Текст книги "Исторические судьбы крымских татар."

Автор книги: Валерий Возгрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

Земельные наделы были, конечно, не единственным видом награды за службу хану. Он раздавал и наместничества в городах и целых областях ханства, жаловал торговой пошлиной с городов, уделяя своим вассалам часть московских и литовских поминков, отправляя их в качестве гонцов в ту же Москву или Литву – за добрую весть им полагался богатый подарок – сююнч.

Беи, стоявшие во главе четырех значительных родов, занимали и высшие ступени аристократической иерархии, образуя совет Карачи (караджи). Выше говорилось, что титул этот, переходя по наследству, утверждался ханом; это было обычным для всей Европы правом сеньора утверждать наследника умершего вассала в его правах и владениях. Именно в этом заключалась юридическая и экономическая зависимость родовой знати от хана.

По иному признаку выдвигались из общей массы служилые, а не родовые беи и мурзы. Главную роль[177] здесь играла близость ко двору, служение хану, а не обладание крупным улусом, являвшимся основой экономической свободы (насколько она была возможна) для родового дворянства. Хан ведь мог пожаловать за верную службу и дворянское достоинство и земли. Так, в фирмане 1548 г. Девлет-Гирея село Вор-Чакрак-Кишлав (у Яшлава) жаловалось Сулейману Ак-бею "как слуге самому примерному" (Сто дней, 79 – 80). "Верность" таких слуг гарантировалась и характером служебного землевладения – новые дворяне не могли менять сюзерена в отличие от родовых вассалов, которые нередко находили иных покровителей и оставаясь в Крыму, и эмигрируя за рубеж, и хан не мог этому воспрепятствовать.

Поэтому именно служебное, новое дворянство было основной силой, которую хан мог противопоставить, как правило, оппозиционно настроенному бейству. Это были сидевшие на его земле, по сути евшие его хлеб сельские мурзы и чиновники (хапу-калки) всех рангов – от низшего (челеби) до высшего (ага).

Вот почему феодальная прослойка была политически разобщена: у различных родов, у родового и личного дворянства были неравные шансы на возможность участвовать в управлении обществом, государством. Отсюда и упоминавшаяся выше постоянная рознь между ними. Далее, различными были их интересы и в зависимости от характера их владений; чиновники-горожане, горцы или степные скотоводы – каждый тянул "одеяло" внутренней политики на себя. Также не было единства между ними и в сфере социальных отношений. Ведь и крестьяне по-разному относились к верховному владельцу их земель в зависимости от того, получил ли он их в личное владение, или род феодала владел ими испокон веку.

Короче, многоплановая и тотальная разобщенность феодалов была причиной тому, что эта значительная прослойка не могла выработать единой политической модели ни по отношению к ханам, ни по отношению к крестьянству, о чем выше и говорилось. И если обычно как на Востоке, так и в Европе в условиях спонтанно развивавшихся феодальных отношений шел процесс перемещения различных привилегированных слоев в класс феодалов, то в Крыму процесс феодализации шел особым, деформиро[178]ванным сверху и снизу путем: ибо сверху прослойку давила разъединяющая политика ханов, а снизу разъедала антифеодальная активность сильной своими традициями крымской общины. И никакой социально-экономический прогресс ничего здесь изменить не мог – его попросту не было.

Государственный строй. Вокруг Османской империи в XV – XVII вв. сложилось немало государственных образований-данников, приносивших казне основной доход, но сохранявших в большей или меньшей мере самостоятельность во внутренней политике и управлении (Орешкова С.Ф., 1987, 198). Крым стал одним из таких буферных государств на границе с христианским миром. "Несовершенство" феодальных поземельных отношений в сочетании с развитой, хотя и разобщенной прослойкой феодалов, не слившихся в единый класс, характеризует социальную структуру Крыма как сочетание "вторичной формации" (базисом которой были крайне неразвитые, ограниченные, докрепостнические отношения) и несравненно более мощной, хорошо сохранившейся "первичной формации". Феодалы по большей части пользовались доходами не со своих земель, а крестьяне не были зависимы от них экономически, и это заставляло дворян прибегать для поддержания своего положения к весьма архаичным внеэкономическим институтам господства вроде личной гвардии.

Находившиеся в стадии формирования классовые отношения долгое время сочетались с бесклассовыми – явление нередкое на Востоке (Ким Г.Ф., 1987, 9), но не в Европе. "Древние общины там, где они продолжали существовать, составляли в течение тысячелетий основу самой грубой государственной формы, восточного "деспотизма" ", – писал Ф. Энгельс в "Анти-Дюринге". Конечно, в восточных государствах, основанных на завоеваниях чужой земли, осуществленных народами, не изжившими в собственной среде первобытнообщинный элемент, рудименты родового строя, иного способа господства, кроме деспотии, не практиковалось (МЭ, XXI, 301). Но в Крыму это общее правило было нарушено.

Внешне черты деспотического режима, конечно, присутствовали – к хану сходились все нити управления страной и подданными; ему подчинялась выс[179]шая духовная власть, вся мусульманская община; он не нес ответственности перед соплеменниками за свои деяния. И все же это не была деспотия, так как ханская власть ограничивалась сословными учреждениями, основным из которых был диван. Сословия могли оказывать влияние на хана и помимо дивана, и даже вопреки решениям совета. Как сообщал в 1670 г. пленный боярин В.Б. Шереметев, порядок этот в чем-то сближался с казацким (т. е. республиканским): "А дума басурманская была похожа на раду казацкую: на что хан и ближние люди приговорят, а черные юртовые люди не захотят, и то дело никакими мерами сделано не будет" (Соловьев С.М., VI, 412).

Более того, крымские феодалы могли, невзирая на волю Турции, сменять и назначать ханов. Бывали случаи, когда хана избирали, не дожидаясь султанского утверждения кандидата, а поднимая его, по ордынскому еще обычаю, на войлочной кошме. И наоборот, беи свергали и даже убивали ханов – только в XVI в. это случалось в 1523, 1524 и 1584 гг. Таким образом, нередко и утвержденный турками хан являлся на деле ставленником крымской аристократии, во всем ей послушным.

Хан мог, конечно, карать своих подданных, как истый деспот, жестоко и не делая различий между сословиями, но в отличие от того же султана лишь тогда, когда чувствовал свою безнаказанность, когда не опасался мести со стороны рода казненного. Поэтому мы не решились бы назвать его самовластие основанным, как это сказано о восточных государствах, на "демократически-деспотических началах" (Архив М. и Э., VI, 177). Поэтому-то здесь и не наблюдалось даже добуржуазной государственной централизации, что внеэкономическое принуждение не было тотальным, не доминировали и отношения личной зависимости.

Крым являл собой как бы переходную государственную форму, нечто среднее между деспотией типа турецкой (или российским самодержавием XV – XVII вв.), с одной стороны, и развитой абсолютной, но уже ограниченной монархией Западной Европы – с другой.

Государственная администрация. Хан. Структура административного аппарата ханства несла на себе отчетливый отпечаток все той же ордынской[180] терэ. И это не общее впечатление – более конкретные свидетельства такой живучести домусульманских традиций можно встретить и в обычаях, и даже в документах. Вот, например, как хан обращался к своим подданным: "Великого улуса правого и левого крыла тьмой, тысячью, сотнею, десятком начальствующим уланам, беям, внутренних городов даругам и бекам, духовным законоведцам, настоятелям, духовным судьям, ведателям метрик, секретарям, хаджи, отшельникам, сокольничим, барсникам, амбарщикам, таможенникам, весовщикам, караульным, заставщикам, ладейщикам" и т. д. (цит. по: Хартахай Ф., 1866, 205). Это почти точное повторение аналогичных документов ордынских Тохтамыша или Тимур-Кутлука. Еще в XVII в. в Крыму сохранялся ордынский термин "сююргал" (т. е. лен, коллективный суверенитет городу, дар хана чиновнику или целой административной единице). Жили и такие термины, как "юрт" (в смысле: совет Карачи, или старейшин), "улуч" (до XV в.) (Федоров-Давыдов ГЛ., 1973, 115, 116).

Конечно, отличий было гораздо больше, чем сходных с Ордой черт. Они были вызваны прежде всего двойственным характером новой, ханской власти. Чингизидский принцип преемственности с годами все больше уступает освященному мусульманской религией учению об имамате, согласно которому во главе ханства должен стоять государь или имам-халиф (преемник) Пророка и наместник Аллаха на земле, обязанный исходить в своей деятельности только из шариата и его богодухновенных положений.

Иных ограничений для власти ханов не предполагалось. Взамен хан пользовался в качестве преемника Магомета правом верховного обладания крымской землей и другими из этого права исходящими и его дополняющими привилегиями. А самой двусмысленной из последних было получение ханом ежегодного жалованья от турок, равнявшегося 10 вьюкам акчэ[67]67
  Один вьюк – около 54 тыс. акчэ или 31 талер.


[Закрыть].

Экономической опорой ханского дома был его домен (ерз мирие). Он располагался при большинстве ханов в долинах Альмы, Качи и Салгира. Кроме того, хану принадлежали все соляные озера, а также необработанные земли – "меват" (пустоши). При этом лишь часть этого достояния была родовой, наследст[181]венной, которую он мог завещать, продавать, увеличивать, прирезывая купленные земли. Остальную территорию он имел право лишь раздавать своим вассалам.

Доходы ханов складывались нередко отнюдь не из поступлений от эксплуатации домена, а из общекрымской торговли трофеями набегов —2/3 вырученной суммы получал хан. Остальные деньги и натуральные продукты шли по статьям ханской подымной подати, ясака и калана (подать с оседлого населения, взимавшаяся за возделанные земли), ханской десятины с урожая хлеба и приплода скота. Христиане сверх того платили особый налог "карадж".

В качестве светского властителя хан претендовал на титул "Улуг хани" (т. е. падишах, император), подписывая документы как "Великий хан Великой Орды и Престола Крыма и Степей Кыпчака" ("Улуг Йортнинг, ве Техти Кырымнинг, ве Дешты Кыпчакнинг, Улуг хани"). Но этот пышный титул совершенно нейтрализовался аналогичными определениями, входившими в титул и султана, хотя не всегда было ясно, какой из них имеет под собой более реальную почву. Некоторые ханы смирялись с подобной двойственностью светской власти над крымскими землями, другие пытались протестовать, стремясь к свободе в своей политике.

Так, Ислам-Гирей, едва его избрали и утвердили ханом, тут же предложил великому визирю султана: "... подставляйте ухо к тому, что я буду писать. Не осаждайте меня предупредительными письмами, что с таким-то гяуром не хмуриться, такому-то показывать вид расположения, с таким-то не ладить, такого-то не огорчать, с таким-то так-то поступать, заглазно давая отсюда распоряжения по тамошним делам; не путайте меня, чтобы я знал, как мне надо действовать" (Смирнов В.Д., 1887, 321). Ниже мы увидим, что отдельные ханы могли добиваться довольно значительной самостоятельности, но происходило это отнюдь не благодаря подобным призывам.

Калга. Вторым по значению сановником был официально объявленный наследник хана – калга-султан. Постоянная резиденция калги находилась в Ак-Мечети, здесь же была его администрация. Этот принц крови получал, вступая в должность, весьма[182] значительный удел (калгалык), который включал в себя коронные земли, расположенные в верховьях Альмы, вплоть до Чатырдага, а также северный склон горы. В калгалык входили деревни Биюк-Янкой, Кючук-Янкой, Тавель и Аян. Кроме того, калга владел всей округой деревни Камтун-Кара, Зуйским кадалыком, а также половиной обширного имения Мамай-Яры в Дил-Керченском кадалыке Кефинского каймаканства.

Однако основной свой доход калга получал не с указанных земель, а от турецкого султана; это жалованье равнялось в среднем 10 вьюкам акчэ (Смирнов В.Д., 1887, 322 – 323). Кроме того, ему полагалась десятая часть воинской добычи (савча), а также доля в "дачах" Москвы и Польши.

Калгалык являлся государственной собственностью и в качестве такового не мог передаваться по наследству. И если калга жаловал какой-то участок калгалыка своему приближенному, то лишь во временное пользование ("иктаа-истиглоль"), а в случае длительного пользования этим участком временный его хозяин должен был даже продлевать поземельный ярлык у всех новых калг.

Крестьяне же калгалыка жили на правах ханских крестьян, т. е. были обязаны вносить натуральную десятину и все остальные подати.

Нуреддин. За калгой в крымской иерархии следовал нуреддин-султан; обычно это был брат хана. Он также имел свою постоянную официальную резиденцию во дворце Качи-Сарай близ села Улаклы в долине Альмы. Как и калга, нуреддин имел своего визиря, казначея – дефтердара, судью – кадия. Вообще, формально единственным отличием администрации обоих наследников от ханского двора был запрет чеканить собственную монету. Во всем остальном, даже в праве на десятину с воинской добычи, праве на суд и исполнение приговора, наследники были в своих владениях полными господами. Естественно, несколько меньше было получаемое нуреддином из Турции жалованье – всего 5 вьюков акчэ, т. е. вдвое меньшая сумма, чем у хана или калги. Правда, и расходы у нуреддина были меньше, ведь хан оплачивал из своего жалованья содержание всех чиновников ханства.[183]

Великий бей. Титул великого бея (каймакана, хана-агасы) отвечал его старому, ордынскому содержанию. В первые века ханства этот вельможа даже сохранял звание "первого князя Орды", занимая в иерархии бахчисарайской администрации третье место – после калги и нуреддина.

В задачи великого бея входило быть "оком и ухом хана", т. е. исполнять обязанности его деятельного визиря-помощника. Занимая должность, бей получал и треть годовых поминков – это была старинная его привилегия, как и обязанность командовать личной гвардией хана. Бей следил также за общественным порядком в столице и ее округе, утверждая все судебные дела, т. е. соединяя дополнительно полицейскую и юридическую верховные функции. Поэтому иногда власть каймакана даже превышала на практике компетенцию нуреддина. Так, например, он оставался в отсутствие хана его заместителем; при этом бей занимал бахчисарайский дворец и брал в свои руки всю полноту ханской власти.

Обычно же великий бей жил в одной из резиденций близ столицы, получая на ее содержание и иные траты султанское жалованье в размере около 3 тыс. золотых (Тунманн И.Э., 1936, 29).

Муфтий. Весьма своеобразный религиозно-административный пост занимал муфтий Крыма. Это был глава духовенства, верховный толкователь законов шариата. В его руках находилось назначение и смещение судей (кади), что давало ему исключительное влияние на всю общественную и экономическую жизнь населения. И если в Крым приходили ценные подарки от зарубежных правителей, то муфтий получал их наравне с ханом. Самостоятельно мог он вести и зарубежную переписку.

Муфтию, его ближайшим помощникам (сеитам) и менее значительным духовным лицам принадлежали по их сану территории в различных частях полуострова, входившие в духовный домен (ходжалык). Число деревень ходжалыка достигало двадцати. Другой формой духовного недвижимого имущества являлись вакуфные земли. Доход с каждого такого участка полностью шел на содержание какой-то определенной мечети, медресе, мектебе, приюта для одиноких стариков, иногда даже совершенно светского[184] сооружения – дороги, моста, фонтана-чешмэ и т. д.

Муфтий осуществлял верховный надзор за использованием вакуфных средств строго по назначению и следил за тем, чтобы пожертвования ханов, мурз, купцов шли на расширение вакуфа – этой экономической основы всех культурно-религиозных, а также части общественных институтов государства. Благодаря этой стороне деятельности муфтиев размер земель вакуфа (в вакуф входили не только земледельческие производственные единицы) достиг 90 тыс. десятин (Лашков Ф.Ф., 1896, 36).

Op-бек. В обязанность op-бека входило поддержание внешней безопасности государства, контроль за сохранностью его границ. Он же осуществлял постоянный надзор за всеми ордами ханства, обитавшими вне Крымского полуострова. Очевидно, именно поэтому резиденция его находилась на северной периферии, близ Перекопа, этих ворот в Крым. Задачи op-бека были многотрудны, и лишь чрезвычайная важность и ответственность их объясняет, отчего на этот пост назначались исключительно принцы крови.

Сераскиры. Сераскирами назывались князья трех ханских орд, кочевавших вне полуострова. Формально подчиняясь хану, эти вожди нередко выходили из-под его контроля, отправляясь в самочинные набеги, входя в сепаратные сношения с соседями, особенно с северокавказскими властителями. Нередко дело доходило до прямой вооруженной борьбы с ханами.

Несмотря на подобную политику сераскиров, крымские властители слишком ценили воинскую силу причерноморских орд, чтобы отказаться от попыток интригами, лестью, угрозами и подкупом держать их в русле политики, общей для всего государства. Ведь сераскиры могли вывести в поле едва ли не большее количество всадников, чем сам хан.

Ширин-беи и другие Карачи. Глава рода Ширинов уже в силу этого своего статуса официально занимал административную должность, имевшую аналогичное наименование. Ширин-бей являлся по должности старшим из четырех Карачи, был их пред[185]ставителем. Впрочем, это не значит, что он всегда защищал интересы этой высшей аристократии ханства. Нередко он придерживался перед престолом местнической, родовой политики, тем более что бейские роды почти постоянно соперничали друг с другом, а за каждым из них стояла весьма многочисленная клиентелла.

Любой мурза или ага был готов поддерживать "своего" бея, рассчитывая на земельные и иные пожалования. У аристократической олигархии, опиравшейся на мелкофеодальную вольницу, хватало сил выступать и против хана, если он нарушал дворянские интересы, причем дело было не только в чисто количественном соотношении сторонников той или иной стороны. Стамбул, заинтересованный в существовании постоянной сильной оппозиции ханам, гальванизировал старинное, восходящее к терэ равноправие Карачи и хана в вопросе престолонаследия – ведь все они были в равной мере чингизидами. Естественно, это не могло не влиять и на религиозно-политическую активность экономически зависимых от карачи и их мурз-клиентов народных масс. Да и чисто объективно беи и другие карачи могли время от времени выражать волю крупных социальных групп, в том числе и крестьян, стремясь завоевать их поддержку в своей антиханской политике.

Ширин-бей обладал и узаконенными политическими привилегиями. Он мог вести личную переписку с зарубежными политическими лидерами. Единственный из беев, он имел не только разветвленный административный аппарат, но и собственных калгу и нуреддина. Другие беи также располагали традиционными политическими привилегиями – отдельный род ведал всеми дипломатическими отношениями на одном каком-нибудь направлении. Так, род Яшлав курировал московские дела. Наконец, являясь членами дивана, карачи оказывали существенное влияние на непосредственную выработку решений во внешней и внутренней политике хана. И стоило дворянской оппозиции склонить их на свою сторону, как она без труда оказывалась в покоях бахчисарайского дворца.

Что же касается своих бейликов, то здесь, естественно, в руках беев были и суды, и финансы, и все административные институты. На своей земле они[186] были полными хозяевами. Такое исключительное положение не нужно было даже поддерживать военной силой, хотя у беев и было собственное войско (бейсерак). Сам хан писал в своих ярлыках: "... вручая сие высочайшее ханское повеление, повелеваем управлять имениями, оставляя себе бейлик до самой смерти... распоряжаться всеми фамилиями его рода и прочим населением, ограждать право, а равно собирать с бейлика разного рода доходы. Все мурзы (подчиненные бею) и прочие подданные, признавая его эмиром, должны обращаться к нему и исполнять его требования, следовать за ним, едет ли он верхом, идет ли пешком" (т. е. в дни войны или мира) (Никольский П.А., 1929, 9).

Валиде. Каким странным это ни может показаться, но в административный аппарат мусульманского ханства входили и женщины, что было весьма необычным для ряда христианских государств эпохи. Так, например, имелась должность валиде, официально уступавшая иерархически лишь калге. И влиянием своим на хана валиде могла соперничать е каймаканом, так как на должность эту обычно назначалась мать правящего Гирея.

В случае смерти валиде должность ее могла быть передана ее сестре или иной близкой родственнице хана. Валиде имела скромный, но целиком от нее зависимый круг придворных, а ханская казна ежегодно отчисляла ей весьма солидную сумму в звонкой монете и натуральных припасах.

Диван. В Крыму диваном назывался своего рода государственный совет, в ведении которого были важные политические проблемы, а также внутренние вопросы, не подлежавшие юрисдикции сословных судов или кадиев. Французский путешественник Пайсонель, присутствовавший на заседании дивана, перечислил его членов по убывающей их иерархических достоинств в следующем порядке: калга, нуреддин, Ширин-бей, муфтий, четверо беев-карачи, кадиаскер, op-бек, сераскиры трех орд, казнадар-баши, дефтердар-баши, актачи-баши, хан-агасы (визирь), килларджи-баши и т. д. (Пайсонель, III, II, 289). Подобный порядок мог со временем меняться, но в целом он приблизительно верен.[187]

Лучшее свидетельство реального значения дивана в жизни ханства – это его право определять размер содержания, выделяемого на ханский двор и дворец. Далее, диван, и никто иной, решал вопрос о необходимости очередного похода и количестве потребного войска. Кстати, само войско выставлялось в большей своей части теми же беями – членами дивана, да и на знаменах отдельных отрядов красовалась не ханская, а бейская родовая тамга.

Решения дивана были обязательны для всех татар независимо от кворума собиравшихся на совет. Но бывали случаи, когда хан вообще не мог собрать диван: его члены не являлись, чтобы парализовать проведение в жизнь той или иной инициативы Гирея.

Зависимость ханства от Турции. Придя в Крым, османы завладели его юго-восточной береговой и предгорной частью – от Инкермана до Кафы, составлявшей едва1/10 территории полуострова, даже учитывая занятые турецкими гарнизонами крепости Перекоп, Гёзлёв, Арабат и Еникале. Получив, таким образом, в свое владение важнейшие прибрежные стратегические опорные пункты, султан не мог силой даже небольших янычарских гарнизонов контролировать всю военно-политическую обстановку в ханстве.

Менгли-Гирей подчинился султану добровольно, на условиях, которые, очевидно, были обговорены им с Мухаммедом П. Хотя вряд ли правы некоторые авторы (напр., Хартахай Ф., 1866, 201), считавшие, что здесь был заключен формальный договор о вассалитете Крыма. Скорее вассальные эти отношения устанавливались более или менее спонтанно в зависимости от конкретного положения обоих государств на данный момент. Так, при первых Гиреях – вассалах Турции – они выражались в постоянном безнаказанном нарушении турками чингизидской терэ, конкретно – в праве наследования престола.

В своей крымской форме этот ордынский кодекс предполагал, как указывалось выше, избрание нового хана строго по старшинству. Следовательно, чаще таким кандидатом становился не сын, а брат прежнего хана. Турки же, придерживавшиеся шариата в его чистом виде, нередко выдвигали на этот пост какого-нибудь из ханских сыновей. Они постоянно держали[188] у себя в Стамбуле одного или даже нескольких из них под предлогом получения образования и вообще воспитания при дворе наместника Аллаха. На деле же они разжигали в юных принцах крови жажду власти, соблазняя их вполне реальной возможностью рано или поздно отведать "халвы властительства".

Вообще об этой проблеме будет сказано подробнее в другом месте; здесь же заметим, что если терэ не оставляла места сомнениям в выборе нового хана, то турецкое вмешательство делало споры о престолонаследии по сути перманентными. Причем если в других местах обычно в тронных интригах имел место конфликт между отцом и сыном, то в Крыму – между племянником и его дядей.

Нельзя сказать, чтобы крымчане воспринимали внедрение законов шариата безропотно. И если турки, понимая опасность национального единения татар в заморской провинции, всячески ему препятствовали, избрав орудием шариат, то татары с не меньшим упорством этому сопротивлялись. И даже если на бахчисарайском троне оказывался послушный Порте хан, безропотно обещавший ей любую поддержку, то взамен он просил, как правило, прежде всего разрешения сохранить освященный временем и традицией закон терэ, в частности порядок выбора хана, калги и нуреддина.

Там же, где терэ не противоречила шариату, ханы, конечно, оставались правоверными мусульманами. Более того, ценя эту религию как опору своей власти, обоснование ее законности и необходимости, они уделяли немало внимания тому, что сейчас называют "религиозной пропагандой". Казалось бы, мелочь, но каждый новый хан, прибывая от султана с атрибутами власти, ступал на крымскую землю в строго определенном месте. Причем не в наиболее близком к Бахчисараю порту Ахтиаре (быв. Херсонес), а в Гёзлёве, где уже в середине XV в. высилась соборная мечеть, занимавшая особое место среди мусульманских святынь (см. ниже).

Так, например, Менгли-Гирей остановился в 1478 г. здесь в своем дворце и лишь после того, как была отслужена при стечении массы правоверных торжественная служба, отправился в Бахчисарай в сопровождении местного дворянства и духовенства.

Кстати, с той же целью, т. е. укрепления трона, этот[189] хан учредил сан и должность калги – нововведение, ничего общего с исламской идеологией не имеющее. Оно сохранилось после смерти этого хана, и, казалось бы, теперь путь к вмешательству Стамбула в дела крымского престолонаследия был закрыт – ведь хан сам мог назначить себе преемника. Однако при наследниках великого хана, как правило уступавших ему в уме и дальновидности, институт преемничества стал использоваться с диаметрально противоположной целью (впрочем, возможно, не вполне по их вине). Султаны неоднократно назначали и калгу, и даже нуреддина по своей воле, отчего признавший этот выбор хан расписывался в отказе от собственной линии как во внешней, так и во внутренней политике – в противном случае его смещение Стамбулом становилось делом чистой техники.

Ну а что касается первого крымского калги, затем хана Мухаммед-Гирея, то он как бы в насмешку над стремлением Менгли укрепить таким образом престол Гиреев был в 1523 г. зарезан вместе с очередным калгой. Причем свершили это двойное убийство сами крымские аристократы, создавшие с этой целью комплот из беев-оппозиционеров. Не исключено, конечно, что они были связаны со Стамбулом, тут же приславшим воспитывавшегося до того при султанском дворе нового хана Сеадет-Гирея. То, что он был сыном погибшего в Крыму Мухаммеда, никакой роли, конечно, не играло: его постфактум "избрали" на трон те же беи, что убили отца. О тех чувствах, которые испытывал при этом, да и впоследствии к своему дивану Сеадет-Гирей, можно только догадываться...

Как видно, "избрание" хана беями стало отныне простой формальностью. Но и она была отменена чуть позже, в 1584 г., при утверждении на троне Ислам-Гирея, кстати первого, при ком на торжественных службах в мечетях имя султана стало упоминаться до имени властителя Крыма. Отныне султану было достаточно прислать из-за моря одному из беев ханские аксессуары (почетную соболью шубу, саблю и шапку), а также хаттишериф (указ), как правящий хан безропотно уступал место избраннику Порты и готовился в дальний путь. Чаще всего – на о. Родос, обычное место ссылки опальных вассалов султана.

Чем же руководствовались турки, устраивая подобную бесконечную чехарду? Прежде всего тем, что[190]бы у власти не оказался хан, пользующийся единодушной поддержкой татар, популярный среди крымчан. Так, например, Мюрад-Гирей (1678 – 1683), который был весьма авторитетен как среди дворян, так и среди простого народа благодаря своей удачной независимой политике, а также из-за приверженности к древним традициям (он поддерживал чингизидекие обычаи, причем открыто), был снят Стамбулом именно за это. Однако, когда выяснилось, что место столь популярного в народе государя не осмеливается добровольно занять ни один бей, турки решили назначить преемника силой. Избрали они при этом Хаджи-Гирея I, руководясь единственно важным для них аргументом в пользу последнего – крайней неприязнью к нему крымчан, которые, между прочим, и свергли его через полгода.

И это далеко не единственный пример нарушения населением Крыма установленного Стамбулом порядка. Таких случаев было много, хотя действующие лица менялись (ими могли быть и аристократы, и массы простого народа), как менялся и сценарий переворотов. Вообще тема ханского правления в Крыму очень сложная, и выводить какие-то закономерности без специального исследования мы не решились бы. Как и безапелляционно заявлять, что "крымские ханы являлись простыми чиновниками турецкого султана, которых он менял как перчатки (Надинский П.Н., 1957, 67).

Значение турецкого верховенства для крымской государственности. Столь же сложен вопрос, почему Крым ханского периода так и не стал правильно организованным государством, отвечавшим требованиям современности. Самый общий, лежащий на поверхности ответ ("тому виной турецкое господство" и т. д.) страдает недостатком именно своей поверхностности, предельной универсальности. Его вполне можно применить к любой турецкой провинции этой эпохи, но ведь положение каждой из них глубоко отличалось от ситуации, в которой оказался с турецким нашествием Крым. Попытаемся поэтому выявить хотя бы основные особенности этой ситуации, основные факторы, деформировавшие Крым как государство в течение "турецкого" периода его истории.

Прежде всего нужно учитывать, что Крым в от[191]личие от большинства вассалов Турции был мусульманским государством и управляли им, во-первых. мусульмане, а во-вторых, природные крымчане. На первый взгляд это должно было укреплять государственные начала страны, но на деле в этом обстоятельстве немалая доля их слабости. Для большинства средневекового населения Крыма в отличие от других, христианских провинций Турции ислам и шариат являлись непререкаемым руководством в жизни, определявшим модель их социальноэкономической и, что здесь важнее, политической активности. Поэтому они должны были признавать верховенство султана по отношению к хану-земляку не только из-за сложившихся в результате завоевания Крыма реальных отношений вассалитета, но и исходя из религиозно-правовых положений, согласно которым султан являлся верховным халифом. И именно в честь султана, а не хана по пятницам в крымских мечетях совершалась торжественная хутба. Да и сами ханы признавали верховенство султанов, давая им при вступлении на престол вполне земную клятву сражаться в любой войне на стороне Турции. Дополнительным, но весьма реальным аргументом в пользу весомости светского, т. е. военно-политического, превосходства султанской власти были упоминавшиеся выше турецкие крепости, весь турецкий домен в Крыму.