Текст книги "Тайна воцарения Романовых"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц)

Но это было еще “цветочками”. Все недовольное скапливалось на юге. Сюда ссылали на службу опальных дворян и стрельцов. Сюда устремлялись беглые. И многочисленные дворни репрессированных бояр – их запрещалось кому бы то ни было принимать на службу, но в приграничье всегда была нужда в воинах и крестьянах, и на прошлое человека смотрели сквозь пальцы. На юге не было неурожая, и туда бежали голодающие. А потом, спасаясь от расправ, остатки “разбоев”. В итоге порубежье стало настоящей пороховой бочкой. И не замедлила появиться “спичка”.

Кем на самом деле был Лжедмитрий I, исследователи спорят по сей день. Бытуют версии и общепринятая, и подтасованные под сенсацию. Поэтому приведу лишь собственное мнение. Разумеется, “истинным царевичем” он не был. Но мне кажутся убедительными факты, приводимые Немоевским, Олеарием и Костомаровым, что не был он и расстригой Отрепьневым. В России сразу заметили, что он прикладывается к образам и творит крестное знамение не совсем так, как природный “московитянин” – в каких-то мелочах движения отличались. А ведь это вырабатывалось с детства, отвыкнуть за 3 года бывший монах никак не мог. Заметили, что после обеда он не ложился на часок вздремнуть (русские вставали очень рано, а часто и ложились поздно из-за церковных служб). Что любит телятину, считавшуюся в России запретным блюдом. Что не ходит регулярно в баню – а русские, в отличие от редко мывшихся западноевропейцев, в том числе и поляков, были весьма чистоплотными. Да и речи, произносимые самозванцем на разных приемах, по стилю и цитатам выдают следы польского воспитания.

Скорее всего, он был из русских, родившихся за рубежом – там жило много эмигрантов, да и граница проходила на Смоленщине. Самозванство в это время было не ново. Три самозванца захватывали престол Молдавии, два самозванца действовали в Турции, о чем в Польше, конечно, знали. И Лжедмитрий являлся либо авантюристом-одиночкой, либо… “троянской лошадкой”, специально подготовленной иезуитами. Разные “нестандартные ходы” были вполне в их стиле. Кстати, после его гибели подобная версия на Руси существовала. Папа Павел V в 1606 г., после крушения авантюры, сетовал, что “надежда приведения великого княжества Московского к святому престолу исчезла”. А на польским сейме в 1611 г. было сказано: “Источник этого дела, из которого потекли последующие ручьи, по правде, заключается в тайных умышлениях, старательно скрываемых, и не следует делать известным того, что может на будущее время предостеречь неприятеля”. Выходит, что-то знали.

Хотя кем бы ни был Лжедмитрий персонально, его моральный облик известен: человек храбрый, не злой, великодушный, но абсолютно беспринципный. Чтобы обрести покровителей, он тайно принял католичество, наобещав папе и иезуитам распространить его на Руси. Сигизмунду III дал расписку уступить Смоленск и Северщину, ударить на шведов. И король даже счел предлог подходящим для войны с царем – но более умные сенаторы во главе с коронным гетманом Замойским тормознули его, прекрасно помня удары русских армий. Кстати, когда Замойский вскоре умер, иезуит Поссевино радовался: “Теперь исчезнут препятствия… к распространению римско-католической веры в Московии”. А в причастности ордена к организации авантюры Лжедмитрия убеждает и мощнейшая “информационная поддержка”, развернутая в католических странах. Тот же Поссевино быстро опубликовал на нескольких языках бестселлер “Повествование о замечательном, почти чудесном завоевании отцовской империи юношей Дмитрием”, и даже великий драматург Лопе де Вега получил заказ на пьесу “Великий князь Московский”.

Главную опору самозванец получил в лице воеводы Сандомирского Юрия Мнишека. Трогательный роман с Мариной, о котором рассюсюкался Костомаров, тут, конечно, ни при чем. Мнишеки были иной породы. Юрий возвысился, быдучи приближенным старого короля Сигизмунда-Августа, которому поставлял ведуний для повышения потенции и красоток, не стесняясь похищать и монахинь. Получал за это имения и должности. А после смерти своего благодетеля обокрал его так, что короля не в чем было прилично похоронить. Все об

этом знали, но по польским порядкам привлечь его к ответственности было дохлым номером, и он стал важным вельможей. Чтобы заручиться дружбой проходимца, Лжедмитрий дал обязательство жениться на его дочери, пообещав впридачу 100 тыс. злотых, Псков, Новгород и ряд городов на юге.

Мнишек стал “маршалом”, навербовав банду из 3 тыс. “рыцарства”. Присоединились и 2 тыс. запорожцев – как раз тогда Сигизмунд разорил Сечь, и они искали другие места приложения сил. Предприятие выглядело просто несерьезно. Но едва самозванец осенью 1604 г. перешел границу, вспыхнуло восстание. Без боя сдались Моравск, Чернигов, переметнулись Путивль, Кромы, Рыльск, Севск. Стекалась вольница и донские казаки, признавали “Дмитрия” дворяне – кто из страха, кто из ненависти к Годунову. Но под Новгородом-Северским, единственным городом, где воевода Басманов оказал стойкое сопротивление, самозванец застрял надолго.

Царь сперва промедлил, сосредоточив войско под Смоленском и ожидая вторжения главных сил Польши. И лишь разобравшись, что его не будет, двинул армию на юг. По традиции командование поручалось высшим боярам. Воеводой стал Мстиславский, которому Борис за победу посулил руку дочери Ксении. У него было 50 тыс. бойцов против 18 тыс. врагов. Лжедмитрий попытался компенсировать численное неравенство внезапностью. Когда царское войско еше не успело изготовиться к бою, вдруг обрушил удар тяжелой польской конницы на правый фланг. Гусары прорвали боевые порядки и понеслись по тылам к ставке Мстиславского, ранив воеводу и чуть не захватив его знамя. Но едва русские оправились от неожиданности, на поляков навалились стрелецкие части, и те смогли вырваться назад лишь с большими потерями.

Геройствовать ради Годунова Мстиславский желания не имел, после боя отвел войско на несколько верст и запросил подкреплений, чтобы раздавить противника наверняка. Но и “рыцарство” смекнуло, что пахнет жареным, и под предлогом невыплаты жалования большинство поляков вместе с Мнишеком уехало домой, еще и ограбив своего “царя”. Он бежал из-под Новгорода-Северского. Правда, к нему присоединились еще 20 тыс. запорожцев, но и к Мстиславскому привел подмогу Шуйский. Отправились в преследование и столкнулись 21 января 1605 г. у с. Добрыничи. Лжедмитрий пробовал повторить прежний маневр, бросив конницу на правофланговый полк. Атакой его потеснили, но отступающая московская кавалерия вдруг раздалась в стороны, а за ней были построены стрельцы, защищенные временным укреплением из телег и открывшие убийственный огонь. Сторонники самозванца покатились назад, на них навалилась вся царская армия и рубила бегущих. На поле боя закопали 11 тыс. трупов “дмитриевцев”, сам “царь” едва не попал в плен. Его бросили последние поляки, ушли запорожцы, и он укрылся в Путивле.

Да только и царские воеводы усердием не отличались. Долго осаждало Рыльск, не в силах его взять. И Мстиславский приказал распустить дворян на зиму, докладывая, что для осады городов нужна тяжелая артиллерия. Царь роспуск отменил, вызвав возмущение воинов, не готовых к зимней кампании. “Стенобойный наряд” был выслан в армию немедленно, а чтобы встретить его, воеводы получили приказ идти к крепости Кромы, перекрывшей дорогу на Москву. Годунов делал ошибку за ошибкой. В мятежную Комарицкую волость направил карательную экспедицию Плещеева из татар, ногаев и других “инородцев”. Там покатился террор – мужчин вешали и расстреливали, женщин и детей топили или продавали в рабство. Итогом стала решимость повстанцев сражаться насмерть. В столице шпионы хватали на пытки и расправы за одно упоминание имени Дмитрия – и озлобили москвичей. Шуйского и Мстиславского царь отозвал (что их дополнительно оскорбило). А вместо них назначил отличившегося Басманова. Его Борис обласкал, пожаловал боярство, и теперь уже ему наобещал в жены Ксению.

Царское войско прочно завязло под Кромами, где оборонялся атаман Карела с 4 тыс. казаков. От города ничего не осталось, при бомбардировках сгорели и дома, и стены. Но казаки сдаваться не думали, понарыли под валами целый лабиринт нор и окопов, где жили, пережидали обстрелы, а потом пулями встречали атаки. Еще и издевались – периодически на вал выходила неимоверно толстая голая маркитантка, дразня осаждающих обидными телодвижениями. Жертвовать жизнями на штурмах никто не стремился. Не проявлял рвения и враг Годуновых Василий Голицын, оставшийся на командовании между отъездом прежних воевод и прибытием новых. Войско разлагалось от безделья, читало подметные письма самозванца, страдало от дизентерии. И все равно восстание рано или поздно было бы подавлено. Но 15 апреля 1605 г. скончался Борис Годунов. Если он еще мог жесткой рукой держать страну в повиновении, то его сыну Федору подчиняться не хотели. Ситуацию усугубил обман патриарха, известившего, будто Федор тоже избран Земским Собором, хотя все знали – Собор не созывался. Да и фактическими правителями при 16-летнем царе стали его мать Мария Скуратова и Семен Годунов, ненавидимые всеми. Вознесшегося честолюбивого Басманова они тоже оскорбили, сделав его лишь вторым воеводой под началом Катырева-Ростовского, да еще и назначили над ним своего родича Телятевского.

Из лагеря под Кромами стали разъезжаться дворяне, якобы на царские похороны, но многие переходили к Лжедмитрию. А в самом лагере лидеры рязанского дворянства Прокопий и Захар Ляпунов составили заговор. К нему примкнули и обиженный Басманов, и Голицыны. Измену готовило и боярство в Москве. У знати расчет был простой – с помощью самозванца скинуть Годуновых, а потом можно будет избавиться и от него самого. 7 мая войско взбунтовалось и присягнуло “Дмитрию”. Узнав об изменении ситуации, к нему снова хлынули поляки, и он триумфальным маршем пошел на Москву. Остановился в Туле, послав к столице отряд Карелы, и 1 июня не без участия Бельского, Мстиславского и Шуйских город восстал, свергнув Годуновых. Бояре тоже поклонились Лжедмитрию, патриарха Иова низложили, поставив на его место соглашателя грека Игнатия. Но дойдя до Коломенского, самозванец выразил прозрачное пожелание: “Нужно, чтобы Федора и матери его тоже не было”. Василий Голицын намек понял, послал убийц во главе с Михаилом Молчановым. Вдову Бориса удушили, Федор долго отбивался, но его ухватили за детородные части, стали давить, и обезумевшего от боли прикончили. Лжедмитрий сел на трон.

Бояре, конечно, не для того устраняли Годуновых, чтобы подчиняться невесть кому. И Василий Шуйский начал реализовывать вторую часть плана, сколачивая заговор. Но поспешил, на него донесли, схватили и приговорили к смерти. Однако ссориться с русской знатью Лжедмитрий не хотел, да и в Москве Шуйский был очень популярен, и в последний момент его помиловали. Заменили ссылкой, а вскоре и совсем простили по ходатайству бояр. С народом “царь” заигрывал, отменил потомственное холопство, освободил на год от податей, предоставил льготы поддержавшим его южным районам. Реабилитировал пострадавших при Годуновых. В частности, вернул из ссылок уцелевших Романовых. Малолетний Михаил смог соединиться с родителями, вместе с матерью он поселился в подаренном им Ипатьевском монастыре под Костромой, а Филарета поставили Ростовским митрополитом. Была разыграна трогательная встреча “Дмитрия” с матерью Марией Нагой – она содержалась в монастырском заточении и предпочла “узнать” его, чтобы выйти из темницы и возвыситься.

Бояре же после прокола Шуйского решили выждать, позволить самозванцу проявить себя. Он и проявил. Стал перестраивать государство на польский манер, Думу переименовал в сенат, ввел польские придворняе чины и моды, ударился в разгул, пиры, охоты. Окружил себя поляками и выскочками, раздавал награды любимцам, за полгода растранжирив из казны 7,5 млн руб. (при доходной части годового бюджета 1,5 млн). Приказал сделать опись богатства и владений монастырей, не скрывая, что хочет отобрать их в казну. Был и террор. Сослали Годуновых и близких им Сабуровых и Вельяминовых, Семена Годунова в тюрьме уморили голодом. Казаки Карелы шныряли по Москве, за оппозиционные высказывания хватали людей и тайно топили. Казнили 7 стрельцов, усомнившихся в истинности “Дмитрия”, после чего он сформировал себе стражу из немцев. Самозванец устраивал оргии в царской бане, куда убийца Годуновых Молчанов доставлял красивых девиц и замужних женщин, соблазняя деньгами или похищая насильно. Одной из наложниц Лжедмитрия стала царевна Ксения, неудавшаяся невеста двух принцев и двух полководцев. Впрочем, один из ее женихов, Басманов, стал наперсником “царя” и в банных игрищах тоже участвовал. Позже в Москве насчитали свыше 30 баб, ставших после этих развлечений “непраздными”.

Во внешней политике самозванец сразу наломал дров. В угоду папе затеял создать коалицию и воевать против турок. Послал крымскому хану остриженный тулуп, что было страшным оскорблением, по зимнему пути отправил в Елец артиллерию, а весной приказал сосредотачивать там войска, намереваясь брать Азов и хвастаясь, что покорит Крым. А в угоду польскому королю поссорился и со шведами. Потребовал от Карла IX уступить трон Сигизмунду, угрожая союзом с поляками и войной. Даже намеревался напасть на Нарву, но более умные советники его отговорили (еле-еле), указывая, что одновременно воевать на два фронта нельзя. Но ведь Риму и Варшаве таких знаков дружбы было мало! Папа прислал поздравления с восшествием на престол, одно за другим направлял эмиссаров, напоминая о главном – церковной унии. О том же вели разговоры постоянно отиравшиеся при Лжедмитрии иезуиты – ради маскировки они отрастили бороды и ходили в одеяниях православных священников. А Сигизмунд теребил насчет обещаний отдать Польше Смоленск и Северщину.

Однако самозванец хорошо понимал, что если он уступит русские территории или попробует окатоличивать страну, подданные этого не потерпят. Хотя и отказаться не мог – у короля и папы были уличающие его договоренности. И он пытался лавировать. Беседы с иезуитами сводил к открытию в России их школ, папе отвечал уклончиво. А чтобы не исполнять обязательств перед Сигизмундом, демонстративно с ним поругался, затеяв спор о титуловании – переводя свой титул “царь”, как “император”. Намекал, что армию из Ельца можно поавернуть и в другую сторону. А поскольку среди шляхты вызревало недовольство королем, самозванец затеял и интригу с панами, предлагая им низложить Сигизмунда и избрать на польский трон себя. Главное – низложить. Не будет короля, не станет и обязательств.

Разумеется, ничем, кроме катастрофы, для России такая политика кончиться не могла. Война с Османской империей и Крымом – оскорбление хану делало ее неизбежной, плюс конфликт с Польшей или Швецией или обеими вместе! И все это при отсутствии союзников – антитурецкая коалиция была папской утопией, никто в Европе в это время воевать с Портой не собирался. Впрочем, Лжедмитрий только считал, что он правит единовластно. Ведь и войска, и дипломатия находились под контролем бояр-заговорщиков. Русские послы в Польшу попутно с официальными поручениями передавали и неофициальные “приветы”. Бояре предупредили Сигизмунда о связях “царя” с польской оппозицией, что вызвало в Варшаве страшный скандал. В тайных посланиях московская знать укоряла короля в том, что он помог “вору”, обличала его самозванство. А на всякий случай, чтобы поляки не помешали заговору, бояре закинули удочки, что охотно пригласили бы на престол королевича Владислава. Действовала в Польше и агентура православных братств – они раздобыли и переслали в Москву доказательства принятия Лжедмитрием католичества.

Он тем временем хотел упрочить связи со шляхтой, чтобы и в Москве укрепить трон опорой на нее, и в Польше сподручнее интриговать против Сигизмунда. Активизировалось сватовство к Марине. Юрий Мнишек остался верен себе, долго торговался, получив в итоге 200 тыс. злотых., да еще и от имени “царя” нахапал у русских послов и купцов денег и товаров на 25 тыс. Не считая того, что самозванец оплатил его долги, свыше 60 тыс. От него потребовали также удалить Ксению Годунову – о поведении жениха Марина и ее папаша хорошо знали. Но когда царевну постригли и сослали в Белоозеро, они сочли недоразумение исчерпанным, и весной 1606 г. огромный обоз в несколько тысяч гостей, таких же любителей холявы, как Мнишеки, отправился с невестой в Москву.

А заговорщики приурочили выступление как раз к свадьбе, правильно рассчитав, что самозванец и поляки дадут новые поводы к недовольству. Так и случилось. Духовенство требовало крещения Марины по православному обряду, однако папа категорически возражал даже против принятия ею православного причастия. И пошли на компромисс, сочли, что за крещение сойдет миропомазание при коронации, с которой совместили венчание. Пренебрегающий русскими обычаями “царь” и грек-патриарх назначили его на четверг, 8 мая. Хотя по православной традиции новый день начинается с вечерней молитвы, и брачная ночь пришлась уже на пятницу, постный день, да еще праздник Св. Николая Чудотворца. А понаехавшая орда поляков вела себя крайне нагло и высокомерно, кичась перед “варварами” своей “цивилизованностью”. Выражалась эта “цивилизованность” в том, что гости то и дело оскорбляли хозяев, хаяли их обычаи, палили из ружей, задирали москвичей, бесчестили женщин, даже вытаскивая их на улицах из возков или врываясь в дома. В общем, вели себя так же, как привыкла вести себя шляхта с крестьянами и поселянами. Пан Стадницкий вспоминал: “Московитам сильно надоело распутство поляков, которые стали обращаться с ними, как со своими подданными, нападали на них, ссорились с ними, оскорбляли, били, напившись допьяна, насиловали замужних женщин и девушек”.

Восемь дней после свадьбы превратились в непрерывные пиры и попойки, пьяные толпы поляков и их слуг шатались и безобразничали по городу. Дошло до озлобления и стихийных драк. И заговор разыгрался, как по нотам. Верные Лжедмитрию казаки отправились в Елец. Самозванец был уверен, что туда ушло и русское войско, но бояре остановили его под Москвой, привлекая на свою сторону командиров. Перекупили начальника наемной стражи капитана Маржерета, и в ночь на 17 мая во дворце осталось всего 30 охранников. А рано утром, когда “царь” и его гости отсыпались после очередной гулянки, грянул набат. Возглавили бунт Василий Шуйский и Василий Голицын. Чтобы поляки и русские, еще сохранившие веру в “Дмитрия”, не помешали плану, был брошен клич: “Бей поганых латынян!” – натерпевшихся москвичей дважды упрашивать не пришлось.

А Шуйский с крестом в одной руке и саблей в другой повел отряд заговорщиков в Кремль. Стрельцы у ворот его знали и не остановили. Лжедмитрий спохватился слишком поздно, когда толпа уже ломилась во дворец. Стражники-иноземцы сопротивления не оказали и сложили оружие. Защитить “царя” попытался лишь Басманов и был убит. Марина укрылась в комнате, где собрались придворные дамы, спрятавшись под широкой юбкой своей гофмейстерины. Их собирался оборонять молоденький паж Осмольский – ворвавшиеся заговорщики прикончили его одним выстрелом. Но толпу полураздетых женщин бояре тронуть не позволили, взяв под охрану. А самозванец бежал и выскочил в окно, вывихнув ногу. Позвал на помощь стрельцов, соблазняя наградами. И они сперва решились защищать его. Но жертвовать ради него жизнями и у них желания не возникло. Когда Лжедмитрия обнаружили и окружили заговорщики, стрельцы его уступили, и сын боярский Валуев пустил в него пулю.

Сразу после этого Шуйский направил войска успокоить разбушевавшийся народ и взять под охрану отбивающихся на своих дворах поляков. Всего в ходе восстания их было перебито около 400 чел., примерно столько же погибло в столкновениях москвичей. Трупы Лжедмитрия и Басманова несколько дней валялись на площади непогребенными, потом их сожгли, зарядили в пушку и выстрелили в сторону Польши…

6. ЦАРЬ ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ

По русским законам и традициям избирать царя должен был Земский Собор. Но в провинции еще жила вера в “доброго царя Дмитрия”, наобещать подданным он успел много. Ни поляки, ни самозванец не успели сделать жителям других уездов и городов, кроме Москвы, ничего плохого. И хотя заговорщики захватили всю переписку Лжедмитрия с папой, много других изобличающих его документов, они поспешили побыстрее избрать царя самим, чтобы поставить провинцию перед фактом.

О польском Владиславе теперь даже не вспоминали, претендентов было четверо. Сын Филарета Романова 9-летний Михаил – в Нарве немцы узнали от русских, что многие прочили его. Но большинство голосов в Думе отвергло его за малолетством. Нерешительный и безвольный Мстиславский отказался наотрез. А Василий Голицын и по знатности рода, и по своей роли в заговоре уступал Василию Шуйскому. Эта кандидатура и победила. Но во избежание трений и конфликтов он вынужден был пойти на компромисс с другими боярами, обязался важнейшие вопросы решать только с Думой и без ее санкции никого не репрессировать. Земский Собор подменили импровизированным сборищем, представив Василия народу с Лобного места. В Москве его любили, и толпа криком санкционировала избрание. И сделав вид, будто присутствовавшие в столице купцы и служилые из других городов являлись их делегатами, Дума разослала воззвания об избрании Шуйского Собором.

Низложили и патриарха Игнатия. На его место церковный собор нарек Филарета Романова. Однако Шуйский не доверял ему, как конкуренту, и провернул хитрую интригу. Для пущего разоблачения самозванца добился канонизации царевича Дмитрия Углицкого, Филарет был отправлен за мощами, а в его отсутствие царь настроил против него духовенство и добился переизбрания. Причем ставленник Шуйского митрополит Крутицкий Пафнутий тоже не прошел, и патриархом стал выходец из донских казаков и строгий ревнитель веры Казанский митрополит Гермоген, который даже в царствование Лжедмитрия был одним из самых ярых его обличителей. Перед крымским ханом извинились, пояснив, что его обидчик уже наказан. Но опасались, что в отместку за свержение “вора” и избиение поляков в Москве начнет войну Сигизмунд. Поэтому из нескольких тысяч гостей и служащих самозванца, уцелевших после переворота, отпустили на родину лишь простолюдинов, а всех дворян оставили в качестве заложников, дав им хорошее содержание, но разместив под надзором по разным городам. В нарушение дипломатического этикета Шуйский задержал даже находившееся в Москве польское посольство во главе с Гонсевским.

Хотя подобные опасения были совершенно неосновательными. Польше самой приходилось туго. Она начала войну со Швецией, захватив у нее в Ливонии г. Пернов (Пярну). А в это время запорожцы со своим гетманом Сагайдачным совершили несколько удачных рейдов, разграбив Варну и Кафу. Турция разозлилась, объявила войну Речи Посполитой. Основные силы Порты были все еще связаны борьбой с Ираном, армию против поляков она послала недостаточную, и ее отбили. Но внутри Польши недовольство шляхты политикой короля достигло критической точки, и краковский воевода Зебжидовский поднял “рокош”. Это тоже входило в число здешних “свобод” – если часть дворян недовольна монархом, то почему бы им не составить “конфедерацию” и не выступить против него с оружием? Страну охватила гражданская война.

А вот действительную опасность Шуйский проглядел. Его избрание только Думой и Москвой провинцию возмутило. Получалось – бояре убили “доброго царя” и посадили своего ставленника. Крестьяне и посадские преувеличенно связывали с “Дмитрием” надежды на лучшее, а Шуйский, хоть и частично отменил прежние законы Годунова, даровав свободу вольным, насильно обращенным в холопы, но при этом увеличил срок сыска беглых крепостных до 15 лет. Служилые вспоминали щедрые пожалования Лжедмитрия при вступлении на престол – Василий был на такое не способен, найдя казну пустой. Забурлило казачество. А жители южного порубежья теперь опасались репрессий за бунт в пользу самозванца. Несколько раз вспыхивали волнения и в столице. И Шуйский стал освобождать ее от прежних приверженцев Лжедмитрия, рассылая их подальше. И многих… опять отправил в почетные ссылки на южные рубежи.

Одним из таких стал князь Шаховской, назначенный в Путивль. По дороге к нему присоединился клеврет “вора” Молчанов. Он был арестован, но сумел сбежать, да еще и прихватил печать “Дмитрия”. Уже по пути они начали будоражить народ, Шаховской представлял Молчанова, как “царя”, вторично спасшегося от убийц. В Путивле первого самозванца хорошо знали, и Молчанов туда не поехал. Удрал в Польшу и занялся элементарным мошеничеством – собирал деньги якобы на войско, чтобы поляки отомстили “московитам” за избиение соплеменников, и неплохо жил на эти средства. Но Шаховской взбунтовал Путивль и начал рассылать воззвания от имени “Дмитрия”. И опять заполыхало. На Рязанщине восстание возглавили братья Ляпуновы. В Ельце, где собирались воины для похода на татар – сын боярский Истома Пашков. Царь направил туда большой отряд под командованием Воротынского. Ратников до последнего момента обманывали, говорили, что они идут против татар. А когда выяснилось, что драться предстоит со “своими”, они растерялись. При атаке Пашкова многие стали разбегаться, и Воротынского разгромили. После этой победы восстания в порубежных городах пошли цепной реакцией – Оскол, Борисов, Ливны.

В Путивле же появился Иван Болотников. Он был служилым холопом князя Телятевского (т. е. служил в его персональной дружине), попал в плен к татарам, был продан в рабство на галеры. Его освободили в бою венецианцы. По дороге на родину он поучаствовал в польско-турецкой войне в составе украинских казаков, отличился, и один из отрядов выбрал его атаманом. Возвращаясь с казаками с войны, он заехал в Самбор, замок Мнишеков, где гостил Молчанов, которого Болотникову представили, как “Дмитрия”. Он воодушевил атамана борьбой за свое “правое” дело против изменников-бояр и дал грамоту, назначив воеводой. Набрав украинской вольницы, Болотников явился к Шаховскому, и приход человека, который лично видел “спасшегося царя” подлил масла в огонь. На Москву двинулись три рати. Болотников, к которому примыкала всякая рвань, наступал через Орел и Калугу. А дворянские ополчения Пашкова и Ляпунова – через Рязань.

Хотя многие в спасение “Дмитрия”, конечно, не верили – важно было знамя, под которым действовать. Еще при жизни Лжедмитрия 300 терских казаков избрали на кругу “царевича Петра”, Потом появились еще один “Петр”, “царевичи” Август, Иван, Лаврентий, Федор, Ерофей, Клементий, Савелий, Семен, Василий, Гаврила, Мартын… Большинство “царевичей” заметного вклада в историю не внесли, как появлялись, так и погибали, но бунт разгорался. Болотникова под Кромами встретило войско Юрия Трубецкого. И, не приняв боя, отступило – тут тоже многие воины разбегались или переходили к противнику. Восстали Тула, Кашира, Калуга, Можайск, Вязьма, Владимир, Астрахань. Нижний Новгород осадили взбунтовавшиеся мордовцы и черемисы. Банду, выступившую из Владимира, рассеял отряд стольника Дмитрия Пожарского. А брат царя Иван Шуйский разбил Болотникова на р. Угре.

Но вместо погибших к атаману стекались новые толпы. По его разумению, борьба с “изменой” верхов означала: кто был ничем, тот станет всем. И он распространял воззвание: “Вы все, боярские холопи, побивайте своих бояр, берите себе их жен и все достояние их, поместья и вотчины! Вы будете людьми знатными, и вы, которых называли шпынями и безыменными, убивайте гостей и торговых людей, делите меж собой их животы! Вы были последние – теперь получите боярства, окольничества, воеводства! Целуйте все крест законному государю Дмитрию Ивановичу!” Путь его орды сопровождался жуткими погромами. Истребляли дворян и зажиточных горожан, грабили, пускали по рукам жен и дочерей.

Молодой полководец Михаил Скопин-Шуйский, племянник царя, еще раз разгромил Болотникова, на р. Пахре. Но по другой дороге наступало войско Пашкова и Ляпуновых, взяло Коломну. И Шуйский перебросил племянника туда – против восставших дворян сосредотачивалась большая сборная рать под командованием Мстиславского и Воротынского. Пашков и Ляпунов оказались противниками более умелыми, атаковали царское войско у с. Троицкое и обратили в бегство. А перед Болотниковым дорога освободилась, его банды, обрастая разгулявшейся чернью, двинулись дальше. Под Москвой силы повстанцев соединились, достигая 20 тыс. Но… дворяне увидели, что вытворяют болотниковцы, и призадумались. А москвичи, не желая разграбления своего города, пошли на хитрость. Их делегация объявила, что столица сдастся без боя, если ей представят самого “Дмитрия”.

Обрадованный Болотников слал гонцов в Путивль – пусть, мол, “царь” скорее приезжает, победа обеспечена. Никто не приехал. А Пашков и Ляпунов вступили в переговоры с царем. Шуйского они ненавидели, но поняли, что в данный момент болотниковцы предсталяют для страны куда большую опасность. В Москву прибывали подкрепления из Смоленска, Твери, с Двины. Главное командование царь поручил Скопину-Шуйскому. Узнав, что противник наращивает силы, Болотников 26 ноября 1606 г. пошел на штурм. Но Ляпуновы и Пашков перешли на сторону царя, объявив, что никакого “Дмитрия” на самом деле нет и никто его в глаза не видел. Повстанцев отбили, они встали укрепленным лагерем в Коломенском.

Скопин осадил их, окружил батареями и начал бомбардировку. Царь пробовал переманить на свою сторону и самого Болотникова, обещал службу и высокий чин, однако атаман отказался. После трехдневного артиллерийского обстрела его пестрое воинство вырвалось из лагеря и стало удирать на Серпухов. Их гнали и били. 4 тыс. казаков Беззубцева в деревне Заборье остановились, окружив себя укреплением из саней и решили обороняться. Скопин счел опасным оставлять их в тылу и осадил табор, что дало возможность уйти остаткам болотниковцев. А Беззубцев предложил сдаться, если казакам гарантируют жизнь и примут на службу. Воевода согласился на такие условия. Этих казаков царь простил. Но остальных пленных, взятых в бою или во время бегства, вешали или, оглушив дубинами, “сажали в воду”.

20-летний Скопин-Шуйский был пожалован в бояре. Болотников засел в Калуге и был осажден. Но воеводой на этот раз царь назначил своего бездарного брата Ивана. Он действовал крайне неумело, позволял себя бить на вылазках. Правда, отряд Мезецкого, посланный из Путивля Шаховским на выручку Болотникову, был разбит Иваном Романовым на р. Вырке. Однако осада Калуги затянулась на всю зиму. Между тем Шаховской лихорадочно искал, как выкрутиться из ситуации с отсутствием “Дмитрия”. И пригласил гулявшего по Волге и Дону терского “царевича Петра”. Тот явился с 4 тыс. казаков и проявил себя мужиком крутым, казнив пленных дворян, содержавшихся в Путивле, а их родственниц “емля на позор на постелю”.