Текст книги "Беспредел"

Автор книги: Валерий Поволяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Жила Надежда Пантелеймоновна в старой большой квартире в центре города, жила одна в течение уже восемнадцати лет. Дочь не раз предлагала: "Мама, переезжай ко мне! Будем жить вместе", но Надежда Пантелеймоновна в ответ гордо произносила:

– Нет! Я – свободный человек, я хочу жить у себя дома. Я здесь хозяйка! А у тебя хозяйкой я не смогу быть.

И, конечно же, по-своему она была права.

Характер Надежды Пантелеймоновны был не только доброжелательный, но и твердый. И очень независимый. Она никого и ничего не боялась. Не боялась обогреть незнакомого человека – совсем не рассчитывая, впрочем, на его благодарность, не боялась сказать резкое слово в лицо начальству, не боялась, несмотря на возраст, жить одна.

Квартира у нее состояла из трех гулких, с высокими потолками комнат, полных старых вещей – особо ценного, с точки зрения грамотного грабителя, там ничего не было – если только редкие фотографии, статуэтки да картины петрозаводских живописцев, но всякий жулик хорошо знал: на фотокарточках да на картинках разных засыпаться – проще пареной репы, пяти минут хватит. И вообще, какой дурак будет красть, скажем, фотоснимок того же Собинова, если на нем стоит дарственная надпись, адресованная мужу Надежды Пантелеймоновны? Да с этой надписью заметут за милую душу на первом же рынке. И потом, кто такой для вора-форточника Собинов? Он в жизни не слышал эту фамилию. Вот если бы "пахан", "вор в законе" – тогда другое дело.

Золота, бронзы, хрусталя, дорогих икон, серебряных подсвечников и фарфора в квартире Вильчинской не было. Стоял еще рояль – также старый, благородно потускневший, хорошо отлаженный, настроенный, с прекрасным звучанием. Но в роялях форточники также разбираются не больше, чем в астрономии. Для них главное – блестящие побрякушки, мишура с оттиском пробы, "брюлики" и деньги.

Старые вещи, как известно, придают жилью особый аромат, неизменную прелесть, осознание собственной причастности к ушедшему времени и людям, которые в нем жили. Вильчинская была этаким звеном, мостиком, связывающим прошлое и настоящее, она сама была принадлежностью того самого прошлого, в котором жили великие люди, и одновременно настоящего, хозяйкой квартиры, которая запросто могла стать музеем. И жаль, что эта квартира так им и не стала.

Дверь в квартире была старая, рассохшаяся, замок можно было открыть ногтем – и это первое, на что обратил внимание некий Валентин Ербидский, постучавшийся в рассохшуюся дверь за подаянием.

(Из уголовного дела: "Ербидский Валентин Александрович, родился 8 июля 1946 года в пос. Лехта Беломорского района Республики Карелия, цыган, образование – 1 класс средней школы, женат, имеет малолетнего сына, неработающий, ранее трижды судимый – был приговорен к 8 годам, к 2 годам 6 мес. и к 1 году лишения свободы".)

Был Ербидский человеком тертым, Карелию пропесочил вдоль и поперек, и не было, пожалуй, места, где бы он не наследил. В одном месте своровал золото, в другом – деньги, в третьем – обидел старушку, отняв у нее древнюю икону, самое ценное, что имелось в бедной избе, в четвертом – залез в магазин... В общем, биография у этого вальяжного, по-кочевому косматого господина была богатая. Воровской стаж – позавидовать можно. Воровство это первая профессия Ербидского, попрошайничество – вторая.

А что, собственно, остается делать человеку, у которого всего один класс образования! У его приятеля и одновременно родственника по линии последней жены Ивана Шашкова образование и то в два раза выше – два класса.

В общем, шибко образованные люди. Таким свободное время посвящать чтению Гегеля либо Гумилева недосуг. Да и время – это деньги. Деньги, деньги, деньги... Господи, что же деньги делают с людьми!

Об одинокой, интеллигентной, очень отзывчивой старушке, которая никогда не откажет в куске хлеба, Ербидский уже слышал, но забежать к ней все было как-то недосуг, а вот сейчас, когда день с похмелья прошел впустую, он решил наведаться, попросить что-нибудь... Вдруг старуха на пол-литра расщедрится? Водки у Надежды Пантелеймоновны не было, но подаяние ее оказалось богатым: она вывалила на руки Ербидскому едва ли не весь холодильник, все, что было на полках, кроме бадейки с борщом, – Ербидский ушел от Надежды Пантелеймоновны задом, кланяясь до пола; сам же все высматривал цепким приметливым глазом, где в квартире могут быть ценности и деньги.

Старуха бесхитростная, открытая, прижать ее малость – все отдаст. Засек он и то, что благообразная старушка эта не носит очков, хотя ни шута не видит. И еще она глуха. В общем, налицо все приметы той самой "счастливой старости", когда бабульку запросто можно обобрать, и она даже не поймет, что ее обобрали.

Словом, Ербидский решил наведаться еще раз. Эх, прибрать бы эту квартирку вообще к рукам – цены бы такому делу не было! Но как прибрать? Попроситься к старухе в приемные сыновья? Не возьмет. Предложить, чтобы сделала гуманитарный дар цыганам Карелии? Ербидский не выдержал, засмеялся: ну и глупые же мысли лезут в голову! А золотишко у этой величественной старухи есть. Точно есть. Вполне возможно – дореволюционное. Ведь ясное дело, она – из дворянок. А у дворянок и золото, и денежки должны водиться.

Вот так доброе дело, кусок хлеба, вложенный от всего сердца в просящую руку, может сыграть печальную роль в жизни того, кто этот кусок дает. И отдала Надежда Пантелеймоновна, надо заметить, Ербидскому последнее, что у нее было.

Ербидский, придя домой – а он вместе с женой и немытыми чадами снимал квартиру недалеко от Вильчинский, доходов с попрошайничества вполне хватало на то, чтобы оплачивать вполне приличное жилье, – решил обдумать: как же так тряхнуть старуху, чтобы все припрятанные ею со времен революции "луидоры" оказались у него в кармане? Чтобы старуха не брыкалась, не кричала, не звала на помощь, а?

Ничего не придумав, пожевал мяса, показавшегося ему безвкусным, пошел к Шашкову. (Из уголовного дела: "Шашков Иван Николаевич, родился 26 мая 1973 года в городе Петрозаводске, цыган, образование 2 класса средней школы, разведен, неработающий, ранее судимый – был приговорен к 3 годам лишения свободы".) Услышав о старухе, Шашков радостно потер руки:

– Это дело мы обкашляем так, что ни одна собака не узнает. Положись, дорогой Валек, на меня. Надо для отвода глаз бабу с собой взять. Дескать, ходим по домам, ищем, где можно снять квартиру... А?

– Очень хорошо! – воскликнул Валек. – Возьмем Зойку Смолову. Она баба дельная, умная, храбрая.

– Годится! – Шашков обрадованно засмеялся.

(Из уголовного дела: "Смолова Зоя Николаевна, родилась 24 февраля 1964 года в городе Вытегра Вологодской области, цыганка, образование 3 класса средней школы, разведена, имеет четырех малолетних детей, неработающая, ранее судимая – была приговорена к 1 году лишения свободы".)

Зойка согласилась сразу: все какое-никакое приключение, а приключения она любит, не то от этой пресной жизни скоро зубы сами по себе изо рта будут выпадать.

– Значит, операция "Золотой луидор"? – Зойка засмеялась. – Ладно.

Операцию решили не откладывать.

...Надежда Пантелеймоновна в тот вечер посмотрела "Поле чудес" и, чувствуя, что у нее разваливается голова, похоже, погода пошла на спад, явно с неба что-нибудь посыпется, то ли дождь, то ли град, то ли снег – на севере от погоды можно ждать всяких сюрпризов, позвонила дочке, сказала, что сегодня пораньше ляжет спать, и выключила свет.

Хоть и было у Надежды Пантелеймоновны зрение не как у "ворошиловского стрелка", вышибающего пятьдесят очков из пятидесяти, – у нее и глаукома имелась, и катаракта, и слышала она скверно, но присутствие чужих людей перед дверью почувствовала сразу. Это состояние – "чужой в доме" передается даже на расстоянии: еще вроде бы ничего не произошло, и чужой в дом еще не забрался, а ты уже знаешь – обязательно произойдет. И мурашки от этого ощущения заранее бегут по коже.

Она поднялась и поспешно накинула на себя халат.

Было темно, хотя час был еще не поздний – по улице проехало несколько машин с включенными фарами, свет фар Надежда Пантелеймоновна увидела очень четко.

А трое цыган тем временем осторожно поднимались по лестнице. Остановились у квартиры Вильчанской.

– Дверь-то – тьфу! – неожиданно возмутилась Зойка. Она ожидала увидеть дверь прочную, дубовую, а эта хлипкая перекошенная промокашка вызвала у нее невольное разочарование. – Да я ее плевком вышибу!

– Вышибай!

И Смолова действительно вышибла дверь, сделала это лихо, будто мужик, всю жизнь только тем и занимавшийся, что вышибал двери, смело шагнула в темную прихожую и нос к носу столкнулась с Надеждой Пантелеймоновной.

– Что вы тут делаете? – закричала Надежда Пантелеймоновна. – А ну вон отсюда!

Своим криком старуха могла поднять весь дом. Зойка Смолова испуганно отшатнулась от нее.

– Бей старуху, Иван! – скомандовал Ербидский по-цыгански и добавил несколько матерных слов, также по-цыгански.

Шашков прыгнул вперед, выдернул из кармана нож и ударил им Надежду Пантелеймоновну в бок, потом нанес еще один удар. Затем еще. И еще. Он бил, хакая, будто мясник, разделывающий тушу, бил и бил, Надежда Пантелеймоновна вначале вскрикивала, цепляясь руками за его одежду, а потом тихо сползла вниз.

– Хватит! – Ербидский метнулся в глубину квартиры искать деньги и золото.

Зойка деловито устремилась за ним следом – у нее была своя программа.

Взяли они немного: денег нашлось всего шестьдесят рублей, из холодильника извлекли полиэтиленовый пакет с колбасой, с полки смахнули банку какао, пачку чая, пачку печенья, и все. Добычу спешно покидали в черную дерматиновую сумку с двумя ободранными ручками, которую предусмотрительно взяли с собой (для золота и "брюликов"), и бросились к выходу. По дороге Шашков задержался – увидел на столе здоровенный кухонный нож, которым, как лопатой, можно было копать землю, подхватил его и с размаху всадил в Надежду Пантелеймоновну. Всадил, не пожалев силы, по самую рукоятку.

Как он потом заявил на следствии, в голове у него в тот момент начали звучать какие-то странные голоса, требовавшие: "Добей старуху! Немедленно добей! Всади в нее нож!" Он и всадил. Из квартиры Надежды Пантелеймоновны Шашков уходил последним, на лестнице нервно дергал головой, словно хотел выбить из нее чужие противные голоса, дергался, спотыкался, то валясь на спины Ербидского и Смоловой, то отставал от них. У него сильно болела голова. Как у Надежды Пантелеймоновны перед сном. Наверное, все дело было в смене погоды.

Ербидский был обут в дутые утепленные сапожки, нарядные, приметные, на улице тщательно вытер их о снег, молча пошел вперед. Шашков и Смолова – за ним. У моста через реку Лососинку Шашков выбросил в воду свои рукавицы насквозь пропитались кровью, пальцы были красными, липкими.

Дома троица как ни в чем не бывало достала из сумки печенье, колбасу, заварку и села пить чай. Чай пили смачно, с прихлебыванием, дружно нахваливали печенье: вкусное!

И сами себя хвалили. На Ербидского при этом поглядывали, как на главного своего предводителя.

Приход цыган в дом не остался незамеченным. Их видели и жильцы подъезда, и те, кто в это время наведывался в дом в гости. В частности, к В.В. Власову, проживающему в квартире № 62 (а Надежда Пантелеймоновна жила в квартире № 61) пришел племянник, зябко потер руки:

– Холодно что-то на улице. И цыган у тебя – полный подъезд, дядюшка! Греются они тут, что ли?

Он хорошо запомнил цыгана, одетого в шубу из черного искусственного меха, и нервную дамочку с сумкой из синтетической кожи, выговаривавшую своему спутнику что-то неприятно-резкое.

– Не знаю, – неопределенно пожал плечами Власов.

– Может, они в вашем подъезде собираются поселиться?

– Не дай Бог! Загадят весь подъезд, кого-нибудь обворуют, этим дело и кончится.

Утром следующего дня, было пять минут двенадцатого, к Надежде Пантелеймоновне приехала дочь. Увидела, что дверь в квартиру приоткрыта, а "замочная накладка с шурупами висит на ригеле замка". На полу большой комнаты она увидела "кровяную дорожку и следы обуви".

Это были крупные, волнистые, очень приметные отпечатки модных дутиков Ербидского, по которым нашего героя в тот же день и взяли. Да и цыган в шубе из черного искусственного меха в Петрозаводске было не очень много.

По горячим следам были собраны вещественные доказательства. Было найдено все, кроме ножа, которым Шашков нанес Надежде Пантелеймоновне тринадцать ударов, он был обнаружен лишь два месяца спустя, в марте, когда начал таять снег. Виновные признались в содеянном. И, как обычно бывает в таких случаях, – раскаялись.

Когда я уезжал из Петрозаводска, суда еще не было. Да и не в суде, наверное, дело: смертная казнь у нас отменена, а хороший, нужный человек (особенно для нашего общего оздоровления) потерян. Навсегда. Без таких людей жизнь становится пустой.

Кухонный сюжет

на несколько персон

Этот вид преступлений появился только в последние годы и только в России. Связан он с квартирами, с куплей и продажей этого очень популярного товара.

Итак, жила-была в Архангельске красивая вдова. Правда, не восемнадцати годов, как поется в песне, а чуть старше, но это сути не меняет. Впрочем, сама вдова архангелогородкой не была – приехала из Питера, где лишилась мужа. Тот погиб при обстоятельствах, в Архангельске мало кому известных, оставив молодой вдове все свои сбережения и очень неплохую квартиру. Казалось бы, живи да живи в этой квартире, оплакивай щедрого мужа и время от времени носи на его могилу цветы. Но нет, Альбина Александрова продала квартиру и переселилась в Архангельск. Тут у нее жила сестра.

В Архангельске покупать новую квартиру Альбина не стала – решила выждать, присмотреться к городу и горожанам, понять, что к чему, а потом и квартиру купить, и машину, и богатым мужем по второму разу обзавестись. Работать она устроилась в такое место, куда обращаются многие, – здесь невольно чувствуешь себя этаким центром мира, в киоск "Пресса". Из окошечка этого киоска многое бывает видно, и останавливается около него, как правило, народ интеллигентный, который, несмотря на нищету, предпочитает быть в курсе всего происходящего в России. С такими людьми и поговорить приятно.

Однажды около окошечка остановился тихий, приятный, с интеллигентными манерами человек, по виду – неудачник из бывших учителей или инженеров, поболтал несколько минут о том о сем, явно присматриваясь к киоскерше, потом спросил, что называется, в лоб:

– Жилье у меня снять, гражданочка, не желаете? Очень вы мне понравились. Вы – особа приятная во всех отношениях.

А Альбине в тот момент как раз жилье требовалось, и она, невольно подумав, что "на ловца и зверь бежит", расплылась в улыбке:

– Желаю. Только откуда вы знаете, что мне нужно жилье? На лице у меня, что ли, написано?

– Написано. У вас очень милое, красивое лицо. В Архангельске такие не водятся. Вы не здешняя?..

– Приезжая, – подтвердила Альбина.

– Вот видите, я попал в точку.

Альбина закрыла киоск, сходила посмотреть квартиру, она располагалась недалеко, на улице Гагарина, в доме номер семь. Квартира ей понравилась, и Альбина вскоре перевезла туда свои вещи. Жаль только, Станислав Лудников, хозяин, не мог сдать ей квартиру целиком – ему жить было негде, – сдал только часть, но и это было неплохо.

Квартира у Лудникова действительно была недурна, в чем, в чем, а в этом Альбина Александрова понимала толк. В самом Лудникове Альбина тоже разобралась быстро. Интеллигент. Но – жалкий. Без работы, без призвания, без будущего. Существует на то, что продает свои личные вещи, предлагая их разным сомнительным торговкам на рынке, да пускает на свободные метры своей квартиры жильцов. Больше он ни на что не способен. Даже украсть кусок хлеба, если будет голоден, и то не сумеет. А если сумеет, то сделает это бездарно. Как и все интеллигенты.

Слаб по части горячительного: выпьет малость и уже говорить не может, – язык заплетается.

Очень скоро она вообще перестала замечать хозяина квартиры: не тот это человек. Будь он чуть помужественнее, она бы, пожалуй, легла бы с ним в постель, но с мямлей, рохлей, мякиной, в которой мужского – одни брюки на "молнии" да щетина на подбородке, она не хотела.

Надо было искать другого: мужественного, широкого, раскрепощенного. И Альбина нашла. Счастливцем оказался Владимир Масленников. Был он приметным, внушающим даже некую робость, и Альбине запал в душу настолько, что она решила сразу же приобрести для него автомобиль. Поняла: иначе Масленникова около себя не удержать – увидит он какую-нибудь юбку, вильнет хвостом, и будет таков. Нет, лучше всего – сразу же привязать его к себе. На машину он должен клюнуть.

Альбина не просчиталась: при виде нового автомобиля Масленников расцвел, будто майская роза, так ходил вокруг машины и, не переставая, хвалил Альбину. В конце концов Альбина сама расцвела: его слова грели душу.

– Говори, говори, – помахала она ободряюще рукой, – я в следующий раз тебе не такую машину куплю. "Форд"! Или эту самую... "фелицию-бенц".

– Такой машины нету, – авторитетно заявил Масленников. – Есть "фелиция" отдельно, и "бенц" отдельно.

Альбина, продолжая лучиться нежной улыбкой, в ответ лишь кивнула: тебе, Володя, виднее...

Но водителем Володя оказался никудышным. Мало того, что он ездил по улицам Архангельска, постоянно нарушая правила уличного движения, он еще умудрился сесть за руль в нетрезвом виде. Бед особых не натворил, не успел – гаишники перехватили его и вытащили из-за руля, а вот с машиной пришлось расстаться: ее отогнали на стоянку ГАИ. Масленников решил сыграть ва-банк и пригрозил сотрудникам автоинспекции большим наездом.

– Придут ребята с большими пушками, накрошат из вас лапши, если не вернете машину, – заявил он.

Угроза не возымела действия, машину Масленникову, сиречь Альбине документы-то были оформлена на нее, – не вернули, более того, во избежание дальнейших неприятностей порекомендовали ее продать. Вот так закончился автомобильный этап любви Альбины Александровой и Владимира Масленникова.

Но жизнь продолжалась. Иногда Альбине приходилось так туго и жизнь казалась такой серой, что хоть волком вой – земля уплывала из-под ног, оставалось только одно: забиться на кухне в квартире Стаса Лудникова и вместе с ним напиться.

Порою ей казалось, что Стас ворует у нее – то одно пропадало, то другое, – она выговаривала Лудникову:

– Признавайся, ты увел?

– Да вы что, Альбина Александровна! Окститесь! – Тот недоуменно приподнимал плечи.

Альбина сникала и тискала в руках стопку с водкой:

– Смотри, Стас, придет Масленников, он тебе глаза на задницу натянет. Масленников – человек крутой.

Ей хотелось верить в то, что она говорит, хотя она понимала, что вряд ли Масленников будет вступаться – он все больше отдалялся от нее. Таких помочей, которые тесно бы привязывали его к ней, уже не было – машина продана, питерские деньги закончились, в своем киоске Альбина едва зарабатывала на кефир с хлебом. Что могло удержать Масленникова? Ничего.

Масленников откровенно заскучал и начал уже посматривать на сторону. Альбина даже похудела от измен своего благоверного, они давались ей тяжело, и деньгами пробовала его подкормить, и подарками – не тут-то было. И тогда у нее возникла мысль о том, что неплохо бы придавить этого хлюпика Стаса, квартиру его "приватизировать" и продать. А на эти деньги она себе другого Масленникова заведет. Эта мысль крепко засела в ее голову, и она во время вечерних бдений за горячей картошкой оценивающе поглядывала на Лудникова, взвешивая его физические возможности: долго ли он будет брыкаться, если она попытается придавить его?

Выходило – недолго. Здоровяком Лудников никогда не был.

Позже, на следствии, Альбина говорила о том, что и не помышляла убивать этого интеллигентного человека, жила с ним в дружбе и соседском согласии, как примерная квартирантка, деньги отдавала вовремя, никогда с ним не ругалась, но Стас Лудников начал приворовывать, часто себе брал кусок послаще, пожирнее, Альбине же оставлял то, что придется.

Очень ей это не нравилось.

А тут новая беда: ее уволили. Ну хоть воем вой! Собственно, так оно и было: оказавшись без работы, она действительно завыла. Но слезы на глазах Альбины обладали способностью быстро высыхать. Настала пора действовать.

В собственном же киоске Альбина приобрела моток широкого скотча, сбегала в аптеку к знакомой провизорше и без всяких рецептов взяла у нее упаковку тазепама – довольно крепкого снотворного... Вот, собственно, и все.

В один из вечеров, ужиная с Лудниковым, она поплакалась ему на свое горькое житье-бытье, разжалобила его – Лудников и сам не выдержал, пустил слезу, – затем, хлюпая носом, достала бутылку водки. Налила. Лудников, размягченный, опрокинул целый стакан. Внимания на то, что Альбина к своему стакану так и не прикоснулась, не обратил...

Вскоре Лудникова свалил тяжелый черный сон. Лудников не помнил, как дотащился до кровати. Впрочем, вспоминать уже поздно было, как и спрашивать о том, "помнил" или "не помнил", тоже не у кого. В стакане водки, который он опрокинул в себя, было размешано шесть таблеток тазепама.

Убедившись, что Лудников находится в глубоком сне, Альбина приподняла его голову и несколько раз обмотала скотчем, заклеив Стасу рот, потом намертво заклеив ноздри. Лудников задергался, но Альбина ухватила его за руки, а поняв, что это конец, ушла в свою комнату.

Когда вернулась, Лудников лежал на постели неподвижно, лицо его было черным.

– Ну вот и все! – Альбина с облегчением, по-хозяйски оглядела квартиру, вздохнула, сдерживая возникшую вдруг радость. Все это теперь принадлежит ей. Надо только умно все оформить.

Заглянула в тумбочку, где Стас хранил документы, нашла военный билет, какое-то удостоверение в потертой дерматиновой обложке, несколько справок, стопку анализов из поликлиники, с раздражением швырнула бумаги на пол: нужно было другое – паспорт.

Альбина заметалась по квартире. А рядом лежал остывающий черноликий хозяин. На глазах у него вместо слез проступили красные капли. То ли кровь, то ли сукровица.

Паспорт Стаса Альбина так и не нашла. Подумала, что попытается продать квартиру без паспорта. Но для начала нужно было избавиться от трупа. Вывезти труп в одиночку было делом сложным. Деликатную эту операцию можно было доверить только близкому человеку. Поколебавшись немного, она позвонила Масленникову.

Масленников решил помочь "родному человечку" – все-таки худо-бедно, а с ней он прожил некий отрезок времени – не самый плохой, надо заметить: когда у Альбины были деньги, она их на него не жалела.

Упаковав труп Стаса в чехол от перины, Масленников обвязал его несколькими ремнями и, погрузив на скрипучую тележку, поволок по снегу к Северной Двине.

На берегу реки он вывалил Стаса в сугроб, постарался запихнуть поглубже, потом сверху намел еще снега. Постоял рядом и с понурым видом двинулся домой.

А Альбина развернула бурную деятельность. Договорилась за энную сумму, – размеры ее так и остались за пределами следственных документов, с одним бомжем, что он явится в паспортный стол и, представившись Станиславом Лудниковым, заявит об утере паспорта. Нечесаный бродяга, постояв перед зеркалом и пригладив вихры, из которых торчали горелые спички и рыбьи кости, заявил неохотно: "Ладно", но когда узнал, что паспорт придется получать в Октябрьском РОВД города Архангельска, завопил испуганно: "Да меня же там знают как облупленного!" – и отказался.

Дело с продажей квартиры застопорилось.

А тут и весна подоспела, снег начал стремительно таять, потоки воды затопили архангелогородские улицы. Альбина забеспокоилась. Вновь метнулась к своему бывшему "медочке".

– Володенька, выручай! А я уж тебя отблагодарю, не забуду.

Масленников, кряхтя, стал собираться – Альбина права, труп этого дурака надо было запрятать поосновательнее. Той же ночью он раскопал сугроб, извлек заледеневшего Стаса и перевез на новое место "упокоения" – в водопроводный колодец, расположенный неподалеку от яхт-клуба.

Там бедного Лудникова и обнаружили. Нашел его один бдительный гражданин, выгуливавший свою собаку. Собака неожиданно забеспокоилась, сделала над водопроводным люком стойку, и гражданин обратил на это внимание.

Дело поручили Сергею Ореханову, прокурору Октябрьского района города. Он долго не мог установить личность "колодезного жильца": на нижнем белье никаких меток, в карманах – никаких бумаг. Бомж какой-то. И главное никаких признаков насилия. Похоже, умер своей смертью. Но тогда как же он оказался в водопроводном колодце?

Было над чем поломать голову Ореханову. Он распорядился снять с покойника отпечатки пальцев и не промахнулся: отпечатки пальцев Лудникова оказались в милицейской картотеке – в молодости Стас успел оставить свои следы... С этого и началась раскрутка.

Очень скоро у Ореханова оказались не только паспортные и биографические данные Стаса, но и справка о том, как регулярно тот вносил квартирную плату в сберкассу, и имеются ли у него долги за газ и электричество, и так далее. Следом Сергей Ореханов узнал, что некая Альбина Александровна Александрова пытается продать квартиру Лудникова. Этот факт очень заинтересовал прокурора...

Альбина получила десять лет лишения свободы, Масленников – один год. Хотя могли получить больше. И он, и она.

Криминальная хроника российской провинции

Пьяная квартира

Бытовые преступления ныне стали настоящим бичом, они захлестнули Россию своим помойным валом, катятся почти беспрепятственно, поражая своей жестокостью, бессмысленностью, кровавостью. И в ту же пору – это самые легко раскрываемые преступления: и жертвы, и преступники почти всегда оказываются на виду. Это не заказные убийства, которые тщательно продуманы, подготовлены, обставлены деталями, наводящими на ложный след. Бытовые убийства обычно совершаются спонтанно, по злобе да по пьянке.

...Ох и пьянка же это была, ох и пьянка! Лихая, с магнитофонным грохотом и чмоканьем в донышко опустошенных стаканов, с матом и песнями "а-ля Высоцкий", с сигаретным дымом и танцами-шманцами-обжиманцами... Танцевали прямо на осколках битой посуды, в лужах крови.

Весь Орел, кажется, гудел от беспутного веселья молодых людей, собравшихся в доме № 5 по улице Цветаева, но, когда восстанавливали детали этого лихого загула, оказалось: никто особого ничего и не видел, и не слышал. Ни воплей, ни песен, ни предсмертных хрипов... Впрочем, все видели и все слышали.

А происходила пьянка в квартире Петрачковых, матери и дочери, 46-летней Валентины Захаровны и 18-летней Наташи. И мамаша, и дочка, надо заметить, пить умели ну не хуже мужчин, и так же, как мужчины, они научились целовать донышко опорожненного стакана.

Среди гостей в тот вечер, плавно перешедшего в ночь, находились самые разные люди: неработающий Виктор Свистунов по кличке Свист, его приятель Леха Стебаков по прозвищу Портной, он действительно был портным, работал в ТОО "Шевро", мать четверых детей Татьяна Алексашина, бывший курсант военного училища, а потом – студент-неудачник Орловского пединститута Олег и другие. Людей было много, они менялись, будто фигурки в некоем странном зловещем калейдоскопе. Кроме постоянно действующих лиц застолья, были еще лица временные, которые то появлялись, то исчезали: всякие Лены, Ромы, Ирины, Гришки и так далее. Всех имен и не упомнить.

Первой закосела многодетная мать, Татьяна Алексашина. Уже ночью стрелки приближались к той самой поре, когда из всех щелей начала вылезать нечистая сила, – Татьяна стала материться по-черному, громко стучать по столу и петь одну и ту же, набившую оскомину песню "Ромашки спрятались, поникли лютики". Но с песней она не справлялась, срывалась, из глаз ее лилась мокреть: видать, эта песня была сочинена про нее, бедолагу... Хозяйке дома, младшей Петрачковой, Татьянино мычание надоело, и она, морщась брезгливо, подошла к Олегу Лановскому:

– Выведи ее! А то она мне всю квартиру своими соплями испачкает.

– Сейчас! – Лановский готовно поднялся со стула.

Но Татьяна Алексашина уходить не пожелала, ей это вообще показалось обидным.

– Водка-то на чьи деньги куплена? – прокричала она в лицо Наталье. Отдай мне мои деньги, и я уйду!

Наталья даже ответить не успела, как к Алексашиной подскочил мгновенно вскипевший Свист, заполыхал, зафыркал, будто чайник на газовой конфорке, и ударил Татьяну кулаком в лицо. Потом ударил еще раз. Татьяна упала. Ее подхватили за ноги и потащили, как куклу, на кухню. Свист шел следом и продолжал бить Алексашину ногами. Да все по голове, по голове, по лицу. Никто даже не думал остановить его. Наталья Петрачкова поморщилась:

– Все, сортиром в квартире запахло. Она нам все изгадит. Волоките ее не на кухню, а на улицу. Пусть там проспится.

Свист, Лановский и молодой их помощник Гришка Курганов выволокли Алексашину на улицу, дотащили до лесопосадки, проходившей неподалеку от дома и бросили.

В час ночи Курганов обеспокоенно проговорил, обращаясь к Свисту:

– Надо бы посмотреть, что там с этой коровой происходит... А?

Многоопытный Свист согласился с юным приятелем.

По дороге Курганов подобрал серый силикатный кирпич, здоровенную такую дуру...

– Зачем? – спросил Свист.

– Вдруг пригодится, – туманно отозвался Курганов.

Алексашину нашли сразу, она лежала в кустах без сознания; в темноте белели широко раскинутые ноги, из черного разбитого рта вырывался тяжелый хрип. Свист произнес с удовольствием:

– Живучая, курва!

– Женщины живучи, как кошки, – знающе подтвердил Курганов. – Это известно всем, – он оглядел широко раскинутые ноги Алексашиной и сладко поцецекал языком: – А не кинуть ли нам в бой застоявшегося коня? – Курганов выразительно похлопал себя по ширинке.

– В таком виде не употребляю, – гордо отказался Свист.

Курганов сдернул с Алексашиной трусишки, пристроился к ней бочком... Затем, закончив дело, взял в руки кирпич и, подкинув его для ловкости, несколько раз врезал им Алексашиной по голове. Та перестала хрипеть. Свист действия напарника одобрил:

– Правильно. Иначе она, очнувшись, незамедлительно сдаст нас ментам.

– У меня такое впечатление, что она еще жива, – подумав, произнес Курганов.

Свист молча взял в руку кирпич и несколько раз с силой ударил им Алексашину по голове. Его удары были сильнее ударов Курганова и, судя по всему, оказались решающими: Татьяна Алексашина была хоть и живуча, но ударов Свиста не выдержала.

– Вот теперь, кажется, все, – Свист удовлетворенно вздохнул.

Когда возвращались, Курганов зашвырнул кирпич в кусты.

– Улика. А улики нам ни к чему.

Впоследствии следователи Орловской прокуратуры насчитали на теле Алексашиной 88 ран. Восемьдесят восемь!