Текст книги "Шкура лисы"
Автор книги: Валериан Скворцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
В конторе противника "крот" этого сорта дебютирует обычно на низком служебном уровне. Оформление на второстепенную работу предполагает невысокий порог проверки идентификационного "реквизита" и в дальнейшем, по мере служебного роста, позволит считаться "самим себя сделавшим", то есть приглушить требовательность будущих, более глубоких контрольных раскопок своего прошлого и связей, если вообще не отделаться от всяких проверок, а то и получить полномочия проводить их в отношении других.
Истинный хозяин "крота", запустивший его, терпеливо ждет, пока серая креатура проходит стадии трансформации в "своего среди чужих". А "крот" старательно и с тщанием добивается влиятельного положения, годами копит знакомства, связи и друзей, удачно женится и расширяет, получая повышения, свои служебные обязанности до уровня, который дает реальную власть узнавать и передавать секретную информацию или оказывать влияние на ход тех или иных событий.
Процесс превращения в "своего среди чужих" не следует представлять как рутинный должностной рост или автоматическое наращивание служебной зрелости в гадюшнике. "Крот", если собирается выжить, должен и внутри, "в душе" проходить через глубинные, радикальные изменения, чтобы органично соответствовать тому образу, который он воплощает. Сложность такой "работы" в том, что "крот", внешне подделываясь под окружение, должен проделывать такое же и внутренне, чтобы на уровне подсознательного иметь реакции, адекватные его положению в "гадюшнике", и все же, становясь качественной гадюкой, всегда и неизменно в глубине своей натуры оставаться чужим, именно "кротом". 24 часа в сутки он – преданный, упорный и заинтересованный в успехе "гадюшной" конторы трудяга. И те же 24 часа в сутки ежеминутно он привнесенный извне, чуждый организм, принадлежащий смертельному врагу организации или системы, в которой работает, и управляемый этим смертельным врагом.
Николас Боткин, излагая теорию и практику искусства быть "кротом", утверждал, что формула выявления такого агента требует включения в неё элементов, с которыми чистая математика или чистая химия и, тем более, психология или формальная логика не имеют ничего общего. Эта формула, как он говорил, применяется на уровне онтологического и биологического "предощущения крота".
Искусству "крота" выживать контрразведчик противопоставляет свое искусство растревожить эту тварь и навязать ей нужное ему ощущение "оперативного времени и пространства". "Крот" поведет себя не совсем обычно, если преднамеренно приоткрыть ему дополнительный "лакомый" источник информации. От контрразведчика требуется расчетливое, почти интуитивное предвидение: когда и где "крот", заглатывая неожиданную "приманку", то есть, новую информацию, будет торопиться и когда и где медлить, с одной стороны, и какой урон он может нанести, получая такую информацию вплоть до своего захвата, с другой.
Далее следовали разъяснения относительно замены в формуле "иксов" и "игреков" на конкретные обстоятельства для получения вывода, который "и требовалось доказать".
В охоте на предателя, считал Боткин, следует сознательно жертвовать какими-то секретами, намеренно допуская их "отклонение" в несанкционированную сторону во внутреннем информационном поле организации или системы, то есть утечку сведений по заранее намеченным должностным направлениям и уровням, поддающимся тайной проверке. Если "крот" засел в структуре или системе, то прежде чем вернуть по назначению, он скопирует "случайно забредшие" к нему данные. Возможность копирования предусматривается при условии, что оно оставит след, выявляемый исключительно тем, кто запускает механизм преднамеренной утечки.
Утечкой очередных порций достоверных данных через контролируемый источник агент контрразведки и дальше подогревает уверенность "крота" в безопасности работы в новом информационном поле. Действительная уверенность "крота" в своей безопасности, таким образом, подменяется её субститутом. Дозировка объема и регулярности утечки информации на основе интуитивного предощущения внутреннего состояния "крота" и его действий и составляет суть контрразведывательного мастерства нащупывать "серую тварь" в пораженной ею структуре...
"Крота", считал Боткин, вообще-то не следует брать.
– Дайте шпиону достойно доработать! – распалялся Николас на кафедре. Вообще не подходите к "кроту" вплотную. Лучше и не знать, кто он такой, и смаковать подозрения, распространяемые на нескольких лиц... Ваша задача от этого только вкуснее! Все, что требуется от вас, это на полшага опережать "крота" с информацией, то есть не ждать, когда он её заполучит нормальной скоростью, а подпихивать её к нему. Но это получится у вас только в том случае, если вы и ваши начальники будете готовы взвалить на себя ответственность за решение об утечке... Однако, ни вы, ни тем более ваши начальники, конечно, этого не сделаете!
Боткин объяснял, что всякий передающий закодированную информацию, в том числе и электронную, отлично знает: любой код будет взломан, если у дешифровщика достаточно времени на работу. Таким образом, победа или поражение зависят от скорости действий противников. У охотника на "крота" эта скорость зависит от двух величин: от быстроты перехвата и быстроты расшифровки. Отставание с этим, говоря коммерческим языком, и есть маржа "крота". Задача в том, чтобы уменьшить маржу до такого уровня, когда "крот" почувствует – а он это непременно почувствует, что его догоняют... "Крот" занервничает, наделает ошибок. Если не он, то помощники. После чего, вычислив на основе расшифрованных перехватов позицию "крота" и кто он такой, плотно садятся ему на хвост и не отстают...
Теперь, как в игре в шахматы с самим собой, перевернем игральную доску.
В отличие от своего безобидного и безоружного тезки шпионский "крот" не работает в темноте. С высокой служебной позиции, на которую он поднялся, можно осматриваться по всем секторам оперативной обстановки. Знание есть власть, а владение оперативной обстановкой структуры, где сидит "крот", вооружает экстраординарной властью.
Реальные операторы "крота", то есть его работодатели, получают благодаря ему доступ к наиболее чувствительной информации относительно планов и проводимых операций противника. И, разумеется, увязывают с такими сведениями собственные действия, в том числе и по всемерной поддержке агента извне.
Действительный хозяин "крота" может снабдить его информацией относительно идентификации и операций другого нелегала, даже разрешить "поймать" своего и подменить им себя в качестве цели охоты, стать мнимым охотником за мнимым собой. "Крот" в этой ситуации может снова отличиться, завербовав и превратив в двойника этого "своего", преданного собственной конторой. Говоря подпольным языком, на пути преследователей "кладется бревно" – выдают "дешевого" нелегала, которого исподволь подготовят для допросов так, что он и сойдет за "крота", не подозревая подставы своими же.
"Крот" также может оказаться на должности, которая дает возможность и единолично срывать усилия, направленные на его выявление. Состряпав фальшивые улики, он отведет подозрения от себя, подставив под них других. Он может уничтожить свидетельства, указывающие на его преступную активность, или "потерять" их. Он может подменить архивные досье так, что компьютерная "память" окажется подпорченной и окончательно скроет его подлинную историю.
Наконец, если обстановка складываются совсем уж тревожно и риск становится чрезмерным, "крот" убирает тех, кто в состоянии указать на него. А указать могут, прежде всего, перебежчики из структуры или системы его собственного хозяина, которые что-то знают, хотя бы немного, относительно его положения, оперативных целей или личности. "Крот" в этом случае принимает меры для перехвата что-то знающего о нем до того, как доносчик окажется в состоянии дать показания.
3
В качестве наглядных пособий Боткин принес однажды в свой мастер-класс цветные фотографические панно с изображением покойников, которых триста или четыреста лет назад раскатали в плоские ковры, высушили и покрыли позолотой монгольские ламы. Трудно представить, где Николас раздобыл их. Мог сделать снимки и исподтишка – скажем, в парижском Музее человека. Фотографии, по мнению профессора, давали возможность курсантам с азиатской внешностью опробовать свой дар импровизации при изобретении легенд, начиная с далеких предков.
Но главное предназначение панно состояло в другом. Боткин демонстрировал действие "закона законов идентификации". А именно: идентификация любой личности может считаться до конца подлинной, только если мы полностью делали её сами.
Как достигшие в этом абсолютного мастерства монгольские ламы, например. Они произвели идентификацию путем раскатки, вяления и соответствующего орнаментального оформления самой плоти идентифицируемых. Плоть превратили в документ. О таком службы безопасности и контроля могут только грезить!
Намек был более чем прозрачен. Идентифицируют человека не то, что он о себе заявляет, не регистрационные записи, не свидетели, не муж, не жена и не дети, идентифицирует тот агент безопасности, который проверяет подлинность индивидуума, делает с ним для этого все, что захочет, включая и сдирание шкуры, и берет на себя ответственность заявить: "Этот человек имеет имя и все признаки того, кому это имя и эти признаки принадлежали от рождения. Этот человек тот, за кого он себя выдает".
Любая не проверенная на ощупь идентичность – социальная конструкция, трансцендентная фикция, выстроенная на наборе условных предположений.
Приносил Боткин и многое другое в этом роде. Скажем, старинные семейные альбомы, на снимках из которых можно было отрабатывать навыки подборки подходящего для собственных данных "биологического прототипа идентификационной подделки". Затем разыгрывались "защиты" подделок каждого. Например, Боткин предложил мне однажды описать свои действия, если в пятьдесят лет я столкнусь с личностью, которая близко знала человека, за которого я себя выдаю, когда им было по двадцать. Затягивая время на обдумывание, я попросил уточнить: это будет мужчина или женщина?
Боткин выпалил:
– Прекрасная вводная! Допустим, вы оба были голубыми и испытывали незабываемые переживания, когда вместе покупали исподнее в магазине для лиц не традиционной сексуальной ориентации... Но вам в момент неожиданной встречи это ещё неизвестно! И вы потрясены поцелуями, которыми вас осыпают ни с того, ни с сего... Вас корежит от омерзения!
Меня действительно корежило от чувства гадливости. Скорее к самому себе за выбор образования.
Боткин же считал, что лучший "крот" – тот, который испытывает искреннее, органичное отвращение к окружающей его "рабочей" среде и противника, и собственного хозяина. В качестве примеров приводились две личности – "Четвертый человек" и "Цилиндр".
"Четвертого" звали сэр Энтони Фредерик Блант. Сын священника, знаток французского искусства, в конце жизни – один из руководителей британской Сикрет Интеллидженс Сервис, хранитель королевской картинной галереи, преподаватель Кембриджского, Оксфордского и Лондонского университетов, "англичанин до мозга костей", как говорили о нем друзья, был завербован советской внешней разведкой в начале 1930-х. Привлек его один из друзей, с которым Бланта связывали увлечение марксизмом и сексуальная ориентация, которую в наши дни и принято называть не традиционной. Став "кротом", Блант проделал карьеру в британской разведке от младшего сотрудника до одного из её руководителей. Явившаяся в 1938 году в Лондон из Москвы бригада контрразведчиков чуть было не испортила всю его игру. Она подвергла бесценного агента перекрестному допросу, разумеется, на конспиративной квартире относительно подлинности его веры в идеи Сталина. Чекисты, толковые бюрократы, сами, видимо, такой верности, да ещё в Лондоне, поражались...
В течение "кротовьего" существования Блант отправил в Москву 1771 донесение со сведениями высочайшей пробы. Качество информации было подлинно английским. Рядом с ней донесения из-под официальных "крыш" выглядели "малявами". И, вероятно, именно поэтому кремлевскому "пахану" нравились больше. Сообщения Бланта на Лубянке квалифицировались как... "не заслуживающие доверия". Платить за них не приходилось, лорд работал "за идею", а такое уж совсем не укладывалось в понимание второго поколения джентльменов-потомков членов комбедов. Донесения сэра Энтони не использовались, а большинство, как недавно стало известно, вообще остались не прочитанными.
"Четвертым" Блант назывался потому, что под таким порядковым номером после Гая Берджеса, Дональда Мак-Лина и Гарольда (Кима) Филби, бежавших в СССР, он оказался разоблаченным в 1964 году. Бланта лишили рыцарского звания, изгнали из британской Академии наук и умер он в 1983 году, как сообщалось, "в одиночестве и социальном вакууме".
Блант, в сущности, не изменял никому, кроме собственной ненависти и презрения, которые испытывал сначала к британскому окружению и позже ко всему советскому. Он вполне мог, но не бежал в СССР после предупреждения, переданного ему его советским контролером относительно вероятности разоблачения. Получив от британского прокурора обещание не привлекать его к суду в обмен на откровенные показания, сэр Энтони, судя по всему, с плохо скрываемым удовольствием разоблачал и поливал грязью предателей как в британской, так и советской конторах.
"Цилиндр" – генерал-лейтенант Поляков Дмитрий Федорович, сотрудник советской военной разведки, начал карьеру "крота" ЦРУ США в январе 1962 года, будучи сотрудником миссии СССР при ООН. Он сам связался с американцами и предложил свои услуги. Как считали в Ленгли, из-за ненависти ко всему советскому. Под оперативным именем "Цилиндр" он 18 лет безвозмездно, как и сэр Энтони Блант, принимая лишь незначительные подарки, передавал секретные сведения из Рангуна и Дели, куда назначался военным атташе, а после присвоения ему генеральского звания – из Москвы. Провалил Полякова в 1986 году американский перебежчик, "крот" КГБ в ЦРУ Олдрич Эймс.
Официально "Цилиндр" был расстрелян в том же году, но в действительности приговор привели в исполнение пятью годами позже. По мнению Боткина, если бы у Полякова "хватило ума и характера ненавидеть Америку так же, как и СССР", он мог бы и выторговать себе жизнь... Впрочем, некоторые в ЦРУ придерживались все-таки мнения, что "Цилиндр" был двойник и выжил.
Эти две истории, только подменив имена фигурантов, Николас Боткин попросил прокомментировать психоаналитиков, приглашенных в мастер-класс независимо друг от друга и в разные дни. Все они, однако, предложили практически схожие аналитические версии: "Четвертый" и "Цилиндр" вели личные войны против всех; "свои" и "чужие" им были в равной степени ненавистны; не предавали оба "крота" только самих себя, то есть свою ненависть и презрение к людям, которые отравляли их души и помыслы...
"Крот" – изначально представляет тяжелую психологическую загадку для хозяина, который его внедрил к противнику. Взаимное недоверие между ними достигает иногда "критической массы". Не выдержав пытки сомнениями, хозяин, случается, сдает "крота", если не противнику, то "третьей" стороне. Существует объективный закон: "крот" выживает, выбирается из "гадюшника"" и избегает уничтожения "родной" конторой, только если завершает свою игру уходом в припасенное заранее и только ему известное убежище.
История шпионажа знает и такие случаи, когда кротоподобные твари вырастали, делая карьеру в "гадюшниках", до рангов министра, члена правления крупной корпорации, а то и руководителя секретной службы. И становились неуправляемыми. Хозяина "крота" терзали уже не сомнения, а страхи перед его политическим, финансовым или иным могуществом. Связи просто-напросто обрывались будто ничего и не было.
Но это – крайности. Большинство "кротов" остается невидимками и после выполнения миссии исчезают также незаметно и тихо, как и появляются.
"Кроты" в качестве агентов, заполучивших служебное и имущественное положение в той или иной организации или системе при внешней поддержке, враждебной этой организации или системе, являются капиталовложениями в долгосрочное зло. Поэтому индикатор активизировавшегося "крота" – это то, что дела начинают идти плохо, проекты разваливаются, хотя по логике вещей, то есть внутренней динамике рабочего процесса, такое не должно бы происходить. Становится очевидным, что подобный оборот дела возможен лишь при содействии изнутри организации или системы. Тогда встает вопрос: может ли такое совершаться по умыслу и, если да, то кто реализует злой умысел внутри организации или системы? Недавний пришелец? Или это последствие долгосрочного внедрения и некто, угнездившийся и набравший влияние, начал действовать, поскольку почувствовал себя в достаточной безопасности?
Исход дуэли между охотником за шпионом и шпионом в такой обстановке не всегда предсказуем. Для контрразведчика она вообще становится вопросом жизни или смерти. "Крот", почувствовав опасность, вне сомнения, уничтожит его при первой подходящей возможности, подключив, например, потайной резерв, давно приготовленный на этот случай.
И здесь необходимо выделить третий, довольно распространенный тип шпиона по найму, который, не внедряясь ни в одну организацию или систему, ждет своего часа в резерве. Это так называемый "спящий агент" или "спящая ячейка" агентов. Последний случай характерен в основном для террористического подполья.
"Спящий" засылается для того, чтобы полностью и незаметно вжиться в среду, на которую ему указал наниматель, и настолько органично, насколько это позволят обстоятельства. И затем абсолютно бездействовать. С годами "спящая куколка" шпиона становится частью общественной "ткани", в которую его вживили, частью, ничем не отличающейся ото всех остальных её компонентов. Агент имеет не броскую работу, он – обыватель, который наслаждается всеми благами жизни человека, ни в чем "таком" не замешанного. Главное же ему предписано избегать любых ситуаций, могущих по той или иной причине вызвать любую, даже поверхностную проверку.
Существенным отличием "спящего агента" от "крота" является то, что с самого начала появления во вражеском окружении он не будет пользоваться никакой поддержкой работодателя, полностью и без всяких исключений останется предоставленным самому себе. Никаких контактов. Его не задействуют даже при крайней тактической оперативной необходимости до тех пор, пока однажды, может и через десять или даже двадцать лет, не наступит его звездный час.
От такого рода агентов требуется чрезвычайная преданность и дисциплина. В течение длительного одиночества со "спящим", как с любым другим смертным, многое может случится. Будут накатывать настроения исчезнуть из поля зрения нанимателя, порвать с ним, начать "новую жизнь с понедельника". Будут разочарования в собственной судьбе. Будет эйфория от влюбленности, поддельные, внезапные ощущения счастья. Или наоборот, глубокая депрессия, разочарование. Запои или приверженность к наркотикам, наконец. Известны случаи, когда у "спящих агентов" являлись навязчивые мысли о самоубийстве, которые не преодолеешь по совету из книги "Занимательный психоанализ" простым раздиранием на клочки собственных фотографий. Каким бы энтузиастом, каким бы подготовленным и преданным "спящий агент" ни был, трудно, временами невыносимо сохранять не подпорченным чувство долга, ответственности за выполнение предстоящей задачи. Люди меняются, бездеятельная жизнь разлагает и от неё трудно отречься вдруг и сразу, когда через пять или десять лет ожидания наконец-то раздастся телефонный звонок и прозвучит условный сигнал.
Операции со "спящими агентами" позволяют себе шпионские организации крупной ресурсной мощи, с перспективным видением будущего и непоколебимой уверенностью в длительном существовании организации или системы, которую они обслуживают. Потенциальные выгоды от операций со "спящими" всегда ощутимы, их результаты покрывают финансовые и человеческие расходы. И великое преимущество "спящего нелегала" – граничащая с абсолютной невозможность выявить и идентифицировать его, пока он не введен в действие.
Для контрразведчиков "спящие агенты" – самые неуловимые из подобного рода тварей. Такие призы – поистине удача, свалившаяся с неба. "Спящие" нелегалы способны до такой степени вписаться в среду, что признаков их присутствия не бывает. Охота на бездействующего "спящего агента" неблагодарна. Только информация из источника "на другой стороне" выводят на подобную добычу.
Однако, как только "спящий агент" переходит в разряд оперативно задействованных, он подвержен опасности в такой же степени, как и шпион любого другого сорта. Скорлупа, которую "спящий" наращивал долгие годы, становится хрупкой.
Хрупкость внешней защиты – удел нелегала по найму вне зависимости от образа, который он воплощает на сцене театра шпионского абсурда. Она в равной степени ненадежна и у агента краткосрочного проникновения, и у "крота", и у "спящего" нелегала. Операторам агентов это прекрасно известно, поскольку списывать такого рода "боевые потери" – их прямая обязанность.
Именно поэтому легальные разведчики, которым "светит" перспектива перехода в нелегалы, предпочитают сменить, как говорится, стезю на работу по коммерческой линии или, на худой конец, научной и технической. Отчасти по этой причине спецконтингент, как официально обозначаются нелегалы, готовится обычно из молодежи или в него "сливаются" кадры, перешедшие на положение частных детективов по найму.
Многие из кандидатов, выбирающих вторую древнюю профессию, обычно не имеют представления, что есть две разведки – легальная и нелегальная. А потом, когда специализация начинается, бросают учебу из-за несовместимости личных жизненных установок с практикой вербовочных и оперативных мероприятий. Главный аргумент: шпионаж и вербовка, обман и принуждение к предательству – работа для подонков.
Раздел Четвертый. "СРОК ХРАНЕНИЯ – НЕИЗВЕСТЕН"
1
Наказание враля в обыденной жизни – нравственное, потеря доверия. Нелегал – лжец несоизмеримый по опасности для организаций или систем, в которые проникает. В случае разоблачения и расплата, уготованная ему, круче. Поэтому шпион заранее готовится отбивать попытки разоблачения и, что называется, контратакует с упреждением. Он не просто не верит никому, никогда и ничему, он заранее культивирует и оттачивает абсолютное недоверие ко всему и вся.
Доверие в разведке – проявление профессиональной и личной несостоятельности, разгильдяйства, усталости, лени или, более того, душевного расстройства. Нечто вроде постыдного порока. Агент, поймавший себя на желании поведать, хотя бы и подельщику, лишнее, подловивший себя на апатии при перепроверке связного, контакта или, тем более, прикрытия собственной личины, принимает профилактические меры. Вплоть до приостановки, как говорится, всех работ.
Подобные состояния, к счастью, довольно редки на стадии выбраковки деталей и конструирования из них фальшивой идентификации, совершаемой перед заброской, что называется, на свежую голову. Подобная самоподготовка ко лжи далеко не рутинное, а требующее большого личного напряжения, высокого профессионализма и досконального знания жизни "за окном" занятие.
Сбор подделок в единый агрегат – это, прежде всего, забота об однозначности своей будущей идентификации. Однозначность является решающей для её "подлинности". Выстраивание этой однозначности требует въедливости, разъедающих сомнений, неудовлетворенности и самой высокой требовательности к разработанной легенде. Да и потом, как в ходе, так и на завершающем этапе операции забота об однозначности прикрывающей идентификации – постоянная вводная.
Однозначность выстраивается из элементов, которые при проверке по архивным и регистрационным записям, в случае расспросов очевидцев и тому подобном должны свидетельствовать, прежде всего, о своей связанности и непрерывности. Одно вытекает из другого. Случайные, резкие повороты в "прошлой жизни" должны иметь "человеческое" объяснение.
Но связанность и непрерывность сами по себе не самоцель. Они должны быть такими, которые "срабатывают".
Дело в том, что всякая биография, личная и общественная, имеет белые пятна, то есть периоды, не подтверждаемые документально или свидетелями. Идентификации, где такие пробелы редки, вызывают естественное удивление. Когда цепь свидетельств, подтверждающих идентификацию, слишком длинна или между звеньями нет "разрывов", это признак "творческих" вкраплений. В особенности, когда это касается данных, относящихся к смутным временам в неустойчивых – политически или экономически – странах, где скрупулезное ведение архивов и выдачи удостоверений вряд ли были возможны. Нюх проверяющего обостряется в этих случаях не на разрывах в цепочке сведений, а на подлинности звеньев, относящихся к смутным временам и к проживанию в регионах и странах "без ясного прошлого" или без такого же "будущего". Вероятность того, что человек приобрел идентификацию, а не идентификация обрела его, становится ощутимой.
Предварительное испытание сооруженной идентификации начинается с опробования её на трех вопросах. Первый: не покажется ли она изъятой у какой-то иной личности, которой принадлежала от рождения? Второй: не создает ли впечатления незаконно присвоенной той личностью, которая настаивает на том, что обладают ею с колыбели? И третий: не кажется ли сфабрикованной и, соответственно, не выдает ли лжеца, который скрывает свою настоящую идентификацию под искусственной личиной?
Это первая стадия самопроверки.
Затем, прежде чем занести ногу за чужой порог, нелегал "защищает" десять пунктов изобретенной идентификации в привязке к каждому из этапов планируемой операции. Они следующие:
Имя;
Внешность;
Раса = этнические особенности;
Личные приметы и особенности;
Биография;
Прошлый жизненный опыт;
Достижения в различных областях;
Отношения с другими людьми;
Отношение к вещам;
Воспоминания.
Данные по такому перечню служат "приметами", выделяющими конкретную личность из общей массы, какой бы "растворимой" в этой массе личность ни казалась.
В общем наборе перечисленных сведений опытный контролер выделяет ключевые данные, которые могут принадлежать только одной личности и никому больше. Их и следует подвергнуть тщательной и строгой предварительной проверке. Ключевые данные, выдержавшие проверку по отдельности, в сопоставимости между собой и в комплекте, послужат идентификаторами подлинности проверяемой личности. Они подтвердят, по крайней мере, на момент контроля, что проверяемый и есть тот человек, за которого себя выдает.
Имя имеет особенное значение для идентификации. В некоторых сообществах, подверженных религиозным предрассудкам или кастовой ограниченности, его наполняют мистическим содержанием. Присвоение чужаком такого имени рассматривается как захват некоей части своего "эго". Имена такого рода ревниво оберегаются в секрете и не используются в повседневном обиходе. Вместо них люди обзаводятся кличками или псевдонимами. Под ними их и знают. Аналогичные ситуации наблюдаются в узких профессиональных кругах, в особенности преступных, где в ходу клички. При построении идентификации, предназначенной для использования в таких сообществах, без потайного имени или клички не обойтись. А их приобретение или подделка – сложны, последствия же весьма рискованны.
В обществе, которое принято называть цивилизованным, имена открыты и считаются решающими метками, выделяющими человека в системе всех видов и форм отношений с себе подобными. Однако идентификационное качество имен принижается легкостью их подмены. Образно говоря, цена имени по отношению к идентичности девальвирована. В своей простейшей форме "Иван Петров" или "Петр Иванов", "Беделл Смит" или "Смит Беделл", даже, скажем, "Усама бен Мохаммед бен Авад бен Ладен" мало чего стоят в качестве идентификаторов. Вполне допустимо, конечно, что люди с такими именами существуют или существовали, но в равной степени допустимо и то, что под этими именами представились отнюдь не они.
Доверие к имени, любому имени, зиждется на неокантианском представлении о том, что человек, у которого его нет, как бы исключает себя из человеческой расы. Имена у кошек, собак, лошадей, ослов и канареек и даже рептилий появляются только тогда, когда они становятся объектами человеческого внимания, вброшены в чуждую им среду homo sapiens.
Выбор фальшивого имени – трудоемкое занятие. Оно подбирается таким, чтобы легко и незаметно вмонтировать персону конкретного шпиона внутри чего-то значительного, давно всем известного и безусловно не вызывающего сомнений у любого контролера. Это имя будет заранее говорить "кое-что" о национальной принадлежности и вместе с тем об индивидуальности его носителя, о месте человека в обществе, о людях, с которыми он имел и имеет отношения, о предках и, возможно, как и почему ему дали такое имя, и даже косвенно объяснять причины его перемещения в определенных географических и климатических регионах. Скажем, человек с таджикским именем, следующий в Мекку, не привлечет такого же внимания, как, например, с эстонским.
Имя – часть персональной идентификации, которая изучается первой и отдельно, и в контексте с другими перечисленными выше девятью элементами. Без сверхнадежности имя не выдержит "просвечивания", во-первых, при сопоставлении с остальными данными, а во-вторых, замутнит и доверие ко всему их комплекту.
Внешность, как считается, при идентификации имеет большую степень надежности, чем имя. Приметив человека, мы сначала узнаем его, а потом вспоминаем как к нему обращаться, если вообще вспоминаем. Мы верим, что "знаем" такого человека, поскольку встречали его в данном внешнем обличье раньше.
"Заданная" внешность, однако, фабрикуется с легкостью, как и имя. Такого рода трюки варьируются от смены стиля в одежде или сбривания (отращивания) усов и бороды до подложенных "вторых щек", ношения темных очков и косметической хирургии. Внешность меняется с годами. Хотя и можно высмотреть черты ребенка с более или менее точной определенностью во взрослом человеке, возрастные метаморфозы дают много возможностей для перевоплощения такого ребенка в другого человека.
Опытный контролер не только рассматривает на документе фотографию и сравнивает изображение на ней с тем, кто предъявил документ. Он, прежде всего, рассматривает самого человека. В мире шпионажа то, что можно сделать с человеком для создания фальшивой внешности, отслеживается очень внимательно. Старая немецкая пословица насчет того, что по кожуре ничего ещё нельзя сказать о колбасе, здесь в особенности уместна. Внешность не должна оцениваться "вообще" или, тем более, только по её схожести с фотографией. Внешность рассматривается в контексте идентифицирующих особенностей, и только с ними.
