Текст книги "Покорившие судьбу"

Автор книги: Валери Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

28

– Вы слышите меня, сэр Перран? – громко спросила Джулия, глядя сверху вниз на своего мужа. Он сидел перед нею на том самом стуле, на котором совсем недавно сидел майор Эдвард Блэкторн, и от этого ей было вдвойне тяжело смотреть на его сгорбленные плечи. Не дождавшись ответа, она приподняла пальцами его подбородок и заглянула в глаза: невыносимое страдание, казалось, навечно застыло в них.

– Доктор не может пока сказать, будет ли он жить, – продолжала она. – Он почти все время бредит. Жар держится уже трое суток.

Сэр Перран моргнул. По его щеке скатилась слеза.

– У вас усталый вид. Вы, верно, все ночи проводите около его постели?

– Да, конечно, – ответила Джулия, и ее глаза тоже заблестели.

Вопреки своим первоначальным намерениям, сэр Перран не уехал в Англию, а остался в Брюсселе и каждый день по нескольку раз появлялся в доме Тревонанса. Он отыскивал и присылал сюда лучших столичных докторов, среди которых даже оказался личный врач принца Оранского; он без конца донимал Джулию просьбами принять его, но она всякий раз отвечала ему через дворецкого отказом. В конце концов леди Тревонанс убедила ее, что, пока она не согласится переговорить с ним, он все равно не даст ей покоя.

В первую минуту при виде сэра Перрана ее пальцы непроизвольно сжались в кулаки, и она держалась с ним холодно и отчужденно. Но постепенно она все яснее видела, что трагический поединок с сыном окончательно сломил его. За эти три дня он постарел лет на десять. Его белые волосы приобрели желтоватый оттенок, глаза покраснели от слез, щеки обвисли. Он уже успел несколько раз повторить ей, что плачет по себе, по сыну и по потерянным годам, которых уже не вернуть.

Теперь, заглядывая ей в глаза, он переложил трость в левую руку, а правой неуверенно пожал ее пальцы.

– Простите меня, Джулия. Простите.

Она не знала, что ему ответить. Сказать, что прощение есть ее священный долг как христианки? Но из головы не шли несчастья, связанные в ее жизни с именем сэра Перрана: смерть отца, пропажа писем Эдварда, ее злополучное замужество, страдания ни в чем не повинных сестер. И главное: из-за него в любую минуту могла оборваться жизнь того, кто был для нее дороже всех на свете, – его сына.

Поэтому она не вырвала у него своей руки, за которую он, видимо, хватался от безысходности и отчаяния, а опустилась на бело-розовый полосатый диван и сказала:

– Я могла бы быть вам хорошей женой, сэр Перран. Я так дорожила вашим участием и добротой, что мечтала подарить вам сыновей и дочерей… и подарила бы, найдись в вашем сердце хоть крупица любви.

– Знаю, знаю… – глухо пробормотал он, доставая из кармана батистовый носовой платок. Слезы градом катились по его щекам. – Проклятье, – вздохнул он. – Кажется, скоро я превращусь в слезливую бабу! – Плечи его поникли, голова упала на руку с тростью и вздрагивала от рыданий. – Какой же я был болван! Упрямый, неисправимый болван… В голове засело только одно: месть, месть… Отомстил. И что дальше? Да ничего. Я не хотел его убивать… Вернее, хотел сначала, и даже зная, что он мой сын, все еще хотел. Но когда мы уже стояли друг против друга и я навел на него пистолет – в ту самую минуту я передумал, клянусь! Это была случайность!.. Проклятая случайность. – Он снова затрясся от рыданий и не поднимал головы, пока скользкая жижа из его носа и глаз не поползла по сжимавшей набалдашник руке.

Глядя на его седую трясущуюся голову, Джулия, неожиданно для себя самой, почувствовала острую жалость к нему и, вздохнув, положила руку ему на плечо.

– Вытрите слезы, сэр Перран, – приказала она. – У вас глупейший вид.

Пока он вытирал щеки и глаза, Джулия вдруг ясно увидела то, чего не успела заметить в супруге за время своего короткого замужества. Этот человек всю жизнь жил в путах собственной ненависти. Он давно бы уже мог узнать в Эдварде своего сына и любить его – но сердце было переполнено злобой и ненавистью, потому что любимая вышла за другого. В итоге он едва не убил собственного сына, плоть от плоти своей. Женившись, он мог бы познать любовь с нею – но вместо этого все глубже втягивался в гадкий, отвратительный обман.

– Мне жаль вас, сэр Перран, – сказала она наконец.

– Я сам во всем виноват, – отозвался он. – Я глупо прожил свою жизнь.

– Да, вероятно.

Он попробовал смотреть ей в лицо, но тут же отвел глаза.

– Мне хотелось бы чем-нибудь заслужить ваше прощение. Скажите, возможно ли это?

Джулия пожала плечами.

– Я готова вас простить. Но, полагаю, не нужно объяснять, что причиненные вами страдания не позволят мне принять вашу дружбу. Единственное, что вы можете сейчас для меня сделать, – это предоставить мне развод.

– Разумеется, – тихо сказал он. – По возвращении в Англию я сразу же начну готовить необходимые бумаги. Даю вам слово.

Джулия наконец отняла у него свою руку.

– Я должна идти, – сказала она. – Со мною Эдварду как будто делается лучше, даже когда он в бреду.

Когда она встала с дивана, он тоже поднялся и спросил:

– Можно мне… взглянуть на моего сына?

Горло Джулии судорожно сжалось.

– Да, но только взглянуть. И, пожалуйста, не заговаривайте с ним.

Она уже повернулась, чтобы идти, но он удержал ее и вложил ей в руку маленький сверток.

– Джулия, я хочу, чтобы вы приняли от меня это… в знак моего искреннего раскаяния. Я знаю, вам слишком много пришлось пережить по моей вине, но… Это кольцо вашей матери.

– Что?.. – вздрогнула Джулия. – Но ведь оно принадлежит теперь леди Тревонанс.

– Я догадывался, что без него вы не смогли бы осуществить свою затею с «Оливией». Когда вчера я обратился к леди Тревонанс с просьбой помочь мне его отыскать и выяснил, что кольцо у нее, я испытал огромное облегчение. Когда я объяснил ей, чего я хочу, она почти не колебалась, и мы с нею очень быстро обо всем договорились. Примите его, прошу вас.

Развернув тонкую бумагу, Джулия снова почувствовала, как сжалось ее горло. При дневном свете изумруд вспыхнул ярким зеленым пламенем. Мамино кольцо вернулось к ней.

– Спасибо, – прошептала она. – Вы не представляете, как много оно для меня значит.

– Я рад, Джулия, – тихо ответил он.

Она подняла голову и увидела перед собою покрасневшие от слез печальные глаза человека, который зря прожил свою жизнь.

– Вы хотели видеть Эдварда, – сказала она. – Идемте.

Они дошли до противоположного конца коридора, где находилась спальня Эдварда, и Джулия без стука отворила дверь. Уже с порога она увидела сквозь ширму силуэты врача и лорда Тревонанса, которые как-то странно склонились над постелью больного. В комнате был полумрак – горели всего три свечи; над кроватью, казалось, витал дух тяжкого недуга.

– О нет! – холодея, пробормотала Джулия и, забыв о своем спутнике, устремилась вперед.

Лорд Тревонанс заметил ее и выпрямился.

– Мы с доктором вошли минуту назад, а он… Ах, милая вы моя! – печально произнес он.

Зажав рот рукой, чтобы крик, клокотавший в ее груди, не вырвался наружу, Джулия зашла за ширму. Эдвард лежал неподвижно, и врач тоже застыл, прижавшись ухом к его груди. При виде смертельной бледности, покрывшей лицо любимого, Джулия не удержалась и слабо вскрикнула.

– Нет, милорд. – Врач закончил слушать и обернулся к маркизу. – Это не смерть. Более того, у меня есть все основания полагать, что кризис позади. Жар спал.

– Слава Богу, – пробормотал лорд Тревонанс.

Обойдя вокруг врача, Джулия склонилась над бледным до голубизны лицом Эдварда. Черные круги под глазами, никаких признаков дыхания… Неудивительно, что маркизу привиделось самое худшее.

Она опустилась на колени около кровати и долго с жадностью вглядывалась в любимые черты – живые, но словно осененные крылом смерти. Какая нелепость: поединок с родным отцом едва не унес жизнь того, кто только что вернулся невредимым с поля жесточайшего сражения.

Вспомнив о том, что сэр Перран хотел взглянуть на сына, она вышла из-за ширмы, чтобы позвать его, но оказалось, что он уже ушел.

– Он знает, что Эдвард жив? – спросила она маркиза.

Лорд Тревонанс кивнул.

– Знает. Но потрясение оказалось для него слишком сильным.

Несколько часов спустя, перед самым рассветом, Джулия проснулась оттого, что кто-то тихо позвал ее:

– Джулия!

Она подняла голову, собираясь внимательно выслушать распоряжение врача, но никого не увидела. Она догадалась обернуться к кровати. Серые глаза Эдварда следили за ней. Джулия протянула руку и дотронулась до его щеки. Ее лицо осветилось улыбкой.

– Я должен ехать в полк, – с трудом выговорил он. – Веллингтон не любит, когда его офицеры…

– Тс-сс!.. Ты четверо суток бредил не переставая. Но не беспокойся, лорд Тревонанс уже сообщил Ванделье о внезапно постигшей тебя болезни.

– Хорошо. – Он улыбнулся одними углами губ. – Гм-м, четверо суток. Надо полагать, что теперь я уже выжил?

– Да, теперь да.

– Очень хочется пить.

Когда Джулия налила ему в стакан воды и обернулась, он морщился от боли, пытаясь сесть.

– Нет-нет, ни в коем случае! У тебя прострелено плечо, и от малейшего усилия может опять начаться кровотечение. Я позову лакея, он поможет тебе сесть.

– Да, пожалуй. Сейчас я не сильнее младенца, – пожаловался он, снова откидываясь на подушки.

– А был слабее, – дрогнувшим голосом сказала Джулия и пошла будить лакея, спавшего в коридоре за дверью.

* * *

Несколько дней спустя, когда опасности для жизни уже не было, а заживление раны происходило в полном соответствии с прогнозами доктора, Эдвард сидел в постели с тарелкой жидкой овсянки на подносе. Джулия заканчивала своего павлина и между стежками то и дело поглядывала на больного. Руки его уже не дрожали, как раньше, когда он пытался что-то делать самостоятельно; силы, казалось, прибывали с каждым часом. Пожалуй, решила она, уже можно сказать ему о том, что сэр Перран хочет с ним повидаться.

Но как только она упомянула имя сэра Перрана, глаза Эдварда угрожающе потемнели, и хотя он продолжал внешне спокойно носить ложку от тарелки ко рту, было ясно, что он взбешен. Джулия, однако, довела рассказ о своей встрече с баронетом до конца и заключила его словами:

– Он согласен предоставить мне развод и дал честное слово, что займется бумагами тотчас по возвращении в Англию.

Эдвард презрительно фыркнул.

– Чего стоит честное слово того, у кого вовсе нет понятия о чести?

– Может быть, ты и прав, – вздохнула она.

Дверь отворилась, и вошел слуга с письмом для Эдварда на серебряном подносе. Джулия отпустила слугу и взглянула на письмо. Почерк был ей слишком хорошо знаком.

– Это от… – она запнулась, – от твоего отца.

– Брось в огонь, – сказал Эдвард. – Пусть он мне отец, но я не желаю иметь с ним ничего общего.

Джулия повертела бумажный прямоугольник в руках. Камин был от нее в двух шагах – от него по ногам и по всему телу разливалось приятное тепло, – и она уже повернулась, чтобы кинуть письмо на горячие угли, но Эдвард ее остановил.

– Постой. Дай-ка его мне. Признаться, любопытно узнать, что ему от меня понадобилось.

Джулия, ни секунды не задумываясь, перекинула письмо на кровать, и этот ее жест напомнил Эдварду детство и вызвал улыбку.

– Я вижу, ты со своим вышиванием совсем обессилела: уже из кресла подняться не можешь.

Джулия с самым невозмутимым видом продолжала работать иглой.

– А я вижу, что твой нрав за последнее время очень испортился: ты стал безобразно сварлив. Предупреждаю, я не намерена нянчиться с тобою вечно, так что уж постарайся восстановить свои силы как можно скорее.

Усмехнувшись, он сломал восковую печать и развернул письмо. Когда он прочитал все от начала до конца, Джулия сделала последний стежок на своем вышивании и подняла глаза. Эдвард сидел нахмурясь, глубокая складка пролегла посередине его лба.

– Они все-таки были близки, – не глядя на нее, заговорил он, – хотя это и случилось только однажды. По всей вероятности, он напугал ее и причинил ей боль. Он пишет, что слишком поторопился. Точнее говоря, – на скулах Эдварда заходили желваки, – он ее изнасиловал.

Взяв у него письмо, Джулия внимательно прочитала его и отложила в сторону.

– Эдвард, – медленно заговорила она. – Я слышала, что для некоторых женщин первый раз бывает таким болезненным, что они еще долго и думать не хотят о втором. Конечно, у меня все было не так, мне было совсем не больно, но… Ты ведь не можешь быть уверен, что он взял ее силой, против ее воли. Как тебе казалось, что она чувствовала к нему в последние годы?

Эдвард промокнул губы льняной салфеткой.

– Вот этого как раз я и не могу понять. Он обращался с нею дурно, однажды я даже видел, как он ударил ее. Но она всегда отзывалась о нем с неизменным уважением.

– Думаешь, из-за тебя?

Он медленно покачал головой.

– Не знаю. Наверное, она все-таки любила его… или чувствовала свою вину перед ним.

– Так, может быть, его отношение к твоей матери объяснялось простой обидой, а не порочностью его натуры?

– Кто знает… Но она всегда хотела, чтобы я относился к нему уважительно. Когда я спрашивал, чего ради я должен уважать того, кто посмел поднять руку на мою мать, она говорила, что много лет назад она получила от него какой-то бесценный дар и что поэтому он всегда будет занимать особое место в ее сердце. Вероятно, она имела в виду меня. После этих ее слов я впервые заподозрил, что когда-то она любила его, но мне даже в голову не приходило, что они были близки.

– Все-таки странно думать о том, что он твой отец.

– Да, странно.

* * *

Прошло еще три недели. С каждым днем Эдвард чувствовал себя все лучше; силы его быстро восстанавливались. Однажды ясным июльским днем Джулия сидела рядом с ним на полосатом бело-розовом диване и щурилась на солнечные лучи, которые струились сквозь муслиновые занавески, оживляя изысканное убранство гостиной. Окна, как всегда в теплые дни, были открыты, и легкий муслин колыхался от каждого дуновения ветерка.

Краем глаза она следила за лицом Эдварда, который читал только что полученное от Веллингтона письмо. Спустя некоторое время на его губах появилась значительная улыбка, и Джулия догадалась, что в письме содержится что-то важное для него.

– Господи, – наконец прошептал он. – Мне поручено командовать полком! Я знал, что когда-то это должно было случиться, но вот случилось – и я не могу прийти в себя!..

– Ты заслужил это назначение, – сказала Джулия. – А какое у тебя теперь будет звание?

– Подполковник. – Он поднял глаза от письма и внимательно взглянул на нее.

– Эдвард, милый! – Сейчас Джулия помнила только о том, что они друзья, и вполне искренне радовалась удаче друга. – Как замечательно! – Она обвила рукой его талию и на миг прижалась к нему, стараясь не касаться больного плеча.

Эдвард тоже обнял ее и поцеловал сначала в золотистый завиток над ухом, а потом, когда она подняла голову, – в губы. Но стоило их губам слиться в поцелуе, как Джулию захлестнула знакомая горячая волна, и она прижалась к нему теснее.

– Джулия! – прошептал он ей в самое ухо. – Любовь моя! Для счастья мне не хватает лишь одного.

От этих слов она невольно отпрянула: прежние страхи тотчас выпрыгнули из темных глубин ее души.

– Я не знаю, что ответить.

– Пожалуйста, не отказывайся сразу, – попросил он. – Ты подходишь для роли офицерской жены гораздо лучше, чем тебе кажется. Как мне убедить тебя в этом?

– Да уж, подхожу, – сквозь слезы пробормотала она. – Как муха для роли орлицы.

Он засмеялся, но все же убрал руку с ее плеча, и в его глазах появилось выражение печальной покорности. Джулия непроизвольно потянулась к нему и дотронулась до его щеки.

– Спасибо, что не неволишь меня, Эдвард. Скажи, где будет твой новый полк? Вероятно, в Париже? Это какой-нибудь из полков Ванделье, да?.. Я так рада за тебя.

Он слегка нахмурился.

– Разве я не говорил тебе раньше? – не глядя на нее, спросил он.

– Нет. А… что ты должен был мне говорить? – Сердце ее замерло. По его лицу она уже догадывалась, что он ответит.

Он глубоко вздохнул.

– Об этом назначении я мечтал всю жизнь. Я буду служить в Индии.

Джулия тихо ахнула, и ее глаза наполнились слезами. Неужели так далеко? Будь он где-то в Европе, она могла бы видеться с ним, когда пожелает, но Индия… Это ведь где-то на другом конце света.

– Выслушай меня, пожалуйста, – сказал он. – Выслушай меня сейчас, и я обещаю, что не буду больше донимать тебя уговорами. Джулия, мы с тобой знакомы много лет, и я знаю: мужества и находчивости в тебе не меньше, чем в хорошем солдате или офицере, – ты не раз доказывала это своим ближним. Поверь, твое предназначение не в том, чтобы ходить всю жизнь по одному и тому же кругу, но чтобы узнавать жизнь во всей ее щедрости и полноте. Я нисколько не сомневаюсь: в далекой, неизведанной стране ты сумеешь делить со мною все тяготы и радости, которые выпадут на нашу долю. Пожалуйста, попробуй мне поверить!

Глядя в серые молящие глаза Эдварда, Джулия очень хотела ему верить, но стоило ей вспомнить то гнетущее ожидание восемнадцатого июня, как сердце ее холодело, и она понимала, что второго такого дня она попросту не переживет. Она уже собралась сказать об этом вслух, чтобы покончить с этим бессмысленным спором раз и навсегда, но тут дверь распахнулась – и Джулия так и застыла с открытым ртом.

– Джулия! – прозвенело ее имя сразу на два голоса.

– Аннабелла! – Словно очнувшись, она вскочила с дивана и побежала навстречу сестрам. – Каролина! Милые вы мои! О Господи, как я рада!.. Но откуда… Когда вы приехали? Где Элизабет? Дайте же я на вас посмотрю. – Она обняла обеих сестер, и слезы неудержимо хлынули из ее глаз.

Лишь когда Каролина, достав из сумочки платок, сунула его Джулии в руку, и она начала вытирать глаза и щеки, ее взгляд случайно упал на дверь, и она заметила стоявшего в проеме сэра Перрана. Он не входил, очевидно, ожидая приглашения. Она кивнула ему.

– Здравствуйте, сэр Перран. – Она не знала, что еще ему сказать, и это немного омрачило для нее радость встречи с сестрами. Сэр Перран, однако, смотрел не на нее, а на Эдварда, который тоже поднялся с дивана и стоял молча. Неловкое молчание, впрочем, продолжалось недолго: Аннабелла выскользнула из объятий Джулии и подбежала к сэру Перрану.

– Да будет тебе известно, Джулия, – взяв его под руку, заговорила она, – это сэр Перран любезно привез нас в Брюссель. Он сказал, что тебе может понадобиться наша помощь, – и вот мы здесь. Все это время он был к нам великодушен и… и так скромен, что, может быть, ты не будешь слишком сильно ругать нас за то, что мы его к тебе привезли?

Такая перемена в отношении Аннабеллы к сэру Перрану немало удивила Джулию. До сих пор ее младшая сестра не желала даже слышать имени сэра Перрана. Но за последние три недели он, как видно, успел вернуть к себе всеобщую благосклонность.

– И кстати, – Каролина тоже подошла к баронету и взяла его под другую руку, – ты заметила, что он забросил свою противную трость? – Голубые глаза Каролины глядели на Джулию очень серьезно.

Джулия внимательно присмотрелась к сэру Перрану и поняла, что, какие бы сложные чувства она ни испытывала к этому человеку, отсутствие трости непостижимым образом примиряло ее с его присутствием. Видимо, подумала она, отрекаясь от трости, он отрекся и от своего вчерашнего «я». Странно: неприязни к нему больше не было в ее сердце. Она простила его за все, хотя ей и самой трудно было в это поверить.

– Что ж, сэр Перран, я рада видеть вас здесь. Спасибо, что привезли мне сестер. – С этими словами она подошла к баронету и поцеловала его в щеку.

– Благодарю вас, – еле слышно пробормотал он и, забрав руку у Аннабеллы, на миг обнял Джулию. – Вы чересчур добры к глупому старику.

Откашлявшись, он отошел на несколько шагов и остановился в простенке между двумя окнами, напротив полосатого дивана. Некоторое время он молча переводил взгляд с Эдварда на Джулию и обратно, потом сказал:

– Сядьте, прошу вас. Я хочу сделать несколько деловых сообщений, которые касаются всех присутствующих. Не беспокойтесь, это займет всего пару минут – а потом, если вы захотите, я уйду и больше уже не стану навязывать вам свое общество.

Его слова несколько озадачили Джулию, однако она решила не задавать лишних вопросов и, предупредив сестер, чтобы обнимались с Эдвардом осторожнее – рана еще не совсем зажила, – первая опустилась на лакированный стул. Сестрам пришлось сесть на диван, с двух сторон от Эдварда, чему обе были чрезвычайно рады, ибо майор Блэкторн завоевал их сердца еще в свой первый приезд в Хатерлей прошлым летом.

Когда все уселись, сэр Перран без дальнейших предисловий приступил к своим «деловым сообщениям», и с каждой его новой фразой изумление слушателей все росло. В числе прочего сэр Перран сообщил, что за время своего отсутствия в Брюсселе он официально вернул Джулии все права на Хатерлейский парк и передал карьер в совместное владение сестер Вердель. Каждой из сестер, включая и Джулию, он выделил весьма солидное приданое. И наконец, ему удалось быстро и весьма удачно уладить вопрос с разводом, в результате чего их с Джулией брак признан недействительным.

– Я мог бы также представить вам список моих бессчетных прегрешений перед вами, но боюсь, он окажется столь велик, что моей жизни не хватит на одно только перечисление. Мне остается лишь молить вас о прощении. – Договорив, он взглянул сначала на Эдварда, потом на Джулию.

– Я уже простила вас, сэр Перран, – тихо сказала Джулия.

– Даже… – неуверенно начал он, – даже несмотря на ту роль, которую я сыграл в трагической судьбе вашего отца? – Последние слова прозвучали неожиданно резко, будто он произносил обвинительную речь на суде.

Джулия отвела от него взгляд и стала смотреть на подол своего белого платья, расшитый нежно-голубыми колокольчиками. Воспоминание об отце наполнило ее сердце печалью. Наконец она сказала:

– Он был игрок. За то, какую выгоду лично вы извлекли для себя из его наихудшего порока, вам отвечать перед своей совестью. Но я прекрасно понимаю, что и без ваших усилий его жизнь могла бы окончиться точно так же. Только мама могла держать его в руках. Когда ее не стало, его уже ничто не привязывало к этой жизни. Так что, – она улыбнулась и взглянула сэру Перрану прямо в глаза, – вам придется самому замаливать свои грехи перед Господом.

– Да, пожалуй. – Печально кивнув, он, как показалось Джулии, еще больше поник под грузом, который ему предстояло теперь нести до конца жизни. Впрочем, он тут же как будто взял себя в руки, расправил плечи и обернулся к сыну.

– Что касается тебя, Эдвард, то я наконец занялся кое-какими вопросами, которые мне следовало решить уже давным-давно. Ты и твои потомки назначены наследниками моих земель и всего состояния. Дня через два мистер Ледок подвезет тебе все необходимые бумаги, их надо будет подписать. Я понимаю, что, причинив тебе столько зла, я вряд ли могу рассчитывать на твое прощение. – Тут его голос дрогнул, а глаза опять наполнились слезами. – Поэтому… да хранит тебя Господь.

Он развернулся и пошел к двери, не хромая и не опираясь на трость, потому что у него больше не было трости.

Хотя Аннабелла с Каролиной бросали на Джулию красноречивые взоры, словно умоляя задержать сэра Перрана, она молчала и даже не смотрела на своего бывшего мужа. Сейчас она видела только Эдварда и пыталась поймать его взгляд. Когда наконец ей это удалось, она прочла в нем столько всего, что случившееся через секунду совсем не удивило ее.

Когда сэр Перран уже подходил к двери, Эдвард наконец встал с дивана и окликнул его:

– Отец!.. Может быть, выпьем по бокалу хереса?

Каролина ахнула и зажала рот рукой, Аннабелла издала какой-то нечленораздельный звук. Когда Эдвард двинулся навстречу отцу, Джулия медленно поднялась со стула, и на ее ресницах заблестели слезы, так что ей опять пришлось прибегнуть к носовому платку. Каролина с Аннабеллой тоже встали и, подойдя к старшей сестре, обняли ее за талию.

– Сэр Перран стал совсем другой, – прошептала Аннабелла. – Когда он приехал к нам на Аппер-Брук-стрит, мы его просто не узнали.

– Думаю, он был таким всегда… в глубине души, – тихо ответила Джулия. – Наверное, все эти годы он выдавал себя за кого-то другого и только теперь стал самим собой.

Эдварду казалось, что каждый следующий шаг возвращает его на пять лет назад. Подходя к двери, он был уже не взрослым мужчиной, а мальчиком, который впервые видит своего отца. В последние недели он много думал о случившемся и был убежден, что никогда не сможет простить сэра Перрана по-настоящему. Но сегодня, когда Эдвард взглянул в эти серые страдающие глаза, полные искреннего раскаяния, что-то, видимо, сдвинулось в его душе, и все прошлые обиды предстали перед ним в каком-то новом свете… Да, теперь он мог простить сэра Перрана Блэкторна. Сделав последний шаг, он обнял его и прижал к своей груди.

– Сын мой!.. – пробормотал сэр Перран.

Позже, когда они все впятером, с бокалами хереса и лимонада в руках, сидели вокруг большого блюда с фруктами и Джулия рассказывала Аннабелле о том, что происходило в Брюсселе в день великого сражения, ею вдруг овладела столь неожиданная тревога, что она прервала себя посередине фразы.

– Где Элизабет? Вы мне так ничего и не сказали. Почему она не приехала? Она что, больна? – Увидев, в какое смущение ее вопросы повергли Аннабеллу, Каролину и сэра Перрана, она забеспокоилась еще больше. – О Боже! – пробормотала она. – Говорите же, что случилось!

– Джулия, – начала Аннабелла, покусывая губу. – Элизабет уехала в Италию. Мы не хотели тебе говорить, чтобы не огорчать сразу. Она все-таки решила, что должна вызволить своего друга.

Джулия смотрела на Аннабеллу, словно не веря.

– И что, она хочет оттуда перебраться в Северную Африку? К диким племенам?

Аннабелла и Каролина молча кивнули.

– Вы знали об этом? – спросила Джулия, оборачиваясь к сэру Перрану.

Он покачал головой.

– Когда я вернулся в Лондон, она уже неделю как уехала. Боюсь, что все мы тут совершенно бессильны.

У Джулии все вдруг поплыло перед глазами. В первую минуту она готова была сделать что угодно, сдвинуть гору, чтобы только вернуть любимую сестру и оградить ее от опасности. Но порыв этот быстро прошел, и на смену ему явилось понимание того, что Лиззи уже не ребенок и что принятое ею решение не вправе отменить никто, ни из каких благих побуждений. Поэтому вместо того, чтобы пытаться двигать гору, она извинилась и направилась в свою спальню. Тут она достала из шкатулки мамино кольцо с изумрудом и немного подержала его на ладони. Она уже знала, как поступит.

Вернувшись в гостиную, она вручила кольцо сэру Перрану и попросила немедленно переслать его Элизабет. На лице сэра Перрана отобразилось такое изумление, что она невольно улыбнулась.

– Думаю, Элизабет найдет, что с ним делать.

– Ты что же, даже не попытаешься вернуть ее домой? – воскликнула Аннабелла.

– И не подумаю, – ответила Джулия и, покосившись на Каролину, добавила: – Меня как раз недавно уведомили о том, что все мои сестры уже повзрослели. А Элизабет, помнится, и в детстве воли и упрямства было не занимать. Так что пусть уж она лучше обращает это свое упрямство против диких племен Северной Африки, а не против меня, если я попытаюсь вернуть ее домой.

Когда Аннабелла с Каролиной рассмеялись, а сэр Перран пообещал, что кольцо будет доставлено по назначению, взгляд Джулии остановился на лице Эдварда. Он улыбнулся, и они поняли друг друга. Когда, в какой момент было принято главное решение? Когда приехали сестры и сэр Перран? Когда они сидели за столом? Джулия пыталась и не могла вспомнить. Вслух она сказала:

– Должна также вас уверить, что я не намерена ни в чем уступать Элизабет, поэтому очень скоро, а точнее через месяц, я тоже сажусь на корабль и отплываю в Индию – надеюсь, в качестве жены Эдварда. Он только что получил полк, так что прошу любить и жаловать – перед вами подполковник Эдвард Блэкторн.

Аннабелла взвизгнула и, подскочив с дивана, кинулась обнимать Эдварда и Джулию, Каролина опять залилась слезами, а сэр Перран встал и поднял бокал за новое назначение своего сына.

Джулия смотрела на Эдварда. На душе у нее было наконец спокойно и хорошо. Любовь растекалась по ее жилам подобно хересу, отогревая озябшее сердце и загораясь румянцем на ее щеках.

* * *

Вечером, когда праздничный ужин с лордом и леди Тревонанс, сэром Перраном и сестрами закончился, Джулия осталась наконец наедине с Эдвардом. Отвечая на его пылкие поцелуи, она все время помнила об одном: ей выпала еще одна драгоценная возможность познать любовь и жизнь во всей ее полноте.

Спустя некоторое время Эдвард ослабил объятия, чтобы сказать:

– Поверь, ты не пожалеешь о своем решении.

Джулия невольно рассмеялась.

– Ошибаешься! Я буду жалеть о нем до конца жизни. Я ведь ужасная трусиха.

Эдвард опешил.

– Но, Джулия…

Она прервала его посередине фразы, быстро прижавшись губами к его губам, потом сказала:

– Видишь ли, вряд ли тебе стоит рассчитывать на то, что в Индии твоя жена вдруг забудет все свои прежние страхи. Не забудет и будет все время жалеть о свой горькой доле. Так что советую тебе приготовиться к самому худшему! Только не воображай, что ты можешь избавить меня от опасений за твою жизнь, – это не в твоей власти.

– Ах, вот ты о чем! Тогда я буду стараться избавить тебя хотя бы от мыслей о горькой доле.

– С мыслями ничего не выйдет, можешь даже не пытаться. Но если ты будешь любить меня… так, иногда… то обещаю: ты в жизни не услышишь от меня ни одной жалобы.

Он снова приник к ее губам, и Джулия незаметно для себя унеслась в какой-то прекрасный и неведомый мир; мир этот скоро наполнился видениями слонов, тигров, странно одетых темнокожих людей с черными глазами-вишнями, чей говор казался ей таким же непостижимым, как искусство водить корабли по свету далеких звезд. Теперь, когда решение было принято, ей, как ни странно, не терпелось поскорее пуститься в путь.