь при этом саблей или плетью:

– Что рты пораззявили?! Разбойников государёвых не видали?

Испуганно крестясь, люди отступали в стороны, кто-то плевал телеге вослед, но гораздо больше было тех, кто злобно сжимал кулаки и, прищурившись, посматривал из-под драного каптура. Иногда проносился шёпот:

– Постой, придёт ещё наше время!

Из толпы вырывались возгласы:

– Да кой из них Стенька будет?

– Вон тот разбойник – вишь, кафтан его чай побогаче будет.

– Такой и царю в пору!

– Эх, соколик ты наш, соколик!

На устланных грубой рогожей досках сидели два человека, закованные в тяжёлые ручные и ножные кандалы. Их шеи были схвачены рогатками. Один из них был одет в роскошный шёлковый кафтан, из-под которого виднелась рубаха из тонкого дорогого полотна. На ногах были обуты красные сафьяновые сапоги. На вид ему было около сорока. Это был мужчина в самом расцвете сил – широко раздвинутые плечи, мощная, загорелая шея, гордо откинутая назад голова. Тёмные волосы, по казацки остриженные в кружок, лениво перебирал тёплый ветерок, путаясь в небольшой кучерявой бороде и усах. В бледном, неподвижном лице, застывшем и превратившемся в камень, не было ничего притягательного. Привлекали лишь глаза – в них застыли мука, боль и ярость. Они буквально жгли окружавших телегу казаков и те, встретившись с разбойником взглядом, суеверно крестились и поворачивали коней. Его взгляд опалял и приковывал к себе лица людей, которые всё гуще толпились у дороги.

Второй разбойник не отличался одеждой от первого, но сидел он, поникнув, опустив плечи, уперев глаза в рогожу, страшась поднять голубые, испуганные глаза. Бледные губы нашёптывали молитву, иногда он хватался за светлые кудри, теребил бороду и тяжко вздыхал.

К телеге на высоком вороном коне подъехал грузный, пожилой казак.

– Вот, Стенька, скоро Москва встретит тебя колокольным боем! – злорадно оскалился всадник.

– Рано радуешься, крёстный – ещё неизвестно, как всё обернётся! ответил первый разбойник.

– Ужо известно – пощады не жди!

– Жаль, не успел я до тебя добраться...

– Дурак ты, Стенька, не слушал меня, а мог бы жить в почёте! – Корнила сплюнул и отъехал в сторону.

Почти тут же к нему подъехал молодой казак.

– Впереди стрельцы! – выкрикнул он.

– Встречают. Сейчас сдадим им государёвых преступников, – ответил крёстный, бросая взгляд на телегу.

Молчаливый Фрол неожиданно вскинул голову и уставился на брата обвиняющим взглядом:

– Это ты, твоя вина! От тебя все беды!

– Молчи! – приказал Степан и добавил тише и ласковей: – Помолчи, Фролка, ведь живём – значит, не всё ещё потеряно!

Степан улыбнулся и обвёл казаков уверенным, спокойным взглядом:

– Бояре да воеводы на встречу выйдут, встретят по чести, с пирогами да пряниками, с вином фряжским, с малиновым московским звоном!

Впереди их ждал большой стрелецкий отряд, выстроенный четырёхугольником. Внутри каре стояла повозка с виселицей.

* * *

– Берите ещё сигарету, не стесняйтесь, – он положил пачку "Данхила" на стол. – Интересное видение.

– Я бы не сказал, что это видение – у меня было чувство реальности того, что происходит на дороге.

– Ин-те-рес-но, – протянул он дружелюбно, внимательно меня рассматривая.

– Я слышал их голоса, чувствовал запах конского пота, слышал шум многоголосой толпы, когда они въезжали в Москву. Колокольный звон. Вы считаете меня сумасшедшим? Ведь не секрет, что из-за этого я попал в вашу лечебницу.

Он развёл руками с обезоруживающей улыбкой:

– Я ничего не знаю, я впервые сталкиваюсь с таким случаем. Вы кто по профессии?

Я усмехнулся:

– Журналист.

– Журналисты – дотошные люди, – заметил он.

– Эта дотошность меня сюда и привела.

– А вы не проверяли подлинность своих видений по известным историческим фактам?

– Я много раз перечитывал хронику тех лет, мои видения с ней совпадают. Въезд Разина в Москву произошёл 4 июня 1671 года именно так, как я и описал. Всё это – правда.

– Интересно, значит вы верите, что в прошлой жизни были Степаном Тимофеевичем Разиным? – спросил он с сарказмом.

– Да – верю.

– Тот Сергей, судя по всему, сильный гипнотизёр – он мог внушить вам, что вы – Пугачёв или Спартак. Вы встречались с Сергеем ещё раз?

– Разумеется. Он сам не ожидал, что получится такая реальная картинка во время первого сеанса, и, тем более, такое сильное ощущение присутствия. Он предложил зайти к нему на следующей неделе и попробовать ещё раз.

– На следующей неделе?

– Примерно полтора месяца назад.

– Второй сеанс?

– Да.

– И тогда вы заявили, что вы – Разин?

– Нет.

– Хорошо, что он делал во время второго сеанса?

– Я возьму сигарету?

– Берите, берите, – он придвинул ко мне всю пачку.

* * *

Я попал в подвалы Земского приказа. Всё было подготовлено для допроса "дорогих гостей" ждали. Подвал освещался огнём – хищное пламя жадно выплясывало в чёрном зеве камина. В огне малиновыми бликами мерцала железная решётка с разложенным на ней "инструментом". Палач – здоровенный кряжистый детина с заросшим чёрной бородой лицом, уперев руки в бока, с "рабочим интересом" разглядывал Степана. На тёмном, в оспинах, лице играла кривая ухмылка. На палаче был длинный кожаный фартук, из-под которого в обе стороны бугрились мышцами заросшие чёрным волосом руки. Двое подмастерьев с любопытством выглядывали из-за спины учителя. В углу, шурша бумагами, шушукались два земских дьяка – постные лисьи лица, тщедушные тела, длинными клиньями русые бороды, да чёрные колпаки.

Едва братьев втолкнули в пыточную, один из дьяков, с хитрыми зелёными глазами и рыжими, сросшимися на переносице бровями, вскинул голову и выставил в сторону Степана указующий перст:

– Ага, злодей Стенька, бунтовщик и вор, сейчас ты повинишься в своём воровстве! Расскажешь, когда появились твои злодейские умыслы поднять руку на царя-батюшку, на нашу православную церковь и честной народ. Говори, окаянный!

Дьяк взвизгнул, гневно топнув ногой и тряся свёрнутым свитком. Степан весело рассмеялся и плюнул ему на бороду:

– Вот и весь ответ! Фрол, ответь ему тем же!

Дьяк осатанел – зелёные глаза стали бешено вращаться, он застучал каблуками и истошно завизжал:

– Кнута ему, вору! Хулитель Святой церкви! Кнута ему! Бейте!

Палач молча и деловито заступил Разину за спину и одним рывком содрал с плеч лохмотья, оголив разом грудь и спину. Тяжёлая ладонь похлопала по напрягшимся плечам:

– Будя, казак – погулял!

Заплечных дел мастер цыкнул на своих учеников и те бросились ему помогать с торопливой, испуганной горячностью. Рядом закричал Фрол, в голосе его звенел неприкрытый ужас:

– Брат! Брат!!!

Степан дёрнулся, хотел повернуть голову, но кулак палача, как тяжёлый обух, опустился ему на ухо.

– Тихо! Тихо, казак! – невозмутимо прогудел палач, поддерживая пошатнувшегося Степана. – Не буянь – со мной не побуянишь!

– Брат!!! – метался по подвалу крик Фрола.

Один из подмастерьев ударил его в лицо:

– Заткнись!

Крик оборвался.

Степан стиснул зубы. Ученик палача, набрасывая ему на ноги верёвку, поймал тяжёлый, ненавидящий взгляд атамана и, словно обжёгшись, отшатнулся в сторону.

– Пошевеливайся, живее! – палач пнул ногой своего ученика.

Земские дьяки с улыбкой потирали руки.

– Так и должно быть! Так и должно быть! – шептал один из них с зелёными ядовитыми глазами...

* * *

– Интересно, – хмыкнул он. – Вы всё так подробно описываете.

– Я был там, – спокойно ответил я.

– Было бы интересно встретиться с вашим экстрасенсом – Сергеем, – он пытливо посмотрел на меня.

– Это невозможно – он уехал.

– Уехал?

– В Индию, по приглашению, – я усмехнулся. – Не только вас одного интересуют его способности.

– Ясно.., – он посмотрел в окно.

Зелёная листва тополя плавно раскачивалась ветром.

Он оглянулся на меня:

– С тех пор, так сказать, вещие сны не оставляли вас?

– Нет. Вы ведь просматривали мой дневник? Он лежит на столе.

На углу стола лежала толстая красная тетрадь.

– Не успел, но сегодня вечером я постараюсь просмотреть ваш дневник, в его голосе уже заранее послышалась ещё только предполагаемая им усталость от предстоящего чтения.

Я привстал:

– Отпустите меня – вы ведь знаете, что я не болен.

– Я ничего не знаю, – быстро ответил он. – Вы не волнуйтесь, здесь очень хорошие условия.

– Мне плевать на ваши условия!

Наши взгляды скрестились.

– Всё не так просто, – медленно выговорил он. – У вас очень сильные друзья, – он сделал акцент на друзьях, которые хотят вашего выздоровления, но... Вы сами виноваты... Вы меня понимаете?

– Пошёл ты! – я откинулся на спинку стула. – Все вы – продажные твари!

Он сделал вид, что ничего не услышал.

– В последнее время к нам в основном поступали Горбачёвы, Пугачёвы, одна Мата-Хари, были Ельцин и Шумахер. Вы утверждаете, что вы – Разин? – он насмешливо посмотрел на меня. – В таком случае налицо раздвоение личности.

– Да – я Разин.

Он первым не выдержал мой взгляд и вновь уставился в окно.

– Разин Степан Тимофеевич, – он ослабил узел галстука и покрутил головой. – Чёрт знает что.., – его пальцы забарабанили по крышке стола. – Вы были журналистом, – он не спрашивал, а утверждал. – За что вас уволили?

– Вы делаете вид, что ничего не знаете или вас так проинструктировали? – я нагло потянулся к пачке и выбрал себе сигарету.

Он подал мне зажигалку, дал прикурить и закурил сам. Глубоко затянувшись и медленно выдохнув дым, он сказал:

– Лечения вам не избежать.

– Интересно, какого? Я слышал много интересных историй о методах "лечения". Может, поговорим откровенно?

Он открыл картонную папку – историю моей болезни:

– Считайте, что вам повезло – больница у нас особая и всегда была...

Я громко рассмеялся. Он с недоумением на меня оглянулся:

– Здесь самое современное оборудование на уровне мировых стандартов и любые лекарства.

В его руках появилась авторучка, и он что-то стал писать на новом, розовом (интересный цвет для таких учреждений) листе.

– Отдохните, успокойтесь. Вашей жизни и психике здесь ничего не будет угрожать. Сергей надолго уехал? – как бы невзначай спросил он.

– На год или полгода – точно не знаю.

– Ничего, – подмигнул он мне, – Степан Разин – это не Ленин, вылечим!

– Вам нечего лечить.

– Ну-ну, – на его лице появилась понимающая улыбка.

Авторучка щёлкнула и исчезла в нагрудном кармашке накрахмаленного белого халата.

– Я не болен! – выкрикнул я.

– А к нам больные не поступают – к нам поступают люди, у которых другие проблемы.

Мой дневник исчез в папке истории болезни.

– Обязательно прочту, – пообещал он.

Я стал смеяться, смех становился всё громче и громче – нервы у меня действительно не свиты из жил или стали.

Тревожно посмотрев на меня, он резко отодвинул своё кресло от стола в тот момент, когда я поднялся и склонился над ним.

– Таких, как ты, я в воду сажал – задираешь рубаху на голову, сыплешь каменья, затягиваешь в тугой узел и в воду, в тёмный омут.

Я не заметил, как в кабинет влетели двое белых "медбратьев", чем-то напомнивших мне учеников палача. Они мгновенно скрутили мне руки и потащили прочь из кабинета.

– Русь спасать! Бояр и воевод – всех с раската! – кричал я в коридоре.

– Будя, будя – расшумелся, – прошептал мне в ухо один из санитаров.

Второй профессионально и почти ласково ткнул кулаком в солнечное сплетение. Мой крик захлебнулся и я стал жадно хватать воздух пустым ртом. Белые "медбратья" весело загоготали.

– Ссуки! – выдавил я сквозь кашель.

– Молчать! – крикнули мне в ухо и наградили тяжёлым подзатыльником.

Затащили в мою персональную палату – маленькую белую комнатку, в которой не было ничего лишнего.

– Будешь тихо себя вести или привязать к кровати?

– Нет, – выдохнул я.

– Привязать? – лицо санитара расплылось в улыбке дебила.

– Нет.

Они швырнули меня на кровать и ушли. Дверь щёлкнула – здесь очень надёжные замки, но ничего – выход есть всегда.

Я откинулся на спину и закрыл глаза. "Нелёгкая задачка будет у этого врача – свести меня с ума. Сам виноват. Допрыгался, доискался правды... Он, наверное, испуган – такой заказ для него, должно быть, впервые. Сейчас собирается домой – молодая жена, обед, кофе, газеты, телевизор, вечером может встретиться с друзьями... Стоит, переодевшись, возле окна, курит, думает, взять ли на дом мои бредни или нет... Я тоже хочу домой. Я в ловушке..."

* * *

Он стоял возле окна, с наслаждением, глубоко затягиваясь сигаретой. Перед ним был небольшой зелёный дворик: старый тополь возле окна, аккуратно подстриженные кусты. По периметру вокруг белого корпуса частной клиники росли роскошные розы нескольких сортов – идиллическая картина мира, фасад, скрывающий за собой тайны белого здания. В укромных уголках дворика стояли дурацкие розовые скамейки, в центре расположился каменный сад – маленькое эхо Японии. Внутри сада розовая беседка была стилизована под пагоду. "Клиенты" и гости были довольны. Те, кого здесь лечили, им было всё равно, потому что всё это окружал высокий белый забор с одними единственными воротами, возле которых располагалась невинная розовая будочка с охранником и собакой. Вершину забора венчала корона из спутанной колючей проволоки. При желании по ней можно было пропустить ток – для большей безопасности от побегов и похищений.

Он вздохнул и затушил сигарету. Сел в кресло. На глаза попалась "история болезни" заказного больного. Усмехнувшись, он раскрыл папку и вынул из неё дневник:

– Посмотрим, что тут у вас, сумасшедших, как это вы сажали в воду...

ДНЕВНИК

* * *

Заплечных дел мастер споро, по деловому, обвил ремнём руки и потянул его вниз (ремень перебрасывался через верхнюю балку и крепился внизу на параллельном ей деревянном брусе). Сноровистые помощники повисли на теле, вытягивая его в струну. Я напрягся и крепче сжал зубы – не видать им моей слабости, али я не атаман?!

– Сейчас запоёшь! – донёсся из-за спины злорадный голос дьяка.

Ноги привязали ещё к одному брусу, расположенному по центру перпендикулярно первому. Помощники ещё раз навалились и потянули тело. Мышцы на спине взбугрились, я услышал, как трещит мой позвоночник и свёл зубы мёртвой хваткой – негоже казаку кричать. Крик от боли – это страх, но разве я их боюсь? Это им приходится меня бояться и ненавидеть. Я плачу им тем же ненавистью, которая щитом встала меж нами.

– Эй, дьяк, ты не у сатаны служишь?! – хриплю я и стараюсь улыбнуться.

– Бей! – кричит взбешённый дьяк.

Кнут палача свистит и падает на обнажённую спину. Я вздрагиваю всем телом. Боль пронзает навылет, запутывается внутри, требуя выхода хотя бы в крике. Единственное, что я могу сделать – это рассмеяться сквозь стиснутые зубы. Палач хмыкает, удивлённо поводит головой и продолжает методично поднимать и опускать кнут.

Я чувствую, как пухнет спина и начинает брызгать кровь, словно креплёное ромейское вино из тугого бурдюка. Моё лицо перекосилось, мне кажется, что это улыбка. Я слышу треск, словно лопнул огромный ореховый стручок.

Удары прекратились. Передо мной из тумана появляется палач – он обтирает лицо от моей крови. На его груди и кожаном фартуке горят алые пятна моей крови. Рядом выныривает дьяк:

– Ты с ним не шибко – скоро придёт боярин.

Злобные зелёные глаза уставились на меня в упор:

– Говори, вор и душегубец, кто сподвигнул тебя на воровство? Кто помогал тебе? Говори имена своих воровских сотоварищей!

– Да пошёл ты.., – мой голос показался мне чужим – сухой, потрескавшийся, похожий на колодец с высохшей водой.

Спина пульсирует, грозит разорваться от боли и путает мысли в голове. Такое ощущение, будто срезали шкуру и она медленно сползает вниз к пояснице, оголяя мясо на плечах.

– Продолжай, – кивнул дьяк палачу.

Вновь засвистел кнут. Я закрыл глаза. Боль, слепящая боль заполнила всё тело. Господи, меня спасёт только ненависть к ним, спасёт от крика о милостыне не бить и не мучить. Господи... Кажется, зубы во рту не выдержат и сейчас начнут крошиться. В глазах стоит багровый туман, я всё крепче сжимаю веки... Где, когда это уже было?...

* * *

Прут со свистом опускался на оголённое нижнее место.

– Не ори! Не ори! – приговаривал Тимофей Разя, обращаясь к зажатой между ног голове Стеньки. – Старших надо уважать и слушаться.

– Батя – ня-яяя-аа-ааа!!! – ревел паренёк, по щекам которого текли слёзы.

– Терпи, казак – атаманом будешь!

Эти слова как-то враз успокоили Стеньку, и он перестал кричать, только вздрагивал каждый раз, когда ивовый прут опускался на начинавшую лиловеть попу...

За что же он меня тогда наказал? Не помню... Главное – остался урок.

* * *

Я очнулся от того, что на меня лили холодную воду. Заметив, что я пришёл в себя, развязали и бросили на земляной пол.

– Глазами забегал – живой! – надо мной склонилось ухмыляющееся лицо земского дьяка.

Вода попала в лицо, и я замотал головой. Дьяк рассмеялся:

– Что – похоже на донскую водицу? Говорить будешь?

Я молчал, чувствуя во всём теле непонятную, жаркую истому. Боль превратилась в отдалённое, терзающее тело эхо.

– Ну? – грозно вопрошал дьяк.

– Ты, как выжлец, бегаешь вокруг, вынюхиваешь, да шиш что вынюхаешь! От того и нос твой длинный и с бородавкой! – прохрипел я.

Дьяк выслушал, не прерывая и коротко приказал:

– На огонь его.

Палач и его помощники неторопливо продели меж связанных ног и рук мокрое от воды бревно.

– Правильно – теперь надо обсушить.

– Разбойник, как у тебя руки поднялись? Поднялись и не отсохли? монотонно забубнил второй монах и заглянул в свиток, с чем-то сверяясь. Ведь грабил суда великого государя и святейшего московского патриарха! Пошто убил святого старца, который сопровождал струги из Нижнего Новгорода?

– Жаль, тебя там не было! – отозвался я.

– На огонь его! – тонко взвизгнул второй дьяк.

* * *

Давно это было. Подвалы Земского приказа стирают границы нашего бытия, времени здесь просто не существует...

...Старец из Нижнего Новгорода...

Это было начало. Славное времечко, а впереди были времена ещё славнее. Я даже не думал тогда, во что может обернуться гуляние Стеньки Разина. Шёл наперекор казачьей старейшине, дразнил её, поднимал за собой голутвенных смотрите, вот Стенька Разин, ваш лихой атаман... Старая, гноящаяся рана когда-нибудь при случае отомстить за брата, за старого Разю, преданного в Азове... Хотелось вспомнить лихой казачий дух, ведь нижние казаки уже и саблю держать разучились – за деньги нанимали верхнюю голытьбу, чтобы те шли за них воевать по царёву указу... Тошно...

Старец из Нижнего Новгорода...

Это было где-то в конце мая. 1667 год. Меня окружали мои верные и любимые атаманы – весёлые, злые, ненасытные и жадные до боярского добра: Иван Черноярец, Фрол Минаев – любезный друг, Якушко Гаврилов, Леско Черкашенин. Где вы, браты мои верные? Может, не заглохло ещё дело Рази, скрывается кто по лесам, точит саблю вострую на воевод и их псов-стрельцов. Вышел бы, Бог помоги, по-другому бы всё начал... Поздно – после драки кулаками не машут! Старец из Нижнего Новгорода? Помню я старца, помню...

Волга – мать всех рек, Дон – отец родной. Волга открывала казакам пути в верхние богатые города: Самару, Саратов, Симбирск, Нижний Новгород, а там, по Оке-матушке и до златоглавой подать. По Волге можно выйти в Хвалынское море через Царицын и Астрахань, а там и пощупать богатых кизилбашей, взять большой ясырь...

Значит, старец? Смерть его на мне и отчёт за деяния мои держать мне перед Богом, а не перед псами из Земского приказа.

* * *

Палач взялся с одного конца, двое помощников, крякнув, подхватили бревно с другого и понесли вместе со мной к огню.

– В гостях у сатаны – и жаровня с углями, и черти пляшут! – я показал дьякам зубы.

Моя борода затрещала, запахло паленым мясом. Я глубоко втянул запах моё тело горело. Из прокушенной нижней губы потекла горячая кровь.

– У-у-уууу, – пронёсся по подвалу стон.

Со мной ли это происходит? Господи, помоги! Пламя вспыхнуло внутри меня и разметало тело на части.

– Ну, упрям! – тихо прошептал палач.

Глаза его молодцов стали круглыми от ужаса.

– Говори! – кричит дьяк далёким и... тихим голосом.

И снова по подвалу крик и стон. Мои ли? Я пытаюсь зацепиться за что-нибудь взглядом. Лица кружатся – чёрное лицо палача, бледные глаза его помощников, зелёные – дьяка. У дьяка рыжие сросшиеся брови, длинный, с красными прожилками нос выдаёт любителя медовухи. Взгляд мой срывается вниз к пылающим углям и невыносимому жару. Угли похожи на богатую россыпь крупных венисов или... Или это кровь – я так щедро вскормил землю кровью. Не я один – нашу кровь тоже не щадили. Или жизнь, или смерть – ничего другого не дано!

В углу подвала забился в истерике брательник Фрол:

– Брат, брат! Скажи им, покайся! Брат! Брат! Брат!!!

Слаб братишка мой младший, слаб – не в меня, ни в Ивана, ни в батю... Батька – он бы понял меня. Батька, помоги...

– Брат!!!

– Молчи!!! – что было силы заорал я, чтобы только заглушить эту боль, которая разрывала моё тело. – Молчи!!!

– Загубим мы его, – не выдержал второй, гнусавый дьяк.

– Уберите его! – приказал зеленоглазый дьяк-сатана.

Бревно качнулось, жар опалил брови и усы. Я плотно сжал веки – в глазах бушевал и крутился водоворот пламени и я увидел... Я увидел того старца из Нижнего Новгорода.

* * *

Наш лагерь стоял на высоком, крутом берегу Волги – отсюда река и волжская степь просматривались во всех направлениях. Мы подняли вал, проделали в нём бойницы – настоящая крепость, как в Паншином городке. Такую просто не возьмёшь – зубы сломаешь! Готовились ждать – скоро должны были пойти торговые караваны с севера на Астрахань. Там и хлеб, и военные припасы, и казна для выплаты служивым стрельцам, для работников на учугах и соляных промыслах. Пойдёт богатый патриарший насад, будет что пошарпать... Вот только отряд мой – вроде две тысячи человек, а толку мало. Боевых, обученных казаков немного, ещё меньше беглых стрельцов – в основном голутвенные из недавних беглецов от бояр и монастырей. Их надо обучать ратному делу, показать, что у бояр и монастырских людей кровь того же цвета, что и у них. Черкашенин и Фрол готовили, учили беглых ратному делу. Смутное мы затеяли. Крестник дал отписку в Москву и астраханский воевода Иван Александрович Хилков уже рыскал по Волге, искал со мной встречи. Царицынский воевода Унковский грозился выслать меня обратно на Дон. В общем – ждали меня, искали, готовились к встрече. И я готовился – наши люди были везде и доносили о воеводских розысках. Я зубоскалил с казаками:

– Знать, бояться нас – вон как воеводы забегали! Сам царь письма им шлёт, чтобы вернуть нас на Дон.

Руки против воли сжимались, хватались за саблю.

– Неужто, братья, вернёмся и не возьмём дувану?!

– Не воротимся, атаман – возьмём дуван!!! – шумели казаки. – Веди нас в Персию – даст Бог удачи!

– Поведу! – я вскидывал клинок к солнцу, алые отблески которого заливали его по самую рукоятку. – Поведу отведать воеводской крови! – обещал я, чувствуя, как вздувались жилы на лбу и сабля просилась в дело.

Рано утром Якушка Гаврилов ворвался в землянку с криком:

– Степан Тимофеевич, идут насады с верху под парусами и множество стругов с ними.

Я вскочил с лавки, на ходу накинув кафтан, схватив пистоль и саблю.

Взбежали на утёс. Там уже толпилось множество людей.

– Смотри, атаман – плывут!

С северной стороны по реке шли белые лоскутки парусов – царские и патриаршие насады. За ними тонкими соломинками темнели вёсельные струги.

– Поднимайся, робяты! – весело крикнул я. – Караван идёт! Пошарпаем купчишек.

– К стругам, робяты! – Леско Черкашенин бросился подымать лагерь.

Я находился в головном струге. Караван быстро приближался. Я уже мог рассмотреть весело трепетавшие на насадах личные прапорцы купцов. Особенно выделялись знамёна московского гостя Василия Шорина. Зол на него народ сколько крови людской попили его приказчики, всё ему мало. Над одним из насадов колыхалось знамя московского святейшего патриарха. За ним шли насады с флажком великого государя.

Я подмигнул Ивану Черноярцу, своему ближайшему есаулу из Черкасска, который был моим вывидком на свадьбе с Олёной Микитишной:

– Сами в руки плывут – хорошая добыча!

– Нас заметили.

– Вижу, – я вытащил наполовину из ножен саблю Тимофея Рази – когда-то она здорово послужила ему на Азове.

Казаки смотрели в мою сторону, ждали сигнала.

Стрельцы засуетились возле небольших медных пушек, что стояли по невысоким бортам насадов. Стрелецкие пятидесятники нервно бегали по палубе, отдавая приказания и готовясь к бою. Стрельцы торопливо заряжали пищали, проверяли заряды. Мелкие струги спрятались позади главного каравана. Я улыбнулся:

– Что, робяты, не дадим спуску боярам?! – я вскинул саблю. – Сарынь на кичку!

– Сарынь на кичку! – подхватили казаки, и наши струги полетели соколами навстречу каравану и переняли его посреди реки.

Стрельцы дали залп – получилось мимо и поздно, потому что мы уже с криком лезли на насады. Я вспрыгнул на головное патриаршее судно:

– Стрельцы, наша взяла – бросай оружье!

Стрельцы не оказали никакого сопротивления, побросали пищали и пали на коленки. Казаки шмыгали вокруг, подбирая оружие, награждая зазевавшихся подзатыльниками.

– Рулевой, правь к берегу, где наш стан! Вань, покажи ему.

Патриарший насад повернул в сторону берега. Весь караван шёл за ним. Я сидел в креслице на головном насаде, надвинув на самые брови круглую лохматую шапку. Оголённая сабля лежала на коленях поверх синих, парчовых штанов. Правая рука лежала поверх рукояти сабли. Синий кунтуш распахнулся, оголяя грудь. Под речным ветерком было немного зябко. Мне кажется, что я больше похож сейчас на судью – строгого и справедливого.

Впереди, испуганно ловя мой взгляд, переминались с ноги на ногу боярские приказные люди, сопровождавшие караван, купеческие приказчики, купцы, стрельцы, ярыжники, кормчие, водоливы, гребцы, грузчики, бурлаки и разная голь перекатная. Подбежал Фрол Минаев:

– Атаман, колодчиков нашли.

– Что? Веди их сюда.

На насад в сопровождении казаков поднялись грязные, измождённые, покрытые гнойными язвами люди в ветхих рубищах.. Они были закованы в железо, на шеях – рогатки.

– Говорят, везут на поселение в Астрахань, – доложил Фрол. – Из самой Москвы.

– Батька, освободи, помилуй! – взмолились колодники, падая на колени.

Я вскочил с кресла:

– Встать! Чай, я не боярин перед вами, а вольный донской казак Степан Разин!

Я оглянулся на казаков.

– Робяты, разве можно человеку, как скотине, быть закованным в железья?!

Казаки без слов бросились освобождать колодников от цепей и рогаток.

– Други мои, – обратился я к освобождённым, – согласны ль вы служить у меня по вольным казацким обычаям?

– Согласны, батюшка! – хором отозвались освобождённые.

Сердобольные казаки уже тащили им новые, от дувана, кафтаны и сапоги.

– Раз так, одевайся, браты! – смеялись казаки и хлопали всех по плечам. – С таким атаманом, как у нас, не пропадёшь! Везде ищут, а поймать не могут. Он, как сарынь белый, слишком высок, слишком далёк для боярских холуёв!

– А вы? – обратился я к караванным работникам. – Неволить никого не желаю, зову и вас с собой пошарпать бояр и купчишек на море Хвалынском, погулять за богатым ясырём. Братьями моими будете, людьми свободными. Айда со мной!

– Согласны, батюшко! – закричали работные люди. – Пойдём за тобой!

Я поманил Фрола:

– Накормить всех досыта, зачислить в сотни и выдать оружие. Отныне они – вольные казаки. Выделить часть дувана.

Боярские и купеческие людишки притихли и молча смотрели на меня.

– Что притихли, начальные? Может, кто хочет у меня послужить?

В ответ молчание. Люди испуганно жмутся друг к другу, смотрят на мою вынутую из ножен саблю.

– Али не люб?

– Им любо кровь народную пить! – донеслось со стороны колодников.

– Что с ними разговаривать?!

– Как скажете, люди добрые. Сами судите, а я так и сделаю – не хочу понапрасну кровь лить.

Я сурово посмотрел на освобождённых колодников.

– На виселицу их всех! Сколько можно измываться над людьми?! Креста на них нет! В воду – пусть попьют из Волги-матушки! – раздались дружные крики.