355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Поволяев » Охота на охотников » Текст книги (страница 6)
Охота на охотников
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 11:25

Текст книги "Охота на охотников"


Автор книги: Валерий Поволяев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Теперь вот что, – Ольга Николаевна нервным движением выдернула из кожаной сигаретницы длинную темную сигарету с золотым ободком, Каукалов отметил, что этой сигаретницы у неё в прошлый раз не было, – резко щелкнув зажигалкой, прикурила, – надо экспроприировать "шестерку". "Семерку" вам придется оставить.

– Нет проблем, – сказал Каукалов, – хоть "мерседес" шестисотой модели. Нам, татарам, все равно...

– Дурак, – выругалась Ольга Николаевна, добавив несколько матерных слов. Каукалов вновь подумал о том, что мат ей здорово идет. – С "мерсом" тебя загребут в десять минут. Если не наши, то чужие, из какой-нибудь солнцевской или коптевской группировки. Все шестисотые "мерседесы" расписаны по Москве – либо за президентской структурой числятся, либо за группировками.

– А банки? – спросил Каукалов и в тот же миг, – жаль, что запоздало, – понял: он задал нелепый вопрос. – У банков же полно шестисотых "мерседесов".

– Банки и группировки – это одно и то же. Банки под группировками ходят. Думаешь, что экспроприировал "мерседес" у банка, а на деле оказывается – у воровского авторитета Петьки Золотые Зубы, либо у Редьки, Фофана или Капитана... – Ольга Николаевна провела ладонью по своему животу. Жест был возбуждающим. Глаза у Ольги Николаевны из голубых превратились в сизые, и она, бросив сигарету в хрустальную пепельницу, повернулась к Каукалову: – Ну, красавчик, не устал еще? Имей в виду – я неутомимая. Если уставать будешь – заменю тебя на другого.

– Да нет, я не устал, – пробормотал, совершенно не узнавая своего голоса, Каукалов.

– Это хорошо. А машина, повторяю, должна быть обычная "шестерка". Голос у Ольги Николаевны сделался незнакомым, каким-то сдавленным. Она действительно была неутомимой женщиной. – Мы её перекрасим в "канарейку".

Каукалов понял, что все люди, на чьи шеи он накинул и ещё накинет удавку, навсегда останутся у него в памяти, никогда не исчезнут, не сотрутся, они наверняка будут приходить к нему по ночам и спрашивать, за что же он их убил... Ведь если бы он просто потребовал у них машины – они бы отдали их без всякого сопротивления, жизнь, какой бы ни была худой и нищей, все равно дороже машины, – но Каукалов убивал их...

Так получилось и с владельцем "шестерки", которую Ольга Николаевна собиралась перекрасить под "канарейку". Каукалов долго выбирал машину: стоял на Тверской улице с поднятой рукой, голосовал, останавливал машины, окидывал их взглядом и отправлял дальше – то машина оказывалась старой, то двигатель стоял не тот, то ещё что-нибудь было...

Наконец рядом тормознула зеленая, сочного чайного цвета "шестерка" с угрюмым плечистым парнем за рулем. Машина была та, что требовалось, – с третьим двигателем, хотя определить, какой движок стоит в машине, всегда бывает мудрено, но эта точно имела третий двигатель: сзади к крышке багажника была приклеена табличка с цифрой "1500", Каукалов разглядел её, потому что "шестерка" проскочила чуть вперед.

Вид угрюмого здоровяка был внушительным, и Каукалов заколебался: а вдруг не справится с ним, вдруг это какой-нибудь каратист из рабочего района, мастер башкой ломать кирпичи, а зубами перегрызать стальные тросы?

Он, наверное, ещё колебался бы некоторое время, пребывая в нерешительности, если бы не Аронов – Илья, не раздумывая ни секунды, спокойно открыл дверь "жигулей", сел рядом с водителем. Каукалову ничего не оставалось, как сесть сзади.

– Куда? – хрипло прорычал водитель, глядя в зеркальце заднего вида на Каукалова.

Каукалов раздраженно дернул одним плечом: и чего это все они наблюдают за ним? Ну будто сговорились! Всегда так: только он усядется сзади, так тут же натыкается на взгляд водителя.

– В Марьину Рощу, – поспешно отозвался Аронов, – в Седьмой проезд Марьиной Рощи, дом номер шесть.

Мрачный здоровяк, кивнув, глыбой навис над рулем и с места взял хорошую скорость. Машина оказалась резвой, мигом обогнала два "мерседеса" и одну непонятную модель с красным дипломатическим номером, прикрученным к бамперу.

– Платить чем будете, коллеги? – хрипло поинтересовался здоровяк, вновь цепко и колко глянул в зеркальце на Каукалова. Он был опытным водителем, этот массивный дядя, знал, кому из пассажиров задавать вопросы насчет денег, наверняка чувствовал, от кого может исходить опасность. "Деревянными" или "зелеными"?

– Какими хочешь, теми и заплатим, – стараясь выглядеть ленивым, медлительным, этаким добродушным увальнем, дружелюбно ответил Каукалов. Хочешь – "деревянными", хочешь – "железными".

– Двадцать пять долларов.

– Двадцать пять так двадцать пять, – согласно проговорил Каукалов, пытаясь, в свою очередь, разглядеть водителя в подвесном зеркальце, понять, что за человек.

Водитель был похож на бывшего спортсмена, не то борца, не то каратиста – никакое другое сравнение в голову Каукалову не пришло.

А тот все поглядывал в зеркальце заднего вида и небрежно крутил баранку одной рукой – вторую держал на рычаге скорости, а рядом с рычагом тяжелым стальным черенком вверх лежал увесистый заморский замок "солекс", которым замыкают педали, – и думал о том, что неплохо бы тряхнуть пассажиров. Если они так легко выбрасывают двадцать пять долларов, то явно "зеленые" у них есть. Отобрать деньги у этих лохов ничего не стоит, в крайнем случае мазнуть "солексом" по морде того, сзади, и все будет в порядке.

Водитель действительно был когда-то спортсменом – только не борцом и не каратистом, как предполагал Каукалов, а неуклюжим тяжеловесом, толкал штангу и ломал прочными ногами деревянные помосты во Дворце культуры автозавода имени Лихачева, часто выезжал на соревнования, легко выполнил норму мастера спорта, правда, выдающихся результатов не показывал, но команду никогда не подводил, за что и был премирован автомобилем, за рулем которого сейчас сидел.

Закончив со спорта, тяжелоатлет примкнул к банде "быков", трясущих рынок в Замоскворечье, другие примкнули к соседним группировкам, а оставшиеся вели себя тихо, не светились, поэтому милиция их не тронула. В числе последних оказался и спортсмен.

Так он стал "быком"-одиночкой. Подрабатывал, правда, извозом, но не гнушался и иных способов добывать деньги.

Машина миновала затемненную площадь около громоздкого, похожего на пантеон, где хоронят героев, Театра Советской армии – точнее, бывшего Театра Советской армии, взяла чуть левее трассы, потом ушла ещё левее и покатила по узкой гулкой улице, тесно заставленной старыми кирпичными домами с узкими окнами.

Водитель переместил руку с рычага скорости на тяжелую рубчатую рукоятку "солекса", словно бы проверяя, здесь ли "инструмент", затем снова ухватился за украшенный нарядной головкой рычажок скорости.

– А чего не прямо поехали? – спросил Каукалов.

Что-что, а этот маршрут был и ему и Илюшке известен хорошо – уже проезжали по нему.

– Там дорога сегодня разрыта, – с трудом разжав крепкий рот, пояснил водитель, – канализацию прорвало.

Он врал, этот крепкоплечий битюг-водитель. Каукалов почувствовал, как по спине пополз холодок, поежился.

– Знака вроде бы никакого не было, – сказал он, – объезд не обозначен.

– Не обозначен, – согласился водитель и переместил свои железные пальцы на рукоять "солекса". – Не успели еще.

"Как бы дело не обернулось не в нашу пользу... Двадцати пяти долларов, судя по аппетитам этого бульдозера, может не хватить, – с тревогой подумал Каукалов, – по-моему, он решил распотрошить нас на большее". Ему сделалось не по себе, в голове тревожно зазвенело, и неожиданно заныли зубы. Каукалов поморщился, с шипеньем втянул в себя воздух.

Сейчас выиграет тот, кто выступит первым. Главное, чтобы Илюшка не отстал, сообразил и вовремя выдернул из кармана кастет. Каукалов нащупал в кармане стальку.

Водитель сжал рукоять "солекса".

В это время под колеса машины попал камень, "жигуленок" вильнул в сторону и спортсмен, чертыхнувшись, схватился обеими руками за руль. Выровнял машину. Эти несколько секунд и сработали против него, он потерял Каукалова из вида, сосредоточившись на дороге. Это и погубило угрюмого, плечистого, налитого тяжелой силой водителя, потому что он и не заметил, как Каукалов выдернул из кармана стальку, ловким, почти неуловимым движением закинул её спортсмену за голову.

Водитель засек только скользящее щекотное движение некой серебристой паутины, отшатнулся от нее, уходя назад, и схватился рукой за "солекс". Каукалов рванул стальку на себя, почувствовал, как острая тонкая струна врезалась тяжеловесу в горло, тот, захрипев, вскинулся на сиденье и со всего маху ударил "солексом" по Каукалову.

Если бы он угодил этой массивной штуковиной в голову – точно снес бы половину черепа, но Каукалов, словно бы предугадав, резко нырнул в сторону, уходя за левое плечо тяжеловеса, а тот бил правой рукой через правое плечо, – и это спасло Каукалова. "Солекс", тяжело просвистев в воздухе, врезался торцом в заднее стекло машины, превращая его в брызги.

– Илюшка! – отчаянно выкрикнул Каукалов.

Аронов резко дернул вверх рукоять ручного тормоза, машину повело в сторону, будто она катилась по льду. Каукалов чуть отпустил тяжелоатлета, тот всей тушей устремился вперед. Каукалов добавил ему кулаком по массивному плотному затылку – бил что было силы, – и спортсмен, задавленно всхрипнув, всадился головой в переднее стекло машины.

Стекло лопнуло с пистолетным звуком, словно в него выстрелили.

– Тьфу! – Каукалов выругался, добавил к ругани что-то бессвязное, лишенное смысла и заорал что было силы: – Илья!

Аронов выдернул из кармана нож, – не кастет, как ожидал, Каукалов, а нож, – и, зажмурившись, отчаянно побелев лицом, – так, что оно засветилось в темноте, ударил водителя в бок. За первым ударом нанес второй, потом третий, четвертый, но вдруг остановился, обмяк, замычал и схватился свободной рукой за рот.

Тяжелоатлет лежал на руле и хрипел. Чтобы его убить, требовалось много сил, – все-таки не рассчитал Каукалов, когда сел в эту "шестерку", да и машина с выбитыми стеклами уже ни на что не годилась.

– Уходим! – скомандовал он Илье.

Тот дико глянул на Каукалова вытаращенными черными глазами, заморгал непонимающе и скорчился в судорожном конвульсивном движении. Сквозь пальцы, прижатые к губам, полезла пузырчатая розовая масса. Запахло кислым.

– Уходим! – повторил Каукалов, с силой надавил на дверцу "жигуленка" и вывалился наружу.

В глубине улицы показались тусклые, залепленные грязью фары – к ним шла машина.

– Быстрее! – рявкнул Каукалов на напарника.

Тот скорчился в кабине около хрипящего водителя, его рвало.

Каукалов обежал машину, рывком дернул на себя дверцу и выволок наружу обгаженного, извозюкавшегося в крови Илью. Потянул его за угол дома.

– Ноги делаем, ноги!

Они оказались в темном дворе. Каукалов с ходу перемахнул через какую-то старую изгородку, сколоченную из штакетника, остановился ослабший, грязный Аронов никак не мог перелезть через заборчик.

За первой изгородью одолели вторую, оказались в очередном дворе, как две капли воды похожем на предыдущий, перебежали его и снова очутились перед изгородью.

Каукалов и это препятствие взял, будто на занятиях по физкультуре, а Аронов опять замешкался, и Каукалов с тоской подумал о том, что этот рохля когда-нибудь, обязательно погубит его... И зачем, почему, по каким таким особым признакам он выбрал себе в напарники этого тюфяка? Только потому, что Илюшка живет в соседнем подъезде и один взгляд на него вызывает щемящие ностальгические воспоминания? Каукалов едва не застонал от какой-то непонятной обиды, от ощущения опасности.

– Быстрее! – снова подогнал он Аронова, тот, всхлипывающий, ослабший, испуганный – даже сквозь запаренное дыхание было слышно, как у него стучат зубы, – бежать быстрее не мог.

Кинувшись назад, Каукалов ухватил напарника за воротник, помог перевалиться через забор.

– Ты пойми, если нас сейчас застукают – это каюк! Это называется взять с поличным, – хрипло, стараясь погасить в себе тяжелое дыхание, проговорил Каукалов. – В машине же остались наши следы! Нож ты, надеюсь, не бросил там, взял с собою?

– Взял, – прохрипел Аронов.

Они перемахнули ещё через пару заборов, одолели пару дворов, вынеслись на безлюдную тихую улицу, проскочили её с ходу, оставили позади ещё несколько домов и несколько дворов и поняли: опасности больше нет.

Остановившись, Аронов, стукнул себя кулаком по груди, вдруг увидел в темноте скамейку на чугунных разлапистых ножках, – её явно приволокли сюда из парка, – дрожащей неровной походкой устремился к ней.

– Давай малость переведем дыхание, – прохрипел, – иначе все... – он снова стукнул себя кулаком по груди, – иначе все вот здесь лопнет.

Каукалов, ругаясь про себя, последовал за ним. Теперь он на собственной шкуре почувствовал, понял окончательно, что от Илюшки надо избавляться – Илюшка не напарник. Но как от него избавиться, каким способом? Убить? У Каукалова может не подняться рука. Отправить в ссылку куда-нибудь на Канары лет на десять? На это не хватит денег... Каукалов не знал, что делать.

Но это сегодня он не знает, что делать. Завтра же он обязательно что-нибудь придумает.

Нужную машину добыли следующей ночью, она была не хуже той, что они не смогли отнять у тяжелоатлета – новенькая "шестерка" с таким же новым сильным двигателем, на него ещё даже не успела сесть дорожная пыль.

– То, что доктор Коган прописал, – сказал Каукалов Арнаутову, когда машину загнали в гараж, и звонко похлопал рукой по крыше автомобиля.

– Посмотрим, посмотрим, – прокряхтел Арнаутов невыразительным голосом и нахлобучил на нос очки.

Придирчиво постукивая пальцем по корпусу, словно бы определяя, есть в железе трещины или нет, он обошел машину кругом, потом хмуро глянул на Каукалова:

– Ну-ка, открой капот!

– Что? Случилось что-нибудь?

– Ничего не случилось. Просто на мотор хочу глянуть. Открой капот!

Каукалов сунулся в салон, дернул на себя рычаг, открывающий капот, старик Арнаутов склонился над мотором, зачем-то выдернул из гнезда плоскую блестящую спицу масломера, посмотрел на полоску масла, пристрявшую к верхней риске спицы, и вынес вердикт:

– Машина новая!

– А я о чем говорил?

– Наше дело, как у китайцев, – назидательно произнес старик Арнаутов, – лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, – он насмешливо сморщился и приказал Каукалову: – Закрывай шарашкину контору! – Стянул с носа очки, сунул их в карман своей роскошной шелковой куртки и свел глаза к переносице: – Надеюсь, на этот раз все нормально обошлось?

– Нормально, – подтвердил Каукалов.

– А то вчера вы, как мне сказала Олечка Николаевна, покалечили известного спортсмена...

У Каукалова от этих слов даже перехватило дыхание, лицо сделалось серым.

– А Ольга Николаевна откуда узнала об этом?

– Из оперативной сводки. Ей же каждый день на стол кладут сводку.

– Но там же моя фамилия не указана...

– Олечка Николаевна – женщина умная, она тебя вычислила.

Каукалов с досадой покрутил головой: если вычислила Ольга Николаевна, то могут вычислить и другие. Дышать стало совсем нечем.

– Надеюсь, он остался живой? – кое-как справившись с собой, спросил Каукалов.

– Пока живой, – старик Арнаутов хмыкнул. – Вы ему голову отрезали почти наполовину...

Владельца нынешней "шестерки" Каукалову удалось придушить без особых приключений, тот даже не пикнул, умер тихо, без всякого сопротивления. Был он худой, носатый, большеухий, с кадыком, оттягивающим кожу на шее слишком уж велик был кадык, размером напоминал мужской кулак. Каукалов как поддел сталькой этот кирпич, так и не отпустил до тех пор, пока не разрезал его.

Аронов вытащил из кармана нож, хотел было пырнуть заморыша-водителя, но Каукалов, стягивая петлю на кадыке, просипел напарнику:

– Не надо! Кровью сиденье испачкаешь! – Затем зло округлил рот: Сколько раз говорил тебе: кастет надо иметь, кастет!

– Не могу купить, – пожаловался Аронов, отодвигаясь от дергающегося водителя, – негде.

– Не могу, не могу, – передразнил его Каукалов, выдернул стальку из разрезанного горла водителя, затем, привычно ухватившись за воротник потертой замшевой куртки с широкими отворотами, в которую был одет водитель, резким движением натянул её мертвецу на голову.

На следующий день, к вечеру, уже в серых мокротных сумерках – с неба с самого утра падала, не останавливаясь ни на минуту, какая-то липкая, похожая на туман, морось, природа сделалась угрюмой, набрякла холодом и этой пронизывающей, оседающей в костях мокретью, и угрюмость природы незамедлительно передавалась людям, – к боксу старика Арнаутова незнакомые ребята пригнали пахнущую свежим лаком милицейскую "канарейку".

Ключи сунули Арнаутову прямо в ладонь:

– Пользуйся, дед! – Через минуту бравые хлопцы исчезли без следа, словно их и не было совсем.

Каукалов с Ароновым уже находились в гараже, – так было договорено, старик перекинул ключи от "канарейки" Каукалову:

– Загоняй в помещение!

Опасливо поглядев в одну сторону, потом в другую, Каукалов загнал машину в бокс. Потер с озадаченным видом подбородок, потом щеку – казалось, к лицу прилипла противная влажная паутина, но никакой паутины не было, дернул старика Арнаутова за рукав.

– А ничего, что все происходит на виду? – Каукалов потыкал рукой в соседние боксы. – Все видят, что в гараже у вас бывают разные машины. Сейчас вот – милицейская "канарейка"...

– Ну и что? – Арнаутов легкомысленно улыбнулся.

– Заложат ведь!

– Не заложат. Все здешние гаражи вместе с владельцами вот где находятся! – Арнаутов сжал руку в кулак, показал Каукалову. – Понял, где?

– И все равно... – Каукалов поерзал плечами. – Неуютно как-то себя чувствуешь. А вдруг!

– Исключено! – решительно отсек сомнения старик Арнаутов и на манер легендарного Чапая рассек воздух рукой.

Вскоре из гаража вышли два подтянутых, щеголевато одетых милиционера в ладно сидящей форме, смущенно посмотрели друг на друга, после чего Арнаутов, обращаясь к Илюшке, одобрительно вздернул большой палец правой руки, потыкал им воздух:

– Во как выглядишь, еврейчик! На пять с плюсом! Настоящий мент! Никогда не думал, что тебе так здорово может идти милицейская форма!

Аронов глянул на старика Арнаутова, поклонился ему, потом перевел взгляд на Каукалова:

– Тебе, Жека, это самое... Тебе тоже здорово идет.

Через пятнадцать минут в боксе появилась Ольга Николаевна, изящная, пахнущая хорошими духами, в строгом синем костюме, похожая на очаровательную конгрессменшу либо манекенщицу из американского фильма, критически оглядела Каукалова и, щелкнув замком сумочки, достала сигареты. На Аронова она даже не посмотрела, словно того и не существовало.

Прикурив от услужливо поднесенной стариком Арнаутовым спички, пустила струю дыма в лицо Каукалову и произнесла спокойно и иронично:

– Ну что ж... Очень даже ничего, – снова пустила дым в лицо Каукалову. – Собственно, кое-кого я уже видела в милицейской форме...

Каукалов, вспомнив, как стоял перед ней, босой, на холодном синтетическом ковре, в мятом обмундировании, неожиданно стыдливо потупил голову.

Ольга Николаевна вторично щелкнула сумочкой, достала оттуда два красных, с разлапистыми гербами, удостоверения, протянула их Каукалову.

Тот аккуратно раскрыл одно, и радостная волна толкнула его в грудь, от толчка громко забилось сердце: с фотокарточки на него глядел он сам худощавый, с широким волевым подбородком, украшенным ямочкой, в отутюженной рубашке и плотно подтянутом галстуке, с капитанскими погонами на плечах. В графе "должность" стояло: "старший инспектор 4-го дивизиона дорожно-патрульной службы ГАИ ГУВД Московской области". Край фотокарточки был припечатан красным давленым оттиском, удостоверяющим, что фотография подлинная. Каукалов не смог сдержать улыбки на лице, подержал удостоверение на руке с блаженным видом, словно бы определял его вес, и спросил у Ольги Николаевны:

– Настоящее?

– Не совсем. Но от подлинного никто никогда не отличит. Если только кадровики из Главного управления внутренних дел Московской области. В метро можете ездить бесплатно. На автобусах и электричках – тоже.

Она ещё раз осмотрела Каукалова, потом мельком глянула на Аронова и сказала, закурив очередную сигарету:

– Завтра вы отправляетесь на свободную охоту. Кроме автомата Калашникова, получите два пистолета. – Ольга Николаевна по-свойски хлопнула по плечу старика Арнаутова: – Мороз Красный Нос вам их и выдаст. Вопросы есть?

Вопросов не было. Каукалов так и сказал:

– Вопросов нет.

Ольга Николаевна вкусно пыхнула дымом:

– Люблю людей, которые все понимают с полуслова.

Уезжая домой, она забрала с собой Каукалова. Аронов, переодевшись в гражданское, торопливой трусцой побежал к метро в одиночку. Ему не терпелось проверить, пустят его бесплатно по удостоверению или не пустят? С другой стороны, было боязно: а вдруг раскусят?

В метро Аронова пустили без всяких задержек, контролерша лишь бегло взглянула на красные корочки с золотым тисненым орлом и сделала разрешающее движение рукой...

В машине Каукалов деликатно, даже заискивающе, спросил у Ольги Николаевны:

– И как это вам удалось добыть такие роскошные удостоверения?

Ольга Николаевна скосила глаза на Каукалова, вдруг взгляд её посветлел, зрачков почти не стало видно, она сладко застонала и, раздвинув колени, провела себя рукой по животу. Прошептала:

– А не остановиться ли нам где-нибудь?

Но они ехали по многолюдной улице, останавливаться было негде.

Неожиданно она больно схватила Каукалова за волосы, резко пригнула к себе, к своему животу, ещё ниже, вновь задушенно, давясь собственным дыханием, застонала, а потом так же резко оттолкнула. Произнесла жестко, пришла уже в себя, – цедя слова сквозь зубы:

– Потом. Все потом...

В квартире она начала раздеваться прямо с порога. Приказала Каукалову, не поворачивая головы, тоном отрывистым, будто расследовала уголовное дело у себя на службе:

– Раздевайся!

Каукалов послушно принялся стаскивать вещи.

Пожалуй, никогда раньше он не сталкивался с такой страстью, впрочем, опыт по этой части у него был не очень богатый, но все равно, кое-какой запас уже имелся, – но с подобными женщинами он ещё не встречался. Ольга Николаевна так выжала его, что он минут десять, обессиленный, валялся на полу, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой, а потом, перевернувшись на живот, подставил под себя локти и ошалело помотал головой:

– Уф!

Ольга Николаевна глянула на него, увидела белые ошарашенные глаза и вдавившиеся от напряжения в подскулья щеки, засмеялась:

– Ну как?

Каукалов её не услышал, в голове у него шумело с каким-то металлическим отзвоном, перед глазами все плыло. Немного оклемавшись, он на четвереньках пополз в душ.

– Ну как? – опять спросила его Ольга Николаевна, когда он, пошатываясь, вышел из душа, остановился, тряся мокрой головой.

– По-моему, я этого дела наелся на всю жизнь, – признался Каукалов, глянул на свои противно подрагивающие колени, на низ живота, вспомнил, как в машине Ольга Николаевна цепко ухватила его за волосы, притиснув к своему интимному месту, и, дернув одним плечом, повторил: – Да, наелся на всю жизнь... На всю оставшуюся!

– Что ж, – спокойно и холодно произнесла Ольга Николаевна, непонятно было, то ли она соглашалась с ним, то ли, совсем наоборот, не соглашалась, приподнялась на тахте, закурила. – Тогда я на твое место возьму другого. А тебя... – Она сделала рукой красноречивое движение, и Каукалову сделалось страшно: этот жест означал только одно...

А ведь действительно, она может сдать его милиции, а может кивнуть кое-кому, и на голову Каукалову тут же накинут мешок, и горло перетянут сталькой, либо бок продырявят ножом. Слишком уж неаккуратная фраза вырвалась у него, и Каукалов попросил униженно, тоном старика Арнаутова:

– Олечка Николаевна, я ещё пригожусь вам... Простите меня.

Ольга Николаевна холодно кивнула. Думала она о чем-то своем, затянулась сигаретой, ещё раз кивнула. Каукалов тихо, почти беззвучно перебрался на тахту.

Через некоторое время Ольга Николаевна поднесла руку к глазам, посмотрела на часы:

– Через двадцать минут должен приехать муж.

Каукалов испуганно вскинулся, задал вопрос глупый, глупее быть не может:

– Мне собираться?

Ольга Николаевна холодно и презрительно усмехнулась:

– А ты как думаешь?

Когда Каукалов, поспешно натягивая на себя куртку, покидал квартиру, Ольга Николаевна, двумя пальцами ухватив его за рукав, задержала:

– Завтра, на трассе, действуй осторожно. Семь раз отмерьте, потом только режьте.

У Каукалова от этих слов внутри потеплело – Ольга Николаевна беспокоится о нем, и он благодарно кивнул в ответ.

Огнедышащий дракон, который тоннами заглатывал старый асфальт Минского шоссе, чтобы потом выдавить из своего брюха вязкую запашистую массу и заполнить ею все выбоины, рытвины, вытертости старой трассы, исчез ещё в прошлый раз, а сейчас исчезли и люди в оранжевых дорожных куртках, и перевозные бетонные надолбы, которыми перекрывали ремонтируемые участки шоссе, и разные вспомогательные механизмы, помогавшие дракону пожирать асфальт.

Был вторник – тот самый день, когда в Москву шло больше всего фур.

Каукалов, щеголеватый, суровый, небрежно крутил руль одной рукой, а другой все время старался ухватить себя за пояс, где в новенькой, остро пахнущей кожей кобуре находилось "табельное оружие" – пистолет Макарова.

Ему нравилась роль, которую он играл. Илья сидел рядом – тоже важный, тоже суровый, тоже при пистолете, тяжело оттягивающем ремень, с автоматом, лежащим на коленях.

Ольга Николаевна хотела ещё надеть на Илюшку бронежилет, чтобы все соответствовало экипировке современного милиционера, несущего дежурство, но Аронов засопротивлялся, – он и без того чувствовал себя не в своей тарелке, не привык еще, а в бронежилете ему будет совсем худо. Ольга Николаевна, подумав немного, согласилась. Но отсрочку дала лишь на один день.

– Завтра пусть наденет бронежилет, – сказала она Каукалову, не глядя на Аронова, – как весь рядовой и сержантский состав московской областной милиции.

Машины шли кучно, караванами по три-четыре фуры, держались друг друга, словно бы что-то чувствовали. Каукалов выматерился, Илюшка успокоил его:

– Погоди, это долго не продлится. Будет в небесах дырка и нашу пользу, обязательно будет...

Езда на гаишной "канарейке" сильно отличается от езды на обычной машине. Обычно ни за что не дождешься, чтобы тебе уступили дорогу, а здесь – всегда пожалуйста, как завидит водитель в зеркальце заднего вида желто-голубую легковушку, так сам с угодливой готовностью тут же перепархивает с одной полосы на другую, освобождая ряд.

Они провели на трассе весь день, до самой темноты. В вечерних сумерках пошел угрюмый, почти черный дождь, и сразу сделалось темно, будто ночью, машины сбавили ход, сбились в одну общую колонну, растянувшуюся на несколько десятков километров – через всю Московскую область, и Каукалов, матерясь, вынужден был занять место в этой колонне, занимающей даже половину встречной полосы.

– Вот когда бы не помешала мигалочка! – воскликнул Аронов. – Ольга Николаевна не обещала нам мигалку на крышу?

– От неё дождешься, – хмуро проговорил Каукалов, морщась от того, что дворники с трудом справляются с секущим черным дождем, с треском врубающимся в лобовое стекло.

– Для неё же это – раз плюнуть, – голос у Илюшки сегодня был слишком настырный, вызывал раздражение. – Как два пальца...

– Да мигалки эти сейчас в каждом магазине продаются, – стараясь не выходить из себя, пробормотал Каукалов, – купим и без Ольги Николаевны.

Дождь сделался сильнее, он лупил по крыше с такой силой, что заглушал даже их голоса. гигантский поток машин пошел ещё медленнее. Каукалов передвинулся в крайний левый ряд, тот, что занял встречную полосу, обогнал несколько машин, в том числе одинокую заморскую фуру с надписью "TIR" на бортах и двумя знаками ограничения скорости: "70 километров" и "80 километров" – фура была то ли югославская, то ли итальянская – не разобрать. Иностранная, в общем. И одинокая. Но попробуй её сейчас взять, эту одинокую фуру – все зубы повышибают.

– Первый раз вижу такие странные знаки, – сказал Аронов, ограничение по двум скоростям. Обычно бывает что-нибудь одно: либо семьдесят километров в час, либо восемьдесят.

– Европа! Что хотят, то и делают, – процедил Каукалов сквозь зубы. Злость накапливалась в нем понемногу, по чуть-чуть, но её уже было более чем достаточно, она обязательно должна была прорваться. Вот только на кого? То ли на напарника, то ли на Новеллу Петровну. Каукалов был недоволен прошедшим днем, неверным занятием этим – вольной охотой, пустыми поисками, дождем, огромной колонной ревущих, издающих своими колесами сырые чавкающие звуки машин, закупоривших длинное Минское шоссе, вообще недоволен тем, что живет в России, а не в Соединенных Штатах Америки или, скажем, во Франции.

– Жека, хочешь анекдот расскажу, – предложил Аронов, – малость развеселю... А?

– Не надо, – раздражаясь ещё больше, буркнул Каукалов.

Аронов кивнул и прижал к губам пальцы: не буду, мол...

Наконец они приехали в Москву, загнали машину в гараж, оружие сложили в сейф, переоделись, к старику Арнаутову даже подниматься не стали, – у Каукалова были теперь свои ключи от гаража, – на метро уехали домой.

– Попадемся мы когда-нибудь в этом спичечном коробке, – Каукалов на прощание ткнул ногой в гофрированный бок гаража, со злорадным удовольствием отметил, что дюраль от удара примялся.

Аронов промолчал, уже знал, что во время таких выступлений напарника лучше не возникать и вообще держаться подальше от него. Слишком изменился характер у Каукалова в армии: из открытого, добродушного, веселого парня превратился в злобного, налитого темной угрюмой силой мужика. Метаморфоза, которую невозможно понять.

Из плексигласовой кастрюли телефона-автомата, расположенного в подземном переходе около станции метро, Каукалов позвонил старику Арнаутову.

– День выдался сегодня неудачный, пришелся по нулям... Транспорт на месте.

– То, что транспорт на месте, – я уже понял, – сказал Арнаутов. Заходил в гараж. – Голос его был едва слышен, он пропадал, его забивали странные взвизгивания, хохот, треск, чье-то громкое бормотанье – телефонный эфир был полон странных, очень неожиданных звуков. – Где вы находитесь?

– Около метро.

– Чего ко мне не зашли?

– Было бы с чем заходить – зашли б, а так чего впустую глаза мозолить?

– Как чего? Чайку попили бы, о положении негров в Африке погутарили б... – странно старик говорил, никогда раньше не предлагал чаю. – Так ты это... В будущем, парень, не обходи меня. Ладно?

– Ладно, – пообещал Каукалов, угрюмо усмехнувшись, и повесил трубку.

– Чего это он? – спросил Аронов, он стоял рядом, сгорбившись и засунув руки в карманы едва ли не по самые локти.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю