Текст книги "Иван Болотников (Часть 2)"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Кругом было тихо, капычеи спали в каютах. Ахмет-паша еще с вечера покинул корабль и ушел отдыхать на берег, в свой шатер, где его поджидала наложница.

Казачьих стругов было пять, столько же было и турецких судов с пушками. Донцы вплотную приблизились к кораблям. Болотников направил свой струг на среднее судно: так легче было проследить за остальными казачьими судами.

Струг глухо ткнулся бортом о галеру.

– На корабль, донцы! – чуть слышно приказал Болотников.

Десятки багров и крючьев вгрызлись в галеру. Казаки, не мешкая, по-кошачьи полезли на корабль.

– О, аллах! Урусы! – запоздало закричал караульный турок, но казаки уже перевалили на палубу.

Болотников сверкнул саблей, и голова дозорного шлепнулась за борт. Однако испуганный возглас турка услыхали в каютах, из них выскочили полуголые янычары с ятаганами. Но дерзок и стремителен был натиск повольницы. Янычар смяли.

– В трюмы! – гаркнул Болотников.

И казаки ринулись в трюмы. Там тускло чадили факелы, скупо освещая прикованных к веслам гребцов-невольников.

– Надо пороховник искать, батько! – крикнул Мирон Нагиба.

– Поспешим! – вторил ему Васюта.

Болотников знал – времени в обрез. На помощь галерам могли прийти каторги, но он не хотел подрывать корабль вместе с невольниками.

– Расковать! – крикнул он.

Часть казаков метнулась к рабам, другая же – к пороховому трюму. Несколько донцов тянули за собой длинные фитили с привязанными к ним зелейными мешочками.

У порохового трюма казаки натолкнулись на два десятка янычар во главе с могучим санджак-беком. Был он в золоченом китайском шлеме и в сверкающем панцире. Бился ловко и свирепо, повергая ятаганом повольников.

К санджак-беку рванулся Нечайка; в руке его оказалась тяжелая цепь с раскованного невольника.

– Донцов бить, собака! – зычно рявкнул он и что было сил хлестнул санджак-бека по шелому. Тот выронил ятаган и с гулким звоном грохнулся на пол. После этого быстро расправились и с остальными янычарами.

В зелейном трюме обнаружили восемь бочек с порохом. Их начали было обматывать фитилями Васюта и Секира, но Болотников распорядился по-иному:

– Семь бочек на струг! Одну – на взрыв!

– Разумно, батька! – закричали донцы.

Бочки потащили из трюма. Болотников шагнул к невольникам.

– Вы свободны, други. Прыгайте с галеры и плывите к крепости. Казаки откроют вам ворота. Быстро!

Невольники закивали головами и полезли из трюма наверх. Болотников выбил из бочки донце и воткнул фитиль в порох.

– На струг, донцы!

К нему подбежал Секира.

– Я запалю, батька.

Но Болотников оттолкнул Устима.

– Я сам. Ступай из трюма! Да не мешкай же, дьявол!

Секира убрался, а Болотников еще раз осмотрел промасленные фитили, тянувшиеся в кормовые отсеки и трюмы корабля.

"Кажись, все ладно", – подумал он и выбрался на палубу. Внизу, в струге, ожидали казаки. Иван достал огниво и принялся высекать искру.

– Поганые зашевелились, батько! – крикнул из струга Нечайка.

Болотников уже и сам услышал, что орда на берегу пришла в движение. Видимо, турок и крымчаков привлек шум на кораблях.

Болотников раздул трут, поджег размочаленный фитиль и метнулся к другому.

"Долго! Успею ли?" – с беспокойством мелькнуло в голове, и тотчас он вспомнил о факелах в трюме невольников.

Кинулся вниз, вырвал из поставца факел и поджег оставшиеся фитили. Спрыгнул в струг.

– Греби!

Донцы налегли на весла, спеша отплыть в безопасное место. А на помощь кораблю уже шла каторга, переполненная турками. Но тут громыхнул оглушающий взрыв, обломки галеры посыпались на каторгу, уничтожая столпившихся на бортах янычар.

Вскоре раздались еще три мощных взрыва. Дон озарился багровым светом полыхавших останков кораблей.

– Последний остался... Ну, чего ж там?.. Чего мешкают? – затревожились казаки, быстро отходящие в плавни.

А на последнем корабле продолжалась лютая сеча. На галере оказалось более трехсот янычар, и казакам пришлось туго. Надо либо отступать, либо пробираться к пороховому трюму напролом.

– Вспять не пойдем! Прорвемся, браточки! – восклицал Емоха.

Он не попал в число отобранных для вылазки донцов и крепко осерчал. С обидой подошел к Болотникову.

– Чего ж ты, батька, меня не берешь? Аль я худо саблей владею? Аль когда за чужую спину ховался?

– Не держи на меня сердце, Емоха. Славный ты казак, о том всему Дону ведомо. Но на галеры не возьму.

– Да почему ж, батька?!

– Ранен ты.

– Да какая ж то рана? – заершился Емоха. – Эко дело, ухо отсекли. Руки-то у меня целехоньки. Сам-от небось идешь?

– Иду, Емоха. Иду, потому что сам на это дело напросился. А тебе велю на стенах быть. И не гневайся.

Но Емоха атамана не послушал. Он таем проскользнул в подкоп и затерялся среди казаков.

Теперь Емоха прорубался с повольницей к трюму. Его сабля то и дело опускалась на головы янычар. Да и остальные казаки были неистовы, они все ближе и ближе продвигались к пороховому отсеку. Но врагов было слишком много, силы казаков таяли. В трюм ворвалась лишь горстка повольников, другие полегли под ятаганами янычар.

– Тут зелье, Емоха! – прокричал один из окровавленных донцов.

– Вырубай днище! – приказал казаку Емоха, обрушивая саблю на очередного турка.

– Отсель не выбраться, братцы! – воскликнул, осатаневший от ярой сечи казак в рыжей шапке-кудлатке.

– А пущай! – отчаянно сверкнул белками Емоха. – Ведали, на что шли! Загнием, но корабль взорвем! Так ли, донцы?

– Любо, Емоха! – отозвались казаки.

Янычары попытались было оттеснить повольников от бочек, но тут Емоха подхватил с полу упавший факел и ринулся с ним к зелью. Янычары с ужасом кинулись к выходу.

В пороховом отсеке остались лишь одни казаки. Их было шестеро, шестеро отважных повольников.

– Попрощаемся, донцы, – молвил Емоха.

Казаки скинули трухменки, ступили друг к другу, обнялись.

– Мы не посрамили вольного Дона. Не гулять басурманам по Дикому Полю! – горячо воскликнул Емоха, подходя с факелом к пороховой бочке.

– Не гулять!

– Смерть, поганым!

– Слава Дону!

Емоха метнул в бочку факел.

От страшного взрыва корабль разнесло на части. Обломки взметнулись в небо на добрую сотню саженей. Вместе с галерой погибли и две каторги, подплывшие к кораблю на помощь. Сотни янычар обрели смерть в донских водах.

Кровавый свет озарил реку, но казачьи струги были уже вне опасности. Повольники сняли шапки: они поняли – донцы с последнего струга взорвались вместе с турецким кораблем.

ГЛАВА 13

ЗЛОЙ, ОРДЫНЕЦ

Страх и уныние царили в ордынском войске.

Мурза Джанибек истязал плетью невольника. Обезумев от ярости, он хлестал раба до тех пор, пока в изнеможении не пал на мягкие шелковые подушки.

– Презренные гяуры!.. Собаки! – грызя зубами подушку, захрипел он. А потом, чуть передохнув, вновь поднялся и ударил раба жильной плетью.

Невольник не вскрикнул и не шелохнулся; он покорно распластался у ног разъяренного мурзы, ткнувшись лицом в бухарский ковер. Носком сапога Джанибек перевернул невольника на спину. Раб был мертв.

– Вынесите эту падаль! – закричал мурза.

Телохранители выбросили невольника за полог шатра. Нукеры завернули мертвое тело раба в кошму и поволокли к Тану.

Разгневан был и Ахмет-паша. Он вымещал свою ярость на любимой наложнице, ради которой покинул вечером галеры.

– Если бы я остался на корабле, урусам не удалось бы отнять мои галеры! – кричал паша. – Мои янычары прогнали бы гяур прочь. Это ты во всем виновата, подлая! Ты чересчур греховна, днем и ночью тянешь меня на ложе. Я прикажу кинуть тебя янычарам!

– Прости меня, солнце Востока. Но за мной вины нет. Неужели любовь моя принесла несчастье? Смилуйся и сжалься надо мной. Ты не найдешь прекрасней и желанней наложницы. Ты...

– Замолчи, презренная!

Ахмет-паша оттолкнул ногой наложницу и рывком распахнул золотой полог шатра, за которым толпились три десятка телохранителей с обнаженными ятаганами.

– Халима ваша!

Телохранители переглянулись и не сдвинулись с места.

– У вас что, отнялись ноги? Выполняйте приказ, шакалы!

Телохранители повиновались. Они молча вошли в шатер и вытащили из него перепуганную наложницу.

– Хорзы мне! – крикнул Ахмет.

Но вино не принесло утешения. Похмелье было еще более горьким.

"Султан Магомет не простит мне такой оплошности. Он отрубит мою голову, – мрачно раздумывал Ахмет, стискивая ладонями виски. – Теперь надо либо взять Раздоры, либо умереть".

Но умирать паше не хотелось. Он был еще довольно молод и жаждал денег, почета и власти. Он хотел стать верховным визирем, вторым лицом великой Османской империи. Султан Магомет и визирь Ахмет должны управлять народами Азии, Кавказа и Востока. Мечте, казалось, суждено было сбыться. Теперешний визирь был наместником Азова. Но сейчас он стар и немощен, и не сегодня завтра отправится к Аллаху. Султан Магомет захочет увидеть своим ближним советчиком Ахмет-пашу... Захочет ли теперь? Султан капризен и мстителен, он не пощадит за потерю турецкого флота и двадцати восьми тяжелых осадных кулевринов. Не пощадит!

"О, великий пророк, помоги мне! Помоги осилить крепость урусов. Я буду тебе горячо молиться. Все свое золото я раздам муллам и дервишам32..."

Сотворив намаз, Ахмет-паша направил своего чауша к шатру Джанибека.

– Передай мурзе, что я верю в воинов ислама. Мы должны осаждать Раздоры днем и ночью. Гяуры не выдержат, их не так уж и много в крепости. Мы возьмем Раздоры! Сейчас же я пошлю янычар на стены урусов. Пусть кинет свои тумены и мурза Джанибек.

Джанибек ответил согласием. Другого выхода не было: или орда берет Раздоры, или бесславно уходит в Бахчисарай.

Крымчаки, спахи и янычары вновь пошли на приступ. Штурм продолжался до следующего утра. Но казачья крепость выстояла.

Ахмет-паша приказал не кормить воинов.

– От сытой собаки – худая охота, – сказал он.

Янычары приуныли, но "столп правоверия и гроза язычников" показал им ятаганом на Раздоры.

– На стены! Опрокиньте урусов – и все будет ваше. На стены, янычары!

Три дня и три ночи штурмовали обозленные воины крепость, но опрокинуть урусов так и не удалось. К тому же у казаков вновь ожил пушечный наряд, который осыпал осаждавших воинов смертоносным дробом. Орда несла большой урон.

Ахмет-паша и мурза Джанибек, отчаявшись взять крепость, решили дать передышку войску.

Из черного войлочного шатра, стоявшего на широкой походной арбе, валил дым. Невольник сидел возле очага и варил в медном казане баранину. В шатре воняло кожами, засаленной одеждой, дымом и варевом из котла.

Вокруг кибитки, несколькими кругами, дымили костры уставших от осады воинов. Смуглые лица их были хмуры; не слышалось воинственных возгласов и победных песен; ордынцы молчали. Одни перевязывали раны, латали бычьей кожей щиты и панцири, другие точили терпугами стрелы, сабли и наконечники копий, третьи варили в котлах салму и жареное просо, либо же доедали остатки сушеного мяса, запивая кобыльим молоком...

Раб насторожился: возле кибитки послышались почтительные голоса нукеров, приветствовавших темника Давлета. Тот рывком откинул войлочный полог и вошел в шатер. Невольник вскочил с верблюжьей кошмы, низко поклонился.

Темник снял с бараньего рога бурдюк с водой, напился; с голодным блеском в глазах взглянул на казан. Он был молод, здоров и всегда по-волчьи накидывался на мясо. Таким помнил себя с детства, когда из-за лакомого куска дрался с братьями.

Отец его, грузный крутоплечий сотник Туфан, наблюдая за сварой сыновей, говорил:

– Вы – дети степей, а в степи выживает лишь сильнейший. Пейте кумыс, вдоволь ешьте мясо, и вас ждет слава багатуров.

Когда Давлету исполнилось три года, отец посадил его на коня.

– Держись зубами за гриву – и скачи! Джигих без коня, что орел без степи!

И с того дня Давлет уже с коня не слезал. Его манил простор ковыльных степей, полных неслыханных богатств и суровой таинственности; его влекли птицы и звери, дикие табуны коней и далекие загадочные курганы с серыми каменными истуканами. Иногда на холмах, усеянных белыми костями лошадей, виднелись длинные шесты, обвитые черным войлоком.

– Здесь захоронен джигит. Он погиб в схватке с урусами, – пояснял отец.

Таких курганов было немало в степи, но они не отпугивали Давлета, напротив, сердце его ожесточалось.

– Я никогда не паду от меча уруса. Моя сабля покарает любого, кто войдет в наше кочевье! – громко кричал Давлет.

Туфан оценивающе смотрел на подрастающего сына и довольно скалил зубы:

– Ты зол на урусов, волчонок. Якши! Московиты – наши лютые враги. Но они сильны и храбры.

– Я храбрее урусов!

– Якши, волчонок. Якши! Видит аллах, быть тебе багатуром.

Давлет рос сильным, отважным и сметливым.

В пятнадцать лет не было искуснее наездника в улусе. На полном скаку он выхватывал из мехового колчана красную оперенную стрелу, натягивал тугую тетиву и бил без промаха птицу и зверя.

Давлет привык к кочевой жизни и лишениям.

Он не любил своих братьев: те покинули кочевья и жаждали славы в пышных ханских дворцах Бахчисарая. Давлет же не хотел ни роскоши, ни власти, ни гаремов. Он мечтал о военных походах, сражениях и ратных подвигах.

Степь стала для него родным домом. Весной, летом и осенью он никогда не спал в душной кибитке. Ковыльная степь была ему мягким ложем, черная ночь – покрывалом, яркие звезды – сладким сном.

Привычно и уютно чувствовал себя Давлет и в зимнюю стылую пору, когда по степи гуляли злые метели и обжигающие ветры. Он выворачивал бараний тулуп, прятал от стужи, под седло, кусок вареной конины и ездил по степи от кочевья к кочевью в поисках удобных зимних сакм или нового богатого становища. А когда одолевал голод, Давлет доставал из-под седла кусок махана. Приученный конь добывал траву копытами из-под снега.

В двадцать лет Давлет не знал себе равных ни в конных скачках, ни в метании аркана, ни в татарской борьбе. Слава о молодом джигите разнеслась по многим степным кочевьям.

Довелось Давлету и обнажить саблю. Несколько раз с двумя-тремя сотнями крымчаков он набегал на казачьи станицы. Скакал впереди отряда и бился храбро, вихрем врубаясь в ряды урусов. Но все это были малые набеги. Давлет жаждал большого похода на Русь.

– Я хочу рубить иноверцев в Москве! – воинственно восклицал Давлет.

И вот орда двинулась на Русь. Хан Казы-Гирей пошел к Оке, а его правая рука – мурза Джанибек обрушился тремя туменами на казачью столицу.

– Мы возьмем Раздоры и присоединимся к хану. Нас ждут меха и золото Москвы! – сказал тысячникам перед походом Джанибек.

– Мы уничтожим Раздоры в первый же день! – горячо прокричал тогда Давлет.

Неожиданно умер мурза Саип, и Давлет стал темником. Он возглавил десятитысячное войско степняков.

"Никто и ничто не помешает взять мне крепость урусов", – размышлял Давлет, когда крымчаки подошли к стенам казачьей крепости.

"Что же это за народ – урусы? Почему так дерзки и отважны? Откуда находят в себе силы?" – мучительно раздумывал темник, поглядывая из кибитки на Раздоры.

Крепость стояла черная, обугленная, облитая смолой, искореженная ядрами. Над городом вились дымы пожарищ.

"Жаровня!.. Проклятое место! Аллах отвернулся от нас. Нам не взять эту крепость. Аллаху нужна жертва, и принесу ее я – верный защитник ислама, темник Давлет! Я пойду от Тана к Итилю и уничтожу всех, кто встретится на моем пути".

Давлет сорвал с козьего рога саблю, опоясался и выскочил из кибитки. Вскоре он прискакал к шатру Джанибека. Тот угрюмо восседал на подушках и потягивал из серебряного кубка хорзу.

– Что тебе, темник? Какую принес новость?

– Отпусти меня в степи, – горячо начал Давлет. – Я не хочу сидеть сложа руки. Отпусти мой тумен на Раздорский шлях. Я пройдусь до Итиля и вернусь с богатой добычей. Я приведу тысячи рабов.

Мурза Джанибек недовольно отставил кубок.

"Я бы и сам ушел в степи. Но великий хан Казы-Гирей повелел нам стереть с лица земли казачью крепость!" – хотелось крикнуть темнику. Но мурза сдержался: Давлет заговорил о ясыре. А он так нужен!.. Не послать ли, в самом деле, темника в Междуречье? Только богатым полоном можно умаслить хана Казы-Гирея и спять его гнев за неудачный набег на Раздоры.

Джанибек хитро прищурился и вновь отпил из кубка.

– А не ты ли, славный Давлет, обещал первым ворваться в крепость урусов? Не ты ли при всех хвастал, что одним своим туменом раздавишь Раздоры?

– Это дьявольское место, мурза! Мой тумен был самым храбрым. Все это видели. Я не отсиживался в шатре, а сражался вместе с моими джигитами. Я сделал всё, что мог!

– Никто не обвинит тебя в трусости, – кивнул Джанибек. – Но никто не воздаст тебе и почести, темник. Крепость урусов как стояла, так и стоит. А теперь ты хочешь и вовсе отвернуться от Раздор. Аллах разгневается.

– Аллах жаждет мести, мурза! Тысячи воинов ислама пали от руки иноверцев. Я испепелю Междуречье, захвачу ясырь, и аллах вновь смилостивится над нами. Отпусти, мурза! Треть добычи станет твоей, настаивал Давлет.

– Ты скуп, темник. Если я отпущу тебя в степи, на меня падет немилость Казы-Гирея.

– Много ли ты хочешь, мурза?

– Половину, мой славный Давлет.

– Якши, мурза!

– Я даю тебе пять дней. Ступай и вернись с добычей.

В тот же час тумен Давлета выступил в степь. От десяти тысяч в тумене осталось семь. Давлет разделил войско на три отряда. В главном корпусе коше – он оставил три тысячи крымчаков; они должны были двигаться по центру Междуречья. Остальных же воинов темник разбил на два крыла, которые охватят Раздорский шлях с правой и левой стороны, взяв в кольцо все Междуречье. Впереди коша Давлет выставил быстрых и ловких юртджи. Они должны захватить "языков", указать места вражеских становищ и предостерегать войско от неожиданных нападений казаков и засечных ратей.

Кош и крылья сомкнулись через три дня. Наступил час дележа добычи. Но она оказалась ничтожной: несколько сотен лошадей, быков и овец да сотни две женщин, детей и стариков.

Давлет обрушился с плетью на тысячников.

– Где добыча, ленивые ослы?!

Тысячники отвечали:

– Урусы покинули степи. Они спрятались в лесах и разбежались по городам. Междуречье пусто.

– Проклятая страна, проклятый народ! Я уничтожу ясырь!

Темник направился к полонянкам. Долго разглядывал лица урусов, а затем приказал:

– Джигиты, ясырки ваши!

Татары кинулись к женщинам; у многих из них на руках были грудные дети.

– Пощадите наших младенцев! – закричали женщины.

Но степняки были неумолимы. Они вырывали детей из рук, швыряли их под ноги коней и грубо валили женщин наземь.

– Что же это, православные? Ужель срам терпеть? Бей зверей! – выступил из толпы один из седовласых мужиков.

– Бей! – огневались старики и, безоружные, набросились на татар.

– Убить! – коротко бросил Давлет.

Стариков уничтожили ножами и саблями.

На пятый день тумен Давлета без полона и добычи вернулся к Раздорам.

На правом берегу Оки войско Казы-Гирея встретила стотысячная русская рать. Хан не решился на битву и повернул вспять. До самых Валуек орду преследовала русская конница.

Узнав о бегстве хана, мурза Джанибек тотчас снял осаду и спешно отвел свои тумены в Бахчисарай.

1 Тумен – войско в десять тысяч воинов.

2 Гайтан – плетеный шнурок или тесьма для нательного креста.

3 Юртджи – военная разведка татар.

4 Улус – становище кочевников.

5 Чекмень – верхняя мужская одежда восточного покроя, сшитая халатом.

6 Толмач – переводчик.

7 Плут – поплавок к сетям.

8 Ногаи – поволжские татары.

9 Янычары – турецкие пехотинцы.

10 Дуван – добыча.

11 Темник – военачальник, командующий туменом.

12 Ясырь – невольник, пленный.

13 Бунчук – символ власти, имеет вид длинной трости с шаром, под которым прикреплялись волосы из конскою хвоста.

14 Назначение десятинной пашни – производство хлеба на южных окраинах Руси, продажа его на деньги и выдача денег городовым служилым людям и казакам порубежных крепостей. Превращая земли, принадлежавшие местному населению, в государеву десятинную пашню и облагая служилых своеобразной барщиной в виде обработки этой пашни, правительство Годунова выступало в своей политике по отношению к населению южных районов как выразитель интересов класса феодалов-крепостников, и эта политика, несшая служилым людям русского Поля феодальный гнет и насилие, не могла не вызвать со стороны населения этих районов недовольства крепостническим государством.

15 Охабень – длинная и широкая старинная верхняя одежда в виде кафтана с четырехугольным отложным воротником.

16 Наряд – в Московской Руси – артиллерийские орудия (пушка) вместе с боеприпасами к ним.

17 Багатур – богатырь.

18 Спахи – турецкая конница.

19 Кальян – восточный курительный прибор, в котором табачный дым очищается, проходя через сосуд с водой.

20 Тан – древнее название Дона.

21 Достархан – угощенье, а также нарядная скатерть, расстилаемая для пиршества. Обычно татары перед битвой устраивали малый достархан, а после победы – большой.

22 Колчик – приток реки Калмиус, втекающей, в Азовское море.

23 Намаз – молитва.

24 Курлутай – военный совет.

25 Гяуры – московиты, неверные.

26 Махан – конина.

27 Чауш – гонец.

28 Санджак-бек – турецкий военачальник.

29 Капычеи – турецкие пушкари.

30 Фузея – старинное кремневое гладкоствольное ружье.

31 Дроб – картечь.

32 Дервиш – странствующий нищий.