Текст книги "Ружья и голод. Книга первая. Храмовник"

Автор книги: Валерий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Почему тогда он не отправил его на костер? Такой грех карается Сводом анафемой и смертной казнью. Но Белфард остался невредим, не считая сломанного ребра и униженного самолюбия. Всю неделю тогда он боялся доноса Морана. Так звали монаха, которому Белфард имел неосторожность высказать свои мысли. К счастью, этого не произошло.

Все в Ордене знали о напряженных отношениях Превосходительства и капеллана Калавия. Конечно, они никогда не выражали ее открыто. Но это прослеживалось в том, что Калавий до сих пор был капелланом, а не капитаном-инквизиторием, и в том, что капеллан очень редко говорил на своих уроках о Превосходительстве, в отличие от других учителей, которые видели в нем новую мессию. Даже их слава разделяла их – первый сыскал славу благочестивого святого, второй – фанатика и убийцы. Однако кровь на руках была у обоих, и неизвестно еще, кто в ней запачкался больше. Кровью и Плотью – таков выбор – и оба выбрали кровь.

Калавий вытряхнул трубку в чашу на столике. Было видно, что он изучал реакцию Белфарда на происходящее. Страх, удивление и странное восхищение – вот что чувствовал капеллан. Они повисли в воздухе, ими разило от ученика. Оба это знали. Белфарду вдруг пришла в голову идея, что этот разговор напоминает ему партию в шахматы. И раздумывал, как подвинуть свою фигуру в следующий ход, чтобы ему не поставили мат. Но чувство опасности постепенно покидало его. Да, Калавий определенно имел мотивом своего визита допрос. Но в этот раз целью допроса было не признание вины, а изучение реакции собеседника.

«Старик здесь не за тем, чтобы вершить правосудие. Но тогда зачем?»

Калавий сидел, сдвинув брови. Он явно обдумывал то, что хочет сказать. Так в молчании они провели около минуты. Наконец капеллан продолжил:

– Убивать у людей в крови, Белфард, – капеллан смотрел куда–то в пустоту. – Так всегда было и будет. Умение сохранить жизнь – это может быть только в душе. Но это ничто по сравнению с умением эту жизнь отнять. Во имя высшей цели. Отринув все предрассудки, все человеческое. Мои грехи всегда будут со мной. До того, как я начал служить Матери, я сделал не мало ошибок. И еще больше после этого. В тебе есть то, чего ты пока не знаешь. Но знаю я, знает Превосходительство, но не знает Храмовый Совет.

– Я не понимаю, о чем вы? – удивился Белфард. – В Обители много достойных и куда более способных учеников, чем я.

– Способных – да. Достойных – возможно, – сказал Калавий. – Но ни у одного их них нет того, что есть у тебя.

– Что вы имеете в виду? – в голосе Белфарда звучало недоумение.

– Твоя кровь, Белфард. И твоя плоть, – загадочно ответил капеллан.

– Я не… – начал монах.

– Мне пора, – отрезал Калавий. – Час поздний, а завтра ты получишь ответ на многие из своих вопросов.

Капеллан растворился во тьме коридора, оставив Белфарда наедине со своими мыслями и сомнениями. И этот разговор их только помножил.

Глава 2. Слезы Матери

Выбор или Посвящение – последний этап, который проходят ученики перед посвящением. Всего этих этапов пять. Первые десять лет жизни монахов в Обители посвящены первому этапу – Откровению. В этот период ученики изучают Свод, жизнеописания духовников Ордена и другие священные книги. Все остальные книги и письмена, кроме тех, что содержатся в библиотеке, под запретом как источники ереси и инакомыслия.

Следующий этап – Заточение. Ученика, который проходит его, отправляют в катакомбы – естественные пещеры под Обителью, в которых выдолблены специальные кельи, похожие на камеры для заключенных. Здесь монахи под замком ровно один год проводят наедине с собой. Единственное занятие в это время – это чтение книг из библиотеки, подземного хранилища знаний и мудрости, всего около тысячи томов различной литературы. Здесь же содержится дневник Матери, который она начала вести в первые дни после Утраты и до самой своей смерти. Кроме того, в этот период ученики молятся и медитируют. Смысл этого обряда – максимальное единение с Матерью, поскольку именно под землей, под обломками здания, на нее снизошло Истинное Откровение и появился дар предвидения.

Третий этап – Страстность. После выхода из катакомб ученику дается три дня на отдых от мрака подземелья, полноценную еду и привыкание к дневному свету. На третий день монах должен возлечь с женщиной и попытаться зачать с ней дитя. Если женщина беременеет, что случается крайне редко, ученик берет ее в храмовые жены и девять месяцев он должен хранить и оберегать ее, а затем продолжить обучение. Если рождается мальчик, он остается с отцом в Обители и становится монахом. Если же на свет появилась девочка, она отправляется с матерью в Храм Матери. Чему учат и как готовят девочек, является тайной, в которую посвящены только Превосходительство и Храмовый Совет.

Затем монахов отправляют в Дом Страстей – башню левого крыла Обители. Если говорить проще – это пыточная. Здесь монахов обучают искусству допросов и дознаний, а также учат переносить боль и истязания. Это время символизирует муки, которые Матерь испытывала при рождении Дитя – первого живого ребенка, рожденного после начала Утраты. На этот этап выделяется еще три года жизни учеников

Воззвание – четвертый этап обучения монахов. Самый долгий период, в который учеников обучают ковать мечи и мастерить другое оружие и боеприпасы, в том числе ружья и пистолеты. На ристалищах ученики познают военное дело – искусство сражения на мечах, стрельбу из луков и огнестрельного оружия, рукопашный бой, теорию, стратегию и тактику ведения боевых действий. В этот же период монахов обучают возделывать сады и поля, строить временные жилища, что затем пригодиться в походах, ухаживать за лошадью и скотом. Машины и компьютеры запрещены Сводом, поэтому весь труд производится руками самих учеников. Также каждый ученик должен освоить одно из пяти искусств на выбор, чтобы затем передать свой опыт и знание другим монахам – живопись, поэзия, скульптура, музыка или архитектура. Этот период символизирует Воззвание Матери – начало ее борьбы с пороками этого мира, когда она созвала первый Храмовый Совет, собрала под своими знаменами первый легион храмовников и повела в первый Истинный Крестовый Поход, длившийся тридцать три года, и присоединивший к Храмовым Землям первых сателлитов, образовал таким образом Обитаемые Земли с метрополией в Обители – именно столько лет жизни ученика уходит на освоение данного этапа.

Последний же этап – Выбор – длится тринадцать лет. Все это время ученик проводит в походах с уже посвященными храмовниками и возвращается в Обитель, чтобы принять решение, которое определит его дальнейшую судьбу. Там он наблюдает за Очищением, а если проще за истреблением еретиков и иных. Самому монаху в битвах и казнях участвовать запрещено. Обучение, как правило, проводится на границе Обитаемых Земель, и глубоко в Пустоши учеников не отправляют. В походах ему также необходимо вырезать Знамение Матери, чтобы при возвращении представить его на изучение и оценку Превосходительству. Час Одиночества, который на самом деле длится пять дней и в который запрещено общаться с кем бы то ни было в Обители, монаху и предстоит сделать самый тяжелый в своей жизни Выбор – чем он жертвует для Ордена – Кровью или Плотью. Отказ сделать Выбор приведет любого ученика на костер.

Слезы Матери льются рекою,

Должен Выбор поход расколоть,

Матерь жертвует чистою Кровью,

У Дитя отбирают Плоть.

Смысл выбора достаточно прост. Выбор Крови определяет тебя в инквизиториев – храмовников, задача которых участвовать в крестовых походах против еретиков и иных, чьи деяния нарушают мир и гармонию нового мира, который строят Превосходительство и Храмовый Совет.

Выбор Плоти определяет тебя в преториев – стражей Обители и личной гвардии Превосходительства и Храмового Совета. Их задача – оберегать Обитель и территорию Храмовых Земель от нападения из вне, держать осаду, а также патрулировать помещения Храма Матери в ночное время.

Этот этап олицетворяет Выбор Матери – жертву, которую она принесла ради спасения своего легиона, разбитого в сражении с жестокими варварами Восточных Пустошей. Армия отступала, и, зная, что еретиками нужна только она и ее Дитя, Матерь приказывает командующим когортами – капитану-инквизиторию Логрену и капеллану Калавию – отходить без нее. Логрен впоследствии отказался от своего имени и нарек себя новым. Теперь все его знают как Превосходительство. А Калавий так и остался на прежнем месте, хотя легиона уже фактически не существовало. Он стал судьей и палачом священного огня Очищения. Участь же Матери и Дитя были не завидны – она была ранена в бедро и ей пришлось наблюдать, как еретики-каннибалы убивают и съедают Дитя (по хроникам ее сыну на тот момент было тридцать три года), после чего она сама истекает кровью и умирает. Отсюда и слова молитвы, которые определены в Выборе – Кровь Матери и Плоть Дитя, пожертвованные ими ради сохранения дела Ордена на Пути Очищения.

Весь период обучения занимает шестьдесят лет. И эти шестьдесят лет Белфард провел в тренировках, походах и молитвах. Он прошел тот же Путь, что прошла Матерь, но едва ли смог обрести ту же святость. Наоборот, он сделал его черствым и безучастным. Во время Воззвания он наблюдал совсем не то, о чем им твердили учителя. Дикие, жестокие и безмозглые дикари – вот характеристика жителей Пустошей, которую им давал Калавий и прочие. Да, они были дикими, жестокими и невежественными. Но они были живыми людьми, иногда абсолютно беспомощными. Преступлением многих было лишь то, что они жили на границах Обитаемых Земель. Хотя, разумеется, попадались и редкие ублюдки, чьими любимыми занятиями было жрать друг друга, грабить, убивать, насиловать и заниматься инцестом. Этих было абсолютно не жаль. Но вот другие…

Раньше продолжительность жизни людей была в среднем шестьдесят-семьдесят лет. Но с появлением гена Фокенау – названного в честь открывшего его ученого, который иначе называл его Геном Ассов – примерно за сорок лет до Утраты, треть населения планеты фактически стала бессмертной. Наверняка это неизвестно, поскольку это предположение строится лишь на том принципе, что ни один из обладателей данного гена с момента его открытия не умер естественной смертью. Видимо поэтому ученый называл его по-другому – Геном Асов – древних и могущественных богов северных земель, наделенных долголетием, но все же не бессмертием.

Печально то, что именно благодаря этому открытию и произошло тотальное перенаселение. Из-за чего начались ядерные войны, которые привели к бесплодию у большей части населения Земли. Природа всегда умела восстановить баланс, и в этот раз она сделала это руками самих людей.

«Да, пожалуй, в этом Калавий был прав», – с такими мыслями Белфард встречал утро.

Конечно же, он был носителем гена Фокенау, как и все монахи и храмовники Обители. Однако в сравнении с Превосходительством и Калавием, лично знавших Матерь, Белфард чувствовал себя на их фоне совсем еще мальчишкой.

В келью постучали. Белфард вздрогнул от неожиданности. Как и всякий раз, ожидая чего-то неприятного, его мозг отказывался объективно оценить время. Сон так и не посетил его в эту ночь, ограничившись лишь образами, всплывавшими на горизонте бокового зрения. Он не помнил, как они выглядели, но ничего приятного они не сулили.

Едва ли солнце справлялось лучше луны, пытаясь пробиться сквозь этот нагар на окне. Он заставил подняться свое окаменевшее тело и подойти к двери.

– Кто там? – спросил Белфард.

Ответом было молчание.

«Идиот, конечно же никто тебе не ответит».

Он открыл дверь и вгляделся в посетителей. Делаф и Скотти. Эти двое вечно, как испуганные щенки, таскались друг за другом. Они начали обучение позже Белфарда и проходили этап Воззвания. Судя по всему, сегодня была их очередь прислуживать в Обители. Делаф был высокий и худой как жердь, с длинными прямыми волосами, а его плоскими ладонями он мог бы обхватить себя вдоль талии, и его пальцы при этом еще оставались бы висеть в воздухе безвольными макаронинами. Скотти был широкий, коренастый, невысокого роста и коротко стрижен.

– Приветствую вас, братья. Да прибудет с нами Матерь и Дитя, – от голоса Белфарда несло нескрываемой иронией.

Оба практически одновременно кивнули. Они не заметили в словх Белфарда издевки. Белфард всегда пытался быть саркастичным, когда нервничал.

– Кровью и Плотью, – сказал Белфард с хитрой кривой улыбкой

По традиции нужно было повторить знамение, но обет молчания в Час Одиночества нарушать было нельзя. Делаф и Скотти переглянулись. Потом посмотрели на Белфарда своими щенячьими глазами. И снова переглянулись.

Белфард поднял подбородок и звучно захохотал.

– Чертовы идиоты, – сквозь смех выдавил он. – Ей богу, если бы вы не были такими милахами, я бы спустил вас с этой лестницы до самой трапезной.

Скотти насупился, а рот Делафа растянулся в идиотской улыбке.

– Я смотрю вы с дарами от самого Превосходительства. Как поживает Его Святейшество? О, прошу прощения, вам же не положено со мной говорить, – он уже сам начал уставать от этих шуток, но вид их озадаченных лиц приводил доставлял ему удовольствие.

«Какого хрена меня расперло на эти шутки?! Можно подумать, через час меня не будут терзать в Зале Выбора, а Его Святейшество не будет трясти меня за грудки, требуя сделать Выбор, пока я, как эти идиоты, буду стоять как истукан, не в силах вымолвить и слово».

Монахи продолжали пялиться на него, застыв на месте.

– Разрази вас гром, вы так и будете стоять?! – выкрикнул Белфард.

Оба резко подскочили, так, что Делаф едва не перевернул поднос с едой, а Скотти расплескал часть воды из кувшина с водой для умывания.

Белфард снова засмеялся.

– Одно слово, милейшие идиоты. Хотя нет… Получилось два слова!

Пока он корил себя за приступы неуместного веселья, двое гостей перепутали местами предметы, которые несли для посвящающегося – Делаф поставил поднос на пол, а Скотти кувшин на стол. Белфарда снова разобрал истерический смех.

– Вы ставите меня перед тяжелейшим Выбором, ребята! – взглянув на эту картину, произнес монах. – С одной стороны, мне хочется выбрать Кровь и поскорее уехать отсюда карать грешников и еретиков, чтобы не видеть ваши рожи. Возможно меня даже застрелят, и мне не придется сюда периодически возвращаться. Но с другой стороны, выбери я Плоть, останусь здесь с вами, чтобы тридцать лет, каждый день, с превеликим удовольствием, колотить вас… В любом случае, дайте мне одно обещание – чтобы я не выбрал, вы потом выберете обратное, и тогда нам всем будет спойненько-приспокойненько. А теперь сделайте одолжение, убирайтесь, а?

Обоих сдуло как ветром. На самом деле Белфард пользовался своим положением. Он был без пяти минут храмовник, а значит выше их по положению. Если бы он полез с ними в драку, то, скорее всего, они отделали бы его не хуже славного капеллана Калавия.

Он наспех умылся. На подносе лежало яблок, тарелка со сливочным маслом, кусок хлеба и ломтик отваренной говядины. К еде Белфард не притронулся.

В дверь снова постучали. Открыв дверь, Белфард обнаружил за ней Калавия и Морана. Ночное беспокойство Калавия как рукой сняло. Он был холоден и спокоен. Во взгляде читалось недовольство.

«Щенки пожаловались папе псу. Думаю, он их не слабо за это оттаскал их за хвосты. Оттаскал бы и меня, но сегодня я неприкосновенен».

В уголках губ Морана читалась ухмылка. С тех пор, как он, Калавий и Белфард разделили тайну о свиноподобности Превосходительства, она не сходила с его лица. Этот латентный шантаж раздражал Белфарда. Он всегда ненавидел Морана. Та фраза, которую он бросил ему в адрес Его Святейшества была связана только с тем, что Моран в тот день бесконечно зудел с соседом по скамье о величии и неповторимости Превосходительства. Белфард даже иногда думал, что недолюбливает Превосходительство только из-за него.

Моран, так же как и Белфард, направлялся на церемонию Посвящения. Он уже был облачен в серебряный доспех с гербом Ордена – Последней слезой Матери на фоне голубой розы. На плече отсутствовал знак фракции, к которой ты принадлежишь. Его наносили ювелиры уже после того, как ты сделал Выбор. На бедре висели инкрустированные топазами пустые ножны.

Они прошли по коридору и спустились по крутой лестнице на этаж, где проводились церемонии. Внизу их уже ждал командующий преториев Вар. По традиции, на церемонию посвящения учеников провожали капитаны обеих фракций, но поскольку капитан-инквизиторий Аргус был сейчас в походе на Северные пустоши, его подменял капеллан Калавий.

Рядом с Варом стоял его оруженосец. Левее возвышалась стойка для лат, на которой поблескивали доспехи Белфарда – его будущая кожа на всю оставшуюся жизнь. Он и раньше носил броню, когда был наблюдателем в походах, но она была легче и надевалась скорее как мера предосторожности, поскольку монахи в битвах не участвовали.

Оруженосец Вара – Бомо – снял со стойки доспех и начал облачение. Застегнув последние ремни и отдернув латы вниз, чтобы проверить их фиксацию, оруженосец, довольный своей работой, отошел в сторону. Белфард, в свою очередь, снял со стойки ремень, на котором были закреплены пустые ножны. В отличие от ножен Морана, цвета состаренной меди и украшенных прозрачно-голубыми камнями, ножны Белфарда были серебристыми, а красоту их венчали черные, словно бездна, агаты.

Вар и Калавий встали напротив посвящаемых. На плече Вара была выгравирована эмблема его фракции – крепостная стена, над которой восходит солнце. На стену была нанесена надпись «VISCERA». На доспехе Калавия значилось другое изображение – огненные языки, пожирающие голову язычника. На лбу язычника, открывшего рот в агоническом вопле, значилась надпись «SANGUIS». На груди справа у обоих был герб Ордена – Последняя слеза Матери.

Калавий взглянул на Вара. Тот кивнул и повернулся к Белфарду и Морану. Калавий начал речь.

– Час Одиночества окончен! – торжественно сказал капеллан. – Сегодня вы будете приняты в наши ряды и станете нашими братьями. Вот уже три столетия мы принимаем в наши ряды новых храмовников. Женщины, с которыми вы возлегли, дали потомство лишь одному из вас. Моран, твоя дочь жива и здорова в Храме Матери. Недавно она отметила свое совершеннолетие – тридцать три года – и в отличие от Дитя, продолжает жить. Благодари за это Матерь, ибо это ее жертва дает ей сегодня дышать!

– Я благодарю Матерь за ее дар и за ее жертву! – ответил Моран.

– Независимо от того, какой Выбор будет сделан, – продолжал Калавий, – Вы послужите нашему общему делу. Триста лет прошло, а реки крови продолжают литься, потому что мир не хочет меняться. Ему нужно Очищение, которое принесем мы. Кровью или Плотью – вот ваш Путь. Иной Выбор – путь трусости, невежества и могильных костей в пламени Очищения. Восславим же Матерь, даровавшую нам жизни своей жертвой!

«Кровью и плотью!» – эхом пронеслось по коридору.

Вар сделал шаг вперед.

– Идите за мной! – пролаял командным голосом командующий преториев. – Сейчас вы предстанете перед Храмовым Советом. Помните все, чему вас учили, и делайте и говорите только то, что вас просят.

Впятером они двинулись к высоким двухстворчатым дверям, обитым железными полосами – вход в Зал Выбора. Моран посмотрел в глаза Белфарда. Что-то в этом взгляде вызывало тревогу…

Глава 3. Кровью и Плотью

Зал Выбора представлял собой большую овальную комнату с круглыми мраморными колоннами по обеим сторонам. Зал располагался в северной башне правого крыла обители. Глубокий свод потолка был украшен изображением Матери, обнимающей Дитя. Вокруг них летали ангелы, играющие на различных инструментах – арфах, флейтах, скрипках и множестве других, названия которых Белфарду не были известны. Во время Воззвания он выбрал архитектуру, поскольку считал, что из всех видов искусств это будет наиболее практичным. Поэтому в музыкальных инструментах Белфард не особо разбирался.

У противоположной стены, на большом возвышении, стояло четыре кафедры. За ними стояли члены Храмового Совета, высшие храмовники, знавшие Матерь при жизни, гвардейцы ее легиона и личные стражи – преподобные Серафим, Касий, Матвей и Иона. Все они чем-то были похожи на Калавия. Высокие и слегка согбенные, с едва проступающими сединами, они напоминали титанов, держащих небесный свод. Их латы блестели, но на них были видны отметины былых сражений – глубокие царапины, вмятины, следы отрикошетивших пуль.

За их спинами представало во всей красе огромное окно с цветным витражом – слеза на фоне голубой розы. Начинался дождь – его капли назойливо стучались в окно с другой стороны.

В отличие от Вара и Калавия, на плечах их не было никаких знаков отличия, но была выгравирована одна единственная надпись «MATER». В зале стоял полумрак, и их лица были едва различимы.

Подле кафедр стояло три пьедестала. На центральном, чуть впереди, располагалась толстая книга в твердом голубом переплете – Свод. На пьедестале слева стоял кубок. На правом – чаша с виноградом.

– Приветствуем новоприбывших в Зале Выбора, – голос эхом расходился под сводом потолка. – Я, преподобный Серафим, именем всех членов Храмового Совета, властью, данной мне Матерью, ее Дитем и Сводом, объявляю церемонию Посвящения открытой. Назовите нам свои имена.

– Ученик Моран, – отозвался первый монах.

«Ублюдок и здесь хочет быть первым. Мало на ристалище я его хлестал палкой».

– Ученик Белфард, – в голосе чувствовать раздражение.

– Моран и Белфард, за вас мне скажут ваши наставники, – преподобный Серафим взглянул на учителей. – Калавий, Вар, ответьте Совету, достойно ли ваши ученики прошли обучение и готовы ли стать на Путь?

– Достойно, преподобный, – ответил Вар.

– Достойно, – повторил Калавий, покосившись на Морана.

«Лукавишь, старик. У Вара, ясное дело, ко мне претензий нет, к битвам он меня приготовил достойно. Но вот твоя философия, капеллан, мне не всегда приходилась по вкусу. Вместо нее я ощущал вкус крови во рту, когда ты подкреплял свое слово более крепким аргументом».

– Что ж, тогда я не вижу повода откладывать церемонию. – продолжил Серафим. – Как вы знаете, наша Матерь и ее Дитя принесли великую жертву, чтобы наш Орден продолжил свое существование. Они давно отомщены, но это не значит, что мы должны предать забвению Путь, который нам указала Матерь. Перед вами два предмета: кубок с вином – символ крови Матери, пролитой за нас, и блюдо с пищей – символом плоти, отданной за нас. Свод, что рядом с ними, и Храмовый Совет будут свидетелями вашего Выбора. Вкусите то, что требует ваша душа и Выбор будет сделан. Каждый из вас покинет этот зал преторием или инквизиторием и поступит на службу досточтимых людей, что рядом с вами. Их слава, подвиги и жертвы послужат для вас надежным щитом и опорой.

«И что бы мы не выбрали, нас рано или поздно либо сожрут, либо выпустят всю кровь. И тогда мы тоже станем маленькими мучениками в ваших жизнеописаниях».

Только сейчас Белфард заметил, что Бомо держал за спиной небольшой мешок, затянутый золоченой веревкой. Он аккуратно извлек из него два золотых венца. Они были выполнены в виде дубовых ветвей, из которых выступали оленьи рога. Рога были украшены вставками из опалов, а дубовые листья были пронизаны янтарными прожилками.

Бомо раздал короны Вару и Калавию. Вар повернулся к Морану и водрузил венец ему на голову. То же самое проделал с головой Белфарда и Калавий.

Венец был тяжелым и неудобным. Он вонзался в лоб и виски, и, казалось, что в любой момент может свалиться с головы. Однако этого не происходило. Он был очень хорошо сбалансирован. Корона казалась Белфарду нелепой. Он едва сдержал улыбку, видя, как из головы Морана вдруг выросли сверкающие отростки. Но вовремя сдержался, понимая, что точно такие же рога сейчас торчали и из его головы.

– Первым выбирать пойдет ученик Моран! – объявил преподобный. – Кровью или Плотью!

– Кровью или Плотью! – эхом раздалось многоголосие присутствующих людей. Оно едва не оглушило Белфарда.

«Кто бы, мать его, сомневался. Он, наверное, сейчас восторженно обмочит штаны от того, что станет храмовником на минуту раньше меня».

Моран прошел через весь зал, осторожно взял Свод и, осенив его поцелуем, положил на место. Обойдя пьедестал, он встал перед двумя другими. Буквально на секунду он повернулся и одарил Белфарда ухмылкой.

Внутри Белфарда все закипело. «Выбирай осторожно, ублюдок, ведь то, что выберешь ты, выберу и я. И когда мы окажемся с тобой наедине, я случайно поставлю тебе подножку, и ты сломаешь свой хрупкий никчемный хребет».

К удивлению Белфарда, капеллан тоже заерзал на месте. На его лице отражалась плохо скрываемая злость.

«Это что-то интересное. Похоже, старина Мори имеет на одного врага больше, чем он думает».

Моран простоял секунд с десять, а потом двинулся к чаше с вином. Набрав побольше воздуха, он опрокинул ее одним залпом.

«Глотка ему оказалось мало. Не хочет, чтобы я испил из той же чаши. Но мне теперь не нужно мучиться с Выбором. Ты сделал его за меня. И существенно облегчил его. В походах будет намного проще отдать тебя на корм стервятникам. Говорят, они сейчас такие голодные, что сожрут даже такой кусок дерьма, как ты».

– Моран сделал свой Выбор! – с торжеством в голосе провозгласил Серфаим. – Теперь он – храмовник и инквизиторий. Встань же рука об руку со своим капелланом, дабы он вручил тебе инструмент Очищения. Теперь ты брат Ордена и будет вершить Очищение там, куда тебя направить Превосходительство и Храмовый Совет.

– Я служу Матери и делу Ордена, – отозвался Моран.

Он пересек зал в обратном направлении. Его шаг изменился. Неуверенной походки, которая сопровождала его во время начала его Посвящения, словно и не бывало. Сейчас Моран шел уверенно. Его шаг, сопровождаемый бряцаньем доспеха, устрашал и вызывал трепет. Храмовник завершил Путь, и теперь ноги крепко держали его на земле.

Моран протянул пустые ножны Калавию. Калавий молниеносно выхватил из своих лезвие клинка и вложил его в ножны Морана.

«Это не тот меч, что стоял у меня прошлой ночью в келье. Тот клинок был длиннее и проще. И от него несло смертью. Этот же выковали совсем недавно, и он еще не распробовал вкус крови.

– Очередь Белфарда! – преподобный указал на пьедесталы. – Сделай и ты свой Выбор. Помни, что Совет и сама Матерь сейчас смотрят на тебя, а Свод будет свидетельством его законности. Оставь свои грехи в прошлой жизни и прими Посвящение. Выбирай, во имя Крови и Пло…

– Сегодня этому монаху не придется делать Выбор, – донеслось до слуха присутствующих. – За него его сделала сама Матерь.

Из полутьмы зала, с невысокого балкона выступила фигура Превосходительства. Огромная и бесформенная. Ремни, что держали латы на его широкой груди, казалось, молили о пощаде и грозили в любом момент лопнуть, как истончившийся натянутый канат.

Однако в нем угадывались и признаки когда-то великого воина. Взгляд черных глаз был суров и неприступен. Белфард всегда думал, что при желании Его Святейшество может заставить признаться в ереси даже невиновного, лишь бы тот отвел этот взгляд. Лицо и руки были испещрены шрамами, а на левой руке отсутствовали два пальца. На поясе не было меча, однако за спиной висела исполинских размеров стальная секира.

Преподобный Серафим поднял голову, и, прищурившись, посмотрел в сторону балкона.

– При всем уважении, Его Святейшество не может нарушать церемонию, – удивленным голосом сказал преподобный. – Выбор всегда делает сам ученик, и никто не в праве выбирать за него.

– Все верно, преподобный, и я не посмел бы нарушать наши обычаи, если бы для этого не было веского повода, – ответил Превосходительство. – Но у меня есть то, что заставит всех присутствующих в этот раз изменить традициям.

– И что же это? – недоуменно спросил преподобный Серафим.

– Послание Матери, – с благоговением произнес Его Святейшество. – Ее Пророчество, которое я хранил три столетия. Последнее Пророчество.

По залу прошел возбужденный ропот. Преподобный Серафим поворачивал голову то вправо, то влево, в поисках поддержки и объяснений со стороны других членов Храмового Совета. Однако там он их не находил. Касий нахмурил брови и не моргая смотрел в сторону Превосходительства. Рука Матвея застыла в вопрошающем жесте, а Иона нервно постукивал себя ладонью по бедру, приняв выжидательную позу.

– Почему ни мне, ни остальным членам Совета ничего не известно об этом Пророчестве? – с недовольством спросил Серафим. – Все предсказания матери хранятся в библиотеке, и ни в одном из них не говорится о Посвящении в храмовники.

– Вам ничего неизвестно об этом Пророчестве только потому, что вам не нужно было о нем знать, – резко ответил Превосходительство. – Это Последнее Пророчество, и она поделилась им со мной тогда, когда наши когорты исчезали под наплывом орд безжалостных варваров. Матерь прочла мне Пророчество, а затем запечатала в этот конверт и велела никому о нем не рассказывать до сегодняшнего дня.

Он вытянул беспалую руку вперед. Она держала небольшой пожелтевший конверт. Белфард увидел, что на конверте есть надписи, но какие именно, разглядеть было невозможно. Конверт был скреплен печатью Матери – голубой розой.

На мгновение Превосходительство исчез, но через минуты он уже стоял позади членов Храмового Совета, войдя через потайную дверь.

«Просто удивительно, как этот боров смог так лихо сюда спуститься. Он даже не запыхался».

Превосходительство протянул конверт Серафиму. Тот с трепетом взял его и продемонстрировал другим членам Совета. Те сошли со своих мест и сбились в кучу вокруг него.

– Я также должен предупредить вас, – добавил Его Святейшество. – Что Матерь строго запретила вскрывать конверт всем, кроме того, о ком в нем идет речь.

– Что это значит? – воскликнул Матвей.

– Это значит, что Матерь, Пути которой мы поклялись служить, изъявила свое последнее желание, которое я с готовностью и смирением выполняю, – холодно отозвался Превосходительство. – Быть может, кто-то из присутствующих считает, что мои слова не являются правдой? Быть может, кто-то из вас считает, что в такой важный для наших будущих братьев день, я решил посмеяться над вами и выставить себя дураком?

Ответом была гробовая тишина.

«Его боятся, и есть за что».

– Что там написано? – спросил Касий.

– Не могу сказать, – ответил Превосходительство.

– Почему именно сегодня? – Иона буквально подскакивал на месте.

– На нем есть имя, – отрезал Его Святейшество. – Остальное понятно и так.

Совет был недоволен. До Белфарда и остальных доносились обрывки фраз и шепот преподобных.

– Без сомнения, это почерк Лиллит…

– Что это значит?..

– Почему он три века молчал, а теперь спокойно об этом заявляет. Кто как не мы достойны были знать об этом…