355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Елманов » От грозы к буре » Текст книги (страница 3)
От грозы к буре
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 22:24

Текст книги "От грозы к буре"


Автор книги: Валерий Елманов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 1
Сам погибай, а половцу помогай

Как вольность, весел их ночлег

И мирный сон под небесами.

Между колесами телег,

Полузавешенных коврами.

Горит огонь; семья кругом

Готовит ужин: в чистом поле

Пасутся кони…

А. С. Пушкин

Весна 1219 года выдалась на Руси ранняя. Весь февраль морозы стояли, хотя и не ахти какие, в меру, но зато без слякотных оттепелей. Едва же миновала первая половина марта, как навалилась такая теплынь, что хоть иди и загорать ложись прямо на высокой многоскатной крыше княжеского терема. Одна беда – не принято это в XIII веке на Руси. К тому же и дел у князя слишком много, не очень-то на солнышке понежишься.

Пока затишье вокруг, можно из Рязани и отлучиться на месячишко. Самое времечко, чтобы воспользоваться советом старого волхва и податься в низовья Дона, а там приготовить все необходимое для рязанских французов, как Константин в душе называл переселенцев.

Опять же им не только дома понадобятся, но и времянки. Им ведь и семена для посева нужны, и со скотом подсобить надо. С одной стороны, присутствие самого князя вроде бы не обязательно. С другой же…

Ну, вот кому лучше всего о покупке тех же лошадей договариваться с местными половцами, как не Константину? Благо низовья Дона и вообще все Лукоморье[30]30
  Лукоморьем в те времена называли побережье Азовского моря.


[Закрыть]
считались территорией половецкой орды его шурина, Данилы Кобяковича, с которым у рязанского князя был не просто мир, но даже что-то типа дружбы. Разумеется, в тех пределах, в каких она вообще возможна между русским князем и половецким ханом, у земледельца с кочевником, у леса со степью.

Во всяком случае, Данила уже дважды помогал Константину – и из неволи князя выручал, когда он попал[31]31
  Об этом подробнее см. «Крест и посох».


[Закрыть]
в полон к родному брату Глебу, и даже своего соседа, хана Юрия Кончаковича, всячески уговаривал прошлым летом не идти на Рязань.

Правда, в среднем течении Дона владычествовали другие орды, но Константин потому и решил отправиться так рано. Расчет его был прост: пока паводок не спадет, ни один степняк к раздувшимся от половодья рекам ни за что не сунется. Да и потом, после того как вода спадет, тоже не сразу пойдут, а выждут немного. Половец без коня – это не воин и даже не совсем человек, а лошадь по непролазной весенней грязи гонять глупо. Вот подсохнет малость, тогда можно будет и поближе подойти.

Так что на обратном пути такой встречи, как ни крути, не избежать. Но рязанский князь с дружинниками – это тебе не гость торговый. На такого и сами половцы лишний раз поостерегутся нападать – себе дороже выйдет. Так что и тут бояться было нечего.

Имелись, конечно, у Константина некоторые опасения относительно недобрых намерений черниговцев и новгород-северцев, чьих князей он зимой за разбой по дубам развесил. Но и тут, по здравому размышлению, лучше времени не придумать, чтобы успеть съездить, все организовать и быстренько обратно метнуться.

Сейчас-то военных действий в любом случае ожидать не приходилось. Пока паводок сойдет, пока реки в свои прежние берега вернутся да земля просохнет как следует – вот тебе и конец апреля. А тут вновь не до битв. Как можно ополчение собирать, когда все смерды в поле с утра до вечера. Сев – дело святое. Сам-то он недолог, зато перед ним столько наломаешься, что о-го-го.

С одной дружиной на Рязань идти? Глупо. Это уже не война, а так, набег какой-то. Его отбить несложно, тем более что на границе с Черниговским княжеством сторожа надежная поставлена, а в условленных местах – если что – гонцов скорых лошадки сменные ждут. Так что никак не успеть соседям шибко много напакостить.

Ну а пока все спокойно, надо народ скликать да в путь собираться. Из дружинников Константин взял только две сотни, причем с таким расчетом, чтобы четвертую часть, не меньше, оставить в тех краях навсегда. Потому и старался подобрать побольше молодых да неженатых. Их дома семья не держит, им себя показать да мир повидать охота. Самое то.

Еще сотня таких же юных холостяков была набрана из числа вчерашних ополченцев. С этими уж как получится. Останутся – хорошо, а нет, так к осени назад вернутся, но не раньше. Уж больно работы там много. Просто непочатый край.

Конечно, сами стены возводить, башни ставить, дома с амбарами и овинами для поселенцев рубить – тут народ мастеровой нужен, который топором побриться может, не говоря уж о прочем. Их чуть побольше трех десятков набралось. Должно хватить. А вот на черных работах, с той же землей, к примеру, да и лес подготовить – тут как раз ополченцы с дружинниками и помогут.

За себя князь, в затылке почесав, решил пока оставить боярина Хвоща. Не было у него в запасе почти никого из старых служак, а Вячеславу сидеть в Рязани никак нельзя. Ему, как воеводе, нынче на границе с Черниговом самое место. Конечно, Константин вроде бы все рассчитал и предусмотрел, но ведь и опаску нужно иметь на всякий непредвиденный случай. Опять же, мало ли что с ним самим произойти может. Обстоятельства разные бывают, в том числе и такие, что уж никак не предусмотреть, а после сева за теми же черниговцами глаз да глаз нужен будет.

И вскоре семь набойных[32]32
  Набойная ладья – речное судно у древних славян, надводная часть которого увеличивалась нашивкой к бортам путем «набоя» край на край, то есть накладкой одна на другую, досок («набоев»), что значительно увеличивало ее размеры, грузоподъемность и устойчивость.


[Закрыть]
ладей весело взрезали своими высокими носами мутную речную гладь Прони, держа путь по направлению к ее верховьям. Кое-где в воде еще поблескивали не только не успевшие растаять льдинки, но и глыбы посолиднее. Такие осторожно отталкивали веслами, не давая сблизиться с ладьями на опасное расстояние.

В целом же река была почти чистой. Матерый лед прошел, а верховой не страшен. Больше опасений вызывали увесистые бревна, которые у неосторожного хозяина смыло в паводок, да куски плетней, унесенные с собой жадной рекой. Но если быть внимательными, так и их бояться нечего – они для ротозеев страшны, с князем же плыл народ бывалый.

Речные суда могли вместить в себя и намного больше народу, но Константин посчитал, что трех с лишним сотен должно хватить за глаза. Особенно учитывая то, что в их число входили два десятка спецназовцев воеводы Вячеслава. Их князь прихватил, учитывая все то же мудрое, хоть и не совсем определенное выражение: «Мало ли…». Как там все обернется – совершенно неизвестно, и Константин предпочитал перестраховаться.

Кроме того, благодаря невеликому числу людей на каждую ладью удалось захватить немало припаса, чтобы хватило не только на дорогу, но и на первые пару недель пребывания.

Дело в том, что Константин совершенно не помнил, как обстояли дела в устье Дона с древним Азовом. Так, витало в голове что-то смутное про первое славянское поселение, которое вроде бы возникло там после походов князя Святослава на хазар. Что с ним сталось после, как теперь его жители воспримут визит рязанского князя и его желание взять их под свою руку, а главное – славянским ли оно осталось до сих пор, или ныне чье-то иное, было совершенно не понятно.

Для того и плыли воины, которым предстояло выполнять сразу несколько задач – возможный штурм имеющихся укреплений, если все-таки дело дойдет до вооруженного столкновения, охрана и оборона захваченного города, опять же, если он имеется, ну и кропотливый тяжкий труд по возведению стен и прочих крепостных сооружений.

Да и потом бросать город на одних только прибывших переселенцев было негоже. Лихого народа в тех местах всегда хватало и помимо половцев. Те же касоги[33]33
  Касоги – именно так на Руси в ту пору называли многочисленные племена Северного Кавказа, преимущественно адыгов.


[Закрыть]
, например, с которыми происходили регулярные вооруженные столкновения у русских князей, правивших в Тмутаракани.

Правда, особой вражды не существовало, временами ссорились, потом мирились. Да и в дружинах княжеских касожских витязей тоже хватало. Но их бедные поселения в основном располагались на левом берегу Кубани, хотя удальцы в поисках легкой поживы могли забрести и к устью Дона.

Плыли хорошо, ходко. Получилось у Константина что-то типа маленького туристического похода. Кругом простор, а воздух такой, что дыши – не надышишься. Хотя с природой, конечно, не очень. Не только листьев на деревьях не было, но и почки лишь набухать стали.

Неприятный осадок на душе у Константина появился лишь тогда, когда их небольшой караван миновал Ранову, прошел по Хупте, минуя Ряжск, и остановился на Рясском волоке – заброшенном и позабытом всеми. Видать, изрядно сумели напакостить половцы в своем неуемном желании отнимать и грабить, коли единственный волок, соединяющий путь, издревле именуемый «из варяг в греки», равно как и тот, второй, что по Днепру, оказался в таком запустении.

А ведь некогда это была самая короткая дорожка, по которой купцы Византии и всего Средиземноморья плыли в русские княжества.

Не виднелось на нем теперь ни одной бригады артельщиков, которая подсобила бы переправить ладьи из реки в реку. Да что там бригады, когда и сами катки для спуска на воду почти сгнили, и все остальное оказалось столь же заброшенным. Но все равно к исходу второго дня все семь ладей уже закачались на Становой Рясе.

Прощай, Ока, здравствуй, Дон-батюшка!

Теперь было и вовсе легко. Даже грести особой нужды не было, все вниз да вниз по течению. Не заметили, как уже и в Воронеж-реку вошли, а та, столь же неприметно, привела к Дону.

Дальше все тоже было легко и просто. Знай плыви себе, пока не покажется на одном из берегов – на каком именно, Константин, правда, тоже не помнил – древний Азов.

Но вначале путешественники чуть не заплутали. Дон, как известно, впадает в Азовское море двумя широкими рукавами. Какой из них к Азову ведет – бог весть. Константин рискнул поставить на правый, действуя по методу тыка, и, конечно же, промахнулся. Пришлось возвращаться назад, и лишь со второй попытки на левом берегу левого рукава обнаружилось то, что искали.

Зато дальше все пошло хорошо. Поселение здесь, как выяснилось, все еще существовало, и проживал в нем преимущественно славянский народ. Это один плюс. То, что хватало пришлых, – второй. При случае, если необходимость появится, намного легче будет с соседями-кавказцами договориться.

Третий заключался в том, что у местных жителей проблем тоже хватало. Генуэзцы, осевшие и укрепившиеся в Крыму, оказались не очень-то добрыми соседями, а потому жители Азова под руку рязанского князя согласились идти не просто безропотно, а даже охотно, почти радостно, будто только об этом и мечтали всю жизнь.

Четвертый и тоже положительный нюанс заключался в том, что основные земляные работы здесь и так уже были сделаны. Имелись в поселении и валы добрые, причем не такие уж низкие – метров пять высотой, и рвы перед этими валами. Частокол, огораживающий небольшие полуземлянки, стоял не ахти какой прочный, но это уже поправимое.

– У нас, конечно, нынче со степняком замирье уже годков пять, а то и более, однако же сторожиться нужно. Чай, не дурни какие, понимаем, – степенно отвечал князю старшина поселения с самым что ни на есть подходящим к месту жительства имечком Лещ.

А уж когда Константин и угощение выставил к вечеру поближе, то тут и вовсе чуть ли не до братания дошло. Причем коренные азовцы не столько по хмельному меду соскучились, сколько по свежему душистому хлебушку – свои-то запасы давно подъедены были, еще в январе кончились.

Да вдобавок ко всему образовался еще один плюс, уж вовсе непредвиденный. У Леща, вишь, баба тяжко рожала. К тому времени, когда Константин приехал, пятый день пошел, как она мучилась. А в этих краях слушок такой ходил, что, мол, стоит князю хотя бы легонько рукой роженицы коснуться, как у нее все хорошо будет.

Откуда такое поверье пошло – Константин не вникал. Зато когда Лещ ему все это рассказал и, замявшись, попросил с ним до баньки пройтись, тут-то оторопь его и взяла. Может, в старину князья какие-то особые слова знали или, скажем, какие-то сверхъестественные способности имели, но он-то точно знал, что не суметь ему подсобить женщине.

Однако делать нечего. Ближе к вечеру, еще перед застольем, заглянул он в баньку и все сделал точно так, как просили. А буквально через несколько минут – за столом едва только одну чашу опрокинули – прибежал сияющий малец и прямо с порога Лещу выпалил:

– Батька, а матка там разродилась. Сестренка у меня ныне, да не одна, а две сразу.

Народ уважительно покосился на князя, причем половина, не меньше, решила, что он не только подсобил с родами. Как знать… Может, на самом-то деле всего одна девка должна была родиться, а не две, но о подозрениях этих дружно умолчали.

Тут-то веселье и началось. Вот только некоторые дружинники, прибывшие с Константином, вновь начали как-то опасливо на князя своего коситься и между собой перешептываться. Уже в конце застолья один из них не утерпел и, улучив удобный момент, когда никто не прислушивался, тихонько шепнул Константину:

– Слышь, княже, ты бы того… малость поостерегся, – и, видя, что тот ничего не понимает, уже прямым текстом и безо всяких намеков влепил: – Сила-то у тебя могутная, тока в ход ее пускать с оглядкой надобно. Не выказывать ее всю-то сразу, – и пояснил, хмурясь: – Не мое енто дело, конечно, тока народ здесь уж больно дикой, могут и не понять.

Константин в ответ лишь молча кивнул и устало вздохнул, не зная, что и сказать-то по такому поводу. Мол, понял он все, а за предупреждение спасибо. Сам же невесело задумался, за кого теперь его дружинники своего князя принимают. Хорошо, если за какого-нибудь ведуна доброго, а если чего похлеще?

Впрочем, много думать да гадать не пришлось. Времени на это не было. Уже на другое утро примерять пошли – где да что ставить. Весь день, почитай, ухлопали, но зато разметку сделали везде и всюду. Теперь можно и в путь собираться, но не обратный, а к главному становищу половецкой орды.

Не побывать в гостях у своего шурина было никак нельзя – обидится смертельно, да и лошадок прикупить необходимо, причем не меньше трех-четырех сотен. Половина для дружинников, им не впервой диких коней объезжать да себе под седло ставить, а еще половину – для будущих поселенцев.

Мысль о том, что ни одна живая душа может вообще не согласиться переехать из благодатных краев южной Франции в неведомую Русь, Константин старательно от себя отгонял.

Это когда-то они благодатными были, лет двадцать-тридцать назад. Но в то время и он сам даже не подумал людей оттуда на новые земли звать. Ныне же там война идет. Когда твою жену с дочкой в любой момент могут изнасиловать, когда залетные молодчики, почему-то именующие себя рыцарями, походя грабят все твое хозяйство, а если свезло и они к тебе не заглянули, то просто поля вытаптывают без жалости – тут поневоле убежишь куда глаза глядят. Крестьянин, конечно, человек по своей натуре весьма терпеливый, но если такое из года в год происходит, то тут уж ни у кого терпения не хватит.

«Хоть сколько-то, хоть десяток-другой человек, а должны приехать», – убеждал он себя. И до тех пор это твердил, пока сам твердо не уверился в том, что да, будут люди. Должны первые ласточки прилететь, а уж за ними и прочие перелетные птички потянутся.

Перед отъездом Константин еще успел побывать на крестинах новорожденных девчонок и даже, чуя невысказанное, пусть уж очень наглое, но весьма горячее желание счастливого отца, самолично одну из них окрестил в местной ветхой и тесной церквушке, заметно покосившейся набок. Вместе со всеми посидел, не чинясь, на застолье, где ему отвели самое почетное место, отведал заветного крестильного блюда, щедро выкупив[34]34
  По русской традиции после крещения ребенка, которое осуществляют почти сразу же, на второй или третий день после рождения, готовится так называемое крестильное блюдо из зерен или крупы, не смолотых в муку, но сваренных в воде в их настоящем неизмененном виде. Этой крестильной кашей бабка-повитуха, принимавшая ребенка, угощает всех званых гостей, но не просто так. Тот, кто хочет отведать каши, должен выкупить свою ложку, то есть положить монетку, пусть самую мелкую, медную, опять же по поверью: за кашу куну дать – младенец жить будет.


[Закрыть]
свою ложку за целую гривну, да и остальных яств гнушаться не стал. Были они преимущественно рыбные, но некоторое однообразие угощения с лихвой восполнялось непревзойденным искусством местных кулинаров.

Данило Кобякович встретил Константина как самого дорогого гостя. Был он поначалу улыбчив, без конца балагурил, а вот к концу третьего дня время от времени стал хмуриться. То все ничего, а то забудется, задумается, и сразу лицо половца покрывается какой-то тенью, а на лбу четко вырисовываются тоненькие морщинки. Затем спохватится и вновь будто весел на какое-то время.

Но на все вопросы князя лишь отмахивался небрежно, мол, ерунда это все, ни к чему дорогому гостю о таких пустяках знать. Лишь на пятый день, когда речь уже зашла о предстоящем отъезде и о лошадях, которые Константин продать попросил, он обмолвился вскользь:

– Гривен не надобно, – сказал, как отрезал. – Дружба с тобой, князь, мне дороже десятка конских табунов. К тому же мне их все равно негде будет пасти.

– Степи мало? – пошутил Константин.

Данило Кобякович вздрогнул, внимательно посмотрел на князя и неожиданно ответил:

– Мало.

– Что так?

– У нас до сей поры все пастбища по справедливости разделены были, – медленно произнес половецкий хан. – Никто в чужие угодья не совался. А тут… – Он, не договорив, замолчал, хмуро глядя на костер.

– Кто? – коротко спросил Константин.

– Кончакович. Мало ему места стало, вот он ко мне и спустился. Добром не уйдет, а воевать с ним – для себя дорого.

– Себе дороже, – машинально поправил князь.

– Вот-вот, – охотно согласился половецкий хан. – Очень дорого. Его орда сейчас посильнее всех прочих будет. Котян еще может с ним потягаться, да и то… Мне же и вовсе такое не по плечу. – Он вздохнул, замолчав, но через несколько минут с тяжким вздохом продолжил: – Мои люди смотрят на меня и ждут. Ждут и молчат. Пока молчат, – уточнил он. – Я хан, я решить должен, как им дальше быть и… как дальше жить, а я не знаю, что сказать. Весной трава в степях хорошая, сочная. Все равно всем хватит. К лету уже не то. Жара начнется – все сохнуть станет. К осени совсем худо придется.

– А если тебе ниже к Кубани спуститься? – предложил Константин.

– Куда? – не понял Данило, но затем догадался. – Это ты о Курбе говоришь. Она по-нашему так называется, – и отрицательно покачал головой. – Нельзя. Там земли касогов начинаются. С ними мне тоже лучше не враждовать. В горах я их не достану, зато они своими набегами столько бед принесут, что сто раз проклянешь тот день, когда пришел к ним.

– Выходит, и тот табун, что я у тебя беру, мне пасти негде будет? – встревожился князь.

– Порожнее говоришь.

– Пустое, – снова не удержался, чтобы не поправить хана, Константин.

Тот в ответ как-то странно покосился на него, но продолжил говорить дальше, а князь мысленно одернул себя. Ну, в самом-то деле, у человека такое горе, а он его учит правильно употреблять русские слова.

– Четыре-пять сотен лошадей – капля в чаше. Для них ты траву всегда найдешь. У меня же их тысячи, много тысяч. Вот для них место сыскать тяжко.

– А переговорить с Кончаковичем пробовал?

– У нас в степи кто сильнее, тот и прав, – уныло пояснил хан. – Сегодня он сильнее. Так он мне и сказал. А еще сказал, чтобы я к тебе ехал. Пусть, говорит, твой родич землями пустыми поделится. У него их все равно много. Они, правда, лесами изрядно поросли, но ты их, говорит, выкорчуешь и степь устроишь. И смеется. У-у-у, собака! – С силой стукнул он кулаком по серому плотному войлоку кошмы, на которой они с Константином сидели.

– У меня к Кончаковичу тоже должок имеется, – медленно произнес Константин.

К неспешности в разговоре подталкивала сама обстановка – бескрайняя степь, мирно пасущиеся вдали кони, старательно выискивающие голые засохшие травинки, чудом уцелевшие от прошлого года, ровное пламя костра в ночной тиши и яркие сочные звезды, безмолвно мерцающие на сильно выгнутой поверхности черной чаши небосвода.

К тому же князь сейчас вступал на очень опасную и скользкую дорожку. Бывший шурин явно ждал от него не просто дружественного сочувствия, а гораздо большего. Не случайно же он подарил ему целый табун. Такое обязывает.

А потому нужно было ступать очень аккуратно, обещать же не просто в меру, а еще меньше, чтоб можно было потом все выполнить. Выполнить железно, вне зависимости от каких бы то ни было непредвиденных обстоятельств, которые запросто могли возникнуть.

Вот потому-то и не торопился Константин с ответом, слова свои не произносил, а цедил неспешно, придавая им увесистость, а сам быстренько прикидывал в уме – что и как. Однако по всем раскладам итог получался для Данилы Кобяковича неутешительным. Хотя если черниговцы промолчат, не рыпнутся, что само по себе маловероятно, если… ох, как много этих самых «если» получалось.

– Я знаю про твой должок, – кивнул хан. – Ты прости, друг, что я не сумел его отговорить. У меня сейчас много воинов, но у него больше. Намного больше. И мои люди это знают. За мной никто бы не пошел. Точнее, пошли бы, но с тяжким сердцем. А воля хана, если она неугодна человеку, это как громоздкий бурдюк на плечах, который пригибает его к земле. Какой тогда с него воин?

– Ты сделал все, что мог, – согласился Константин. – И я тебя ни в чем не виню. К тому же Кончакович не пошел далеко, так что вреда мне сделал немного. Однако долг за ним все равно остался. И я сильно надеюсь, что в это лето я смогу рассчитаться с твоим соседом, но когда именно – сказать трудно. У меня тоже есть свои соседи-князья, и они в большой обиде на меня.

Далее ему пришлось подробно рассказать о январских набегах черниговских и новгород-северских княжичей и о том, как Константин поступил с ними, застукав, можно сказать, на месте преступления.

– Я не хотел убивать их сыновей, но так уж вышло, – счел нужным добавить он. – Вот потому я и не могу сейчас сказать, когда приду в степь по своим долгам платить.

– Тогда и говорить не о чем. Ты же не пойдешь тушить чужой шатер, когда у тебя полыхает собственная изба.

– Главное – приготовить побольше воды, – загадочно улыбнулся Константин, – чтобы ее хватило на оба шатра. Не печалься, друг, – хлопнул он князя по колену. – Ты же сам сказал, что весной трава хорошая, сочная. А до лета еще дожить надо, – подмигнул он ободряюще.

– Только глупец думает о скачках, если у него под седлом одна хромая лошадь. Ты, князь, не похож на глупца, – уклончиво заметил Данило Кобякович.

– Надеюсь. А что касаемо лошади, то до скачек времени много, и я постараюсь, чтобы лошадь выздоровела. Я очень сильно постараюсь. – Константин поднялся на ноги и добавил: – Кто падал сам, тот всегда поможет встать другому. Особенно если этот другой помогал когда-то подняться ему самому.

Больше на эту тему они не разговаривали. Лишь перед самым отъездом, уже прощаясь, Данило Кобякович, неловко отводя в сторону глаза и глядя куда-то в сторону, хмуро спросил:

– Ты хорошо подумал, Константин Володимерович, прежде чем давать мне обещание помочь?

Спросил и застыл в напряженном ожидании ответа. Но в глаза князя так и не смотрел.

«Дикий, а деликатный, – уважительно подумал князь. – Дает шанс отказаться и не хочет смущать при этом».

Вслух же произнес:

– Слово князя – золотое слово. К тому же оно теперь даже не мое, ведь я отдал его тебе. Если я возьму его назад – как потом буду смотреть тебе в глаза? И если я сегодня не помогу тебе, то кто завтра придет на выручку мне?

– Не будет сил ударить – хотя бы замахнись, – быстро произнес хан и наконец посмотрел Константину в глаза. – Только замахнись. Тогда он все равно не сможет обернуться ко мне до конца. Мне хватит. Надеюсь, что хватит, – тут же поправился он.

– Нет, – строго ответил Константин, сознательно отрезая себе все пути к отступлению. – Я постараюсь ударить. От души. Как смогу.

Данило Кобякович молча кивнул и махнул рукой в сторону табуна:

– Его поведут десять моих пастухов. Твоим людям первое время будет тяжело с ними. Мои останутся и научат.

– Это хороший довесок к подарку, – согласился Константин. – Постараюсь ответить тем же.

– Я буду ждать твоего подарка, – негромко произнес хан и шепнул на ухо, обнимая князя на прощание: – К лету.

Больше он ничего не произнес, молча повернул коня обратно к своему становищу.

– Дорогой твоя плата за табун будет, княже, – вздохнул Епифан, когда они двинулись в обратный путь к Азову.

– Не плата, а отдарок ответный, – строго поправил князь. – Или ты забыл, как он меня из тенет[35]35
  Тенеты – узы, путы, сети. Здесь употреблено как плен (ст. – слав.).


[Закрыть]
брата Глеба выручал вместе с Ратыпей, – и попрекнул строго: – Плоха у тебя память.

– Да помню я, – буркнул Епифан. – А все же… – не договорив, он только вздохнул и махнул рукой.

А ведьмак ничего не говорил. Он уже спал, лежа в телеге и сладко посапывая. Верхом Маньяк почему-то напрочь отказывался ездить, и именно потому пришлось для поездки к половцам позаимствовать у того же Леща небольшой возок. Впрочем, просиживать каждую ночь у княжеского изголовья – это не шутки. И ведь если бы просто просиживать, а то еще и подпитывать его. К утру Маньяк валился как подкошенный и тут же начинал басовито храпеть. Впрочем, свое дело он исполнял на совесть. Тяжелые сны с черными безликими незнакомцами Константину изредка еще снились, но он даже не успевал испугаться как следует, потому что почти моментально картинка кардинально менялась, и он оказывался где-то в очень хорошем месте и с очень хорошими людьми. Правда, что самое интересное, нынешняя Русь в его сновидениях практически отсутствовала.

«Это потому, – пояснял сам себе бывший учитель истории, – что я ею досыта уже наелся».

– Как ты только чувствуешь, когда вмешаться надо? – спросил он как-то раз у ведьмака.

– Ты же знаешь, кто я, – ответил Маньяк. – А объяснить тебе мне не под силу. Нет таких слов, да и не поймешь ты.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю