Текст книги "Окружное шоссе"

Автор книги: Валерий Мигицко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– У них не было иного выхода.

– Почему же тогда убийца Цырина, "главный" – будем называть его так – не знал, где и как хранятся деньги? Для них это был вопрос первостепенной важности.

– Вы думаете, он не знал?

– Не забывайте, что половина денег осталась в лодке, в которой, как вы помните, он побывал.

– Признаю, – согласился капитан. – Действительно, какой-то странный "главный". Но вернемся к тридцать шестому километру.

– Не разбрасывайтесь этим "главным", – назидательно сказал Мытарев. – Он ваш козырной туз, берегите его. По поводу вашей версии... Вы серьезно считаете, что в настоящий момент "главный" действует за Цырина?

– Да.

– Какой смысл?

– Все тот же – побыстрее исчезнуть из поля зрения.

– Путь, который вы определили Цырину, – не самый быстрый. К тому же он опасен: Цырин убит и мы находим труп.

Ну, а если быть предельно точным, то для "главного" он ещё и бесполезен. Он волен выбрать любой вариант бегства – мы его не знаем.

– А если Вул начнет говорить?

– Вы же понимаете, что на время, которое прошло, это не распространяется.

– Это знаем мы. А "главный"? И потом, возможно, он ещё в городе.

– Оповещение на вокзалы мы уже дали, – задумчиво сказал Мытарев. – Будьте уверены, "пограничника" там не пропустят. Хотя, повторяю, лично я в это не верю.

– Товарищ полковник! – ожил селектор. – Трубочку! Киреев.

– Да, – сказал Мытарев, взяв трубку. – Да я.

Больше он ничего не сказал и, слушая Киреева, очень выразительно смотрел на Зенича.

– Есть новая фамилия, – сказал он через минуту, прикрыв микрофон рукой. Запомните: Бабура.

ДВАДЦАТЬ ОДИН ЧАС ДВАДЦАТЬ МИНУТ

Литвинову "вели" от самого дома. Шла она медленно, часто останавливалась, но никуда не заходила по дороге. Лейтенант, сопровождающий её, так охарактеризовал эти остановки:

– Она на что-то решается.

Ему было проще: он её видел. У Киреева же перед глазами был только план города, на котором он прикидывал местонахождение Литвиновой. Но все равно вывод, который сделал Киреев, опережал возглас старшего лейтенанта.

– Она идет к нам! – закричал лейтенант, и Кирееву захотелось на него цыкнуть.

– Я поднимусь к себе, – сказал он дежурному. – Как появится – проводите.

Литвинова вошла через несколько минут и робко спросила старшего лейтенанта.

– Пойдемте, – пригласил дежурный.

– Разве он на работе? – удивилась женщина. Казалось, её больше устроило, если бы Киреева не оказалось на месте.

– На работе, – сказал дежурный и отвел её наверх.

– Вы меня не ждали? – спросила Литвинова, входя.

– Я вас ждал, – ответил старший лейтенант. – Я знал, что вы придете, но не хотел торопить. Садитесь, пожалуйста.

Не сводя с него тревожных глаз, женщина села.

– Я хотела у вас спросить про одного человека, – начала она.

– Какого человека?

Литвинова замялась.

– Вы помните наш уговор, Любовь Ивановна? Говорить обо всем честно и без утайки.

– Все, что знала, я уже рассказала.

Это был её стандартный ответ.

– Тогда что заставило прийти?

– Чтобы спросить про одного человека.

– Про какого? Назовите его. Иначе разговора у нас не получится.

Она подумала немного. Сказала:

– Бабура. Звать Виктором.

– Это какой Бабура? – поинтересовался Киреев. Где-то он уже слышал эту фамилию.

– Он на автобусе работает...

– На заводском?! – вспомнил старший лейтенант.

– Да.

– Почему вас интересует шофер автобуса Бабура?

– Виктор... мой друг. Я не видела его уже целую неделю. – Она дышала часто и тяжело. – Я... Я видела его. С тем человеком, которого... убили.

– Когда?

– Десять дней назад.

"За четыре дня до кражи", – отметил старший лейтенант.

– Где?

– На автостанции.

– При каких обстоятельствах?

Она ничего не рассказывала сама. Она только отвечала на вопросы.

– Я в тот день отпросилась пораньше, чтобы зайти в детский сад. Я боялась...

– Чего?

– Я боялась за сына.

– Почему?

– За день до этого кто-то позвонил в бухгалтерию, сказал... что из детского сада... что мальчик заболел и чтобы я пришла.

"Стоп, – сказал себе Киреев. – Не спеши. За этим что-то кроется".

– В кассе есть телефон. Почему же звонили в бухгалтерию?

– Не знаю.

– Кто звонил?

– Какой-то мужчина.

– Среди персонала детского сада есть мужчины?

– Там директором мужчина.

– Что делали после звонка?

– Закрыла кассу и помчалась в детский сад.

– И выяснилось?

– Что сын здоров.

– И что никто не звонил?

– Да.

"Странный звонок, – подумал Киреев. – В её рассказе чегото не хватает. Если Бабура действительно причастен к краже, то и тут не обошлось без него. Хотели убрать её из кассы?

Для чего?"

– Скажите, Любовь Ивановна, вы в тот день встречали Виктора?

– Да.

– Когда и где?

– Я встретила его в коридоре заводоуправления, когда бежала в садик. Он предложил меня подвезти.

– На автобусе?

– Да. Я согласилась.

Хотели убрать из кассы. И Бабура тут как тут. Только зачем её убирать? До зарплаты четыре дня. Ключи, надо полагать, они уже имели. Ключи! Вот оно что! Конечно же, ключи...

После такого звонка она должна была забыть обо всем на свете – этого они добивались.

– Любовь Ивановна, с ваших слов я знаю; что, покидая завод, вы всегда сдаете ключи. Сдали вы их в тот раз?

Женщина молчала.

Старший лейтенант повторил вопрос.

– Нет, – растерянно сказала она. – Не сдавала.

– Вы положили их в сумку?

– Да.

– А сумку у вас взял Виктор.

Она сделала последнюю попытку оправдать его.

– Он сказал, что я сама не своя. Что выгляжу онень плохо... Взял у меня сумку и довел до автобуса.

– Он подвез вас к садику?

– Да.

– Вы выбежали?

– Да.

– Виктор пошел с вами?

– Он остался в автобусе?

– Вы были без сумки?

– Не помню.

Она помнила. Она это хорошо помнила.

– Я была в таком состоянии, что...

– Вы оставили сумку в автобусе, – заключил Киреев.

– Наверное...

– Вы оставили её в автобусе – сумку, в которой были ключи.

Кажется, она поняла.

– Нет, – сказала она. – Нет... Нет!

Он не давал ей опомниться.

– Вы встретили их на следующий день, Виктора и человека с фотографии. Вы подошли к ним?

Она молчала.

– Вы подошли к ним?

– Да, – неожиданно спокойно ответила Литвинова.

Казалось, ей вдруг стали безразличны и то, что случилось и их разговор.

– Виктор познакомил вас?

– Нет. Тот, второй, сразу распрощался и ушел, а Виктор заспешил куда-то и уехал.

– В последующие дни вы встречались?

– Нет.

– Но с работы вы уезжали на автобусе?

– Я ходила пешком.

– А пятнадцатого?

– Пятнадцатого он подошел сам... – Она снова заволновалась. – Просил прощения... Говорил всякие ласковые слова...

– И вы его простили?

– Я его простила.

– Он подошел к вам на втором этаже?

– Да.

– После того, как вы закрыли кассу?

– Да.

– Вы отошли к окну?

– Да.

– И стояли там вместе минут десять?

– Да... Да! – выкрикнула она.

– Подождите меня, – попросил он. – Я сейчас вернусь.

– Я вас подожду, – тихо сказала женщина. – Я вас подожду, потому что мне уже все равно.

Перескакивая через несколько ступенек, Киреев как бомба влетел в кабинет дежурного и там взорвался.

– Управление! – закричал он дежурному. – Срочно!

Толя! – закричал он лейтенанту, работавшему с Литвиновой. – Мы закончили с твоей подопечной.

– Так, я пошел, – мгновенно отреагировал лейтенант.

– Никуда ты не пошел! – заорал Киреев, приплясывая от возбуждения. Никуда ты не пошел! Есть дело! Срочное!

Он закашлялся и несколько секунд оглашал дежурку громовыми раскатами, сотрясавшими его большое тело. Потом замолк и, отдышавшись, продолжал поспокойнее:

– Бери ребят, кого найдешь, и поезжайте на завод. В четвертом корпусе общежития живет Бабура Виктор, шофер. Он мне нужен. Он мне очень нужен!

Вздохнув так громко, чтобы услышал Киреев, лейтенант вышел.

– Товарищ старший лейтенант, Приморск! – позвал дежурный.

Переговорив с Приморском, Киреев вернулся в кабинет.

– Почему вы меня не ругаете? – спросила его Литвинова.

– Потому что я вас понимаю.

– Вы его посадите в тюрьму?

– Это будет зависеть от степени его вины.

– Он виноват. Он меня обманул.

– К сожалению, его вина не исчерпывается этим.

– Он обманул меня, – с каким-то ожесточением повторила она.

– Я знаю.

– Нет, вы не знаете! – горячо возразила Литвинова. – Вы просто не понимаете, что теперь у меня впереди.

ДВАДЦАТЬ ДВА ЧАСА

– Выходит, что Бабура и есть тот самый "главный"? – спросил Зенич.

– Больше некому. Толковый, мерзавец, надо отдать ему должное. После пятнадцатого он ни разу не был у Литвиновой. Киреев считает, что его вообще нет в Южном. Нужен Вул. Нужно, чтобы кто-нибудь или подтвердил все, что мы здесь нагородили, или разнес в пух и прах. Пока это может сделать только он. Вула, – сказал полковник в микрофон. – Срочно.

Он замолчал, обдумывая что-то. Сидел неподвижно, уставившись в одну точку.

"Он готовится, – подумал капитан. – Предстоит трудный разговор. Он настраивается на него, как актер на роль"

В дверь постучали. Конвойный ввел Вула и, козырнув, вышел.

Вул посмотрел на Мытарева, потом на Зенича. Узнал капитана. Кивнул ему. И остался стоять у двери.

– Я просил вас подумать, – начал полковник – Вы по думали?

– Подумал, – хмуро изрек Вул.

– И что же?

– Мне, гражданин полковник, сообщить вам больше нечего.

– Тогда кое-что расскажу вам я, – сказал Мытарев – Кое-что из сегодняшних похождений ваших сообщников, знакомство с которыми вы так категорически отрицаете. – с каждой фразой голос его звучал все гневнее. – Они убили хорошего парня, солдата. Подло убили, сзади. Они, как бешеные собаки вцепились друг другу в глотки, и для одного из них эта схватка стала последней. Цырин убит. Своим же. Где сейчас Бабура, мы пока не знаем.

Вул вздрогнул.

– Но мы найдем его, – продолжал полковник. – Обязательно найдем. И будьте уверены, он-то вас не пощадит.

"У него сейчас очень важный момент, – подумал Зенич глядя на Вула. – У него последняя ставка – Бабура. Он может говорить, может нет. Все зависит от того, каковы наши шансы против Бабуры. Он их не знает. Он должен быть очень уверен в Бабуре, чтобы смолчать".

– Хорошо, – хрипло сказал Вул. – Я буду говорить.

– Проходите поближе и садитесь.

– Сесть всегда успеется, – почти весело сказал Вул Он решился.

Тяжелыми шагами Вул пересек кабинет и сел.

– Спрашивайте, гражданин начальник, – предложил он – Так мне будет легче.

– Хорошо. Только ещё раз хочу предупредить: меня интересуют факты. Факты, а не бред!

– Вул назад не играет!

– Посмотрим. Сколько людей участвовало в ограблении кассы?

– Со мной трое.

– Назовите двух других.

– Вы ж их знаете – Бабура и Цырин.

– Вы были знакомы с ними раньше?

– Да – Как долго?

– С отсидкой, что ли, считая?

– С ней.

– Тогда шесть лет. г

– Они работали с вами в тот раз по сберкассе? – не выдержал Зенич.

– Косвенно, – сказал Вул, обернувшись к капитану.

– Что значит "косвенно"? – спросил Мытарев, осуждающе взглянув на Зенича.

– Они должны были принять меня после работы. На большее они не способны. Пацанва. Они и сейчас себя как ведут – вы ж видите!

– Эта "пацанва" обвела вас вокруг пальца, – напомнил полковник. – Почему в тот раз не рассказали о ваших сообщниках?

– Пожалел.

– И теперь про вашу жалость вы им напомнили?

– Было, – признался Вул.

– И они вам предложили кое-что в порядке компенсации.

– Предложили.

– Кассу?

– Да.

– Бабура предложил?

– Почему Бабура? Цырин.

– Цырин? – переспросил Мытарев. – Разве идея ограбления принадлежит не Бабуре?

– Бабура дурак, – презрительно сообщил Вул. – Его за бутылкой пошлешь, так полчаса объясняешь, что к чему. Но зато добросовестный. Дураки – они все такие.

– И то, как слепки с ключей снять, тоже придумал Цырин?

– Все он.

– Выходит, что идейным вдохновителем вашего предприятия был Цырин?

– Выходит, что так. Он был умен, это верно, но считал себя чистюлей. Мог придумать что угодно, но ничего не хотел делать сам. В кассу должен был идти я. Ах я старый и глупый! Я сказал, работаем вместе. И тогда они обманули меня.

Я, Вул, – он повысил голос, – в одной компании с дегенератом и шлюхой!

– Значит, пятнадцатого на заводе вы были вместе? – прервал его излияния полковник.

– Да.

– Как должна была проходить операция?

– Бабура привозит нас на завод. Мы выходим. Цырин прячется на площадке у входа на чердак. Когда кассирша уходит, он открывает мне дверь. Бабура в это время на втором этаже придерживает кассиршу. Их появление у окна сигнал для меня. Вдвоем с Цыриным мы вскрываем кассу. Наше возвращение в автобус – сигнал для Бабуры.

– Что произошло на самом деле? – спросил полковник переглянувшись с Зеничем.

– Ключи от двери и сейфа были у меня – по крайней мере, я так считал. Оказалось, что они были и у них. Бабура подошел к окну. Но подошел он после того, как Цырин уже вернулся в автобус, – я этого не видел. Я пошел в кассу и не встретил Цырина. Можно было плюнуть на все и уйти. Но что-то во мне сломалось. За дверью лежали громадные деньги, а у меня были ключи. Не у одного меня в такой ситуации тормоза не сработали бы... Потом, когда меня вывели во двор, я обратил внимание, что автобус уехал. Сначала я решил что они просто струсили. Но когда гражданин начальник рассказал мне о Цырине... Тот вполне мог придумать такое. Конечно, можно было и не поверить гражданину начальнику, но я, – подчеркнул он, – поверил.

– Деньги по вашему плану должен был увезти Цырин?

– Мы должны были увезти их вместе.

– И спрятать?..

– На причале. Там Цырин держал лодку.

– Бабура знал, где будут храниться деньги?

– Ему это знать было не обязательно.

– Но он все-таки нашел их.

– Выследил, – равнодушно объяснил Вул.

– Вас не удивляет, что туповатый Бабура выследил пройдоху Цырина?

– Удивляет. А вообще я на них не сержусь. Мне их даже жаль. Один получил свое, второй получит. Я бы никогда не пошел на мокрое дело. Жадность и трусость одинаково опасны для человека, независимо от того, дурак он или умный. И для общества тоже.

– Умно, – сказал Мытарев. – В вас умер прокурор. Посидите в коридоре. Вы нам ещё понадобитесь.

– Знаете, Владимир Николаевич, у меня такое чувство, что из-за этого галопа мы что-то упустили, – сказал полковник Зеничу, когда они остались вдвоем. – Труп Цырина опознан?

– Да.

– Кем?

– Сторожем на причале.

– Вы присутствовали при этом?

– Нет, но был Бежан и все остальные.

– Сколько сторожу лет?

– Под шестьдесят.

– Как у него со зрением?

– Не интересовался, но очков не носит.

– Фотография Цырина, которую вы предъявляли для отознания в Южном, откуда она у вас?

– Копия с фотографии в личном деле.

– Качество оригинала?

– Маленькая плохая фотография пятилетней давности. Но другой не было.

– На которой Литвинова его все равно узнала. Фотография у вас с собой?

– Да.

– Тут у меня фотографии, сделанные в лодке. Давайте сравним.

– Вы допускаете...

– Ничего я не допускаю, – усталым голосом произнес Мытарев. – Давайте сравнивать.

Он достал из верхнего ящика стола черный конверт, высыпал его содержимое на стол и разложил одну за другой восемь фотографий. Девятой в общем ряду положил увеличенную фотографию из личного дела Цырина. Склонившись над столом, они долго всматривались в них.

Первым нарушил молчание Мытарев.

– Ну, что ж, – сказал он, – со скидкой на дистанцию в пять лет и, так сказать, на разницу в положениях объекта можно допустить, что это фотографии одного и того же человека. Но, возможно, дело тут именно в скидке. Спросим Вула.

Он позвонил.

Ввели Вула.

– Спор у нас с капитаном вышел, – обратился к нему Мытарев. – Капитан утверждает, что у Цырина с Бабурой не было, ну, ни малейшего сходства. Рассудите нас, пожалуйста.

– Проиграли вы, гражданин капитан, – усмехнулся Вул. – Было сходство.

– Однако, не такое, чтобы их можно было спутать?

– Нет.

– И вы легко отличите одного от другого?

– Конечно

– Тогда скажите нам, чье это изображение? – Полковник протянул ему одну из фотографий, сделанных на причале.

– Это Бабура, – мгновенно отреагировал Вул. – Только почему он...

– А может, Цырин? – усомнился полковник. – Не путаете?

– Это Бабура, – повторил Бул. – Но почему он в таком виде?

Последовала выразительная пауза.

Полковник позвонил.

Появился конвоир и вывел Вула.

– Как же все получилось? – сокрушенно произнес капитан. – Как?

– Перестаньте, – оборвал его Мытарев. – Вы мне таким не нравитесь. В лодке убит Бабура, это ясно. Давайте думать как все поправить.

"Верно, – подумал капитан – Сейчас не время бить себя в грудь. Действовать надо".

– Что вы думаете по поводу пограничников? – уже поспокойнее продолжал полковник. – Киреев сообщил, что их восемнадцать человек.

– Кто-нибудь, включая отпускника, мог уехать, минуя Приморск?

– Нет.

– Кому для этой цели больше подходил самолет?

– Троим. Двоим в Свердловск и одному в Алма-Ату.

– Среди этих троих есть отпускник?

– Есть. Это ему в Алма-Ату.

– Меня, Владимир Николаевич, больше всего занимает отпускник. И вовсе не потому, что пассажирам автобуса пограничник показался отпускником. Он был один – демобилизованные обычно держатся вместе. Тем более, что всем в Приморск. р

– Но ведь кто-то мог и поотстать.

– Конечно. Вернемся к Цырину. Все его странности, несомненно, являлись составляющими одного чрезвычайно тонкого плана. Он спешил. Он бросил автобус, потому что спешил.

Он оставил в лодке половину денег, потому что спешил. Он пошел на эту жертву, надо думать, не без колебаний. Она была призвана сбить нас с толку и, признаемся, сбила: буквально до последней минуты мы считали, что убит именно Цырин. Но с другой стороны, он позволил себе появиться дома.

Почему? Имея гарантированный, как он считал, заслон? Какой?

– Он собирался воспользоваться мундиром и документами убитого и улететь мы уже обсуждали такую возможность, – сказал капитан.

– И улететь он должен был ещё сегодня рано утром, обойдя нас на несколько часов. Только вот куда он собирался лететь?

– В Алма-Ату, – сказал Зенич.

– Почему?

– Демобилизованные редко ездят поодиночке, вы правы.

Но это ещё не все. Положение демобилизованного не устраивало Цырина.

– Не совсем вас понимаю, Владимир Николаевич, но продолжайте.

– Тут ничего конкретного. Так, предположение. Я вдруг вспомнил, как сам служил. Отпуск дали, молчком приехал – дома никто ничего не знал. Увидели глазам своим не поверили. Зато уж когда демобилизовался... Четверо суток поезд шел, и я с каждой станции слал телеграмму. Здесь работает какая-то чисто солдатская психология: в отпуск лучше являться неожиданно, со службы наоборот. Предупреждал этот парень о своем приезде или нет, можно будет уточнить, но если нет, то Цырин об этом должен был знать.

– Любопытно. Ну и что?

– А то, что личина отпускника гарантирует Цырину двухнедельную фору десять дней отпуска, плюс дорога. Дома пограничника не ждут. В части о нем не станут беспокоиться до тех пор, пока не придет ему пора возвращаться. Не раньше этого срока что-то заподозрим и мы. В Алма-Ате же Цырин возникнет в своем истинном облике или в любом другом и двинет, куда ему надо. Считайте, что в этом случае след его окончательно утерян.

– Если все обстоит именно так... – сказал полковник. – Если именно так, повторил он, – то Цырин ещё здесь. Аэропорт закрыт вторые сутки. Нелетная погода – это иногда весьма кстати. Хотя, признаюсь, весь день я думал по-другому.

– Поеду, – сказал капитан. – Поищу в аэропорту. Цырин человек настойчивый. Он будет ждать самолета.

– Поезжайте. Кого вы намерены взять с собой?

– Емелина и практиканта.

– Не мало?

– Нет. Разрешите идти?

– Идите, Владимир Николаевич. И пожалуйста, узнайте заодно, как там мой новосибирский. Не затруднит?

– Не затруднит, – сказал капитан, стоя в дверях. – Значит, не верите?

– Сомневаюсь, – сказал Мытарев.

Но Зенича уже не было в кабинете.

ДВАДЦАТЬ ДВА ЧАСА СОРОК МИНУТ

В маленькой комнате с радиостанцией – резиденции руководителя полетов-их находилось пятеро.

– Начнем, товарищи, – сказал Зенич, – Прошу вас, Василий Ильич.

Руководитель полетов Гуляев, пожилой, массивный и очень смуглый человек, хлопнув ладонями по коленям, встал.

– Аэропорт открыт на вылет двадцать минут назад, – сообщил он. – Машина алма-атинского рейса должна уйти через полчаса первой. Пассажир Житников, следующий до Алма-Аты, зарегистрирован под номером семнадцать. Его место 4 б. Багажа не сдавал.

– Спасибо, – поблагодарил его капитан.

Покачав головой, Гуляев сел.

– Вечно что-то случается в мое дежурство, – мрачно объяснил он.

– Товарищ Емелин, – попросил капитан.

– Мы его не нашли, – доложил лейтенант Емелин. – В помещениях для пассажиров его нет.

– Придет, – сказал Гуляев. – Объявят посадку, и придет.

– Точно, – согласился Зенич. – Он ничего не знает и ни о чем не должен знать. У него сейчас единственное препятствие – погода. Когда он услышит про посадку, он расслабится. Это неизбежно, и это нам очень на руку.

– Тут спрятаться – раз плюнуть, – добавил дежуривший в вокзале лейтенант Гетьман. Высокий, худой, неестественно стройный, неспокойный в поведении, он был полной противоположностью флегматичному на вид Гуляеву.

– Когда посадка? – спросил Зенич.

– Когда прикажете, тогда и сделаем, – ответил Гуляев. – Все в наших силах.

– А если он прямо к трапу пойдет? – предположил Емелин. – Возможно такое в принципе?

– А чего ж тут невозможного? – сказал руководитель полетов. – Перелазь через забор и иди.

– Он не пойдет, – сказал Зенич. – Зачем ему лишние неприятности? Он законный пассажир при законном билете. Будем ждать и, как появится, возьмем. Он сегодня достаточно погулял.

– Разрешите... – робко напомнил о себе практикант.

– Вот что, молодые люди, – перебил его Гуляев. – Я в ва – ши дела не вмешиваюсь, но совет дать хочу. Вы его "брать"

как это у вас называется, собрались. А где? В вокзале народу не протолкнешься – пассажиры двадцати двух рейсов сидят Он, как я понимаю, просто так в руки не дастся. Нельзя в вокзале, значит. На перроне тоже нельзя. Здесь у него темнота в союзниках и, так сказать, оперативный простор.

– В самом деле, – с интересом сказал капитан. – А где же, по-вашему, можно?

– Прежде чем в.ести к самолету, мы собираем пассажиров каждого рейса в накопителях. Это такие будки на перроне похожие на клетки, – все летали, и все знают. Как наберется в накопителях достаточно пассажиров, дежурная запирает входную дверь и открывает дверь на поле. Теперь следите. Ваш пассажир вышел на платформу. Как он хоть выглядит?

– Пограничник, – кратко объяснил Зенич. – По званию – ефрейтор.

– Пограничник, значит? – удивился руководитель полетов. – В общем, так. Из накопителя он не убежит. Он там, как в клетке. Проход на поле узкий. Там и надо брать.

– Разумно, – согласился Зенич. – Принимается.

– Разрешите, – просяще протянул практикант, и капитан понял.

– Товарищ Емелин, отдаю его вам, – сказал он.

– Хорошо, – озабоченно сказал Емелин.

– Вы вдвоем, – продолжал Зенич, – находитесь у выхода из накопителя со стороны поля. Хотя нет, так будет заметно.

Вы войдете внутрь вместе со всеми, а выйдете обязательно перед ним. Он не должен сделать по полю больше шага. Машину мы поставим на поле, неподалеку от выхода, и возле неё буду находиться я. Лейтенант Гетьман страхует нас со стороны вокзала.

Гетьман кивнул.

– Не ставьте свою машину, – предложил Гуляев. – Поставьте мою – будет естественней. У меня "уазик" с радиостанцией и со всеми аэрофлотовскими атрибутами. Тут уж никаких сомнений.

– Принято, – сказал капитан. – Вы, Василий Ильич, случайно, не дружинник?

– Я свое отдружинил, – отвечал руководитель полетов – Просто я старый.

– Тянуть не будем, – заключил Зенич. – Занимаем исходные позиции. "Пассажиры" – на перрон. Вы, товарищ Гетьман, с ними. Мы с Василием Ильичом едем на поле. Василий Ильич, давайте посадочку.

Гуляев взял микрофон, включил радиостанцию и, подождав немного, сказал:

– Здесь РП-1. Алма-атинскому посадку. Вылет по моему разрешению.

– Понял, – просипело в динамике.

– Пойдемте, – пригласил руководитель полетов. – Сейчас объявят посадку.

– Идите, – сказал капитан, обращаясь к Емелину с практикантом.

"Правильно ли ты поступил, доверив им это? – спросил он "себя. Практикант и вчерашний практикант – ты рискуешь.

В подобных ситуациях всегда надо ставить на себя. И всетаки ты прав. Наступает в жизни человека момент, когда его надо обязательно выпускать в первую линию атаки. Без этого он так навсегда и останется "молодым человеком". Разве мало ты видел таких людей? Нам нужны крепкие парни. Нам нужно очень много крепких парней. У нас ещё столько черновой работы! Нам самим не справиться".

– Идемте, – повторил Гуляев.

Они вышли из здания, в котором размещались диспетчерские службы. Дождь кончился, но о нем напоминали лужи под ногами, тусклое мерцание мокрого бетона на летном поле и пронизывающее ощущение сырости. Слева сверкало здание аэровокзала. Оно не казалось теперь ни воздушным, ни легким. На расстоянии полукилометра от того места, где находились Гуляев с Зеничем, смутно угадывались силуэты реактивных машин. И там, где последняя в этой череде пересекала небо, проглядывали звезды.

Руководитель полетов вывел "уазик" на поле, но почему-то не поехал к вокзалу. Он взял вправо и, только забравшись далеко в глубь поля, повернул параллельно зданию.

– Куда мы? – поинтересовался Зенич.

– У нас для наземного транспорта на поле строго определенные маршруты, пояснил Гуляев.

– Даже в такой ситуации? – ехидно спросил капитан.

– В любой, – не меняя тона, ответил руководитель полетов. – Не волнуйтесь, – прибавил он. – Мы успеем.

Они успели. Когда Гуляев притер машину к барьеру, отделявшему перрон от поля, загромыхали репродукторы.

– Объявляют посадку, – сказал Гуляев.

Что объявляют, разобрать было невозможно, но было видно, как пришла в движение толпа, запрудившая перрон. Девушка в синей форме, стоявшая у входа в накопитель, тщетно пыталась навести порядок. Найти в этой мешанине Емелина с практикантом было невозможно. Цырина капитан тоже не видел. Ему показалось, что где-то на заднем плане мелькнул Гетьман. Из темноты вылетели и встали у накопителя вагончики.

– Когда долго нет рейсов, всегда так, – сказал Гуляев. – Вы его видите?

– Нет.

Было хорошо видно, что вход в накопитель уже закрыли и что пограничника внутри нет.

Потом открыли наружную дверь – Зенич придирчиво осматривал каждого, кто выходил и садился в вагончики.

Забрав всех, вагончики уехали.

– Сейчас они вернутся за второй партией, – сказал Гуляев. – Может, тот, кого вы ждете, выглядит как-то по-другому?

– Не должен, – с досадой сказал капитан.

Он прекрасно понимал, что ничего страшного не произошло.

Что Цырин не сунется в толпу. И все-таки отсутствие его здесь, в расчетной точке, беспокоило Зенича.

Цырин пришел. Появился из-за здания вокзала с чемоданом в руке. У накопителя остановился, оглядываясь. Спросил о чем-то девушку-дежурную. Выслушав его, девушка кивнула.

Он улыбнулся, отвернув лицо к зданию вокзала, с крыши которого перрон освещали прожектора, и Зенич узнал его.

Капитану даже показалось, что он видит царапину на горле.

Но он не был уверен, что видит её на самом деле.

"Вот и все, – сказал он себе. – Вот и все".

Переложив из руки в руку маленький коричневый чемодан, Цырин вошел в клетушку. Пропустив вперед какую-то старушку, за ним последовал практикант. Метрах в трех сзади держался Емелин.

– Пошел, – сказал Зенич, осторожно открывая дверку.

– Я его вижу, – спокойно сказал Гуляев. – Я вас понимаю, но подождите, пока подойдут вагончики. Отсюда вы его лучше видите, а он вас не видит. Он в клетке. Он никуда не денется.

Подъехали вагончики. Дежурная открыла дверь на поле.

Емелин вышел перед Цыриным, замедлил шаг, преграждая ему путь к вагончикам. Когда же "пограничник" попытался его обойти, сзади вынырнул практикант и подхватил под руку, а лейтенант под другую и неторопливо повели в темноту. Сзади шел Гетьман. Никто ничего не заметил, не оглянулся даже – Зенич все хорошо видел. "Неплохая работа, – отметил он, – на четверку. Но учтите условия".

Капитан дождался, когда Цырина подвели к машине, и только тогда тяжело спрыгнул на бетон и очутился с ним лицом к лицу. Он хотел спокойно рассмотреть его, но спокойно не получалось. Цырин стоял перед ним, растерянный и бледный, почти мальчик с виду, и в правой руке у него был маленький коричневый чемодан.

– Наденьте ему наручники, – сказал Зенич практиканту. – Посадите в кузов.

"Вот и встретились, – подумал капитан. – А надо держать себя в руках. Я еще, чего доброго, врежу ему разок, а потом мне за это врежут. Вот он стоит, беспомощный такой, и видит меня впервые. А я его перед собой вижу долго. Целый день.

Он свое получит. Он получит все сполна. Но он получит все по закону. А я не могу ему врезать. Я его нашел и даже не могу ему врезать. Но за то, что я нашел его на день позже, врезать надо мне. Где-то мы упускаем. Что-то очень важное.

И расплачиваемся за это. Всеобщая любовь – что может быть лучше? Но прежде чем возводить её в ранг государственного устройства, надо точно знать, не найдется ли среди "любящих"

некто способный проломить тебе череп маленькой заводной ручкой на тридцать восьмом километре Окружного шоссе".

– Товарищ капитан, здесь деньги, – закричал практикант.

Голос его вывел капитана из оцепенения. Все закончилось, но не было радости, и Зенич, как всегда в подобных случаях, спрашивал себя: "Почему? Это потому, что все кончилось очень быстро и я устал, – решил он. – Ничего не кончилось, – сказал он себе. – Держись крепче. Ничего ещё не кончилось".

– Товарищ капитан! – снова позвал практикант.

Зенич подошел. Практикант с Гетьманом и Емелиным рассматривали содержимое чемодана. Гуляев по-прежнему сидел в кабине.

– Закройте чемодан и поставьте в машину, – сказал капитан строго.

Практикант поспешил выполнить приказание.

"Странно, – подумал Зенич, – целый день вместе, а я даже не знаю, кто он. Он старался, а я даже не знаю, как его зовут. Но зато я знаю все о том, кто сидит в кузове в наручниках. Все хорошо. Все так и должно быть".

– Как ваша фамилия? – спросил он у практиканта.

– Моя? – удивился тот.

– Ваша, ваша.

– Городенко.

– А звать?

– Володей.

– Тезки, значит. Ну, а отчество?

Практикант смутился.

– Не тяну я ещё на отчество, – сказал он.

– Тянете, – заверил его капитан. – Еще как тянете!

– Владимир Николаевич.

– Полные тезки. Молодец, полный тезка! Поехали, – сказал Зенич всем.

– Вы про новосибирский спрашивали, – подал голос Гуляев. – Вон он садится.

Капитан посмотрел на полосу. С такого расстояния все выглядело игрушечным. И намеченный прожекторами штрих полосы, и самолетик на дальнем её конце. Увеличиваясь в размерах, самолетик бежал по полосе. Вот он достиг ближнего конца полосы, и прожектора, погаснув, включили ночь. Оборвался пронзительный рев – замолчали двигатели.

– Двенадцать лет я тут работаю, а в Новосибирске не был, – сказал Гетьман – Ребята все приглашают, слетай, говорят. Да некогда. Хороший город Новосибирск?