Текст книги "Нижегородцы на чеченской войне"

Автор книги: Валерий Киселев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Писем от сына не было долго и встревоженная мать начала звонить в штаб внутренних войск. Отцы-командиры успокоили маму, что сын служит нормально.

Если бы мама знала, что было дальше с ее сыном...

– Я работал в штабе, делал ремонт, около 23 часов пришел офицер из роты розыска и сказал, что за мной приехали, – вспоминает Илья, – Он отвел меня в помещение роты розыска. Там уже было человек семь-восемь солдат. Лейтенант, которому нас передали, раздел меня и Михаила Крылова из Шумиловской бригады, донага, ноги связал портупеей. Лейтенант был пьян, грозил нам расправой, если мы попытаемся убежать. Ночью мы попросились в туалет, нас вывели на улицу к клумбе. Мы с Мишей вынуждены были скакать на одной ноге. Утром разрешили одеться, снова надели наручники, соединив друг с другом, и повели в столовую. А потом нас повезли в аэропорт и на военном самолете мы прилетели в Москву. Лейтенант связал нам свободные от наручников руки рюкзаком. Из Москвы летели в Ростов, затем в Моздок, после чего на вертолете прилетели в Грозный. Ночевали в расположении воинской части, охранявшей аэропорт "Северный". Ночью солдаты этой части рассказали, что сопровождавший нас лейтенант отсидел срок за неуставные отношения.

Так Илья С. , со сломанными ребрами и в наручниках, вернулся в Чечню выполнять приказ Верховного Главнокомандующего по восстановлению в Чечне конституционного строя. Стояло лето 1996 года.

"Из оврага вышли трое в камуфляже..."

Но вновь принять участие в боевых действиях, хотя наручники с него и сняли, в Чечне Илье С. не удалось.

–Утром нас посадили на БТР и повезли в расположение 101-й бригады, вспоминает Илья С., – В бэтээре лейтенант снова пил, хотя и так был пьяным. Приехали в расположение бригады, прошли в расположение второго батальона, который находился рядом с республиканской больницей. Мы спросили лейтенанта, что нам делать. Он ответил, что пока свободны, можно осмотреться на территории части. Сходили в туалет, затем в сторону гаражей, где ходили солдаты. Всех позвали на обед, солдаты ушли, а у нас с Мишей котелков не было и мы присели покурить. За гаражами был овраг, из него к нам подошли трое в камуфляже...

Эти трое оказались чеченцами. Наставив автоматы, они заставили этих двоих солдат спуститься по тропке вниз к дороге и посадили их на заднее сиденье УАЗа. В то время как их новые товарищи в большом и шумном военном городке совсем рядом скребли котелки и облизывали ложки после обеда, Илья и Михаил куда-то ехали вместе с чеченскими разведчиками, так легко проникшими в расположение части.Но ехали недолго, – вспоминает Илья, – Остановились, меня отвели к кирпичной постройке, заперли. Не могу точно сказать, сколько времени я там был. Наверное, дня три. Ночью меня посадили в "Ниву", сверху закидали мешками. Везли долго. Привезли в какое-то село. При мне говорили по-чеченски, я ничего, конечно, не понимал. Названия села я не знаю, рядом были горы и река.

Новый хозяин, как потом оказалось, почти тезка – Ильяс, запер Илью в сарай.

Так начались для него, сына офицера, внука фронтовика, дни плена на территории формально ни с кем невоюющей Российской Федерации. Каждый из этих дней мог стать последним. Не понравится, как работаешь, били. Кормили один раз в день. Скотину, за которой Илью заставляли ухаживать, кормили два раза.

А где-то недалеко российские войска по приказу московских политиков вновь заключали с бандитами очередное перемирие. Командование части регулярно сообщало матери Ильи, что он жив и здоров. Приходившие из Чечни ребята объясняли ей, что он, наверное, служит в таком месте, откуда не ходит почта.

Вот уже и генерал Лебедь заключил с бандитами мир, а от Ильи все не было весточки.

Наконец, в квартиру Тамары Ивановны вошли двое чеченцев...

"Он был похож на маленького динозавра из музея..."

Московский поезд пришел в Кизляр в 8 часов утра. Тамара Ивановна вышла на вокзал. Когда пассажиры разошлись, к ней подошел мужчина и спросил ее фамилию. Потом повел ее к машине. Там сидели двое мужчин и – узнала по глазам – ее сын. Отдала деньги чеченцам, получила сына. Старалась не плакать. Поезд Кизляр – Астрахань. Потом поезд домой.

–Когда дома Илью осмотрел врач, – рассказывает Тамара Ивановна, – то был потрясен: у него на теле совсем не было мышц. Он был похож на маленького динозавра из музея – одни позвонки и косточки...

А о судьбе Миши Крылова так ничего и неизвестно: чеченцы их разлучили.

43. "Страшно было всегда. Очень страшно..."

В мае 1998 года в Нижнем Новгороде было создано объединение участников военных конфликтов "Братство", где сейчас более трехсот молодых мужчин, служивших во всех родах войск. Эти триста воевали в Нагорном Карабахе, в Абхазии, в Приднестровье, Северной Осетии, Чечне. А осенью, после дембеля, уверен председатель "Братства" Павел Юдахин, в организацию начнут приходить парни, сейчас воюющие в Дагестане.

...В Чечню П. Юдахин попал весной 1995 года, провоевал там в разведроте 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии полгода. За полгода ежедневного риска для жизни получил от государства в общей сложности четыреста рублей. И пальцы на раненой руке до сих пор не сгибаются.

–Поехать в Чечню у нас в дивизии считалось за честь. Очередь была! вспоминает Павел, – Мы себя за четыре месяца службы чувствовали подготовленными нормально – постреляли, гранаты побросали. Хотя в основном занимались не боевой учебой, а обустройством: в казарме даже стекол не было. Прибыли в Чечню – первая задача нашему сводному батальону: взять цементный завод под Шатоем. Его не могли взять внутренние войска, два раза штурмовали. А мы взяли, в апреле 95-го, и вообще без потерь. Хотя бандитов там было человек триста. Правда, перед штурмом хорошо поработала наша артиллерия. Потом, через два месяца, нас заменили свежие силы. Второй раз я снова поехал добровольно, в июне. Ранен во время зачистки Алхазорово, осколками от разрыва гранаты. Полтора месяца в госпитале.

– Как был ранен?

– К нам в роту пришел чеченец, "доброжелатель", сказал, что в Алхазорово скапливаются боевики, много оружия. Пошла наша разведгруппа, завязался бой. Оказалось, что нас там ждали. В Чечне любую операцию, в том числе и эту, надо было согласовать с командующим группировкой, а тот выходил чуть ли не на Москву, чтобы дали "добро" на операцию. Утечка информации или предательство, приводили к тому, что чеченцам о нас все было известно. Они по радио нам передавали, где и какая наша техника стоит, вплоть до номеров машин. Знали они и фамилии командиров.

– Какой была техническая оснащенность десантников во время войны в Чечне?

– У нас оснащение было убогое. Новой техники практически не было. У машин двигатели – с выработанным ресурсом, в горах быстро перегревались. Но по сравнению с мотострелками у нас техника была отличная. Под Шатоем мы нашли брошенные кем-то из мотострелков две БМП. Они просто застряли в грязи. Ничем не смогли вытащить, да и нечем, поэтому и бросили. В горах с автоматом калибра 5,45 воевать невозможно: много рикошетов, маленькая пробивная способность. У духов автоматы были калибра – 7,62. Снайперская винтовка у нас сначала была вообще одна на всю дивизию. И снайпер был не подготовленный, а назначенный.

– Была ли уверенность, что вы делаете праведное дело?

– Настрой был один: Присягу принял – надо ее выполнять. А о политике задумываться и времени особенно не было. Страшно было всегда. Причем, очень страшно. Идешь на боевые – мальчишеский задор, все вместе, плечом к плечу, но все равно – очень страшно было всегда. Хотя у нас были очень хорошие командиры, все с боевым опытом – воевали в Афганистане, Нагорном Карабахе, они были уверены в себе. У нас был случай, что начальник разведки дивизии спас всю дивизию. Шли колонной, и горы-то все были проверены. И вдруг он кричит "К бою!". Только все успели спрыгнуть из машин – по нам началась стрельба, из гранатометов. Начальник разведки был убит прямым попаданием гранаты, от него одни ноги остались. В том бою наших погибли трое, но раненых было очень много.

– Как-то на высшем уровне прозвучало, что военного решения проблемы Чечни нет. Неужели Чечня сильней гитлеровской Германии?

– Армии просто не дали ее победить. Чечню можно было победить элементарно, за полтора-два месяца. Перемирий было очень много, непонятно зачем. Только взяли банду в кольцо – объявляют перемирие. Стрелять уже не имеешь права. И того же бандита тронуть нельзя, хотя он только что бросил оружие. Приказы были какие-то глупые: на выстрелы бандитов отвечать нельзя. Каждый раз приходилось доказывать, что чеченцы стрельнули первые. И командование чаще верило им, а не нам. Неразберихи было – чересчур. И командиров над тобой – целая куча, между собой не могут договориться. Вот у морской пехоты был один командир, они поэтому лучше всех воевали, у них руки были развязаны.

– Следишь за боями в Дагестане? Что-нибудь к лучшему меняется в организации военных действий?

– Мне кажется, что абсурда в управлении становится еще больше. Такое ощущение, что телевидение своими прямыми репортажами работает на бандитов, дает им не только оценку обстановки нашим командованием, но и цели.

– Есть ли настроение ехать воевать в Дагестан?

– Тянет туда, но посмотришь репортажи, как наши начальники действуют, и всякое желание ехать воевать пропадает. Если бы нам разрешили воевать по-настоящему...

* ВТОРАЯ КАМПАНИЯ *

22-АРМИЯ: "ГОРЯЧАЯ ЛИНИЯ"

Сразу же после отправки на Северный Кавказ частей 22-й армии в Нижегородском гарнизоне были организованы линии прямой телефонной связи, по которым родители и родственники солдат и офицеров могут узнать о судьбе своих близких.

Как сообщили сотрудники "горячих линий", только за первые три недели после отправки частей армии на Северный Кавказ по линии связи для офицеров позвонили 79 человек, по линии связи для солдат срочной службы – 827. Если в первые дни работы линий родители чаще спрашивали, убыл ли на новое место службы их сын или муж, то сейчас – когда будут выводить с Северного Кавказа молодых солдат.

Сотрудники "горячих линий" отмечают волнение и повышенную нервозность многих мам, сыновья которых проходят срочную службу.

Каждый звонок родителей по "горячей линии" строго фиксируется в специальном журнале, на каждый вопрос дается по возможности полный ответ.

СОЛДАТЫ ХОТЕЛИ ВОЕВАТЬ

Во исполнение Указа президента России, по которому нельзя использовать в боевых действиях солдат, отслуживших в армии менее года, в родные казармы вернулись из Чечни более четырехсот молодых солдат 3-й Висленской мотострелковой дивизии 22-й гвардейской армии. На смену им улетели их старшие братья, контрактники, собранные со всего Московского военного округа.

На Северный Кавказ из Нижнего Новгорода молодые солдаты, призванные весной, уезжали добровольно месяц назад, никого командиры не принуждали. Все, кто хотел тогда остаться в части, остались.

В курилке сидели пятеро молодых солдат. Все они из разных мест нашей огромной Родины – Брянская область, Краснодар, Иваново, Тамбов, Воронеж.

– С каким настроением уезжали из Чечни, ребята? – обращаюсь к бойцам.

– Насильно увозили! – в один голос говорят солдаты. – Практически все хотели остаться.

В серьезных боевых действиях участвовать им не довелось, хотя стрелять приходилось. Прочесывали местность. Были в 50 километрах от Грозного, на Тереке. Войска стояли в поле, вблизи населенных пунктов. Питание – из полевых кухонь.

Все они – разных боевых специальностей: санитар-стрелок, радиотелефонист, пулеметчик, автоматчик. Все полностью прошли курс молодого бойца.

– Чувствуем мы себя уверенно, стрелять умеем, – говорят ребята, Боевую задачу выполнить были готовы. И чего их бояться, этих чеченцев... Если всех бояться, что это тогда будет за армия?

Были у ребят и встречи с местным населением:

– Там люди против войны. Ненависти к нам мы не чувствовали, наоборот. Арбузами нас угощали. Из-за бандитов люди не могут вернуться в родные места. Там до сих пор урожай не убран – кукуруза стоит, подсолнечник, все гибнет на полях. Бандиты не пускают урожай снимать.

– А домой вы писали?

– Сначала нет, потом написали, чтобы родители не волновались.

– К нам в роту с чеченской стороны два пацаненка приползли, русских, шести и восьми лет, – рассказал один солдат. – Мы их, можно сказать, спасли. Русские там еще есть, но чеченцы не дают уходить к своим.

– Пускаем ракеты и видны на арбузном поле какие-то люди, – рассказал второй боец.

О том, чтобы выйти из расположения лагеря, не могло быть и речи: все знают, что можно попасть в плен.

Чувствуется, эти пятеро искренне переживают, что им не пришлось повоевать. Здесь, в

А заместитель командира дивизии подполковник Василий Железняк рассказал, что самолет из Чечни с очередной группой задерживается сейчас только потому, что молодые солдаты не хотят покидать своих товарищей.

1. КОМАНДИРОВКА НА ВОЙНУ

Армия боится одного: приказа "Стой!"

Более четырехсот километров проехала по дорогам Чечни группа моральной поддержки во главе с начальником отдела воспитательной работы 22-й армии гвардии полковником Анатолием Киреевым и начальником Нижегородского гарнизонного Дома офицеров подполковником Анатолием Лашмановым. Группа, в составе которой была бригада артистов и журналистов, побывала во всех частях 22-й армии, доставила солдатам и офицерам гуманитарный груз, собранный нижегородцами, дала концерты в войсках. А 21 ноября наша разведка перехватила сообщение чеченского радио о гибели группы моральной поддержки из Нижнего Новгорода. Очевидно, противник, понимая ее значение для федеральных войск, запустил эту дезинформацию.

Моздок в тумане

Нижегородцу, если судьба занесет его нынче в Моздок, встретить там земляков нетрудно. Достаточно спросить патрульного на вокзале и он покажет, где стоят наши. Командир семитысячного сводного отряда МВД России в Чечне, полковник милиции Сергей Кучерук – нижегородец, командир сводного мобильного отряда транспортной милиции полковник Александр Юферов – тоже. В его подчинении 550 человек из многих городов страны, отряд контролирует весь участок железной дороги от Моздока до Шелковской, включая и станцию Гудермес. Военный комендант Гудермеса, кстати, тоже нижегородец заместитель командующего 22-й гвардейской армии генерал-майор Александр Столяров. Наконец, в Чечне служат и воюют сотни наших земляков милиционеров, солдат и офицеров.

На вокзале Моздока сегодня одни патрули. Пассажиров практически нет. Движение по железной дороге на Гудермес открыто, но желающих путешествовать на поезде, впереди которого платформа с песком на случай подрыва пути, немного. А сразу за вокзалом бурлит обычная южная жизнь, работают магазины и киоски. Кстати, в Моздоке водка в киосках стоит дешевле пива – 10 рублей. На улицах много военных и милиции, поэтому преступности, рассказывают местные жители, они почти не чувствуют.

На станции, вопреки предположению, практически нет воинских эшелонов, хотя Моздок – главный перевалочный пункт грузов для оперативной группы войск "Запад". Стоит эшелон с трубами для строительства нефтепровода. По путям ходят молодые люди в штатском, но с армейской выправкой и с торчащими из карманов рациями. Когда туман рассеивается, на аэродроме неподалеку начинают гудеть самолеты.

– На двадцать шесть человек – три гранаты, патронов – на несколько минут боя, – пожаловался майор из Ростовского транспортного ОМОНа, – И склады пусты, ничего не обещают.

А вот нижегородские милиционеры, когда отправлялись в командировку, рассказал зам. командира сводного отряда транспортной милиции подполковник Сергей Зубков, все привезли с собой – продовольствие, боеприпасы, даже цемент, в расчете на долгое автономное существование.

–У нас в отряде почти все с опытом первой чеченской компании, рассказал он, – Разместились в тех же зданиях, где жили два года назад. Даже наши надписи на стенах сохранились. Охраняем восемь станций, патрулируем железную дорогу, постепенно восстанавливаем мирную жизнь. Здесь практически вдоль всей ветки железной дороги чеченцы выкопали и продали кабель энергоснабжения, поэтому для нас главное сейчас – его восстановление.

Дорога на Горагорское

Перегрузили из вагона в автомашины ящики и коробки с гуманитарным грузом для солдат 22-й армии и колонна, в сопровождении БМП из разведбата и машины с зенитной установкой, двинулась в путь. Движение по дорогам Чечни разрешено до 15 часов и только колоннами, обязательно в сопровождении бронетехники, потому что опасность обстрелов остается.

Сразу же за Моздоком на шоссе в сторону Чечни через каждые несколько километров – блокпосты. Против ожидания, движения по дороге почти нет, не видно ни толп беженцев, ни возвращающихся домой. Омоновцы на блокпостах откровенно скучают. Лишь на мосту через Терек, за которым уже Чечня, некоторое оживление: проехал мальчик на ослике, да прошла в Чечню группа женщин с сумками. Через несколько километров догнали еще одну женщину, она брела по обочине на восток в туче пыли, но с российским флагом в руках.

На всем пути от Терека до Горагорского, первого крупного селения на западе Чечни, ни одного признака былых боев или тем более жарких сражений. На шоссейной дороге и по обочинам – ни одной воронки от бомб, снарядов или фугасов. Объясняется это просто: маневр российских войск, вышедших в начале операции на Терский хребет с севера, а потом с запада двинувшихся с территории Ингушетии в Чечню, был столь стремительным и неожиданным для противника, что на этом направлении он сначала практически не оказывал сопротивления.

В селе Горагорском следов боев тоже не видно, да и в целом картина запустения и хозяйственной разрухи оказалась не больше, чем, например, весной в селах Лукояновского района. На улицах села – группы молодых мужчин, вышли из домов погреться на солнышке. Нашу колонну провожают, явно считая в ней глазами количество автомашин.

"Продается дом" – написано на фанерном щите. Интересно бы посмотреть на пожелавшего купить здесь жилье.

Единственный след боев – большая дыра от противотанкового снаряда на нефтяном баке. Выстрел сделан со стороны Грозного. Пошли за бак по малой нужде, но остановил возникший как из-под земли омоновец:

–Куда?

Услышав ответ, равнодушно сказал:

– Идите. Но там заминировано.

"Аппетит" сразу пропал.

Все ближе Грозный. Вдоль дороги – столбы с давно оборванными проводами, но все поля, в отличие от многих российских, на удивление, вспаханы. Видны стада коров и овец. На холме – памятник погибшим в Великую Отечественную, изрешечен пулеметным огнем. У дороги стоит "Беларусь", крыша вмята в сиденье, словно на трактор наступил Кинг-Конг. В небе над головой то и дело проносятся пары изящных штурмовиков – на Грозный. Ветер сменил направление и на сказочной красоты белоснежные горы Кавказа на горизонте летит черный дым от горящих в нескольких местах нефтяных скважин. На проселочной дороге, прямо в колее, лежит, вмерзшая в грязь, убитая телушка. Машины ее аккуратно объезжают. Неподалеку еще две-три убитых коровы со вздувшимися животами.

Горе побежденным

"23 сентября. Классера болх" – написано детской рукой на доске в одном из классов Керла-юртовской средней школы. В этот день здесь был последний урок. Потом начались бомбежки российской авиации и детей увезли в Ингушетию.

Чувствуется, что классы к новому учебному году были отремонтированы стены и полы покрашены. Но сейчас парты сдвинуты в кучу, в выбитом окне стволом на Грозный стоит станковый гранатомет "Пламя". В классах расположился отряд спецназа. Рядом со школой стоит танк, трое солдат, один из них явно азиат, копают окоп, что-то рассказывая друг другу. Вокруг школы выкопана траншея, часть ее укрыта большим красным одеялом, наверняка трофейным. У огневой точки, сложенной из мешков с песком, стоит принесенное из учительской школы дорогое кресло, чтобы спецназовцу было удобнее вести наблюдение.

В коридоре школы разбросаны учебники – русского языка, физики, "Советского права", классные журналы. Валяется книга "Живые и мертвые" Константина Симонова. Кто-то из солдат нечаянно, хочется так думать, пробегая по коридору, наступил на книгу "Где-то гремит война" Виктора Астафьева. Интересно, о чем вздохнул бы писатель, если бы посмотрел из сибирской дали на свою книжку с отпечатком сапога русского солдата на обложке...

Целый ворох табелей успеваемости на тетрадных листочках. У Залавди Дударовой в табеле – одни пятерки, в том числе и по русскому языку, у Хазам Воздиевой в основном тройки. По музыке и физкультуре у девочки были четверки. Где-то сейчас эти дети... Но им лучше не видеть, какой стала их родная школа.

У школьной калитки – группа местных жителей. Старик в высокой бараньей папахе и с десяток женщин. Все худые, похожи на цыганок. Пришли отмечаться к коменданту, командиру отряда спецназа. Зачем надо отмечаться – сами еще не понимают. В лучшие времена в Керла-Юрте проживало триста семей, сейчас, вместе с вернувшимися беженцами, около 60 человек. Детей нет совсем. Женщины неохотно вступают в разговор, тем более что рядом стояла группа солдат из Кантемировской дивизии, а я был в военной форме: "Вы все равно напишете так, как это надо русским!". Но постепенно лед взаимного недоверия подтаял и женщины начали откровенно ругать армию и спецназ за поведение во время боев и зачисток.

–У нас в селе, когда "Грады" стреляли ночью, погибло пятьдесят четыре человека, а сколько скота побили ... Пятнадцать детей погибли, – плачет молодая женщина.

Вспоминаю рассказ веселого капитана-артиллериста: его батарея самоходных установок выпустила по Керла-Юрту 190 снарядов.

Женщины уверяют, что в их селе не было ни одного боевика.

– Если у вас убили мать, сожгли дом, вы будете боевиком? – спрашивает старуха. – У меня убили свекра – ему восемьдесят лет, какой он боевик? Деверя застрелили, мужа, сын умер от болезни. Умела бы я стрелять, клянусь, пошла бы с боевиками. Вы пройдите по нашим домам, посмотрите, что после себя оставили ваши солдаты.

– Мы всю жизнь жили среди русских, рассказывает пожилая женщина, – В каждом втором доме были русские, учителя были русские. Мы жили в дружбе, вместе работали, как одна семья... До начала этой войны свет у нас был, газ был, пенсии платили, я получала четыреста рублей. Школу обустроили своими силами, учителей наняли. Мы на зиму всем запаслись, а пришли солдаты... Танком в сарай заехали, всех индюков задавили. Внучка, два годика, только разговаривать начала, никак не хотела выходить из подвала после обстрела, так боится самолетов.

Вспомнил рассказ контрактника из Липецка: "Если сразу дверь в дом не удается открыть, стрелял по ней из гранатомета...". Другой, задержанный командирами за некорректное отношение к местному населению, повинился: "Я нагрубил только один раз. Варенья захотелось, спросил у старика, а он на меня начал кричать. Я снял автомат с предохранителя и дал очередь по низу дома. Тут же бежит бабка с банкой варенья. "Ну вот, а говоришь, что нет ничего. А ведь я мог бы и по окнам стрелять...".

Как в дивизии Чапаева: "Белые приходят – грабят, красные приходят грабят". У чеченок из Керла-Юрта оснований радоваться возвращению российской армии не больше, чем у русских женщин из фильма "Неуловимые мстители" приходу "вольной армии батьки Бурнаша". Впрочем, нынешние комиссары Фурмановы жестко наказывают тех солдат, кто обижает обывателей. Но война есть война, где всякой грязи хватает.

Одна женщина с ненавистью показала на кучу пустых консервных банок в школьном дворике, оставленных постояльцами-спецназовцами.

–Как можно было бомбить мирное село! – ругаются женщины, – Ну хотя бы сообщили, что будет обстрел, чтобы мы могли спрятаться. Германия – та предупреждала, что будет бомбить. У нас от снаряда погибла женщина-почтальон – восемь сирот осталось...

–А если тебе показать развалины домов в Москве, взорванные вашими сыновьями? – оборвал ее солдат-кантемировец.

Женщины ругают Басаева, якобы он под прикрытием русских вертолетов перелетел в Чечню из Дагестана, клянут Березовского, который, уверены они, снабжает боевиков деньгами, и жалеют Масхадова. О том, что Хаттаб – не чеченец, а араб из Иордании, слышат впервые. Неохотно признавали, что в селе в подвалах некоторых домов держали русских рабов, но узнавали они об этом якобы только после прихода федеральных войск.

– Пусть Россия скажет, куда нам уйти и где жить, только чтобы нас больше не бомбили, – в отчаянии крикнула пожилая женщина. Ей, всю жизнь отработавшей дояркой, было восемь лет, когда Сталин переселил чеченцев в Казахстан.

По дороге со стороны Ингушетии с белым флагом в окне к школе подъехали "Жигули". Вышли четверо крепких бородачей. Женщины сказали, что это их мужья, беженцы, жили в Малгобеке. Бородачи прошли мимо солдат, как проходят через стадо баранов. Солдат-кантемировец, чтобы избежать соблазна выпустить в них очередь, закинул ствол автомата за спину и лишь сплюнул в след.

Когда женщины и вновь прибывшие мужчины-беженцы разошлись по своим домам, солдаты сказали: "Нельзя верить ни одному слову чеченцев. Днем он вам у дома улыбается, а ночью из гранатомета по колонне стреляет. И у этих все мужья и сыновья – в бандах".

Командир отряда спецназа, простодушно рассказавший, что у него в голове восемь дырок после нескольких командировок в Чечню, разрешил проехать по Керла-Юрту на бронетранспортере.

Разрушенных домов в селе оказалось не более десятка. Батарея самоходок веселого капитана стреляла, видимо, точно по высоткам на окраине, где у боевиков были вырыты окопы. Черепицу с крыш многих домов местные жители заранее аккуратно сняли и сложили во дворах, чтобы ввести в заблуждение артиллерийских наводчиков: если дом без крыши, значит, раньше по нему уже стреляли.

По русским понятиям, Керла-Юрт – село богатое. Хотя особняков, как у новых русских, здесь всего два-три, это в других селах есть дворцы, где заборы вокруг – как кремлевская стена. У многих домов – это после бомбежек и обстрелов – огромные скирды сена в тюках, какие и в дореформенные времена увидеть можно было не в каждом российском колхозе. Во дворах многих домов стоят брошенные автомашины – "Феррари", джипы. Солдаты рассказывают, что все машины в Чечне – угнанные из России. Их новые хозяева не считают нужным даже менять номера. На машинах – волгоградские, ростовские, ставропольские, московские номера. Чечня живет без ГАИ несколько лет, новую ее аббревиатуру никто здесь не выговаривает, да и ни одного дорожного знака в республике увидеть не довелось.

По улицам Керла-Юрта бегают уцелевшие после зачистки куры и индюшки, кое-где бродят бесхозные коровы и телята. В нескольких местах на улицах села валяются убитые овцы и коровы. Посмотрели на взорванный саперами дом тетки вице-премьера Чечни Вахи Арсанова. Спецназовцы рассказали, что тщательно обыскали дом, ничего не нашли, а когда взорвали – вверх полетели какие-то бумаги, оказавшиеся ценными документами. Во дворике взорванного дома разбитый телевизор и чьи-то старые черные брюки. Уже прошел слух, что Ваха Арсанов знает о взорванном доме и очень этим огорчен.

Магазин в селе – с выбитыми витринами, сбитым бронемашиной углом. На полках, конечно – шаром покати. А вот мечеть в селе стоит абсолютно целой, ни одной пулевой отметины. И мулла якобы не ушел, а остался.

"Как прекрасны предгорья Кавказа..."

В отличие от потерявших детей, измученных обстрелами чеченских женщин свои чувства о походе в Чечню заместитель командира мотострелкового полка по тылу майор Игорь Николаев выразил в стихах:

Мы прошли по земле Ставрополья,

Умываяся потом в пыли,

Как когда-то простые солдаты

Мир земле по весне пронесли.

Наши думы в походах суровых

О судьбе наших юных детей,

О любимых, далеких и близких,

И о слезах родных матерей...

В День памяти Кузьмы Минина весной этого года у Вечного огня в Нижегородском кремле духовой оркестр именно под управлением майора И. Николаева впервые исполнил марш "Нижегородские полки" на стихи С. Скатова, сразу так полюбившийся губернатору Ивану Склярову, что он, смахнув слезу умиления, попросил оркестр исполнить этот марш еще раз. Судьба повернулась так, что военный дирижер майор И. Николаев после расформирования военного училища тыла стал служить в мотострелковом полку. После походов и боев вдохновение не покидает его и в Чечне:

Как прекрасны предгорья Кавказа,

Даль равнин и величие гор,

Но обидно, обидно ребята,

Что сюда все пришли мы на бой.

Небу синему чистые реки,

Людям счастье, богатство земли,

Рождены мы с тобою на свете,

Чтоб добро в дом друзей принести...

Увы, но майор Игорь Николаев и освобожденные им и его товарищами от боевиков женщины села Керла-Юрт пока по-разному смотрят на мир.

Чужие

Главная достопримечательность средней школы чеченского села Керла-Юрт диорама в одном из классов. Называется она – "Герои газавата". Отважные чеченские воины на фоне дворца Дудаева на площади Минутка в Грозном в упор расстреливают из автоматов атакующих русских солдат. Чеченцы, один из них нарисован на картине даже с сигаретой в зубах, гордо стоят в полный рост, русские же – падают им под ноги. Картина – на всю стену класса. Наши спецназовцы, разместившиеся в этом классе, навешали на картину автоматы, гранатометы, бронежилеты, вот и получилась диорама.

Этой картиной детей в Керла-Юрте воспитывали в духе презрения к русским. В другом классе – стенд с фотографиями молодых мужчин, надпись на нем гласит: "Жертвы геноцида". О том, что эти "жертвы" как на работу ходили на железную дорогу грабить пассажирские поезда, резали глотки пленным русским солдатам и насиловали девушек-казачек, детям, надо полагать, не говорили. На другом стенде – известное изречение Александра Солженицына, восхваляющее мужественных чеченцев, статья об одном из героев чеченского "Сопротивления", памятка русскому солдату, воющему в Чечне, которая сквозит презрением к русским.

Керла-Юрт считается ваххабитским селом. Школьникам здесь преподавали основы ислама, арабский язык и вайнахскую этику. На стене в коридоре среди правил поведения учащихся и такой пункт: "Запрещено приносить в школу огнестрельное оружие". На полу валялись тетрадки со списками учащихся, в графе "место работы родителей" попадается запись: "Сотрудник Национальной службы безопасности". То есть родители этих учеников – боевики.

Командир отряда спецназа рассказал, что в богатом доме напротив школы, где жил председатель ЗАО "Грозный-Лада", они нашли удостоверения боевиков, пропуска в Дом правительства Ичкерии, около двухсот патронов, снаряженные автоматные магазины, снайперские прицелы, три винтовки. И очень важная находка: благодарственное письмо хозяину от правительства Ичкерии, подтверждающее участие его владельца в покушении на генерала Романова. Всего же в этом селе лишь при первой зачистке в домах были найдены документы более чем 20 боевиков, несколько стволов и более пятисот единиц боеприпасов.