И невозможное вожможно

Текст добавлен: 14 сентября 2016, 23:01

Текст книги "И невозможное вожможно"

Автор книги: Валерий Завьялов

Жанры:

Детская проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Назад к карточке книги

Глава 3

После двухмесячного перерыва я возвратился на работу. Радостно было вновь увидеть мраморные колонны и знакомые лица. Но что это?.. Почему у служебного входа так много народу? А вот и Федор Андреевич.

– Федор Андреевич, почему народ?

– Нашего директора Павла Михайловича Богачева хоронят.

– Хоронят?.. Павла Михайловича?..

– Инфаркт...– добавил он.

Держась за руки, мы с трудом пробираемся через толпу. Доносятся слова:

– Человек с большой буквы был...

«Был»... Как странно слышать это о жизнерадостном человеке. Теперь о нем говорят, употребляя это проклятое «был». Трудно стало дышать: передо мной портрет, окаймленный траурной рамкой...

Да, Павла Михайловича больше нет.

В зале стоит гроб с телом бывшего директора Ленинской библиотеки. В коридоре те, кто желает встать в почетный караул.

– Разрешите, и я встану,– обратился я к разводящему.

– Вставай...

И вот я в числе других сотрудников стою и вглядываюсь в спокойное застывшее лицо. Кажется, он просто задумался. И только траурная музыка и многочисленные венки напоминают: нет больше Павла Михайловича Богачева. Я бросаю долгий прощальный взгляд на Павла Михайловича и, уступая место смене, с влажными глазами покидаю зал.

Вскоре принес я свою рукопись Юрию Ивановичу Зубрицкому. Он поручил мне эту работу, а следовательно, посоветует, что делать дальше.

Юрий Иванович перелистал рукопись и, побарабанив по столу пальцами, сказал:

– Я не библиограф, и мне трудно судить.

– Вы же мне подсказали эту тему.

– Я выполнял приказ начальства,– ответил Зубрицкий.

«Может, рискнуть к новому директору обратиться?– подумал я.– Да нет. Он меня не знает. Но что же тут плохого? К нему же обратится его сотрудник, коммунист. Лучше, пожалуй, начать с парткома».

Секретарь парткома Анна Николаевна Ефимова представила меня новому директору, и моя давняя мечта сбылась – я стал сотрудником справочно-библиографического отдела.

– Вот письмо с Полтавщины,– сразу перешел к делу руководитель группы историков Андрей Николаевич Горяинов.– В нем говорится, что в годы войны потерян аттестат зрелости, Архивы сгорели, нет никаких следов. Автор письма отлично окончил школу и, по его словам, видел свою фотографию на странице районной газеты. Надо полистать комплект...

– Это могло быть только после 20 июня,– заметил я.

– Почему вы так думаете?

– Очень просто. До 20 июня сдаются экзамены.

– Верно.

Вот уже месяц, как я работаю в этом отделе. Выполнил около полутора десятка справок. Передо мной письмо из Ялты от местного журналиста Виктора Прокофьевича Горбуленко. Просит разыскать приветствие Николая Островского студентам Харьковского газетного техникума в связи с его пятилетием и присвоением ему имени Н. Островского. Автор письма помнит, что оно было произнесено по радио и опубликовано в многотиражке «Кадры печати» в конце 1935 – начале 1936 годов.

Листаю пожелтевшие страницы студенческой многотиражки. Просмотрел весь 1935 и 1936 годы, а приветствия так и не нашел. Доложил Горяинову.

– Так и ответьте читателю,– посоветовал он.

– Но ведь человеку нужно... Как же отказать?.. Может, все-таки еще поискать?

– Где?– Горяинов посмотрел на меня в упор,– Единственное, что еще можно сделать,– это обратиться в музей Островского,– подсказал Андрей Николаевич и, помолчав, заметил: – Хотя, вероятно, автор письма обращался в музей.

Еду в музей Островского.

...Павка Корчагин! Кто может равнодушно произносить это имя? Я поднимаюсь по лестнице. Сердце тревожно бьется, будто и в самом деле предстоит встреча с живым Островским.

Мне повезло. В этот день экскурсию вела Раиса Порфирьевна, жена писателя. «Неужели это Тая?» – думал я, глядя на волевую, энергичную женщину. Именно такая должна была стоять рядом с этим мужественным человеком. После лекции я познакомился с Раисой Порфирьевной. Вместе с ней заходим к директору музея Виктору Павловичу Попову.

– Горбуленко к нам обращался,– сказал он.– Но никаких следов этой публикации нам найти не удалось.

– Я почему-то уверена, что именно вы ее найдете,– сказала мне на прощание Раиса Порфирьевна.

И я снова листаю пожелтевшие страницы студенческой многотиражки «Кадры печати» за 1935—1936 годы. Вот юбилейный номер пятилетия техникума, а приветствия нет! Придется писать отказ.

«Схожу еще к Еве Карловне Тинарт,– мелькнула мысль.– Она что-нибудь придумает».

Ева Карловна многие дни своей юности провела в царских тюрьмах и ссылках. Участник Октябрьской революции. Впрочем, о ее героическом прошлом мало кто знал, потому что о себе она никогда не рассказывала. Было известно только, что она персональный пенсионер союзного значения. В библиотеке Тинарт работала в общем зале. С ней я познакомился, когда был еще студентом. Бывало, придешь в читальный зал, а мест свободных нет. Ева Карловна обязательно раздобудет стул и пристроит меня. Я уже не говорю о ее участии в моей судьбе.

Сейчас я шел к ней с надеждой, что она подскажет выход.

Прочитав письмо, Ева Карловна сказала, как бы размышляя вслух: «А что, если речь опубликовали не в те годы, а после смерти писателя?»

И опять сижу за подшивками «Кадров печати». Теперь уже за все годы. Приветствие найдено. Оно опубликовано в 1937 году: «Мои милые, молодые товарищи – студенты техникума моего имени. Я сейчас полон желания к жизни, труду, творчеству...»

В тот же день о своей находке я сообщил в Ялту Горбуленко и в музей Островского.

Мне дали письмо читателя, который интересовался первой публикацией рассказа Бориса Полевого «Галифе защитного цвета». В нашей справочной картотеке этого произведения не оказалось, и я решил пойти в «Юность» к Борису Полевому.

Впервые я увидел его в Ленинской библиотеке на читательской конференции. Хотел было подойти к нему и сказать что-то теплое в благодарность за «Повесть о настоящем человеке». Ведь герой его книги всегда оказывался рядом, когда мне было трудно. Но где взять слова, чтобы писатель понял мое состояние? Таких слов я не нашел и не поддался искушению. Ну а теперь у меня ведь деловой разговор с ним предстоит. Пойду!

В приемную стремительно вошел Полевой. Увидев меня, он замедлил шаги.

– Этот товарищ вас дожидается,– доложила секретарша.

– Прошу...

Полевой открыл дверь кабинета и жестом гостеприимного хозяина пригласил войти.

– Чем могу быть полезен?– спросил он, пристально разглядывая меня, вероятно стараясь угадать, зачем мог пожаловать этот странный посетитель.

– Ищу один из первых ваших рассказов «Галифе защитного цвета».

– Зачем он вам понадобился?– усмехнулся писатель.

– Я работаю в Библиотеке имени Ленина. К нам пришел запрос от читателя. Все перерыл, а рассказа ни в одном сборнике не нашел.

– Вы этого рассказа нигде и не найдете. Он был опубликован в «Калининской правде», а когда – не помню.

– Значит, придется смотреть газету за несколько лет.

– Зачем такой труд? Из-за одного слабого рассказа!..

– Но там ведь и другие ваши вещи печатались. Для библиографии пригодится.

– Да... а с «Калининской правдой» у меня связано много светлых воспоминаний. Именно там писал я о первых своих героях.

– А знаете, Борис Николаевич, я нашел героиню «Повести о настоящем человеке»!– сказал я и показал фотографию Маресьева с медсестрой Гаевской.– Живет она в Звенигороде на тихой зеленой улочке. Давно на пенсии. У нее седые волосы, но годы не смогли потушить молодого блеска ее добрых глаз. Она не любит рассказывать о себе. В Звенигороде никто не знал, что в войну она выхаживала в госпитале Маресьева. Ведь об этом разведал местный журналист Станислав Ерин и рассказал в одном из номеров журнала «Медицинская сестра».

– Наш брат журналист кого угодно разыщет, до всего докопается,– улыбнулся Полевой и просил продолжать.

– В сорок первом году она работала старшей сестрой в Сокольниках, в Центральном госпитале. В начале войны в госпиталь с фронта прибывало много молодых летчиков. Не всем из них было суждено снова расправить крылья. Об Алексее Маресьеве она рассказывала:

«Положили его к нам в палату для выздоравливающих зимой 1942 года. Ему ампутировали ноги. Когда ни придешь в палату – днем ли, ночью,– лежит и молчит и в одну точку смотрит. Сердце у меня щемит от жалости. Подойду, спрошу: «Алеша, может, поел бы чего?» Не отвечает. Однажды утром вошла в палату, гляжу, ожил мой Алеша, повеселел, а в обед добавки попросил. Потом уж узнала: комиссар из хирургического прислал ему журнал, а там статья о летчике, который без ноги летал. С тех пор Алексея словно подменили».

– Словом было все так, как вы описали в своей повести. Между прочим, Гаевская показала мне и письма Маресьева к ней. В одном из них я прочитал: «Уважаемая Ефросинья Филипповна, я очень рад за Вас, что, уйдя на заслуженный отдых, Вы продолжаете быть полезным человеком для общества. Все, кому пришлось быть в госпитале, помнят скромных тружениц в белых халатах. Сердечное спасибо Вам за этот благородный и самоотверженный труд, Высылая Вам на память свою фотографию, желаю Вам здоровья и всего лучшего в жизни. Ваш Алексей Маресьев».

– Интересно,– оживился Полевой.– А что вы еще знаете о ней?

– Она и сейчас трудится в Звенигородской больнице акушеркой, на общественных началах. Ее умелые, понятливые руки ловко делают привычное дело, помогают маленьким людям увидеть свет мирного дня.

Зашла секретарь и напомнила редактору о предстоящей встрече с иностранным писателем.

– Он уже выехал.

– Спасибо,– поблагодарил Полевой.– Когда будет верстка повести Владислава Титова, покажите мне ее.– А мне пояснил: – Сейчас у нас в «Юности» готовится к печати повесть «Всем смертям назло», написанная зубами. Ее автор Владислав Титов.

Полевой оживился, стал было рассказывать содержание повести, но в это время вновь вошла секретарша и доложила, что пришел иностранный писатель. Интересная беседа была прервана.

Глава 4

Вот уже второй год мы встречаемся с Лидой, и с каждой встречей веселая, никогда не унывающая девушка становится мне все дороже.

Однажды вечером, встретившись у памятника Пушкину, я крепко сжал ее руку.

– Осторожно, я же у тебя хрустальная,– напомнила девушка мои же слова.

В эту минуту у меня было к ней столько нежности, что я, поборов робость, признался:

– Лида, я тебя очень люблю... Будь моей женой… Только не смейся, пожалуйста. Ну что ты молчишь?

– Не думала, что ты такой храбрый. А как мы жить с тобой будем?

– Как все,– ответил я.

На другой день мы пришли в загс подавать заявление.

А сегодня наша свадьба. В сопровождении друзей мы отправились заключать союз на большую любовь и дружбу.

Ну вот, дорогой друг-читатель, на этом я и закончу свою исповедь. Но жизнь продолжается, и тебе, возможно, хотелось бы знать о дальнейшей судьбе героев записок.

Первая моя учительница Александра Ивановна Максимова на пенсии. Ушедший на заслуженный отдых Владимир Сергеевич Морошкин и теперь отдает весь досуг своему любимому краеведению.

Одноклассники мои Костя Макаров и Вася Агафонов закончили институты и работают в Подмосковье.

Наташа учительствует в Калининской области.

Миша Синельников, который советовал мне отправить трусость «бандеролью» домой, окончил библиотечный институт и в настоящее время член редколлегии журнала «Литературное обозрение».

Супруги Зверевы по-прежнему трудятся в доме отдыха «Связист». Выпестованный ими маленький кружок перерос в народный цирк. С мастерством самодеятельных артистов познакомились зрители ГДР, Венгрии, Чехословакии и Финляндии.

Федор Андреевич Колосов стал педагогом и помогал мне в работе над этой книгой.

Доктор Чернышев теперь работает в одной из поликлиник Академии наук СССР, а для моей семьи он безотказный врач и верный друг.

Сбылась мечта Петра Будникова: он художник Курганского Дома культуры. Недавно прислал приглашение на персональную выставку.

Вера Яковлевна Прохорова по-прежнему в 1-м медицинском институте имени Сеченова, я до сих пор поддерживаю с ней связь. Там иногда встречаю Ипполитыча. Его многолетние занятия лечебной физкультурой сделали свое дело: от парализации остался едва заметный след. Да и я сам чувствую ее чудодейственную силу.

Я часто смотрю на фотографию нашего институтского выпуска. Где-то теперь мои друзья-однокурсники?..

А теперь позвольте еще рассказать о том, как увидели свет эти записки.

Я начал писать их еще по совету Владимира Сергеевича Морошкина. Он и был их первым читателем. Побывали они в редакциях журналов, в издательствах, и везде один ответ: материал интересный, но сырой, не хватает литературного умения. Нужен, как выразились в одном издательстве, хороший помощник.

Зашел я как-то к Виктору Павловичу Попову. После найденной речи Н. Островского я сблизился с дружным коллективом музея.

Виктор Павлович познакомился с отзывами издателей (рукопись он читал раньше), подумал и сказал:

– Будем просить Марка Колосова помочь.

– А он согласится?– с надеждой спросил я.

– В положительном ответе не сомневаюсь,– уверенно ответил Попов.

Вскоре я встретился с Марком Колосовым. Он сыграл такую же роль в моей литературной судьбе, какую сыграли в моей жизни Александра Ивановна Максимова и Владимир Сергеевич Морошкин.

А если, прочитав эти страницы, ты, дорогой читатель, захочешь сделать что-то хорошее людям, значит, их и мой труд не пропал даром.