Текст книги "Обман"

Автор книги: Валерио Эванджелисти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

КОШМАРЫ И ЧУДЕСА

Франсуа Берар придержал запряженную в двуколку резвую лошадку, в которую словно вселился бодрящий весенний дух. Посреди цветущей долины, среди зеленеющих оливковых рощ и густого разнотравья, виднелось множество повозок и лошадей.

Берар обернулся к Мишелю, который сидел рядом.

– В Салоне рождение уродцев стало явлением повальным. Помнишь козла с двумя одинаковыми головами, которого нашли в Ауроне в прошлом году?

Мишель кивнул:

– А еще раньше в Сена родился двухголовый ребенок. Тех, кто его видел, поразила полная схожесть обеих голов. А тельце было очень симметрично, и это наводило на мысль, что две головы – вовсе не аномалия, а порождение физической структуры, по-своему разумной, хотя и отличной от нашей. – Он слегка вздохнул. – Бедный малыш, к счастью, он сразу умер.

– Вот-вот, – согласился Берар, пытаясь заставить лошадь идти шагом, – Знаете, Мишель, я сейчас читаю ваши пророчества. Они превосходны, но полны тревожных образов. И монстров там видимо-невидимо. Я прочел жене текст о «полупане-полусвине», и она перепугалась до смерти.

Мишель улыбнулся и продекламировал:

 
De nuit soleil penseront avoir veu
Quand le pourceau demv-homme on verra.
Bruict, chant, bataille au ciel battre apperceu
Et bestes brutes à parler lon orra
 
 
Когда увидят полупана-полусвина, он
Покажется им солнцем среди ночи.
На небесах же им явится битва.
Шум, крики, звери вдруг заговорят [43]43
  Катрен LXIV, центурия I. Перевод Л. Здановича.


[Закрыть].
 

Берар кивнул.

– Я знаком с произведениями Юлия Почтительного и знаю, что эти строки вдохновлены его «Книгой чудес». Он тоже указывает на солнце среди ночи, на быка с человеческими чертами и на то, что животные станут разговаривать, когда на небесах разразится битва. Но ведь вы не ограничились переложением его прозаического текста в стихи?

– Вы правы, – подтвердил Мишель. – Я воспользовался его текстом, чтобы сделать понятнее некоторые из моих видений: ночное небо в сполохах яркого света в те времена, когда родятся свиньи с человечьими глазами; и битва множества воинов развернется не на земле, а в воздухе, с грохотом и взрывами. Но не требуйте от меня большего: это все видения, которые я и сам не могу ни объяснить, ни поместить в конкретное время.

– Положим, но как быть с говорящими животными?

– Тоже не знаю. Может, это люди, опустившиеся до животной ярости…

– То есть это метафора?

– Может быть.

Мишель поспешил сменить тему. Всякий раз, когда его спрашивали о пророчествах, напечатанных несколько недель назад издателем Бономом, он терялся. Если бы он взялся объяснять свои ставшие уже привычными галлюцинации, его объявили бы сумасшедшим или продавшим душу дьяволу.

– Смотрите, вон идет нам навстречу Марк Паламед, а с ним все нотабли Салона.

Взволнованный и взмокший первый консул бегом бежал к ним. За его спиной кольцом стояли люди, одетые кто в черное, кто в яркое платье, и разглядывали в середине круга что-то, не видное с двуколки Нотрдама. В тени ближнего леска владельцев дожидались карсты с гербами.

– Доктор Нотрдам, как хорошо, что вы приехали! – задыхаясь, прокричал первый консул. – И вы тоже, доктор Берар! Клянусь, я никогда не видел ничего подобного!

Мишель осторожно вылез из двуколки: в последнее время у него болели ноги, и зачастую боль была непереносимой. Сейчас он чувствовал себя хорошо, но ему не хотелось, в случае чего, утруждать других.

– Что здесь происходит?

Паламед разгорячился, и, прежде чем заговорить, ему пришлось отдышаться.

– Нашли тельце новорожденного. Чей ребенок – неизвестно. Но я бы рассудил, что его родила свинья или самка кабана.

Мишель наморщил лоб.

– Сейчас посмотрим. – Он обернулся к приятелю: – Вы тоже идете, Берар?

– Отведу лошадь в тень и догоню вас.

Среди любопытных были барон де ла Гард и командор Бейне, тучный старик с умными глазами. Они сердечно поздоровались с Мишелем, а бывший первый консул Поль Антуан, еще крепкий девяностолетний старик, указал ему на лежащий на траве трупик ребенка.

– Посмотрите, доктор! У него нет ни рук, ни ног! Не говоря уже о лице, как пятачок вытянутом вперед, и о торчащих изо рта клыках. Что это может быть, по-вашему?

Мишель взглянул на тельце, но тут же в ужасе отвел глаза. Остальные, казалось, были больше заинтересованы, чем напуганы. Кто предлагал препарировать малыша, кто – заспиртовать, чтобы предохранить от быстрого разложения. Единственное, чего не хватало этим предложениям, так это жалости.

– Люди, заговорившие, как звери, – прошептал он про себя, вспомнив недавний разговор.

– Что вы сказали? – спросил у него за спиной Паламед.

Мишель отвлекся от своих фантазий.

– Ничего. Единственное, что я могу сказать, так это то, что появление на свет уродцев предвещает неминуемую беду. Но мы живем в такое время, что не знаешь, откуда ее ждать.

В это время к кучке людей, сгрудившихся вокруг трупика, подошел Берар:

– Мишель, хватит ходить вокруг да около! Я читал ваши пророчества, и там есть описание точно такого же существа: «Без рук, без ног, но с крепкими зубами…»

– Да, припоминаю.

– Там вы еще намекаете на преданный и сданный неприятелю город. Может, это Сиена? Когда Козимо Медичи ее себе вернул, он обращался с населением, как с пленниками.

– Может быть… Я уже говорил, что не могу объяснить детали. – Он поправился: – Не всегда…

Мишелю в этом месте становилось все хуже, и очень хотелось уехать отсюда подальше. Он уже собрался предложить это Берару, как увидел, что к нему, улыбаясь, подходит Пулен де ла Гард.

– А вот и вы, Мишель, – пошел он в атаку, – Знаю, что в своей новой книге вы несколько раз намекаете на меня.

– Я подарю вам копию. А кто вам сказал?

– Наш общий знакомый. Он навестил меня вчера вечером: доктор Пентадиус.

Мишель так вздрогнул, что окружающие взглянули на него с удивлением. Ему вдруг показалось, что солнце закатилось и на долину спустился густой темный туман, завесив тьмой зелень оливковых деревьев.

– Пентадиус здесь? – хриплым от волнения голосом спросил он.

Де ла Гард решил, что он вздрогнул от удивления, услышав имя старого друга, и заулыбался еще шире.

– Вчера был в Салоне, а где нынче – не знаю. Он меня в свои планы не посвящал, но думаю, что сегодня зайдет к вам.

В голове Мишеля промелькнуло видение Жюмель и детей, одних в доме. Он обернулся к Берару:

– Мне надо немедленно вернуться в Салон.

– Что случилось? Снова разболелись ноги?

Мишель не ответил.

– Прошу вас, – умоляюще сказал он, – поедемте.

Наскоро попрощавшись, они направились к двуколке. Мишель был так взволнован, что Берар не отважился его ни о чем спрашивать и только подхлестывал лошадку, чтобы она бежала, сколько хватало сил. Только совсем рядом с Салоном он спросил:

– Это упоминание о Пентадиусе вас так потрясло?

Мишель с трудом отвлекся от мрачных мыслей.

– Да, – прошептал он.

– Барон де ла Гард назвал его доктором. Он врач, как и вы?

– Да, только он из тех врачей, что, вместо того чтобы лечить тела, губят души.

Берар не был уверен, стоит ли настаивать дальше. Но все же робко спросил:

– Он интересуется естественной магией?

– Нет, он посвятил себя другой магии, той, что называют ритуальной или заклинательной, то есть той, которую запрещает церковь.

Берар нахмурился.

– Мишель, вы хорошо знаете, что я изучаю алхимию и немного занимаюсь алхимической практикой. Однако результаты мои весьма скромны, и я начинаю спрашивать себя, не надо ли обратиться к высшим сущностям, чтобы завершить работу. Не знаю, обращались ли к ним древние, но их рецепты, примененные на земле, не работают.

Раздраженный болтовней, Мишель строго взглянул на аптекаря. Тот, видимо, расценил этот взгляд как приглашение продолжать и прибавил:

– Чтение ваших пророчеств меня взбудоражило. Вы утверждаете, что базируетесь на астрологии, но эта наука не занимается пророческими видениями. Многие астрологи, начиная с Лорана Виделя, обвиняют вас в искажении астрологической доктрины. Тогда каким же методом вы пользуетесь?

Упоминание о Виделе, самом ядовитом из критиков Мишеля, было не лучшим способом его успокоить. Особенно теперь, когда тревога за Жюмель жгла его каленым железом. И он грубо отрезал:

– Послушайте Франсуа, когда-нибудь я покажу вам свои методики и, возможно, опишу их письменно. Но теперь отвезите меня домой. И молчите по дороге, если можете.

Берар замолчал и, слегка задетый, помчал экипаж по узким улочкам квартала Ферейру, заставляя прохожих отпрыгивать в стороны.

Очутившись перед собственным домом, Мишель спрыгнул с двуколки и властным жестом распростился с аптекарем. У него болели ноги, особенно ступни. Неужели действительно подагра? Этого он не знал, да и не было времени на этом останавливаться.

Он подбежал ко входу, лихорадочно роясь под плащом в поисках ключей, но не смог отстегнуть их от пояса и принялся что есть силы барабанить в дверь. Капли пота стекали с лица на воротник.

Прошло несколько минут, потом дверь открылась. Из нее удивленно высунулось сияющее лицо Жюмель, и Мишеля охватило ощущение сумасшедшего счастья. Он так крепко поцеловал жену, что той пришлось откинуться назад. Немного отдышавшись, он сказал:

– Этот день чуть не стал худшим в моей жизни, а стал лучшим.

– Почему?

– Потому что я тебя люблю.

Она тепло улыбнулась.

– Знаешь, я тебя тоже. Но ты чем-то взволнован.

Мишель нахмурился.

– Сегодня кто-нибудь меня спрашивал?

– Да, человек, которого и ты, и я хорошо знаем, – ответила Жюмель в легком замешательстве. – Тот маг, что уже когда-то приходил.

Показное спокойствие Мишеля улетучилось вмиг.

– Где он? – задыхаясь, спросил он.

– Я его проводила в гостиную первого этажа.

Дальше Мишель слушать не стал и двинулся вперед по коридору. На середине пути острая боль заставила его захромать, но не поэтому он замедлил шаг. Оружия при нем не было, но его это не заботило: он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы задушить Пентадиуса собственными руками.

С налитыми кровью глазами ворвался он в гостиную.

– Вы… – прошептал он.

На диване сидел Жан Фернель. Одну книгу он держал в руках, две другие лежали рядом на подушках. Он полуулыбкой приветствовал Мишеля.

– Он самый. Извините, что явился в Салон, не предупредив вас. У меня для вас новости: и плохие, и хорошие.

– Выкладывайте, – Мишель уселся в кресло возле камина.

– Сейчас все расскажу. Начну с хорошей новости: Екатерина Медичи хочет с вами познакомиться. Она услышала о медальоне со своим изображением и желает вас видеть. Разумеется, это вас ни к чему не обязывает, но если вы согласны, я устрою вам официальное приглашение ко двору.

– Вы с ней обо мне говорили?

– Конечно. Знаете, о вас теперь много говорят. Три книги, которые вы опубликовали, разошлись с невероятной быстротой. Начать хотя бы с вот этой, что у меня в руках: «Великолепная и весьма полезная брошюра для тех, кто хочет узнать изысканные рецепты». Никак не думал, что вы гастроном, да к тому же еще специалист по косметике.

Мишель все еще был во власти призрака Пентадиуса, поэтому только досадливо отмахнулся.

– Я всего лишь собрал сведения, полученные там и сям во время путешествий. Ничего важного в этой книге нет.

– Зато есть вот в этой.

Фернель положил книгу на стол и достал тоненькую брошюру.

– «Предсказания на тысяча пятьсот пятьдесят шестой год». Королева прочла, и брошюра произвела на нее огромное впечатление: на каждый месяц грядущего года вы предсказываете бедствие.

– А вы не замечаете, что мы живем во времена бедствий?

Вопрос прозвучал не очень вежливо, но Фернель не обратил внимания.

– Замечаю. Однако ваш альманах утверждает, что бедствия станут множиться… Можно подумать, что вы сознательно сеете страх. К тому же ваша книга гораздо подробнее всех других, написанных на эту тему…

– Издатель Брото меня все время за это упрекает.

– Я говорю о подробности описания бесконечных, мучительных кошмаров. Но главный кошмар – вот эта книжица.

Фернель достал еще одну брошюру.

– «Пророчества Мишеля Нострадамуса, изданные в Лионе в печатне Масе Бонома». Она вышла недавно, и повсюду только и разговоров, что о ней. И заглавие с претензией: не предсказания, а «пророчества».

– Если вас это заботит, то в авиньонском издании сказано «Чудесные предсказания».

– Существо дела не меняется: во всех случаях эта книга ставит вас в опасное положение.

Фернель нахмурился.

– Мишель… хотя мне бы надо называть вас Нострадамусом: ведь под этим именем вы добились славы. Это я посоветовал вам бросить вызов Ульриху и опубликовать свои видения. Но вы пошли дальше: вы сделали достоянием публики философию иллюминатов и даже некоторые наши техники. Ваше «Письмо к сыну Сезару», которым открывается книга, «Церковь» воспримет как настоящий донос.

Слегка смутившись, Мишель пробормотал:

– Но вы быстро убедитесь, что одни параграфы выписаны из «Собрания откровений» брата Джироламо Савонаролы, а другие – из сочинений Петра Кринита.

– Несомненно. Я заметил также, что ваши астрологические суждения вдохновлены работами Ришара Русса. А вот это место, – Фернель полистал книгу, – двадцать первый параграф, где вы говорите, что познание сути вещей и движения звезд возможно в состоянии гераклической эпилепсии, явно навлечет на вас гнев Ульриха.

Смущение Мишеля возрастало.

– Это Гиппократ назвал эпилепсию «геркулесовой болезнью» в работе о женских болезнях. Видимо, Геркулес страдал эпилепсией.

Фернель взглянул на него с иронией.

– Да, но мы с вами прекрасно знаем, что hieracium – название ястребиной травы.

Он снова насупился.

– Вы обнародовали секрет, который «Церковь» хранила наиболее ревностно. И раскрыли его не столько профанам, сколько нашим инициированным. Поймите меня правильно: я не хочу сказать, что вы поступили плохо. Но теперь Ульрих станет вас ненавидеть со всей силой, на которую способен, и постарается вас уничтожить.

Мишель опустил голову.

– Я с самого начала это знал. Постараюсь его пересилить.

– Интересно, каким образом?

– С вашей помощью.

Фернель закрыл глаза и устало провел по ним пальцами. Потом снова открыл.

– Хорошо, я помогу вам, но сначала скажите: в последнее время вам не попадались на глаза следы пребывания Ульриха? Какие-нибудь странные события, диковинные растения или другие признаки иных миров?

– Да, в деревнях в окрестностях Салона стали рождаться уродцы. И вчера вечером в здешних краях видели Пентадиуса.

Обычное дрожание рук Фернеля, казалось, усилилось.

– Пентадиус! – прошептал он, – Он явно прибыл на разведку. А это означает, что Ульрих вот-вот атакует.

Старый маг вдруг поднялся с таким решительным видом, что стал даже выше ростом.

– Слушайте, Мишель. У нас еще есть несколько дней, по крайней мере я на это надеюсь. Я постараюсь за это время собрать сюда всех иллюминатов-диссидентов, каких смогу найти. Один из них сопровождал меня в пути и должен с минуты на минуту здесь появиться. Но одного человека мало.

– Что же такое вы задумали?

– Помните свое боевое крещение?

– Еще бы…

Мишель вздрогнул: ему всегда становилось не по себе, когда он вспоминал церемонию в Бордо.

– Надо выполнить обряд с противоположным знаком, и я один такой знаю…

Мишель задумался, потом от удивления раскрыл рот.

– Уж не намекаете ли вы на обряд фибионитов?

Голос его против воли прозвучал возмущенно.

Фернель важно кивнул.

– Именно на него и намекаю. Надо призвать силы любви сквозь все семь небес и сосредоточить их на восьмом. Это единственный способ обуздать Ульриха. Он входит в Абразакс, используя силы зла. И если нам хоть на миг удастся заставить космос завибрировать от тока жизненных сил, мы, конечно, Ульриха не остановим, но сможем серьезно ослабить. Что вы на это скажете?

– Согласен. Я сделаю все, что попросите.

– Прекрасно, – просиял Фернель, – Теперь надо найти женщину, которая способна…

Он замолчал, потому что в комнату вошла служанка Эмманюэль.

– Там у дверей молодой человек, он спрашивает господина Жана Фернеля, – объявила девушка, – Госпожа занималась малышом, поэтому открыла я.

Вскоре в комнату вошел человек с длинными светлыми волосами. Даже не взглянув на Фернеля, он подошел к Мишелю и упал перед ним на колени.

– Простите меня, доктор Нострадамус, я невольно причинил вам зло, но я сделаю все, чтобы его искупить.

Ошеломленный Мишель не стал даже поднимать незнакомца с колен. Он только спросил:

– Какое зло вы могли мне причинить, сударь? Ведь я даже не знаю, кто вы!

Юноша был слишком взволнован, чтобы сразу ответить. За него ответил Фернель:

– Я все объясню. Этого человека зовут Габриэле Симеони, и до недавнего времени он принадлежал к «Церкви». Думаю, у него есть что вам рассказать.

АГОНИЯ ЧУДОВИЩ

Катерина Чибо-Варано открыла скрипучие дверцы шкафа, громоздившегося в углу бедно обставленной комнаты. Покидая Францию, она смогла взять с собой только два платья, да и те надеть было некуда. В той бедной таверне, где они с Пьетро Джелидо остановились в Милане, роскошная одежда могла вызвать нежелательные кривотолки.

Герцогиня провела рукой по кружевам, погладила тугой, шуршащий шелк, и на миг ее охватила радость, тут же заглушённая острой болью в спине. Вот уже около месяца ее мучили боли в позвоночнике, и теперь она ходила сгорбившись. Она стыдилась этой старческой, болезненной походки и старалась не выходить на улицу. Однако шикарные наряды выглядели как обещание вернуть хозяйке былое очарование. Вот только чуть-чуть подлечиться…

Ручка двери повернулась. Катерина быстро закрыла шкаф и пошла открывать.

Не глядя на нее, вошел Пьетро Джелидо, отстегнул спрятанные под рясой ножны и поставил у стены короткую шпагу, с которой никогда не расставался. Подойдя к кровати, он упал на стоящий рядом соломенный стул. Вид у него был измученный.

– Нам отказали в аудиенции, – сказал он, покачав головой.

– Кто? Новый правитель?

– Да, герцог Альба.

Пот струился по его лбу и шее. Однако не физическая усталость обессилила его: видно было, что он внутренне опустошен.

– Он очень занят. Пришло известие, что Папой избран кардинал Карафа, римский инквизитор, и что он будет наречен Павлом Четвертым. Говорят, он враждебно настроен к императору и благоволит французам.

Пытаясь преодолеть боль в спине, Катерина присела на край постели и приняла слишком свободную, даже фривольную позу.

– Может быть, именно поэтому он и не может назначить нам аудиенцию: он действительно занят.

Пьетро Джелидо собирался уже ответить, но взгляд его упал на голые лодыжки герцогини, и он сразу отвел глаза.

– Приведите себя в порядок, – потребовал он, – Такие позы хороши для молоденькой девушки, а у вас уже вся голова седая, хоть вы и краситесь, чтобы выглядеть блондинкой.

Пораженная Катерина чуть не вскрикнула от оскорбления и боли, но сдержалась, хотя в определенном смысле дела ее были плохи. Она надеялась, что состав, приготовленный по рецепту Нотрдама, восстановит цвет поблекших волос, но, видимо, обманулась. В углах глаз у нее появились слезники.

Она попыталась для пущей важности перевести разговор на политику.

– Новый понтифик не сможет повернуть ход вещей вспять, – возразила она дрожащим голосом, – Именем императора Козимо Медичи стал властителем Сиены, а французские войска покидают Италию. Весь полуостров окажется в руках Карла Пятого.

– Слишком поздно: Карл уже стар и болен. Он все еще у дел, но сил ему не хватает. Как, впрочем, и вам.

Последняя фраза была сказана иронически, но с явной злобой. Катерину она больно задела, и, боясь расплакаться, герцогиня опустила глаза. Против ожидания, она не расплакалась, но ей пришлось низко опустить голову, чтобы спрятать мокрые глаза.

– Уверяю вас, сил у меня достаточно. Лучше всего мне самой встретиться с герцогом Альбой. Я сумею убедить его использовать нас на дипломатическом поприще.

Пьетро Джелидо саркастически рассмеялся.

– Дорогая моя, прошло то время, когда вы могли покорять власть имущих своим декольте. А нынче они увидят только увядшую плоть. Что же до встречи с герцогом Альбой, то я вам уже сказал: он не хочет нас принять. За мной закрепилась слава кальвиниста, а за вами – бедняжки.

Катерина пошатнулась от нового жестокого оскорбления. Но теперь унижение переросло в ней в смертоносную ненависть. Отлично, настал момент для мести. Мысли о болезни исчезли. Вне себя, Катерина вскочила на ноги, не обращая внимания на пронзившую позвоночник боль. С огромным трудом она нагнулась, вытащила из-под кровати сосуд с темной жидкостью и показала его Джелидо.

– Я решила испытать действие напитка, который мы выкрали у Нотрдама, – сказала она, изо всех сил стараясь скрыть охвативший ее гнев. – Симеони говорил, что он не опасен, если его как следует развести. Я собираюсь выпить хотя бы один глоток.

И она поставила склянку на маленький колченогий столик, прислоненный к стене.

Джелидо, погруженный в свои мысли, ухмыльнулся.

– Думаете, он поможет вам избавиться от боли в суставах? Ошибаетесь, – Он встал и подошел к окну. Висевший над Миланом летний зной вызывал обильный пот. – Не советую вам пить это снадобье, – сказал он, отвлекшись на миг от своих политических комбинаций. – Симеони тоже не знал ни нужных доз, ни какой жидкостью его следует разбавлять. Вы бы для начала попробовали его на нем или на вашей потаскушке дочери.

– Может быть, дозы указаны в рукописи, которой мы завладели. Вам удалось ее расшифровать?

– Ни одного слова. Я отдал рукопись Карнесекки, и тот увез ее в Венецию. Там он сможет ее спокойно изучить и получить консультации экспертов.

Джелидо пожал плечами.

– Послушайте, мне нет никакого дела до вашего магического зелья. Сейчас надо думать о другом. Мы вынуждены ютиться в этой лачуге, без средств к существованию и без связей, и все двери в Милане закрываются перед нашим носом. Здесь партия гугенотов сжалась до размеров кучки несчастных, живущих в постоянном страхе перед инквизицией. И как назло, новый Папа – не кто иной, как главный инквизитор Рима. Не хотелось бы мне, чтобы правитель арестовал меня, чтобы угодить Папе, а вас – чтобы угодить герцогу Козимо.

– Теперь Козимо – великий герцог. После победы над французами могущество дома Медичи возрастает.

Говоря все это, Катерина выверяла в деталях свой план, прикидывая, сработает он или нет.

– Именно поэтому нам остается одно: пренебречь приказом Торнабуони и пересечь Альпы. Только в Женеве мы будем свободны и в безопасности.

Катерина вспомнила о Серве, и горе захлестнуло ее. Но поддаваться было нельзя: настал час мести. В который уже раз она сдержала слезы и попыталась улыбнуться, изобразив на лице саркастическую гримасу.

– Вы правы. Когда думаете выехать?

– Не позже чем сегодня вечером.

В тяжелой монашеской рясе Пьетро Джелидо постоянно потел. Глаза его остановились на графине с вином и бокалах, стоявших на тумбочке у кровати.

– Вино охлаждено?

– Не очень. Но больше выпить нечего.

– Налейте мне чуть-чуть.

Катерина плеснула в бокал немного ароматной жидкости, протянула его монаху, а сама отошла к столу, нарочито равнодушно разглядывая склянку со снадобьем Нотрдама.

Монах выпил вино.

– Слишком крепкое, – сказал он. – Я бы предпочел что-нибудь полегче и не такое ароматное.

Вдруг он метнул на Катерину подозрительный взгляд.

– Будьте любезны, моя милая, отойдите-ка от стола. Вы стоите слишком близко к напитку Нотрдама, и мне бы не хотелось, чтобы вы плеснули мне зелья в следующий бокал.

Герцогиня сильно вздрогнула, сердце ее бешено забилось.

– Как вы могли такое подумать? Я никогда этого не сделаю.

– Еще как сделаете. Прошу вас отойти от стола: в мои планы не входит продолжить банкет с зельем в желудке.

– Но ведь это не яд!

– Симеони говорил, что в определенных дозах – яд. Белена вообще смертельно ядовитое растение. Так что достаточно добавить в бокал с вином совсем чуть-чуть – и результат сомнению не подлежит.

Пьетро Джелидо невесело рассмеялся.

– Дражайшая герцогиня, пока вы были еще молоды, такие шутки были бы вам к лицу, но теперь они плохо удаются, особенно с такими, как я. Отойдите от стола.

Опустив голову, Катерина повиновалась. Джелидо, поставив бокал на тумбочку, подошел к столу и схватил склянку.

– Теперь она будет у меня, – заявил он с торжеством и тут же начал бледнеть, – Но она почти пуста… – пробормотал он.

Теперь пришла очередь Катерины залиться смехом. Ее вдруг охватило веселое опьянение.

– Конечно! Все остальное – в вине, которое вы выпили! И было там еще до того, как вы вошли!

Она внезапно замолчала, и смеющиеся губы сложились в сардоническую усмешку.

– Я подумала, что вы попросите пить: ведь нынче такая жара. Не гневайтесь: я всего лишь хотела испытать на вас передозировку белены. Еще немного – и появятся первые признаки.

– Шлюха проклятая! – взревел Пьетро Джелидо.

Уронив склянку на стол, он бросился к стене и в бешенстве схватил шпагу.

– Сейчас ты увидишь…

Внезапно взгляд его помутился, шпага со звоном выпала из рук, и он схватился руками за виски.

– Голова!.. Что со мной?

В победной эйфории Катерина стояла перед ним, уперев руки в бока.

– Интересно… Сначала тяжелеет голова. Именно это с вами и происходит, а? Потом начинает скручивать внутренности. Потерпите, это вопрос нескольких мгновений…

Пьетро Джелидо закричал, согнувшись пополам и схватившись за живот:

– Горю! Горю!

Звериный вой вырывался из его глотки.

Катерина кивнула.

– Не сомневаюсь. Вы сейчас испытываете то же, что испытывал Мишель на костре. Ему, правда, было больнее, но зато ваши муки будут дольше.

Джелидо начало рвать. Желтоватые потоки потекли по подбородку. Он рухнул на пол и корчился там, катаясь в луже собственной блевотины. Между приступами он хрипло выкрикивал:

– Ведьма! Ведьма!

– Вот, вот, отведите душу! – подзуживала Катерина, придя в благодушное настроение. – Будь вы на костре, когда дрова начинают разгораться, вы орали бы точно так же. Представьте, что я Кальвин и, скрестив руки, наблюдаю за вашими мучениями. Что бы вы мне сказали?

Ответить Пьетро Джелидо не удалось. Рвота прекратилась, и теперь изо рта обильно побежала слюна. Мокрые пятна на одежде говорили о том, что он обмочился. Глаза настолько выкатились из орбит, что казалось, вот-вот выпадут.

Катерина пододвинула себе стул и поудобнее уселась как раз напротив агонизирующего монаха. Его же мучила не столько боль, сколько страх. Герцогиня это заметила и тут же прокомментировала:

– Я полагаю, вы испытываете сейчас магическое действие напитка, только в тысячу раз усиленное. Кто знает, в каких мирах вы сейчас находитесь… Судя по вашему взгляду, они не очень-то гостеприимны. У вас есть редкостная привилегия посетить ад раньше смерти. Это уже происходило со святой Бригитой Шведской и еще с несколькими избранными. Но они только видели ад со стороны, вы же его испытываете на собственной шкуре.

Продолжая корчиться, Пьетро Джелидо на миг обрел ясность рассудка.

– Я этого не заслужил! – с трудом выговорил он утробным голосом, – Я любил Господа!

Катерина изобразила зевок.

– Зачастую любовь к Господу становится поводом не любить людей. Я, по крайней мере, никогда не притворялась, что люблю одного или других. Я тоже попаду в ад, но я войду туда с высоко поднятой головой, а вы вползете на брюхе.

Пьетро Джелидо разрыдался. Наверное, он плакал впервые в жизни, потому что сам удивился и испугался. Тело его не слушалось и беспорядочно дергалось на полу. Тем не менее непонятно как ему удалось схватить за эфес валявшуюся рядом шпагу и судорожным движением протянуть ее Катерине.

– Убейте меня, прошу вас!

– И не подумаю даже, – с улыбкой ответила она. – Никто не позаботился сократить страдания Мишеля Серве. И не ждите от меня большего милосердия, чем проявил ваш обожаемый Кальвин.

В этот момент в дверь постучали. Видимо, явился обеспокоенный шумом трактирщик.

– Что тут происходит? Откройте, господа!

– Сейчас! – крикнула Катерина, подбежала к двери и, вместо того чтобы открыть, заперла ее на замок, – Уходите! Здесь не происходит ничего, что касалось бы вас!

Ручку двери продолжали поворачивать, но безрезультатно. Довольная Катерина направилась к стулу, но тут острая боль в ногах едва не свалила ее на землю. Согнувшись, она удержала равновесие. И впервые поняла, что теперь сможет передвигаться только сгорбившись. Былое очарование было потеряно навеки.

Пьетро Джелидо, должно быть, находился в плену своих кошмаров, поскольку продолжал дергаться молча. Заливаясь слезами, Катерина доковыляла до стола, немного поколебавшись, взяла склянку и почти с наслаждением выпила остаток напитка. Разжав пальцы, она вслушалась в звон разбившегося стекла, вернулась к стулу и упала на него без сил.

Пьетро Джелидо то впадал в беспамятство, то на короткое время приходил в себя. Лицо его превратилось в неузнаваемую маску. Он снова заговорил, обращаясь к самому себе:

– Что это за мир? Тут восемь небес, а за ними еще сотни других. Не вижу никакого Бога. Где Ты, Господь мой? Яви себя… О, только не вы! Только не чудовища!

Катерина откинулась на спинку стула. Хозяин неистово колотил в дверь. Не обращая внимания, она взглянула на жалкое существо у своих ног.

– Сейчас я тоже войду туда, где пребываешь ты, – сказала она. – Но не так, как вошел ты. То, что для тебя ад, мне станет раем. Время остановится и потечет в обратном направлении. Я и надеяться не могла на такую месть: то же средство, что погубило тебя, принесет мне счастье.

Пьетро Джелидо снова пришел в себя, хотя телом по-прежнему не владел. Плача, он гневно выкрикнул:

– Ты – демон! Ты – зло во плоти!

Катерина покачала головой.

– Наверное, я такой и кажусь, но это не так. Моя женская суть постоянно пребывала в атмосфере презрения, чужих вожделений и фальшивой обходительности. Я заранее была обречена жить, не живя, и это внутреннее «небытие» я обеспечила себе путем соблазнов и преступлений. Я внутренне окаменела…

Она замолчала, потому что перед ее глазами начал разворачиваться неведомый мир и незнакомое небо, усыпанное мириадами движущихся и мерцающих звезд.

– Ну вот и показался мне мир иной, мой новый мир.

Вдруг идущий ниоткуда голос с сильным испанским акцентом грубо просипел:

– Дура! Восьмое небо доступно живым для наблюдения, но обитать там могут только мертвые.

Внезапно Катерина ощутила холод в животе. Отстранившись от видения, она опустила глаза. Пьетро Джелидо удалось неимоверным усилием поднять с пола шпагу и вонзить ей в живот. Огромное красное пятно растеклось по платью герцогини. Волна боли захлестнула ее, и она крикнула:

– Нет! Я не могу умереть вот так!

Должно быть, ее слова услышал трактирщик в коридоре. Он снова стал барабанить в дверь и кричать:

– Откройте, или я высажу дверь!

Удар забрал все оставшиеся силы Пьетро Джелидо. Он дернулся в последний раз и затих. Тело перестало биться в судорогах и наконец расслабилось. На лице застыло выражение пережитых страданий.