Текст книги "Пойди туда, -… (СИ)"

Автор книги: Валерий Брусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Страшная сказка…

Валерий Петрович Брусков

Глава№ 1

Глава № 2

Валерий Петрович Брусков

Пойди туда, -…

СТАРАЯ НОВАЯ СКАЗКА

Mort dieu. – Чёрт возьми!

Французское выражение.

У надежды глаза так же велики, как у страха.

Зинаида Гиппиус

С детьми горе, а без них – вдвое.

Русская пословица

Глава№ 1

Мария заученно наизусть хлопотала на кухне у печи, когда в комнате детей что-то со стеклянным и жалобным звоном тяжело обрушилось на пол.

У неё бессильно опустились руки.

– «Опять… – с уже привычной тоской подумала она. – Опять они что-то там разгрохали вдребезги… Из пока оставшегося уцелевшего…»

Бросив приготовление еды, Мария влетела в детскую, полыхая яростным огнём святого материнского гнева: с тряпкой в одной руке, с поварёшкой – в другой, и застыла на пороге.

Сыновья уже почти ритуально дрались. Они стояли лицом к лицу и со сладострастным сопением мутузили друг друга мягкими игрушками. Сашка лупил Вовку по голове плюшевым медведем с оторванной в предыдущих драках лапой, а брат в ответ колотил его замусоленным плюшевым же львом. По полу комнаты были разбросаны осколки аквариума, и в ещё не ушедшей в щели между досками остатках воды судорожно прыгали мелкие декоративные рыбёшки.

– Да что же это такое?! – заголосила Мария. – Вахлаки!

Она хлопнула тряпкой по спине сначала одного драчуна, потом другого, и, присев, стала собирать ошалевших от катастрофических перемен в их жизни рыбок пока в поварёшку.

– Ну, сколько же это безобразие будет продолжаться?! В доме ни одной живой вещи не осталось!

Она встала и повернулась к сопящим близнецам. Те на неё не реагировали: они были слишком заняты дракой.

– Ах, так! – Мария схватила брошенную на пол тряпку, и принялась стегать ею сыновей по бокам.

– Мамка, не лезь! – крикнул Сашка, даже не пытаясь увёртываться. – У нас мужской разговор!

– У-у-у-у, нелюди! – продолжала Мария от души охаживать сыновей тряпкой. – Сладу с вами совсем никакого нет! Чтоб вас черти побрали, окаянные!

…В комнате сверкнула молния – от пола к потолку – и Мария невольно зажмурилась от яркой вспышки. Уши ей заложил грохот, в лицо и грудь толкнуло волной нагретого воздуха.

Когда она открыла глаза, браться больше не дрались. Они повернулись к матери спиной, и смотрели на странное существо, стоявшее возле входа в кладовую.

Уронив на пол и тряпку, и поварёшку, Мария провела ладонью перед глазами, отгоняя от них наваждение…

Но существо от этого не исчезло. Оно было ростом с сыновей и более всего напоминало чёрта, каким его рисуют на карикатурах: лохматая чёрная шкура, козлиные рожки и бородка, свиное рыло, тонкие ножки, оканчивающиеся копытцами, и длинный, непрерывно дёргавшийся хвост с кисточкой на конце. Глаза существа ярко горели красным рубиновым огнём. И оно не стояло, а как будто висело в воздухе над самым полом, чуть пригнувшись, и растопырив лапы с когтистыми пальцам, словно приготовившись к прыжку.

– Согласен! Забираю! – отвратительным голосом прогнусавило существо и прыгнуло вперёд. Хвост его крутнулся в воздухе, изобразив в нём какую-то замысловатую фигуру.

…Снова от пола к потолку сверкнула слепящая молния, заставив Марию вынужденно зажмуриться.

…Когда она открыла глаза, в комнате совсем никого не было, кроме неё самой. Только сейчас Мария почувствовала едкий запах, наполнявший детскую. От него слезились глаза, и хотелось кашлять. По комнате лениво плавали жёлтые клочья непонятного дыма.

Мария зачем-то подобрала с полу поварёшку, потом вдруг в ужасе отшатнулся к двери, и куда-то побежала через все комнаты. Выскочив на улицу, она добежала по двору до ворот, и только тут остановилась. Она медленно обернулась к дому, судорожно сжимая в руке пустую поварёшку.

Дом стоял тихий и тёмный. Что-то непривычное и жуткое было в этой темноте и тишине…

Мария тоже медленно пошла обратно. Глядя прямо перед собой, она прошла через весь дом, и вошла в детскую.

Та была пуста… Дым уже рассеялся, и только сильно ослабевший едкий запах напоминал о том, что здесь недавно что-то произошло. На полу в обнимку лежали игрушечный медведь и лев…

Мария бросила поварёшку, опустилась на колени и подняла игрушки, надолго точно окаменев. Потом она вскочила на ноги, и, прижав игрушки к груди, выбежала из опустевшей детской. Посреди большой комнаты ноги у неё вдруг подкосились, и Мария со всего размаху упала на пол. Медведь и лев разлетелись в разные стороны…

***

…Приехавший поздно вечером верхом на лошади егерь был несколько удивлён тем, что его не встречают, как обычно, мальчишки. Ещё больше его поразила странная тишина в доме, распахнутая настежь дверь, и совершенно ничем не освещённые окна, хотя на улице было уже темно.

Не на шутку встревожившись, егерь слез с лошади, и с включенным фонариком торопливо вошёл в дом.

…Марию он увидел сразу. Она лежала лицом вниз на полу, широко раскинув руки; возле её головы уже остыла лужица свернувшейся крови.

– Убили!.. – ахнул егерь. Год назад браконьеры застрелили мужа Марии, и он поначалу подумал, что кто-то решил свести счёты и с его женой, заменившей мужа на опасной работе.

Егерь присел и осторожно перевернул Марию на спину.

Он ужаснулся, увидев её страшное, окровавленное лицо, и, застонав, точно от боли, увёл в сторону луч фонарика. Потом он с надеждой приложил ухо к её груди, и с радостью в душе услышал редкие удары её сердца.

– Жива, доченька… Живая… – с нежностью прошептал он, вскочил и заметался по дому.

– Вовка! Сашка! – крикнул он, думая, что мальчишки от страху где-то спрятались, потом, на время забыв о них и о том, что надо бы зажечь свет, побежал на кухню, громко топая сапогами. Натыкаясь в темноте на углы, он по памяти нашёл ведро с водой, на ощупь сорвал с верёвки полотенце, и вернулся к Марии.

Он остановился рядом с ней и невольно застыл на минуту от картины, которую увидел.

Фонарик его стоял на полу и светил на Марию сбоку. Она лежала, отвернув разбитое лицо в сторону, точно спала, и в её позе было такое спокойствие, такая беззащитность и умиротворённость, что егерь, уже имевший внуков, и давно забывший, что такое любовь, вдруг почувствовал неизъяснимую нежность к этой, совершенно чужой, и годящейся ему в дочери женщине, попавшей в какую-то, ещё неизвестную ему беду, и нуждавшейся теперь в его помощи и заботе.

Он опустился на колени и, приподняв голову Марии, стал осторожно обтирать её лицо полотенцем, которое смачивал в ведре.

Смыв кровь, он облегчённо вздохнул, увидев, что раны нет, что лицо женщины лишь сильно разбито от удара чем-то или при падении. Потом он так же осторожно поднял тяжёлое, безвольное тело на руки, и пошёл на двор.

С немалым трудом ему удалось поднять и усадить Марию на дёргавшуюся и испуганно всхрапывающую от запаха крови лошадь. Егерь положил бесчувственную женщину грудью на лошадиную холку, и привязал её к кобыле верёвкой, которую всегда носил на поясе.

Сделав всё, егерь в последний раз оглянулся на дом. Тот стоял, точно оцепенев от страха, и окна его комнаты, слегка освещённой забытым фонариком, напоминали полузакрытые глаза.

Егерь подумал, что без фонарика ему будет трудно в тёмном лесу, но сходить за ним в дом он не решился, опасаясь, что напуганная лошадь сбросит Марию на землю, как только её перестанут держать под уздцы. Или умчится с ней в лес, где обязательно потеряет и ещё больше покалечит…

Было уже совсем темно, когда егерь вывел лошадь с необычной поклажей за ограду. Он сел верхом позади Марии, и, для большей страховки придерживая её рукой, тронул повод.

Лошадь, точно только этого и ждавшая, резвым, но аккуратным аллюром понесла их по лесной дороге. Чувствовалась даже какая-то осторожность в её беге, словно она старалась не растрясти Марию.

Двадцать километров, отделявших избу лесника от деревни, лошадь одолела за час с небольшим. Егерь всё ждал, что встретит кого-нибудь из спешащих на помощь, он ещё надеялся, что мальчишки убежали из дому именно за ней, но когда, въехав в деревню, он не встретил людей и здесь, на душе его, и без того неспокойной, стало совсем муторно.

– «Уж не случилось ли чего и с ними?.. – тревожно подумал он. – Кто же мог поднять руку на восьмилетних мальцов?»

Впервые за последние два часа егерь всерьёз задумался над причинами произошедшей с Марией беды. До этой минуты он не давал себе поводов для подобных размышлений, все его помыслы были направлены лишь на то, что нужно спасать несчастную женщину, и только сейчас, когда близость помощи сняла с него основную тревогу за жизнь Марии, он пытался понять, что же случилось там, в лесу…

Убежать, бросив мать, дети не могли, – это егерю было ясно без оговорок. Заблудиться или утонуть – тоже: мальчишки, выросшие в лесу, на его озёрах и реках, хорошо умели плавать, и знали его, как свои пять пальцев. Что-то произошло в доме – это было несомненно! И произошло что-то страшное! Но что?!

Егерь вдруг пожалел о том, что не осмотрел дом Марии хотя бы мельком. Он только вспомнил слабый запах серы в избе лесничего, точно женщина выкуривала из нор крыс. И ещё в доме не было следов борьбы – это сразу бросилось бы в глаза.

Получалась странная картина: Мария покалечена, её дети пропали… И никаких следов! И всегда заряженное ружьё висит на стене – это егерь заметил, потому что сразу подумал о возможной самозащите. Видимо, всё произошло настолько быстро, что Мария ничего не успела предпринять…

Егерь нигде не стал задерживаться в деревне и сразу поехал к поселковой больнице. Врача там ночью наверняка не было, но оставалась обязательная дежурная медсестра, о чём говорило светящееся окно во флигеле.

Егерь слез с лошади, открыл калитку, пересёк газон и подошёл к этому светящемуся окну, на всякий случай придерживая вздрагивавшую лошадь под уздцы.

Он заглянул в окно. Дежурная сидела за столом и, склонив голову, читала книгу.

Егерь требовательно постучал в стекло. Дежурная подняла голову и обернулась на стук.

Видимо, в лице егеря было что-то пугающее, потому что женщина вскочила со стола, и стремительно выбежала из комнаты, забыв прикрыть за собой дверь. Она выскочила из здания, подлетела к нему, и, увидев женскую фигуру, безвольно лежащую на холке его лошади, резко остановилась, точно натолкнувшись на стену.

– Кто?.. – не спросила, а выдохнула она.

– Мария… – тихо ответил егерь.

– Какая Мария?! – испугалась дежурная. – Из заказника, что ли?.. Жена лесника?..

– Да, она…

– Как, и её – тоже?!. – женщина испуганно прижала сжатые кулаки к своей груди в белом халате, и с ужасом посмотрела на бессильно висевшую на лошади фигуру.

Егерь вздрогну, точно она прочла его мысли.

– Не голоси! – грубо осадил он дежурную. – Живая она! Только покалечена. Без памяти…

Он развязал верёвку и почти нежно снял Марию с лошади. Та, освободившись, наконец, от пугавшего её седока, прянула в сторону и захрапела.

Егерь осторожно внёс Марию в больницу, досадуя на суетившуюся вокруг, и причитавшую дежурную. Когда он положил Марию на топчан, медсестра ахнула, увидев её лицо, и сама побледнела.

– Кто же её так?.. – спросила она срывающимся голосом.

– Не ведаю, но обязательно узнаю… – в голосе егеря было столько ненависти, что дежурной стало чуть жутковато. И, вместе с тем, этот властный голос уверенного в себе, сильного мужчины, вернул ей самой некоторое спокойствие.

– Отойди! – сказала она, оттеснив егеря в сторону рукой. – Ты своё дело сделал, теперь не мешай мне!

Она села на топчан рядом с Марией и взяла её безвольно свисавшую к полу руку за запястье. Егерь стоял рядом и нервно крутил в руках кнут.

Дежурная бережно положила руку Марии ей на грудь, и на секунду приподняла пальцами её впавшее закрытое веко.

– Ну, чего стоишь, как истукан?! – обернулась она к маявшемуся егерю, который столбом стоял у окна. – Скачи мигом к врачу! А я тут пока сделаю, что смогу. Ничего страшного, травмы лёгкие. Просто она сильно ободрала лицо и находится в посттравматическом или психологическом шоке. Но её нужно из него вывести. Вези сюда врача!

Стараясь поменьше шуметь, точно он этим мог побеспокоить Марию, егерь вышел на улицу.

Лошадь его паслась на больничной клумбе. Егерь по-молодому вскочил в седло и погнал лошадь по засыпающей деревне.

Августовский день давно кончился, и ночь уже сгоняла к деревне холодный туман с близкой реки. Егерь скакал по улице, хронически думая о Марии. Он чувствовал, что прошедший день что-то серьёзно изменил в их отношениях. Мария уже не была для него, как прежде, чужим человеком, просто женой коллеги по работе, убитого бандитами, и теперь он думал о ней, как о своей дочери, которой у него никогда не было, и о которой он при ещё живой жене всегда мечтал. Думал уже с отеческой любовью, и чётко понимал, что отныне так и будет.

Задумавшись, егерь проскочил обитель врача, и так осадил лошадь, что она чуть не встала на дыбы. Когда он подъехал к нужному дому, в его окнах горел свет, и ворота были ещё не заперты.

Врач ни о чём не стал спрашивать егеря, а только посмотрел на него, и сразу начал одеваться. И снова егерь поразился тому, что в уходящий день люди что-то читают на его лице и понимают без слов.

Одевшись, врач выкатил со двора свой велосипед и только теперь обратился к егерю.

– Что стряслось, Николай?..

– Беда, Сергеич, – тихо ответил егерь. – В сторожке лесника беда… С Марией Плотниковой… Она сейчас в больнице… Дежурная говорит, что ничего страшного… Но она без памяти… Ты уж помоги ей… А я пока поскачу в сельсовет: нужно позвонить в райцентр и в их милицию…

Врач не стал больше задавать вопросов. Он сел на свой велосипед и исчез в темноте. Егерь подождал, пока не затих шорох шин, потом сел в седло, и галопом погнал лошадь к сельсовету.

Сторож, давно привыкший к тому, что егерь никогда зря не приезжает, открыл сельсовет, как только узнал его.

Николай долго объяснял по телефону дежурному лейтенанту городской милиции, всё, что он видел в лесу, и всё, что он сам об этом думает. Лейтенант пообещал, что через два часа оперативная группа будет в деревне, и попросил егеря её подождать – нужно было вместе провести предварительный осмотр места происшествия по горячим следам, и переговорить с ним как с единственным свидетелем.

Когда Николай вышел со сторожем из сельсовета, было уже за полночь. Сторож повесил на дверь замок, они сели рядышком на высоком крыльце и закурили.

– А дети-то у неё как там?.. – спросил сторож после долгого обоюдного молчания.

– Не знаю… – тихо ответил Николай. – Куда-то делись… Я их звал, но они не пришли

– Охо-хо, горюшко-то… – сторож помотал головой. – Мало им родителей, уже и за детишек взялись… Хуже всяких зверей люди стали… Из-за поганого зайчишки готовы человека порешить… И что жадность с людьми делает… – он опять надолго замолчал.

Николай курил и напряжённо думал о том, что где-то там, за рекой, в гуще леса, стоит опустевший дом с распахнутой дверью. Он безуспешно пытался не думать о пропавших детях, и о том, что с ними могло случиться – слишком чудовищно было всё это.

Сторож погасил окурок и с кряхтением встал с крыльца, поправляя на плече ружьё.

– Будешь ждать здесь? – спросил он.

– Нет, я съезжу в больницу, к Марии. Если вовремя не вернусь, скажешь им, где я.

Николай бросил окурок в темноту, проследив траекторию полёта красного огонька, и тоже поднялся.

– Съезди… Мало ли что… – согласился с ним сторож. – А я им всё объясню с дорогой.

В больнице егеря ждали.

– Значит, так, Николай… – обратился к нему врач, вытирая полотенцем, очевидно, только что вымытые руки. – Серьёзные травмы у неё на теле отсутствуют. Лицо и руки ободраны и в мелких занозах. Или её ударили доской, или она сама упала на что-то деревянное и ободралась. Второе вернее, потому что ссадины скользящие. Колени у неё тоже ободраны и в занозах. Такое впечатление, что она бежала и упала. Упала со всего размаху, совершенно не оберегаясь от удара. Очевидно, она упала, уже потеряв сознание.

Врач наконец вытер руки и отдал полотенце дежурной медсестре.

– Садись… – показал он егерю рукой на стул и сам сел рядом. – Тут ещё такое дело… – невнятно проговорил он.

Николай непроизвольно подался вперёд, ожидая услышать что-то, ещё худшее.

Врач уловил это инстинктивное движение.

– Да нет, ты особо не пугайся, – попытался он успокоить егеря. – Ничего, угрожающего её жизни, нет. Мы вывели её из посттравматического шока, но она молчит… И ни на что не реагирует… По моему, она ничего не видит и не слышит вокруг себя…

Врач помолчал.

– И не понимает… – добавил он и нервным движением поправил очки. – Находится как бы в столбняке. Мне кажется, она чего-то очень сильно испугалась, хотя я не представляю, чем это можно напугать взрослую женщину до такой степени… Это уже серьёзный психологический шок, из которого её сможет вывести только специалист-профессионал. Или она в непредсказуемый момент выйдет из него сама…

Врач вздохнул.

– Мне её можно увидеть?.. – тихо спросил егерь.

– Да, конечно, Николай, только надень халат. Она лежит в палате.

Егерь накинул поверх своей куртки белоснежный халат и, осторожно ступая своими большими сапогами на скрипучие доски больничного пола, вошёл в ярко освещённую палату.

…Мария лежала у окна, вытянувшись в струнку, с безвольными, красивыми руками, уложенными медсестрой поверх одеяла. Глаза Марии были открыты; казалось, она смотрит в потолок.

Николай подошёл к кровати и заглянул в эти, широко открытые, немигающие глаза…

И отшатнулся, испугавшись их… В этих глазах не было НИЧЕГО… Никогда ещё егерь не видел таких глаз у живых людей… Даже у новорожденных детей… Такую бездонную пустоту во взгляде он встречал только у уже мёртвых…

Николай осторожно положил ладонь на лоб Марии, и провёл ею по её лицу до подбородка, содрогнувшись от мысли, что живому человеку закрывает глаза, как покойнику…

Когда он убрал рука, глаза Марии были уже закрыты. Казалось, она спокойно спит, и только коричневые пятна йода на больших ссадинах, и неестественно бледный цвет кожи говорил о её нездоровье.

Егерь так же тихо вышел из палаты, осторожно прикрыв за собой стеклянную дверь.

– Есть какая-нибудь надежда на лучшее?.. – спросил он, вопросительно глядя на врача.

Тот развёл руками.

– Вряд ли я смогу ей чем-то помочь. Я слишком универсальный лекарь, скорее, фельдшер, а тут нужен профессиональный психиатр или невропатолог. Завтра утром позвоним в город, вызовем специалиста. А пока ей просто нужен покой…

Николай снял с себя халат и, не прощаясь, вышел из больницы.

На улице было темно и прохладно. Деревня мирно спала, не подсвечивая ночь ни единым огоньком. Николай снова забыл привязать лошадь, и та жадно успокаивала свои расшатанные за вечер нервы на цветочной клумбе под окнами больницы.

Николай подошёл к кобыле и погладил её большой своей ладонью по влажному боку.

– Загонял я тебя сегодня, Ночка… Уж извини…

Лошадь повернула голову и дохнула на него тёплым и влажным воздухом, пахнущим травой.

Николай осторожно сел в седло.

– Ну, помоги, голубушка, в последний раз… – попросил он. – Только до сельсовета… А потом я тебя отпущу гулять уже до утра… – егерь тихонько потянул повод.

Лошадь как-то горестно вздохнула и медленно пошла по деревне, иногда останавливаясь и опуская морду к траве на обочине дороги. Николай ей в этом не мешал. Он устало покачивался в седле, глядя на яркие звёзды, и думал о невразумительных, и тем самым пугающих событиях минувшего дня.

Так продолжалось довольно долго, а потом егерь увидел далёкий, прыгающий свет фар, и понял, что это милиция из города.

Он дёрнул поводья, и ласково шлёпнул лошадь ладонью по шее. Та, поняв, что есть ей больше не дадут, потрусила по середине дороги, взбивая копытами уже повлажневшую от росы пыль.

Когда Николай подъехал к сельсовету, там уже стояли две машины: ГАЗ-ик – вездеход и микроавтобус. Несколько человек окружили сторожа и о чём-то с ним беседовали.

– Да вот же он! – обрадовано крикнул сторож, указывая на подъехавшего егеря рукой. – Собственной персоной!

Все обернулись.

Николай уже надолго слез с лошади, снял с неё седло и легонько толкнул её рукой в круп.

– Иди, гуляй пока… Если что, дорогу домой ты знаешь… – тихо сказал он, повесил седло на забор, и пошёл к ожидавшим его под фонарём на столбе людям. Ещё издали он выделил из всех старшего, майора по званию на погонах, и обратился прямо к нему.

– Не будем терять время, товарищ майор, – сказал егерь, поздоровавшись с гостями из города. – Едем прямо туда, а по дороге я расскажу всё, что видел и знаю.

Майор сделал знак рукой. Люди полезли в микроавтобус, а Николай сел в ГАЗ-ик рядом с майором.

Всю дорогу до избушки лесничего майор задавал егерю такие вопросы, на которые тому трудно было ответить, поэтому делал он это односложно, но чаще отрицательно качал головой, отчего майор всё больше хмурился. Николай чувствовал, что его помощь слишком мала, но ничего большего добавить не мог. Он слушал майора, и смысл его слов порой доходил до него с немалым трудом. Глаза егеря устало закрывались, мелькавшие в свете автомобильных фар стволы деревьев ещё больше утомляли их. Иногда мысли уходили вообще куда-то в сторону. Он не к месту вдруг подумал, что за прошедший день ел только один раз, в обед, и что, побывав в деревне, так и не зашёл к себе домой, и что скотина осталась некормленой.

А потом он, очевидно, серьёзно задремал, потому что не заметил момента остановки. Он только почувствовал, что его толкнули в спину, и чуть не выпал из машины через открытую кем-то снаружи дверь.

Николай вылез из тесного вездехода. Предутренняя прохлада сразу свела мышцы лёгкой судорогой, и егерь сжал зубы, чтобы унять озноб.

Машины стояли возле открытых ворот усадьбы лесника. Люди вышли из них и теперь стояли группами, тихо переговариваясь и поглядывая на дом. В свете фар мелькнула здоровенная овчарка.

– Свет! – вдруг громко скомандовал кто-то. – Уберите свет!

Фары послушно погасли, на мгновения всё погрузилось в ночную тьму. И тут егерь увидел, что окна пустого дома слегка светятся изнутри.

– Что это?!. – удивлённо спросил кто-то. – Там есть люди?!.

– А вы говорили мне, что в доме никого нет… – егеря тронули за руку. – Как прикажете это понимать?..

И тут Николая точно чем-то стукнуло по памяти.

– Фонарик… Я оставил тут свой включённый фонарик… Батарейки не успели сесть…

На несколько секунд все разочарованно замолчали, слышно было только нетерпеливое повизгивание собаки.

– Включите снова свет, пожалуйста, – попросил из темноты нетерпеливый майор.

Снова зажглись фары. На крыше микроавтобуса вспыхнул прожектор, метнулся влево, вправо, и остановился на доме.

– Ну, что ж, начнём, пожалуй… – сказал майор и вошёл в ворота. Остальные двинулись за ним. Они все остановились возле крыльца дома и стали о чём-то негромко совещаться.

Николай машинально шагнул было к ним, но шофёр ГАЗ-ика удержал его рукой.

– Не нужно, дядя… Там ваша помощь пока не требуется – они хорошо знают своё дело. Вы устали, ложитесь в машине и поспите. Если понадобитесь, вас разбудят.

Егерь кивнул и полез в ГАЗ-ик. Он сел у окна, выходящего на дом, поднял воротник куртки и, откинувшись на почти мягкую спинку сиденья, с удовольствием закрыл глаза.

В машине было тепло, и Николай быстро согрелся.

Сон медленно накатывался на него лёгкими, баюкающими волнами, и снова отходил. Потом огромный вал приподнял его усталое тело и бросил в Бездну, отчего сладко сжалось и пугающе надолго остановилось сердце. А после было уже невесомое воздушное парение, в которое врывались отрывочные сновидения…

Егерю снилась минувшая война. Он скакал куда-то, размахивая шашкой, а вокруг поднимались к небу беззвучные чёрные взрывы, и падали с коней сражённые ими и пулями товарищи…

Несколько раз он просыпался и выглядывал в окно машины.

В доме горел свет, кто-то ходил перед его окнами. Вокруг дома тоже бродили люди и вспыхивали фонарики. Один раз его разбудил яростный лай собаки.

Проснувшись на непродолжительное время, Николай снова проваливался в сон, где вспухали бесшумные взрывы и возобновлялись скачки в убийственную неизвестность…

…Его разбудили уже после восхода солнца. Он открыл глаза и увидел перед собой шофёра ГАЗ-ика. Только сейчас, при свете наступающего дня, егерь заметил, что тот ещё совсем мальчишка – лет девятнадцати – двадцати, не старше.

– Пойдёмте, – устало сказал шофёр. – Там уже всё закончили, хотят поговорить с вами.

Николай выбрался из машины и, слегка покачиваясь на ослабевших ото сна ногах, пошёл за шофёром.

Было совсем светло. Звонко голосили птицы, среди деревьев таяли последние клочья ночного тумана. Егерь на ходу закурил, пытаясь согреть сжавшиеся от холодного ночного воздуха лёгкие.

Когда они вошли в дом, майор и двое его сотрудников ожидающе сидели за столом.

Николай повертел головой. Майор угадал его мысли.

– Остальные ищут в окрестностях дома, хотя, скорее всего, напрасно. Но нам нужна полная уверенность.

Он пододвинул егерю стул.

– Мы осмотрели всё, но не стали тревожить вас до рассвета. Вы бывали здесь часто, поэтому должны помнить, что где раньше было, и что теперь исчезло. Мы хотели бы, чтобы вы осмотрели дом, но сначала я расскажу вам всё, что нам удалось узнать.

Майор взял у сидящего рядом сотрудника папку, открыл её и вынул сложенные стопкой листки бумаги с текстом.

– Получается странное дело, Николай?.. – майор сделал паузу.

– Иванович…

– Иванович… – продолжил майор. – Оказалось, что в доме за последние сутки никого не было… Я имею в виду посторонних людей… Мы не обнаружили в нём и вокруг него ничьих других следов, кроме Марии Плотниковой, её детей, и ваших, Николай Иванович… Видимо, накануне происшествия, утром, Мария вымыла полы во всём доме, поэтому нам нетрудно было в следах разбираться.

Егерь жадно затянулся папиросой.

– И что же из всего этого следует для меня?.. – глухо спросил он, глядя майору прямо в глаза.

– Да нет, Николай Иванович, вы меня неправильно поняли, – майор взял из стопки один из листков. – Вот, слушайте… «Окна дома закрыты изнутри. Снаружи на подоконниках и на земле под окнами свежих следов не обнаружено. В детской комнате на полу имеются только следы женщины (Марии Плотниковой) и её сыновей. В большой комнате также присутствуют следы только её и её детей, на которые вокруг лужи крови внятно наложены следы сапог егеря Николая Воронова…»

Егерь посмотрел на свои сапоги.

– Да, – кивнул головой майор, – пока вы спали, мы их осмотрели.

…«На кухне и в сенях – следы тех же четырёх образцов. Судя по реакции служебно-розыскной собаки, прошлым днём из дому выходила только Мария – за дровами для печи и покормить скотину.» Дети вчера из дому не выходили ВООБЩЕ! Понимаете? НЕ ВЫХОДИЛИ!!!

Николай ошарашено смотрел на майора, зажав в кулаке уже погасшую папиросу.

– Так что ж, их вынесли, что ли?.. – егерь перевёл глаза с майора на его сотрудников. Он уже немного успокоился, сообразив, что его никто ни в чём не подозревает. – Или они сами улетели?..

Сотрудники молча смотрели на егеря.

– Мы тоже так странно подумали, собрав все данные, – продолжил майор. – Но, согласитесь, что это какие-то сказки! Получается, что Мария сама на руках вынесла детей из дому, и усадила в висящий над землёй вертолёт… Но тогда что же произошло с ней самой?..

Майор устало помассировал пальцами виски.

– В общем, Николай Иванович, мы пришли к единому мнению: что-то произошло именно в доме… Произошло что-то страшное… Произошло на глазах у Марии Плотниковой… Понимаете, если бы дети просто пропали, и Мария обнаружила их исчезновение, всё было бы совсем иначе. Она элементарно пошла бы их искать. В лес, на реку. Поскакала бы в деревню за помощью. Но она не осталась бы в доме и уж тем более не оказалась в таком беспомощном состоянии! Вывод только один: у неё на глазах с её детьми произошло что-то чудовищное, чего мать не смогла вынести…

Майор замолчал.

Егерь сидел, сжав колени пальцами, и заторможено глядел на лежащую перед майором на столе папку.

…На улице вдруг послышался истеричный собачий визг и громкие голоса людей.

– Вернулась группа, осматривавшая окрестности, – сказал один из сотрудников, выглянув в окно.

Майор встал из-за стола и быстро вышел из комнаты. Егерь тяжело поднялся и шагнул за ним.

Во дворе стояли пятеро молодых парней. Один из них держал за ошейник большую восточно-европейскую овчарку, а другой с трудом удерживал на поводке визжащую и мечущуюся хозяйскую собаку.

– Товарищ майор! – доложил поводырь овчарки. – В лесу свежих следов тоже не обнаружено! Собака найдена у реки! Поводок запутался в корнях поваленного дерева!

– Вы знаете эту собаку? – майор повернулся к егерю.

– Да, конечно. Это Пальма, собака Марии и её парней.

Николай подошёл к лайке и присел.

– Пальма… Пальмочка… Хорошая моя собачка… – ласково сказал он и протянул к ней руку.

Собака перестала визжать и рваться с поводка. Когда ладонь егеря легла ей на голову, она закрыла глаза и тихо заскулила, стоя на трясущихся лапах. Поджатый к самому животу хвост её слегка шевельнулся.

От лайки исходили резкие запахи мочи и кала…

– Успокойся… Успокойся… – ласково продолжал егерь, поглаживая собаку по голове.

Лайка перестала скулить и легла на землю.

Николай повернул голову к майору.

– Да, это собака хозяев, – стараясь не быть слишком громким, сказал он, почувствовав, как от его голоса Пальма вздрогнула всем телом. – Но она чем-то смертельно напугана. Даже побывав в лапах медведя, охотничьи собаки не становятся такими трусливыми…

Майор и стоящие рядом с ним сотрудники переглянулись.

– Опять испуг… – мрачно проговорил майор. – Хозяйка напугана до беспамятства, её собака – не меньше… Поневоле начинаешь верить в чертовщину, привидения и летающие тарелки…

– На главные вопросы нам сможет ответить только Мария Плотникова, – сказал один из стоявших за майором сотрудников. – Когда сможет…

– Да, – согласился майор. – Прежде всего – она! Здесь мы сами уже не узнаем ничего нового! Собираемся! – скомандовал он. – Двери закрыть и опечатать. Окна прикрыть ставнями и тоже опечатать! Возможно, придётся наведаться сюда ещё, и не раз. Ах, да! – вспомнил он. – Николай Иванович, пройдите в дом и осмотрите его!

Егерь вошёл в избу, походил по её комнатам.

На кухне царил порядок. Ведро, которое Николай оставил в комнате, уже стояло на своём законном месте; окровавленное полотенце висело на верёвке посреди кухни.

– Она, видимо, готовила завтрак, – сказал за спиной егеря сотрудник милиции. – Дрова в печи уже догорали и она не подбросила новых, когда её отвлекли… Пока температура не упал ниже точки кипения, чайник уходил в пар. А суп не успел…

Николай машинально поднял крышку закопченной кастрюли, и посмотрел на густую массу, оставшуюся от супа. В нос ему ударил плотный, уже слегка кисловатый запах. Егерь судорожно сглотнул, почувствовав спазмы в голодном желудке.