355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Митрохин » Йота » Текст книги (страница 3)
Йота
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 10:12

Текст книги "Йота"


Автор книги: Валерий Митрохин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Что ж я такого натворил, что пришлось начать сначала?

– Ты убил.

– Я? Кого же?

– Теперь это не важно.

– Но я хочу знать.

– Ты узнаешь все, но при одном условии.

– Каком?

– Тебе придется пожертвовать всеми оставшимися жизнями.

– Всеми?! Боже! Это же больше половины! Ничего себе!

Какой-то посторонний звук остановил Арусса на полуслове. Оба затаили дыхание. И услышали, как открылась дверь. В прихожей вспыхнул свет.

– Это Коляня! – облегченно выдохнул Арусс.

– Господи! Этого нам как раз и не хватало.

– Не переживай. Он пьян. Слышишь, мастерская настежь...

В прихожей было подозрительно тихо. Арусс тихонько поднялся и выглянул. Убедившись, что Коляня и в самом деле лыка не вяжет, Арусс захлопнул входную дверь. Затем бережно взял Коляню на руки и перенес в другую половину мастерской, где и уложил на топчан. Но едва только вернулся к Сандре, как на половине Коляни что-то грохнуло, послышался невнятный возглас, и, ударившись о косяк проема, на половине Арусса появился Коляня.

Щелкнул выключатель. Щурясь в неярком свете, Коляня с изумлением всматривался в негаданных постояльцев, нахально разместившихся на его – теперь его – диване. Жмурился, кряхтел, дергал себя за бороду, изрядно поседевшую за последние девять лет.

– Арусс! Это ты... На этот раз ты мне не снишься. А если снишься, то не так, как раньше. Во-первых, старый ты какой-то. Слушай, брат, что-то ты сильно постарел! Это что? Это у вас там такая геронтология? Или ты сам выбрал себе этот возраст? Значит, решил взять этот возраст, чтобы отказаться от женской зависимости? – Тут Коляня хихикнул и погрозил пальцем. – Шалишь! Меня не обманешь. Вижу! Кто это у тебя за спиной прячется? Баба! Значит, причина в другом. То-то! Ладно! Раз тайна, не говори! Вековуй там себе. Но все-таки странно, что ты такой старый, а с бабой. Это во-вторых! А я ее знаю. Ее зовут... Дай Бог памяти! Вспомнил! Массандра! Ну, коль явились вы мне оба, запечатлею вас. Художник я или не художник?! Давно хотел. Да все откладывал. А теперь напишу я тебя, брат ты мой, вместе с нею. Не возражаешь?

Арусс кожей почувствовал, что Сандра решила подать голос, прижал палец к губам. Прошептал ей в самое ушко:

– Ни звука, иначе он поймет, что мы действительно живые. Его хватит кондрашка. Пусть думает, что это галлюцинация.

Коляня притащил мольберт и холст. Принялся выдавливать краски на круглую палитру. Он красил холст. Он мазал. Он писал. И трезвел с каждым мгновением работы. Арусс так увлекся, наблюдая за своим феноменальным другом, что не заметил, как заснула Сандра. Загипнотизированный таинством творца, он и сам стал подремывать. И, наверное, тоже бы уснул, если бы не грохот. Это упал вконец обессиленный художник. Арусс поднялся и приблизился к холсту.

Этюд был практически завершен. Особенно удалась Сандра.

– Невероятно, ничего подобного нельзя было и вообразить! – пробормотал Арусс и отнес во вторую половину мастерской мольберт с холстом, кисти и палитру. Затем аккуратно вытер пол на своей половине, поставил чайник, разбудил Сандру. Они молча выпили чаю и навсегда покинули это прибежище.

– Ну а теперь ты куда? – Сандра крепко вцепилась в него обеими руками.

– Теперь мы расстанемся, золото мое. – Арусс отвел взгляд. Смотреть в лицо этой женщины у него больше не было сил. "Жена твоя как плодовитая лоза в доме твоем; сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей", пронеслось печальным мотивом.

– Никуда я тебя не пущу!

– Это невозможно, Сандра!

– Невозможно что?

– Остаться.

– Тогда я с тобой!

– А это тем более невозможно. – Видя, что глаза ее наполняются решимостью безумия, сдался: – Ладно, можешь проводить меня. Но только до определенной черты. Когда я побегу, ты должна будешь остаться. Понятно?

– Да! Сделаю все, как ты сказал. Только не уходи сейчас, не бросай меня совсем.

– Иди домой. Отдохни. Потом я позвоню.

– Нет! – Сандру трясло. – Не надо звонить. Говори сейчас, где и когда мы встретимся.

– Ладно. Приходи к восемнадцати часам в парк на наше место. Помнишь? Только оденься получше, в парикмахерскую загляни. Я хочу тебя видеть в полном блеске. Понятно?

– Да! – Она жалко улыбнулась, сжала ему руку и сказала: – Вот теперь я вижу, что ты меня не обманываешь.

В половине седьмого вечера у комплекса "Интурист" остановилось такси. Из него вышли броская, довольно молодая женщина и пожилой представительный мужчина. Пара эта машину не отпустила, водитель, проводив их озабоченным взглядом, развернул свой лимузин и поудобнее припарковался в сторонке.

Однако в зал ресторана женщина вошла без сопровождавшего ее джентльмена. Пожилой мужчина из вестибюля свернул в курительную комнату.

Писателя Сандра увидела сразу. Он сидел, как объяснил Арусс, за столиком и был удивительно похож на Арусса. Такого же роста, с такой же седой шевелюрой, с такими же усиками. Сандре внезапно захотелось убедиться, настоящие они у него или такие же бутафорские, как у Арусса.

– Можно к вам? – весело спросила Сандра.

Писатель поднял глаза, и Сандра подумала: "Сейчас как погонит!" – Но по тому, как загорелись эти пустынные мгновение назад глаза, она поняла, что перед ней еще один совершенно заброшенный, никому не нужный человек.

– Откуда вы такая? – вскочил писатель. – Ради Бога садитесь. Как вас зовут? – Он с каждым словом оживал, распрямлялся. И, не дожидаясь ответов, задавал все новые вопросы: – Вы читали мои книги? Вы меня знаете? Разве мы уже встречались? – Наконец он иссяк и потупился.

– Вас ждет в курительной комнате один человек, ваш друг, – тихонько проговорила Сандра.

– Друг? А почему он там?

– У него к вам экологическое дело. Он хотел поговорить с вами, но не здесь. Тут много глаз и ушей.

Писатель сразу же поднялся, а Сандра осталась. Поудобнее расположилась в кресле. Когда вошел Арусс, она – как ей казалось – интеллигентно обмахивалась, фирменным меню в золотом тиснении. Для всех сидящих в зале вернулся не кто иной, как элегантный столичный гость – писатель, сидевший за этим столиком, а неделю назад выступавший с беседами о вреде, который будет нанесен природному комплексу в урочище Синяя бухта, чем страшно огорчил местную кооперативную строительную фирму, успевшую заключить взаимовыгодный контракт с одной из английских корпораций.

В это время такси на всех парах везло в аэропорт человека в сером плаще и темной широкополой шляпе, улетающего в Москву через полтора часа.

– Он, этот писатель, сломал им всю игру. Ставки в международной пульке оказались настолько высоки, что оставаться столичному лектору-экологу нельзя было ни минуты. Сегодня я целый день трудился, чтобы отправить его побыстрее. А у нас, милая Сандра, остаются буквально минуты.

– Поработать? – похолодевшими губами шевельнула Сандра. Она поняла его слова о минутах правильно и, чтобы хоть как-то смягчить удар, спросила о первом, что пришло на язык.

– А как же! Заказать билет на самолет да еще в разгар сезона – дело немыслимое. Я никуда не езжу. А самолетов боюсь как черт ладана, – тараторила Сандра, вцепляясь длинными пальцами в руку Арусса. И тут она вспомнила о колечке, которое обнаружила у себя на пальце, придя домой после ночи, проведенной в мастерской. – Арусс! А я и не заметила, когда ты нацепил мне эту прелесть! – почти истерично воскликнула она. – Откуда оно у тебя? Неужели сам соорудил? Давай сравним с твоим. Ну! Невозможно отличить. Тот же тон, тот же глазок.

– А вот и наш Серенький Козлик писательский заказ тащит! – как ни в чем не бывало воскликнул Арусс.

В щуплом, низкорослом официанте трудно было узнать спекулянта цирковыми билетами. Арусс с любопытством разглядывал еще одного своего убийцу. Козел поставил флакон с вином и закусками, словно почуяв подмену, поднял глаза. Убедившись, что не ошибся, побледнел, спросил дрогнувшим голосом:

– Что принести даме?

– Спасибо, ничего не надо. Не до того мне сейчас. Встретив взгляд Арусса, Сандра смолкла на полуслове. Арусс тем временем налил вина в два бокала и подмигнул официанту: выпьем, мол, за компанию.

– Извините, не пью, – задушенно пробормотал Козел.

Арусс, любезно улыбаясь, тихо проговорил в опрокинутое лицо:

– Поди к ним и доложи, что писатель выпил свой херес и ушел.

– Зачем вы его спасли?! – не своим голосом спросил официант, догадавшись о подмене.

Отпустив официанта, Арусс допил свой бокал.

– Я не его, а тебя, дурашка, спасаю. Все, Сандра! Пошли на улицу, на воздух, на волю...

– Зачем, зачем ты выпил? – почти кричала Сандра, догоняя Арусса, устремившегося к выходу,

Арусс несся вперед, уже не видя и не слыша этой жизни. А следом, задыхаясь от слез и горя, мчалась Сандра, обдирая на гравийных дорожках Приморского парка лак со своих лодочек на высоком каблуке.

Она летела, чтобы увидеть. И увидела все – от начала до конца. Кольцо на его руке вдруг засветилось, вспыхнуло ярким фиолетовым сиянием и тут же брызнуло, словно бенгальский огонь. Еще несколько мгновений, и лежащее ниц, нескладное тело Арусса было охвачено этим беззвучным стремительным огнем...

Тесный сырой мощеный двор. Большая тяжелая женщина в халате неопределенного цвета развешивала на невидимом в вечернем полумраке шнуре белье, неловко наклоняясь над жестяным тазом. Прямоугольные пятна белья зависали на фоне сиреневого неба. В старом, обшарпанном доме кричала радиола. Переругивались базарными голосами невидимые соседки. Брехала собачонка... Женщина услышала позади себя шаги, гулко отразившиеся от унылых стен, но не обернулась. Вошедший во двор бродяга, в кепке, спортивной фуфайке и холщовых штанах, остановился неподалеку от женщины, ожидая, когда она обратит на него внимание. Услышав покашливание, женщина нехотя оглянулась.

"Как изменила ее жизнь!" – поразился бродяга. И снял кепку, обнажив яйцеобразную лысину.

– Снова ты. И не надоело тебе являться? – устало проговорила женщина и отодвинула таз ногой. Таз громыхнул. Ноги у женщины были голые, в синих хризантемах склеротических сосудов. – А что теперь тебя привело?

– Я и сам не ожидал, что снова окажусь здесь, – ответил старик хрипло.

– Но как ты нашел меня?

– Ив самом деле... Ты ведь раньше не здесь жила.

– Пришлось разменяться. – Женщина усмехнулась. – Дочка замуж вышла... А когда в доме две семьи, ничего не остается, как разъехаться.

– Дочка счастлива?

– А почему ты не спросишь, счастлива ли я?

– Не слепой, и так вижу...

– Ну и что ты видишь? – Она уперла руки в толстые бока, и на миг из глаз, обесцвеченных временем, пахнуло на бродягу далеким, но незабытым светом. – Говоришь уклончиво. Не бойся. Мне уже давно не больно и не обидно.

– Как же ты живешь? Здесь?

– По-всякому. Если бы не Коляня, который... Ну, словом, сошлись мы с ним. Нелегально, конечно, он помогает...

– Коляня? Это... замечательно. Слушай, я так этому рад...

– Ладно, ладно. Не суетись. Как можем, так и устраиваемся. Жить-то надо.

– Конечно. Я понимаю. Просто спросил.

– Аж оттуда притопал, чтобы спросить? Вспомнил? Ну и ну! Что ж так долго вестей от тебя не было? Ни посылки, ни письма. Увы. Теперь я другому отдана и буду век ему верна. Так, кажется, в песне поется. Опоздал, милый.

– Я же тебе объяснял, что собою не распоряжаюсь.

– Может, и объяснял. Только я не помню ничего. Навалившись массивным животом на колени, она всхлипнула, выхватила мокрое дырявое полотенце и стала утирать рыхлое лицо. – А мужик пропал. На моих глазах погиб. Я ж его любила. Души не чуяла за ним. А поделать ничего не могла. Потеряла сыночка.

– Как? – Бродяга присел рядом на корточки. – Что ты говоришь? О ком?

– О мальчике моем. Сгорел он синим пламенем. В третий раз в принудиловке лежит. Видал бы ты его! Старик стариком. Мне было двадцать, ему тридцать пять, когда познакомились. Они очень похожи: отец и сын. Первый сгорел на моих глазах. И второй догорает. Старик, старик, старик... – Она покачнулась и, потеряв устойчивость, рухнула на колени. – Я боролась. Не хотела отпускать. А он, упрямый, мне сказки стал рассказывать: мол, я должен, у меня задача. Все впустую. Вынес из дома все, что можно было продать. А когда уже нечего было продавать, мужеву работу отнес – статуэтка красного дерева. Коляня говорит, что ей цены нет.

Бродяга вздохнул, состроил понимающую гримасу.

– Ну что ты кривишься? – Женщина встала на ноги, принялась развешивать оставшееся белье. Управившись, села на перевернутый таз и сказала почти спокойно: – Ну конечно, тебе должно быть обидно...

– Где он лежит?

– В том-то и дело, что трупа не нашли. Я побежала за людьми, а когда вернулась – ничего. Пустое место. Я сильно кричала, и все сочли, что я спятила... Меня долго держали в клинике. Я ни в какую не соглашалась с диагнозом, но в конце концов Коляня настоял, чтобы я поддалась. Мол, чем тебе плохо – пенсию дадут. Присвоили мне вторую группу. Дали сто рублей. Все равно не хватает. А когда с ним это началось, меня тут и взяло по-настоящему. Пока я находилась на лечении, он попался на крючок.

– Я хочу поговорить с ним...

– Хочешь узнать, почему это случилось? А кто ты такой? Ты – старый бродяга... А для такого дела нужен ловкий, молодой, храбрый человек.

– Пойдем к нему.

– Куда? Он уже пошел мстить. Его теперь не найти. О нем узнают, когда он достанет этого подонка Морфия. Мальчик поклялся мне. И я его благословила. Он за всех с ним рассчитается.

– А Морфий, где он теперь обитает?

– Всюду. Он везде. Иногда его можно застать у моей дочки. Сначала он ее сломал и сделал своей наложницей. Так он называет своих баб – наложницами. А потом моего мальчика завлек в сети. Не горюй, говорил, мы ж не чужие. Я сделаю твоего парня наследником. Все движимое и недвижимое его будет. И успокоил. Я уши развесила. Когда же увидела, в кого превращается мой мальчик, кинулась к Морфию, умоляла, на коленях просила спасти дитя. Он и бровью не повел, только сквозь зубы цедил. Я и сказала ему, что на всякого палача удавка припасена. Он думал, что на него управы нет. И вот пришло время. Дни его сочтены. Мой мальчик его прикончит, он у меня смышленый...

– Но ты сказала, что он лежит...

– Да! Он залег. Он в засаде. Не зря мы его с тобой сотворили. Ой, не зря. – Сандра яростно рассмеялась и пошла прочь в темный подъезд, ни разу не оглянувшись на Арусса.

Какой дорогой Фазан пойдет убивать спрятавшегося в горах Морфия? Возможно, и сам виновник переполоха в то раннее утро до конца не решил, с какой стороны лучше подбираться к логову главаря наркобанды.

Маршрут знал, кроме самого Фазана, еще один человек... Пожилой, лысый, бродяжьего вида мужик знал, что мальчишку надо перехватить заранее, то есть до первой заставы, которыми окружил свое убежище полубезумный Морфий, иначе очумевшие от бессонницы боевики поднимут такой шум, что никаких концов не спрятать. Или шустрого Фазана придется вычислять снова. Каждый охотник должен знать, где сидит фазан. А рассчитывает точно всегда тот, кто спокоен. Молчаливый старик, которому, судя по всему, спокойствия не занимать, Фазана на этом маршруте просто предвидел. Не важно, как ему это удалось. Важно, что именно такой человек вызвался помочь Морфию.

– Тебя рекомендовали достойные люди, – сказал ему при встрече Морфий. – Твое имя меня не интересует, а какое ты впишешь в свой международный паспорт, о котором мечтаешь, знать не хочу. Мы встретились с тобой потому, что понадобились друг другу. Итак, по рукам? Мальчишка опасен, но, к счастью, наивен. Он думает, что я спрятался от него. Пусть думает. Пусть ищет. Пусть олухи из моей охраны не спят по ночам. Для чего? А для того, мой милый, чтоб ты никому не известный в этих местах человек – мог остановить этого сумасшедшего малолетку еще на подступах к моей даче.

Пусть подозрение падет на меня. На кого еще? Начнут таскать меня, моих ребят... Но мы не проговоримся, потому что чисты. Мы не убивали...

А вот тебе главное оружие. Если мальчик остановится, начнет прислушиваться к тебе, подпустит к себе, расстарайся, изловчись, дорогой мой, но введи ему эту вполне детскую дозу. Я бы хотел обойтись без кровопролития. Потом он постепенно войдет во вкус и сам ничего не захочет, кроме головокружительного поцелуя белого жала. Паспорт я тебе принесу сам. Туда. На место. Подождешь там, ко мне не поднимайся.

Арусс вышел на Фазана, как и предполагал, в овраге. Парень буквально носом к носу столкнулся с ним, выхватил "Макарова", но, разглядев, что руки Арусса пусты, успокоился.

– Кто ты? И чего тут шляешься? – воскликнул с хрипотцой Фазан.

– Какой же ты, однако, невежливый. Фазан! – мягко ответил Арусс.

– Ступай своей дорогой. И не оглядывайся. А не то получишь свинцовую оплеуху.

– Это от кого же получу? От тебя или от Морфия?

– Ах, вот оно как! – Фазан вскинул пистолет, навел его на Арусса. – Одна, значит, компания. Тем хуже для тебя.

– Морфию ничего не стоит тебя уничтожить. Подумай, почему он этого до сих пор не сделал?

– Я исчез. Меня нигде нет. Но я всюду.

– Исчез. Как знакомо мне это.

– Я ушел от людей. Я ненавижу ваш мир и не вернусь туда.

– Будешь жить, как Робинзон?

– Я должен уничтожить Морфия. Это моя цель. А потом не важно, что и как будет.

– Ты не знаешь своей цели. Мало кто знает ее. Убить человека – это не цель. Это – незнание. Зачем ты хочешь убить? И разве этим можно что-то поправить? От людей уйти невозможно, если ты человек. Тебе кажется, что ты ушел, спрятался. А я ведь вычислил тебя без особого труда.

– Видать, Морфий знал, кого нанимать. Сколько он тебе заплатил, дед? Что ж ты так промахнулся? Почему не напал на меня? Или Морфий послал тебя для другого: отговорить меня от покушения? Не верю.

– Он сказал, что не хочет пролития родной крови. Он что, твой родственник?

– Если ты мне заговариваешь зубы, имей в виду, как только они появятся, первым, в кого я стреляю, будешь ты.

– Все равно не успеешь. И вообще нам лучше не поднимать шума. Да и стреляют они лучше. Уж ты поверь. Повидал я стрелков.

– Не пугай! Я обязан увернуться. И я увернусь. У меня хороший слух. Только они меня и видели.

– Ничего такого не будет. Никого поблизости нет. И мы с тобой скоро уйдем отсюда. Я не хочу, чтобы ты убивал. Моя задача – остановить тебя. Любой ценой.

– Но кто вы?

– Я – искупитель.

– Искупитель?

– Я пришел, чтобы искупить твой шаг.

– Я не боюсь смерти.

– Ты не чувствуешь страха, потому что не знаешь.

– Чего не знаю?

– Просто: не знаешь. Нет в тебе знания. А я знаю, и мое знание – уберечь тебя. Ты понял, малыш?

Фазан зажмурился. Потряс головой. Засунул пистолет за пояс.

– Все-таки кто ты?

– Я – Арусс!

– Арусс? Это имя?

– Фамилия.

– Ты иностранец?

– Нет. Я русский. И фамилия моя что ни на есть нашенская. Арусс – так в древности прозывалось наше с тобой племя.

– Я не верю тебе. Ты ловкий старик. Я ухожу, иначе ты меня охмуришь окончательно, а я должен достать Морфия.

– Подожди! – со стоном позвал Арусс. – Ты не ответил мне, за что хочешь его убить.

– Он, конечно, тебе не объяснил, почему я начал охотиться на него. Еще бы! Так слушай. Он погубил моих братьев и сестру. Вколол сестре вполне детскую дозу, а брата сделал своим подручным. Теперь Мак за поцелуй белого жала на что хочешь пойдет. Он и меня пристрелит. Пристрелил бы, если... Сейчас он на принудительном лечении. Ему всего-то двадцать пять лет, а выглядит старше тебя. А о сестре я и вообще молчу. Мать заговаривается от горя. Он и меня хотел приобщить. Но я не слабак. Я объявил ему войну. Так что не держи меня, Арусс. Или как там тебя...

Арусс почувствовал, что сейчас этот угловатый, жилистый мальчишка уйдет. И не решался остановить его.

– Постой еще чуток! – воскликнул Арусс, приветливо помахивая рукой. – Скажи напоследок, что это у тебя за имя такое? Откуда?

– Фазан – это для краткости. Да и понятнее: птица такая. А имя у меня немного не так звучит. Усфазан я!

– Странное имя. Кто тебя так назвал?

– Когда я родился, мама, говорят, застрессовала. Все боялась, что я не выживу. Кто-то и посоветовал окрестить меня. Вот в церкви и дали такое имя. Маме было все равно, а там, видно, больше свободных имен в тот день не оставалось. Все? Можно идти?

– Скажи, а как зовут твою маму? Брата, сестру?

– Похоже, старик, ты хочешь потянуть время. Ждешь Морфия? Извини, я пойду. У меня свой план встречи с дядюшкой!

– Да нет. Просто меня заинтересовала твоя семья, малыш!

– Хватит заливать, дедуля. Ишь ловкач, семья его моя заинтересовала! Не лезь в чужую семью. Не лезь! – Фазан рванулся, намереваясь убежать за дерево и броситься в овраг.

Арусс выхватил огромный белый маузер и, теряя на бегу куртку, несколько раз выстрелил.

Фазан замер. Через мгновение рухнул в папоротники.

– Ну ладно! Не прикидывайся. Вставай. Я же знаю...

В этот момент раздался выстрел Фазана. Теперь уже Арусс, обронив оружие, повалился наземь.

– Ну что! – Фазан подошел к Аруссу. Поднял с земли его маузер и стал недоуменно вертеть в руках странное оружие. Ну что? – машинально повторил он несколько раз. – Ну что? – И, отбросив пистолет, кинулся к Аруссу. – Как же так, дед? Ты обманул меня? – Фазана трясло. – Я же не знал, что...

– Уходи отсюда, малыш! – прошептал Арусс. – Они придут сюда. И тогда...

– Зачем ты так? Арусс!

– Хорошая игрушка, не правда ли? Хлопает, как настоящий, а пуль нет. Ты сплоховал, малыш. Придется тебе еще раз...

– Сплоховал? Еще раз?

– Возьми свою пушку и поскорее стрельни еще раз, чтоб я умер...

– Нет! Нет!

– Вот видишь, убить человека – дело не простое. Но ты не бойся!

– Не могу! – Фазан зажмурился, затряс головой и брызнул слезами на бледное лицо Арусса.

– Не бойся, Фазан! За это тебе ничего не будет. А мне облегчение сделаешь. Ну же, сынок!

– Никогда! Я сейчас пойду позову людей, тут недалеко пансионат...

– Не надо. Стрельни в меня и исчезни отсюда. Не теряй время. Они уже в пути. Я не хочу твоей смерти. Не могу допустить ее. И я бы не допустил, если бы... А, да что теперь!

– Нет! Я остаюсь. Я буду ждать их. Пусть они делают со мной, что хотят, лишь бы тебе помогли.

– Да нет же! Они не помогут. Рана тяжелая. Да и не нужен я им. Они сделают то, о чем я сейчас прошу, а потом и тебя прикончат.

– Мы будем защищаться. У меня еще обойма имеется.

– Ну что с тобой делать? Ведь не уйдешь. Раз так, возьми у меня в куртке шприц, ампулу и вкати дозу. Больно мне.

– Значит, и ты... – Фазан уронил пистолет. Взобрался на кручу за курткой. Нашел шприц и ампулу.

Когда делал укол, Арусс увидел на его руке кольцо из моржового клыка.

– Твою маму зовут Сандра? – спросил он.

– Сандра. – Фазан отбросил шприц, наступил на него, растоптал.

– Тогда твоего брата зовут Максим.

– Мак!

– А сестра старше Максима на три года. И она вам не родная.

– Нет. Морфий пригрозил ее отцу, и он смылся. Так мать рассказывала.

– А кольцо это она тебе дала и сказала, что оно в память об отце.

– Об отце. Но я не верю. Мать – она у нас, сколько помню, странная, в последние годы вообще не в себе. Конечно, отец был.

Как же без него? Все остальное – ее фантазии. Конечно, она его сильно любила. Еще до несчастья с сестрой мать говорила, что виделась с отцом уже после его смерти. Якобы отец приходил к ней оттуда и оставил кольцо на память. Сказка все это, бред!

– Не так все просто, сынок, – проговорил Арусс. – Совсем непросто. А матери надо верить. Верь и позаботься о ней. Расскажи ей обо мне, обо всем, что тут было. Как только ты скажешь, что видел меня и что я узнал это кольцо, она выздоровеет. Только не говори, что я погиб. Скажи, что исчез. Она поймет.

– Ты не умрешь, Арусс! – Фазан вдруг заплакал.

– Не плачь, сынок. Лучше послушай меня. Я испытал десятки смертей. И каждая не походила на другую. Были мгновения, полные ужаса, но были и упоительно– страстные. Задыхался в невыносимой тоске; безболезненно проваливался во тьму; то как бы взрывался изнутри, извергаясь огнем, то уносился, ускорением, пьянящим, низводящим естество до мизера, превращающим материальное "я" в абсолютное ничто. Нечто подобное ощущалось и тогда, когда тело– уже парализованное, бездыханное – мгновенно разрасталось во вселенную. Распятое в бесконечности, оно становилось невесомым и невидимым...

Сейчас появится Морфий. Отдай мне "Макарова". А сам отыщи мою игрушку и сделай вид, что я тебя... понимаешь ли, пришил. За меня не бойся. Во-первых, я сам хочу, во-вторых, если что... Я при оружии.

Фазан ушел в глубь оврага. Упал в зеленых зарослях так, чтобы сверху – с кручи обрыва – Морфий сразу же увидел:

опасность устранена.

Воздетые руки Йоты сияли кончиками пальцев.

– Без крови нет жизни земной. Без боли – тоже. Рождаются, становятся женщинами – все через боль и кровь. И слава стоит крови. А в причастии вкушаете вы плоти и крови заступника нашего. Осознай свой путь, и страх покинет тебя. Теперь он будет у тебя светел и легок, потому что кончится наконец долгая забота о других, нуждающихся в твоем участии. Искупил ты их преступления страданием плоти твоей, пролитием крови своей.

– Но ведь с болью ухожу я отсюда, и не будет мне покоя, знаю. Там, в папоротниках, чадо мое, мне неведомое до последнего часа, с исстрадавшимся и полным ярости сердцем. Разве чужой он мне? Почему я, отдавший столько жизней своих за других, не могу спасти плоть и кровь мою?

– Не можешь, ибо не твое это дело. Рождение второго сына твоего не одобрялось, но прощено. А это немало. Знай! И облегчай этим знанием страдание свое.

– Но ведь погибнет он!

– Не ведаю о том. И мне не всякое знание ведомо. А ты свое выполнил. Ты чист и высок. Не оглядывайся назад. Там тлен и страсти. Изгони из себя плотское, земное. Недостойны они тебя отныне, ибо внешнее и временное все, что во плоти и на земле.

– Выходит, мой ребенок мне чужой, если плоть – нечто внешнее, временное, и к душе его я не имею никакого отношения. Тогда почему я испытываю к этому ребенку такую нежность? Почему я скучаю, тоскую по нем? Почему испытываю болезненно– сладкое состояние, когда хрупкое это создание прижимается ко мне?

– В жизни не так, как в вечности. В жизни реальна плоть, а душа – миф. ТАМ же эфемерна плоть...

– А ТАМ? Разве я не смогу любить своего малыша Там? Разве мои мать и бабушка не любят меня Там? Тогда зачем они приходили?

– Они приходили?

– Я видел их, как тебя сейчас вижу.

– И что? Вы разговаривали? Ты их слышал?

– Они молчали. Но я их слышал. Они одобрили меня и благословили. За сына... Я был рад этому. Ведь я сомневался, не знал, как поступить. Пусть сын не знает меня, но я просил сына. И он был мне дан. Я хочу, чтобы он вырос человеком.

– Этого хотят все. А ты люби его на расстоянии. На земле этого достаточно. А Там... Там в любви не нуждается никто. Бессмертие – это и есть способность всем любить всех. Сто восемь возвращений на земле как раз и есть тот минимум, который делает человека способным к бессмертию.

– ...Да он никак помирает... – Арусс открыл глаза и увидел стоящего над ним Морфия.

Двое направлялись к Фазану, а на круче обрыва маячила еще фигура.

– Мы так не договаривались. Ты обещал один, – прошептал Арусс.

– Что-то я не дотумкаю, – продолжал свое Морфий.

– Всё, как условились. Я... Мне удалось его уколоть...

– Он тебя тоже... И, как я понимаю, основательно уколол. Ловкий пацанчик. Моя порода! Приучу гаденыша. Послужите дяде родному. А то, ишь ты, террор объявил. Ты, старик, молоток. Жаль, конечно, тебя. Но ничего не поделаешь. Я хотел помочь. – Морфий полез в карман. – Это твой паспорт. Вот твоя фотка – наклеена, придавлена печатью. И написано: международный. Осталось только заполнить его твоими данными. Но ты сам подкачал, в таком виде тебя никакая заграница не примет. – Морфий бросил на Арусса взгляд, в котором было неподдельное сожаление, и хотел отойти, но неожиданно упал навзничь, так и не сообразив, что произошло. Выстрела он не услышал и никак не ожидал ничего подобного от умирающего лысого бродяжки, мечтавшего выбраться куда-нибудь подальше за границу...

Опять весна, и опять цветут яблони. Вдали – храм, а окрест– домики, домики под красной, оранжевой, розовой, черепицей.

– Где это мы?

Глаза ее светились каким-то таинственным злато-зеленым светом.

– Спасибо тебе, – сказал Арусс.

– И тебе спасибо, – ответила Йота. – Сейчас я уйду. А ты чего хочешь?

– Увидеть землю...

– Зачем? – Йота изумленно посмотрела на Арусса и рассмеялась. – Ты удивительный, однако, тип. Смотри!

И Арусс увидел зависший над оврагом вертолет, бегущих по лесу, отстреливающихся людей, светловолосого парня, сидящего около распростертого тела...

– Сынок! – прошептал он.

Парень поднял голову, и Арусс увидел его сухие, вопросительные глаза.

– Прости меня.

Глаза оставались непонимающими.

Арусс заплакал и прошептал:

– Сильно угнетен я, Господи, оживи меня по слову твоему.

– 3АЧЕМ? – закричала Йота.

Арусс оглянулся. И не увидел ее. Только злато-зеленый свет брызнул в лицо. И пахнуло морским ветерком.

Ведь, понимаешь, что снится тебе это стремительное падение с огромной высоты, а все равно жутко. Постепенно оно замедляется и превращается в полет. И тут же начинает звучать пение. Я давно знаю эту музыку: песня рабов из "Набуко" Верди. Какой совершенный хор! Не земной. Я слышал его Там... Какой хор! Если бы не сигнал, диссонирующий с гениальной мелодией... Звонок! Он все портит. Убивает.

Болит голова. Ноют суставы плеч. Подкашиваются ноги.

А тут еще эти звонки!

"Проснись! Ну проснись же! Па-а-а-па! К телефону тебя".

Какой капризный голос! Или испуганный? Дочка! Слышишь голос, а глаза не открываются. Какое-то вязкое бессилие.

Наконец возвращается способность говорить:

– Ну что там? В такую рань!

– К телефону иди! – Дочка, розовая, дылдастая, вздыбленная какая-то.

– Слушаю... Кто? Понял. Коляню не видел. Давно не видал. В мастерской? Не был. А что? Дома не ночевал? Значит, в мастерской. Нет в мастерской? Странно!

Пошли гудки отбоя.

– Что там стряслось? – Жена, тоже вздыбленная, усталая, словно всю ночь не спала.

– Коляня дома не ночевал.

– Коляня! Никогда бы не подумала. Божий одуванчик! Значит, и он туда же... Твоя школа!

– При чем тут это! Что ты сразу... с утра пораньше начинаешь!

– Да пошел ты! – Жена начинает метаться. – Это тебе звонят ни свет ни заря!

"Господи! Какая же она стала невыносимая! И куда все подевалось? Ведь было же, было, и совсем недавно: и свет, и нежность, и что-то похожее на счастье".

– Мне скоро сорок! Теперь бы только жить да радоваться. А я уже старуха.

Снова звонит телефон.

– Слушаю.

– Привет, Ваня! Что молчишь? Не узнал?

– Узнал! Чего уж...

– Поздравляю тебя!

– С чем это?

– Ни с чем, а с кем.

– Что-о-о?

– А то! Сын у тебя народился.

– Давно?

– Скоро месяц...

– Ты где, где ты?

– Все там же.

– Жди. Я сейчас.

Разлетаются двери спальни.

– Куда это ты так рано? Может, позавтракаешь?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю