355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Замыслов » Иван Болотников (Часть 2) » Текст книги (страница 1)
Иван Болотников (Часть 2)
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 23:06

Текст книги "Иван Болотников (Часть 2)"


Автор книги: Валерий Замыслов


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Замыслов Валерий Александрович
Иван Болотников (Часть 2)

ВАЛЕРИЙ ЗАМЫСЛОВ

ИВАН БОЛОТНИКОВ

ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

Часть 2

ДИКОЕ ПОЛЕ

ГЛАВА 1

СТЕПНЫЕ ЗАСТАВЫ

Матерый орел долго парил над высоким рыжим курганом, а затем опустился на безглазую каменную бабу.

Тихо, затаенно, пустынно.

У подножия холма, в мягком степном ковыле, белеют два человечьих черепа; тут же – поржавевшая кривая сабля и тяжелый широкий меч. А чуть поодаль, покачиваясь в траве, заунывно поет на упругом горячем ветру длинная красная стрела.

Орел повернул голову, насторожился; за бурыми холмами, в синем просторе, послышался шум яростной битвы; пронзительное ржание коней, гортанные выкрики, лязганье оружия...

С опаленных, знойных курганов полетели на кровавый пир вороны-стервятники.

Дикое Поле!

Огромное, степное, раздольное!

Край ордынцев и донских казаков, край гордой мятежной повольницы и беглого сермяжного люда. Сюда, на вольный степной простор, пробираются через лесную дремучую Русь москвитяне и новгородцы, владимирцы и ярославцы, суздальцы и рязанцы...

Бегут на Волгу и Дон, Медведицу и Донец, Хопер и Айдар... Бегут в поисках лучшей доли мужики-страдники и кабальные холопы, посадская чернь и ратные люди, бобыли и монастырские трудники, государевы преступники и попы-расстриги... Бегут от боярских неправд, застенков и лютого голода.

Уж давно ополчились на южную окраину бояре, шумели в Думе:

"Найди управу на чернь, государь! Обезлюдели вотчины, мужики нивы побросали, некому за соху взяться. Прикажи ослушников имать. А на окраину служилых людей пошли, пущай стеной встанут перед воровским Доном!"

И царь приказал. Многих ловили, били кнутом и возвращали к боярам. Однако велико и бескрайне Дикое Поле, не усмотреть стрельцам за всеми беглыми; ежегодно сотни, тысячи людей просачивались в степное Понизовье, оседая в казачьих станицах. Жили в куренях и землянках, зачастую без рухляди и скотины, предпочитая лихого коня и острую саблю. Жили вольно, не ведая ни господ с приказчиками и тиунами, ни городских воевод с губными старостами и ярыжками. Били в степях зверя и птицу, ловили в озерах и реках рыбу. А рядом, совсем рядом, в нескольких поприщах от казачьих городков и становищ рыскали по степи коварные, сметливые ордынцы. Жажда добычи снимала степняков со своих кочевий и собирала в сотни, тысячи и тумены1. Ордынцев и янычар манили дорогие, невиданной красоты, русские меха, золотая и серебряная утварь боярских хором и золотое убранство храмов, синеокие русские полонянки, которым нет цены на невольничьих рынках.

Первыми всегда принимали басурманский удар казаки-повольники. Это они стойко защищали свои станицы, заслоняя Русь от злого чужеземца; это они истребляли поганых и сами теряли буйные головы, обагряя обильной кровью горячие степи.

Дикое Поле!

Ратное поле!

Поле казачьей удали, подвигов и сражений.

Поле – щит!

Отяжелевший ворон уселся на череп. Вновь все стихло, лишь возле серой каменной бабы продолжала свою скорбную песнь тонкая стрела.

За курган свалилось багровое солнце, погружая степь в тревожно-таинственный сумрак.

Тихо и задумчиво шелестели травы.

От каменного идолища протянулась длинная тень.

На череп наткнулось колючее перекати-поле, будто остановилось на короткий отдых; но вот подул ветер, степной бродяга шелохнулся и вновь побежал по седому ковылю.

Гордая вольная птица парила над широкой степью; парила высоко, видя порыжевшие от знойного солнца холмы и курганы, казачьи заставы и сторожи; видела она и ордынских лазутчиков, скрытно пробиравшихся по лощинам, балкам и шляхам.

"Добро той птице. Она сильна и властвует над степью", – подумалось Болотникову.

Он лежал на спине, широко раскинув руки и утонув в горьковато пахнущем бурьяне.

Душно, рубаха прилипла к горячему телу, свалялись черные кольца волос на лбу. А над степью ни ветерка; травы поникли, и вся жизнь, казалось, замерла, погружаясь в вялую дрему.

Невдалеке послышался дробный стук конских копыт. Болотников поднял голову – скакал всадник на буланом коне.

– Татары, батько!

Болотников поднялся, поспешно натянул кафтан, пристегнул саблю с серебряным эфесом и бегом спустился в балку, где у тихо журчавшего ручейка пасся гнедой конь. Вставил ногу в стремя, оттолкнулся от земли и легко перекинулся на красное седло. Огрел коня плетью и выскочил из балки.

– Много ли поганых?

– Два десятка, батько.

Быстро доскакали до кургана. Дозорные казаки готовились запалить костер, чтобы оповестить о татарах другие сторожи.

– Зрите ли поганых? – спросил Болотников, осадив коня.

– Не зрим, батько, – ответил черноусый коренастый казак в синем зипуне.

– Никак в лощине упрятались, – молвил второй, высокий и сухотелый, в одних красных штанах. На смуглой груди болтался на крученом гайтане2 серебряный крест.. – Поджигать сушняк, атаман?

– Погодь, Юрко. Успеем дозоры взбулгачить. Татары малым войском на Русь не ходят. То юртджи3. Где приметил их, Деня?

Деня, казак молодой, с короткой русой бородкой по круглому лицу, указал саблей в сторону Волчьего буерака.

– Там, батько.

Станичный атаман на минуту задумался. До Волчьею буерака около трех верст. Татары скрытно пробрались в него по урочищам и, видимо, встали на отдых. Костры они разводить не будут: дым заметят сторожи, и тогда им прядется вновь убираться к своим улусам4,

– Что порешил, батько? – нетерпеливо вопросил Деня.

– Скачи до Бакеевской балки и поднимай станицу.

Будем окружать. Поспешай, Деня.

– Лечу, батько!

Казак пришпорил коня и помчал к балке, а Болотников въехал на курган. Отсюда на многие версты были видны туманные дали. В степи, в разных концах, рыскали конные сторожи – по два казака на дозор.

– А не собрать ли разъезды, атаман? Так-то спорее будет, – предложил Юрко.

– Опасно. Татары хитры. Они, может, только и ждут, чтоб мы сняли разъезды.

Вот уже пять лет Болотников в Диком Поле, и он хорошо изведал повадки татар. Иной раз они нарочно показывались донцам. Ехали дерзко, открыто, дразня разъезды; те не выдерживали бусурманской наглости, снимались с дозоров и устраивали погоню. А тем временем по урочищам шло никем не замеченное ордынское войско и внезапно нападало на засечную крепость. Потом разъезды снимать не стали.

Сметливыми и коварными были у татар юртджи. Это опытные, искушенные воины. Ездили всегда одним или двумя десятками Они были ловки, подвижны и неуловимы. Редкая станица могла похвастать казачьему кругу о полоне ордынских лазутчиков.

Вскоре к кургану прискакала станица из Бакеевской балки. Каждый день она пряталась в этом урочище и ждала своего часа, чтобы неожиданно появиться в степи и завязать бой с татарами, если их отряд не превышал двухсот-трехсот сабель. При большем же войске вспыхивали сигнальные костры на дозорных курганах, и тогда уже выходила в Поле рать из порубежной крепости.

– В буераке татары. Их надо окружить и захватить, – произнес Болотников.

– Возьмем, батько! – задорно прокричал казак Емоха, порывистый, горячий детина с длинным, горбатым носом.

– Твой десяток пойдет со мной. Попробуем отсечь ордынцев. Остальные к буераку. С богом, молодцы!

Казаки полетели по степи. Болотников же, с двумя десятками, поскакал в обход лощиной. Неслись молча, чтобы не вспугнуть раньше времени татар.

Ордынцы станицу заметили, тотчас высыпали из буерака и пустили коней вспять, к своим кочевьям; наперехват им стремительно мчались казаки Болотникова.

– Ги! – охваченный азартом погони, громко воскликнул атаман.

– Ги! Ги! – подхватили казаки.

Кольцо вокруг татар все сужалось, еще минута-другая – и улусники окажутся в гуще станичников. Но вот татары на полном скаку перепрыгнули на бежавших обок лошадей и начали постепенно удаляться от казаков.

– Уйдут, уйдут, батько! – прокричал Емоха.

– Достанем! – упрямо тряхнул смоляными кудрями Болотников.

Татарские кони приземисты, толстоноги и длинногривы, они быстры и выносливы. Но и казачьи лошади не уступают ордынским.

Все ближе и ближе татарские наездники. Они в чекменях5, в черных овчинных шапках с отворотами.

Внезапно ордынцы обернулись и метко пустили из тугих луков красные стрелы. Трое казаков свалились с коней.

Болотников выхватил из-за кушака пистоль, зычно и коротко скомандовал:

– Пали!

Казаки выстрелили. Несколько татар было убито, другие же с воем рассыпались по степи, но их настигали казаки, паля из самопалов и пистолей.

Ордынцы отвечали стрелами. Еще четверо станичников были выбиты из седла, но все меньше оставалось и улусников. Поняв наконец, что от казаков не оторваться, татары приняли бой на саблях. Они повернули коней и остервенело набросились на донцов, решив погибнуть в сече.

– Не рубить! Брать в полон! – прокричал Болотников.

Но сделать это было не просто: татары в плен не сдавались. С хриплыми устрашающими воплями ордынцы отчаянно лезли на донцов, норовя сокрушить их острыми кривыми саблями. Один из них, верткий и приземистый, бесстрашно наскочил на Болотникова, но тот успел прикрыться щитом, а затем плашмя ударил тяжелой саблей ордынца по голове. Татарин рухнул в бурьян, Болотников спрыгнул с лошади и связал кочевнику руки.

– Ловко ты его, батька! – соскочив с коня, проговорил Емоха, вытирая о траву окровавленную саблю. – Всех порубили. Добро хоть этого взяли. Жив ли поганый?

Иван толкнул татарина в спину, тот очнулся, взвизгнул, поднялся на ноги и свирепо метнулся к Болотникову, норовя вцепиться в него зубами. Иван отшиб его кулаком.

– Прочь, пес! Свяжите ему ноги.

Пока ордынца вязали, он извивался ужом и рычал, кусая в кровь губы.

– Злой народ, жестокий, – насупленно бросил Болотников.

– А посечь его, батько. Вон сколь наших полегло, – подскочил с обнаженной саблей Емоха.

– Не трожь! Он нам живой надобен. Орда что-то замышляет. Повезем к толмачу6. На коня его.

Татарина кинули поперек лошади.

Болотников приказал собрать убитых казаков. Семь станичников не вернутся в свои курени. Дорого даются битвы с ордынцами.

Иван взметнул на коня и оглядел степь. Невдалеке тянулись невысокие, опаленные солнцем, рыжие холмы. Степь казалась убаюканной и спокойной, но Иван знал, что в любой момент могут показаться из-за холмов татары и вновь начнется лютая сеча.

Оглянулся. Дозорный курган едва виднелся в синей дали. Сейчас на кургане стоит передовая сторожа и с нетерпением ждет от станицы вестей.

"Далече ускакали", – подумал Болотников, направляя копя к ближнему холму. Въехал на вершину, напряженно всматриваясь в сторону крымских кочевий.

"Отсюда хорошо видно. Самое место новому дозорному кургану".

Болотников поехал по разъездам, маячившим в разных концах степи. Вначале направил коня в сторону понизовья, к правому берегу Дона. Проехал с полверсты и вступил в густую высокую траву, доходившую до плеч. Здесь начинался один из самых тревожных дозоров: разъезды терялись в бурьяне и зачастую не видели татар, набегавших с крымских степей. Ордынцы, на своих низкорослых конях, прятались в траве, как суслики, не было заметно даже их черных овчинных шапок.

Застава беспокойная, опасная; чуть зазевался – и ткнешься в бурьян, сраженный стрелой татарина. Ехал чутко, осторожно, прислушиваясь к каждому незнакомому шороху.

В бурьяне тонко пищали бекасы, голосисто и звонко бормотали куропатки, не умолкая трещали кузнечики; высоко над головой с протяжными криками пролетала к Дону стая диких гусей, а где-то в низине, из тихого озерца, донесся крик лебедя...

Привычные, родные звуки Дикого Поля. Болотников давно уже научился слушать и понимать степь со всеми ее свистами, криками и отголосками, с ее удивительной красотой и богатырскими просторами.

Неподалеку тихо заржал конь. Болотников остановил Гнедка, тяжелая рука опустилась на пистоль.

Кто?.. Ордынец или свой казак-дозорный?

Конь вновь заржал, видимо, почуял лошадь Болотникова. Иван спрыгнул в траву: не подставлять же башку под ордынскую стрелу.

– И-ойе! Уррагах! – устрашающе донеслось вдруг из бурьяна. То был воинский клич татар. Но Болотников всердцах сплюнул, вскочил на Гнедка и смело тронул коня в сторону дикого возгласа.

– Опять степь булгачишь, Секира!

Голос Ивана был сердит: не первый раз пугает его этот дозорный. Секира, ухмыляясь, вышел из бурьяна.

– Здорово жили, Иван Исаевич!

– Тебе что, делать нечего? Сколь раз упреждал – не верещи. Память отшибло?

– Отшибло, батько. Бей!

Устим Секира заголил спину, ткнулся на карачки. Болотников вытянул из голенища сапога плетку, хлестнул. Секира поднялся, поблагодарил:

– Спасибо, батько. Больше не буду.

– А коль вдругорядь заорешь – на круг поставлю. Ты ж на стороже стоишь, дурень. Таем стоишь. А тебя за три версты слышно. Аль тебе дозорный наказ не ведом?

– Ведом, батько. Прости.

– Ну смотри, Секира, – погрозил кулаком Болотников. – Все ли тут улежно?

– Улежно, батько. Поганых не зрели.

– А где второй?

– Да вон же батько... Подле тебя.

Глаза Секиры были смешливы, смех так и гулял по его загорелой лукавой роже.

Болотников огляделся, но никого не приметил.

– Брешешь, Секира.

– Да нет же, батько. Явись атаману, Нечайка.

Совсем рядом шевельнулся бурьян, над которым поплыл зеленый пук травы.

– Тут я, батько.

Перед Болотниковым предстал могутный молодой казак с копной молочая на голове. В пяти шагах дозорный сливался со степью.

Иван одобрил:

– Похвально, Нечайка.

– Ни один поганый не узрит, батько, – молвил Секира. – На него даже коршун сел, норовил гнездо свить, да Нечай чихнул, спугнул птицу. А потом, батько...

– Будет, – оборвал словоохотливого казака Болотников. – Степь доглядай.

– Доглядим, батько, – заверил Секира, а Болотников поехал к новому дозору.

ГЛАВА 2

СТАНИЦА

Кончались запасы рыбы. Станичный атаман приказал раскинуть невод. Казаки направились к Гаруне, старому донцу, знавшему богатые рыбой тони.

Гаруня лежал у своего шалаша, обняв пустую бутыль из-под горилки. Казаки вздохнули.

– Не рыбак, старой.

Растолкали Гаруню, усадили, привалив к шалашу, позвали:

– Айда невод тянуть, Иван Демьяныч.

Гаруня поднял мутные глаза на донцов, молвил тихо:

– Айда, хлопцы.

Встал, замотался, но никто из донцов не поддержал деда: любой казак, как бы он пьян ни был, посчитает за великую обиду, если его поведут под руки.

Гаруня осилил два шага и рухнул в лопухи. Подложив ладонь под голову, бормотнул:

– Ступайте к Ваське.

Казаки пошли к Ваське. Тот был в своем курене и тискал смуглолицую турчанку. Добыл ее в набеге и вот уже два года держал у себя.

Дверь в курень открыта настежь. Вошли Юрко и Деня. Полуголая турчанка метнулась было в темный закут, но Васька удержал ее за подол сарафана.

– Казаки к неводу кличут, Васька.

– Ступайте к Гаруне, – позевывая, ответил станичник.

– Гаруня недужит.

Васька Шестак отпихнул полонянку, поднялся, натянул рубаху: когда Гаруня "недужил", он выходил вместо него на Дон, садился в челн и выбирал казакам тони.

Деня тихо греб веслами, а Васюта стоял на носу челна и глядел на воду. Никто лучше его не ведал рыбьих становищ, которые он определял по одному ему известным приметам.

На берегу дожидали казаки.

– Ну как, Васька, будем ли с рыбой?

– Будем. Тащите невод, за лещом нонче пойдем.

Казаки весело загалдели:

– Лещ – рыба добрая.

– И сушить и вялить.

– И под чарку!

Уложили невод, сели на челны и поплыли. Вблизи тони Васюта высадил казаков на берег и приказал, чтобы держали рот на веревочке. Казаки кивнули и молча застыли у камышей. Один из донцов привычно вбил в землю саженный кол с арканом.

– Трогай, – кивнул гребцу Васюта.

Челн медленно поплыл к заводи, а Шестак начал полегоньку выбрасывать в воду невод. Сперва плыли против течения, потом поперек заводи. Достигнув середины тони, Васюта глянул на верхнюю подбору с мотней. Над водой колыхались черные плуты7. Сеть хорошо легла на дно, перекрывая нижней подборой заводь. Над мотней чуть покачивался деревянный бочонок: если много рыбы зайдет в снасть, то бочонок не позволит утянуть подбору в воду.

Окружив неводом тоню, Шестак стал приближаться к берегу. Кинул конец аркана казакам.

– Тяни, братцы!

Казаки потянули.

– Тяжело идет. С рыбой, донцы! – выкрикнул Емоха.

– С рыбой, – повеселел Деня и оглянулся на Шестака. – А ты страху нагонял. Не един пуд прем. Ай да Васька!

Казаки тянули вначале за аркан, а потом ухватились за крылья невода. Шестак стоял на корме и довольно посмеивался. Богатую тоню захватили! Едва тянут казаки.

– Ух, тяжко! Уж не сома ли пымали? Дружней, братцы! – кричал Емоха.

Показалась мотня из воды.

– Боже! -: испуганно ахнул Юрко. – Да мы ж мертвяка словили, станишники!

Средь густого клубка трепыхавшейся рыбы торчала черная человечья голова с длинными обвисшими усами.

– Да то Секира, братцы! – изумился Нечайка Бобыль.

Вытянув мотню на берег, извлекли утопленника из спасти. Нечайка, первый со друг Секиры, сокрушенно закачал головой:

– Как же так, донцы? Доброго казака потеряли. Кто ж его сразил, какой злодей в реку кинул?

– А может, откачаем? Берись за руки, братцы, – скомандовал Емоха.

Казаки принялись откачивать Секиру, а Нечайка все причитал:

– Шесть налетий с ним в Поле. Сколь вкупе басурман перебили, сколь горилки выпили.

– Уважал горилку казак, – тяжко вздохнув, поддакнул Емоха.

– Уважал, донцы. Намедни в кабаке сидели. Бутыль мне задолжал...

– Это я-то задолжал? Брешешь, черт шелудивый! – открыв глаза, рявкнул вдруг Секира.

Казаки вначале опешили, а затем дружно грохнули, да так, что распугали птицу и рыбу на три версты. Больше всех хохотал Емоха: давясь от смеха, ходил вприсядку, а затем, обхватив руками живот, покатился по траве.

– Ну, скоморох! Ну, прокудник!

Когда смех начал стихать, казаки обступили Секиру, который с невинным, отрешенным видом сидел на берегу и выжимал красные портки.

– Как тебя угораздило? – вопросил Нечайка.

– Не все те ведать, – огрызнулся Секира.

А было так. Надумал подшутить казак. Взял да скрытно и поднырнул из камышей в мотню. Утонуть Секира не боялся: наловчился подолгу сидеть под водой, да и нож с собой прихватил на всякий случай. На берегу же прикинулся мертвецом.

– Нет, ты все ж поведай, поведай, как в мотню угодил? – прицепился Емоха.

Но Секира так и отмолчался. Емоха плюнул и позвал донцов разбирать рыбу. Улов оказался отменным: пудов десять леща покидали в лодку-рыбницу. А Васюта тем временем выискивал новую тоню.

После полудня казаки варили уху. И вновь здесь верховодил Васюта, бывший тяглый патриарший рыбак с ростовского озера Неро.

Варили в больших котлах. Вначале, по совету Шестака, в котлы кидали мелких ершей и окуней. Отварили, вычерпали, а затем в дело пошла рыба покрупней: язи, окуни, налимы. Вновь сварили и вычерпали, а в тот же отвар опустили карасей, щук и лещей. Не забыл Васюта и о приправе: укропе, петрушке, луке... В самый последний момент он набросал в котлы жгучего турецкого перца.

По станице духовито пахло ухой. Казаки подходили к котлам, крякали, нетерпеливо поглядывали на Васюту. Но тот не спешил, стоял у котла с деревянной ложкой, деловито, со смаком пробовал душистый отвар, томил казаков.

– Пора! – молвил наконец. – Кличьте станичного.

Деня побежал за Болотниковым, а все другие с мисками и баклажками тесно огрудили котлы.

Явился атаман. Ему первому поднесли дымящуюся миску с ложкой.

– Сними пробу, батько.

Казаки притихли, застыл Васюта: ежели уха атаману не понравится, не верховодить больше Шестаку у рыбацкого котла. Таков казачий обычай.

Болотников хлебнул ложку, другую, выглянул из-под густых кудрей на Васюту, скривил губы.

Васюта весь поджался. Все! Сейчас атаман швырнет ложку оземь, и станица поднимет его на смех.

– Знатно сварил, дьявол!

Васюта распялил рот в ухмылке, а по станице полетели одобрительные возгласы:

– С ухой, батько!

– Наливай, Васька!

– Быть те атаманом!

И загулял черпак по котлам!

Мигом заполнили миски, достали баклажки с горилкой. Болотников поднялся на бочонок, сверкнула на солнце золотая серьга в левом ухе. Зажав в руке чарку, тихо молвил:

– Вначале содругов своих помянем... Славные были казаки.

Донцы встали, посуровели смуглые, иссеченные шрамами лица. А Болотников продолжал:

– Они погибли в ратном поединке и теперь спят под курганом. Но пусть знают наши содруги верные, что казачьи сабли еще не раз погуляют по татарским шеям. Не ходить поганым по Дикому Полю!

– Не ходить, батько! – дружно прокричали донцы.

– Не сломить поганым казачьей воли!

– Не сломить, батько!

Казаки зашумели, замахали обнаженными саблями; что-то могучее и грозное было в их гневных и зычных выкриках.

Переждав, когда смолкнет станица, Болотников вновь поднял чарку.

– Помянем, донцы!

Болотников осушил до дна оловянную чару и спрыгнул с бочонка. Казаки тотчас хлебнули из баклажек и дружно налегли на уху.

В Родниковской станице обитало триста донцов. Домовитые казаки жили в куренях, а большинство ютилось в шалашах и землянках, не имея ни кола, ни двора. То была голытьба, самая что ни на есть воинственная и дерзкая вольница, готовая по первому зову атамана пойти хоть на край света, хоть к черту в пекло. Из голытьбы верстались дозоры и разъезды, из голытьбы подбирались казачьи сотни для степных набегов.

Прибыл из своего шалаша проспавшийся дед Гаруня. В походы он давно не ходил, однако донцы почитали его за прежние заслуги – и не только в Диком Поле, но и в Сечи, где запорожец провел не один десяток лет. Иван Гаруня был одним из тех казаков, чья острая сабля гуляла и по татарам, и по ногаям8, и по турецким янычарам9. Много видел за свою долгую жизнь старый казак. Не раз бывал он и станичным атаманом.

Казаки потеснились, усадили Гаруню подле Болотникова. Иван Демьяныч скинул с головы трухменку, повел по лицам донцов приунывшими очами.

– Сухо в баклажке, дети.

Гаруне протянули сразу несколько баклажек.

– Плесни в душу грешную.

Гаруня отпил полбаклажки и вмиг повеселел, молодцевато крутнув длинный серебряный ус.

– Знатная горилка, хлопцы.

Достал из штанов кисет и короткую черную деревянную трубку с медными насечками, насыпал в нее табаку, раскурил от уголька.

В станице "богомерзкое зелье" курили многие: наловчились от запорожцев, которых немало перебывало на Дону. Вот и сейчас тут и там потянулись над лохматыми головами повольников едкие сизые дымки.

Устим Секира, сидевший обок с Мироном Нагибой, молвил с подковыркой:

– Ну что, есаул, добра ли горилка?

Мирон поперхнулся: вечно сунется этот чертов казак!

Недавно Нагиба дюже провинился. В пролетье набежала на Родниковский городок малая татарская рать в триста сабель. Станица приняла бой, который длился от утренней зари до вечера. Удало рубился Мирон Нагиба, более десятка татар развалил своей саблей. Ночью же, вопреки приказу атамана, завалился в курень и осушил с устали полведра горилки. А чуть свет вновь набежали татары, но Мирон Нагиба, возглавлявший сотню донцов, на бой не явился. Лишившись атамана, повольники потеряли многих казаков и с превеликим трудом оттеснили ордынцев в степь. Мирона Нагибу нашли спящим в курене. Круг огневался и порешил: лишить Мирона чарки до следующего набега. А набега не было три месяца. Казаки мирно ловили рыбу, выбирались в степи на оленей и вепрей и каждый божий день попивали горилку. Мирон удрученно поглядывал на захмелевших станичников и, сглатывая слюну, уходил со смертной тоски далеко в степь, дабы не слышать веселых песен донцов. Таем же он выпить не мог: на Дону в одиночку не пьют, да и учуять могли, винный запах въедлив, его ни чертом, ни дьяволом из нутра не выбьешь. Учуют – и прощай тихий Дон. Тех, кто рушил повеленье круга, сурово наказывали. Могли из станицы выгнать, да так, что нигде тебя больше в казаки не примут. А могло быть и того хуже: в куль – и в воду. Вот и терпел казак до самого Ивана Купалы, покуда на Родниковскую станицу вновь не напали ордынцы. Тогда сабля его была самой ярой.

Круг сказал:

– Лихо бился Нагиба. Допустить к чаре.

Теперь Мирон Нагиба весело сидел у котла и блаженно потягивал из баклажки.

Но чем больше хлебали донцы ухи, тем все меньше оставалось горилки в баклажках.

Устим Секира, глянув в пустую чару, пощипал смоляные усы, малость покумекал и, прищурив глаза, обратился к Болотникову:

– Дозволь слово молвить, атаман?

– Молви, Секира.

Казак поднялся на бочонок, скинул с плеч зипун, а затем сбросил с себя и рубаху. Ухватился руками за голый пуп, скорчился, страдальчески закатил глаза.

– Аль приспичило, Секира? – загоготал Емоха.

– Приспичило, братцы. Ой, пузу мому тошно!

– Никак рожать собрался.

– Хуже, братцы. Черт в пузе завелся. Мучает, окаянный!

– Так избавься, Секира!

– Пытал, братцы. Сидит!.. А ну послухай, Бобыль.

Нечайка подошел, приложил ухо к животу.

– Сидит, донцы!

– Во! Чуете, братцы. Каково мне, вольному казаку, черта терпеть! Ой, тошно, станишники! – пуще прежнего заорал Секира.

К нему подошел Емоха, ткнул в пуп рукоять сабли.

– Дай вызволю.

– Не! Черт сабли не боится.

– А чего ж он боится?

Секира картинно подбоченился, крикнул задорно:

– А ну скажи, скажи, казаки, чего нечистый боится?

– Горилки, – изрек вдруг дотоле молчавший Гаруня.

– Горилки!.. Горилки! – громогласно понеслось по станице.

Секира молитвенно воздел руки к небу.

– И до чего ж разумное войско у тебя, господи!

Спрыгнул с бочонка и ступил к Болотникову.

– Горилки треба, батько. Иначе не выбить черта. Дозволь из погребка бочонок выкатить. Дозволь на христово дело.

Так в погребе же последний.

– Ведаю, батько. Но ужель казаку с чертом ходить?

Секира пал на колени, сотворил скорбную рожу.

– Избавь от нечистого, батько!

Болотников рассмеялся, обратился к кругу:

– Мучается казак, донцы. Избавить ли его от сатаны?

– Избавить, батько! – рявкнуло воинство.

– Кати бочку, Секира! – махнул рукой атаман.

До перетемок гуляли казаки: плясали, боролись, горланили песни... А по мглистой степи разъезжали сторожевые дозоры, оберегая станицы от басурманских набегов.

ГЛАВА 3

РАЗДОРЫ

Пленный татарин так ничего толмачу и не поведал. Не испугала его и сабля Емохи, когда тот захотел отрубить ордынцу голову. Закричал, забрызгал слюной.

– Что он лопочет? – спросил Болотников.

– Лается, атаман. Называет нас презренными шакалами и шелудивыми собаками, – пояснил толмач.

– Дерзок ордынец.

Емоха вновь подступил к татарину с саблей.

– Не пора ли к аллаху отправить, батько?

– Аллах подождет, Емоха, – остановил его Болотников. – Нам татарский умысел надобен. Неспроста юртджи в Поле лезли.

– А может, на огне его поджарить?

– Этот и на огне не заговорит.

Болотников прошелся по куреню. Упрям ордынец! Свиреп, отважен, и погибель ему не страшна.

– Уведи его пока, Емоха, и покличь мне старшину.

Вскоре в курень явились старшина – пятеро выборных от круга. Среди них был и Гаруня.

– Нужен совет, донцы, – приступил к делу Болотников. – Ордынец уперся. Ничего не скажет он и под пыткой. Как быть?

Казаки не спешили: атаман ждет от них разумного совета.

Первым заговорил домовитый станичник Степан Нетяга, пожилой казак лет пятидесяти.

– Дозоры молчат, атаман. Татар в степи нет. Мыслю, пока нам нечего опасаться... А поганого посади в яму, и не давай ему ни воды, ни пищи. Не пройдет и двух дней, как он все выложит.

Выборные согласно закивали головами, один лишь Гаруня окаменело застыл на лавке.

– А ты что молвишь? – обратился к нему Болотников.

– Нельзя мешкать, хлопцы. Лазутчики зря к заставам не полезут. Надо, чтобы поганый заговорил немедля.

– Но татарин и под пыткой ничего не выдаст, – пожал плечами Нетяга.

– Выдаст... Выдаст за деньги. Надо отдать поганому часть нашего дувана10. Не было еще татарина, чтобы на золою не позарился, – проговорил Болотников.

– Дуван... поганому?! – вскинулись выборные.

– Не дело гутаришь, атаман. Дуван мы большой кровью добывали. Сколь добрых казаков за него положили. И теперь выкинуть басурману? – осуждающе высказал Нетяга.

– Не дело? – посуровел Болотников. – А дело будет, коли Орда на Русь хлынет. Ежели мы разгадаем помыслы татар, то успеем упредить все засечные крепости. И тогда спешно соберется рать. Соберется и достойно встретит поганых в Поле. Ни один ордынец не погуляет по Руси. Так неужель своих полтин пожалеем?

– Добро гутаришь, атаман, – молвил Гаруня. – На что казаку злато? Был бы конь, степь да трубка. Нехай берет злато татарин. Он его повсюду рыщет, он за него и башку потеряет. Нехай!

– Знатно молвил, Гаруня. Знатно.

– Так ли, донцы?

– Так, атаман, – согласилась старшина.

Однако Болотников заметил, что Нетяга кивнул неохотно: жаден был казак на деньги.

Подняли из подполья окованный медью сундук, отомкнули замок, откинули крышку. Резанули глаза самоцветы, золотые кубки и чаши, серьги, перстни и кольца, подвески и ожерелья.

– Добрая казна, – крякнул Емоха.

Степан Нетяга молча ткнулся на колени и запустил руки в дорогие каменья; пальцы его слегка дрожали.

– Богат, богат сундук, станишники.

– Тьфу! – равнодушно сплюнул Гаруня, едко дымя люлькой. – Бабам на побрякушки.

Болотников отсыпал в карман три горсти золотых монет и горсть самоцветов.

– Поди, хватит поганому?

– А не лишку? – насупился Нетяга.

– В самый раз. Ордынец на малое не польстится. Спускайте сундук, други.

Болотников приказал привести толмача и татарина. Когда тот появился в курене, Иван высыпал на стол золото и каменья.

– Вот твоя добыча, поганый.

Глаза татарина алчно загорелись. Такой добычи он не мог бы взять даже в самом удачном набеге: не так уж и много оставалось в чувале после хана, темников11 и сотников. А на эти самоцветы и деньги он заведет себе табун лошадей и стадо баранов. У него будут новые юрты и много юных красивых жен.

Ордынец метнулся к столу и начал было сгребать добычу в карман, но на его ладонь опустилась тяжелая рука Болотникова.

– Не торопись, поганый. Вначале об Орде поведай. Что замыслила она противу Руси?

– Я все скажу, иноверец. Через десять дней всемогущий хан Казы-Гирей сотрет с лица земли все ваши порубежные города и пойдет к Москве. Он сожжет вашу столицу и положит к своим ногам Русь.

– Замолчи, собака! – подскочил к татарину Емоха, выхватив из ножен саблю. Но Болотников остановил его движением руки.

– Не ярись. Сядь! – сохраняя спокойствие на лице, произнес он.

Емоха опустился на лавку, а Болотников встал подле татарина.

– Много ли у Казы-Гирея туменов?

– Много, урус. Пятнадцать темников съехались в Бахчисарай.

– А что юртджи искали в степи?

– Дороги для ханскою войска.

– Что еще?

– Мы хотели узнать, велика ли рать урусов стоит на засеке. Нам нужен ясырь12.

– Погнался за ломтем, да хлеб потерял, – усмехнулся Болотников. – В ясырь-то сам угодил. Забирай свою добычу.

Татарин проворно подмел со стола самоцветы и золото, шагнул к Болотникову.

– А теперь отпусти меня в степь, урус.

– В степь ты уйдешь позднее, когда пойдет на Русь войско Казы-Гирея. А покуда посидишь у нас в полоне.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю