Текст книги "Великие открытия. Колумб. Васко да Гама. Магеллан."

Автор книги: Валерий Субботин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

 Карта плаваний Магеллана

* * *

Флотилия направилась к единственному владению Испании у западноафриканских берегов, Канарским островам. Там капитан-генерал задержался на неделю, принимая на корабли дополнительные припасы, заканчивая набор экипажей. Прежде чем он продолжил путешествие, с севера подошла каравелла, доставив последние вести из Севильи. Тесть капитан-генерала Диогу Барбоза писал, что ему удалось узнать о сговоре против Магеллана испанских капитанов флотилии. Их было трое – на «Св. Антонии», «Консепсьоне» и «Виктории». Двумя остальными кораблями командовали португальцы: на флагмане, «Тринидаде», капитаном был сам Магеллан, а на «Св. Якове» – Жуан Серран, брат Франсишку Серрана, старого друга капитан-генерала. Судя по письму Барбозы, испанские капитаны обещали друг другу убрать Магеллана со своей дороги, если он им будет мешать.[110]110
  Correa G. Op. cit. P. 627.


[Закрыть]

По сути дела ничего нового в письме не было. Столкновения с испанскими капитанами начались до отплытия из Севильи, и Магеллан знал, с кем отправился в путь и чего приходилось опасаться. Надо думать, он еще в Испании держал Барбозу в курсе дел. Письмо тестя не было предупреждением, оно преследовало иную цель. По-видимому, перед отправкой письмо было показано официальным лицам в Севилье, а потому стало известно королевскому двору, как и ответ Магеллана, пришедший с Канарских островов. Капитан-генерал сообщал, что получил письмо, что останется верен испанской короне, что бы ни случилось. Двор должен был знать, что отношения между руководителями флотилии остались напряженными вне зависимости от того, как власти оценивали общепринятые заверения в верности короне. В дальнейшем Барбоза мог убедиться, что его старания были напрасны, что при дворе, покуда не вернулись на родину остатки экспедиции, были готовы принять в адрес Магеллана беспочвенные обвинения. Правда, двор выслуживал наветы, не располагая средствами воздействия на флотилию, уплывшую далеко от испанских берегов. И покуда Магеллан шел за тысячи миль от Европы, он располагал достаточными полномочиями, чтобы на своих кораблях быть хозяином положения.

Путь до Канар занял всего неделю, а далее к Южной Америке пришлось идти почти два месяца. На Канарах испанские капитаны выразили недовольство тем, что у них не было письменных указаний о маршруте. Они должны были иметь такие указания в соответствии с морскими правилами. Но у Магеллана, который отмалчивался, могли быть секретные инструкции на этот счет. Перед отплытием из Испании он в общих словах говорил, что пойдет к Южной Америке. Тем не менее от Канар он повел экспедицию к о-вам Зеленого Мыса и далее вдоль гвинейского побережья, словно бы направляясь к мысу Доброй Надежды. Путь на юг у африканских берегов, где отсутствовали попутные ветры, был тяжел. Магеллан, знакомый не понаслышке с условиями плавания в этой части Атлантики, казалось, уводил экспедицию от ее цели.

«Много дней, – писал Пигафетта, – мы плыли вдоль берега Гвинеи или Эфиопии, там, где на 8° широты стоит гора под названием Сьерра-Леоне. Мы сталкивались со встречными ветрами, со штилями, с безветрием в дождливую погоду… Много раз являлась нам святыня в телесном обличьи, она же святой Эльм, в сиянии, случалось самой темной ночью, да такая яркая, словно пылающий факел на вершине грот-мачты. Ее было видно по два часа и более для нашего утешения, ибо мы плакали».[111]111
  Pigafetta A. II primo viaggio intorno al mondo. Milano. 1956. P. 60–61.


[Закрыть] Огни св. Эльма (Эразма) всегда служили морякам признаком вызволения из беды. Электрические разряды, возникающие в бурю на оконечностях мачт, слали в древней Элладе с небес сыновья Зевса, Кастор и Полидевк. В средние века моряков взял под свое покровительство святой мученик Эразм.

Никаких объяснений избранному курсу Магеллан никому не давал, ни капитанам, ни офицерам. Обстановка не располагала к откровениям. И, надо думать, у капитан-генерала были основания отклоняться от обычного пути к бразильским берегам. Впрочем, изменение курса, на которое он пошел, было не так велико, учитывая, что где-то близ Сьерра-Леоне флотилия резко повернула на запад. Причина, по которой Магеллан задержался у берегов Африки, могла быть двоякой. Во-первых, капитан-генералу в начале пути, пока не поздно, не мешало оценить реакцию испанских капитанов на его решения, пусть необъяснимые. Оказалось, что все капитаны, помимо Картахены, предпочли смолчать, если не считать то-то, что ими было сказано на Канарах. Во-вторых, капитан-генералу следовало подумать, как «замести следы», лишить Лиссабон точной информации о маршруте флотилии. Ему не встретился ни один португальский корабль, а португальские о-ва Зеленого Мыса флотилия прошла вне видимости берегов. Всего этого было достаточно, чтобы считать разумным избранный маршрут. Магеллан не знал планов Лиссабона, но на всякий случай он обезопасил флотилию от возможного столкновения с португальцами на обычном пути, там, где чаще всего можно было встретить их корабли. Другое дело, что в 1519 г. португальцы не послали свои эскадры (хотя разговоры об этом шли) ни наперерез Магеллану, ни вдогонку за ним. По-видимому, причиной была неоправданная уверенность Мануэла в том, что испанцы ни за что не доберутся до Молуккских островов.

В конце октября—начале ноября, когда флотилия еще не повернула на запад к Бразилии, Картахена решил вмешаться в события. Согласно регламенту, ежедневно, если позволяла погода, корабли должны были подходить к флагману и запрашивать новые инструкции. Картахена дважды включал в запрос просьбу сообщить о причинах, по которым экспедиция шла на юг, а не на запад. Оба раза от Магеллана был получен резкий (возможно, нарочито резкий) ответ: следуйте за флагманом и не задавайте вопросов. Задетый за живое, капитан «Св. Антония» решил расквитаться с капитан-генералом, нарушив уставную форму приветствия. При очередном запросе он обратился к Магеллану как к капитану, опуская звание капитан-генерала («Диос ос сальве, сеньор капитан и маэстре, э бу-эна компания»). На замечание флагмана о необходимости соблюдать устав со «Св. Антония» прокричали, что Магеллана приветствовал лучший моряк корабля, и, если он хочет, в следующий раз это сделает паж.

В последующие три дня «Св. Антоний» продолжал нарушать устав, не получая, однако, более замечаний с «Тринидада». Картахена решил – не в добрый час, – что добился своего, и Магеллан «поставлен на место». Но в отличие от Картахены, прошедшего школу мелких интриг при дворе, Магеллан познал науку командования у таких людей, как Алмейда, который в свое время не постеснялся сломить Албукерки. Отказ именовать Магеллана капитан-генералом можно было толковать, как намерение не признавать его руководства флотилией. Это был вызов, который Магеллан не собирался оставлять безнаказанным. И вряд ли, вступив на такой путь, Картахена мог рассчитывать на немедленную поддержку прочих испанских капитанов, не желавших, по крайней мере в начале путешествия, развала флотской дисциплины.

Случилось так, что на «Виктории» было совершено преступление: один из матросов совратил юнгу. Позднее преступник покончил счеты с жизнью, утопившись, а теперь предстоял военный совет капитанов, чтобы решить его судьбу. После совета, состоявшегося на флагмане, прошло оживленное обсуждение курса флотилии и неуставных обращений, адресованных Магеллану. Капитан «Св. Антония» имел неосторожность повторить допущенные им выходки, не сообразив, что он уже не на борту своего корабля. Когда Магеллан взял его за шиворот и сказал «Вы арестованы», было поздно. Сопротивляться на флагмане в окружении моряков, верных капитан-генералу, не имело смысла. Единственное, что смог Картахена, так это искать сочувствия присутствовавших капитанов, однако никто из них его не поддержал. Правда, капитаны попросили Магеллана – и он пошел им навстречу – отправить Картахену в кандалах на их корабли (сначала на «Викторию», потом на «Консепсьон»), где режим для узника мог быть не так строг.[112]112
  Medina J.T. Op. cit. P. 164.


[Закрыть]

Берег завидели в последних числах ноября 1519 г. Это была Южная Америка, откуда португальцы недавно начали вывозить красное дерево. Оно было цвета яркого пламени, и всю страну назвали Бразил, т. е. яркопламенной (по-старопортугальски). Сделали это, прежде всего, в знак того, что оправдались, хотя бы в чем-то, предсказания старых моряков об острове счастья, Бразил, который лежит в Атлантике и может дать красное дерево и красители, ценимые в Европе. В Бразилию до Магеллана не раз плавали европейцы, начиная с 1500 г., когда там побывали испанцы В. Пинсон и Д. Лепе, участники путешествий Колумба, а также португалец П.А. Кабрал с эскадрой из 13 кораблей. Кабрал провозгласил открытые им земли португальскими и оставил там двух преступников для изучения местных языков и нравов. Неизвестно, далеко ли продвинулось это изучение, но ко времени прибытия Магеллана португальцы и испанцы имели общее представление о прибрежных районах к югу от мыса Сан-Агустиньу. Индианки, приглянувшиеся европейским морякам, побывали на Пиренейском полуострове, родили первых метисов-бразильцев. Один из них попал в экспедицию Магеллана, сопровождая своего отца, кормчего с «Консепсьона».

Неширокая низменная полоса бразильского побережья изрезана и скалиста. Вдоль восточного выступа страны между крупными реками Парнаиба и Сан-Франсиску, т. е. от 3° до 10° ю.ш., берег отделен от океана рифами, подчас кораллового происхождения. Кое-где рифы достаточно высоки, чтобы оградить от океанских волн тихие лагуны. В эти лагуны заходили каравеллы через, проходы, которые обычно лежат в устьях небольших рек, впадающих в Атлантику. В целом хорошие условия для судоходства, особенно наличие многочисленных бухт, привлекали моряков. Побережье впоследствии обрело удобные порты: Ресифи, Салвадор (ранее Баия), Порту-Алегри и, конечно, Рио-де-Жанейро.

Сразу за берегом начинался тропический лес, часть бразильской сельвы (лат. «сильва» – «лес»). Она была такой же, как в бассейне Амазонки, только тянулась довольно узкой лентой вдоль океана. Ценные породы, прежде всего, фернамбуко – красное дерево, – встречались по всему побережью, но не на каждом шагу. Многообразие сельвы вело к тому, что нужные породы подчас терялись среди массы других, а это позднее затруднило лесоразработки, сделало их в ряде случаев нерентабельными. Как заметил один из биологов, в ботаническом богатстве бразильского леса заключалась его экономическая бедность.

Конечно, сельва, которую увидел Магеллан, была величественна. Вечнозеленые деревья с широкой листвой разбрасывали в вышине ветви, переплетавшиеся с верхушками пальм и лианами, из которых многие могли иметь несколько сот метров длины. На зеленом куполе леса цвели орхидеи, не связанные с землей, питавшиеся влагой обильных и теплых дождей. К нижней части могучих стволов примыкали заросли кустарника, подлесок, небольшие пальмы. Все это тонуло в мягком настиле из прелой травы и других растений, делало лес почти непроходимым, тогда как на его верхних этажах полно было птиц, обезьян, ленивцев, лесных змей и лягушек, живших среди мириадов всевозможных насекомых.

Сельва служила барьером, затрудняя миграции к океану со стороны Бразильского плоскогорья. А потому на побережье европейцы застали лишь две группы жителей: немногочисленных ботокудо (языки «же») – отсталых охотников и собирателей, – и тупинамба (языки «тупи-гуарани»). Тупинамба, опытные земледельцы и рыбаки, были недавними пришельцами из глубинных областей. Они стали хозяевами побережья и разбили свои плантации от устья Амазонки до залива Ла-Плата.

Пигафетта, находившийся на «Тринидаде» рядом с Магелланом, дал довольно подробное описание их быта и нравов. Мужчины изготовляли долбленки, на которых ходили рыбачить по рекам и вдоль океанского побережья. На полях, где выращивали маниок, кукурузу и т. д., трудились их жены. В деревнях, окруженных палисадами, обширные общинные жилища были внутри разделены матами, по малым семьям. Это были люди каменного века, познакомившиеся с железом лишь через европейцев. Любое железное изделие, которое удавалось выменять у испанских моряков, высоко ценилось. Одна красивая нагая индианка, рассказывал Пигафетта, поднявшись на «Тринидад», увидела в каюте капитан-генерала гвоздь, вбитый в стену. На глазах владельца каюты она с радостным выражением на лице вытащила гвоздь, спрятала его между ног и поспешила удалиться с драгоценной добычей.

Антропофагия у тупинамба носила, по словам Пигафетты, ритуальный характер. «Они едят человеческое мясо своих врагов, – писал он. – Не потому, что оно хорошо, а по некоему обычаю». Через несколько десятилетий после путешествия Магеллана тупинамба захватили в плен немецкого моряка И. Штадена. Проведя 12 лет среди индейцев, Штаден впоследствии писал, что все их деревни постоянно враждовали между собой. Одни набеги преследовали цель отомстить за другие, дать возможность отличиться то одним, то другим молодым воинам. Обреченные деревни окружали, их палисады и дома обстреливали горящими стрелами. У убитых врагов отрубали головы и гениталии, которые съедали старейшины победителей. Пленных любого пола и возраста берегли до празднеств, затем их умерщвляли и съедали после торжественных плясок.[113]113
   Pigafetta A. Op. cit. P. 63; Staden H. Warhafftig Historia. – N. Feder-manns und H. Staden. Reisen in Sudamerica. Stuttgart, 1859. S. 185–191.


[Закрыть]

Вдоль бразильского побережья Магеллан шел довольно быстро. За полмесяца была пройдена 1000 морских миль от мыса Сан-Агустиньу до бухты Гуанабара, а за 17 дней – еще 1000 миль до залива Ла-Плата. Отдыхали почти две недели в Гуанабара, где ныне стоит Рио-де-Жанейро. Это название будущей столицы Бразилии (до 1960 г.) в переводе с португальского значит Январская река. Оно было дано по недоразумению. Португальцы, открыв в январе 1502 г. вход в бухту, решили, что нашли устье крупной реки. В действительности с гор, подступавших здесь к берегу, стекали лишь небольшие речки, и в дальнейшем снабжение водой города с «речным» названием стало достаточно сложной проблемой, которую пришлось решать, сооружая длинный акведук и т. д.

У Рио-де-Жанейро экспедиция вышла из зоны тропиков. За 30° ю.ш. побережье изменилось. Кончились горы, начались песчаные пляжи, за которыми тянулись лагуны. Деревья стали ниже; все чаще встречались пространства, покрытые травами. За мысом Пун-та-дель-Эсте берег повернул на запад, Магеллан подошел к заливу Ла-Плата. За заливом тянулись обширные равнины (пампа, как называли их индейцы), покрытые травой и кустарником. Открытые пространства способствовали связям побережья с глубинными областями. Испанцы, в частности, обнаружили, что местные жители знакомы с серебром (которое в виде слитков иногда попадало туда из Перу). Надежда европейцев найти драгоценные металлы отразилась в географических названиях. Залив, открытый Солисом, стал у испанцев Ла-Платой («Серебром»), а страна, лежавшая далее к югу, – Аргентиной («Серебряной»).

Капитан-генерал считал необходимым обследовать залив Ла-Плату в поисках юго-западного прохода, не полагаясь на сведения экспедиции Солиса. Серран, высланный вперед на «Св. Якове», сообщил, что морского прохода на запад нет, и экспедиция, покинув Ла-Плату, продолжила путь на юг.

С февраля 1520 г. Магеллан медленно продвигался за 35° ю.ш. вдоль полупустынной страны с умеренным климатом. Местные индейцы, изредка показывавшиеся на берегу, носили одежду из шкур гуанако, разновидности ламы, а ноги для сохранения тепла обматывали сеном. Получались громоздкие «валенки», которые дали повод назвать страну Патагонией, т. е. краем людей, рожденных с лапами (по-испански «пата» – «лапа», а по-гречески «гонос» – «порождение»). Магеллан обследовал обширные заливы, не жалея времени. Экспедиция шла в штормовую погоду, у берегов были мощные приливы, нередко встречались рифы и мели, из-за которых корабли несколько раз получали повреждения. В конце марта 1520 г. Магеллан решил остановиться в бухте Сан-Хулиан, отдохнуть, заняться ремонтом, переждать приближавшуюся зиму южного полушария.

За бухтой Сан-Хулиан простиралась пампа. На островах к югу от Ла-Платы моряки нашли лежбища котиков, гнездовья пингвинов, а в бухте встречались кролики, лисы, гуанако и еще одна местная достопримечательность – нанду, американские страусы. Около стоянки экспедиции имелись источники пресной воды, прибрежная часть океана давала неплохие уловы рыбы.

Патагонцы, изредка отваживавшиеся приблизиться к кораблям, оказались людьми высокорослыми, сильными. Это были индейцы техуэльче (языки «чон»). Ф. Альбо, второй маэстре с «Тринидада», автор сохранившегося вахтенного журнала, который обычно не касался местных жителей, сделал для них исключение. По его словам, «они – прекрасные бегуны, статные, хорошо сложенные люди».[114]114
  Navarrete M.F.de. Op. cit. P. 196.


[Закрыть] Техуэльче жили охотничьими группами, делившимися на патрилинейные семьи. Били дичь из луков, подманивали гуанако на крик их детенышей. Впоследствии, когда появились лошади, завезенные европейцами, они занялись конной охотой, используя лассо и бола – камни, скрепленные ремнями. Нескольких техуэльче доставили на корабли – кого силой, кого хитростью – и разместили вместе с группой индейцев бразильского побережья. Почти никто из них не добрался до Испании. Часть погибла, не выдержав тяжестей путешествия, других испанские моряки оставили на Молукках. На двоих патагонцев, добровольно явившихся на флагман, Магеллан велел надеть кандалы, якобы в виде европейского подарка. Когда один из патагонцев понял, что лишился свободы, он отказался принимать пищу и уморил себя голодом.

Прибыв в Сан-Хулиан, Магеллан распорядился на время зимовки урезать рационы. Распоряжение вызвало недовольство, усугублявшееся разговорами о бесполезности поисков юго-западного прохода. За разговоры, расшатывавшие дисциплину, были вынесены взыскания, а по кораблям было объявлено, что капитан-генерал вынужден экономить продовольствие, так как экспедиция еще далека от завершения. В то же время морякам рекомендовалось не сидеть, сложа руки, а заняться охотой на водоплавающую дичь и рыбной ловлей, чтобы запасы продовольствия не так быстро убывали. Заявления Магеллана, по-видимому, несколько успокоили матросов, но они никак не повлияли на тех офицеров, которые были близки к Картахене. Судя по всему, они сочли, что настал удачный момент, чтобы свести счеты с капитан-генералом, воспользоваться непопулярностью его приказов и желанием многих скорее вернуться в теплые края.

Подозревал ли Магеллан, что недовольство моряков могло вылиться в бунт? Было бы наивно думать иначе после всего, что произошло, включая арест Картахены. Но капитан-генерал не собирался хватать и наказывать всех, на кого могло пасть подозрение. В свое время Картахена был закован в кандалы за конкретный проступок, так же как другие получили взыскания за разговоры, подрывавшие веру в то, что экспедиция находится на правильном пути. Теперь, чувствуя, что обстановка накаляется, Магеллан, судя по всему, не терял головы и ждал – если уж бунту было суждено вспыхнуть, – когда друзья Картахены примут явные шаги к осуществлению своих замыслов. Позиция Магеллана могла кому-то показаться нерешительной, беспомощной. Но это было не так. Отказываясь карать лишь по подозрению, обрушиваться на правых и виноватых, капитан-генерал выказывал уверенность в своих действиях и спокойствие. Флотилия должна была знать, что ею руководит человек справедливый, что он обладает необходимой выдержкой. Тем, кто выбирал, к кому присоединиться, стоило лишний раз все взвесить, подумать, куда может завести бунт. Возможно, благодаря этому не одна горячая голова была спасена.

1 апреля 1520 г., в вербное воскресенье, капитан-генерал предложил всем экипажам сойти на берег, отстоять церковную службу, а затем подняться к нему на «Тринидад» и сесть за общий стол. На службу и обед не прибыли Г. де Кесада (капитан «Консепсьона») и Л. де Мендоса (капитан «Виктории»). Не исключено, что оба побаивались, как бы эта служба и обед не кончились тем, чем кончилось для Картахены совещание капитанов в Атлантическом океане. В ночь на 2 апреля начался мятеж, поднятый обоими капитанами и освобожденным ими Картахеной.

Ближайшей целью бунтовщиков, контролировавших свои корабли, «Консепсьон» и «Викторию», был захват «Св. Антония», так как в его команде нашлось немало сочувствующих Картахене, своему бывшему капитану. Три десятка матросов и офицеров «Консепсьона» во главе с Кесадой явились на «Св. Антоний» и призвали экипаж не подчиняться Магеллану, который-де вопреки приказам короля вел флотилию к верной гибели. Мятежники тут же арестовали А. де Мескиту, португальца, родственника Магеллана, назначенного им командовать «Св. Антонием» вместо Картахены. Когда за Мескиту вступился один из маэстрес, Кесада нанес ему несколько ударов кинжалом (позднее тот скончался от ран). Никто никакого сопротивления больше не оказывал, и можно было считать, что мятежники близки к полной победе. Три корабля, считая крупнейший, «Св. Антоний», были в их руках; против них оставались лишь «Тринидад» и «Св. Яков», причем последний, самый мелкий из кораблей, не мог представлять серьезной опасности.[115]115
  Barros Arana D.de. Vida e viagens de Ferna'o de Magalhaes. Lisboa, 1881, p. 68.


[Закрыть]

О мятеже Магеллан узнал утром, когда шлюпка с «Тринидада» отправилась к другим кораблям собрать людей для забора пресной воды на берегу. На «Св. Антонии» было не до пресной воды: были откупорены бочки, команда добралась до вина. С палубы гребцам на шлюпке крикнули, чтобы они убирались, что корабль подчиняется Кесаде. Узнав об этом, капитан-генерал велел объехать остальные корабли. Он смог убедиться, что ему остался верен, помимо «Тринидада», один «Св. Яков». Вскоре Кесада прислал свою шлюпку с письмом, в котором излагал требования мятежников. Противники Магеллана, писал Кесада, овладели тремя кораблями, чтобы заставить его, капитан-генерала, выполнять приказы короля. Они согласны впредь видеть в Магеллане лишь маэстре, да и то если он перестанет с ними дурно обращаться и явится для переговоров на «Св. Антоний». Там капитаном должен был стать Хуан Себастьян Элькано, баск, маэстре с «Консепсьона», тот самый, которому предстояло завершить экспедицию на «Виктории», объехав вокруг света.

Капитан-генерал сделал вид, что готов на переговоры. Кесаде была отправлена записка с предложением прибыть на «Тринидад» и в личной беседе изложить свои обиды. Ответ на записку пришел без промедления: мятежники сообщили, что опасаются того, кто с ними дурно обращался, а потому настаивали, чтобы переговоры шли на «Св. Антонии».

Действия Магеллана говорили о точности его расчетов. Переговоры тянулись; шлюпка с шестью гребцами из мятежного лагеря спокойно курсировала между кораблями, создавая иллюзию, что все может кончиться миром. Выбрав удобное время, капитан-генерал предложил гребцам подняться на борт «Тринидада», где он их без лишнего шума арестовал. Мятежники на своих кораблях еще ничего не подозревали, а их число уже уменьшилось, так как шестеро сидели в кандалах в трюме «Тринидада». Следующий удар был нанесен не по Кесаде и «Св. Антонию», а по «Виктории», где было немало португальцев и других иностранцев, а потому позиции мятежных капитанов не были достаточно прочными. На «Викторию» с новым посланием отправился ялик с «Тринидада», тоже с шестью гребцами. Были отобраны, разумеется, верные люди во главе с альгвасилом – судьей флотилии, Г. Гомесом де Эспиносой. Капитан «Виктории» Мендоса всех принял на борт, и ему вручили новую записку Магеллана. Мендоса начал было ее с ухмылкой читать, когда Эспиноса воткнул ему нож в горло, а другой моряк с «Тринидада», тоже ножом, прикончил мятежника. Команда «Виктории» не успела опомниться, как с подвалившей к борту шлюпки, которая отошла от «Тринидада», на палубу ворвалась еще дюжина верных Магеллану моряков во главе с Барбозой. Экипаж, застигнутый врасплох, сопротивления не оказывал, и активных мятежников тут же скрутили. «Виктория», на которой был сорван флаг в знак поражения, встала борт о борт с «Тринидадом» и «Св. Яковом». У капитан-генерала оказались три корабля против двух у его противников.

Приближалась ночь. Картахена и Кесада, надо думать, поняли, что с Магелланом лучше не тягаться в открытом бою. «Консепсьон» и «Св. Антоний» стояли в глубине бухты, тогда как три корабля капитан-генерала перекрывали им выход в океан. Под покровом темноты можно было попытаться вырваться из бухты и уйти от преследования. Среди ночи «Св. Антоний» выбрал два якоря, рассчитывая держаться на последнем, третьем, пока поднимут паруса. Но грунт не дал нужного сцепления, течение понесло корабль к выходу из бухты, и он оказался у борта флагмана.

Магеллан не дремал. Со стороны «Тринидада» по «Св. Антонию» ударили бомбарды, а с другого борта его взяла на абордаж «Виктория». Вслед за тем на палубу «Св. Антония» прыгнули люди Магеллана, восклицая при виде мятежников: «Вы за кого?» В ответ было слышно лишь жалобное: «За короля и вашу милость». После этого не составило труда арестовать Кесаду и его приближенных. На «Консепсьоне», где поняли, что случилось, ни о каком сопротивлении не было речи, и Картахена разделил участь прочих бунтовщиков.[116]116
  Medina J.T. Op. cit. P. 167.


[Закрыть]

Мятеж потерпел поражение, предстоял суд. По утверждению Корреа, сразу после подавления бунта на «Виктории» шестеро моряков были повешены на топ-реях. Наваррете в тексте, который он предпослал публикации документов о Магеллане, сообщал, что более 40 человек были признаны заслуживающими смертной казни. Почти все были помилованы капитан-генералом, но три месяца носили кандалы и качали в трюмах насосы. Кесада по приговору суда был заколот кинжалом. Обязанности палача исполнил один из его приближенных, который за это сам был избавлен от смерти. Тела Кесады и Мендосы были четвертованы и развешены на кольях. Картахена и один из монахов, подстрекавший к мятежу, были наказаны тем, что их оставили на берегу после ухода экспедиции из бухты Сан-Хулиан. В дальнейшем они бесследно исчезли. Некоторые бунтовщики, в том числе астролог А. де Сан Мартин, были трижды вздернуты на дыбу. Один из моряков после этого прожил недолго, а Сан Мартин перенес наказание и смог по-прежнему заниматься предсказаниями и ясновидением.

Бухта Сан-Хулиан была мрачным местом. Открытая равнина с небольшими холмами, убогая растительность, болота, почти постоянный сильный ветер, штормящий неподалеку океан. Через несколько десятилетий после Магеллана там высадился Ф. Дрейк, полупират, служивший английской королеве Елизавете, отправившийся громить испанские колонии на тихоокеанском побережье, а заодно – совершить второе после Магеллановой экспедиции кругосветное путешествие. На берегу Дрейк сориентировался, увидев холм с виселицей на вершине; это было все, что оставила экспедиция Магеллана. Англичанину пришлось повторить то, что делал до него великий путешественник. Собственно говоря, Дрейк зашел в бухту, чтобы казнить здесь руководителя заговора, раскрытого во флотилии, Т. Доути. Когда Доути признали виновным, ему предложили наказание на выбор: суд в Англии, высадку в одиночестве на американском берегу или, наконец, казнь на том же берегу. Мятежник сказал, что суд в Англии будет для него позором, высадка на берегу погубит его душу из-за того, что придется жить среди язычников, а потому он предпочитает смертную казнь. Спустившись на берег, Доути по-братски обнял Дрейка и направился к палачу.[117]117
  [Drake F.] The World Encompassed by Sir Francis Drake. London, 1854. P. 234–235.


[Закрыть]

В экспедиции Магеллана поражение мятежников в бухте Сан-Хулиан, казалось, клало конец неповиновению. Но не могла исчезнуть одна из причин мятежа – тревога моряков за свою судьбу в неведомых странах. Тревога заставляла верить всяким слухам, в том числе злонамеренным, например тому, что Магеллан – или сумасшедший, или агент Португалии, что он губит экспедицию ради интересов короля Мануэла, ненавистника испанцев. Моряки слышали, что капитан-генерал готов плыть до 75°, и такая перспектива вряд ли была способна унять их тревогу. Поэтому победа над мятежом не была полной, страх сохранялся и даже увеличивался.

Пожалуй, это более всего касалось экипажа «Св. Антония». Там было немало противников Магеллана, а один из них, опытный кормчий, португалец Э. Гомиж, переведенный с «Тринидада», был в свое время соперником капитан-генерала. Еще до появления Магеллана при королевском дворе Гомиж обращался к властям Испании с предложением организовать экспедицию на Молукки, но его кандидатуру отвергли, предпочли Магеллана, чего Гомиж, по-видимому, не забыл. «Св. Антонием», куда он попал, крупнейшим кораблем флотилии, по-прежнему командовал Мескита, которого во время бунта мятежники первым арестовали на глазах экипажа. Чего еще можно было ждать от этого экипажа, запуганного, сдавшегося Магеллану, как до этого он сдался Кесаде?

Еще одной из причин беспокойства для членов экспедиции было уменьшение запасов продовольствия. Его недостаток стал особенно заметен, когда погиб вместе со своими припасами «Св. Яков», уходивший в разведку. Экипаж из 38 моряков спасся, за исключением одного человека, и был распределен по прочим кораблям, встав на их довольствие.

Целью разведки «Св. Якова» был поиск прохода на запад, что требовало тщательного обследования побережья. Пока шел ремонт остальных кораблей, «Св. Яков» мог облегчить задачу всей флотилии. Далеко уйти ему не удалось ввиду встречных ветров. За 60 миль от Сан-Хулиана была найдена еще одна удобная бухта, Санта-Крус, где было немало морского зверя и птицы. Но несколько к югу от Санта-Круса моряков ждало несчастье. В бурю их корабль потерял управление, напоролся на прибрежные скалы и разбился. Потерпевшие крушение решили берегом вернуться в Санта-Крус, соорудить там плот и на нем плыть к Сан-Хулиану. Когда пришли в Санта-Крус, план пришлось менять из-за крайней усталости людей. Двух наиболее сильных моряков отправили пешком на север. Они шли 11 дней в обход прибрежных болот, питаясь листьями и кореньями. Когда они добрались до флотилии, то имели такой вид, что их не узнали товарищи. На выручку экипажа «Св. Якова» Магеллан отправил берегом два десятка человек. С их помощью после многодневных мытарств потерпевшие крушение смогли вернуться в Сан-Хулиан.

Стоянка в Сан-Хулиане длилась четыре с лишним месяца. За это время Магеллан потерял около 30 человек: казненных после мятежа, умерших от болезней, погибших из-за несчастных случаев. В руководстве экспедиции произошли перемены. Помимо Мескиты (на «Св. Антонии») капитаном стал Барбоза (на «Виктории»); Серран, потерявший «Св. Якова», был переведен на «Консепсьон». 24 августа 1520 г. флотилия покинула Сан-Хулиан, но уже через два дня, зайдя в бухту Санта-Крус, она вновь прервала путешествие. Причина была в непогоде и в новых повреждениях кораблей, днища которых несколько раз задевали грунт.