Текст книги "Наш маленький секрет (Рассказы и сказки)"

Автор книги: Валерий Михайловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Bовка-вундеркинд

Эта история случилась давно, еще в те времена, когда хлеб стоил двадцать копеек, колбаса – два девяносто, сахар – восемьдесят две, мороженое – десять копеек в бумажном стаканчике, а в вафельном – двенадцать. Этими подробностями я не стал бы отвлекать чье-либо внимание, если бы они не играли в данной истории решающего и самого что ни на есть главенствующего значения.

Соседский мальчуган Вовка рос без отца. Мама работала бухгалтером в строительно-монтажном поезде, и рано привила ему любовь к разным там вычислениям. В свои девять лет он уже знал всю таблицу умножения, складывал и вычитал огромные числа без всякого труда, и это обстоятельство не давало ему покоя. Он то и дело складывал, умножал, и у него это выходило довольно ловко и непринужденно. Его друзья спорили на пряники, конфеты, на всякие ценные и не очень предметы, игрушки, что «Вовка высчитает», «Вовка умножит 25 на 35». Естественно, что выигрывали те, кто ставил на него, а посрамленные безропотно расставались со своим скарбом. Но одно дело слухи, а другое дело – самому увидеть вундеркинда Вовку, как говорится, в деле.

В тот год строительно-монтажное управление сдало новый дом в Нижневартовске, и часть строителей перебралась из поселка в город. В магазин ходили насельники нового дома далеко – в соседний микрорайон, ибо поблизости от сиротливо возвышавшегося среди кочкарника и рябиновой поросли пятиэтажного дома никаких построек еще не было.

Стоит ли напоминать о том, что речь идет о тех временах, когда все было если не дефицитом, то трудно доставаемым товаром. За продуктами, хлебом в том числе, жаждущие покушать выстаивали огромные очереди.

Как-то и я пробирался широкой хорошо утоптанной тропинкой в магазин по какой-то надобности, теперь и не вспомнить, за чем… Лицо уже отказывалось терпеть встречный ветерок, а в перчатки пробрался дедушка мороз. Добравшись до магазина, я сразу подошел к отопительной батарее, снял перчатки с задубевших пальцев. И тут услышал доносившийся от продуктовой кассы ропот недовольных покупателей. Виновником местного внутримагазинного конфликта оказался Вовка-вундеркинд.

– Вы мне должны сдачу – двенадцать копеек, – донесся до меня твердый голос Вовки.

– Я тебе, мальчик, еще раз повторяю, что я тебе ничего не должна. Все, уходи, не мешай другим, – истерично выкрикнула дама за кассой.

Эта краснощекая продавщица давно имела недобрую репутацию, обсчитывая почти всех, но обычно покупатели удостоверивались в этом поздно и прощали ей: что тут, мол, из-за копеек рядиться. Не таков был Вовка. Очередь разделилась: одни все же вспомнили и свои претензии к этой продавщице и встали на его сторону, другие винили мальчика в предвзятости и невоспитанности. Эта часть, видимо, куда-то спешила: ну, допустим, в соседнюю кассу, где продавались мелкие бытовые товары широкого потребления.

– Мальчик, как тебе не стыдно, голову морочишь продавцу… Не задерживай очередь, – басовито изрек огромный детина, теряя терпение.

– А я не задерживаю. Все, что я купил, стоит четыре восемьдесят восемь. Мне должны дать сдачу двенадцать копеек, – твердо отстаивал свою правду Вовка. – Вот посчитайте, – и он перечислил все наименования продуктов с ценами, тут же ловко сложил и выдал итог: – Видите – четыре восемьдесят восемь…

– Я уже чек отбила, – уже слабо сопротивлялась продавщица.

– Ну и что? Пересчитайте снова, – упрямо стоял на своем Вовка, – это же элементарно, смотрите, – и он начинал пересчитывать сначала.

Очередь взревела, мнения вновь разделились. Здоровяк снял шапку и нервно вытер ладонью вспотевшую лысину.

– Ну малец, – скрипнул он зубами.

– Если Вовка посчитал, то можно ему верить, у него голова – счетная машинка, – вступился я за него.

Продавщица, поняв, что у мальчика появилась защита, бросила на прилавок двенадцать копеек, как собаке кость. Вовка деловито собрал мелочь.

Тут же, в соседнем отделе, Вовка купил мороженое за двенадцать копеек в вафельном стаканчике.

Уже по дороге домой Вовка, облизывая каменное мороженое, сказал:

– Я же все посчитал: мне хватает еще на мороженое… Удивляюсь, как это так: продавец не умеет считать? Как ее поставили на такую ответственную работу?

Я не стал молодого математика убеждать в том, что считалка у продавщицы работает нормально, но считает она по-своему, так, как ей выгодно.

2010 г.

Под крылом

Как-то на даче загнали меня зной и несносное комарье в домик. Июль – макушка лета. Вода в пойме реки на убыль пошла. Оголились грязные берега, обозначился ручей. В такую духоту комариное племя плодится тучами. Нет никакой возможности работать. Пережду, думаю, в избе: к вечеру обдует. По дому хлопочу, увлекся работенкой какой-то, может, и никчемной, но это только так кажется. Оно ведь как: что бы ни сделал – все вперед.

Не сразу я обратил внимание, что за окном в огороде, сорока трещит. Ну, трещит так трещит. Каждый день они орут во все горло – развелось воровок.

А тут она так принялась стрекотать, будто хвост ей кто прищемил. «Сорока даром не сокочет – то ли к гостям, то ли к вестям», – вспомнилось мне. А вот же и зарябила она в окне. Я к стеклу прилип. Какую весть принесла, белобокая?

И вот наконец-то прояснилась причина такого сокотанья: по клубничным грядкам, переваливаясь с боку на бок, вышагивает серая утка, а под распущенными крыльями серыми комочками липнут к ней четыре утенка. Махонькие такие писклята-пуховички. Жмутся к мамке-защитнице. То из-под крыла появятся, то из-под листа клубники. Сорока перелетит с одного столбца на другой и орет, подпрыгивает на месте, следит зорко за утятами. Ждет удобного случая. Утка развернется на месте, бросится в ее сторону, расправив крылья. Пугает, значит. Сорока отлетит, усядется на другой столбец и уже оттуда орет; слюнями исходит, глаз не сводит с писклят. Утка снова под крыло своих пуховичков спрячет, да так, что не сразу и заметишь. Дотопали до забора, там трава высокая, есть где спрятаться. А сорока пуще прежнего затрещала, прямо над семейством уселась, шею тянет книзу-то.

Осталось утке провести малышей через дорогу к воде. Место открытое – опасно. Никак не решится из травы выйти. В траве-то писклята в безопасности. Только голова утки виднеется с разинутым клювом. Шипит, видимо, на позарицу: «Не зарься не на свое». Потом крякнула сипло, так что и мне стало слышно, и покатила прямиком. Утята под крыльями, прилипли к мамке. Не видать сереньких.

Вот и до воды добрались. Тут и рассыпались утятки по двое с каждой стороны, потянулись стрелочки по водной глади. «Кря-кря», – уже спокойно и деловито сообщила утка своим детишкам, мол, бояться теперь нечего. Застрекотала, забранилась от досады сорока и убралась восвояси. На воде ей утят не взять.

2007 г.

Тишка

I

Солнце робко заглянуло в избушку, скользнуло первыми лучами по столу, а затем переместило свои нежные руки на лицо лежащего на оленьей шкуре мальчишки лет пяти-шести. Мальчик сладко спал в обнимку с книжкой. Перед сном мама читала ему сказки. И сейчас его лицо трогала улыбка. Солнце грело его щеки и уши, нежными ладошками гладило взъерошенные волосы, словно тормошило его и настойчиво будило, звало на лужайку, на речку, где бродил он до самого вечера. Мальчик открыл глаза, но тут же зажмурился и отвернулся. Он еще какое-то время лежал, не в состоянии отделить вчерашний вечер от ворвавшегося утра. Вечером, укладываясь спать, он видел солнце в окошке за печкой, проснулся – оно уже в окне, что у двери. И так каждый день. Белые ночи… Лето…

– Вставай, Тиша, отец ждет на улице. Сегодня у тебя День рождения. Поздравляю! Тумтака вула, здоровым живи. Расти большой! – мама поцеловала его. – Пухие, мальчоночек мой, – она потрепала рукой волосы. – Сколько тебе лет? – спросила она.

– Пя-а-ать – протянул сипло Тишка.

– Уже шесть. Ты уже большой, – мама сидела рядом и улыбалась, – беги на улицу.

Спиридон перебирал сети для ловли рыбы и, увлеченный работой, не заметил сына. Тишка подошел и потрогал руку отца.

– С Днем рождения, сын! – он высоко над собой поднял Тишку и закружил, – кушалана ат шавилайн, пусть тебя охраняют хозяева твоей земли. Я подарю тебе облас. Ты уже большой, и я хочу, чтобы ты был хорошим рыбаком и охотником. Пойдем.

За домом, где отец обычно запрещал играть детям, лежал накрытый брезентом настоящий облас.

– Это твой, специально для тебя сделал.

Тишка смотрел на новенький облас. Ему казалось, что он не настоящий. Светлые, гладкие его бока на солнце отливали необыкновенным блеском. В глазах мальчика он казался сказочным. Не верилось, что эта лодка-долбленка, сделанная руками отца, теперь принадлежит ему. Так хотелось погладить ее старательно отшлифованные округлые бока, хотелось прыгнуть в облас прямо сейчас, сию минуту. Тишка стоял, прижавшись к углу дома, и боялся, что если закроет глаза – все исчезнет. Потом он посмотрел в улыбающееся лицо отца, подошел к обласу, сел на дно. Весло само взлетало над головой, загребало невидимую воду, он уже плыл по бесконечному озеру, солнце, отражаясь от водного зеркала, слепило его. Он снова посмотрел на отца, встал и прижался к наклонившейся шершавой щеке.

– Бери свой облас и пойдем на ручей.

Мальчик ухватился за деревянную перемычку лодки и, как делал его отец, потянул в сторону ручья. Соседская девчонка Аня стояла на пороге своего дома. Поравнявшись с ней, Тишка громко выпалил:

– А это мой облас. Мне папа на День рождения подарил.

Тишке хотелось, чтобы его сейчас видели все: и новые друзья из деревни, и дед с бабушкой. Он уже большой. Лодка легко скользила по мху, ягелю, словно не имел веса.

Действительно, день сегодня для Тишки выдался необычным. Пока он учился плавать на обласе среди затопленных кустов в тихом омутке разлившегося в начале лета ручья, из деревни приехала учительница младших классов. Тишка знал Светлану Антоновну, но, увидев ее дома, смутился, опустил глаза и спрятался за маму.

– Здравствуй, Тиша. С Днем рождения, – голос учительницы звучал мягко, ласково и он, преодолев застенчивость, подошел к столу. – Ты читать умеешь? – спросила она.

– Нет. А зачем? – он уставился на учительницу, потом на маму.

– А буквы знаешь?

– Нет. А зачем?

– Вот так все время, – мама обращалась к Светлане Антоновне, – ни в какую не хочет учить буквы. Заладит: «а зачем», и хоть ты тресни. Он ведь многие буквы знает, а спросишь – не отвечает.

Светлана Антоновна держала новенький букварь.

– Это тебе. Подарок на день рождения.

Букварь был красивый, новенький, не то что его старый, потрепанный, с оторванными страницами, приклеенными полосками цветной бумаги. Но особого волнения Тишка не испытал. Напротив, что-то нехорошее шевельнулось в груди. Он смотрел на букварь почти враждебно, ощущая тревогу. Облас, букварь. Облас, букварь. Букварь рос в его глазах, заполняя собой стол, избу и уже не видно за ним обласа, уменьшающегося до игрушечных размеров. Он встряхнул головой, и цветная книга на столе приобрела обычные размеры.

– Поедешь к нам в деревню? К бабушке? Будешь ходить в подготовительную группу. Вместе с Васей Ильным. Ты ведь знаешь его?

– Знаю, – Тишка повеселел. Он любил играть с Васей, когда бывал в гостях у деда с бабушкой. Но как же облас? Он снова опустил голову, потом повернулся в сторону отца.

– На обласе ты еще успеешь поплавать. В деревню поедешь только осенью, – развеял сомнения отец. И лицо Тишки сразу посветлело. Если осенью, он был согласен на все.

II

Тишка был в детском садике только один раз, на Новый год. Глаза его тогда разбегались от ярких огней и нарядов. Он сначала испугался громогласного Деда Мороза с длиннющей бородой. Большой мешок за спиной огромного старика притягивал его взгляд и пугал своими размерами. Вспомнился Лесной старик, что живет в урмане за поворотом Большой реки. Отец иногда говорил: «Смотри, Тишка, в лес далеко не ходи. Лесной старик встретится, уведет далеко». Лесной старик лохматый, с бородой, но почему-то одетый в красную длинную малицу, с огромным мешком подходил к детям и те его не боялись, наперебой рассказывали стихотворения, отгадывали загадки, громко смеялись, пели песенки. Тишка тоже дрожащим голосом скороговоркой протараторил припасенный стишок и уставился на Деда Мороза: не унес бы Тишку в далекий урман Лесной старик. Тревогу развеяла Снегурочка. Нежным, как у мамы, голосом она похвалила его и достала из большого мешка Урманного старика пушистого зайчишку с торчащим хвостиком и красочный мешочек со сладостями. Хлопушки и мигающие огни его не удивляли. На стойбище отец тоже наряжал елку со светящимися лампочками. А хлопушек накупили столько, что еще долго после праздника ребятишки пугали друг друга внезапными взрывами-хлопками.

К детскому саду Тишка привык быстро.

Каждый день в садик приходила Светлана Антоновна. Все дети ее знали и с удовольствием занимались на ее необычных для детского сада уроках.

– Сегодня мы повторим то, что учили вчера, – Светлана Антоновна открывала букварь, доставала вырезанные буквы, показывая то одну, то другую, и дети громко их называли. Только Тишка сидел молча. Потом Светлана Антоновна задавала простенькие задачки. Дети снова наперебой отвечали, тянули руки. Занятия проходили весело, но Тишке они не нравились совсем. Вот сказки он слушал с удовольствием. В такие минуты глаза его загорались, он будто сам жил в сказке. То он боялся, что Иванушка так и останется козленочком, то его сердечко сжималось, когда Богатырь вступал в бой с треглавым Змеем Горынычем.

– Сказки любишь, Тиша? – спрашивала его Светлана Антоновна.

– Люблю.

– Так вот, учи буквы, и сам сможешь читать самые разные сказки.

– А зачем? Ты нам читаешь.

– Дома сам будешь читать свои книжки.

– Дома бабушка читает, – отвечал упрямо Тишка.

Учительница промолчит, переведет разговор на другое:

– Тиша, сколько будет, если к двум кубикам прибавить еще два? – она берет два кубика, ставит рядом еще два и накрывает их ладошкой.

– Не знаю.

– А ты подумай. Вот два красных и два синих. А вместе сколько будет?

– Зачем ты меня спрашиваешь? Ты сама знаешь.

Дети смеются. Для них, во-первых, непривычно, что к учительнице Тишка обращается на «ты», а во-вторых, все знают, что кубиков четыре, и сдержаться уже нет сил. Тишка в такие минуты замыкается и, уставившись глазами в свои ботинки, молчит.

Тишке нравится возиться в мастерской деда, смотреть, как ловко в руках деда рубанок сотворяет изгибающуюся ароматную стружку.

– Нарты будут, внучек. На Новый год на стойбище в новой нарте поедем.

– На «Буране»?

– На «Буране», внучек, на «Буране», – дед тяжело вздыхает.

Прошло, пожалуй, безвозвратно, то время, когда олений путь связывал зимой стойбища и селения. А сейчас режут на куски моторным ревом тишину в борах, поймах рек лихие наездники. Уже и дичь свыклась с зудящим ревом моторных лодок, бензопил, снегоходов. И лесные жители не спешат запрягать оленей: всегда под рукой быстроходная и неприхотливая машина.

– Подай мне, Тиша, четыре гвоздика в-о-о-он из того туеска, – дед показывает рубанком на берестяную коробочку и хитро улыбается.

Тишку радость распирает, что дед его в помощники берет. Быстро забирается на табуретку.

– Держи, дед.

Дед Тимофей поправляет седые жидковатые усы, свисающие острыми концами, берет гвозди из руки внука – четыре, как заказывал. Умеет считать, но показать не хочет. Упрямец. Отец его такой же был маленьким. Дед посмотрел на внука, словно пытался разгадать его тайну, взял молоток и стал приколачивать упор на верстаке.

– Однако четыре подал, как я сказывал. Значит, умеешь считать.

Тишка покраснел и опустил голову.

– Светлана Антоновна приходила, – дед посмотрел на внука, заметил, как вскинул тот голову при упоминании учительницы, насторожился. – Сказала, что рисунки твои на выставку взяли в город, хвалила тебя. На каникулы собираются детей в Екатеринбург везти. Тебя тоже приглашала. Поедешь? Елка там красивая, – дед бывал несколько раз в Екатеринбурге, когда служил в армии его сын Спиридон, отец Тишки.

– Поеду, – Тишка снова опустил голову.

III

Сутки в поезде, нарядная елка на площади в Екатеринбурге, огромные Дед Мороз и Снегурочка, множество огней, автомашин, толпы людей, непривычный шум – все это быстро утомило Тишку, и первую ночь он спал крепким безмятежным сном. Ему даже ничего не снилось.

В музее он с удовольствием рассматривал чучела разных птиц и зверей, многих из которых встречал в лесу. Потом долго рассматривал оружие под стеклом.

– У моего папки два ружья, – хвастается он своим товарищам. – Папка нынче пять глухарей стрелил.

– Ты же считать не умеешь, – подтрунивает Витька из третьего класса.

– Сам не умеешь, – и Тишка сразу замолкает, будто его кто холодной водой остудил.

В магазин «Детский мир» дети просились еще по дороге. Многие уже бывали в Екатеринбурге. Каждый имел карманные деньги, и хотелось из далекого города привезти какую-нибудь игрушку себе и в подарок своим братикам, сестричкам. В магазине ходили дружной стайкой. Светлана Антоновна то и дело пересчитывала своих подопечных. Тишка рассматривал игрушки, и ему в огромном магазине все нравилось. Он наблюдал, как Витька с Игорем подходили к прилавку, читали вслух: «пирамида» – столько-то рублей, «конструктор» – столько-то рублей.

– А как эта игрушка называется? – показывает Тишка на яркую мягкую игрушку.

– Сам читай! Скоро в первый класс, а он еще буквы не знает, – и Витька, ехидно хихикнув, двинулся дальше в обнимку со своим другом.

Тишка отвернулся и заплакал. Он почувствовал себя совершенно беспомощным. А так хотелось узнать, что там написано на этих ярких бумажках. Он впервые пожалел, что не умеет читать. У него впервые появилось желание учить буквы и складывать их в слова. Он теперь знал, зачем ему это нужно.

– Тиша, что с тобой? – спросила ласково Светлана Антоновна.

– Я читать не умею, – и он заревел уже навзрыд, а Светлана Антоновна прижала его к себе. У нее тоже выступили слезы. Понял, понял…

Она помогла Тишке выбрать игрушку по его деньгам. Тишка держал только что купленную красочную машину и больше ничего не замечал вокруг.

IV

Автобус с визжащими от восторга детьми остановился у сельского клуба, где родители уже ждали своих чад. Тишку встречал дед Тимофей на стареньком снегоходе «Буран». К «Бурану» привязана новая нарта, накрытая оленьей шкурой. Как хорошо сидеть на новенькой нарте, как приятно ощущать свежий ветер, слышать глухое рычание мотора. Дед везет его по дальней улице: пусть все видят его новую нарту. Тишка смотрит на мелькающие заборы, дома, деревья и ему становится радостно: все вокруг знакомое, родное. Воздух чистый, без примеси гари. Дышится легко и вольно. Вот и соседский пес Байкал, как обычно, пробежался с лаем за «Бураном». Тишка высунул язык, подразнил собаку. Дед поддал газу и Байкал, быстро отстав, остановился, сел на снег и с недоумением посмотрел вслед удаляющемуся мальчугану.

– Бабушка, где моя книжка? – не успев переступить порог, выпалил раскрасневшийся Тишка.

– Какая? Иди я тебя обниму, пухие, мальчоночка, – она расцеловала внучка.

– Букварь, – Тишка уставился в пол.

Взяв из рук бабушки букварь, он уходит в свою комнату, садится у окна и начинает листать. Он остановился на букве «м», и его губы сами разжались «мы», потом пальчиком повел вниз и словно нащупав то, что искал, отчетливо, по слогам прочитал: «ма-ма».

– Правильно, молодец! – бабушка притронулась к его плечу. – Скучаешь?

Тиша кивнул. Бабушка стояла за его спиной и улыбалась. Ей не верилось, что внук сам открыл букварь, сам прочитал слово. Она боялась его спугнуть. Не заупрямился бы.

– Пойдем кушать, сыночек, я пирожков твоих любимых с брусникой испекла. А потом почитаем. Хочешь?

– Хочу! – Тишка взял букварь и пошел следом за бабушкой.

С этих пор Тишка не расстается со своим букварем. После садика ничего не дает по дому сделать. Какая это буква? Какая это?.. Это прочитай, это покажи. Бежит, бывало, к деду в мастерскую:

– Деда, а это какая буква? – и тычет ему под нос книгу.

– Погоди, Тишка, сейчас, – дед не спеша откладывает стамеску, протирает чистым платочком очки. – Это буква «ш», – дед смешно шипит. – Видишь, шишка нарисована.

А вот и слово «шиш-ка» под картинкой.

– Шиш-ка, – повторяет Тишка и смеется, – шиш-ка-Тиш-ка.

– Бабушка, а что здесь написано, – бежит он к бабушке, когда дед занят.

– Некогда мне: видишь – руки в тесте. Горе с тобой: то за книжку не загонишь, а то… Прямо спасу нет, – ворчит она для порядка.

Но не так-то легко отделаться от внука. И бабушка идет мыть руки, садится за стол и читает по слогам. Потом берет ручку и пишет слово на бумаге.

– Скоро и ты писать научишься. Открытку папе и маме напишешь.

А я умею писать, – Тишка разворачивает лист бумаги. На листе большими буквами карандашом написано: «баба». Буквы прыгают, наползают друг на дружку. Последняя буква «А» завалилась на бок.

V

Зима как-то быстро закончилась. Снег сполз с обочины раскисшей дороги и пригорков, болота стали пятнистыми, как линялая шкура оленя. По оврагам да вдоль шумящих ручьев еще жмутся в тень грязные сугробы. Река вздулась, темной лентой уходя за поворот. У берега мутноватым потоком спешит на простор вода поверх еще не оторвавшегося льда. Синий нагрубший лед, расчерченный кривыми линиями-трещинами, вот-вот тронется. Тайга потемнела и черным неровным зазубренным забором окаймила высокий противоположный берег до старицы. С наступлением сумерек нескончаемо тянут гуси неровными клиньями. Редко просвистят первые утки. Тишка с дедом каждый день ходят на реку – ждут ледохода. Дед все гадает: большая ли вода будет.

– Шибко быстро растаял снег-то. Сойдет вода раньше сроку – не бывать большой воде, однако, – кряхтит он, почесывая затылок.

Назавтра дед имеет уже другое суждение:

– Хорошая, дружная весна. День, другой – и лед пойдет. А в болотах воды, однако, множество: в момент пойму зальет… Большая вода будет.

– Я тебя, дед, не пойму: большая вода будет или нет?

– Не загадывай погоду-природу. Какая будет, той и радоваться будем, – бубнит недовольно дед.

– Так ты же сам гадаешь каждый день, – Тишка не может понять своего деда.

– Человеку всегда хочется знать, что за поворотом ждет его, – старик всматривается вдаль, словно в будущее хочет заглянуть. – Живи, внучек, так, чтобы не бояться завтрашнего дня.

– А это как?

– Дрова, сынок, сегодня положи у очага, чтобы стужи завтра не бояться. Человеку сегодня добро делай – завтра добром вернется. Сегодня не бери лишнего у природы – завтра сыт будешь.

Мудрено говорит дед Тимофей, но слова его глубоко в душу внука западают. Так и его, Тимофея, дед когда-то говорил. Так живут все его сородичи. Хочется деду, чтобы и Тишка вырос Человеком. Он треплет непослушные вихры внука, смотрит вдаль через узкий прищур глаз, вдыхает весенний воздух, и радость наполняет его сердце.

VI

Еще не прошел ледоход на реке, а дед Тимофей засобирался в дорогу. Список всяких нужных вещей и продуктов составил Спиридон собственноручно. Ждет заказа. Почитай что месяц никакой связи со стойбищем не поддерживалось: ни снегоходом, ни лодкой в межсезонье в далекий сосновый бор не доберешься.

– Та-а-а-к… – тянет дед и смешно держит бумажку на вытянутой руке, – не вижу, однако… Подай, Тиша, очки.

Водрузив очки на кончик носа, читает: «Сахар, крупа, конфеты…». После каждого слова он мельком бросает взгляд поверх очков на стоящие мешки в кладовке, на свертки на полках.

– Вот бисеру я так и не нашел. Нет теперь в магазинах. Соседка обещала… Тиша, сбегай к тетке Матрене…

И Тишка бежал, радуясь, что тоже участвует в полезном деле.

Каждую ночь ему снится один и тот же сон. Он уже там, на реке, в своем обласе легко скользит по гладкой водной глади. Вот он подплывает к сетке, а там запутались огромные серебряные рыбины. Мама встречает его на пороге, радуется улову. Отец с гордостью смотрит на своего сына – рыбак! Каждую ночь мама рассказывает ему сказки, а он слушает, не сводя с нее глаз, прижимаясь к шершавой отцовской руке. Утром не хочется посыпаться, не хочется открывать глаза. Подольше бы длился этот замечательный сон.

– Деда, а мы сегодня поедем? – не терпится ему.

– Завтра утром, внучек. Рано подниму.

– А я совсем спать не буду.

– Ладно, посмотрим… – улыбается дед. – Соскучился… Букварь-то берешь?

– Да. Я маме читать буду.

…Как светло в родном доме, как мягко и тепло спать на оленьей шкуре, как приятно ощущать не во сне, а наяву отцовскую руку, поглаживающую вихры, как сладко по утрам слышать мамин голос…

Куропаткой порхнуло лето, короткое и радостное. Прокричало звонкой чайкой. Не успел Тишка оглянуться, а уже и собираться нужно снова в деревню. На душе и радостно – в школу первого сентября, и грустно – с родителями расставаться не хочется. Загрустил, когда затаскивал облас под навес. Здесь зимовать будет вместе с дедовым. Отцов облас лежит, перевернутый вверх дном на берегу реки – сгодится еще.

– Не грусти, сын. Приезжай на каникулы, – впервые Спиридон подает сыну в лодку книги в ученическом ранце. – Учись хорошо.

– Тун юш, хорошей, прямой дороги, – Спиридон обнял своего отца.

– Ям вупса, хорошей вам жизни, – ответил Тимофей.

Всю дорогу Тишка смотрит на нескончаемо меняющиеся берега, и такое же бесконечное и разноречивое чувство будоражит его крепнущую душу. Теперь школа его не пугала: он хорошо читал, считал до ста и больше. Наоборот, не терпелось увидеть друзей, не терпелось прочитать что-нибудь Светлане Антоновне… Незаметно явь переходит в крепкий сон. Просыпается он от толчка причалившей к берегу лодки.

– Приехали, однако. Беги, зови бабушку, да коляску возьмите, вона сколько Спиридон всего натолкал, – дед Тимофей показывает на упакованные мешки с рыбой, ягодой, зимней одеждой…

Цветы, цветы, цветы… Громко звучит музыка. Много людей… «Столько в деревне людей нет», – думает Тишка. Вокруг все празднично: девочки в белых фартучках, с разноцветными бантами. Мальчишки в наглаженных костюмах. Учителя улыбаются, громко что-то кричат друг другу. Дед Тимофей, тоже одетый в наглаженный полосатый костюм, пахнущий комодом, держит Тишку за руку, словно боится потерять в толпе. Тишка плохо помнит, что было потом. Выступали учителя, какая-то старшеклассница, но все говорили громко, непонятно. И только в классе все стало на свои места. Двенадцать первоклашек расселись. Три парты остались на заднем ряду без учеников. Тишке понравилась парта во втором ряду у окна. Рядом сел Васька.

В школе у Тишки все получается легко. Задания делает быстро. Светлана Антоновна нарадоваться не может – лучший ученик в классе. Только пишет Тишка неряшливо. Не хватает терпения выводить буквы, он спешит, и тогда буквы наползают друг на дружку, вылезая за пределы строчки.

Особенный день сегодня. Уже не раз до Тишкиного уха долетали таинственные слова: диктант, контрольная… Не только Светлана Антоновна, но и другие учителя сегодня по коридорам ходят серьезные, словно в каком-то ожидании.

– Сегодня мы будем писать первый в вашей жизни диктант, – Светлана Антоновна посмотрела на своих учеников.

Те слушают учительницу внимательно. Еще бы! – первый раз диктант.

– Сначала я прочитаю весь рассказ «Боб», а вы внимательно слушайте. Потом я буду медленно диктовать, вы должны записать так, как услышите. Спешить не нужно, все успеем.

Тишка вспомнил, что читал и знает этот рассказ. Он достал книжку, быстро нашел нужную страничку и аккуратно стал переписывать. Светлана Антоновна читала медленно, по слогам. В конце учебного года хотелось, чтобы у детей были хорошие отметки. Тишка увлекся и уже не слышал голоса учительницы. Он писал о том, как собака по кличке Боб вынесла из пожара маленькую девочку, потом куклу. Буквы ложатся ровно одна к одной. Тишке хочется написать без ошибок и красиво. Рассказ закончился, он поставил точку. Учительница продолжала диктовать. Раскрыв рот, Тишка смотрит на учительницу, и трепещущее сердце наполняется радостью. Написал!

– Тихон Лямзин, ты почему не пишешь? – строго спросила Светлана Антоновна.

– А я уже написал, – и Тишка широко улыбнулся. Его глаза залучились узкими черточками.

Светлана Антоновна увидела учебник, раскрытый на той же странице, что и у нее. Тишка и не думал прятать его. Она взяла тетрадку, прочитала. Отметила про себя, что Тишка старался.

– Диктант, Тиша, пишется только под диктовку, смотреть в текст нельзя, так что придется тебе завтра снова писать диктант. Ты же не хочешь двойку?

– Нет… – настроение у Тишки испортилось, – Ко мне папа приехал, мы завтра в город собирались…

– Если хочешь, я поговорю с папой, и он перенесет поездку на другое время.

– Не нужно, я сам, – Тишка опустил голову.

Всякому своя обида горька… Домой Тишка шел, не замечая ничего. Непослушные ватные ноги сами медленно несли его по бесконечной улице. Тишке жаль себя до слез. К горлу подступил противный комок, соленый ручеек липко растекался по щекам. Он вытирал лицо руками, громко шмыгая носом. Он чувствовал себя так, словно его уличили в неблаговидном поступке. Чувство вины, зарождавшееся где-то глубоко в душе, еще не окрепнув, сокрушалось вселенской жалостью к себе. «Почему? Ну почему? – спрашивал он себя. – Я же первый написал диктант. Я же не знал…».

Впереди нечеткими линиями задрожал дом деда. Слезы тепло покатились к подбородку, и дом выровнялся. «Я пойду завтра в школу. Мне нельзя получить двойку. Я ведь хотел сделать лучше всех… Должен же папа понять, что я не хотел обмануть учительницу…». Тишка уверенней зашагал вдоль знакомого забора. Из-за угла выбежал соседский пес Байкал, радостно замахал мохнатым хвостом, подпрыгнул и лизнул соленую щеку.

2003 г.