Текст книги "Театр Абсурда (СИ)"

Автор книги: Валерий Брусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Валерий Петрович Брусков
Театр Абсурда

ШОУ

(Театр Абсурда-1)

Кино – это жизнь, из которой вырезано всё скучное.

Альфред Хичкок

Рассказ написан почти десять лет назад. Тогда это была просто абстракция, доведённая воображением автора до абсурда, но теперь – выразительная иллюстрация событий в Турции… Война – это такая надоевшая мерзость, что сил нет ее терпеть.

…Сверхзвуковой истребитель-бомбардировщик на малой скорости и на бреющем полёте с внушительным рёвом двигателей пронёсся над пляжем в сторону ближайшего города.

Вован, расслабленно загоравший на надувном матрасе под жарким атлантическим солнцем экваториальной Африки, радостно вскинулся, и схватился за свой мощный бинокль.

– О! – воскликнул он. – Началась любимая наша развлекуха! Самое то для послеобеденного кайфа!

Он посмотрел в кильватер удаляющегося самолёта через приближающие линзы.

– Это ротвейлер ТЕХ, – сказал он воодушевлённо, разглядев на нём опознавательные знаки. – Весь в бомбах, как яблоня в грушах! Ща начнёт гавкать, стряхивать их, и бомбить ЭТИХ!

…Сценарий действий был явно с Вованом согласован в штабе атаковавших, поэтому вдалеке солидно и многократно загрохотало.

– Ща он порвёт оттудова оставшиеся когти, а ЭТИ его погонят пинками под зад своими ракетами, – умело комментировал Вован.

…Самолёт снова пронёсся низко над забитым невольными зрителями пляжем, теперь в сторону океана и уже на форсаже, а за ним тут же промчались три ракеты-гончие.

Лётчик красиво, но недолго повертелся на своём самолёте над Атлантикой, пытаясь обдурить тупую электронику, но микросхемы в сумме сработали эффективнее его одинокого серого вещества. Сообразив это, хотя и с запозданием, пилот с удовольствием катапультировался, а ракеты жадно и зрелищно разорвали самолёт на куски, которые канули в океан.

– Класс! – восторженно воскликнул Вован. – Как в компьютерной стрелялке! Или в кине! Ща ТЕ высадят десант, и у них начнётся новый гейм-уровень!

…Десантные корабли уже мчались к берегу на воздушных подушках, чуть в стороне от многолюдного пляжа. Добравшись до прибоя, они родили свои штурмовые вездеходы, и легли в ожидании на песок.

Боевые машины пехоты, не мешкая, взревели моторами и покатили опять же в сторону города.

– Ща ЭТИ шугнут их вертолётами, – со знанием дела заявил Вован, и снова поднял к глазам свой бинокль. – Во, они уже оттуда – сюда!

…Тут же зашипело, затарахтело, коротко забабахало. Один из коршуном налетевших вертолётов потерял винт, и рухнул невдалеке от пляжа; три машины десанта тоже заполыхали. С полчаса те и другие палили друг по другу без особого толку, потом десантные корабли заглотнули обратно оставшиеся в живых броневики, и спешно дали заднего хода ластами. Вертолёты, не пытаясь гнать их в хвост и в гриву, инертно повисели над берегом, провожая позорно отступавшего противника победными взглядами пилотов, потом гордым строем улетели к городу.

– Сегодня, похоже, счёт в пользу ЭТИХ, – философски сказал Вован, пряча бинокль в сумку. – А вчера было совсем наоборот…

…По пляжу широкой цепью прошли солдаты в форме, выявляя возможных военнопленных. Офицер остановился среди загорающих.

– Порошу виниманию! – выкрикнул он на условном русском: очевидно, основную массу ныне отдыхающих здесь составляли приезжие из России. – Ни беспакоитсия! Висё о’кей и тип-топа! Ныаша вайна, выаша – туризми и уик-энд! Ныаши дила, выаши долларры на отдух – ныашим стрилять!

Офицер закончил свою трудную для его произношения речь, и солдаты покинули пляж.

Манька, которой вся эта местная экзотическая фигня уже порядком приелась, поэтому совершенно её не интересовала, перевернулась на своём матрасе на живот.

– Роднуля – мужуля, и не надоела тебе ещё эта чёрноюморная африканская лабуда?! – укоризненно спросила она. – Кажный день – одно и то же! Одно и то же! Летают, плавают, ездют, ходят! Туда – сюда, сюда – туда! Стреляют, бомбят! Бум! Бах! Ба-бах!

– Не-е-е-е… – возразил Вован, с удовольствием поглядев на горящий вертолёт и чадящие броневики, возле которых суетились сегодняшние победители, а потом снова ложась на свой матрас. – До ресторанов, казино и стриптизов пилить отсюда в город часа два, а тут – такое шоу, не отходя от унитаза! За те же бабки – всё новые дядьки! СтрЕлки на бис! Отстой! Будет что вспомнить опосля! Жаль только, снимать не дают, а то был бы полнейший атас на память! Надо будет потом сувениров пособирать, если хватит. Гильзы там, или куски броневиков оторванные…

Вован вяло поглощал своим телом дорогостоящий чужой ультрафиолет.

– А нас ещё отговаривали ехать! – сказал он, глядя в безоблачное южное небо. – Воюют там, мол… Стреляют, однако… Бомбят, вроде… Опасно, кажись… Да для нас же это самое то! Лучше всякого своего шансона!..

Смейся, если ждёшь, чтобы я заплакал!

Рыдай, если хочешь, чтобы я расхохотался! Театр Абсурда-2 Рассказ был написан лет 15 тому назад, по мотивам телепередачи о войне между Сальвадором и Гондурасом. Тогда рассказ был гиперболой, доведённой до абсолюта, но теперь, после событий во Франции в рамках чемпионата мира по футболу, я начинаю думать, что оказался пророком, и что происходящее может быть связано также и с естественным отбором Природы, который человечество с помощью общества и медицины фактически отменило. И отдельные люди, точно подчиняясь чьей-то неслышимой другими команде, разбивают самолёты с пассажирами, и походя убивают десятки случайных прохожих, чтобы потом погибнуть или покончить с собой с сознанием выполненного долга…

ПЛАЦДАРМ

(Театр Абсурда-2)

Ни одна большая эмоция не может существовать сама по себе.

Генри Бичер

Рассказ был написан лет 15 тому назад, по мотивам телепередачи о войне между Сальвадором и Гондурасом. Тогда рассказ был гиперболой, доведённой до абсолюта, но теперь, после событий во Франции в рамках чемпионата мира по футболу, я начинаю думать, что оказался пророком, и что происходящее может быть связано также и с естественным отбором Природы, который человечество с помощью общества и медицины фактически отменило. И отдельные люди, точно подчиняясь чьей-то неслышимой другими команде, разбивают самолёты с пассажирами, и походя убивают десятки случайных прохожих, чтобы потом погибнуть или покончить с собой с сознанием выполненного долга…

На зелёном травяном поле, буквально залитом кровью, заваленном разломанным инвентарём стадиона, мусором и трупами, уже не осталось раненных, которых «скорые» развезли по больницам города и прилегающих к нему районов области. Несколько врачей-реаниматологов, оставшихся здесь на всякий случай, уныло бродили от одного неподвижного тела к другому, ещё надеясь на какие-то чудеса.

Было как-то дико видеть погибших футболистов, сплетённых в смертельные узлы, и сваленных в такие же мёртвые кучи-малы с болельщиками. Что-то в этом тоже было не так. Ещё можно было понять трагическую финалом схватку между командами или фанатами разных клубов, но чтобы убивать проигравшую свою команду… Закидать помидорами и поколотить – ещё куда ни шло, но вот так поставить на любимой команде не только крест, но могильный…

А за кого же тогда болеть завтра?!. За другую команду, которую в случае её проигрыша можно тоже перебить?..

Бр-р-р-р…

– Что в мире творится… – изумлению и огорчению опытного оперативника не было границ. – Почти двести погибших, около тысячи раненных… Из всей команды в строю осталось только два игрока… Одновременно на месте преступления работают сразу пять следственных групп. Такого ещё никогда не было! Это уже шестая бойня на футбольном поле за неполный месяц! И количество жертв неуклонно растёт!

Мокшин вопросительно посмотрел на Огурцова.

– Ты – наш штатный психолог, ответь мне, что в мире происходит?.. Это психоз?..

– Этого следовало ожидать… – сказал Огурцов мрачно. – Рано или поздно это должно было произойти…

– Что – ЭТО?! – завёлся, уже готовый к срыву Мокшин. – Если у тебя на этот счёт уже есть какая-то идея, то почему ты ею с нами не поделился раньше?! Сколько трупов тебе нужно было насобирать для твоих теперешних откровений?! Тысячу?! В следующий раз мы в сумме к этому уже подойдём! А по всему миру трупов на стадионах наберётся уже и миллион!..

– Любая теория сначала медленно завязывается, и только потом расцветает и созревает, – сказал Огурцов. – Я весь этот кошмарный месяц скрупулёзно сопоставлял, анализировал факты, строил гипотезы и разрушал их, и вот только сегодня на этом мёртвом Куликовом поле из всего этого выделилась одна-единственная гипотеза, весьма похожая на жизнеспособную.

– Всё-таки – психоз?.. – опять с надеждой спросил Мокшин, точно утвердительный ответ давал ему какое-то облегчение. – Каких ещё хронических деяний можно ожидать от разогретой спиртным и эмоциями толпы?

– Я у себя на даче в летнем домике проводил эксперименты. – Огурцов ушёл в непонятный экскурс. – Представь: комнатка три на три метра, а на столе – тарелки с остатками еды после моего завтрака. Я ухожу из неё на час, оставив дверь открытой настежь. Когда я возвращаюсь, в комнате уже скопилось энное количество мух. Я закрываю дверь, делаю из старой газеты хлопушку, и начинаю избиение мух с точным подсчётом жертв моих экспериментов.

– Странная у тебя методика… – хмыкнул Мокшин. – Мухи и болельщики на стадионе. Одни кидаются на объедки, другие – на едоков…

– Тем не менее… Убив всех мух и точно сосчитав, я повторяю свой эксперимент, на этот раз открыв дверь домика на весь оставшийся день. Я поливаю грядки, моюсь под душем, загораю, а потом возвращаюсь в домик для новой экзекуции.

– Сколько их у тебя уже?.. – вдруг поинтересовался Мокшин, пытаясь вникнуть в суть чужой логики. – В сумме?..

– Дохлых мух? – понял Огурцов. – Да как и этих, – он кивнул головой в сторону медиков и криминалистов, терявшихся среди погибших, – несколько сотен…

– Жуткие у тебя какие-то аналогии и параллели… – Мокшина передёрнуло. – Люди – не мухи…

– Мы все – разные элементы одной биосферы, за миллиарды лет созданной Природой, а потому послушно подчиняемся единым законам, ею порождённым. Ты удивишься, но через час и через семь часов количество мух в одной комнатке заданного объёма собирается одно и то же…

– Сколько экспериментов ты проводил?

– Больше десятка.

– Да, любопытно… – согласился Мокшин. – Таким образом, Природа задаёт в заданном объёме некую среднюю концентрацию кого-то?

– Получается, что так. Это значит, что мой садовый домик способен прокормить расчётное количество особей одного крылатого вида, плюс – минус девиации, мухи ПОНИМАЮТ это на каком-то генетическом уровне, и не лезут больше, либо прогоняют лишних.

– Это всё – лишние?.. – Мокшин саркастически показал рукой на трупы. – Для кого именно?..

– Ты пытаешься узнать весь алфавит по одной первой букве. Это не серьёзный метод. Слушай дальше. Учёные – биологи проводили эксперименты с достаточно развитыми млекопитающими – лабораторными крысами. В одну клетку их сажали два десятка, в другую, точно такую же по размерам, – всего двух особей. Всех крыс кормили одинаково, но спустя какое-то время в перенаселённой клетке спонтанно начиналась бойня, после которой в ней осталось лишь пять не убитых и не съеденных другими крыс! И они уже вполне мирно уживались!

– Понятно, – сказал Мокшин. – Всё – как у тех же мух. Лишних едоков из закрытого на замок объёма никуда не прогнать, значит, их нужно убить и съесть, чтобы не было никаких заморочек с Природой… Даже если еды и хватает, Природа подстраховывается, контролируя территорию. Ладно, с мухами и крысами всё условно ясно, давай теперь перейдём на высших млекопитающих типа мы с тобой.

– Легко!.. – сказал Огурцов. – Генетический принцип абсолютно тот же. – Двадцать пять тысяч лет назад одну общину перволюдей могли естественными природными ресурсами прокормить, допустим, десять на десять – сто квадратных километров. Пять тысяч лет назад, когда люди уже выращивали культурные насаждения и разводили домашних животных, жизненная площадка одной человеческой семьи сократилась уже, допустим, до десяти квадратов. Сейчас, учитывая развитые инфраструктуры городов, она уменьшилась ещё раз в десять – двадцать.

– Постой, у меня самого что-то напрашивается в голову… – сказал Мокшин. – Следовательно, физические ограничения территории обитания с помощью общественного развития можно до некоторых пор уменьшать. До каких именно?..

– Это известно только Природе… – развёл Огурцов руками. – Она позволяла нам сжимать некую внутреннюю пружину генетического механизма биосферы, но только до некоторого предела… Когда европейцы добрались до Америки, то обнаружили там заброшенные города. У индейцев были свои мегаполисы, из которых они однажды просто ушли…

– Полагаешь, у них случилось то же, что и у нас теперь пока на стадионах, только чуть раньше?..

– Кто знает… Дарвин когда-то сказал, что самая яростная борьба за выживание разгорается между особями одного вида. У тех же крыс повышенная скученность на ограниченной территории порождает выделение их надпочечниками гормона агрессии. Мы, люди, как и все хищники, склонны к агрессии, хотя и сдерживаемой законами, но когда до предела сжатая в нас природная пружина срабатывает, у нас тоже, похоже, выбрасывается огромное количество этих убийственных гормонов. Полвека назад самая настоящая война между Сальвадором и Гондурасом началась фактически на футбольных стадионах. Погибли тысячи человек… Тогда это был разовый спазм, а сейчас могут начаться и затяжные судороги… Осмелюсь предположить, что все жертвы конкретно нашего сегодняшнего внезапного срыва нервной системы совершенно не отдавали себе отчёта в творимом ими, и сейчас, придя в себя, испытывают ужас от содеянного…

Мокшин вдруг изменился в лице, ставшем похожим на театральную маску, ещё не определившуюся с выражением смеха или плача. Огурцов не увидел этих перемен, поскольку был к нему спиной.

– Ты думаешь, что всё это – только начало?.. – спросил Мокшин. – Пока – стадионы, а потом…

– Да, начало Конца… На Земле слишком много мегаполисов с чудовищной концентрацией людей, и если сейчас начнётся цепная реакция срабатывания всех сжатых пружин… Стадионы – это искусственно повышенная плотность населения и эмоций, потом с них и в других местах может начаться цепная реакция…

Лицо Мокшина, как-то вдруг, ни с того ни с сего, выбрало фиксированное выражение спонтанной ярости.

– Похоже, ты прав… – он достал из подмышечной кобуры свой пистолет и выстрелил идущему впереди Огурцову в затылок…

Живущий среди людей, всё меньше чувствует себя Человеком…

УРОК

(Театр Абсурда-3)

Друзьям – всё, врагам – Закон.

Бенито Муссолини

Недавно по ТВ показала Брейвика, убившего пять лет назад в Скандинавии почти сотню человек, и сидящего сейчас в тюрьме в таких условиях, которые многим и не снились даже на свободе…

Я тут же вспомнил про свой рассказ, написанный в середине 90-х годов прошлого века. Тогда это была просто детективная фантастика, но сейчас всё кажется каким-то мистическим предвидением. И то, что я описывал в рассказе одну из скандинавских стран, и с некоторыми фамилиями – оттуда же. И в особенности – заключительной фразой рассказа, потому-что Брейвик на государственном уровне уже почти созрел для того, чтобы стать национальным героем…

А что с миром будет ещё через двадцать лет?..

Вертолёт вынырнул из-за крыши высотного здания нефтяного банка, слегка поворачиваясь вокруг оси, провалился в тесный колодец крохотной площади, и завис в метре от мостовой, покачиваясь под порывами ветра, создаваемыми его же винтом. Из своевременно распахнутого люка геликоптера нетерпеливо выпрыгивали люди в глухих защитных костюмах, прижимавшие к груди длинноствольные автоматы.

– Это ещё что такое?! – возмущённо спросил Беркли. – Мы пока подмоги не вызывали!

– Начальство смотрит гораздо дальше нас с тобой, и на всякий случай подстраховывается. – Линдсберг смешно щурился от ветра, который нагонял на его глаза слёзы.

Вертолёт уже сидел, и люди в штатском вытаскивали из его тёмного нутра многочисленные ящики и ящички, поспешно складывая из них высокий штабель.

– А это что ещё?! – не понимал Беркли. – Какого, простите, чёрта?! Что они вообще себе позволяют в такой ситуации?! А если этот псих из-за них переполошится, и начнёт пальбу?! Они что, совсем сдурели?! Там же почти полсотни безоружных людей! Если ему что не понравится, он их всех перестреляет, как белок в клетке!

Беркли решительно двинулся к группе только что прибывших военных, перед которыми, энергично размахивая руками, расхаживал некто в гражданском, но явно офицерского вида.

Вертолёт облегчённо взмыл к высоким крышам и исчез за ними, унося с собою шум и ветер.

Офицер шагнул навстречу комиссару.

– Потрудитесь объяснить!.. – гневно начал Беркли.

Офицер отдал честь.

– Майор Оберли! Имею письменный приказ сменить ваших людей на боевых позициях!

– С какой это стати?! – уже привычно возмутился Беркли. – Мы что, не справляемся со своими обязанностями или больше не внушаем доверия нашему правительству?!

– Нет, господин комиссар, не в этом дело. Просто предстоит специфическая операция, которую способны успешно провести лишь специально подготовленные люди.

– Какая операция, майор?! О чём вы вообще сейчас говорите?! Вы его, конечно же, пристрелите, но перед этим он успеет загубить не один десяток невинных жизней! Не слишком ли велика плата за смерть сумасшедшего, возомнившего себя суперменом?! Переговоры ещё не исчерпали себя! В конце концов, можно и откупиться! Никакие деньги не могут сравниться с человеческой жизнью! Её даёт Бог, и только он имеет полное право забирать свой подарок обратно!

– У меня есть письменный приказ, господин комиссар, – сказал Оберли почти извиняющимся тоном. – У вас – ваш, а у меня – свой. Мы оба не в праве их нарушать.

…– Эй, копы, мать вашу! – сердито запищал радиотелефон в руке у Беркли. – Что у вас там такое творится?! Мы так не договаривались! Вы что, хотите новых проблем?

Комиссар поспешно нажал кнопку ответа.

– Не волнуйтесь, ничего страшного! Это всего лишь смена! Городское начальство считает, что военные лучше полиции справятся с задачей обеспечения здесь порядка!

– Смотрите, комиссар! – пропищала рация. – Если это не так, я начну вышибать мозги заложникам!

– Всё нормально, Стрик! – комиссар посмотрел на гражданских, копошившихся возле выгруженных из вертолётов ящиков. – Спешу вас обрадовать: они привезли обещанные деньги, так что военные выполняют функцию и их охраны! Сумма-то немалая!

– Это самое приятное для меня известие за последние полчаса, комиссар! – довольно отозвалась рация. – Когда я отсюда наконец вырвусь, то пришлю вам за него по почте целый ящик французского шампанского! Какое вы больше любите?!

– Полусухое… – автоматически ответил Беркли, чтобы не прерывать с преступником диалога.

– Это весьма забавно, комиссар, но в этом наши вкусы совпадают! – хохотнула рация. – Мы могли бы подружиться!

– Я подумаю, – продолжал Беркли неприхотливый экспромт. – Когда вы улетите с деньгами, а меня за это пинками уволят из полиции, мне придётся круто менять свою жизненную философию. Нынешние друзья от меня, скорее всего, отвернуться, и я вынужден буду искать дружбы у своих бывших врагов, – полицейский умышленно старался быть по возможности многословным, чтобы выиграть время.

– Я весьма рад за вас комиссар! – охотно отозвалась рация. – Но ещё больше я буду рад, когда мне, наконец, принесут мои любимые денежки! Автобус уже готов?!

– Ждём буквально с минуты на минуту. – Беркли нервно оглянулся. – Он вот-вот будет.

– Ладно, даю вам ещё полчаса! – смилостивилась рация. – Но ни минутой больше, комиссар! Так им и передайте! У меня уже жутко чешутся руки, а патронов в моей большой сумке с лихвой хватит на то, чтобы изрешетить целую сотню!

Беркли отключил рацию от передачи.

– Я надеюсь, это деньги?.. – спросил он у офицера, снова посмотрев на непонятные ящики.

– Нет, комиссар, это другое…

– Какого чёрта?! – Беркли ткнул пальцем в свои наручные часы. – Через двадцать девять минут он начнёт расстреливать заложников, а мы ещё и с места не сдвинулись!

– У меня приказ… – майор Оберли сделал короткий знак рукой, и его солдаты двинулись к позициям полицейских. – Будьте добры, комиссар, уведите отсюда своих людей. Они слишком плохо экипированы, поэтому рискуют гораздо больше, чем мы.

– Вы что, серьёзно собираетесь брать захваченное здание штурмом?! – ужаснулся Беркли.

– Да… – коротко ответил майор. – Или автобус… Других вводных у меня не было…

Беркли схватился за голову.

– Они там все рехнулись! Будет бойня, вы это понимаете?! Что они ответят, когда их за это спросят?!

– Так вы уйдёте со своими в тыл, или останетесь здесь?.. – вдруг спросил майор.

– У вас есть приказ и об отстранении меня и моих людей от дел?! – резко ответил Беркли.

– В нем не было ничего относительно вас конкретно. Можете остаться. Если у вас достаточно крепкие нервы…

В груди у Беркли дунул холодок.

– Может, мне пойти к нему и предложить себя вместо тех несчастных людей?..

– Вряд ли он согласится, комиссар. Скажу вам даже больше: это не спонтанная акция безумца, жадного до денег, а хорошо продуманный террористический акт. В аэропорту его ждут вооружённые до зубов сообщники, поддерживающие с ним непрерывную радиосвязь. Мы случайно перехватили их канал. Они заберут деньги и заявят, что отпустят заложников только после посадки в самолёт. Они сядут в него, часть заложников для отвода глаз действительно отпустят, а остальных просто расстреляют прямо в самолёте и сбросят над океаном… А нам до последнего момента будут морочить головы. Мирного исхода быть не может, комиссар! В аэропорту вторая группа спецназа начнёт операцию одновременно с нами.

Беркли платочком промокнул на лбу пот.

– У вас есть снайперы? – спросил он уже деловито. – Надо его по возможности ограничить в крови…

– Они давно заняли свои позиции.

…Из-за булочной вырулил большой автобус.

– Всё, это сигнал нулевой готовности! – сказал майор. – Уводите поскорее своих людей, они могут нам помешать!

Полицейские ушли, недоумённо оглядываясь на ходу, а автобус медленно подрулил к двери здания, где спрятался террорист. Водитель с поднятыми руками вылез из кабины и пошёл в дом.

Он был там минут пять: судя по всему, обыскивали его тщательно – и в поисках оружия, и на предмет спрятанных на нём «жучков». Он вернулся к своему автобусу, забрался в его кабину, и стал терпеливо ждать.

…Террорист вышел в плотном кольце захваченных людей. У всех руки были связаны за спиной. Стрик шёл в их окружении, чуть присев, чтобы возможные снайперы на крышах имели гораздо больше шансов попасть в заложников, а не в него.

…Первый выстрел прозвучал, когда группа заложников была уже возле автобуса. Не выдержали нервы у одного из снайперов, испугавшегося, что Стрик уйдёт из поля зрения его оптического прицела, и приказ о его уничтожении будет не выполнен.

Беркли в этот момент смотрел в бинокль.

…Пуля попала террористу в грудь, но, видимо, не задела сердца или угодила в бронежилет. Он резко качнулся от удара, ствол его автомата изрыгнул струю пламени, и заложники тут же стали падать: кто от пуль, а кто просто от страха. У Стрика был скорострельный «Скорпион», поэтому очередь слилась в почти монолитный гул.

И тут началось! Пули, летевшие со всех сторон, высекали искры из булыжной мостовой и брызги крови из тел заложников. Стрелявшие, казалось, уже не разбирались, кто здесь друг, а кто – враг, и косили всех подряд. Раненые заложники вскакивали, чтобы снова упасть уже от другой пули, и забиться в агонии. Душераздирающе кричали женщины. Стрика крупнокалиберными пулями отшвырнуло к уже изрешеченному автобусу, но он всё никак не мог упасть и, изумлённо глядя на то, как военные хладнокровно расстреливают тех, кого сам он щадил до последнего момента, помогал стрелявшим своим автоматом, пока в нём не кончились патроны…

Только тогда он наконец упал лицом вниз, будто давая всем понять, что до конца выполнил своё подлое земное предназначение. И затих…

Стрельба сразу же смолкла. Жутко кричали раненые, бились в короткой агонии умиравшие. Около десятка заложников, всё-таки вырвавшихся из этого Ада, сразу же попали в руки врачей. Истерика не пощадила лишь единицы из них…

Беркли бессильно опустился на землю.

– Убийцы!.. – прохрипел он. – Зачем?!.

– Тихо, комиссар! Тихо! – Оберли отдал команду, и солдаты, забросив ставшее ненужным оружие за спины, кинулись к автобусу. Люди в штатском уже спешили туда со своими таинственными ящиками. Мостовая была залита кровью, на которой все поскальзывались. Люди падали, вскакивали и, не обращая внимания на испачканную одежду, проделывали какие-то странные манипуляции. Солдаты оттаскивали мёртвых в сторону, а гражданские тут же с помощью трубок и проводов подсоединяли к ним свои ящики.

Изрешеченного пулями водителя, безжизненно свисавшего из окна автобуса, чуть не забыли, и занялись им только в последнюю очередь.

Беркли был один в своём убежище, все остальные сгрудились в центре площади. Он тяжело поднялся, и медленно пошёл к ним, обессилевший от ненависти к этим людям, только что на его глазах совершившие чудовищное в своей бессмысленности преступление.

Майор Оберли встал у него на пути.

– Возьмите себя в руки, комиссар!

– Вас будут судить… – сказал Беркли сквозь стиснутые зубы. – Вас просто обязаны судить…

– Меня наградят, – возразил майор. – И вас, скорее всего, тоже. За оказанную нам помощь.

Беркли помотал головой.

– Мне уже начинает казаться, что здесь не он один был сумасшедшим маньяком…

– Смотрите! – воскликнул вдруг майор.

…К погибшим в перестрелке подкатили сразу несколько машин скорой медицинской помощи; неподвижные тела укладывали на носилки, которые тут же вдвигались в чрево микроавтобусов. Машины с воем сирен уносились, и их место быстро занимали другие.

– Среди заложников погибших не будет, комиссар, – уверенно сказал Оберли и призывно помахал рукой одному из штатских, находившихся поблизости. – Док, пожалуйста, объясните ему всё!

Гражданский протянул Беркли ладонь.

– Профессор Эрикссон, президентский спец-центр медицинских исследований, – с готовностью представился он. – А вас, комиссар, я знаю! Наслышан о ваших подвигах на ниве борьбы с преступностью. И, честно скажу, восхищён вами.

– Что здесь происходит, профессор?!. – спросил Беркли, растерянно разводя руками.

– Вы курите, комиссар? – спросил вдруг медик.

– Нет! – резко ответил Беркли. – И не пью!

– Сигарету я вам, так и быть, не предложу, – сказал Эрикссон. – А вот выпить пару рюмок хорошего виски в ближайшем баре настоятельно рекомендую. Это великолепно снимает стрессы!

– Вы уклоняетесь от прямого ответа, док! – настаивал Беркли. – Что здесь творится?!

– Эксперимент, комиссар. Сложнейший, уникальнейший эксперимент в условиях максимальной трудности.

– Вы научились воскрешать мёртвых?..

– Да, научились!

– Сначала убив живых?..

– Поверьте, комиссар, это были крайности. Мы рассчитывали на гораздо меньшие потери, но сегодня удача была не на нашей стороне. Случайный сбой, породивший цепную реакцию ошибок. От этого невозможно застраховаться, но, в конце концов, важен итог!

– Сорок трупов…

– Трупов нет, – возразил Эрикссон. – Есть только раненые, которые максимум через неделю выпишутся из клиник.

– Неужели, такое возможно?! – не поверил Беркли, хотя сам видел, что люди, которых медики укладывали на носилки, стонут, говорят и шевелятся.

Оживший водитель автобуса вырвался из рук спасателей, в психологическом шоке пошёл к своей изуродованной машине, открыл дверцу, пытаясь залезть в кабину, но с ним всё-таки справились, и очередная «ambulance» умчала его в неизвестном направлении.

– C недавних пор, комиссар. Исследования были сверх-засекреченными. В глубочайшей тайне мы уже проделывали нечто подобное с жертвами различных несчастных случаев. И вот пришёл момент, так сказать, показательного выступления. И наглядного урока…

– Кому?.. – не понял всё ещё пребывавший в остаточном психологическом шоке Беркли.

– Всем, комиссар! И добрым, и злым! Одним мы хотели дать понять, что у них теперь есть надёжная защита от зла! Другим – что их зло превращается в бессмыслицу, ибо оно становится злом только для них самих! Мы оживим труп невинной жертвы, мы даже при необходимости восстановим человека из пепла, если его сожгут! Ничто не исчезает бесследно, как утверждает закон сохранения вещества!

– А как же личность?..

– В уцелевшем теле она сохраняется, и мы в состоянии её восстановить! А сгоревший будет клонирован и получит своё сознание, предварительно записанное на персональную матрицу! В ближайшее время ими будет снабжено практически всё население Земли!

– Неужто всё так просто?!. – не поверил Беркли. – Это больше похоже на чудо, чем на науку!

– Я вам просто отвечаю, но ко всему этому вёл сложнейший и длиннейший путь!

– Вы меня совершенно ошеломили, док… – признался потрясённый Беркли. – То, что я увидел сам и услышал от вас, пока не укладывается в моей старомодной голове…

– Согласен, – сказал Эрикссон, – морально-этические аспекты всего этого ещё требуют особого к себе внимания мировой общественности. Но, думаю, эти проблемы вполне разрешимы в ближайшее время. Жизнь каждого человека – высшая ценность в обществе, и ради неё можно многое пересмотреть в своей философии.

– Это должно перевернуть мир, – сказал Беркли, утирая носовым платком вспотевший от волнения лоб.

– Это должно его спасти, – уточнил Эрикссон. – И, прежде всего, – от преступных посягательств на чужую жизнь! Терроризм превратится в полнейший абсурд, ибо он до сих пор существует только потому, что способен кому-то эффективно угрожать.

Подошёл один из медиков в штатском.

– Все эвакуированы, док. Кроме этого… Что с ним-то делать?.. В общую кучу?..

– Этого везите в ближайший морг, – распорядился Эрикссон. – Его место – только там…

– Вы не хотите его оживлять?.. – изумился Беркли. – А как же гуманизм?!. В конечном итоге, всё должен решить суд!

– Относительно него, комиссар, мне не было никаких указаний… Распорядятся – оживим: мы народ подневольный. Если им очень захочется осудить его публично на электрический стул… Но, будь моя воля, я отправил бы его на кладбище, на радость могильным червям! Он переступил ту черту, которая в цивилизованном обществе отделяет человека от чудовища в человеческом облике! Такие неисправимы, они потенциально опасны, и рядом с ними просто неуютно жить. Он не погиб, он был уничтожен, как бешеный пёс! Собаке… – Эрикссон не договорил.

– Я того же мнения, док… – вздохнул совершенно успокоившийся Беркли. – Однако серьёзно опасаюсь, что со временем объявится какое-нибудь новое общество защиты животных в человеческом облике. И тогда проблемы с бешеными псами займут нас с вами в гораздо большей степени, чем нам того хотелось бы…