Текст книги "И невозможное вожможно"

Автор книги: Валерий Завьялов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Часть II
Вступаю в жизнь

Глава 1

Поезд приближался к платформе Левобережная. Я стоял в тамбуре и глядел на зеленую стену леса, бегущего мимо.

Сойдя с платформы, по асфальтированной дорожке направился к институту. Чемодан был тяжелый, и мне часто приходилось останавливаться. Мимо быстрыми шагами шли юноши и девушки тоже с чемоданами. «Наверное, как и я, поступающие».

– Дай чемодан поднесу,– послышался сзади меня голос.

Обернувшись, увидел смуглого невысокого парня.

– Спасибо, спасибо, я сам... На какой факультет поступаешь?– спросил я.

– На библиотечный... А ты?

– Тоже.

– Тебе что? Ты здоровый. А меня, наверно, не примут...

– Трусость отошли домой заказной бандеролью. Кстати, почта находится за углом!– усмехнувшись, сказал парень и подхватил мой чемодан.– Тебя как звать?

– Валерий Завьялов.

– А меня Михаил Синельников.

Только что закончилась консультация по литературе. Зал шумит. Гадают, какие темы предложат на экзамене.

– Гоголь будет обязательно!

– Нет, Гоголь был в прошлом году. Будет Салтыков-Щедрин.

А я думаю о своих нерешенных проблемах. К вступительным экзаменам готовился все лето. Со мной занимался Петр Васильевич Нечаев, один из старейших преподавателей Звенигорода. Пожалуй, нет такого человека в нашем городе, который бы не знал этого неутомимого труженика. Он помогал молодым учителям, работникам редакции районной газеты, всем, кто любит русский язык и литературу. Даже в выходной день в доме Нечаевых всегда был народ. Петр Васильевич вел занятия в маленькой комнате, заставленной книжными стеллажами. Когда ему предлагали деньги, для него это было оскорблением.

– У нас, в Звенигороде, издавна поставлено так!– отвечал он.– Антон Павлович Чехов оказывал больным помощь без всякого гонорара...

Работая инспектором в роно, он часто приходил в нашу школу, выступал с лекциями перед старшеклассниками. На одной лекции я с ним и познакомился.

Невысокий сутулый старичок в толстовке, наглухо застегнутой на все пуговицы, увлеченно рассказывал о гражданской лирике Пушкина, цитируя наизусть строки гениального поэта.

И теперь, сидя в аудитории, я старался вспомнить советы Петра Васильевича, которые он давал накануне отъезда в институт. И еще одно меня тревожило: как буду писать сочинение. Уложусь ли в отведенное время и, самое главное, поймет ли мой почерк экзаменатор?

– Ну, ты как, Валерий, готов к бою?– услышал я голос Михаила.

– Не совсем.

– А что такое?

– Я же пишу карандашом.

– Ну и что же?

– Как что? Экзаменатор не будет проверять мою работу.

– Положеньице!– нахмурился Михаил.– Слушай-ка, а ты говорил с председателем приемной комиссии?

– Да что ты?– испуганно воскликнул я.– Мне же сразу вернут документы!

– А если возвратят непроверенное сочинение?– возразил Михаил.– Надо идти! Конкурс конкурсом, но должна же быть еще и человечность.

Он взял меня за руку, и мы вышли из аудитории. Председатель комиссии Вера Илларионовна выслушала нас.

– Пером вы писать не можете? А в школе как писали?

– Карандашом,– ответил я.

– А шариковую ручку достать не удалось?

– Нет.

– Попробуйте моей,– предложила она и пододвинула лист бумаги. Я написал несколько слов.

– Видите, получается лучше. Значит, вам надо писать именно такой ручкой.

Наступил день устного экзамена по литературе... Набравшись храбрости, я вошел в аудиторию. Экзаменатор, полный мужчина с пышными усами пшеничного цвета, спросил мою фамилию и, найдя ее в списках экзаменующихся, удивленно посмотрел на меня.

– Странно, почему я вам за сочинение оценку не поставил.

«Ну вот и случилось то, чего я больше всего боялся... Что же теперь?..»

Голос экзаменатора прервал мои размышления.

– Все ясно... Просто я не разобрал некоторые слова. Это что написано?

– И...

– Правильно, а это?

– Ц…

– Значит, в сочинении вами допущена одна орфографическая ошибка и две синтаксических. По содержанию замечаний нет. Ставлю вам четыре. Ну а теперь побеседуем. Какой у вас номер билета?

– Двадцатый...

– Прошу...

– Образ Павла Корчагина...

Вступительные экзамены остались позади. Итог? Две пятерки и две четверки. Всего 18 баллов. Сегодня узнаю, принят ли. Пробрался к спискам и... не нашел своей фамилии. Что теперь делать? Направился в приемную комиссию.

– Вера Илларионовна, я не прошел по конкурсу?

– К сожалению... Проходной балл у нас 19...

– Но для меня это катастрофа.

– Зачем вы так? Разве только одному вам не повезло?– стала успокаивать меня Вера Илларионовна.– Я ничем не могу вам помочь. Сходите к директору. Может быть, он сделает вам исключение...

– Ох, это мне «в порядке исключения»!– вздохнув, проговорил я и к директору не пошел.

Вернувшись из института, я несколько дней не находил себе места. Зашел к Морошкину, но его не было дома. В приколотой к двери записке значилось, что он на неделю отлучился из города.

«Кому же рассказать о своей беде?– вздохнул я.– Пойду-ка в школу, кого-нибудь да застану».

Вспомнились школьные дни. Однажды на уроке литературы Анна Кузьминична Денисова подошла к доске и написала тему классного сочинения: «Кем я хочу быть».

«Кем я хочу быть?» – попробуй ответь на этот вопрос! Я оглядываю класс. Все сосредоточенно работают. А я вспоминаю скошенное поле, где мои сверстники собирают колосья, а я отстал от них. «Такого пустяка не смог сделать... О какой же профессии может идти речь...» – так я и написал тогда в своем сочинении.

А на другой день встретил Морошкина. Он шел рядом с незнакомым мне молодым мужчиной.

– Почему так плохо написал сочинение?– строго спросил меня учитель, останавливаясь. Его спутник тоже остановился и внимательно посмотрел на меня.

– Я написал правду... Какая профессия мне по силам?

– Библиотечная!– уверенно ответил Владимир Сергеевич, словно ждал этого вопроса и, не дав мне опомниться, продолжал: – Представь себе, Валерий! В твоем распоряжении тысячи книг, и ты делишься этим богатством с другими. Люди будут обращаться к тебе за советом. Большое счастье, когда ты нужен людям.

– Но у меня же невнятная речь!– воскликнул я с отчаяньем.

– Библиотечная работа – это не только выдача книг,– вмешался в разговор спутник Морошкина, поправляя жесткие, непослушные волосы.

– Видите, Рувим Ефимович, какого молодца я вам передаю, уходя на пенсию, попробуй переубеди его!– улыбнувшись, сказал Морошкин, обернулся ко мне и представил: – Рувим Ефимович Фаликман, ваш новый классный руководитель. Он же и историю будет вам преподавать.

– Самое главное – не надо падать духом,– сказал новый учитель.

Так в мою жизнь вошел еще один человек, с которым мне теперь хотелось поделиться своим горем.

В учительской я застал всех своих учителей.

–А вот и еще один студент пришел!– воскликнул Рувим Ефимович.– Ну докладывай.

Молча я опустился на стул и рассказал о своей неудаче. В учительской некоторое время было тихо.

– Ну что же, Валерий! Не повезло в этом году, в будущем повезет!– нарушил молчание Фаликман.

– Может быть, кому-нибудь из нас съездить в институт?– поразмыслив, предложила Анна Кузьминична и обратилась к Фаликману: – Возьмите-ка на себя это дело.

Тот согласился.

На следующий день мы побывали на приеме у директора института.

Он пристально посмотрел на Фаликмана и с усмешкой спросил:

– Сын, конечно, у вас самый одаренный?.. И его обязательно нужно принять!

– Это мой ученик,– ответил Рувим Ефимович.– Я и все учителя Звенигородской средней школы просим вас принять Завьялова. Из письма вам многое станет ясно.– И Фаликман подал директору несколько листов в клеточку, исписанных знакомым морошкинским почерком.

– Почему вы думаете, что ваш питомец сможет работать в библиотеке?– прочитав письмо, спросил директор института.

– А где, как не в библиотеке, может найти себя человек в его положении?– ответил вопросом на вопрос Фаликман.

– Резонно,– согласился директор.– Ну вот что... Поезжайте в Комитет по делам культурно-просветительных учреждений. Разыщите Илью Марковича Цареградского. Он что-нибудь придумает.– Директор помолчал и обратился ко мне: – Только поезжайте один. Так лучше будет...

Илья Маркович Цареградский, которому в молодости выпало счастье работать под руководством Надежды Константиновны Крупской, оказался энергичным, подвижным человеком. Сквозь очки на меня смотрели внимательные глаза. Он попросил подробно рассказать о себе.

Цареградский слушал, постукивая карандашом по столу. Мне показалось, что он не разбирает мою речь. Я замолчал.

– Продолжайте,– тихо попросил он,– Значит, Александра Ивановна Максимова взялась вас учить с такими физическими недостатками?

– Да...

– Ну, вы прямо молодец. Преодолеть такое...

– И оказаться у разбитого корыта,– горько усмехнулся я.

– Выше голову, юноша!– ободряюще сказал Цареградский.– Что-нибудь придумаем!– Он встал и прошелся по кабинету. Вид у него был озабоченный.– С институтом можно сладить. Дадим указание принять вас на заочное отделение...

– А можно?– воскликнул я.

– Попытаемся!– пообещал Цареградский.– Но сможете ли вы заочно окончить институт? Трудно заочно учиться!..

– Я попробую...

– Ладно, дерзайте,– сказал Цареградский и вышел из кабинета.

Не знаю, сколько времени я сидел один. Столько вспомнилось в эти минуты! То мысленно переносился я в далекое Константинове, когда, стоя у приоткрытой двери класса, я с завистью смотрел, как учились другие. То перед глазами вставали занятия с Александрой Ивановной и Михаилом Савватьевичем.

Вернулся Цареградский.

– Все в порядке. Поезжайте в институт. Вас оформят на заочное отделение. Да, еще один совет: если в городе представится случай поступить на работу хотя бы в маленькую библиотеку, не упускайте его...

И случай такой представился.

В библиотеке артели инвалидов «Волга» освободилось место библиотекаря.

– Зарплата у нас небольшая,– предупредил меня председатель артели, оформляя документы,– да и работать придется через день по два-три часа... Присмотритесь, может быть, вам и понравится у нас.

– Для меня самое главное доказать, что я смогу работать.

– Добро,– кивнул председатель и встал, давая понять, что время тратить зря не следует. Он понимал людей с полуслова. Вероятно, в этом ему помогала многолетняя политработа в армии. Год назад он ушел в отставку в звании полковника.

И вот я среди книг. Пушкин, Гоголь, Фадеев, Шолохов и многие другие знакомые и незнакомые авторы ждали своих читателей. Так прошло часа два, может быть, три; в библиотеку никто не приходил.

«Рабочий день на исходе, и ни одного читателя»,– с досадой думал я, продолжая рыться в книгах. Отобрав несколько десятков интересных произведений, я решил отправиться по цехам.

Токарный цех, куда я зашел в первую очередь, встретил меня дружным однотонным гулом работающих станков.

Я остановился у одного станка и несколько минут наблюдал за работой горбатого парня, завидуя и восхищаясь ловкостью его рук. На моих глазах обыкновенная березовая чурка превращалась в шахматную фигуру. «Мне бы такие руки, стоял бы я сейчас у станка и вот так же превращал деревянную чурку в шахматного коня»,– мелькнула мысль.

Ко мне подошел начальник цеха.

– Библиотекарь? Очень хорошо. Располагайтесь вон на том столе. Сейчас будет перерыв.

Едва я успел разложить принесенные книги, начался перекур.

Стряхивая с себя стружки, к столу подходили токари и просматривали книги. Только тот парень, кем я восхищался, стоял в стороне и курил. Я подошел к нему.

– А вы, может быть, возьмете что-нибудь почитать?

– «Как закалялась сталь», что ли?– с усмешкой спросил он – Это я уже читал.

– Прочти еще раз,– вступил в разговор пожилой токарь.– Когда же ты, наконец, человеком станешь, Жуков Иван?

– А что девать, Кондратьич? Такая уж у инвалидов судьба.

– Посмотри на него,– Кондратьич показал в мою сторону.– Тяжелее тебя болен, а в институт поступил.

– Мне и семилетки хватит. В театральный институт все равно не поступлю...– Жуков сделал несколько затяжек и, выпустив табачный дым, продолжал: – В Доме культуры хотел в драмкружке заниматься... Не приняли... Инвалиды нигде не нужны.– Махнув рукой, он направился к своему станку.

«Неправда! Сильные духом везде дорогу пробьют»,– хотел возразить я, но сдержался, решив поближе познакомиться с Жуковым и тогда вернуться к этому разговору.

Поднимаясь по лестнице в швейный цех, я остановился и прислушался. Девушки пели так, для себя, и среди общего хора выделялись сочные красивые голоса. Песня оборвалась, когда я вошел в цех.

– А вот и кавалер пришел,– шутя заметила высокая девушка.– Что же ты стоишь? Растерялся? Не бойся, не укусим!

Все засмеялись.

– Девушки,– сказал я, с трудом сдерживая волнение,– а почему бы нам не организовать хор?

– Пробовали,– послышался ответ.– Да нет руководителя...

– А если еще попробовать?

– Не верим мы в эту затею!..

«Где взять руководителя?» – размышлял я по дороге домой. Зашел посоветоваться к Морошкину.

Он встретил меня радушно. За чаем расспрашивал о первых шагах на библиотечном поприще. И я рассказал ему о мечте горбатого токаря и о девичьих грустных песнях.

– Хорошо, Валерий, что тебя волнуют Судьбы других. Плохо, когда человек теряет веру в свои силы. Ты, Валерий, оказался сильнее своей судьбы! И теперь работаешь среди людей, обиженных судьбой. Настала и твоя очередь вступить в армию исцелителей человеческих душ. Нелегкое это дело. Но тебе ли бояться трудностей? Так вот, Валерий,– продолжал Морошкин,– иди в дом отдыха «Связист», . живут там Вера Максимовна и Виктор Александрович Зверевы. Они помогут тебе организовать художественную самодеятельность. Я записку Зверевым напишу...

Глава 2

Меня вызвали в институт на первую экзаменационную сессию. В канцелярии заочного отделения толпились студенты. Со всех уголков Советского Союза съехались они сюда. За плечами у них годы войны и многолетняя работа в библиотеках. Сейчас возрасты и ранги смешались в одно понятие – студент-заочник.

– Вас поселят в комнате № 17,– сказал мне методист, вручая зеленую зачетную книжку и направление в общежитие.

– В одной комнате будем жить,– услышал я чей-то голос. Обернулся и увидел худощавого человека с узким подбородком.– Подождите меня. Вместе пойдем. А вот и наша резиденция,– указал мой спутник на одну из дверей студенческого общежития.– Да там уже кто-то живет!

Нас встретил загорелый мужчина с непослушным чубом и шрамом на левой щеке. На своей тумбочке он укладывал потрепанные тетради.

– Дома я мало успел сделать, В сельской местности вообще время не замечаешь,– проговорил он.– Работать и учиться трудно.

Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату вошла подвижная молодая женщина. Мы с удивлением смотрели на непрошеную гостью. А она, угадав наши мысли, представилась:

– Женя Минаева, староста первого курса. Прошу всех назвать фамилию, имя и отчество, должность.

– Иванов Николай Николаевич... заведующий сельской библиотекой,– откликнулся наш сосед по комнате.

– Кто же это вас так разукрасил?– кивнув на шрам, поинтересовалась Женя.

– Во время войны с немецкой овчаркой «поцеловался»,– усмехнулся Иванов,

А того, с кем я пришел, звали Алексеем Ильичом Ермиловым. Жил он в Мелитополе и работал директором библиотеки педагогического института.

– Так вот, мальчики,– записав эти сведения в тетрадь, сказала Женя.– На лекции не опаздывать... Ну и вообще будьте умниками! Ладно?

– Постараемся!– весело за всех ответил Ермилов.

Курс истории КПСС читал нам профессор Толоконский. Был он высокий, подтянутый. Говорил просто. Иногда рассказывал о событиях, s которых сам принимал участие.

На экзамене студенты успокаивали друг друга:

– Дядька мировой. Сдать можно!

Настала моя очередь. Профессор пригласил сесть.

– Прочитал я вашу контрольную работу.

– И ничего не поняли?– тихо спросил я.

– Нет, разобрал. Правда, времени пришлось много потратить, почти целый день. Но я не жалею. Нечасто студенты-заочники балуют нас самостоятельными работами. Многие предпочитают списывать с книг. Одна студентка переписала почти всю мою брошюру, и я не знал, чью работу я проверяю – свою или ее. Ну что ж, давайте побеседуем. Тащите билет.

Вопросы были трудные, и я чувствовал, что отвечаю на них неуверенно. Но экзаменатор, взяв мою зачетную книжку, полистал и, к моему удивлению, поставил «хор».

– Почему же «хор»?– несмело проговорил я.– В школе мне поблажек не делали.

– И я вам поблажек не собираюсь делать,– возразил Толоконский.– Оценку поставил вполне заслуженно. Вы активно участвовали в семинарах. И ваша контрольная работа мне понравилась.

Вернувшись из института, я приступил к выполнению учебного плана, по которому каждый студент-заочник должен был провести библиографический обзор новинок художественной литературы.

В обеденный перерыв отправился в швейный цех.

Сперва из-за приличия слушали внимательно, затем начали шептаться и открыто переговариваться. По всему видно было, что они просто меня не понимают и им неинтересно.

Наскоро закруглив беседу, я вышел из цеха. «Библиотекарь из меня не получился»,– вздохнув, подумал я, вспоминая о совете учительницы немецкого языка научиться какому-нибудь ремеслу...

Было это в девятом классе. Учительница возвратила мне непроверенную контрольную работу. Во время перемены я подошел к ней со своей тетрадью.

– Я ничего не поняла, что вы там написали,– сердито буркнула она.

– Мой почерк трудно разобрать. Но где же выход?– настойчиво-нетерпеливо продолжал я.

– Ну что вам можно посоветовать?– смягчилась учительница.– Не следует вам мучиться. Зачем вам десятилетка? Освойте какое-нибудь ремесло и работайте себе на здоровье.

Учительница вышла из класса, а я стоял растерянный, ничего не соображающий.

Вспомнив сейчас этот разговор, я решил теперь, после неудачи с обзором, попробовать клеить коробочки. Мастер картонажного цеха дал мне бракованные заготовки, я приступил к работе.

За три часа я сделал всего три коробочки, и те пошли в брак!

– Не получается?– посочувствовал мастер.– Тут здоровые руки нужны.– Он хотел сказать еще что-то, но его позвали к телефону.

«Еще одна неудача»,– подумал я и вышел из цеха. У самых дверей встретился с Иваном Жуковым.

– Вот ты где! А я тебя по всей артели ищу. Понимаешь, какое дело! Придумал я одну штуку, а чертеж сделать не могу. Поможешь?

– Нет, Ваня, в школе от черчения я был освобожден.

– Жаль. К кому же мне теперь обратиться?

– А что ты придумал?

– Станок-автомат для выточки шахматных фигур.

– Станок-автомат?– с недоверием спросил я.

– Вот смотри,– оживился он и стал объяснять.

– Светлая у тебя голова, Иван, а ты учиться но хочешь. Не валяй дурака, поступай в вечернюю школу.

– Опять ты за свое!– поморщился Жуков.

– А как же, вот ты придумал интересную вещь, а объясняешь ее на пальцах, без чертежей. Разве не ясно, что надо учиться?

– М-да,– вздохнул Жуков и отошел от меня.

Вопреки предсказаниям скептиков художественная самодеятельность у нас все-таки родилась. Зверевы согласились ею руководить. Ивану Жукову подобрали роль в спектакле районного Дома культуры. А мне удалось убедить его поступить в школу рабочей молодежи. И вдруг звонок из школы: Жуков пропускает занятия. А потом позвонил наш художественный руководитель Зверев – Жуков не ходит на репетиции.

Я пошел домой к Жукову. Он лежал на кровати, читал книгу Станиславского «Работа актера над собой». На столе валялись окурки, в беспорядке стояли грязные стаканы и недолитая «Перцовка».

– Завьялыч, привет! Пришел воспитывать? Валяй!– Он закурил.

– Зачем мне тебя воспитывать? В конце концов ты не ребенок. Виктор Александрович просил тебе передать, что сегодня репетиция.

– Не может быть!– трезвея, воскликнул Иван.– Он же сегодня собирался в Москву, а репетицию перенес на завтра.

– Поездку он почему-то отложил.

– Вот черт, а я напился.– Иван заметался по комнате.– Слушай, Валерий, возьми чайник и принеси из колонки воды.

Я принес воды. Иван умылся, и хмель прошел.

– Ну теперь я в норме. Можно репетировать. Сейчас оденусь.

– Не торопись, Ваня, сядь,– попросил я.

– А репетиция?..

– Извини, Я обманул тебя.

– Обманул?.. Ты на это способен?– Иван весело рассмеялся.– Ей-ей, уморил... Завьялов – и вдруг обманул...

– Послушай, Ваня, я был в твоей школе...

– Понятно... Агитировать будешь!.. Не советую... В школу не вернусь.

– Ведь десятый остался.

– А дальше?.. В театральный институт все равно не попаду. А ради бумажки стоит ли учиться?..

– В библиотеке Ленина я видел кое-какие книги о ГИТИСе и узнал, что...

– Что узнал?– нетерпеливо спросил Иван.– Да не тяни ты.

– В ГИТИСе не только актерское отделение, есть еще и режиссерское.

– Здесь есть над чем подумать...

– Вот и думай... У тебя целый год впереди. А теперь иди в школy.

– К третьему уроку?.. Может быть, завтра?..

– Прости, но я напомню тебе пословицу: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня!»

– Ладно. Пойду!– согласился Иван и стал быстро одеваться.

Виктора Александровича Зверева мы разыскали в клубе дома отдыха «Связист». Шла подготовка к очередному концерту для отдыхающих.

Вообще на репетициях, как правило, никому присутствовать он не разрешал, но мам позволил в порядке исключения.

Мы заняли с Иваном Жуковым места в зрительном зале и с замиранием смотрели на его приемную дочь Раису, выполнявшую на сцене сложный акробатический этюд.

В молодости Зверев был цирковым артистом. Мечтал о смелом аттракционе. Но по болезни вынужден был оставить цирк. Освещенная арена возвращалась к нему лишь во сне, и от одной только мысли, что на манеж возврата нет, его прошибал холодный пот. Вся жизнь казалась мраком, из которого не было выхода.

В один из вечеров, когда за окном моросил осенний дождь со снегом и Звереву было особенно тоскливо, жена его, заведующая клубом при военном госпитале, сказала как бы между прочим:

– Знаешь, Виктор, у нас организуется детский акробатический кружок... Может, ты...

– Нет уж, Верочка, уволь,– отмахнулся он.

– Ты не хочешь мне помочь?..– От укоризненного взгляда ему стало как-то не по себе, и он согласился взглянуть на ее подопечных.

Среди девчонок-акробаток внимание привлекла диковатая маленькая татарочка. Опытный глаз циркового артиста отметил тонкую фигурку, широкие плечи и узкие бедра. «С такой можно поработать всерьез»,– сказал он себе и стал мысленно «лепить» будущий цирковой номер. Маленькая татарочка и была Раиса, средняя дочь многодетной семьи шофера Гениятова, ушедшего на фронт.

А через десять лет Раиса Гениятова обратила на себя внимание ценителей красоты и грации. Забегая вперед, скажу: теперь она профессиональная артистка. Ею любовались во многих странах. Так бывший цирковой артист вновь ощутил волнение рампы, выпустив на арену свою воспитанницу. Об этом я узнал позже, когда прочитал повесть супругов Зверевых «Мечта моя, цирк...», вышедшую в 1964 году в издательстве «Советский писатель».

Окончив репетицию, Зверев спустился к нам.

– Слушай, Жуков, хватит дурака валять,– нахмурив густые брови, отчитывал он Ивана.– Кто мечтал о сцене? Или это лишь пустая болтовня?..

– Виноват я, Виктор Александрович,– тихо произнес Жуков,– поверьте, больше это никогда не повторится. Знаете, как трудно начинать новое дело, если нет уверенности.

Худрук не спускал с него внимательных глаз, спрятанных под насупленными густыми бровями.

– Трудный путь, Ваня, по плечу сильным!– проговорил Зверев.

– Вот и Валерий так говорит! Но ведь это всего лишь красивые слова...

– Так не ходи к нам!– холодно заключил Зверев.

– Не ходи! А если тянет? А, к черту все!– вспыхнул Иван и, не простившись, ушел. Я было за ним, но Зверев остановил меня:

– Ему нужно побыть одному, все равно к нам снова придет!

Однажды Морошкин пригласил меня в Звенигородский краеведческий музей. От Звенигорода нужно было идти 4 километра по липовой аллее. Я любил эти места и с радостью составил компанию своему старому учителю.

– Я тебя, Валерий, познакомлю с краеведом Николаем Сергеевичем Елагиным. А вот и он!– указал Морошкин на старца с седой окладистой бородой. В памяти промелькнули кадры из фильма «Глинка» – встреча композитора с бородатым крестьянином, с которого он написал своего Сусанина.

Елагин стоял среди экскурсантов и с увлечением рассказывал о Саввино-Сторожевском монастыре, где теперь находился музей,– о прошлом и настоящем Звенигородского края – русской Швейцарии.

Окончив лекцию-экскурсию, Елагин подошел к нам.

– Что, молодца в краеведы посвящать привели?– спросил он, здороваясь.

– Он у меня уже посвящен,– улыбнулся Морошкин и представил меня Елагину.– Бывший мой ученик, Валерий Завьялов, студент библиотечного института. Думаю сагитировать его составить библиографию по истории нашего края.

– Составишь?– спросил Елагин.

– Составлю!– неожиданно для себя согласился я.

– Ну, коли так, пойдем проведу в «святая святых» – музейную библиотеку.

– Видишь, Валерий, какая тебе честь выпала,– воскликнул Морошкин,– меня туда Николай Сергеевич не приглашал, хотя мы с ним и большие приятели.

– Пока библиотека не разобрана,– оправдываясь, ответил Елагин,– а Валерий, может быть, приведет ее в порядок.

– Да еще каталог составит!– добавил Морошкин.

– Владимир Сергеевич, у меня же почерк плохой!– с отчаянием воскликнул я.

– Машинку тебе выделим,– услышал я спокойный голос Елагина.

Я посмотрел на своих собеседников и понял: они заранее обо всем договорились.