Текст книги "Наш маленький секрет (Рассказы и сказки)"

Автор книги: Валерий Михайловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

VIII

Соня отворила дверь. Снежинки густо закружились, влетая в избу.

– Ну и ну! – вздохнул дед Матвей. – Как назло, метель начинается. Выйди-ка, глянь, как там ветер, не шибко ли расходился?

– Не шибко, – сказала Соня, входя обратно в избушку.

– Может, до утра подождем? – начал сомневаться дед. – Что-то не нравится мне такая погода. Но бабулька твоя с мамой до утра с ума сдвинутся, да и Олег Иванович, машинист, тоже предупрежден, что мы сегодня к поезду выйдем… Запаникует он…

– Ты, дед, сам панику наводишь, – строго сказала Соня, – я уже не маленькая. Не бойся, со следа не собьюсь. Главное – направление держать. Так ведь?

– Так, внучка, – согласился Матвей Сергеевич, и в нем вдруг возникла уверенность: эта дерзкая девчушка не собьется с пути.

– Ну что ж, иди, время поджимает, – голос деда дрогнул, даже слезу пробило, но того Соня не видела.

Соня надела рюкзак. В рюкзак дед затолкал свою теплую куртку, завернув в нее бутылку с теплой водой. В карманчике рюкзака всегда лежали спички, нож, соль, сахар. Дед самолично проверил. А еще велел он взять запасные варежки и остатки пирога.

Соня плотно прикрыла дверь, прошла за угол избушки, включила фонарик, увидев старый след, тут же выключила его, «чтобы глаза привыкали к темноте», и пошла, не оглядываясь. Лыжи, поскрипывая, легко скользили, торили лыжню от избушки в густую синеву. Спустилась в ложок. Глаза уже обвыклись. Она заметила, что след потерялся, как и говорил дед. Повернувшись назад, чтобы наметить направление движения, она увидела светящееся окошко избушки, ощутив тепло в груди, слезы навернулись на глаза. «Вперед!» – сказала она себе и двинулась дальше. Скоро девочка начала подниматься вверх. «Должна быть береза», – подумала она, но березы не было. Соня повернулась назад, но окошко уже исчезло в плотной круговерти снежинок. Она остановилась, сердце часто забилось, похолодело где-то внутри, противно подкатился ком к самому горлу. Вокруг нее сгустилась темень, такая пугающая, что захотелось повернуть лыжи назад. «Здесь некого бояться», – прошептала она. «Я никого не боюсь», – бодрилась Соня. Она прошла еще несколько метров, но береза не показалась. Включив фонарик, она поняла, что он мало помогает: света хватало, чтобы отвоевать у ночи совершенно небольшое пространство вокруг, а темнота за этим светлым кругом казалась еще черней. Еще заметила Соня, что в лучах фонарика летящие снежинки мчались с огромной скоростью. Выключила фонарик, и летящий снег будто растворился в темноте. Глаза снова привыкли, она прошла еще немного, вглядываясь вперед. А вот и береза! Соня обрадовалась так, будто встретила подружку после долгой разлуки. Она даже обняла ее, погладила варежкой по белому стволу. А вот и след. Дальше старая лыжня хоть и была присыпана свежим снегом, но легко угадывалась. Кусты ракитника слева от лыжни тоже были видны достаточно четко. По открытому месту Соня побежала быстрее, никакого страха не испытывая. Единственное, что тревожило ее в это время, так это боязнь не успеть к поезду. И тогда… Ей не хотелось думать о том, что может произойти в таком случае. «Я тебя спасу, дед! Я успею! – почти выкрикнула она, взбадривая себя. – Дед сказал, что время у меня есть, что если идти тихим ходом, то поезда придется ждать около часу».

Соня подумала: хорошо, что бабушка и мама не знают, что она сейчас одна в этой жуткой темени идет на лыжах, что дед сломал ногу. Но они все равно узнают, и без слез тут не обойдется. Это уж точно. Соня мысленно возвращалась в избушку, где на полу лежит дед. Дров она занесла в избу достаточно. Он может дотянуться до них, он может подкладывать дрова в печку. Рядом с ним на полу стоит чайник и все необходимое, чтобы перекусить, если вдруг помощь задержится до утра. Она вспомнила, как дед, шутя, сказал: «Я тут до весны жить могу». Ветер усиливался, снег запорашивал глаза, налипал на варежки, но она шла вдоль ракитника, вглядываясь в еле заметную старую лыжню. А вот и лес надвигается темной стеной. На какое-то время Соне показалось, что ветер утих. Она поняла, что это лес сдерживает порывы ветра. Лицо не залепляет назойливым снегом, не порошит в глаза. Она остановилась, стряхнула снег с варежек, которые стали влажными. Вчерашняя лыжня уходила по просеке в темный лес, который, как оказалось, издавал какие-то звуки: шумели вершины, иногда с шумом осыпался снег большими шапками. С осторожностью и даже с каким-то неприятным чувством не то страха, не то робости Соня вошла под кроны огромных кедров, сосен, осин, берез и елок. Да, в этот момент почему-то ей захотелось вспомнить, какие деревья растут в здешних лесах. Она, как на уроке ботаники, стала перечислять разные деревья, загибая пальчики в варежке. Кроме берез и елок, ничего не приходило на ум. «Черемуха», – вдруг сказала она громко, но замотала головой. Черемуха растет возле речек, а в таком лесу черемухи нет. Вдруг рядом раздался странный звук, будто кто-то взвизгнул. Соня даже вскрикнула: «Мама!» Остановилась. Ноги онемели. «Вот, оказывается, как трясутся коленки», – подумалось ей. Какое-то время она не смогла сделать ни одного шага: скрестив руки на груди, она закрыла глаза. «Боженьки, что это?» – подумала она. Звук повторился, но уже не вызвал такого страха. Она поняла, что это скрипело дерево. Все вокруг погрузилось в полный мрак. Внизу ветра не ощущалось, но верхушки деревьев, качаясь, сбрасывали с себя большие лохмотья снега. И несмотря на то, что Соня уже разобралась в природе происхождения этих звуков, все равно вздрагивала всем телом и сжималась в комочек, когда рядом падал с шумом очередной снежный ком или взмывала вверх лапа елки, освобожденная от гнета снега. Ей хотелось побыстрее пробежать этот участок темного и страшного леса, но ноги не бежали, они будто враз лишились силы. С трудом перешагивая через упавшие деревья, она иногда падала, удивляясь, что когда шли по этой же дороге с дедом, ни разу не упала. А сейчас, как неваляшка, – то падает, то снова поднимается. Варежки промокли, усталость ощущалась такая, что хотелось остановиться, лечь отдохнуть.

С трудом переваливая лыжу через очередное заснеженное бревно, Соня потеряла равновесие и упала, окунувшись лицом в снег. Пытаясь подняться, она упиралась руками в ствол поваленного дерева. Вдруг она ощутила, что кто-то держит ее не то за воротник, не то за рюкзак. Снова подкатил противный ком к горлу, страх пробежал по коже, в висках застучало. Девочка попыталась еще раз подняться, но кто-то крепко держал ее невидимой рукой. Она рухнула в снег, обессилев от физического напряжения и просто от страха. Только развернувшись вполоборота, поняла, что держит ее крючковатая сухая ветка. Она отцепилась и отползла в сторону. Все же Соня нашла в себе силы подняться, отряхнула снег с одежды, с варежек. «Даже если будет очень трудно, нужно идти, не останавливаться», – вспомнила она напутствие деда. Впереди то справа, то слева возникали страшные чудовища. В темноте девочке казалось, что они двигаются. Она останавливалась, вглядываясь в темноту, включала фонарик. Удостоверившись в том, что фонарик не помогает рассмотреть страшных чудовищ вдалеке, а рядом ничего пугающего нет, она выключала его. Робко подходя к очередному «чудовищу», улыбалась, удивляясь своему воображению: то был обыкновенный наклоненный пенек, покрытый огромной снежной шапкой. Никакой это не медведь.

Соне показалось, что за ней кто-то идет. Остановилась. Скрип снега прекратился, но стоило ей сделать несколько шагов, как снова показалось, что кто-то невидимый идет за ней, она слышит шаги за собой. Остановка… и снова все звуки замирают, только слегка шумят верхушки деревьев. «Это мои лыжи шуршат и скрипят, это снег хрустит под моими лыжами. Некого тут бояться! Никого в лесу нет», – вспоминала она слова деда и немного успокаивалась. Дальше поваленные валежины уже не встречались. Лыжня, проложенная вчера, стала видна отчетливей, но движения давались все труднее. Она поняла, что поднимается в гору, а значит, железная дорога уже рядом.

Стало чуточку светлее. Лес расступился, обозначилась ровная линия железнодорожной насыпи. Снег почти прекратился, но ветер все еще гулял по вершинам деревьев.

На железнодорожную насыпь она уже ползла, толкая перед собой лыжи. Так сильно Соня не уставала никогда. Даже на тренировках, когда хотелось на все плюнуть, когда не хватало сил, когда тренер подбадривал ее и повторял привычное: «Тяжело в учении, легко в бою», она не испытывала такой усталости.

IX

К ногам, ощутившим твердь, вернулась уверенность. Она включила фонарик и вскоре нашла сложенные шпалы, на которые они с дедом ставили свои рюкзаки, подготавливая лыжи. Рухнув на шпалы, Соня наконец ощутила такую усталость, что не хотелось даже снимать рюкзак. Она села подальше от рельсов, вспомнив напутствие деда. И тут она поняла, зачем он положил теплую куртку – очень скоро девочка начала мерзнуть. «Сразу, когда выйдешь на железку, надень куртку и сухие варежки», – говорил дед. «Откуда он мог знать, что варежки станут мокрыми, что мне станет холодно». Она достала куртку, надела поверх своей; вытащила сахарные кубики. Как же захотелось именно сахару! Запила теплой, как ей показалось, водой. Надела теплые, сухие варежки. «Не спать! Дед говорил – не спать». Она встала и прошлась вдоль рельсов в одну сторону, в другую, проверила фонарик. Силы стали возвращаться, она наконец-то поняла, что самое страшное позади, что деда спасут. Она согрелась. Даже петь захотелось, и она громко запела: «Мои мысли, мои скакуны…».

Показался из-за поворота (дед обычно говорит «из-за кривой») поезд. Соня фонариком сделала большой круг, что по-железнодорожному обозначает «дать остановку». Поезд заскрипел тормозами. Огромный тепловоз остановился рядом. Из боковой двери, откуда-то сверху, выскочил машинист Олег Иванович. Его Соня знала давно, он часто бывал в гостях у деда.

– А ты почему одна, где дед? – спросил он громко, перекрикивая работающий дизель.

– Он ногу сломал, в избушке остался, – сказала Соня и заплакала.

Уже в кабине тепловоза Соня рассказала Олегу Ивановичу во всех подробностях о случившемся.

– Не переживай, Сонечка. Главное, что ты здесь. Страшно было в лесу ночью?

– Страшно, – выдавила она, всхлипывая.

– Страшно бывает всем. Главное – преодолеть страх. Вот ты, например, смогла. Молодец! А дальше уже дело техники. Вытащим мы твоего деда.

Соня удобно уселась в кресло помощника машиниста. Поезд, покачиваясь, прорезал кромешную темень. Мощная фара освещала только узкую полосу безразмерной ночи. Соня сначала смотрела вперед, зачарованная летящими снежинками, потом глаза стали закрываться. Она слышала, как Олег Иванович связался по рации с дежурной станции.

– Дежурная! Дежурная! – кричал он. – Галина Петровна, слушай меня внимательно, только без паники. Найди сейчас же доктора, – кричал он в трубку.

– Вадима Сергеевича? – послышался сквозь треск и шум металлический голос дежурной.

– А кого еще, что за вопрос? У нас другого доктора нет. Так вот, скажи ему, чтобы подготовил свой снегоход и ждал меня на станции. Сумку свою медицинскую пусть возьмет.

– Что там случилось? Вы везете больного?

– Нет, больного не везем, но нужно будет срочно ехать в избу Матвея Сергеевича.

– Что с ним? – прохрипели динамики.

– Ногу сломал. Предупреди доктора и сообщи мне сейчас.

– Будет сделано, – рапортовала дежурная.

Соня крепилась, боялась уснуть и пропустить что-то очень важное; она затревожилась: вдруг доктора нет, вдруг куда-то уехал. Но уже сквозь надвигающийся сон услышала металлический голос:

– Доктору дозвонилась, будет ждать на станции.

X

Уже утром, проснувшись, но еще не открыв глаза, Соня почувствовала, что кто-то смотрит на нее. Рядом сидела мама и тихо плакала.

– Что с дедушкой? – вскрикнула девочка.

– Все нормально, его увезли в город. Все самое тяжелое позади, – сказала мама и погладила Соню по голове, – не волнуйся. Олег Иванович с доктором сразу уехали на снегоходах в избушку, а к утру уже привезли дедушку. Ну а потом на скорой – в больницу.

– Бабушка тоже уехала с ним?

– Да. Дедушка пока будет нуждаться в ее помощи.

– Бабушка плакала?

– Да. Плакала и ругала его, но так, для проформы… Ты-то как? – мама обняла свою доченьку.

– Все нормально, мам. А что мне сделается? – спросила она. И поняла, что так ответил бы дед в подобной ситуации.

– Ты – просто вылитый дед.

Вдруг Соня ощутила такой знакомый запах. За мамой, в углу стояла небольшая елочка на табуретке.

– Это от деда подарок. Он попросил своих друзей Олега Ивановича и доктора Вадима Сергеевича передать тебе елочку: завтра же Новый год.

– Вытирай-ка слезки, мамочка, – Соня поднялась с постели. – Ты же знаешь, где у бабушки спрятаны игрушки?

– Конечно, знаю, мы раньше каждый год наряжали елочку.

– Ну так доставай, – весело сказала Соня. – Завтра Новый Год, а у нас елочка не наряжена!

2015 г.

Чук, Гек и дядя Федор

I

Однажды воскресным утром у меня зазвонил телефон. Еще не было и восьми часов. Я был удивлен столь раннему звонку. Как известно, в выходные дни не принято звонить рано. Телефон разбудил меня. Я взял трубку и услышал голос брата. Он бы зря не стал беспокоить меня в такую рань. В семье мы все называем моего младшего брата дядей Федей за его основательность и житейскую мудрость.

– Я к тебе обращаюсь как к доктору, помощь нужна, – услышал я в трубке и у меня закралась тревога в сердце.

– Чем могу быть полезен? – спросил я с беспокойством. – Не заболел ли ты?

– Нет, дело не во мне. Тут у нас обнаружились две маленькие норки. Еще совсем маленькие, детеныши…

– Какие норки? – выразил я свое удивление.

– Ну, зверьки такие…

– Понятно, что зверьки, только мне ничего не понятно… – скаламбурил я, – Откуда они появились?

Тут мне нужно пояснить, что мой брат дядя Федор работает машинистом тепловоза на железной дороге. Он рассказал, что сегодня ранним утром, производя погрузку старых труб, рабочие заметили, что из них вывалились два маленьких комочка, которые оказались детенышами норки. Трубы привезли на грузовике из тайги на металлолом. Вернуть норок на место не было уже никакой возможности, потому что никто теперь не мог указать, с какого места они привезены. Рабочие посадили маленьких зверьков в большую мятую кастрюлю, найденную тут же на куче металлолома, и притащили в кабину дяди Федора.

– У тебя брат доктор, пусть поможет им, – сказали они.

Дело в том, что один из малышей был ранен: у него была повреждена передняя правая лапка и виднелась запекшаяся кровь на мордочке.

– Но я же человеческий доктор, – пытался я возразить своему брату.

– А что же нам с ними делать? Ведь один из этих норчонков ранен.

Упоминание о ране, о том, что кому-то нужна помощь, видимо, сделали свое дело. Не мог же я отказать больному в помощи. И я согласился. Я распорядился лишь напоить водой малышей, ибо именно обезвоживание сейчас может грозить их состоянию: неизвестно же, сколько времени они были без пищи и воды. Через час, как только закончилась смена, мы вместе с дядей Федором принесли кутят ко мне домой. Прежде всего мы выкупали их в теплой воде, смыли с них грязь, прилипшую к взъерошенной шерстке. Ушел тяжелый не то болотный, не то солярный запах.

У меня в холодильнике нашлась куриная печень, молоко. Молоко они лакать еще не умели, но очень скоро поняли, как это делается, и их розовые язычки, разбрызгивая молочные капли, заработали быстро-быстро. Потом они с жадностью налетели на измельченную куриную печенку.

– Много давать нельзя, – сказал я, – они очень голодные и могут заболеть от переедания.

Когда я попытался забрать маленькую мисочку с едой, они едва не откусили мне палец. Через какое-то время они все же получили добавку. Но снова не позволили им съесть слишком много.

Еще норчатам понравилась рыба. Мы с дядей Федором как раз накануне наловили много окуней.

II

Когда кутята высохли, их шерстка стала чистой, и оказалось, что здоровый норчонок был почти черного цвета, а раненый – намного светлее. У каждого из них на шее виднелось светло-желтое пятно, что говорило о том, что это были североамериканские норки. Когда-то давно их завезли к нам в Россию, и они хорошо прижились в наших условиях.

Я осмотрел раненого норчонка: его лапка была отечной, пальчики покрыты толстой корочкой, так что сразу было не разобрать, сохранились ли коготки. На мордочке, самый носик-пятачок тоже покрывала буроватая корочка из запекшейся крови, один глаз полностью заплыл от образовавшегося отека. Так что невозможно было судить о том, поврежден ли сам глаз. Однако аппетит у раненого кутенка был отменным, что вселяло надежду на выздоровление.

Назвали мы маленьких норок Чук и Гек. Чук черный, а Гек имел более светлый окрас. У каждого складывались свои предпочтения в еде: Чук любил рыбу, а Гек – куриную печенку. Чук иногда пытался отобрать еду у раненого Гека, но тот не отдавал своей порции. Он угрожающе рычал, и, быстро развернувшись, прятал от своего братца любимую печень.

Прошло два-три дня, и мы поняли, что дальше оставлять кутят открытыми нельзя: они стремительно начали осваивать окружающую территорию. Я купил большую клетку, предназначенную для содержания морских свинок. Клетка была просторной. Внутри ее даже имелась специальная комнатка-спальня, в которую норчата с удовольствием заползали, чтобы подремать днем. Мы наблюдали, как день за днем растут наши питомцы, как забавно играют они после еды, как купаются в корытце с водой.

Норки растут очень быстро. И мы это заметили. Уже через несколько дней их было не узнать: шерстка стала блестящей, лоснящейся. Они привыкли к новым условиям, к нашим рукам. Когда я убирал клетку или менял воду, Чук игриво прикусывал мне палец, но так, немножко, совсем не больно. Он позволял брать себя на руки, и вел себя очень спокойно в моих ладонях. А вот Гек, возможно, боялся, что ему могут причинить боль, на руки сначала не шел.

Прошло две недели. Чуку и Геку стало тесно в клетке: им не хватало простора для игр, и мы переселили норчат на балкон-лоджию, отгородив ее от квартиры высоким заборчиком из каких-то досок, фанеры.

III

К нам приехали тележурналисты, чтобы снять сюжет о норках. Девушка-тележурналист спросила меня о том, что мы собираемся делать с норками дальше? Тут я и сам задумался: что же делать с ними, когда они подрастут? Мне уже приходила мысль содержать этих питомцев дома. Я знал, что норки хорошо привыкают к жизни в квартире рядом с человеком. Но особо меня такая мысль не грела. Во-первых, для содержания в квартире выращивают специальных домашних норок, а эти все же – дикие. Во-вторых, через месяц приедут ко мне внуки, и они (я это знаю наверняка) будут доставлять малышам-норчатам много неприятностей.

Я позвонил своему другу, работающему егерем, рассказал о найденных норочках, попросил у него совета. Он, как опытный специалист, посоветовал выпустить норок в природу, но нужно найти такое место, где рядом есть ручей. Место это должно быть труднодоступным, потому что норки, уже привыкшие к рукам, могут выйти к людям. Он уверил меня, что с двухмесячного возраста норки способны сами себе найти пропитание в лесу.

Мы перестали брать кутят на руки, не разговаривали с ними, чтобы они отвыкли от голоса человека: готовили их к самостоятельной жизни в лесу. А там помощников нет. Чук и Гек будто поняли, что от них требуется, и через пару дней стали прятаться от нас, как только мы появлялись. Мы перестали нарезать еду маленькими кусочками, а давали, например, рыбу целиком.

IV

И вот пришло время, когда мы с дядей Федором увезли уже подросших и окрепших норчат в тайгу, к избушке нашего друга Олега Ивановича. К этой избушке можно добраться на лодке только в большую воду, в половодье по ручью, который впадает в реку Обь. В конце лета ручей пересыхает, и от берега Оби нужно идти пешком. Место это отдаленное от сел и городов. Нужно было спешить, чтобы успеть отправить наших питомцев туда на лодке, пока вода не упала. В тот год вода держалась долго, и мы ближе к концу июля вывезли Чука и Гека на вольные хлеба.

Это уже были крепкие зверьки, мало отличающиеся от взрослых норок. Шерсть их лоснилась на солнце. Корочки, покрывавшие ранки Гека, сошли. Глаз оказался неповрежденным, что радовало нас. На раненой лапке не доставало лишь одного коготка, а значит, он не утратил способности охотиться.

В лесу, недалеко от избушки, мы соорудили Чуку и Геку что-то вроде домика: перевернули небольшую деревянную лодку, оставили под лодку небольшой лаз в виде норы. Накрыли дно лодки какими-то лохмотьями, чтобы дождь не барабанил громко по днищу.

Чук и Гек с удовольствием обжили новый дом. Для того чтобы им было легче привыкнуть к новому месту, мы постелили их привычную постельку, которая содержала все знакомые запахи.

Через неделю мы вновь приехали к таежной избушке, привезли куриного мяса, оставили два больших карася. Следов, ведущих под лодку, мы не обнаружили. Все припасы, оставленные нами ранее, были съедены. И вообще, норки не появлялись, затаившись где-то. Только после тщательного обследования территории я обнаружил следы, идущие под поленницу дров. Похоже, что там они и устроили себе новое жилище. Долго пришлось мне сидеть неподвижно на пеньке, пока Чук и Гек появились. Они схватили по одному куриному бедрышку и утащили в норку под поленницей. Через какое-то время они снова выползли, оглянувшись вокруг, осторожно спустились к ручью. Там, на самом бережку, они затеяли игру, перескакивая друг через друга, кувыркаясь в прошлогодней листве. Как хорошо, что они вдвоем попали к нам. Конечно, им так веселее, да и, наверное, не так страшно. Вдруг Гек остановился, всматриваясь в листву у самой воды, потом одним прыжком накрыл что-то. Через мгновение в его зубах я увидел лягушку. «Ну, – подумал я, – теперь они не пропадут».

Только поздно осенью мы с дядей Федором поехали на рыбалку. Рыбачили мы на реке Обь у того ручья, что пересыхает к концу лета и на котором стоит избушка. К избушке мы не ходили. Мы знали, что увидеть теперь наших норок уже не придется. Они уже полностью привыкли к лесной жизни и ничем не отличаются от диких норок. На глаза человеку они уже не покажутся.

Я долго всматривался в многочисленные следы норок вдоль обского берега. Раньше здесь так много норочьих следов не наблюдалось. И вот в одном месте я нашел то, что искал: в месте, где следы отпечатались очень четко, я увидел след взрослой норки, у которой на правой передней лапке отсутствовал один коготок.

2016 г.