Текст книги "Тайна воцарения Романовых"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 44 страниц)

37. ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Представления о России XVII в. будет неполным, если не упомянуть бурную “деловую жизнь”. Швед Кильбургер писал, что русские “от самого знатного до самого простого любят коммерцию”. Действительно, в отличие от Франции или Испании, где дворянам запрещалось заниматься торговлей и промыслами, и от Голландии с Англией, где эти занятия монополизировала господствующая верхушка, на Руси торговали все. Крестьяне, посадские, служилые, духовенство, бояре и даже сам царь (хотя, конечно, знать делала это не лично, а через своих приказчиков). И если в западных странах действовали многочисленные таможенные барьеры на границах княжеств, епископств, городов, провинций, в нашей стране таковых тоже не было. А в результате в конце XVI – первой половине XVII в. сложился единый всероссийский рынок (до чего ох как далеко было, например, той же Франции, где внутренние таможенные тарифы составляли до 30 % стоимости товара).

Уже существовала товарная специализация различных областей, прочно связанных друг с другом. Москва поставляла изделия скорняков, сукноделов, оружейников, золотых дел мастеров, Подмосковье – овощи и мясо, масло шло из Среднего Поволжья, рыба – с Севера, из Астрахани и Ростова, изделия кузнецов – из Серпухова, Тулы, Тихвина, Галича, Устюжны, кожа – из Ярославля, Костромы, Суздаля, Казани, Мурома. На деревянных изделиях специализировалось Верхнее Поволжье, на каменном строительстве – артели из Пскова и Новгорода, на плотницкой работе – артели с Севера. Ткацкое производство развивалось в Москве и Ярославле, Псков поставлял продукцию из льна и пеньки, Вязьма – сани, Решма – рогожи. Из Сибири шли меха (доходы от Сибирского приказа составляли 12 % бюджета). А из Астрахани, кроме рыбы и икры, везли продукцию виноградарства, виноделия, садоводства, бахчеводства. Иностранцы восхищались тамошним виноградом, грецкими орехами, дынями, арбузами, айвой, гранатами, персиками, абрикосами – “лучших мы не находили даже в Персии”(Олеарий).

Крупнейшим центром торговли была, естественно, столица. Кильбургер писал, что “в городе Москве помещается больше торговых лавок, чем в Амстердаме или хотя бы в ином целом княжестве”. Функционировали обширные постоянные рынки в Китай-городе, Белом городе, Земляном городе. Свои рынки были во всех других городах, а их в России к середине XVII в. насчитывалось 923. Расцвела ярмарочная торговля. В XVI в. действовала ярмарка в Холопьем городке на Верхней Волге, а в 1620-х гг она переместилась в г. Макарьев, и возникла знаменитая Макарьевская ярмарка, существующая и поныне – переехав в Нижний Новгород. Оборот Макарьевской ярмарки достигал 80 тыс. руб. Весьма значительными ярмарками были Архангельская, Тихвинская, Свенская (под Брянском). Тихвин, например, вел торговлю с 45 городами. В Верхотурье была организована зимняя Ирбитская ярмарка, связанная с Макарьевской, на нее собирались до тысячи купцов. А летом сибиряки ездили на Ямышевскую ярмарку, возникшую у соляных промыслов.

Причем Павел Алеппский не без зависти сообщает, что “торговля московитов деспотичная, это торговля сытых людей” – в Османской империи, откуда он приехал, тоже было много базаров. Но там для мелких торговцев продать хоть что-нибудь означало обеспечить кусок хлеба себе и семье. Перед русскими проблема так не стояла, и “говорят они мало, как франки” – не нравится цена, ну и иди своей дорогой. Павел Алеппский передает и слова салоникского еврея, принявшего крещение и жившего в России, “что евреи превосходят все народы хитростью и изворотливостью, но что московиты и их превосходят и берут над ними верх в хитрости и ловкости”. Впрочем, иностранцы отмечали и высочайшую честность русских. Олеарий упоминает, как рыбаку на Волге по ошибке переплатили за улов 5 коп. Он пересчитал и вернул лишнее. Пораженные таким поведением немцы предложили ему взять сдачу себе, но он отказывался от не заработанных денег и взял только после неоднократных просьб.

В целом же российский рынок был куда более оживленным, чем в XVIII в., когда большинству крестьян стало просто нечем торговать. И хотя в той или иной мере в торговле участвовали все сословия, уже выделились профессионалы, ничуть не уступавшие по размаху деятельности западным воротилам. В первую очередь – “гости”, крупные купцы и промышленники, имевшие оборот не менее 20 тыс. руб в год. Но “гость” было не названием сословия, а чином, который персонально жаловался царем. И человек, получивший его, тем самым инкорпорировался в самую верхушку государственной структуры. Считалось, что раз он сумел нажить большое состояние и управлять им, то является ценным специалистом, и его опыт надо использовать. Все гости были приближены к царю, получали право непосредственного доступа к нему, освобождались от податей, им разрешалось покупать вотчины. И они выступали в качестве финансовых агентов и советников правительства. Через них казна вела заграничную торговлю, поручала им руководить сбором налогов, таможенных и кабацких пошлин, передавала подряды на крупное строительство, на поставки для армии, на ведение государственной монопольной торговли – пушной, винной, соляной. Для чего они, в свою очередь привлекали субподрядчиков из более мелких купцов. Шляхтич Немоевский называл гостей “крестьяне, которым наравне с боярами принадлежит заведование всяким управлением”.

Из подобных “крестьян” можно назвать Строгановых – за огромную финансовую помощь при освобождении страны от поляков и восстановлении после Смуты им было присвоено особое звание “именитых людей”. Гость Епифаний Светешников вел торговлю с Сибирью, эксплуатировал соляные промыслы в Усолье. Василий Шорин вел значитальную торговлю внутри России, с Персией, Средней Азией, был таможенным головой в Архангельске. На соляных промыслах разбогатели и гости Шустовы, а на внутренней и внешней торговле – Патокины, Филатьевы. Впоследствии один из приказчиков Филатьевых, крестьянин Гавриил Никитин, отделился от них, сколотил состояние на пушнине и тоже стал гостем. В сибирской торговле заправляли торговые семьи Босых, Ревякиных, Балезиных, Панкратьевых, Усовых. В Новгороде ворочали делами Стояновы, во Пскове – Емельянов.

В торгово-промышленной иерерхии за гостями следовали гостиная и суконная сотни. В них насчитывалось около 400 чел. Гостиная, в основном, вела торговлю с Востоком, суконная – с Западом. Входившие в них предприниматели тоже пользовались значительными привилегиями, занимали видное место в финансовых делах государства, имели свое самоуправление. Они становились выборными головами и старшинами на ярмарках, в городских и рыночных структурах. Ну а к низшему разряду предпринимателей относились выходцы из крестьян и жители черных слобод и сотен (так что набившее сейчас оскомину слово “черносотенцы” вовсе не носило нынешнего смысла – это были мелкие лавочники и ремесленники, платившие подати, оттого и “черные”).

Задолго до всяких “прорубаний окон” наша страна была крупнейшим центром международной торговли. Русские купцы постоянно бывали и вели дела в Копенгагене, Стокгольме, Риге, в городах Германии и Польши. Через Рязань на юг и далее по Дону каждую осень, когда идут дожди и в реке много воды, караваны купцов направлялись в Азов, Кафу, Стамбул. А через Астрахань добирались в Закавказье и Персию, в Шемахе существовала постоянная русская торговая колония. Кстати, в Персию и Турцию ездили и посредники, торговавшие от имени царя. В Иране – беспошлинно, как торговали и агенты шаха в России. Кроме того, на Руси и в Персии действовали одинаковые законы о беспошлинной торговле, если товары привезены с посольствами. Поэтому дипломаты, ежегодно ездившие туда-сюда, тоже торговали вовсю. (В Москве этим законом беспардонно пользовались англичане, возлагая посольские миссии на своих купцов).

Иностранцы с товарами ехали отовсюду. Меховский в “Трактате о двух Сарматиях” сообщал, что Русь “богата серебром”. Но своих серебряных приисков она тогда не имела, и Кампензе уточнял, что страна “богата монетою, добываемою более через попечительство государей, нежели через посредство рудников… Почти ежедневно привозится туда из всех концов Европы множество денег за товары”. В XVII в. северными “воротами” России являлся Архангельск, западными – Псков и Новгород, южными – Астрахань, восточными – Тобольск. Немец Айрман в Москве был удивлен, описывая множество “персиян, татар, киргизов, турок, поляков… лифляндцев, шведов, финнов, голландцев, англичан, французов, итальянцев, испанцев, португальцев, немцев из Гамбурга, Любека, Дании”, “которые частью поселились здесь же под защитой царя, частью проживают только ради наживы”. “Эти нации все имеют свои особые лавки, открытые ежедневно, там видны чудеса за чудесами, так что по непривычке к их странным обычаям или национальной внешности часто более обращаешь внимание на их персоны, нежели на их чудесные товары”. Любопытно и то, что если покупатель желал что-то у них выбрать и сторговаться, то он “в любое время найдет переводчика, который быстро сумеет навязать свои услуги”. Поскольку тут же околачивались “многие” русские, умеющие говорить по-шведски, по-польски, по-фински. Только знатоков немецкого было мало, в этом случае приходилось переходить на шведский.

В Архангельск каждый год приходили десятки кораблей, везших сукно, часы, зеркала, вина, трикотаж. В Астрахань привозили из Ирана сафьян, бархат, платки, ковры, безоар, бирюзу, индиго, ладан, нефть, а главное – шелк-сырец. Шелковой торговлей занимались в основном армяне. Их много осело в Астрахани, да и в Москве возникли армянское и грузинское земляческие колонии торговцев и ремесленников. Отчего и остались следы в названиях улиц – Малые и Большие Грузины, Армянский переулок. Татары и ногаи вели в Астрахани большую торговлю скотом, ежегодно пригоняли в Москву на продажу огромные табуны коней – в качестве пошлины с них брали 10 % лошадей для русской кавалерии. В 1635 г. монгольское посольство Алтан-хана привезло в подарок Михаилу Федоровичу 2 пуда чайного листа. И этот напиток понравился, стал завоевывать популярность (в те же годы, что в Европе).

Бухарские купцы везли хлопчатобумажные ткани, лучшую в мире бумагу, изготовлявшуюся в Самарканде, китайские товары – фарфор, шелковые изделия. Через Среднюю Азию торговали и индусы – в Бухаре был целый квартал купцов из Пенджаба и Раджпутаны. А в 1630-х гг. они поселились и в Астрахани. Им разрешили основать свой “Индийский двор”, он был обнесен стеной, внутри были построены дома, лавки, даже действующий храм Вишну, и в Россию потекли индийские драгоценности, благовония, пряности. У нас их называли “агрыжане” – от Агры, столицы Великого Могола. Они устраивались основательно, женились обычно на татарках, их представительства возникли в Москве и Нижнем Новгороде, они занялись торговлей не только своими, но и кавказскими товарами, заняв второе место после армян. (Лишь в XVIII в., когда связи с Индией прервались, “агрыжане” постепенно обратились в христианство и ассимилировались с русскими).

России международная торговля приносила тройную выгоду. Во-первых, обогащала казну. Так, в Архангельске и Астрахани таможенные пошлины составляли 5 %. В целом же среднегодовая прибыль от пошлин в Астрахани была около 12 тыс. руб. А в Архангельске рекордным считался год, когда она достигла 300 тыс. руб. (что составляло 6 тонн золота). Во-вторых, развивалось и богатело отечественное купечество. Потому что торговать напрямую друг с другом, “через голову” русских, иноземцам запрещалось. Да и вообще каких-либо особых преимуществ на Руси им не давали и садиться себе на шею не позволяли. Когда британец Марш не уплатил вовремя долг, у него запросто конфисковали товары. А могли в таких случаях и на правеж поставить, невзирая на подданство. Голландцы пробовали было хитрить и обманывать – самим же хуже пришлось. Сразу лишились полученных поначалу льгот.

Ну а в-третьих, пересечение в России потоков товаров со всех сторон света создавало картину того самого сказочного изобилия, которое поражало зарубежных наблюдетелей. Когда даже женщины из простонародья позволяли себе наряжаться в шелк и бархат. Когда дорогущие в Европе пряности оказывались простолюдинам тоже доступны, их добавляли в выпечку. А в состоятельных домах корицу за столом подавали прямо палочками в качестве лакомства – бери и грызи, и перец стоял в перечницах – насыпай себе, сколько хочешь. Чех Таннер ахал – дескать, в Москве “мелкие граненые рубины до того дешевы, что продаются на фунты – 20 московских или немецких флоринов за фунт”. Австриец Гейс насчет русского богатства замечал: “А в Германии, пожалуй, что и не поверили бы”. А француз Маржерет делал вывод: “Подобного богатства нет в Европе”.

Конечно же, Россия не только ввозила товары, но и сама немало производила. Экспортировала воск – 20–50 тыс. пудов в год, смолу, деготь, меха, зерно. Вывозилось также сало – 40-100 тыс. пудов, мед, пенька, конопля, соль, аир, ревень, моржовая кость, ворвань (тюлений жир), рыбий клей, слюда, речной жемчуг. Икра тогда экспортировалась “преимущественно в Италию, где она считается деликатесом” (Бурх). Туда же поставлялась древесина – северной торговли корабельным лесом еще не было, его еще не истребили в самой Европе. А итальянцы брали русские дубы, клены и сосны для изготовления красивой мебели. “Стволы этих деревьев, будучи распилены, представляют в разрезе удивительную и прелестную смесь цветов, наподобие волнистого камлота. Купцы наши вывозят их в большом количестве в числе прочих товаров из Москвы и продают по весьма дорогой цене” (Кампензе). За рубеж продавались и льняные ткани, до 100 тыс. кож в год, выделанная юфть, войлок, канаты, мешки, ювелирные украшения, оружие, конские збруи, изделия резчиков по дереву, оружейников.

Рассматривая отечественную экономику XVII в., современные исследователи (О.А. Платонов и др.) показали, что по принципам своего построения она во многом отличалась от западных моделей. В российской экономике (как и в социальной структуре общества) господствовал “общинный тип” организации. Ее ключевыми звеньями являлись те же сельские общины, рабочие артели, самоуправляемые городские концы, слободы, улицы, сотни. И даже западник Герцен вынужден был признать, что экономическая организация русских общин являлась полной противоположностью принципу Мальтуса – “выживает сильнейший”. В общине для каждого находилось место за общим столом. А уж какое место – более или менее почетное, более или менее сытное, зависело от личных качеств человека. Это было не отставание от кого-то (или опережение кого-то), а просто своя самобытная модель, национальный стереотип взаимоотношений.

Основу экономики (как и в большинстве государств того времени, кроме Голландии) составляло сельские хозяйство. Причем сейчас доказано, что преобладание небольших хозяйств – поместий, черносошных деревень, гораздо лучше отвечало потребностям тогдашнего рынка, чем крупное землевладение. Эти хозяйства были легко регулируемыми в отношении количества и ассортимента продукции, могли перестраиваться с одной культуры на другую в зависимости от погодных условий, повышать и понижать площади запашки, соотнося ее с возможностью вывоза продукции и спросом. Могли, если это выгодно, частично переключиться на побочные промыслы. Например, крестьяне, жившие по Северной Двине, специализировались на мясном скотоводстве, каждая семья отправляла на продажу в год 2–5 быков и несколько телят, но параллельно тут традиционно занимались изготовлением древесного угля, извести, организовывали смолокурни. В различных местностях в крестьянских домах имелись прялки и ткацкие станки – ткани из шерсти, льна, конопли производились как для собственного обихода, так и на рынок. А многие астраханцы, как пишет Олеарий, разводили у домов виноградники, имея с них доход до 50 руб. в год, промышляли и на соседних соляных озерах – соль разрешалось собирать любому при уплате в казну пошлины, 1 коп. с 2 пудов.

Но существовали и крупные хозяйства – боярские вотчины, большие монастыри. Как правило, такие хозяйства имели сложную и разветвленную экономическую базу, включающую не только развитое сельскохозяйственное производство, садоводство, овощеводство, но и ремесленные, промышленные, торговые структуры. Так, в 1641 г. в закромах Троице-Сергиева монастыря хранилось 2 тыс тонн зерна, на конюшнях числилась 401 лошадь, в кладовых – 51 бочка пива с собственных пивоварен, десятки тонн рыбы с собственных ловов, в казне насчитывалось 14 тыс. руб., а корабли, принадлежащие монастырю, можно было встретить и в Белом море, и у берегов Норвегии.

Главными центрами ремесленного производства были города. Ремесленные общины имели некоторое сходство с европейскими цехами, но существовали и заметные различия. Французский промышленник Фребе писал: “Цехи в России не подавляют талантов и не делают помех в труде”. Как и в цехах, в русских общинах действовали свои внутренние законы, были свои праздники, патрональные церкви, осуществлялся контроль за качеством продукции. Но не было мелочной регламентации цен, количества изготовленных товаров, применяемых технологий и инструментов, положения подмастерьев и учеников. Их перевод в мастера, как и прием новых мастеров в организацию осуществлялись, по сравнению с Европой, довольно легко. Если имеешь достаточные навыки и средства – пожалуйста. Гораздо труднее, чем вступить в организацию, было выйти из нее – община лишалась “тягловой” единицы. Но многие ремесленные сотни и слободы более правомерно было бы сравнивать не с цехами – они представляли собой мануфактуры “рассеянного типа”. Сбывали продукцию для перепродажи крупным торговцам, централизованно поставляли ее для государственных нужд или на экспорт.

Михалон Литвин признавал, что “московиты отличные хозяйственники”. Нашим предкам было уже хорошо знакомо акционирование – многие предприятия, вроде соляных варниц, рыбных промыслов и др., являлись “обчествами на паях” с распределением расходов и прибыли на каждую “долю”. Торговцы прекрасно умели пользоваться кредитом. Олеарий описывал, как оптовики скупали привезенные англичанами сукна по 4 талера за локоть – но в долг. И тут же перепродавали лавочникам по 3 – 3,5 талера – но наличными. А ко времени возврата долга успевали 3 – 4 раза пустить деньги в оборот, с лихвой покрывая прибылью начальный убыток.

Широко практиковались договорные отношения. Скажем, до нас дошла “Подрядная запись” строительной артели из 26 мастеров: “Поручились есмь друг по друге круговою порукою и дали мы на себя сию запись Боровского уезда Пафнутьева монастыря архимандриту Феофану да келарю старцу Пафнотию з братией в том, что подрядились мы, подрядки и каменщики, в том Пафнутьевом монастыре сделать колокольню каменную”. Оговаривались все детали. И стоимость работы – 100 руб. И даже выдача перед началом строительства “ведра вина наперед”. И возможность взыскать неустойку: “Ежели… самым добротным мастерством не сделаем… или учнем пить и бражничать или за каким дурном ходить… взять им, архимандриту Феофану и келарю старцу Пафнотию з братией по сей записи за неустойку 200 рублев денег”.

Существовало в общинах и внутреннее страхование. Хуан Персидский собщал, что у муромских кожевников дубление кож производится “в тысячу и одном доме”, где закладывается “по тысяче и одной коже”, и если у кого-то они сопреют, коллеги дают ему по одной коже, и получается у всех по тясяче. Цифры, разумеется, для пущего эффекта придуманы автором, но дают представление и о значительном размахе производства, и о порядках взаимовыручки.

Первые значительные предприятия мануфактурного типа стали возникать в нашей стране в XVI в., примерно в тот же период, что и в Европе. Например, канатные дворы в Холмогорах и Вологде – один лишь Холмогорский поставлял канаты для четверти кораблей британского флота. Тогда же организуются Пушечный двор, Печатный двор, предприятия Строгановых, Оружейная палата, царские и патриаршие рыбные ловы на Каспии, использовавшие наемный труд. Но начало настоящей промышленной революции в России относится именно к эпохе Михаила Федоровича и связано с деятельностью правительств Филарета и Черкасского.

Уже упоминалось о реконструкции Пушечного двора, который стал, по оценкам иностранцев, крупным “литейным заводом”, о строительстве в Москве двух “пороховых мельниц”. При Михаиле были расширены Золотая, Серебряная, Оружейная палаты, появляются казенные швейные мануфактуры – Царская и Царицына мастерские палаты, шелковая мануфактура – Бархатный двор, довольно солидными для своего времени предприятиями были Верхняя (т. е. главная, государственная) типография, Хамовная изба – где трудились десятки ткачей. Их работники являлись “бюджетниками”, жили на оклад от казны, и Олеарий не без удивления сообщает: “В Москве принято, чтобы по приказанию великого князя ежемесячно все царские чиновники и ремесленники получали в срок свое жалование; некоторым оно даже приносится на дом”. Стоит подчеркнуть и то, что государь считал долгом заботиться о благополучии своих работников. Например, мастер ствольного и замочного дела Афанасий Вяткин подал царю челобитную, указывая на свой многолетний безупречный стаж и жалуясь, что в результате пожара разорился, не может обеспечить приданое дочерям. Царь пожаловал ему на приданое 20 рублей – без отдачи.

Был построен еще один канатный двор, в Архангельске, на этом предприятии трудилось 400 чел. Обеспечивая развернувшееся после Смуты городское строительство, возникают и расширяются кирпичные заводы – казенные, частные, монастырские. Так, потребности Москвы обеспечивал завод в с. Калитниково недалеко от Спасо-Андроникова монастыря. В разных городах действовали красильные и белильные мастерские. Появляются столь крупные центры народных промыслов, как Палех, Хохлома, Холуй, центр керамического производства в Гжели. На поморском Севере и больших реках (на Волге – во всех городах) функционировали судоверфи. Разрабатывались рудники – свинцовые, оловянные, в Угличе, Ярославле и Устюге добывали селитру, в Вятке серу. На Урале нашли медь.

В процессах промышленной революции, естественно, играла активную роль торгово-деловая верхушка. Если в XVI в. у Строгановых действовали 27 соляных варниц, то в XVII в. – более 200, ежегодная добыча соли составляла 7 млн пудов, обеспечивая половину потребности страны. Их владения в Соли Вычегодской стали важным экономическим и культурным центром, здесь существовали свои училища для подготовки специалистов по солеварению, разрабатывались настоящие технические инструкции. Велась также торговля железом, мехами, развивалось строительство, художественное ремесло. Гостю Светешникову принадлежали большие кожевенные предприятия в Нижнем Новгороде, Емельянову – мастерские по выделке льняных тканей во Пскове. На Руси не чуралась таких занятий и знать. Бояре Романовы, Морозовы, Одоевские создавали в своих вотчинах поташные, винокуренные и другие заводы. Князь Пожарский являлся совладельцем нескольких соляных варниц, ему же принадлежало “сельцо” Холуй с мастерскими иконописцев и художественных росписей.

Подвизались и иностранные авантюристы (это слово еще не было оскорбительным, оно происходит от “аванте” – “вперед”, и обозначало “впереди идущих”, осваивавших колонии, новые рынки и т. д.). В те времена вообще при дворах монархов ошивалось изрядное количество деятелей различного пошиба, соблазняя государей и вельмож возможностями быстрого обогащения и выклянчивая деньги на заумные изобретения, алхимические, кладоискательские, геологические, географические проекты. Однако в Москве сидели люди умные, трезвомыслящие, и такие штучки не проходили. Заманчивых проектов не отвергали, хочешь – пробуй. Но за свой счет. Какую-то сумму могли выделить только в долг. Если дело обернется убытками – их понесет предприниматель, а не казна. И Олеарий описывает случай, как разорился англичанин, бравшийся отыскать под Москвой золотую жилу.

Но начинания, действительно показавшие свою выгоду и пользу, всячески поощрялись и поддерживались. В 1635 г. начал действовать Духанинский стекольный завод, построенный итальянскими специалистами. А в 1637 г. стал выдавать продукцию металлургический завод Марселиса и Виниуса в Туле – орудия, ядра, железные полосы и заготовки. Сразу стало ясно, что дело будет очень доходным, как для владельцев, так и для казны. И та же компания предпринимателей получила разрешение на строительство новых заводов – в Вологодской губернии, на Ваге, Шексне в Костроме. Через несколько лет Россия стала уже поставлять на экспорт… пушки. До 800 стволов в год. В европейские страны. Скажем, в “развитую” Францию, где собственное литейное производство появилось только через полвека…