Текст книги "Убийца ее мужа"

Автор книги: Валерий Ефремов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

И вот однажды особо тщательный шмон дал результат. Покопавшись в бельевом шкафу жены, он выудил оттуда большой коричневый конверт, в котором обнаружил с десяток любительских фотографий. Все они были сделаны, видимо, на какой-то вечеринке. На них оказались запечатлены разные лица, но, как быстро установил Петр Максимович, везде в обязательном порядке присутствовал один и тот же мужчина, причем все время на переднем плане.

И дважды вместе с этим мужиком была изображена Анюта, буквально поедавшая его глазами! А на одном из снимков они танцевали друг с другом!

Он перевернул эту фотографию и на обратной стороне обнаружил надпись: Константин Карнаухов по заказу Малаховой. Как выяснилось, так же были подписаны и остальные Снимки.

Значит, Анюта попросила какого-то своего знакомого снять на вечеринке того мужика, к которому она, понятное дело, была неравнодушна. Но кто такой Константин Карнаухов – фотограф или Анютин хахаль? И что же ему, Петру Малахову, теперь делать?

Изрядно помучившись над этим вопросом, он, наконец, мудро решил – ничего не делать. Анюта с этим мужиком не спит, иначе бы его фотографии не заказывала. А втюрилась – что ж, обычное для молодой бабы дело. Как вошла в башку дурь, так оттуда и выйдет.

С того памятного дня прошел не один месяц. И вдруг ему позвонил какой-то хрен, назвался Степой и сказал, что знает, как найти управу на Борю Клинского.

Предложение поступило на удивление вовремя. Этот Боря был из молодых, да ранних. Только появился невесть откуда и сразу перекрыл ему, Петру Малахову, кислород! Боря предложил бригаде ингушей, нелегально поставлявшей в Москву магаданское золото, более выгодные условия покупки, и чернозадые мигом переметнулись к этому суке Клинскому! А ведь он сотрудничал с кавказцами не один десяток лет! Ничего святого не осталось в этой жизни!

И Петр Максимович согласился на встречу с неизвестным ему Степаном – вдруг да что путное предложит.

А тот предложил ему завалить Борю Клинского!

Малахов поначалу оторопел. Он всегда сторонился мокрых дел. Да и нужды ему в них не было – Бог миловал. В его колею никто не влезал, не путался особо под ногами: Малахольный в своем бизнесе был в авторитете! И тут этот Боря Кл и некий…

А действительно, если говнюка не убрать, весь промысел Петра Максимовича накроется медным тазом!

И все-таки жутковато было решиться ему на это дело. Прознают корефаны Бори Клинского, кто его заказал, – и кранты Малахольному! Тут и гадать особо не придется: любой московский вор знает, кому Боря Клинский дорогу перешел!

Но Степан Малахова успокоил: его пацаны заделают мочилово под несчастный случай. Не раз, мол, уже таким приемом всяческих козлов, попутавших рамсы, на цвинтар отправлять доводилось, и менты даже дела не открывали.

Степан хотя и употреблял феню, был вроде бы не из блатных, но доверие внушать умел, и Петр Максимович на его предложение в конце концов согласился.

Правда, в цене поначалу не сошлись. Степан запросил сто штук! Чересчур жирно! Петру Михайловичу за такие бабки целый квартал работать надо. Сбил цену до тридцати. Степан остался недоволен, но его условия все же принял.

Он позвонил уже на следующий день! И сообщил, что заказ выполнен: Боря Клинский по пьянке врезался на своей «БМВ» в «КамАЗ», и врагам спасти его не удалось. Проверить этот факт можно, позвонив в Институт Склифосовского. Степан предложил встретиться в Измайловском парке для расчета.

Что и говорить, Петр Максимович такой скорой расправой был потрясен. Причем потрясен за этот день уже во второй раз…

Часом раньше он производил очередной плановый обыск в комнате своей жены и неожиданно наткнулся на тайник. Он был оборудован внутри раздвижной тахты и оказался довольно-таки хитро замаскирован. Петр Михайлович обнаружил его совершенно случайно, чудом.

В схроне оказались исчезнувшие ранее из бельевого шкафа фотографии с вечеринки, пачка российских пятисоток на общую сумму в десять тысяч рублей и тетрадь. Потрясла его именно эта тетрадь.

Она представляла собой нечто вроде дневника. В ней Анюта своим корявым детским почерком записывала свои ощущения от встреч с неким Костей. Как легко было догадаться, речь шла о Константине Карнаухове, многократно запечатленным на бережно хранимых его женой фотоснимках. Из тех записей он понял, что мужик этот является президентом какой-то фирмы «Этель». А также понял, что любовь Анюты к нему – пока что безответная.

Натурально же потрясли Петра Михайловича откровения его супруги. Та подробно описала свои мечтания: что она будет делать в постели, когда ей удастся затащить туда этого Костю. Развратом тут дышала каждая строка.

В тот момент у него в очередной раз всерьез прихватило сердце.

Когда он наконец кое-как оклемался, то принялся изучать откровения жены будто под микроскопом. Никакими датами ее писанина помечена не была, но в последней записи имелась строка: «…через неделю Новый год». Это означало, что дневник не заполнялся уже три месяца. Почему? Ответ напрашивался сам собой: мечтания его Анюты сбылись. И когда два часа спустя он ехал на своем потрепанном «жигуле» в Измайловский парк на стрелку со Степаном, эта мысль не выходила у него из головы.

В «Склиф» же он, как и предлагал Степан, предварительно позвонил и выяснил, что Боря Клинский действительно умер нынешним утром в реанимации, и потому расстался со своими баксами Малахов без особого сожаления – дело того стоило.

И вот, расплатившись, он вдруг подумал: а не примочить ли заодно и этого Костю Карнаухова? Степан работает быстро и без шума, а семейное счастье три сотни зеленых купюр с двумя нолями безусловно стоит. Да что там говорить – оно стоит намного дороже!

И Малахов решился: он назвал имя Карнаухова как объект для ликвидации.

Степан, как выяснилось, его знал.

«Это кто, президент «Этели»? – спросил он и, услышав утвердительный ответ, погрузился в раздумья.

Петр Максимович понял Степана так, что гонорар в тридцать штук его более не устраивает, и предложил пятьдесят, но тот продолжал колебаться. Тогда Малахов, сам содрогаясь от такого безумного мотовства, назвал сумму в сто тысяч.

Но опять твердого «да» не услышал! Петр Максимович решил, что этот Карнаухов – скорее всего, хороший знакомец Степана, и потому более на своем предложении не настаивал.

Вернувшись домой, он, наконец, не в силах более терзаться неизвестностью; вывалил на жену все свои подозрения, подкрепив их демонстрацией ее дневника и фотографий Карнаухова.

Анюта, вся в слезах, упала ему в ноги, сквозь рыдания поясняя, что это было мимолетное девическое увлечение, которое ни к чему серьезному не привело, а теперь вообще осталось в прошлом.

Он поверил и все простил, хотя вроде бы и прощать-то было особо нечего, а также порадовался тому, что сэкономил сто тысяч баксов.

После того дня прошло более двух месяцев, за женой он ничего подозрительного не замечал, и вдруг объявляется Степан и требует сто штук за убиенного Карнаухова! Вот это фольтик так фольтик!

На стрелку он пошел, но бабки с собой не взял. Петр Максимович пока толком не знал, как себя повести. И денег жалко – за что платить-то! – и страшно за собственную жизнь. Только-только окончательно обрел семейное счастье – и на тебе!

После встречи со Степаном он так до конца и не определился и находился в совершенном душевном раздрае.

Малахов редко искал утешения в спиртном, но тут его вдруг прихватило. Он решил навестить своего старого кореша Мишу Пичугина, или попросту Пичугу, и если не излить тому свою душу, то хотя бы пожаловаться на судьбу как бы вообще.

Этот Пичуга был когда-то его, Малахова, мелким дилером, толкал рыжье в розницу, потом занялся какими-то другими делами, ненадолго подсел, а вернувшись с зоны, будто бы совсем завязал и доживал жизнь, подрабатывая сторожем на кооперативной автостоянке. Очень редко, где-то раз в пару лет, они с Пичугой давили бутылек и вспоминали о своем боевом прошлом.

И вот вчера Петр Максимович подзавелся. Выпили они с Пичугой немыслимо для их возраста много – три пузыря водяры. Правда, закусь была полноценная, да и не на скорую руку посидели – аж до самого вечера. В конце концов Малахов отрубился и остался у Пичуги на ночлег.

И вот, возвратившись домой, обнаружил, что жена не была дома вторую ночь подряд! С первой-то ночью все ясно – она позавчера вечером уехала на свои бдения и сутра, конечно, рванула на работу. Но где Анюта сейчас?

Впервые в жизни Малахов пожалел, что так и не купил ей мобильник, посчитал его малополезной безделицей. И вот выяснилось, что он был не прав.

От тревожных размышлений его отвлек звонок в дверь.

5

– А с этим… с Новосельцевым ты спишь? – задумчиво спросил Колодков, не снимая руки с обнаженной груди Кати и затягиваясь сигаретой.

Та вывернулась из его объятий и отодвинулась к стенке, повернувшись к старшему лейтенанту спиной. Потом обиженно пробурчала:

– Вот мужики! Стоит только ночь с ними провести, и сразу хамить начинают.

– Э-э, брось, Катя! Я не хотел тебя обидеть. Вопрос был задан в порядке дознания с целью выявления истины в рамках дела, которое я расследую, – важно пояснил он.

– Ага, значит, ты переспал со мной по делу?!

– Это, конечно, дело, но совсем другое – любовное. – Старший лейтенант сладко зевнул и затушил сигарету о чайное блюдечко, находившееся на стуле рядом с кроватью. – Я же толкую о деле следственном. Вот твой Новосельцев…

Секретарша Катя рывком откинула простыню, перевалилась через Колодкова, слетела с кровати и стала натягивать комбинацию.

– Стоять! – скомандовал Колодков. Вытянув свою длинную руку, он добрался до Катиной талии, привлек девушку к себе и тут же навалился на нее.

Она немного подергалась, но все же приняла его в себя, и какое-то время они сосредоточенно посапывали.

Наконец оба угомонились, и Катя со словами «Мне пора на работу» направилась в ванную, а Сергей, убедившись, что уже серьезно опаздывает на службу, позвонил на мобильный Бороздина:

– Димыч, я тут по осведомителям хожу. Сам знаешь, каково безличной тачки… Ну, ты сам как-нибудь… Да, был я вчера у спартаковских фэнов. Убитого пацана они знают. Это Павел Хлебников… Ну, кровных врагов у него не имелось, ничего серьезного. Я еще вчера Зайцеву сообщил… Не, билет он, видно, купил обычным порядком, в кассе стадиона… А что тут странного?.. А я думаю, по-всякому бывает, тут зацепиться вряд ли есть за что. Да и вообще тухлое дело. Хотя спартачи указывают на фэнов ЦСКА, но ничего конкретного… Подойду к обеду.

Пока он принимал душ, Катя приготовила легкий завтрак, за которым Сергей опять стал ее донимать расспросами о Новосельцеве. Он не слишком верил в причастность некоего авторитета к убийству Карнаухова и его подруги, на что намекал кадровик «Этели», – уж слишком очевидной выглядела вина в этом деле Арзаевой, – но чувствовал: версию Новосельцева рано или поздно придется проверять. Бывший подполковник МУРа явно подкинул им эту идейку неспроста, и за его словами, скорее всего, стоит что-то серьезное. Так почему бы не воспользоваться удобным случаем и не навести кое-какие справки о Леониде Ильиче у достаточно близкого к нему человека?

Катя, впрочем, распространялась на эту тему не слишком активно – наверное, сказалось соответствующее воспитание, полученное ею от самого Новосельцева.

– ?

– Нет, он вряд ли врал: Леонид Ильич моги не знать о связи Карнаухова с Малаховой. Я ведь тоже ничего толком не знала.

– ?

– Он, скорее несчастный человек, чем сильный.

– ?

– Ну, мне так кажется. По-моему, в семье у него не очень…

– ?

– С Карнауховым у Леонида Ильича отношения были нормальные.

– ?

– Нет, он ничего не выигрывает от его смерти.

– ?

– Нет! Не спала я с ним!!!

Когда Катя ушла, Колодков связался с парочкой лучших своих сексотов и назначил с ними встречи. Так что Бороздину он лапшу на уши вешал не на все сто процентов. Сергей Колодков вообще считался самым удачливым специалистом в окружном управлении по работе с осведомителями.

Правда, в данном конкретном деле он не ожидал серьезной помощи от своих стукачей, поскольку убийство Карнаухова совершено почти наверняка непрофессионалом и было, по сути, бытовым. Но следовало хотя бы соблюсти все формальности и с чистой совестью отчитаться перед начальством: он, старший лейтенант Колодков, сделал все, что в его силах.

…Михаила Пичугина он навестил дома. Это был его старый кадр. С помощью Пичугина еще совсем молодой опер Сережа Колодков раскрутил громкое заказное убийство. Пичугин и сам принимал участие в той ликвидации – правда, косвенным образом, но все равно получил бы лет восемь-десять. А мог бы получить и перо в бок от сданных им подельников.

Но Сергей все сделал по-умному. По согласованию с управлением провел его по другому делу, и в результате Пичугин получил год общего режима за мелкое воровство. Потом быстро, условно-досрочно освободился и стал штатным осведомителем под надзором Колодкова.

…Михаил встретил Сергея хмурым, осовелым взглядом, от него остро пахло перегаром и опохмелом.

Колодков нахмурился:

– Никак перебрал? А, Пичуга? Неужели последнее здоровье не жалко?

– Так получилось… Старый кореш навестил, вот и…

– Что за кореш? Откуда? С зоны, что ли, откинулся?

– Не-а. Он нары ни разу своей задницей не полировал. Вот отчего вы его не посадите, а? Ведь он уже пятьдесят лет ворованным рыжьем торгует. Представляешь, начальник, сколько он бабок нагреб? И ничего, живет – не тужит.

– Это не по моей части, – лениво отмахнулся Колодков. – Вот если бы он замочил кого…

– Да вот еще не сподобился, сука! – злобно прошипел сексот.

– Ну, ладно, к делу. – Старший лейтенант вытащил фотографию Азы Арзаевой. – Ты эту девку случайно нигде не видел?

Осведомитель поднес снимок поближе к глазам:

– А хороша, лярва! – И, помолчав, добавил: – Не-а, не видел. А увидел бы такую хоть раз, точно бы запомнил. Так она кого или ее кто?

– Скорее она кого. Ты что-нибудь слышал про вчерашнее убийство в районе Филевского парка?

– М-м… – Сексот почесал затылок.

– Карнаухова, президента фирмы «Этель» завалили. Слышал о таком?

– Да хрен их знает, всех этих президентов! Развелось их, засранцев, что грязи! Я, блин, видал тут одного…

– А вот этого видал? – Колодков сунул под нос осведомителю снимок расстрелянных любовников.

– М-м… Красиво их приложили. Со знанием дела. Неужели эта красотка? – Сексот вновь взглянул на врученную ему фотографию Арзаевой.

– Неважно. Но поспрашивай своих корешей – может, видели ее где. Тогда сразу звони мне. И больше никому! Понял?

– Чего ж не понять? Не дурной. – Тут взгляд Пичуги вновь остановился на снимке с трупами. – Постой-ка, начальник! Бля буду, это – жена моего кореша. С которым я вчера ханку жрал. Я видел ее разок, когда был у него на хазе.

– А как фамилия кореша? – тут же встрепенулся Колодков.

– Малахов, ети его душу.

– А зовут Петр Максимыч?

– Ну.

– Во сколько вы вчера с ним встретились?

– Часа в четыре дня.

– А до этого когда виделись?

– Да с год назад, а может, и больше…

– Вот что, Пичуга. Ты должен сейчас к нему просто приклеиться. И постарайся узнать, что делал и где был этот Малахов позапрошлой ночью.

Со вторым своим сексотом по кличке Голубок старший лейтенант договорился встретиться возле обычного, казалось бы, муниципального рынка. Но одновременно он являлся и рынком нелегальной торговли оружием.

В окружном УВД о нем знали, но ничего не предпринимали против его деятельности, и на то имелись веские причины. На рынке торговали в основном милицейские сексоты, поэтому потоки оружия контролировались и в нужный момент у нужных людей перехватывались, а ничего не подозревавшие покупатели отправлялись за решетку. Кроме того, экономились средства на осведомителей, и без того скудно отпускаемые казной – ведь сексотам давалась возможность заработать самостоятельно.

Голубок поджидал оперуполномоченного на лавочке в тихом зеленом дворике. Он был относительно молодым человеком, особенно по сравнению с шестидесятилетним Пичугой.

Голубок начинал свою криминальную карьеру в качестве «черного следопыта» – откапывал на местах сражений великой войны боеприпасы и продавал их преступным группировкам. С помощью одного из найденных и реализованных им пистолетов было совершено убийство. Органы вышли на Голубка, и тот после недолгой обработки в ИВС согласился на них работать – конкретно на Колодкова.

Предъявленные ему Сергеем фото он рассматривал очень долго, демонстрируя таким образом добросовестный подход к делу. И наконец объявил:

– Я никого из них не знаю и никогда не видел. Да и об этом убийстве ничего не слышал.

Ничего другого и не ожидавший старший лейтенант встретил его сообщение вполне равнодушно.

– Ясно. Снимки возьми себе и покажи своим. Свободен.

Но Голубок не уходил, продолжая разглядывать фотографию Азы Арзаевой.

– Такое дело… – пробурчал он поднос.

– Чего ты там бормочешь? – вяло поинтересовался Колодков.

– Такое дело… Фотка этой девки по Москве раньше уже распространялась?

Сергей насторожился.

– Да. Со вчерашнего дня. А что?

– Один мой дружбан, который частникам стволы продает, толкнул вчера какой-то клевой девахе две обоймы к ПМ. И глушитель…

– Глушитель? – всполошился оперуполномоченный. – Чего ж ты раньше молчал? О таких вещах ты обязан докладывать!

– Сам недавно узнал, вот и докладываю. И, кроме того, дружбан ей глушак просто впарил: она глушак этот не спрашивала, но дружбан уговорил.

А ту девку твой дружбан по фото узнает? – Оперуполномоченный совсем не имел в виду Арзаеву: мысль, что она после убийства, вместо того чтобы делать из Москвы ноги, вдруг пошла на рынок за боеприпасами, выглядела просто нелепой, но сам по себе факт покупки глушителя, пусть вроде как и случайной покупки, являлся основанием для немедленного расследования. Приобретение частными лицами оружия просто для самозащиты окружное УВД не слишком беспокоило. Но глушитель – иное дело.

– А он уже узнал, – неожиданно объявил Голубок. – Ее фото на стенде «Их разыскивает милиция» в нашем районном ОВД висит.

Колодков проглотил слюну.

– Где он, твой дружбан? Тащи его сюда!

– Его сейчас на рынке нет, – ответил Голубок, укоризненно глядя на опера. Тот понял недовольство своего сексота: «дружбан» конечно же не должен знать, что Голубок – стукач. – Как появится, я ему фотку, что вы мне дали, продемонстрирую. Если он эту девку не опознает, то покажет мне снимок на стенде, где изображена покупательница. Я вам потом сообщу по мобильнику, что и как.

Колодкову ничего не оставалось, как согласиться со своим стукачом и дать ему кое-какие инструкции.

– Узнай у своего дружбана, в котором именно часу была совершена покупка глушителя, – добавил он в заключение.

6

«Анюта вернулась!» – была первая реакция Малахова на звонок в квартиру.

В ту минуту забыв, что у жены есть ключи, он стал суетливо отпирать все свои четыре замка и две двери, приговаривая себе под нос: «Сейчас, милая, сейчас!» Но руки его отчего-то вдруг затряслись, и он все никак не мог открыть словно заколодившие хитроумные запорные устройства.

Наконец Малахов рванул одну из дверей внутрь, другую, на цепочке, приоткрыл наружу и очутился лицом к лицу с незнакомым ему человеком. И еще прежде чем тот предъявил ксиву, представившись «Старший оперуполномоченный Бороздин» и осведомившись «Гражданин Малахов?», Петр Максимович всем своим естеством старого жулика ощутил – мент.

И он испугался, хотя даже пока не осознал, чего ему, собственно, бояться, чего ожидать от этого еще сравнительно молодого оперка. Но тут же понял: то был вроде бы напрочь забытый, но теперь вдруг мгновенно оживший страх еще советской поры перед органами ОБХСС, которые нещадно, хотя и вполне безуспешно (не на того напали!), преследовали Петра Максимовича в течение долгих лет его карьеры золотовалютного спекулянта.

Но чего теперь-то дергаться! – охолонил он себя, непроизвольно мотнув головой, как бы пытаясь вытряхнуть из нее дурные воспоминания. Уже более двадцати лет органы его не трогают, занятые более важными делами: заказными убийствами, криминальными разборами и набиванием собственных карманов зелеными купюрами. Да и вообще – кому какое дело до мелкого барыги, когда всю страну на гоп-стоп берут!

Но тогда для чего приперся к нему домой этот мент? – напряженно размышлял Малахов, тщательно рассматривая «корочки» и сверяя фотокарточку с лицом замершего в дверях опера.

Наконец он, сняв цепочку, пропустил представителя власти в квартиру, и в тот же момент Петра Максимовича как обожгло: Карнаухов! Мент пришел по поводу убийства человека, которого он, Малахов, заказал! Получается, что заказал… Неужели Степана взяли и раскололи?!

Но вот его-то, Петра Максимовича, хрен возьмешь и расколешь! Для этого нужны железные факты. А откуда менты их возьмут? Показания Степана? Маловато будет!

– Чем обязан? – хмуро осведомился он. И нагловато добавил: – С чего такая честь?

Мент, озирая в это время квартиру своими чересчур пронырливыми буркалами, ответил не сразу, а потом, резко повернув голову в его сторону, огорошил вопросом:

– Вам известно, где сейчас находится ваша жена? Анна Васильевна Малахова?

Вот именно! А где его жена? Где его ненаглядная Анютка? Если б он знал! И в груди в который раз за последнее время болезненно защемило.

– Сам только утром домой пришел, – пожал он плечами.

– Значит, сегодня ночью вас дома не было?

– Ну.

– А вчера? Прошлую ночь вы где провели?

– Дома.

– С женой?

– Не. Она на этих была… на бдениях.

– На каких таких бдениях? – откровенно удивился опер.

– Где духов вызывают, – пояснил Петр Максимович как мог, но, видимо, недостаточно внятно для милицейского капитана. Впрочем, чего с него, бестолкового, взять – на то он и мент!

Опер немного помялся, похоже, пытаясь взять в толк, о чем идет речь, но потом отказался от этой затеи, уточнив:

– Значит, позапрошлую ночь вы провели в одиночестве?

– Угу.

Опер помолчал, вроде как что-то обдумывая, а потом вытащил из своего кейса бумажный пакет, из которого достал несколько листков бумаги. Малахов не сразу сообразил, что это – фотографии.

– Есть основания считать, что ваша жена вчера ночью была убита, – вдруг заявил капитан, и, прежде чем до Малахова дошла суть его слов, мент сунул Петру Максимовичу под нос один из снимков.

Но путем рассмотреть его Малахов не смог, поскольку опять прихватило где-то в области сердца. Перед глазами поплыли черные круги, и он обвис на стуле, на какое-то время перестав воспринимать окружающее.

Очнувшись, Малахов увидел перед собой обеспокоенное лицо капитана и таблетки нитроглицерина в его руках: видимо, с помощью этого лекарства опер привел Петра Максимовича в чувство.

– Я сейчас вызову вам врача, – участливо произнес капитан.

– Не надо, – прохрипел Малахов. – Покажите… фотку.

Мент, поколебавшись, передал ему в руки фотографию. На ней Малахов увидел Карнаухова и Анютку. Оба мертвые.

– Эта женщина – ваша жена? – осторожно, видимо, боясь очередного приступа, спросил капитан.

– Она. Анютка.

– А мужчина кто? Вы его знаете?

Петр Максимович уже успел принять решение, как себя вести и что дальше делать, поэтому медленно покачал головой.

– Впервые вижу. Как это случилось?

Но капитан пропустил вопрос мимо ушей, в свою очередь осведомившись:

– А фамилия Карнаухов вам ни о чем не говорит?

– Нет, – твердо сказал Малахов и упрямо повторил: – Как это случилось?

– Анну Малахову и Константина Карнаухова, президента компании «Этель», нашли убитыми в квартире последнего позапрошлой ночью. Их застрелили. Возможно, это сделала жена Карнаухова из ревности. Азу Арзаеву вам знать не доводилось?

– Нет. – И Петр Максимович решительно потребовал: – Я прошу, капитан, оставить сейчас меня одного.

Тот замялся:

– Надо бы провести опознание…

– Я с тобой попозже свяжусь. Оставь свой номер телефона.

Мент кивнул, положил на стол свою визитку и, пожелав «доброго здоровья», ушел.

Значит, Анютка ему все-таки изменяла. И именно с этим Костей.

Странно, но он не чувствовал по этому поводу даже особой обиды. Перед фактом ее смерти провинность жены выглядела сущим пустяком, невинной шалостью, хотя, узнай он об измене Анюты при ее жизни, Петр Максимович, наверное, придушил бы потаскуху собственными руками.

Но сейчас как-то очень зримо, во всей своей кошмарной очевидности, пред ним предстал финал его жизни: он, хотя и при миллионах долларов, оказался всего лишь одиноким и несчастным стариком. Семьей не обзавелся, родственников давным-давно растерял, а настоящих друзей Петр Максимович никогда, по сути, и не имел. Может, только Миша Пичуга… Но разве это замена его Анюте!

Потеря жены – Малахольный осознал сейчас это очень ясно – стала главной и даже единственной катастрофой всей его жизни. И за это кто-то должен был ответить! И ответит!

Еще час-другой назад Малахов с содроганием думал о неизбежном телефонном звонке этого ужасного Степана с его киллерами. А не возьмешь трубку – все равно достанут. Знает Петр Максимович таких людей.

Но теперь он стал поглядывать на телефонный аппарате нетерпением и предвкушением грядущей мести. У него в надежном месте припрятан старенький ТТ. Никогда его Петр Максимович в дело не пускал, но как им пользоваться, знает. И содержал он пистолетик все пятнадцать лет после его приобретения в надлежащем уходе: разбирал и смазывал. А вот сейчас выяснилось, что не зря.

Думал: не дай бог, когда-нибудь придется взяться за оружие по-настоящему! Но вот теперь такое время пришло, и ничего, рука не дрогнет. Он вышибет мозги каждому, кто принимал участие в убийстве его любимой Анюты!

И наконец долгожданный звонок раздался! На проводе был именно Степан:

– Готовы к встрече, Петр Максимыч?

– Да, готов, – последовал спокойный и твердый ответ.

– Тогда, может быть, рассчитаемся прямо в вашей машине? Сидите в ней у входа в парк, а я подойду. А то наше обычное место встречи оказалось чересчур людным.

«А раньше Степан остерегался получать бабки в машине – видно, опасался, что в тачке он получит маслину в лоб из глушака, а потом его вывезут за город и закопают. Поэтому выбирал открытые пространства, да и чтобы народ неподалеку шастал. А сейчас уже меня не боится, сучонок. Думает, я у него в руках, – размышлял над предложением торговца смертью торговец золотом. – Но в машине он от меня будет слишком близко: паренек помоложе меня, а значит, половчее и сильнее. Да и труп его, если все же придется шмалять, мне в тачке ни к чему».

– Нет, у меня мотор забарахлил. Я на своих двоих добираться буду. Так что на старом месте, через час. – И на этот раз Малахов первым повесил трубку.

Пройдя на кухню и поднатужившись, сдвинул с места холодильник. Потом взял из тумбочки большой острый нож и поддел им, загибая, край линолеума у стены на освободившемся от холодильника месте.

Под линолеумом оказалась кафельная плитка. Вооружившись теперь долотом, Малахов раздолбал высохший клей и поднял две плитки. Обнаружился тайник. Здесь находились пистолет, аккуратно завернутый в промасленную тряпочку, и пятьдесят тысяч долларов в целлофане – больше денег в эту дыру в кафельном полу не помещалось.

Он забрал оружие, оставив доллары на месте, заложил тайник плиткой – потом заделает клеем – и поставил на место холодильник.

И вдруг вновь зазвонил телефон. Поднял трубку. Выяснилось, что Пичуга. Предлагает опохмелиться. Нашел время!

Тут Малахову пришло в голову, что он задумал смертельно опасное мероприятие, и подстраховка ему в этом деле совсем не помешает. А Пичуга – все-таки старый кореш и единственный человек, с которым он долгое время поддерживает не только деловые отношения. Да и зону пацан прошел. В общем, можно на него положиться.

– Дельце у меня тут одно наметилось, – осторожно высказался он. – Небольшой разговор буду иметь с одним не очень хорошим человеком. Нужно меня со стороны подстраховать. Если что – поднять шухер. В долгу не останусь. Потом мы это дело с тобой крупно обмоем.

Пичуга согласился немедленно. Вот он, настоящий кореш! Спросил только, взять ли с собой ствол. И Малахов сказал: бери.

Петр Максимович заехал за Пичугой, и через три-четыре минуты они остановились у центрального входа в Измайловский парк. Вспомнив, что он сказал Степану, будто добираться до места станет на своих двоих, решил отогнать тачку чуток подальше, чтобы не светилась на самом виду.

Пичуга все это время практически молчал, но видно было, что он ждет от Малахова разъяснений по существу дела.

– Жену мою замочили, – грустно начал торговец золотом и тяжко вздохнул.

– Как?! Кто?! – выказал живейшее участие Пичуга.

– Вот и надо будет выяснить. – Петр Максимович не собирался раскрываться по полной программе. – Тот человек, с которым у меня забита стрелка в парке, знает все об этом деле.

– Ага! И крутые бабки с тебя требует? – Пичуга кивнул на портфель, который Малахов прихватил с собой, чтобы сбить с толку Степана.

– Ну… – неопределенно протянул Петр Максимович. – И это тоже есть. Короче, когда я заведу с ним разговор, ты будешь за кустами. Появятся менты – свистнешь. А если разговора у меня с этим пацаном не получится… – Малахов замолк.

– Понятно, – кивнул Пичуга. – Тогда я появляюсь из-за кустов со стволом в руке, как шаха из рукава. И банк наш! – Тут стукач громко рассмеялся.

– Тише ты! – шикнул Петр Максимович. – Вон она, та скамейка. Выбирай себе местечко понадежнее. Чтобы тебя не было видно, а ты видел все.

Пичуга тут же сиганул в кусты, а Малахов расположился на скамейке.

Ждать ему пришлось недолго. Минуты через две появился заметно запыхавшийся Степан, держа в руке большую хозяйственную сумку.

– Ну что, Малахольный! Вываливай бабки, да расходимся. – Он указал рукой на портфель.

– А ты куда торопишься, пацан? Может, на тот свет?

– Ты чего несешь, старый? – Степан тревожно оглянулся по сторонам, а когда вновь посмотрел на Малахова, то увидел направленный на себя пистолет.

– Кто убил Анютку? – не повышая голоса, спросил Петр Максимович, слегка покачивая при этом оружием.

– Какую Анютку? – захлопал ресницами журналист, непроизвольно поднимая руки вверх, чем вызвал у Малахова легкую усмешку.

– Мою жену, сучонок! Мою жену! Мне нужны имена и адреса!

– Так это…

До Шуйского только сейчас дошло, в какую историю он влип! Ему лишь теперь стало ясно, что женщина, которую пристрелили вместе с Карнауховым, являлась супругой золотовалютного спекулянта. Потому-то барыга и заказывал Карнаухова – именно как любовника своей жены! Все это следовало обязательно прояснить и просчитать, но Станислав, опасавшийся в данном деле осложнений совсем иного рода, не вдавался во второстепенные, как он считал, обстоятельства. – О жене речи не шло. – Журналист опустил руки и развел их в стороны.