Текст книги "Ружья и голод. Книга первая. Храмовник"

Автор книги: Валерий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Благоденствие – рай для храмовников и всех тех, кто разделяет Путь – заслуживали за непоколебимость в следовании законам Свода и отвагу на Пути Очищения. Однако Белфард всегда знал, что если таковой и имеется, то Матерь точно не разделит с ним свои объятья. Он всегда был занозой в заднице учителей и редко обременял себя молитвами.

Тем временем Превосходительство продолжал:

– Кроме того, в вашем отряде будут еще двое. Оруженосец командующего Вара Бомо – ему я уже подобрал замену. Он храбрый воин и верный храмовник. К тому же, тот факт, что он увидел в тебе что-то необычное, не кажется мне случайным. Второй человек – Док Хобл, поскольку в пути вас может ждать множество опасностей, и услуги лекаря вам точно не помешают. Кроме того, он прекрасно владеет оружием. Дока в Обители подменит его ассистент.

– Зачем нам столько людей? – спросил новоиспеченный трибун. – И разве Храмовый Совет, Вар и Аргус не будут против, что я заберу с собой из замка лучших храмовников?

– Ты вправе выбирать любого, – ответил Превосходительство. – Такова привилегия трибуна. Это право не может оспорить даже Храмовый Совет. Если, конечно, кто-нибудь из преподобных не желает отправиться на костер. Я лишь даю тебе совет, с кем тебе лучше пойти. В Обители у нас не так много союзников, а люди, которых я тебе предложил – верны Ордену и посвящены в некоторые детали. Они уже готовы покинуть эти стены и отправиться с тобой. Но на конечном этапе путешествия ты и Калавий должны будете отправить их назад – как я уже сказал, наши истинные цели должны остаться в тайне.

Калавий коротко и с раздражением кивнул. Его начинал утомлять затянувшийся разговор. Раздался звон колокола, призывавшего монахов и храмовников в трапезную. Это значило, что на часах два часа после полудня.

– Командовать отрядом буду я? – Белфарду была приятна мысль, что полюса меняются, и теперь он будет указывать Калавию, когда можно спать, а когда ходить в кусты.

– Формально – да, – кивнул Превосходительство. – Но я очень настаиваю слушать советы капеллана Калавия. И рекомендую не сильно-то его злить. Наш друг бывает…Непримирим с некоторыми вещами.

«Последний раз, когда наш друг был непримирим, он в поселении на границе Обитаемых Земель зарубил шестнадцать человек, а еще двоим всадил пулю в спину, когда те начали в ужасе убегать, лишь за то, что они отказались ходить в деревенский храм Матери».

Калавий с холодом смотрел на Белфарда. Его взгляд, наполненный неотвратимостью в Пути Очищения, воплощал в себе всю суть Выбора Крови. Он был истинным инквизиторием, до которого капитану Аргусу было очень далеко. Белфарду пришла в голову мысль, что не с проста Калавий до сих пор простой капеллан, а не командующий когортами легиона храмовников, естественно помимо очевидного факта натянутых отношений с Его Святейшеством. Ему нравилась жестокость. Чувство власти над своей жертвой. Такие чувства люди всегда испытывают в одиночестве. Они оберегают их от остальных, поскольку по своей природе не хотят делиться с другими. А кому хочется показывать свой истинный облик на глазах у тысяч солдат, следящих за каждым твоим поступком? Нет, Белфарду конечно доводилось видеть, как капеллан командует людьми, и командует хорошо, воспламеняя в их сердцах отвагу. Но убийство… Убийство он всегда оставлял только для себя. Это был для Калавия личный, интимный момент.

Ощущал Белфард и другой холод – он исходил от ледяной стены между Превосходительством и Калавием. Не смотря на общность их планов, что-то в их отношениях, в манере обращения друг к другу, в том, как Калавий реагирует на некоторые слова Его Святейшества, говорило о неприязни друг другу. А может и о чем–то большем.

«Они говорят о расколе Ордена, но при этом сами готовы вгрызться друг другу в глотки. Оставь я их сейчас здесь на пару минут, и я услышу из-за двери лязг поцелуев меча и секиры».

– Решено! – торжественно воскликнул глава Ордена. – Сегодня мы втроем определили судьбу похода. Результат сегодняшнего триумвирата определит судьбу всего мира. Бойся обмана и искушения, Белфард. Приграничные части Пустоши, в которых ты проходил обучение, по сути своей относительно безопасны. Мы гасим там очаги сопротивления и не более того. Реальной угрозы в них давно нет. Но земли, где тебе предстоит побывать, отравлены отголосками старого мира. Машины, чьи искореженные останки напоминают нам, как слеп был человек, полагаясь не на свою волю, а отдавался только бесполезным страстям. Они дарили людям свободное время, и они же его забирали. Мертвые башни из стекла и метала, в которых люди продавали свои жизни в обмен на благополучие и покой. Книги, в которых нет ни слова правды, о людях и событиях, которых никогда не было. Люди полагались на написанное и в итоге шагнули в бездну.

Превосходительство встал, пересек комнату по одной из мраморных «тропинок» и оказался рядом с книжным шкафом. Он извлек оттуда книгу в черном перелете – небольшую, размером чуть больше ладони, но при этом довольно объемную.

Он развернул книгу так, чтобы Белфард и Калавий увидели название – «Вечный Завет. Евангелие от Сетрея».

Белфарду почудилось, что за соседним стулом зашипела змея. Но эти звуки каким-то образом умудрялся издавать капеллан. Он словно потемнел. Его глаза сверкали недобрым огнем, дыхание сильно участилось, а на скулах забегали желваки.

– Эта книга… – тихо начал говорить Превосходительство. с каждой фразой увеличивая громкость голоса, – Эта книга – один из самых опаснейших ядов на земле. Энергия, что исходит от нее, в тысячи раз опаснее любого излучения радиации. Ради этой книги люди забивали друг друга как скот тысячелетиями. Она похожа на наши священные писания. Но писали ее не святые, а сам Дьявол. В ней одни домыслы, грязь и смерть. Она проникала в умы людей, заставляя думать, что они делают праведные вещи. Но в итоге эта книга делала их алчными и недалекими, она убеждала их в том, что прочитавший ее стал чем-то особенным, но лишь становился еще одной головой в стаде безропотных овец. Эта книга про Бога, но в ней нет и слова правды о нем. Ее писали такие же политики, ученые и богачи своего времени, которые в наше время этот мир и уничтожили. На основе этой книги было написано множество прочих, будто ее одной было мало. Словно вирус, размножающийся и мутирующий, она постепенно покрывала весь мир и носителем этого вируса становился каждый. Путь Очищения – вот что нужно человечеству. И сегодня я покажу тебе на этом простом примере, как Очищение должно работать.

Он схватил книгу за переплет и швырнул ее в камин. Сухая и старая, она в мгновение вспыхнула.

Наступила долгая тишина. Превосходительство вернулся в свой стул. Он смотрел на руки, которыми только что совершил возмездие, но думал, казалось, о чем-то своем – далеком и известном только его душе. На лице Калавия читалось умиротворение. Он с удовольствием наблюдал, как пламя пожирало, корежило страницы древней книги, превращая ее в хрупкие почерневшие останки. Белфард наблюдал за ними двумя и думал, что он находится в цирке с сумасшедшими клоунами, где один старик театрально сжигает книги, а второй восхищенно на это смотрит и аплодирует.

Наконец Белфард решился заговорить. Ему было важно сказать то, что он сейчас хочет сказать. Сердца Белфарда бешено колотилось.

– Еще кое-что, Превосходительство.

Белфард гонял в голове эту мысль с той самой минуты, как узнал, что скоро ему придется покинуть Обитель.

– Я хочу увидеть Виви…

Глава 6. Виви

Август проливал свои серые слезы уже три дня. Мокрая от дождя трава чавкала под кованными подошвами сапог. Белфард шел мимо псарни в сторону конюшен. Там должны были ждать его спутники.

Собаки, как обычно, злобно рвались из своих клеток и надрывно лаяли. Они никогда не любили Белфарда. Эта нелюбовь была взаимна. Больше всего его ненавидела огромная сука по кличке Генриетта – помесь лайки и овчарки. В отличие от остальной свары, она провожала Белфарда молча, застыв в готовности стремительного прыжка, не сводя с него хищных бледно-голубых глаз.

В конюшне пахло свежим сеном и навозом. Этот запах умиротворял Белфарда. Здесь он проводил время, когда хотел успокоится и привести в порядок свои мысли. Белфард любил лошадей. И они отвечали ему взаимностью. Обычно, слыша лязг доспехов, лошади начинали беспокойно ржать. Но запах Белфарда был им знаком и они, на секунду вскинув голову, продолжили жевать из яслей овес.

Он прошел вдоль загонов и отворил ворота последнего. Рыжая кобыла подняла на него свои глубокие карие глаза. Она радостно пофыркала и подставила Белфарду свою морду. Белфард поводил ладонью по жесткой щетине.

– Привет, Золотце, – ласково произнес он. – Если у меня и есть еще на свете вторая любовь, то это несомненно ты.

Золотце подергала головой и опустила голову. Белфард взял щетку и начал чистить конскую гриву. На душе было противно, словно эта слякоть во внутреннем дворе проникала в самое сердце.

«Зачем я уговорил Превосходительство встретиться с ней. Последнему глотку воды я бы сейчас предпочел изнурительную жажду».

Свод четко определял отношения храмовников и женщин, что посещали их в период Страстности. Храмовник мог иметь женой только ту девушку, что смогла зачать ребенка. Если же этого не происходило, то ученик отрекался от связей с женщинами и давал обет безбрачия. Участь девушки, что разделила ложе с будущим храмовником, была похожей. Она навсегда определялась в монахини, так как в ее сосуд уже было совершено вторжение. В Страстность мужчины возлегали только с девственницами.

На зачатие давалась только одна попытка, и на то была причина. Ген Ассов имел генетическое превосходство над другими генами. Но при этом в нем имелся изъян, что и обуславливало его редкость. Наличие гена у мужчины и женщины давало стопроцентную вероятность зачатия. Если этого не происходило сразу, то иметь детей такая пара не может, независимо от смены партнера. То есть ты обладал либо абсолютной плодовитостью, либо полным бесплодием. Таким образом, природа людей с геном Фокенау коррелировалась самостоятельно. Иначе бессмертные за пару десятилетий после Утраты заполонили бы собой весь материк.

В ту ночь, когда в келью Белфарда привели девушку в длиннополом халате – ее единственной одежде, под которой ничего более не было – он не думал, что когда-нибудь сможет полюбить. Он был циником и фаталистом, его заботил только сегодняшний день и вчерашние мысли.

Невысокая, но стройная, с широкими бедрами, волосами цвета спелого каштана и большими глазами, словно вырезанными из скорлупы кедрового ореха, она была хороша собой. Конечно же, девы из Храма Матери не всегда были такими красивыми. Обычно доставалось то, что доставалось. Но Белфарду повезло. Но только на одну ночь. А затем на смену везению пришло проклятье, вызывающее лишь воспоминания и глухую тоску.

«Лучше бы мне тогда привели Генриетту. Да хоть самого капеллана Калавия. То, что они мне подсунули, невыносимо».

Золотце ткнулась своей мордой в лицо Белфарда. Она почувствовала его тоску. Он посмотрел в глаза лошади и ему стало еще хуже.

«Такие же выразительные и полные неподдельной доброты, как у нее».

Вивьена – так звали девушку, или как сам Белфард называл ее Виви – как ни странно, ответила ему взаимными чувствами. В них вспыхнул огонь, который суждено было погасить уже утром, так же спешно, как костер после ночного привала.

Тридцать шесть лет. Он не видел ее тридцать шесть лет. Но она по прежнему его любила. Он понял это сразу, как только увидел ее на рассвете. Нежная и легкая, она не была испорчена трудом и аскетизмом быта в Храме Матери. Перед ним стояла та же, источающая запах фруктов девушка, поджимавшая босые ноги на холодном полу кельи Белфарда. Их первая встреча была зимой, в канун Рождества Дитя, а последняя прошла под проливным августовским дождем.

Сегодня они встретились за стенами Обители, в Саду Слез. Не смотря на ливень, в сад проникали не все капали, а от огромного количества всеразличных цветов в нем было слегка душно. Пахло грушами и абрикосами. Виви ждала его под одним из деревьев у входа в сад. Даже черное одеяние монахини было неспособно скрыть ее красоту. Белфард представил ее обнаженной, и его бросило в жар.

Они медленно пошли на встречу друг к другу. Сначала не спешно, потом все быстрее. Так два фехтовальщика сходятся в поединке, выжить в котором суждено лишь одному из них. Страсть Белфарда и Виви была схожа со смертельным поединком. Они были готовы рвать друг на друге одежду, впиваться зубами в кожу и не оставить от партнера ничего, кроме воспоминаний и мыслей о том, что он больше никому и никогда не достанется.

Закончив свой смертельным танец, они лежали, приводя в порядок дыхание. Везде валялась одежда. Она была мокрой и грязной, как и они, но им было все равно. С момента встречи они не сказали друг другу не слова.

Первой заговорила Вивьена:

– Я думала, что никогда тебя больше не увижу, Белфард. Сегодня ночью ко мне явилась мать-настоятельница и сказала, что Превосходительство потребовал от меня быть на рассвете в саду. Ты хоть представляешь, как я удивилась, увидев тебя?

– Это моя награда за путь, что мне предстоит проделать уже сегодня, – с грустью в голосе произнес Белфард. – К полудню я уйду из Обители и, возможно…вероятно…уже никогда не вернусь.

Виви смотрела на него с беспокойством. Но не стала задавать вопросов.

– Ты нарушил мой покой, чтобы опять оставить наедине со своей печалью. Ты эгоист, Белфард, – он, тем не менее, не услышал нот обвинения в ее голосе.

– Я знаю, Виви. И самый худший из них.

– Я все равно рада, что мы встретились, – с улыбкой произнесла девушка. – Ничто в жизни так не ободряет, как вскрытие старых ран. Они ноют, причиняют боль, но в конченом итоге ты привыкаешь к ним, как к старым друзьям.

– Прости меня, Ви. Я не смог удержаться, – Белфард стыдливо спрятал глаза.

– Я понимаю, – попыталась успокоить его Виви. – Я бы тоже не смогла, будь у меня такой шанс… Ты пойдешь один?

– Нет, со мной будет Калавий и еще пара братьев из Ордена.

– Это хорошо, – с облегчением сказала Вивьена. – Слава Калавия доходит и до стен нашего храма. Он истинный воин Пути, и всегда оставался непобедим.

– Он оставался непобедим, потому что ублюдок умеет хорошо убивать, – язвительно отозвался Белфард, – Если найдется тот, кто убивает лучше, его победы закончатся.

– Ненависть ненадежный союзник, Белфард, – с укором сказала девушка. – Что дает это чувство, кроме самого себя?

– Оно позволяет выживать, – сердитым тоном ответил он.

– Выживать помогают вера и убеждения, а вовсе не ненависть. Я вижу, что за три десятка лет твоя душа так и не нашла тропинку, ведущую к Пути. Ты блуждаешь в сумерках, но рано или поздно Матерь укажет тебе дорогу, – сказала Виви, обняв ладонями его лицо.

– Она уже указала… – саркастично произнес Белфард. –Только нужно это больше ей, чем мне.

Вивьена начала гладить Белфарда по голове и тихо напевать мелодию:

Усталый сверчок, заходи за порог

Расскажи мне, что в поле творится?

Там трава и цветы, отблеск свежей росы

И туман, что стеною клубится…

– Все такая же смоль, а не волосы, – с улыбкой произнесла девушка. – Черны как ночь, и на них все еще не взошли звезды седины.

– Ты красиво поешь… И говоришь. Не то, что я – бездарный чурбан и бесчувственный рубака.

– Ты просто приносишь в этот мир прекрасное по-своему. Жаль, что ты этого не видишь, – ее голос звучал печально.

Около часа они лежали и говорили обо всем и ни о чем, и даже дождь на время перестал лить, чтобы не нарушать этот интимный момент. Потом Виви положила голову ну грудь Белфарда и сказала:

– Тебе пора…

На одно мгновение Белфард решил бросить все, схватить ее за руку и бежать, бежать куда глядят глаза! Но вовремя осознал, что слишком многое зависит от него. Кроме того, инквизитории всегда находили беглецов – рано или поздно. И кара их была неотвратима. Но он не желал такого для Виви.

– Да, мне пора, – сокрушенно ответил он.

Белфард вынул мысли из омута недавних воспоминаний.

«Пора седлать Золотце. Время покоя ушло, настал час огня и меча».

Пока Белфард снаряжал лошадь, снаружи стали доноситься звуки ругани. В конюшню, как пыхтящий локомотив, влетел Превосходительство. Следом семенил преподобный Серафим.

– Это право трибуна решать, кто с ним может идти! – яростно грохотал Его Святейшество.

– Это право никто не нарушает. Но и вы не в праве запретить нам отправить с ним своего человека, – парировал Серафим.

– Своего человека?! Здесь все были свои, преподобный, пока вы не начали плести свои интриги!

– Сейчас интригами пахнет ваша затея, Превосходительство. – отозвался Серафим. – Вы так и не назвали нам четкую цель этого похода.

– Их цель – нести огонь Очищения на Пути Матери, – отрезал Превосходительство. – Цель у нас одна, и она никогда не изменится!

– Вы прекрасно понимаете, о чем я, и игра словами здесь и сейчас неуместна, – преподобный недовольно покачал головой. – Вы властитель в Обители, но Храмовый Совет создан для того, чтобы ваша власть не стала культом одного человека.

– И именно поэтому вы влезаете в мои дела и приставляете к «моим людям» своих надсмотрщиков? – язвительно спросил Его Святейшество.

– Да, именно поэтому, – коротко ответил тот.

Серафиму очень повезло, что в этот раз Превосходительство решил выйти из покоев без оружия, иначе голова преподобного случайно оказалась бы в конском навозе. Превосходительство подошел в упор к Серафиму и вонзил в него свои вгляд. Было видно, что тот хотел сделать шаг назад, но вовремя сообразил, как бы это выглядело. Белфард увидел, как комок прошел по горлу преподобного.

Превосходительство еще с пару секунд попялился на Серафима, потом резко развернулся на каблуках и направился к Белфарду.

– Планы меняются, – сказал Его Святейшество. – С вами поедет еще один.

– Кто? – вскинул брови Белфард.

– Моран.

«Если и есть в мире книга, описывающая всех паразитов на земле, Моран в ней точно описан как самый навязчивый. Так этот клещ вцепился в мою мошонку и не отпускает ее уже шестьдесят проклятых лет!»

Превосходительство отвел Белфарда подальше и перешел на шепот.

– Он не должен знать цель вашего похода.

– Как же мы ее скроем, если этот ублюдок развесит свои уши? – удивился трибун. – Да он не будет спать, лишь бы не пропустить то, о чем мы говорим.

– Я не знаю, – отмахнулся Его Святейшество. – Придумай что–нибудь. Моран в мои планы не входил.

«Я уверен, что он не входил в планы самого Бога, но что-то в небесной канцелярии в тот день пошло не так, и кто–то решил погадить Мораном сверху».

– Что ж, буду импровизировать, – с иронией отозвался Белфард. – Может, случайно толкну его с обрыва, кто знает?

– Убийство брата без должных причин страшный грех, – строго ответил Превосходительство. – Такие шутки тут неуместны.

«Я шут, но сейчас я не шутил».

– Седлай лошадь и по пути загляни в арсенал, – уже в полный голос продолжил Превосходительство. – Запасись всем необходимым. Остальные уже там. Провизию в поход я также распорядился доставить туда же из кухни.

Белфард взял лошадь под узды и прошел мимо Серафима.

– От вольнодумства до ереси один шаг, трибун. Ты встал на сторону не того человека. Что-то здесь не так, и я уверен, ты тоже это почувствовал. Если ты захочешь что-то сказать, сообщи об этом Морану. Он найдет способ передать нам твои слова, – произнес он Белфарду в след.

«О, я обязательно сообщу Морану, чтобы тот шел на хрен».

За спиной трибуна возобновилась ругань.

Подойдя к арсеналу, он привязал Золотце к ограде. Здесь же мирно щипали траву еще четыре скакуна. Внутри его уже ждали. Калавий, Бомо и док Хобл были в полной экипировке. Моран стоял в стороне и смотрел в пол, пока капеллан буравил его своим взглядом, закусив кончик трубки во тру.

– Опаздываешь, – бросил капеллан.

Белфард его проигнорировал.

– А вот и наш трибун! – интендант Кребс всегда был в хорошем настроении. – Поздравляю и выражаю тебе свое почтение. Первый трибун в Ордене, кто бы мог подумать! Твои гостинцы на столе. Три десятка патронов для револьвера, столько же ружейных, собственно, сам револьвер и винтовка, и кое-что по мелочи – ружейная смазка, кремень, спички, табак, фляга с водой и тарелка с приборами. Веревка и котелок у вас общие, их уже забрал Бомо.

– Табак оставь себе, – Белфард покосился на капеллана, – Что на счет Золотца?

– Ваша мадам свежеподкована и накормлена под завязку, – шутливо ответил интендант. – По пути пропитание она себе добудет сама – луговых трав там в изобилии. Также кобылу осмотрел ветеринар. Не смотря на почтенный возраст, она здорова, бодра и весела. Как он выяснил последнее, лучше спросить у него. Шоры на стойке, старые, но надежные. Конская броня там же.

– Путь долгий, мы пойдем налегке, – трибун поводил ладонью в отрицательном жесте. – Не хочу, чтобы лошадь быстро утомлялась.

– Как будет угодно, – угодливо ответил Кребс. – Остальные тоже отказались.

Белфард повернулся к Морану. Его глаза бегали, как у голодного веснушчатого хорька, и выражали крайнее любопытство.

– Ты, – обратился к нему Белфард. – Любитель строчить жалобы. Отныне ты поступаешь под мое командование и будешь выполнять мои приказы.

– Я здесь по воле Храмового Совета и выполняю его приказы, – огрызнулся Моран.

– Скажи, капеллан, что Свод говорит об этой ситуации? – обратился к Калавию Белфард. – Должен ли инквизиторий подчиняться моим указаниям.

– Он должен подчиняться приказам любого из нас, поскольку все присутствующие выше него по званию или опыту. А еще потому что у него на губах молоко не обсохло, – с презрением сказал Калавий. – Отвечая конкретно на твой вопрос – да, он обязан подчиняться любому твоему приказу. Ты трибун, и Храмовый Совет не имеет над тобой власти.

Свои слова он подкрепил рукой, которая опустилась на рукоять меча для большей убедительности.

– Ты слышал, Моран? – издевательски произнес Белфард. – Если ты хочешь выполнять волю Храмового Совета, оставайся в замке и дальше им прислуживай. Я повторяю, будешь ли ты выполнять мои приказы или я сию секунду обвиню тебя в ереси и отправлю на костер?!

– Буду, – пробубнил Моран.

– Буду, что, инквизиторий? – нажал трибун.

– Я буду выполнять твои приказы, трибун, – громко и раздраженно ответил Моран.

– Вот и славненько! Всегда приятно поутру намылить кому-то шею. Это бодрит лучше горячего черного кофе, не правда ли? – сказал Белфард, потрепал Морана по плечу.

Бомо и Хобл прыснули от смеха.

– Если наш трибун закончил свои каламбуры, можем ли мы отправляться в путь? – прошипел Калавий.

– Разумеется, капеллан, разумеется, – с улыбкой ответил Белфард.

Когда ворота Обители с лязгом закрылись за их спинами, новоиспеченный трибун еще раз взглянул на крепость и ее высокие башни. Его посетила мысль, что если он когда-то сюда еще вернется, то будет уже совсем другим человеком.