Текст книги "Тайны 'Семи грехов'"

Автор книги: Валерий Ильичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Хорошо, я доложу идею руководству ГУВД. Оно щедро оценит твою изобретательность. Ты продолжаешь настаивать на авторстве?

– Пожалуй, проявлю скромность. Объяснишь им, что такого нововведения требует широкая общественность.

– Ладно, эскулап, приступай к делу. Славой сочтемся потом.

– Эх, Кондратов, лишен ты полета творческой фантазии. И как тебе удается раскрывать тяжкие преступления? Наверняка, просто везет.

"Интересно, этот эксперт, действительно неисправимый оптимист или при его мрачной работе напяля постоянную маску. беспричинного веселья. Но дело свое он знает, хотя языком много мелет".

Кондратов вздохнул и кивнул местному оперу: Позови мне домработницу. Пусть посмотрит, все ли на месте.

Начиналась рутинная розыскная работа. И пока ничто не предвещало быстрого развития событий, способных привести к изобличению убийц.

Восседающий на карнизе воробей повернулся к своему товарищу:

– Нам здесь больше делать нечего. Скрупулезный поиск улик затянется часа на три. Мы вполне можем позволить себе небольшой отдых перед новыми делами.

– Разве сегодня нам ещё предстоит работа?

– Да и очень непростая.

– Служебная тайна?

– Какие секреты могут быть от стажера? Сегодня нам предстоит спасти литератора Волина.

– А ему угрожает опасность?

– Да и весьма серьезная. Полетим сейчас к Хвосту и узнаем детали его ответного удара по Дыму.

– А при чем здесь литератор?

– Сам увидишь. Не торопи события.

Серые малозаметные пташки разом, словно по команде, спикировали вниз под арку соседнего проходного двора. Тщательно выкупавшись в серой нагретой солнцем пыли, прихорошились, взмыли ввысь и взяли курс к офису Хвоста, где разрабатывались последние детали ликвидации Дыма. Они прилетели на место в тот момент, когда Хвост уже подводил итоги:

– Все ясно. Офис, дом и дача Дыма охраняются. В этих местах его достать сложно. Будем его мочить по дороге из конторы домой. И лучше всего, как предлагает, Гром совершить нападение в районе Песчаных улиц. Здесь много перекрестков и возле одного из светофоров, когда "мерседес" Дыма остановится, его можно будет расстрелять. Старшим назначаю тебя, Гром. Возьмешь три машины. Одна будет сопровождать Дыма от конторы. Вторая присоединится в районе "Октябрьского поля". А третья будет ждать рядом с метро "Сокол", чтобы вы, отстрелявшись, могли в неё пересесть, бросив засвеченную "тачку". В остальные детали не вникаю: и без меня справитесь. Все свободны.

х х х Наблюдая за покидающими кабинет боевиками, Себ растерянно вопрошал:

– Мы, кажется, опоздали и прилетели к "шапочному разбору"?

– Ничего подобного. Мы знаем место, примерное время и кто объявил сезон охоты открытым. Разве этого недостаточно?

Анатас сердито нахохлился: "Этот неопытный Себ, не понимает, что режиссеру, да ещё занимающемуся постановкой своей собственной пьесы, совсем не обязательно знать, как полагают играть актеры. Похоже он хочет и не решается задать ещё один глупый вопрос".

– Ну что там у тебя еще?

– Не пора ли сменить нашу телесную форму существования? Обитать в серовато-коричневых перьях невзрачных птичек порядком надоело. Да и не солидно по нашему высокому положению.

– Дело не в форме, а в делах. Неужели не ясно, что для наших великих замыслов не нужна яркая показная мишура и блеск? Чем мы незаметнее, тем более самонадеянно люди считают себя вершителями своих и чужих судеб. К тому же нам ещё предстоит сегодня оказаться в самой гуще жестокой перестрелки.

– И что же?

– Мизерные размеры дают шанс избежать глупой шальной пули.

– Об этом я не подумал! Придется потерпеть до вечера эту невзрачную малозапоминающуюся внешность.

"Да ты ещё тщеславнее чем я думал. И когда он успел подхватить главную заразу человечества? Ну что же, глупо будет не воспользоваться этим в будущем. Но пока рано. Ловушка для Себа захлопнется в тот момент, когда он будет считать успех своей тайной миссии неминуемым".

И по-дружески приветливо махнув крылом, Анатас вновь полетел в сторону Арбата: им предстояло обеспечить охрану литератора.

х х х Волин размашисто подписал протокол осмотра и повернулся к Кондратову.

– Слушай, Олег, там у старухи взяли одну вещь – картину и здесь по словам домработницы ограничились лишь статуэткой похотливого Пана. Может быть этот маньяк – фетишист повадился по подъезду через день лазить и людей убивать за единственную приглянувшуюся ему красивую вещицу? Тогда все встает на свои места.

– А пустой тайник под подоконником в квартире Желтова во внимание принять не хочешь?

– Так в нем же ничего нет.

– Потому и нет, что обчистили. И сдается мне, что Желтка замочили вовсе не из-за глупой статуэтки, а за содержимое секретного ящика.

– А что в нем было?

– Спроси чего-нибудь полегче. Вот раскрутим это преступление и узнаем.

– А шанс есть?

– Возможность раскрыть преступление всегда есть. Только удачи иногда не хватает.

– Значит, убийство старухи и Желтка не связаны между собой? Неужели возможно такое совпадение?

– Какой-то умный писатель сказал, что жизнь часто сложнее и запутаннее любого выдуманного лихо закрученного фантастического сюжета. Мне ещё лет двадцать назад мой наставник в сыскном деле рассказывал как в соседних домах на Кутузовском проспекте с разницей в десять минут были совершены разбойные нападения на женщин – почтальонов, разносящий пенсию. Опущу подробности сыска. Но в результате за дерзкие нападения задержали двух незнакомых между собой молодых людей. А ведь первоначально опера были уверены, что эти два разбоя совершил один и тот же человек. Так что пока рано объединять убийства Желтка и старухи в одно производство.

– Послушай, Кондратов, расследуемые тобой дела чрезвычайно интересны и сулят интересный материал для новой книги. Помоги мне: держи постоянно в курсе дела.

– Хорошо, я тебя знаю с десяток лет и ты нас никогда не подводил. Никакой утечки информации не допускал. Так что будем сотрудничать. Как только появятся какие-нибудь сведения, ты узнаешь.

– Спасибо, я буду ждать. А сейчас извини. Мне ещё надо заехать в одно уважаемое издательство в районе метро "Сокол". Хочу, наконец, выяснить, будут они печатать мою повесть или нет.

– Ну в добрый час. А мы походим по соседним дворам и подъездам. Может быть что-нибудь и надыбаем. Позвони мне сегодня вечерком. Надеюсь мой домашний телефон ещё не вычеркнут из твоей записной книжки.

– Ну все, я побежал, а то опоздаю.

Выскочив из подъезда, Волин поминутно посматривая на часы, поспешил удалиться от дома, где ещё лежали два трупа. По воле Его Величества Случая литератор шел путем, который несколько часов назад проделал студент, уносящий похищенную картину "Семь грехов". Но Волин об этом не знал. Все его помыслы были уже в уютном маленьком кабинете редактора, от которого зависела судьба его рукописи.

Сопроводив литератора до метро, две симпатичные пичуги, оживленно чирикая, развернулись и легко рассекая воздух, безошибочно взяли курс в сторону Ленинградского проспекта. Они знали, что могут не спешить: пока литератор доедет до издательства и узнает неутешительные для него новости, пройдет не менее часа. И потому, покружив всласть над звездами Кремля, они миновали телеграф и ловко лавируя между воздушными потоками, свободно гуляющими по Тверской улице, понеслись вперед к намеченной ими цели.

* * *

Волин вышел из подъезда серого длинного дома с многочисленными вывесками, поселившихся в нем фирм, полыхая от возмущения.

"Этот редактор пытается учить меня, как надо писать и с умным видом утверждает: "У вас, серьезная, интересная задумка, лихо закрученная интрига, но вы не учитываете реалий современности. Массовому читателю нужен голый пересказ событий, а не заумные рассуждения героев. Соблюдайте хотя бы норму: каждые семь страниц должно совершаться новое преступление. Иначе внимание читателей не удержать. Мы можем включить вашу повесть в план издания лишь после значительной переработки. Вы согласны?"

Вспомнив об унижении, пережитом в кабинете редактора, литератор не удержавшись, литератор с горечью громко произнес: А что мне ещё остается делать?

Заметив испуганно-недоуменный взгляд идущей навстречу девицы с густо намалеванными помадой губами, спохватился: "Хорошо же я выгляжу, задавая посреди улицы надоевший всей России вопрос. Придется смириться. Добавлю в повесть побольше крови – пусть эти упыри – издатели ею упьются!"

Волин медленно брел по Ленинградскому проспекту, испытывая горечь разочарования: "Я знал, что мне откажут. И заранее готовил гневную отповедь о вреде подобной макулатуры. Но в последний момент спасовал и согласился на творческую переработку. Стыдно: словно покорно выполнил приказ прыгнуть в бочку с дерьмом! Ладно претерплю. Зато увижу свою книгу на прилавках рядом с произведениями классиков".

И представив свою фамилию, тисненую золотом на обложке книги, выставленной на прилавке рядом с томиком Толстого, литератор почувствовал как покатившая волна тщеславия смыла с него комья позорной грязи налипшей после уступки редактору.

Перейдя по тоннелю на другую сторону проспекта, Волин поспешно миновал и оставил позади Всехсвятскую церковь и направился к автобусной остановке. На его удачу тут же подошел автолайн. Пассажиры, спеша и толкаясь, начали протискиваться в салон. Волин галантно пропустил вперед молодую женщину с большой клетчатой сумкой. И тут же пожалел об этом. Не испытывая к нему и малейшей благодарности, девица грубо выставила локоть, не давая ему занять место рядом с собой: Куда вы лезете? Здесь сядет мой муж.

И бесцеремонно оттесняя Волина в сторону, круглолицый здоровяк с толстой золотой цепью на шее плюхнулся на единственное оставшееся свободное место. Волин кипя от возмущения, отступил к дверям. Теперь он был вынужден ехать стоя, согнувшись в пояснице и наклонив вперед голову.

"Я стою словно раб, смиренно просящий объедки с барского стола. И чувствую себя униженным не столько перед этой парой хамоватых супругов, сколько перед мягко обворожительным с тихим вежливым голосом всесильным редактором".

Бессильная ярость от пережитых одно за другим унижениях, заставляла до боли в пальцах сжимать жесткий поручень переднего сиденья. Неподвижно сгорбленная спина быстро начала неметь.

"Неужели никто не сойдет раньше и придется до конца ехать в таком неудобном положении? Да еще, как назло, перед каждым светофором приходится останавливаться. Вот и опять автолайн начинает тормозить."

И в этот момент Волин каким-то седьмым чувством уловил врывающиеся в размеренный уличный гул посторонние угрожающие звуки. И тут же сознание зафиксировало визг тормозов и глухо разрывающие воздух очереди выстрелов.

Сквозь боковое стекло Волин увидел как метрах в десяти от их автолайна из "жигулей" ведется огонь по иномарке, из которой раздаются ответные выстрелы. Профессиональное внимание криминального репортера непроизвольно зафиксировало номерной знак машины киллеров. И тут же стекло, из-за которого Волин наблюдал схватку покрылось паутиной трещин, Нахал, грубо перехвативший у него единственное свободное место, предсмертно захрапев, стал валиться набок, забрызгивая кровью узкий проход между сиденьями. Вопль жены подстреленного шальной пулей пассажира словно вспугнул вступивших в бой бандитов. "Жигули" с киллерами резко рванулась с места и, искусно лавируя среди потока машин, скрылись из виду. Волин на плохо гнущихся от пережитого страха ногах выбрался из салона на улицу. "А ведь на месте этого несчастного должен был сидеть я. Что это было? Высшие, незримые силы спасали меня или хотели наказать этого наглого типа?"

Он знал, что никогда не получит ответа на этот вопрос.

Нарастающий гул сирены возвестил о приближении машины "Скорой помощи". И Волин, поспешил к изрешеченной пулями "мерседесу", надеясь заполучить материал для сенсационного криминального репортажа.

Наблюдающий сверху за людской суетой Анатас устало произнес: Здесь нам больше делать нечего. Мы свою задачу выполнили.

– И оставим литератора в покое?

– О каком покое ты говоришь? Согласившись описать в свое книге жестокие кровавые преступления, он сделал шаг нам навстречу. И ему обеспечены угрызения совести на время писания грязной пачкотни на потребу низменным человеческим желаниям.

– Значит, он уже наш?

– Нет, стажер! Легко и просто его нам не отдадут.

– Кто же его только что спас: ты или Ангел-хранитель?

– Мы оба. Мне нужна окончательная и безоговорочная победа, а его защитник стремится продлить земное существование литератора, давая возможность исправиться. Не удивляйся, наши интересы иногда совпадают. Ну а теперь, мы можем уединиться и избавиться наконец, от этой надоевшей, серой малозаметной оболочки мелких безобидных пташек.

Не скрывая своей радости, Себ замахал крылышками, взлетел и озорно перекувырнулся в воздухе.

ГЛАВА V. "ВЫГОДНАЯ "СДЕЛКА.

Услышав в телефонной трубке голос Кондратова, литератор вздохнул с облегчением:

– Наконец-то я тебя застал. У меня есть новости по твоему ведомству.

– И какие же?

– О стрельбе в районе Песчаных улиц слышал? Так вот я там лично присутствовал и запомнил номер машины, увезшей киллеров с места побоища. Продиктовать?

– Напрасные хлопоты, Волин. Я сам только что с этого происшествия вернулся. А "жигули", покинутые бандитами, мы сами обнаружили на пятачке возле метро "Сокол".

– Ну и что?

– Все впустую: машина была угнана с Кутузовского проспекта за пару часов до покушения. Владельца проверили: он вне подозрений. Так что ты зря на премию рассчитывал.

– И опять "глухарь"?

– Не совсем так. В иномарке ехал Дым. Помнишь год назад ты опубликовал судебный очерк о банде Бобра. Так вот Дым был тогда косвенно причастен к его делам. Но доказательств мы собрали недостаточно и Дыму удалось выскользнуть. Ну а теперь, по нашим сведениям, у него конфликт с Хвостом. Тоже тип тебе известный. Похоже началась война из-за сфер влияния. Будем копать в этом направлении.

– А что с Дымом?

– Цел и невредим. Пули, предназначавшиеся ему, угодили в сидящего рядом охранника. Не повезло Сере: вряд ли выживет. А ты физиономии киллеров не приметил?

– Нет, все произошло скоротечно. Да и отвлекся я на подстреленного мужика, ехавшего со мной в одном автолайне.

– Жаль, что помочь нам не сможешь. Слушай, пошустри по своим репортерским каналам. Если появятся новости, то звони. А я буду держать тебя в курсе дела. И о войне между Дымом и Хвостом нигде не труби: пока рано!

Положив трубку, Кондратов, задумчиво потер подбородок: "И мне вмешиваться в их дела рановато. Пусть банды между собой пободаются. Трупы плохих парней спишем в графу "издержки", а уцелевших повяжем. И нам, и судьям меньше работы будет. На войне, как на войне".

Вечером Волин лег спать, но сразу уснуть ему не удалось. Обилие пережитых за день впечатлений заставляло усталое сознание балансировать на грани сна и реальности. Сменяя друг друга, возникали мрачные картины задушенной старухи, застреленного случайно пассажира и лежащего в ванной комнате с проломленной головой Желтова. "А что если я своими криминальными репортажами и детективными книжонками привлекаю в свою жизнь опасные события? Это страшно! И к тому же я согласился дополнить свою предыдущую повесть новыми кровавыми эпизодами. Как бы это мне боком не вышло! И лишь чудесное избежание гибели в автолайне дает надежду на благополучный исход всей этой истории с горой трупов".

Последняя мысль несколько притупила тревогу и Волин наконец погрузился в тяжелое словно похмельное забытье.

Утром он встал невыспавшийся и злой. Надо было ехать в редакцию газеты и подобрать фотографии к выпуску очередного репортажа. Наскоро выпив чаю, Волин вышел на улицу. Из стоящего возле подъезда "Джипа" вышли двое "качков" в одинаковых синих костюмах и направились к нему . Мелькнула страшная догадка: "Неужели так быстро прознали, что я являюсь свидетелем покушения на Дыма и подослали киллеров?"

Подойдя к нему вплотную, один из громил, приветливо пригласил:

– Здравствуйте, Илья Антонович. Вас срочно хочет видеть один человек. Мы должны доставить вас к нему. Не волнуйтесь, это не надолго. А потом мы отвезем вас, куда скажете.

"Последняя фраза должна вселить в меня надежду на благополучный исход. Это действительно так или просто хотят, чтобы я без шума подчинился? А какая разница? Все равно у меня нет выбора".

Старательно демонстрируя независимость, Волин неторопливо направился к иномарке. Стиснутый с двух сторон крупными телами боевиков, он внимательно вглядывался в мелькающие за окном дома.

"Они везут меня на окраину Москвы в какой-то "спальный" район: здесь дома-башни на одно лицо, как близняшки. Стоп! Мы минут десять назад уже проезжали мимо универмага, в витрине которого манекен с короткими черными волосами держит в одной руке керамическую вазу, а другой протягивает потенциальным покупателям настольную лампу. Похоже, эти громилы кружат по улицам проверяя, нет ли за нами слежки. Дело, наверняка серьезное и надо быть настороже".

Внезапно машина резко, проскользнула, едва не коснувшись дверками железных прутьев уличной ограды, в небольшой дворик и остановилась. Спеша и нервничая, боевики повели Волина в подъезд. Поднявшись на последний этаж, подошли к фанерной двери. Один из сопровождающих трижды гулко стукнул ладонью. После небольшой паузы из-за двери поинтересовались?

– Вам кого?

– Здесь – Зев! Принимай, Клык, гостя.

Дверь слегка приоткрылась, и Волин с трудом протиснувшись, оказался в квартире. Привезшие его боевики остались снаружи.

Ему навстречу, из комнаты радушно раскрыв объятия, вышел мужчина лет сорока пяти в белой рубашке с галстуком: Я рад, что вы Илья Антонович, любезно согласились встретиться со мной. Прошу пройти к столу.

"Да это же Дым собственной персоной! Я видел его на паре презентаций. Дела этого человека преследуют меня уже вторые сутки. Интересно, зачем я ему понадобился?"

А Дым, словно не замечая смятения невольного гостя, продолжал безумолку говорить, с готовностью демонстрируя благодушное расположение к собеседнику.

– Вы даже не представляете, до чего же я рад встретиться и поговорить с настоящим писателем. А то все о бизнесе и деньгах думаем, а о душе о вспомнить некогда. А я вот нуждаюсь в совете умного человека. Но это, потом. Сначала давайте перекусим. Коньячку? Не возражаете, грамм по сто для того, чтобы разговор пошел гладко нам не помешает.

Выпитый коньяк слегка ослабил напряженное ожидание Волина. Не обращая на него внимания, хозяин сноровисто нанизывая на вилку деликатесы, жадно направлял в рот и торопливо жевал.

"Похоже процесс поглощения пищи занимает все его внимание. Когда же он, наконец, перейдет к делу".

Внезапно отложив вилку в сторону, Дым, выставив указательный палец вперед, словно целясь в грудь гостя, резко спросил:

– Ответь мне, зачем человек рождается и живет? Только не морочь голову объяснениями, типа "не хлебом единым...". Это я и без тебя понял. Раньше казалось заработаю много денег, начну управлять людьми и буду счастлив. Но нет, не получилось. Денег как всегда, мало и хочется заработать еще. А, имея капитал, заставить людишек плясать под мою музыку совсем несложно. Приелось быстро все. Ну заработаю я ещё пару сотен тысяч долларов. Ну и что? Стал я тогда пробиваться в высшее общество. Деньги давал в разные фонды, спонсировал людей искусства. На первых порах льстило сидеть за одним столом со знаменитыми певцами и актерами. А присмотрелся: все те же низменные людишки с мелочными интересами. Деньги, деньги, деньги! Зависть и подсиживание более удачливых конкурентов! Понимаешь, куда я клоню?

– Пока не очень. Разочарования в жизни бывают у каждого.

– Вот тут ты ошибся, писатель. Я разочаровался не в жизни, а в смерти. Это вас похлеще будет. Жизнь всегда можно попытаться исправить, а смерть итоги навсегда подводит.

– Это на философию потянуло послевчерашнего покушения?

– Уже наслышан? Не удивительно: по "ящику" мой расстрелянный "мерс" в разных ракурсах показывали. Ваши коллеги-журналисты расстарались. Да ещё вякнули: "В Москве произошло покушение на известного преступного авторитета Дымова, по кличке "Дым". Вот сволочи!"

– А разве это не так?

– А хоть бы и так! Не хочу я остаться в памяти людей как "известный преступный авторитет". Вчера, после стрельбы у "Октябрьского поля" я призадумался и сказал себе "Ну вот, Гриша, и прозвенел первый предупредительный звоночек. В этот раз ты чудом уцелел. А если бы покушение удалось, и тебя нет? То что останется? семью я не заводил, потому как рано понял, что все бабы сволочи. Ну да ты это наверняка и сам знаешь. Недвижимость и деньги мигом растащат партнеры. Останется лишь роскошный памятник, поставленный благодарными братками. Да ещё в архивах спецслужб сохранят мои фотки в обнимку с артистами, чтобы их держать на коротком поводке. Не густо!

– А от меня, что вы хотите?

– Напиши обо мне книгу. Жизнь мою опиши: детство неприкаянное и голодное, две "ходки" в зону за кражу и грабеж, и о том как в конце концов стал я уважаемым человеком и людям помогал.

– Почему именно я?

– Я за тобой давно наблюдаю. Книги обе, тобой написанные, купил и прочитал. Лихо закручено. Да и репортажи твои газетные мне нравятся: ты знаешь о чем умолчать следует. Разве я не прав? Вспомни свой очерк о Бобре. Ведь тогда мое имя даже упомянуто не было. А ведь был повод. Но ты поостерегся – и правильно сделал.

– Я просто придерживаюсь правила, что виновники может признать лишь суд.

– Брось, Илья Антонович, мне лапшу на уши вешать. Уж я-то внимательно криминальные репортажи о своих знакомых читаю. Это для широкой публики ты герой и правду-матку режешь. А мне-то ясно, как Божий день, где ты себя останавливаешь. Мне именно такой человек нужен: и талант есть, и лишнего болтать не будет.

– А если я не соглашусь?

– Такого быть не может: деньги хорошие предложу. Да и отказ тебе дорого обойдется. Мне бы не хотелось переходить к угрозам. У нас с тобой сейчас доверительные отношения. Зачем ты хочешь все испортить?

"Придется согласиться. Да и деньги мне не помешают. Смогу опубликовать за свой счет новую книгу. Это совсем неплохая идея".

– А сколько вы мне заплатите?

– Вот это уже деловой разговор. Десять тысяч долларов считай уже твои.

– Ну что же, я согласен. Но мне нужен материал для книги. Вы должны рассказать яркие эпизоды из своей жизни. А уж я их скомпоную и изложу в наиболее ярком виде. Мне придется встречаться с вами ежедневно в течение хотя бы двух недель.

– Это исключено. После покушения я залягу на дно. Эту засвеченную даже перед тобой квартиру, я сейчас покину. И кроме двух верных мне людей никто знать не будет, где я нахожусь.

– А как же быть?

– Сделаем проще. Я наговорю несколько кассет о своей жизни. И через неделю их тебе передадут. Обо всех эпизодах, за которые я уже оттянул срок, можешь писать во всех подробностях и не жалеть красок. Тем контрастнее будет описание моего перерождения и благотворительности деятельности. Ну да не мне тебя учить.

– Ну хорошо. Напишу я эту книгу. А если издательства откажутся печатать?

– Не городи чепухи! С любым издательством, как и с таможней, я договорюсь. Это мои заботы. Еще выпьешь? Нет. Ну и правильно. Голова у писателя как и у бизнесмена должна быть ясная. Сейчас тебя проводят и отвезут, куда скажешь. А кассеты через недельку получишь через моего человека.

Сидя в машине, Волин с тоской думал: "Все вокруг меня и Дыма связывается в тугой мистический узел: Сначала меня приглашают понятым на место убийства сподручного Дыма. В тот же день оказываюсь свидетелем на него покушения. И, наконец, соглашаюсь писать книгу об этом преступном авторитете. Уж не прелюдия ли это к новым событиям, угрожающим моему спокойствию?

И литератора невольно передернуло от тревожного предчувствия.

х х х Перед тем как лечь спать Косин ещё раз заглянул в платяной шкаф: "Кожаный чемодан на месте. А вдруг он уже пуст?" И вопреки пониманию, что картина не могла испариться, вновь, щелкнув замками, приоткрыл крышку. На него смотрели семь пар немигающих глаз.

"Эти дамы и господа словно застыли в напряженном ожидании: "А что же будет дальше?" Я бы и сам хотел это знать. И как эта мазня может принести богатство и удачу? Дурак я! Поверив в какую-то сказку, вляпался в грязную историю с убийством. Хорошо еще, успел унести оттуда ноги".

Косин осторожно закрыл чемодан, погасил свет и прилег на диван. Диск луны, напоминающий раскаленную сковороду, завис прямо перед его окном, заполнив комнату мрачным желтоватым светом. В темных пятнах инопланетного рельефа явно угадывались неправильные черты лица небесного наблюдателя, бесстрастно взирающего на распростертое на диване тело пытающегося заснуть убийцы. Не выдержав, Косин вскочил и проворно захлопнул тяжелые шторы. Теперь едва пробивающийся сквозь плотную материю лунный свет, смешавшись с ночной темнотой, едва позволял угадывать очертания расставленной вдоль стен мебели. Косину, беспокойно вглядывающемуся в покрытые мраком знакомые предметы, внезапно показалось, что шкаф, стол и стулья начали менять привычную форму, прямо на глазах превращаясь в причудливых монстров, угрожающее разевающих на него пасти. Сдавленное от ужаса горло не позволяло вскрикнуть и воззвать о помощи. И в этот момент, из-за шкафа выплыла фигура старухи Флеровой. Она вся светилась, словно кто-то густо натер её фосфором. И от этого холодного сияния тьма в комнате слегка отступила, вернув мебели прежний привычный вид. И Косин с невольной благодарностью протянул руки навстречу своей нежданной спасительнице. Выцветшие от времени глаза Флеровой смотрели на него с печальным сочувствием. Казалось время остановилось, и Косин не знал, как долго, продолжалось молчаливое созерцание погубленной им днем старухи. Наконец, видение внятно и четко произнесло: "Продай картину! Завтра утром избавься от нее! Иначе пожалеешь!" И тут же фосфорическая фигура заметалась по комнате словно ища выхода. Она, шарахаясь, подлетала к шкафу, натыкалась на стулья, перекатывалась, кувыркаясь, через стол пока, как мечущаяся муха, случайно не вылетела в открытую форточку.

Косин вскочил и бросился вперед к окну. По пути, наткнувшись на стул, больно ушиб большой палец. Резко раздвинув шторы, начал пристально вглядываться в залитый лунным светом двор. Но вокруг не было ни души. Словно насмехаясь над его бессильной попыткой угнаться за привидением, два кота, взобравшихся на крышу соседнего дома, разразились пронзительным мяуканьем, напоминающим издевательский хохот. Раздосадованный Косин схватил со стола, недоеденный с вечера очерствевший кусок хлеба и с силой метнул в сторону беспокойных животных. Краюха, описав дугу, упала посредине двора. И коты, не обратив внимание на безрассудную выходку отчаявшегося студента, неторопливо затрусили в сторону чердачного окна. Один из них плавно перебирая мягкими лапами, на бегу нетерпеливо спросил:

– Послушай, Анатас, неужели он поверил, что старуха и впрямь простила его и явилась давать полезные советы?

– А как же было не поверить, когда ты так ловко придумал придать призраку неземной фосфорический свет. К тому же люди охотно верят в то, во что хотят верить.

И глядя на довольную кошачью физиономию стажера, Анатас с насмешкой прикинул: "Да и не только люди!"

А стажер не унимался:

– Значит, завтра студент пойдет продавать картину?

– Непременно. Мы не можем позволить, чтобы эти "Семь грехов", вокруг которых и заворачивается затеянная нами интрига, залеживалась без дела.

– А какой приличествующий обстановке облик мы примем завтра?

– Как тебе нравится человеческое тело?

– Тьфу, какая мерзость. Как только они могут любоваться этим вместилищем микробов и продуктов разложения?

– Привыкай, Себ. Если хочешь из стажеров стать профессионалом, придется терпеть и приспосабливаться к их формам жизнедеятельности.

Коты один за одним юркнули в проем пропахшего пылью и плесенью чердака старого дома.

Проснувшись, Косин опасливо осмотрелся. Но в залитой утренним солнцем комнате ничто не напоминало ночного феерического видения.

"До чего же ярким был сон, который я так легко принял за реальность. И привидится же подобная ерунда!"

Косин опустил ноги с дивана на холодный паркет и тут же сморщился от боли в ноге. Взглянув на распухший большой палец, студент почувствовал как внутри словно что-то оборвалось и от страха тело покрылось холодными неприятными мурашками: "Значит фосфорическая старуха – не игра воображения, в приходила сюда на самом деле. Чего она хотела? Требовала продать эту окаянную картину. Предупреждала о беде! Придется подчиниться. Да и зачем мне эта бездарная мазня! А на вырученные за неё деньги куплю лотерейные билеты. Вот тогда и проверим, приносит картина удачу или нет".

Приняв решение, Косин почувствовал огромное облегчение словно скорое избавление от картины позволит ему разом вычеркнуть из памяти все связанное с посещением домашнего музея. Торопливо одеваясь, Косин морщился от боли, натягивая ботинок на расшибленный ночью палец.

Вытащив из шкафа чемодан, он нервно приоткрыл крышку и ещё раз убедился в сохранности своей добычи. И поспешно направился к выходу.

Выйдя на улицу, Косин остановился в нерешительности: "Не стану же я продавать "Семь грехов" на улице случайным прохожим. Помнится, в центре есть несколько комиссионных магазинов, торгующих антикварными картинами и иконами. Попробую сбыть картину там".

Подъехав к антикварному магазину, Косин в нерешительности остановился перед витриной, на которой среди серебряной посуды и фарфоровых ваз красовалась в золоченой массивной раме картина изображающая сцену нападения на лося. Изогнувшееся в неимоверных усилиях животное тщетно пыталось сбросить повисших на нем хищников. Художник не пожалел красной краски и обильно залитое кровью могучее тело рогатого животного производило отталкивающее впечатление.

"И какой извращенец купит такой кошмар? Если уж такую гадость на продажу взяли, то мою картину наверняка примут".

Косин резко толкнул дверь и вошел вовнутрь. Повинуясь указателю "Прием на комиссию", прошел в тесный закуток и, молча, не говоря ни слова вытащил из чемодана картину. Невзрачный тщедушный человек в темно-синем галстуке брезгливо поморщился:

– Пустяшная вещь: любитель в начале ХХ века красками баловался. Поставим рублей тысячу, на руки ещё меньше получишь. Если согласен, то давай паспорт.

– Я паспорт дома забыл. Может быть по студенческому билету возьмете.

– Ну покажи. Он у тебя с фотографией?

– Да, конечно. Вот возьмите.

Внимательно прочитав документ, приемщик в сомнении повертел его в руках и со вздохом вернул Косину:

– Нет, уважаемый Виктор Сергеевич Косин, не могу я нарушить инструкцию. Поезжай и привези паспорт. И сразу все оформим. Косин направился к выходу: "Вот ещё незадача: забыл паспорт с собой взять! А может быть и к лучшему? Зачем лишний раз светиться. Зато реально цену "Семи грехов" узнал. До чего же смехотворные деньги специалист предложил. Но мне и несколько сотен не помешает. Может быть ещё куда-нибудь съездить?"