Текст книги "Маг (Читайте знаки - 2)"

Автор книги: Валерий Капранов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Капранов Валерий
Маг (Читайте знаки – 2)

Валерий Капранов

Читайте знаки

Книга вторая

Маг

И с другом и с врагом, ты должен быть хорош.

Кто по натуре добр, в том злобы не найдешь.

Обидишь друга – наживёшь врага ты,

Врага обнимешь – друга обретёшь.

Омар Хайам

Первое свидание

Кажется, успел...

На часах 11-57.

Изнывая от духоты и обливаясь обильным потом, я отчаянно работая локтями, пробирался к выходу из переполненного пассажирами маршрутного такси.

Что ни говори, а приспособленность наших граждан к "прелестям" общественного транспорта, является неотъемлемой частью их повседневной жизни. Это вам не программный курс школы по выживанию. Это реальная действительность нашего времени. То, за что люди на загнивающем Западе платят бешеные деньги, называя это модным словечком ЭКСТРИМ, нашему соотечественнику даётся совершенно бесплатно.

Здесь как нигде, есть возможность испытать всю полноту ощущений.

Горячее дыхание, обогащённое насыщенным перегаром с немыслимой комбинацией всевозможных паров от горючих напитков. Устойчивый букет из запахов пота, палёной резины, прелой ветоши и паров бензина, в раскалённом от жаркого солнца салоне, мчащейся по переполненным автомобилями дорогам маршрутки.

Обязательно ощущается, привитое нам ещё во времена развитого социализма, неотъемлемое для нас чувство локтя. Оно присутствует, от непроизвольно парализованных тел, набитых в маршрутку как сельди в банку.

Всё это дополняется отдельными комментариями по отношению к близким родственникам, в адрес водителя и кондуктора, когда создавшаяся биомасса, проверяет на практике физические законы сжатия и растяжения на крутых виражах и при резком торможении перед светофорами.

В эти моменты особенно проявляется творческий потенциал отдельных индивидуумов, раскрывая перед присутствующими неисчерпаемые ресурсы ненормативной лексики и богатого на колорит, ядрёного русского мата.

Я не любитель острых ощущений. Скорее наоборот, мне присуще стабильность и чувство комфорта. Но, что поделать... ввиду последних событий моё материальное положение претерпело некоторые изменения и, я перешёл на временный режим экономии. Очень хотелось бы верить, что это скоро пройдёт и всё вернётся на круги своя. Не за горами обещанный аванс на кругленькую сумму, за предоставление клиенту плана проекта моей программы. А, за тем и солидный гонорар после проведения полного курса активных продаж, для менеджеров его компании.

Как говорится: "Пожар горит по плану" и нет причин для беспокойства. В отношении прочих заказов всё оговорено с заказчиками, в порядке согласованной с ними очерёдности.

В 12-00 я стоял перед входом в Макдоннальдс на площади Горького, в томительном и неловком ожидании предстоящей встречи. Я испытывал чувства четырнадцатилетнего подростка, пришедшего на первое в своей жизни свидание.

Господи, что я здесь делаю? И неужели это действительно я?

После бессонной ночи, мне стоило больших трудов оторвать от дивана своё разбитое тело и вопреки всем привычкам, встал я сегодня достаточно поздно. Крепкий кофе и сигареты не способствовали моему окончательному пробуждению.

Вид у меня был, более чем непрезентабельный. Ввалившиеся щёки и круги под глазами, делали меня похожим на вышедшего из запоя Деда Мороза по вызову. Благо успел разделаться при помощи бритвы, с появившимся редколесьем колючей щетины.

Попытка, придать дыханию морозную свежесть при помощи жевательной резинки, выглядела не убедительно и глупо. Я с раздражением выплюнул белый комочек жвачки в урну и достал неизменную сигарету. Вопреки всем правилам этикета, это выглядело не романтично, но зато предельно честно.

Единственным камуфлирующим средством моего гардероба были солнцезащитные очки. На них я возлагал самую большую надежду и ответственность за маскировку своих покрасневших от недосыпания глаз.

Мне очень не хотелось появляться перед Лилией в таком виде. Но что я мог сделать? Телефона у неё не было, что лишало меня возможности перенести наше свидание на более подходящее время. И, к тому же, я сам напросился на эту встречу. Так что приходиться пенять на себя самого.

Лилия появилась с небольшим опозданием, как и полагается всем очаровательным девушкам. Несколько нервных минут ожидания – это их неоспоримая привилегия. И с этим нужно мириться.

Она выплыла из потока прохожих, словно относилась к совсем другому миру. На фоне суетящихся, погружённых в свои дела людей, Лилия выделялась своей неторопливой грациозной походкой. Она шла, не спеша в такт стуку каблучков, покачивая бёдрами. Светло бежевое, облегающее, с высоким разрезом платье, очень выгодно подчёркивало её стройную загорелую фигуру. Глубокий, до самой талии вырез на спине, как магнит, притягивал взгляды окружающих мужчин. Несмотря на полуденное, яркое солнце, Лилия была без тёмных очков. И, что меня особенно удивило, она не щурилась от безжалостно палящих, солнечных лучей, позволяя им наслаждаться красотой своих серых с голубой лазурью глаз. Её обворожительная улыбка, приоткрыла два стройных ряда безупречных жемчужин зубов и она сказала:

– Привет.

– Привет, – ответил я. – Выглядишь, просто потрясающе.

– Спасибо. На что не могу ответить взаимным комплиментом, – ответила Лилия. – Ты что, всю оставшуюся ночь вагоны разгружал или занимался своими мистическими экспериментами?

Её лукаво вопросительный взгляд излучал такую хитринку, что трудно было угадать по поводу того, что – это кажется ей забавным или она осуждает меня.

Господи, как же она была близка к истине...

Но не могу же я так просто, взять и рассказать как всё было на самом деле. Её и так смутил вчерашний случай с таинственной картой, нашедшей меня в этом летнем кафе.

Придётся что-нибудь придумать по правдоподобней, а то и в правду примет меня за ненормального.

– Просто приводил в порядок материалы по очередной тренинговой программе. На днях предварительный просмотр проекта у заказчика. Вот и пришлось поднапрячься.

– Ну, тогда это можно считать уважительной причиной, что делает тебе честь как профессионалу, – не скрывая иронии, ответила она. – А то, я уж было, подумала, учитывая твоё новое увлечение, не творишь ли ты тайные обряды по ночам. Ведь скоро ночь на Ивана Купала.

Её глаза загадочно блеснули в хитром прищуре, и она опять обворожительно улыбнулась.

– Я полностью разделяю твой иронический скептицизм по поводу разных мистификаций, и поэтому предлагаю сменить тему для разговора. Не стоит надо мной подтрунивать. Мне от этого становится не ловко, и я начинаю себя чувствовать как мальчишка, которого поймали за поеданием варенья в бабушкином буфете.

– Так значит всё-таки стыдно кошке за то, что мышку съела? расхохоталась девушка, взяв меня под локоть.

От этого прикосновения, я оттаял и понял, что Лилия просто игриво подшучивает надо мной. Мне стало легко и приятно, и в эти мгновения я был готов терпеть от неё любые шутки в свой адрес.

– Мне не стыдно, – ответил я, обнимая её за плечи. – Но, если ты не перестанешь высмеивать мои эксперименты, я тоже найду, чем тебя поддеть.

– Это чем же? – её звонкий хохоток, ложился как бальзам на мою душу. Уличишь меня в служении чёрной мессы с младенческими жертвоприношениями или в использовании приворотного зелья по отношению к привлекательным магам-психологам?...

– Ну, об этом я пока ещё не думал. А, вот как насчёт обращения к прорицательному Оракулу, читающему судьбу как с листа, с ладони? – теперь уже заговорщицки улыбался я.

Тень вопросительного изумления пробежала по её лицу. Без того крупные выразительные серо-голубые глаза, на мгновение стали ещё крупнее. Затем они снова спрятались в озорном, по лисьему хитром прищуре, и она сказала:

– А ты очень наблюдательный... Однако...

– Ну, а всё-таки? Как насчёт хиромантии? – не сдавался я. – И куда подевалась твоя категоричность по поводу пережитков прошлого и сомнительных суеверий?

– Ну, хорошо... подловил, подловил. Сдаюсь, – без тени оправдания, сказала Лилия. – Правда, это было, не по моей инициативе – девчонки захотели. Вот и пришлось. А, куда было деваться?...

– И как впечатление? Прогнозы оправдались?

И без того смуглое личико девушки, на мгновение окрасилось пунцовым румянцем, но она быстро взяла себя в руки:

– Антон, давай действительно закроем эту тему. Я не люблю говорить о том, в чём окончательно не уверена.

Она посмотрела на меня таким участливым и искренним взглядом, что я был не в силах не внять её просьбе. К тому же, продолжать беседу под палящими лучами солнца, у входа в Макдоннальдс было не совсем удобно, и я предложил:

– Может, куда-нибудь пойдём, посидим? А то, ещё несколько минут и мы сплавимся в асфальт, где навеки вечные будем обречены на муки и страдания, попираемы тысячами пар ног, безжалостно спешащих по своим делам прохожих.

Лилия одарила меня благодарной улыбкой и спросила:

– Какие будут предложения?

– Если ты не возражаешь, я бы предложил где-нибудь посидеть. А то, если честно, я с утра ещё не завтракал. А когда я голоден, во мне просыпается зверь и я, начинаю становиться опасным для общества. В особенности для таких обаятельных девушек как ты.

– Ну что ж, если это так серьёзно и опасно, как ты говоришь, то придётся принимать решительные шаги по спасению общества от кровожадного и озверевшего психолога. Куда мы направимся? Только, пожалуйста, не в Макдоннальдс. Мне не очень-то нравиться ощущать себя курицей в инкубаторе, за конвеером массового потребления бигмаков и другой, механически приготовленной пищи.

– Хочется чего-нибудь для души или ты предпочитаешь национальную кухню? – спросил я у Лилии.

– Я не страдаю эпикурейскими комплексами и не отношу себя к числу гурманов, ценящих изысканную кухню. Мне больше нравятся места, где можно просто тихо и спокойно посидеть, не обременяя себя назойливым сервисом.

– Тогда я знаю, что нам подойдет. Только у меня есть одно условие.

– Это, какое же? – Лилия бросила на меня свой настороженный взгляд.

– Сегодня платить буду я. И никаких – каждый сам за себя.

Девушка насупилась и нахмурила брови. От этого она стала похожа на дикую амазонку, в момент принятия важного волевого решения. В её глазах сверкнул непокорный и необузданный огонёк. Было такое ощущение, что от этого решения зависела её личная свобода и независимость.

– Выполнение этого условия для тебя действительно так важно? спросила она.

– Важнее некуда. Это неотъемлемая часть моих жизненных принципов. Без которых я буду чувствовать себя неполноценным дополнением к твоей персоне. А мне бы этого не хотелось.

– Ну, хорошо. Я согласна, – её примирительная улыбка вселяла в меня уверенность в укреплении наших взаимоотношений. – Но не обольщайся. И помни, что мне было не просто принять такое решение. Я тоже придерживаюсь своих принципов и не терплю предрассудков по поводу того, что кто девушку кормит, тот её и танцует.

Я облегчённо вздохнул и ответил:

– Поверь, у меня и в мыслях такого не было. Я не так дурно воспитан, чтобы требовать от девушки компенсацию за материальные издержки на культурно-развлекательную программу. И вообще, разве я похож на похотливого ловеласа?

– Я этого не говорила. Просто это намёк на то, чтобы и ты был готов иногда поступиться своими принципами, если это будет необходимо.

А она, не так уж и проста.

Впрочем, я это понял уже вчера и сегодня, это только ещё раз подтверждает, что я не ошибся в своей оценке. И мне это было искренне приятно.

Конечно, Лилия не относилась к типу тургеневских девушек. Скромность, не входила в число её добродетелей. Но, она была разборчива и не вульгарна, кроме того, обладала хорошими чувствами такта и вкуса.

По поводу чувства вкуса, это не комплимент в мою сторону, так как я, никогда не относил себя к категории особенных и неповторимых людей. Просто мне было интересно наблюдать за тем, как она, искусно, шаг за шагом, тестировала и испытывала меня. Создавалось впечатление, что знание человеческой натуры, присуще ей больше, чем мне – практическому психологу.

С каждым разом я поражался её проницательности и интуиции.

О такой женщине можно было только мечтать. В ней было то, о чём, к сожалению, сегодня давно позабыли в погоне за сексапильностью и насаждённой веянием новых времён "раскрепощённостью".

За её приятной внешностью и подчёркнутой неприступностью, крылась пленительная и загадочная тайна. Никогда нельзя было предполагать, каким будет её последующий шаг, и чего от неё можно было бы ожидать в следующую минуту.

Она была непредсказуема. И это, интриговало и притягивало меня к ней с неописуемой силой. Время, проводимое с ней, пробуждало во мне интерес к жизни и побуждало меня к проявлению ответной благодарности за это.

– Я учту это на будущее, – пообещал я. – А теперь, предлагаю отправиться в одно тихое, и уютное заведение, где надеюсь, тебе должно понравиться, так как оно, соответствует всем, перечисленным тобой пожеланиям.

– И куда же? Если это не секрет? – спросила она.

– Это не секрет, но пусть это будет сюрпризом. К тому же, мне будет приятно хоть немного заинтриговать тебя.

– Тебе это почти удалось, – и опять эта лисья хитринка появилась в её глазах.

– Я польщён. Но, почему почти? – удивился я.

– Потому что я, определённо точно знаю, куда мы сейчас направимся.

В её открытой улыбке было столько понимания и уверенности, что я даже растерялся. Она сумела в доли секунды развеять мои мысли о благодарности за преподнесённый сюрприз. И я спросил её, с нотками недоверия в голосе:

– Ну и что это за место, по-твоему? Можешь угадать с трёх раз.

– Мне не потребуется трёх раз. Только я попрошу тебя быть со мной предельно честным. И если я, подчёркиваю это слово, не "УГАДАЮ", а "НАЗОВУ" тебе его, ты не будешь отпираться и признаешься, что это действительно так.

– Хорошо, – выпалил я, в тайне надеясь на то, что это очередная шутка или какой-нибудь трюк.

Зрачки глаз Лилии сузились. На мгновение по ним пробежала загадочная, туманная поволока. В следующую секунду они стремительно расширились, приковывая мой взгляд к себе, с уверенностью удава, гипнотизирующего кролика. И она сказала:

– Ты планировал пригласить меня в кафе "На театральной площади". Очень тихое, уютное заведение, с хорошей кухней и приятным обслуживанием. Ну, скажи ещё, что я не права?... И не надо делать такие круглые глаза, а то их уже становится видно за пределами оправы твоих очков.

Я действительно был поражён, так как думал, что мы действительно отправимся именно в это кафе.

– Ты что, умеешь читать чужие мысли? – спросил я, пытаясь взять себя в руки.

– Ты задаёшь очень много вопросов, – таинственно лукавым голосом, ответила она, улыбаясь. – А сам, в это время говоришь, что умираешь с голоду и готов выплеснуть это кровожадное чувство на беззащитных окружающих. Может, не будем подвергать их такой опасности и пойдём, пообедаем. А то, я сама начинаю уже, ощущать, что немного проголодалась.

– Но, в отличие от меня, ты не говорила, что можешь в такие моменты представлять опасность для общества, – я попытался отшутиться, чтобы развеять своё неловкое положение.

– А ты, хочешь это проверить?...

Мы рассмеялись и отправились по направлению к кафе.

Лёд и Пламень

Он бежал как затравленный зверь, спотыкаясь и падая, не разбирая пути. Времени на то чтобы обдумывать и выбирать спасительный маршрут катастрофически не оставалось.

Окружающий мир окрасился в самые страшные и отвратительные оттенки. Грязный, от уплотнившейся корки, горелой сажи, снег, вперивался обезумевшим взглядом в морозное небо, кое, где сохранившимися, девственно белыми островками. Пятна крови, жадно впитывались в него и клубились приторно мутным паром. На морозе кровь, стремительно превращалась из ярко алых лужиц, в застывающую, с рыхлыми комками грязновато-розовую кашу.

Всё пространство было испещрено, разинувшими пасти, взрывными воронками. Как только угарный дым начинал рассеиваться, они снова, настойчиво требовали новой пищи и новых кровавых жертвоприношений. С каждым новым взрывом, воронки выплёвывали град смертоносных осколков и словно в злобе ощеривали свои клыки.

Заиндевевшие трупы солдат, застыли в неестественных позах, покрытые слоем мерцающего и искрящегося в полумраке инея, который тут же превращался в ледяную корку. Погибшие напоминали, сброшенные ордами диких варваров со своих пьедесталов статуи, во времена падения Великой Римской Империи.

Мир погрузился во мрак и хаос, и ничто не напоминало о том, что сейчас был день.

Небо заволокло едким облаком чёрного дыма. Языки пламени, кровожадно вырывались из сотен глазниц разбитых окон домов и лизали, закопчённые стены разрушенных зданий. Это море огня пожирало всё на своём пути, окутывая пространство клубами отравленной гари.

Но, не это пугало его, бегущего впопыхах, укрывающегося от канонады и залпов орудий с обеих сторон этой адской бойни. Его терзал и разрывал на куски – обезумевший от всего этого и помутившийся разум.

Ощущение дикой беспомощности и фатальности этих адских событий.

Яростное жаркое пламя, вышедшее из-под контроля, грозило слизать и испепелить всё на своём пути. А трескучий надменный мороз, утверждал свою власть над миром, отнимая жизни своим ледяным дыханием. Он стегал плетьми из вьюг и позёмок и обрушивал шквалы снежной пурги и ветра.

Лёд и Пламень вели свои легионы, для того, чтобы снова в смертельном бою, доказать свою власть и могущество, насаждая новый порядок в этом несовершенном мире. Кульминация этого противостояния проходила здесь и теперь – Сталинград, зима 1943 года.

Фридрих фон Айнхольц был потомственным Хранителем древнего Знания и о войне, на которую он попал, вопреки своим взглядам и укоренившимся в династии убеждениям, имел достаточно глубокое представление.

Он отдавал себе отчёт в том, что события, развернувшиеся в это страшное время, имели далеко не политическую подоплёку. Миллионы ослеплённых ложными идеями людей, не осознавали, что являются лишь бессмысленными пешками в этой игре, которая развернулась между извечно воюющими между собой высшими силами.

На протяжении всего существующего мироздания, испокон веков, от его зарождения и до наших дней – эти силы отчаянно насаждают своё господство, с переменным успехом одерживая победу в этой не поддающейся человеческому пониманию борьбе.

В этой схватке роль миллионов отобранных жизней, будет выглядеть мельче песчинки, на бескрайнем просторе огромной пустыни.

Легионы сил Света и Тьмы бесконечным, потоком несутся на встречу друг другу, подминая под себя и рассеивая в пыль, противоборствующих между собой – пространство и время.

Поколения, эпохи, цивилизации – всё смешалось в этот единый поток, отражаясь в других мирах и измерениях.

В этой битве рождается и умирает, установленный ими закон и порядок.

Понимание этого, превращало барона в заложника этого места и времени. Изо всех сил, он пытался избежать своего участия в этой ужасной бойне. И как по иронии Судьбы, оказался в самом эпицентре адских событий. Он отчётливо представлял себе всю бессмысленность и неотвратимость происходящего жертвоприношения, и от этого испытывал неисчерпаемое сострадание к человеческим судьбам с обеих сторон этой страшной и ненасытной войны.

Он бежал, перекатываясь через сугробы, уворачиваясь от преследующих его пуль. Снег, попавший за шиворот, ссыпался под воротник адъютантского кителя и отказывался таять, касаясь закоченевшего тела, обжигая его леденящей болью.

Лёд и Пламень... как дико и страшно...

А, ужасней всего – отсутствие мыслей. Разум спал, отдаваясь на откуп слепому набору инстинктов. Самым сильным из них, был – стремлением к Жизни.

Выжить...

Жить...

И бороться со Смертью.

Оказавшись в кромешном и клокочущем Аду, Фридрих полностью утратил ориентацию. Он уже не понимал, куда и откуда он бежит. Оглушённый эхом, распускающихся фантасмагорическими цветками взрывов, он застыл с обезумевшим взглядом как затравленный волк. Всё смешалось в единый, бессмысленный хаос. Немцы... русские... не разберёшь. Отовсюду стреляют и рвутся снаряды.

Очень близко взметнулся столб грязи и пламени, и взрывная волна подхватила его как безвольную куклу и подбросила высоко вверх.

Он почувствовал, как от земли отрываются ноги, а за этим стремительно лёгкий полёт. Разрывающий барабанные перепонки грохот, настиг его уже в воздухе. Он пришёл с небольшим опозданием после вспышки, и явился прощальным аккордом, для тела, припечатанного со всего размаха к промёрзшей земле.

Погребальным салютом посыпались грязные комья, вместе с крошкой песка и осколочков льдинок.

А за ними, как праздничное конфетти, вереницей спускались стаи снежинок.

Дым, стелился над телом, облизываясь и ликуя, поглощая бессовестно эти стайки маленьких звёзд.

Боли не было.

Он лежал на спине и не чувствовал своего тела, припорошенный одеялом промёрзшей земли.

Окружающий мир превратился в сплошную иллюзию. Мысли успокоились, а эмоции и вовсе прекратили своё существование.

Наступил абсолютный покой...

Заволокшие небо, клубящиеся тучи из чёрной гари, прорезались лучами ярчайшего и ослепительного света.

Дым, рассеиваясь и растекаясь по сторонам, превращался в гигантскую, обретающую черты причудливой маски форму. Впитываемый светом, угарный туман, потерял свою угнетающую враждебность и растворился в ясных потоках, сверкающих золотом лучей.

Огромная, взирающая на Фридриха маска, превратилась в приятное женственное лицо, с развевающимися волосами. Тёплый взгляд с золотыми озёрами глаз, согревал и манил его с невероятной силой. В этом взгляде сливались в единое целое, страсть любви, глубина понимания женского сердца и присущая ей, материнская забота.

Он узнал её... и хотел протянуть, было руки... но, почувствовал, что не в силах даже пошевелиться.

Слёзы беспомощности навернулись на его глаза. Он хотел, но не мог ничего предпринять. И тогда, что есть сил на последнем дыхании, закричал:

– Марфа-а-а-а!!!.....

Лицо женщины озарила улыбка, и она собралась, уж было, ответить, как пространство прорезал пронзительный рёв самолёта, разрезая лицо пополам.

Поперёк на две части.

На прекрасном лице отразилось страдание.

Её рот раскрывался в беззвучном крике. Этот крик заглушал оглушительный рёв боевой воздушной эскадры.

Фридрих дёрнулся и с шумным вздохом, заглотнул полной грудью, порцию иссякшего после крика воздуха.

Он проснулся...

Осознание этого, пришло с затихающим рёвом уносящегося в даль, встречного поезда.

Беглый немец лежал в уютном купе пассажирского поезда, следующего по направлению к родному дому. Перепуганные пассажиры смотрели на него с нескрываемой озабоченностью и участием.

Почти два томительно долгих года, ему потребовалось на то, чтобы вновь ступить на землю родной Германии. Правда, многое пришлось переосмыслить и переоценить за это, казавшееся растянутым до бесконечности время.

Прибытие на Родину он относил, к своему долгу. Долгу перед семьёй и ушедшими в вечность предками. Хотя сердце, его, осталось в далёкой России на раскинувшихся просторах свободолюбивой и полудикой страны, утопающей в дремучих и не проходимых лесах. Там, где он ощутил этот вкус единения с нетронутой временем, истинной Силой. Отголоски её остались и здесь – в Европе, собираемые по крупицам и хранимые теми, кто был посвящён.

Но, как долго она ещё здесь сохранится? В то время, как там – в России, не смотря на стремления новой власти, скрыть её и перекроить мир по-новому, она продолжает жить, в сохранившейся девственной чистоте. И источник её так силён и неисчерпаем, что способен собой напоить бесконечное множество жизней и не иссякнуть на протяжении времён.

Только в чьих же руках суждено ему оказаться? И в какую сторону будет направлена эта Сила? Ведь имея такой потенциал, можно, как осчастливить весь мир, так и уничтожить его в одночасье.

Хочется верить, что пока этим Знанием ведают те, кто подобен знакомому ему Берендею, можно оставаться спокойным за будущее этого мира. Даже кровопролитная и ужасающая война, не смогла спровоцировать их к пробуждению Силы. Хотя холодный расчёт противоборствующих сторон, ставился именно на этот ответный шаг. Но Хранители выстояли, и мир не погиб, восстанавливая равновесие. И так будет и дальше, вовеки веков, пока Знание о Силе сохранено от ещё не совершенного человечества.

Не так много осталось мест на земле, где возможен доступ к источнику.

Но, ещё тяготило Фридриха чувство, которое он всеми силами старался спрятать в недра своего сознания. Мысли о Марфе не покидали его, с того самого дня, как они распрощались. Он боялся себе признаваться, что думал и помнил о ней, даже чаще, чем о Гретхен – супруге и матери своих детей.

Это не было чувством измены. В эти трудные времена, могли происходить вещи и более невероятные. Фридрих полностью почитал укоренившиеся в роду традиции, и являлся приверженцем прочных семейных и родовых отношений. Это было залогом здорового будущего.

Но, в душе он осознавал, как близки они с Марфой по духу и Силе, и это никак не давало ему покоя. Это чувство захватывало целиком, проникая во все уголки его существования. Вот уже больше года, с того момента как он больше её не видел, Фридрих ощущал щемящую боль в душе. Для него это было, как будто у него отняли, часть самого себя. Это чувство утраты, довлело над ним, предрекая, что это ещё не конец и настойчиво требовало решительных действий.

Вот и теперь, он боролся с собой, пряча мрачные мысли и пытался представить своё долгожданное возвращение домой. Он прокручивал в памяти снова и снова, все препятствия возникавшие на этом пути.

Два года...

Два долгих, томительных года, вымученных и выстраданных в бегах и отчаянной борьбе за выживание и обретённую свободу.

Где его только не носило?...

Россия, болотистая Белоруссия, где люди навечно прокляли ужас фашистского изуверства, памятью заживо спаленных деревень. Одно упоминание на немецкий акцент, чуть не стоило ему жизни. Гонимый, полуживой, умирающий с голоду, барон добрался до песчаной Прибалтики. Люди здесь не смотря на кажущуюся надменность и чопорность, были более демократичны. Но, страх местного населения перед новым режимом, не позволял в полной мере рассчитывать на поддержку с их стороны.

Так Айнхольц оказался среди лесных братьев, по рекомендации одного из подпольщиков. Нельзя сказать, чтобы он одобрял те зверства, которые они творили в ответ на насилие со стороны властей. Но, что ему оставалось делать. Он и здесь был чужим, отказавшись участвовать в боевых и карательных операциях. Чтобы избежать подозрений в отношении шпионажа, ему пришлось оставлять и это, с таким трудом появившееся убежище. Но, по оставшимся у него от знакомства с подпольем, поддельным документам, беглому немцу удалось устроиться на рыболовецкое судно, где он начал осваивать новую профессию моряка.

Через пол года, счастье ему улыбнулось, барон сошёлся с контрабандистами и за все имеющиеся у него сбережения, они помогли ему в трюме торгового судна попасть в независимую от Советского Союза Финляндию. Месяцы скитаний по этой стране, пролетели почти незаметно.

Обратившись в посольство Германии, Фридрих ожидал утомительного процесса проверок и бюрократической волокиты. Правда, в самом начале он чуть не угодил в тюрьму как нацистский преступник. Но когда, выяснилось, что он был адъютантом при штабе и не имел отношения к боевым операциям, его отпустили. Так как, даже тех, кто подобно ему искупил свою вину на трудовых работах в России, уже как год назад, отправили эшелонами обратно домой в Германию, оставляя лишь тех, кто участвовал в карательных операциях и других преступлениях, нарушающих законы военного времени.

Это известие потрясло его до глубины души. Значит, он мог спокойно оставаться на лагерных работах, ожидая, через несколько месяцев, отправки домой, как и все остальные военнопленные.

А вместо этого, он совершил побег, прибавляя новые трудности к своей и без того не лёгкой жизни. И что самое страшное – барон подверг унизительным репрессиям ни в чём неповинных людей, помогающих ему в этом.

Чувство вины за арест приютившей и выходившей его Марфы, не покидало его весь оставшийся путь по дороге назад в Германию.

И вот он подъезжает к родной маленькой станции. На перроне стоит станционный смотритель, в униформе и с железнодорожным жезлом в руке. Идеальный немецкий порядок, радует глаз, начищенными до блеска медными дверными ручками, и аккуратно с любовью, выкрашенными стенами станции.

Среди встречающих Фридрих фон Айнхольц не увидел ни одного знакомого лица. Да и самих встречающих здесь было не особенно-то и много. Городок был небольшим, и народ в нём жил своей размеренной жизнью, не утруждая себя частыми разъездами по железной дороге.

Подняв воротник, поношенного, мятого, пальто, и кутая в него небритое лицо, от весеннего холодного ветра, он спрыгнул с подножки поезда. Забросив за спину котомку, с нехитрыми своими пожитками, барон уверенно зашагал по родным и уже заметно изменившимся за это время улицам, на встречу со своим счастьем.

Свалка

Густое облако выхлопных газов вырвалось из раскалённой трубы, дополняя и без того удушливую атмосферу разросшейся несанкционированной свалки, возле пригородного дачного посёлка. Горы гниющих и прелых отходов, в перемешку с обрывками пластиковых мешков и тепличной плёнки, отравляли пейзаж кисло прелым с плесенью запахом. Кое-где дотлевали остатки костров, дыша перегаром горелой резины и жжёного мусора. В сочетании с невыносимой жарой и противно назойливым хором, жужжащих раскормленных мух, которые тучей роились в этой смрадной клоаке – впечатление было преомерзительнейшим.

Обливающийся липким потом водитель, чертыхался и сыпал напропалую отборной площадной бранью, пытаясь вырулить из жирной грязной колеи, оклеенный рекламными заставками автофургон. Колёса безнадёжно буксовали, вышвыривая на растрескавшуюся от засухи обочину ошмётки буро-зелёной гнили.

– ... твою мать, и какому же мудаку взбрело в голову взять этот грёбаный заказ. На следующий раз пускай сами развозят бл..ди...

После очередной попытки измученная Газель протестующе фыркнула и обречённо застыла на месте.

Выходить из грузовичка не хотелось. Сверкающий яркими наклейками "Свежие мясопродукты", он казался комфортным укрытием от царящего вокруг зловонного хаоса. Но нужно было что-то предпринимать, не куковать же здесь целый день, загруженному под завязку мясными отходами.

– И как назло ни одной машины поблизости...

С досадой плюнул водитель.

Это был кряжистый лет сорока пяти крепыш, с одутловатым пивным животиком. Красная лоснящаяся посреди коротких седых волос лысина, покрывалась обильной испариной, несмотря на то, что он беспрестанно вытирал её грязным платком.