Текст книги "Покорившие судьбу"

Автор книги: Валери Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

– Боже, как я хочу ответить тебе «да»!.. Быть твоей женой…

Он снова начал целовать ее, и теперь она могла думать только о том, какие у него нежные губы и сильные руки и как его ноги, прижатые к ее ногам, жгут ее сквозь платье. Возможно, она прощалась с ним сейчас в последний раз, и от этого каждое его прикосновение, каждый поцелуй на ее лице, шее, губах, каждое движение его языка дарило ей невыразимое блаженство и вместе с тем причиняло невыносимую боль.

Дышала ли она? Она не знала. Касались ли ее ноги ковра? Она не чувствовала этого. Был ли то день или ночь, весна или осень, апрель или сентябрь? Она не знала, забыла. Время словно остановилось и, однако, мчалось вперед с пугающей быстротой. Вся ее жизнь провалилась куда-то, остались только слова любви, которые Эдвард шептал ей на ухо. В эту минуту он один существовал для нее, и она льнула к нему, гладила ладонью его лоб и щеки, чувствовала его сильное гибкое тело под тканью сюртука. Его руки ласкали ее там, где было нельзя, но она не запрещала ему ничего и думала лишь о том, увидятся ли они снова. Нестерпимо острое желание пронзило все ее существо.

Снизу, вероятно, с первого этажа, до нее словно сквозь туман долетели какие-то едва различимые звуки. В дальнем углу сознания шевельнулась смутно тревожащая мысль, но поцелуи Эдварда и вкус его любви на губах были сейчас гораздо важнее.

Звуки, на сей раз голоса, послышались ближе. Она уже пообещала себе, что этот поцелуй будет последним, но звон в ушах все усиливался, и она позволила ему целовать себя снова, и его губы огнем обжигали ее щеку, ухо, шею.

Наконец, когда она уже пыталась высвободиться, шепча, что ей пора, дверь гостиной рывком распахнулась. Джулия в этот момент упиралась ему руками в грудь, но ее ноги были по-прежнему прижаты к его ногам, а Эдвард одной рукой удерживал ее за плечо, чтобы она не уходила, другой гладил ее щеку.

При виде мужа и с ним дворецкого леди Тревонанс, у которого лицо было неестественно красное, кровь вдруг словно похолодела у Джулии в жилах.

– Прелестно, просто прелестно! – Опираясь на трость, сэр Перран переводил взгляд с жены на племянника и обратно. – Так вот как вы держите свое слово? – патетически воскликнул он, поймав взгляд Джулии. – По дороге в «Уайтс» я вспомнил, что забыл свою табакерку, пришлось вернуться за нею на Гроувенор-сквер. Каково же было мое удивление, когда, подъезжая, я увидел собственную жену, которая садилась в наемный экипаж. Любопытно, сказал я сам себе, куда же она направляется? Любопытство, друг мой, вот что заставило меня поехать за вами – и увы, вот к чему оно меня привело! Вы, по всей видимости, считаете меня глупцом? Что ж, скоро мы увидим, кто из нас окажется глупее. Смею вас уверить, что патронессы Дома Алмака вряд ли пожелают видеть в числе своих гостей молодую замужнюю даму столь легкого поведения. Я, со своей стороны, позабочусь о том, чтобы принцесса Эстергази была осведомлена о вашей сегодняшней «прогулке». Думаю, нет нужды сомневаться, что приглашения, которыми вы так дорожили, будут завтра же объявлены недействительными. – И, назидательно качнув головой, баронет перевел взгляд на своего племянника.

При этом в его глазах сверкнула такая неприкрытая ненависть, что Джулия еще больше похолодела, но все же попыталась вмешаться.

– Я… пришла попрощаться с вашим племянником, – запинаясь, проговорила она. – Завтра утром он уезжает в Брюссель, и… мы больше с ним не увидимся.

– Вот как! – Сэр Перран насмешливо приподнял бровь и, знаком приказав дворецкому удалиться, неторопливо двинулся в сторону камина. – Что ж, очень возможно! Его ведь могут убить в сражении.

– Перран, отвезите меня домой, – собрав все свое мужество, твердо проговорила Джулия. – Дальнейшие выяснения ни к чему не приведут.

Она попыталась вырваться, но Эдвард крепко держал ее за руку.

– Не уезжай с ним, – сказал он.

– Ах, не уезжать? – язвительно воскликнул сэр Перран, остановившись в двух шагах от племянника. – Со мной – не уезжать? А с кем же, позволь спросить, ей уезжать? С тобой, у которого ни гроша в кошельке? Вот это будет чудесно! В Брюсселе ты, верно, отведешь ее в какую-нибудь жалкую лачугу, этакое миленькое любовное гнездышко… с крысами! Ах, как романтично! А ее сестры? Думаешь, сегодняшний позор Джулии не отразится на их будущем? Любопытно, где теперь ты собираешься искать им всем женихов…

– Да как вы смеете? – воскликнул Эдвард. – Вы, укравший у меня Джулию!.. Не отпирайтесь, вы украли ее у меня! В эти несколько месяцев, после той последней игры с Делабоулом, я начал понимать вас гораздо лучше. Не вы ли искушали его снова и снова, подставляли ему наполненный бокал и хладнокровно следили за тем, как уплывают остатки его былого состояния? А письма, которые я писал к Джулии? Признайтесь, не вы ли их перехватили? Как вам это удалось, сэр Перран? Сколько вы уплатили батскому почтмейстеру за то, чтобы мои письма не попали в Хатерлей?

В памяти Джулии всплыла вдруг удивительно ясная картина: сэр Перран сидит в своем кабинете за полированным столом; свет от свечей падает на пачку писем, одно из писем развернуто и лежит у него перед глазами. Сердце Джулии предательски сжалось, голова закружилась, словно от приступа дурноты, и она торопливо зажала рот рукой.

Письма Эдварда. Да, конечно, это были они.

Она сглотнула подкативший к горлу ком и приказала себе успокоиться. Она уже научилась владеть собой.

Пока Эдвард бросал своему дяде обвинения, его рука на плече у Джулии постепенно разжалась, но он даже не заметил этого. Теперь, отойдя на несколько шагов в сторону, Джулия внимательно всматривалась в лицо своего мужа.

Она наблюдала и ждала.

Письма Эдварда…

Она отметила, что на лице у баронета появился слабый румянец, щека задергалась, а грудь начала вздыматься часто и неровно. Нет, то был не праведный гнев напрасно обвиненного человека, а ненависть и злоба пойманного за руку лгуна.

– У тебя нет доказательств! – презрительно процедил он.

– Нет? А те письма, с которыми Джулия видела вас на днях? – угрожающе произнес Эдвард, делая шаг в сторону баронета.

– Ах, не все ли теперь равно? – с надменной гримасой возразил сэр Перран. – Те это письма или не те, Джулия давно уже моя жена и будет делать то, что я ей велю. Она вместе с сестрами вернется в Бат. Что же касается тебя…

Но Джулия не слушала дальше. Она уже узнала все, что ее интересовало. По всей видимости, Эдвард прав, и сэр Перран каким-то образом перехватил письма своего племянника. Страшное предательство поразило ее как громом. Пока мужчины продолжали горячо спорить между собой, Джулия выскользнула из комнаты и медленно, как во сне, начала спускаться по лестнице. Мысли ее путались и сменяли друг друга без всякой связи. Письма Эдварда должны быть у мужа в кабинете… Сэр Перран довел отца до самоубийства, только что не вложил в его руку пистолет… Как теперь она будет заботиться о сестрах?

В том же полубессознательном состоянии она сошла с крыльца, села в наемную карету и доехала до Гроувенор-сквер. Мысли ее продолжали двигаться какими-то странными скачками, и она даже не заметила, как вошла в дом. Пока Григсон расплачивался с возницей, она направилась прямиком в кабинет и, подбежав к полированному столу, выдвинула все четыре незапертых ящика. Ни в одном из них писем не оказалось; видимо, они хранились в нижнем правом ящике, который запирался на ключ. Джулия взяла со стола тяжелую бронзовую статуэтку, хорошенько прицелилась и с силой ударила ею по верхнему краю ящика – раз, другой, третий, – пока драгоценная древесина не искрошилась и язычок не выскочил из замка.

Внутри она увидела то, в чем, собственно, уже не сомневалась. Эдвард оказался прав: в ящике лежали его письма, бесследно канувшие еще прошлым летом. Теперь все встало на свои места, словно эта маленькая аккуратная пачка писем была последним кусочком головоломки, которая целых девять месяцев не давала ей покоя.

История ее замужества окончилась.

Подняв глаза, Джулия встретилась с изумленным взглядом сэра Перрана, стоявшего на пороге.

– Вы не имеете права… – холодно начал он.

Джулия презрительно рассмеялась.

– Не имею? Полно, Перран, вы прекрасно знаете, что имею!.. А теперь я скажу вам то, что вы сами говорили Эдварду прошлым летом: надеюсь, перед лицом обстоятельств вы сумеете вести себя как благородный человек.

Глаза баронета снова угрожающе вспыхнули, он шагнул вперед.

– Да как вы смеете?..

– Смею, потому что отныне я ничем вам не обязана. Я ухожу от вас, Перран, и забираю с собою сестер. К завтрашнему утру нас здесь уже не будет.

По тому, как раздувались ноздри сэра Перрана и как сжимались и разжимались его кулаки, было видно, что он старается овладеть собою. Взгляд его был устремлен не на Джулию, а на письма в ее руке. Через минуту, видимо, несколько успокоившись, он заговорил.

– Я еду в клуб. Когда я вернусь, извольте быть дома. Чтобы содержать сестер, нужны деньги, а вы, смею вам напомнить, нищая. Как я уже говорил, завтра мы едем в Бат.

Джулия не пыталась с ним спорить. Вместо этого она высказала мысль, почему-то занимавшую ее в эту минуту больше всего.

– Все-таки вы глупец, – сказала она. – Вы могли бы получить от меня все, что угодно: мою любовь, мое тело, мою преданность, моих детей. На что вы все это променяли? Зачем вы так мучили меня? Чего достигли? Испортили жизнь и себе. Забавно думать, что до замужества я видела в вас прекрасную, возвышенную натуру и лишь потом убедилась: ваша натура такова, какой ей выгодно быть для достижения вашей очередной цели… Раньше я готова была на все ради вас – но это прошло. Теперь вы для меня никто.

На его скулах заходили желваки, но он снова сдержался и не сказал слов, которые рвались у него с языка, лишь повторил:

– Когда я вернусь, вы должны быть в постели. Это все. Спокойной ночи.

С этими словами сэр Перран развернулся и прямо, не хромая, зашагал прочь по коридору.

22

После его ухода Джулия забрала письма и ушла в свою спальню. Сидя в кресле возле дубового резного шкафа, она разворачивала исписанные листки один за другим и прочитывала их при свете свечи. От слов любви, которыми полна была каждая страница, у нее кружилась голова. Ей чудилось, что за окном сейчас не весна, а лето, прошлое лето, а сама она, с письмами Эдварда и стаканом лимонада, сидит в кресле на длинной хатерлейской террасе и читает и перечитывает их без конца.

Вспоминая безысходное отчаяние, владевшее ею прошлым летом, она невольно представляла, как бы могло все обернуться, будь у нее тогда возможность прочесть все то, что Эдвард писал ей о своей любви, о первых контрактах на поставки камня из карьера и о том, что к его следующему месту назначения они поедут уже вдвоем. Он хотел бы служить в Индии, потому что там начиналась военная карьера Веллингтона.

Увы, и у нее и у Эдварда все вышло совсем не так, как виделось. Она стала женой сэра Перрана, ему же предстоит опять участвовать в сражениях, потому что война вернулась в Европу.

Писем оказалось пятнадцать, и в каждом из них было восхищение и любовь к ней, а в последних, кроме того, растущее беспокойство: почему она до сих пор ему не ответила?

Когда Джулия дочитала почти все, послышался негромкий стук в дверь и вслед за ним голос Григсона, который хотел с нею о чем-то поговорить.

– Войдите, – отозвалась она, поднимая глаза. Лицо старого дворецкого показалось ей встревоженным. – Что-нибудь случилось?

– Миледи, – медленно заговорил он. – Я очень надеюсь, что вы не станете судить меня слишком строго, но вышло так, что я слышал ваш последний разговор с сэром Перраном.

Джулия с притворной серьезностью неодобрительно покачала головой.

Дворецкий слегка поклонился.

– Простите мою дерзость, – продолжал он, – но я хотел бы спросить: вы уже решили, куда именно будете переезжать?

– Полагаю, что на первое время подойдет гостиница Грийона, ну а потом я постараюсь подыскать какую-нибудь квартиру до конца сезона.

Брови Григсона удивленно приподнялись, и Джулия догадалась, что он, как и вся прислуга в доме, прекрасно осведомлен о состоянии ее личных финансов.

– Миледи… – начал он. – Простите, если я вмешиваюсь не в свое дело, но ведь расходы в таком случае будут немалые… Как вы собираетесь их оплачивать? – Глаза дворецкого смотрели на нее с отеческой заботой.

Джулия улыбнулась.

– Их оплатит моя бедная мама…

Григсон уставился на нее как на умалишенную.

– Как вы сказали, миледи?

Джулия печально улыбнулась.

– Я хочу продать ее кольцо.

– А, понятно. – Старик расплылся в улыбке и, немного потоптавшись на месте, продолжал: – Тогда у меня к вам еще вопрос. Скажите, миледи, может быть… вам понадобятся мои услуги – хотя бы в ближайшие несколько недель?

Он смотрел на нее с такой нескрываемой надеждой, что сердце Джулии невольно исполнилось благодарности.

– О да, Григсон, непременно понадобятся.

Преданный слуга вздохнул с облегчением.

– В таком случае я прослежу, чтобы все ваши вещи были как можно скорее уложены и – если, конечно, вам будет угодно, – договорюсь о комнатах в гостинице.

– Очень даже угодно, Григсон. Я рада, что у меня есть такой друг, как вы. – Когда он уже поклонился, она попросила: – Пожалуйста, пришлите ко мне моих сестер.

– Хорошо, миледи.

После его ухода Джулия какое-то время сидела, прижав письмо Эдварда к губам, потом ее вдруг осенила новая мысль. Положим, она не может ехать в Брюссель, потому что долг велит ей сейчас быть в Лондоне, рядом с сестрами, – но ведь она вполне может попрощаться с Эдвардом до отъезда, увидеться с ним еще раз!.. Он будет целовать ее, и сегодня она уже не будет ему ничего запрещать. Сердце ее часто заколотилось.

Через несколько минут сестры собрались в ее спальне. Первой вошла Элизабет; ее черные волосы были скручены в узел на затылке и украшены белоснежным страусовым пером. За нею появилась Каролина – тоже черноволосая, но причесанная совсем в другом стиле: с ее затылка ниспадали роскошные черные локоны, перевитые лентами и нитками мелкого жемчуга. Последней явилась Аннабелла с толстой косой, уложенной короной вокруг головы. Несколько золотых завитков на лбу придавали ей проказливый вид, который, впрочем, вполне отвечал ее натуре.

Джулия лучезарно улыбнулась всем троим.

– У меня для вас есть новости и весьма важные. Сегодня вечером мой муж вошел в комнату в тот момент, когда я целовалась с майором Блэкторном, и устроил мне сцену. Он обвинил меня в неверности и намерен под этим предлогом увезти нас всех обратно в Бат. Я же считаю, что нам с вами лучше остаться в Лондоне и поселиться пока хотя бы у Грийона, однако мне хотелось бы знать ваше мнение. Может быть, вы хотите вернуться в Бат?

Элизабет вытаращила на нее изумленные голубые глаза.

– Ты целовалась с Блэкторном?! Джулия! Ни за что бы не подумала, что ты на такое способна. Как это безнравственно и как… прекрасно!

– Я люблю его, – просто сказала Джулия. – И, думаю, буду любить всегда. Но – ты не сказала, согласна ли ты ехать в Хатерлей?

– Разумеется, нет! Во всяком случае, не сейчас. Вот только что мы можем сделать?

Не отвечая на вопрос, Джулия обернулась к Каролине.

– Ну а ты что скажешь, Каро? Хочешь вернуться в Бат?

Каролина решительно помотала головой.

– Нет. По правде сказать, я не ожидала, что в Лондоне окажется так интересно. Но… сэр Перран, вероятно, лопался от злости. Ты не боишься, что, когда ты сообщишь ему о своем решении, он разозлится еще сильнее?

– Не боюсь. – Джулия сощурилась. – Уж не знаю, почему, но я вообще его больше не боюсь. У меня не осталось в отношении его никаких чувств, кроме уверенности, что жить с ним я не могу. – Она с улыбкой обернулась к Аннабелле. – А ты, Анни?

– В Бат? Когда я только что поняла, что такое Лондон? – Аннабелла капризно топнула ножкой. – Ну уж нет! Вот только… сможем ли мы платить за гостиницу? Ведь у Грийона, наверное, очень дорого?..

– Да, милые мои сестренки, наши с вами финансы весьма скромные. Я еще не совсем точно представляю, как мы будем бороться за себя дальше, – ну а пока мне придется продать мамино кольцо. Нет-нет, не отговаривайте меня! Я уверена, что мама бы одобрила мое решение. Далее: вы, конечно, понимаете, что сэр Перран не выразит особого восторга по поводу нашего отъезда и постарается с нами расквитаться. Я намерена в самое ближайшее время посоветоваться с леди Тревонанс – думаю, с ее помощью мы как-нибудь с ним справимся. Но теперь я должна рассказать вам еще кое-что… о своем супруге.

Опустив глаза на письма, все еще лежавшие у нее на коленях, она поведала сестрам историю, которая началась прошлым летом и закончилась только что. Дослушав до конца, взволнованные сестры с трех сторон обступили ее кресло.

– Он был недостоин тебя, – сказала Каролина. – Я ведь видела, как ты старалась, делала все, что могла. И если он оказался глух к голосу твоего сердца… Мне жаль его, но теперь ему придется расплачиваться за собственную черствость и бездушие.

После этих слов сестры Джулия вздохнула с невольным облегчением и перешла к делам практическим.

– Думаю, что на вырученные за изумруд деньги мы с вами как-нибудь протянем несколько месяцев, а там… – Не очень хорошо представляя, что «там», она нахмурилась и покачала головой.

– А там, – Элизабет решительно положила руку на ее плечо, – мы что-нибудь придумаем – или мы не дочери леди Делабоул! Неужто мы сами, без помощи такого ничтожного человека, как твой муж, не сможем устроить свое будущее?

Джулия улыбнулась в ответ.

– Спасибо, Элизабет, я всегда считала тебя сильной натурой… и кроме того, ты совершенно права! Но сейчас, коль скоро мы с вами все решили, надо спешить. Чем дольше мы пробудем под этим кровом, тем больше времени предоставим сэру Перрану для всякого рода ухищрений. Если же мы съедем немедленно, то ему гораздо труднее будет предпринять против нас что бы то ни было – разве что с грандиозным скандалом, на который он вряд ли пойдет.

В этот момент на пороге появился Григсон. За плечом у него маячили лица лакеев и служанок, поэтому разговор о будущем пришлось прервать, и весь дом скоро загудел от спешных сборов.

Через час, около одиннадцати вечера, Джулия и ее сестры покинули дом на Гроувенор-сквер.

* * *

Когда сэр Перран, пребывающий после двух бутылок кларета в состоянии приятной легкости, вернулся из клуба, дом встретил его непривычной тишиной. Почему-то дверь ему отпер не Григсон, а лакей, но баронет не обратил на это особого внимания. Сегодня ему удалось выиграть у приезжего молодого дурня целых пять тысяч фунтов, а большего удовольствия, чем обчистить дурака, сэр Перран просто не мог себе представить.

Он поднялся к себе в спальню и мгновенно уснул, как ребенок, получивший желанную игрушку.

* * *

Благополучно разместив сестер в гостинице, Джулия наняла у подъезда первый попавшийся экипаж и поехала на Хаф-Мун-стрит, где квартировал майор Блэкторн. Покачиваясь на обшарпанном сиденье, она скользила рассеянным взглядом по отсветам газовых ламп на каменных плитах тротуара. Серая лондонская дымка – смесь угольного дыма и тумана, ползущего то ли из Темзы, то ли из низких облаков над головой, – растекалась по всем улочкам и скрадывала очертания ночных крыш. В тумане было свое очарование: от него силуэты домов казались странно размытыми, тени загадочно покачивались, а над тротуарами висели призрачные шары света от газовых ламп. Шары висели неподвижно, но стоило мимо проехать какой-нибудь карете или экипажу, как свет в них начинал клубиться и волноваться, как живой.

Джулия вслушивалась в мерное цоканье копыт, и на душе у нее было спокойно и хорошо, словно она только что вернулась домой после долгих скитаний. Смех из окон и из встречных колясок и экипажей неправдоподобно далеко разносился в ночном городе.

Когда она подъехала к дому майора Блэкторна, сам майор в низко надвинутой на глаза шляпе и плаще с многослойной пелериной стоял посреди тротуара и отдавал распоряжения своему денщику. Экипаж остановился совсем рядом с ним, и сердце Джулии забилось сильнее. Но Эдвард, внимание которого было целиком поглощено чемоданами и сундуками, даже не повернул головы на стук колес. В этом не было ничего удивительного: здесь, в Мейфэре, кареты подъезжали и отъезжали почти от всех домов в любое время дня и ночи. Даже когда Джулия уже спустилась с подножки экипажа и расплатилась с возницей, он все еще не замечал ее.

– Нет-нет, это лучше поставь мне в ноги, – говорил он.

Может быть, это все сон? – вдруг подумалось ей. Сердце гулко колотилось у нее в груди, она слышала стук собственных каблучков по каменным плитам и чувствовала влажную прохладу тумана на щеках, однако ощущение сна не проходило.

Когда экипаж отъехал, она не подошла к Эдварду, а осталась стоять на обочине, с интересом разглядывая его длинный плащ, перевязанные лентой черные волосы и сдвинутую на глаза шляпу. Голос его, вероятно, из-за тумана и темноты, звучал мягко и бархатисто, как виолончель. Джулия закрыла глаза и вслушалась.

– Черт бы побрал этот сундук! – воскликнул в этот момент Эдвард. – Из-за него будем ехать, согнувшись в три погибели, как у блохи в заднице! Я же говорил, что надо нанять вторую карету – для багажа!..

Джулия закусила губу. У блохи в заднице! Ей нестерпимо хотелось рассмеяться, но момент был слишком неловкий. Она никогда не слышала от него подобных выражений – но ведь он был солдат. Боже, что он подумает, когда поймет, что она все слышала?

– Эдвард, – негромко позвала она, решив, что пора дать о себе знать.

Обернувшись, он застыл с открытым ртом.

– Джулия! – вымолвил наконец он после долгой паузы. – Ты… здесь? Я уже собрался уезжать. И давно ты здесь стоишь? Боюсь, мне придется просить у тебя прощения… Ой-ой, что я говорил!..

– Плевала я на то, что ты говорил. Слава Богу, что я тебе застала.

Он взял ее за локоть, отвел в сторону и заговорил шепотом.

– Зачем ты приехала?.. Как ты хороша при этом свете! – Он быстро провел пальцем по ее щеке. – Скажи, ничего не случилось? Когда я уходил, дядя был чертовски зол.

В эту минуту Джулия не думала ни о приличиях, ни о собственной репутации. Поэтому, хотя мимо проезжали кареты и слуга Эдварда разглядывал ее с нескрываемым любопытством, она спокойно взяла одетую в перчатку руку Эдварда и поднесла к своей щеке. Потом она привстала на цыпочки, легко поцеловала его в губы и сказала:

– Я должна была проститься с тобой.

Неожиданно ей стало страшно. Видимо, собственные неприятности так ее поглотили, что только теперь, глядя на чемоданы, составленные у подножки дорожной кареты, она вдруг осознала, что он едет в Брюссель не отдыхать, а возвращается к месту службы.

– Скажи, Джулия, что случилось? – настаивал он. – Черт, я так и знал, что надо было тогда догнать его… вернее, тебя! Он что… посмел поднять на тебя руку?

– Нет. – Джулия покачала головой, не отводя взгляда от его встревоженных любящих глаз. – Знаешь, я только сейчас поняла, что ты едешь на войну.

– Все будет хорошо, – твердо сказал он и прижал обе ее руки к своей груди. – Поверь, я никогда без надобности не иду на риск. – Он немного помолчал и, с улыбкой глядя на нее, добавил: – Разве что в очень редких случаях.

Джулия вздохнула.

– Знаю, что это глупо, но я только теперь начинаю понимать, что ты солдат. – На миг сердце тревожно замерло у нее в груди. Наверное, подумала она, так чувствуют себя все офицерские жены, прощаясь со своими мужьями. – Как я могла не понимать этого раньше? – Она медленно покачала головой.

Вместо ответа он наклонился к ней и поцеловал прямо в губы. От его поцелуя Джулии, как и всегда, стало хорошо. Она постаралась отбросить все страхи и насладиться близостью с любимым, тем более что времени для этого у нее, как видно, было в обрез. Они стояли в клубах тумана, прижавшись друг к другу, и Джулия согласилась бы стоять так вечно, но надо было рассказать Эдварду о том, что произошло после ее ухода из дома леди Тревонанс, поэтому она отстранилась от него и заговорила:

– Эдвард, я нашла их, я нашла твои письма. Я для того тогда и торопилась на Гроувенор-сквер, чтобы попасть раньше твоего дяди в его кабинет и разыскать письма, которые он недавно читал. Я нашла их в столе, и это оказались твои письма, те самые, которые ты писал мне прошлым летом. Все это время они были у него. До сих пор не могу поверить!..

– Я знал это, – глухо отозвался Эдвард. – Как только ты обмолвилась о том, что застала его за чтением писем, я сразу понял, что это были за письма.

– Но это же чудовищно! Как можно опуститься до такой низости?.. Эдвард, я хочу сказать тебе еще кое-что. Я… я ушла от него. Мы все, вместе с сестрами, поселились пока у Грийона. Я поняла, что не могу больше быть его женой.

– Джулия! – воскликнул он, крепко обхватив ее обеими руками за талию. – Значит, я могу надеяться?..

– Да, – улыбаясь, прошептала она.

Лицо его озарилось не сдерживаемой уже радостью.

– Родная моя! – Он стиснул ее в объятиях. Она слабо вскрикнула, но его губы зажали ей рот. Ее руки обвились вокруг его шеи, и он начал целовать ее сильно и страстно, отрываясь только затем, чтобы шептать ей слова любви и что с этого дня они будут вместе всегда, всегда…

Впервые за много месяцев Джулия дала волю своему сердцу.

– Я люблю тебя, – страстно шептала она, чувствуя его губы на своих губах, щеках, глазах.

– Мы едем вместе, – шептал он. – Ты должна ехать со мной, Джулия. С сегодняшнего дня мы с тобою будем вместе!..

Слезы на ее ресницах дрогнули и скатились по щекам. В эту минуту у нее не было мужества разуверять его.

– Войдем в дом! – прошептала она. – Пожалуйста!

Эдвард, который уже осушал поцелуями ее лицо, застыл на секунду, словно плохо понимая, где он и что сейчас должен сделать.

– Сколько у нас времени до отплытия? – спросил он своего слугу.

– Час-другой, не больше, – отвечал денщик. – Отлив ждать не будет.

Эдвард напряженно глядел на Джулию, видимо, думая о своем.

– Пойдем, – сказал он наконец и, взяв ее под локоть, направился к крыльцу.

Когда они вошли, Эдвард прежде всего запер дверь, швырнул шляпу на ближайший стул и зажег на столике у входа подсвечник в пять свечей. Комната осветилась мягким желтоватым светом. Он быстро расстегнул свой плащ и, сбросив его с плеч прямо на пол, занялся зеленой бархатной накидкой Джулии.

Некоторое время она молча наблюдала, как он неловко борется с рядом пуговиц, и наконец, рассмеявшись, спросила, удобно ли ему в перчатках. Эдвард тоже рассмеялся, пылко поцеловал ее и стянул лайковые перчатки. После этого дело у него пошло гораздо быстрее. Пока он расстегивал мелкие пуговки, Джулия гладила и целовала его лоб, щеки и губы.

Избавившись от накидки, Эдвард нагнулся и поцеловал ее грудь над вырезом бархатного платья, а она потянула за конец его шелковой ленты, и черные длинные волосы рассыпались по его плечам. Потом она размотала его белый крахмальный шейный платок и безжалостно бросила его на пол.

Эдвард обнял ее за талию и, взяв со столика подсвечник, повел в спальню. Здесь он поставил подсвечник на небольшой письменный стол возле кровати, затворил дверь и стал раздевать Джулию дальше. Вскоре он одолел застежку на ее платье, и оно грудой темно-зеленого бархата упало к ее ногам, но оставалась еще муслиновая нижняя сорочка, чулки с подвязками и бархатные туфельки. Эдвард усадил ее на кровать и, скользнув ладонями вверх по чулку, по очереди развязал обе подвязки. Джулия смотрела на то, как желтоватые блики играют на его черных как смоль волосах, и сердце ее замирало от восторга и наслаждения. Его руки трогали ее, вот они скользнули по ее бедрам вниз, стягивая с ног шелковые чулки. Добравшись до ступней, они стянули чулки вместе с туфельками; теперь на ней не осталось ничего, кроме сорочки.

Вместо того, чтобы встать, Эдвард уткнулся лицом в ее колени и притянул ее к себе. Руки его начали блуждать по ее телу, скользя по всем его изгибам, а рот, то целуя, то покусывая ее через тонкий муслин, двигался вверх к ее груди.

От его близости, от прикосновений и поцелуев Джулию пронзило острое наслаждение.

Поднявшись с пола, Эдвард торопливо снял сюртук и жилет, потом сел на кровать спиной к Джулии и с немалым усилием стянул с себя высокие сапоги. В это время руки Джулии скользнули от ворота его белой рубахи вниз и, словно сами собою, обвились вокруг его талии.

– Джулия, – прошептал он, локтями прижимая ее руки к своему животу, и собственное имя показалось ей легким ветерком в летний день. Она быстро перегнулась через его плечо, и губы их слились в жарком поцелуе. В следующую секунду Эдвард повернулся к ней всем телом и, навалившись на нее, начал целовать ее страстно и глубоко. Она нашла его руки и сжала их изо всей силы.

Привстав, Эдвард прошептал:

– Я люблю тебя. – Его дыхание сбивалось, в серых глазах горела мольба.

– Эдвард! – выдохнула она в волосы, потому что в этот момент он перекатился на спину. Все еще не выпуская его рук, Джулия изогнулась, стараясь устроиться на нем удобнее.

Ей казалось, что они с ним качаются в утлой лодчонке на бурных волнах огромного озера, от этого у нее кружилась голова и в то же время было необъяснимо весело и хорошо.

– В Брюсселе я измучаю тебя своей любовью, – пообещал он.

Чтобы не говорить, что она не едет с ним в Брюссель, она прижалась губами к его губам. Пока что ей хотелось только любить, только принадлежать ему, чтобы потом – как бы ни сложилась их жизнь в последующие месяцы – не жалеть об упущенной возможности.

Пальцы Джулии, скользнувшие под его рубаху, наткнулись на жесткие волоски на его груди. Она безумно хотела его. Она хотела стать частью его, отныне и навеки. Ощутив ее пальцы на своей груди, Эдвард невольно застонал и, выпрямившись, стащил с себя рубашку. Она снова начала ласкать его; ее губы медленно двигались от его щеки к шее и груди.

Их руки, его и ее, скользили по телам друг друга, лаская и изучая. Джулия едва могла дышать. Сколько раз она мечтала об этом, сколько раз просыпалась утром от неутоленного желания, мучившего ее потом весь день!.. Ах, много, много раз.

Эдвард стянул с нее через голову тонкую сорочку и бросил на пол. Потом он снова лег сверху и начал ладонями гладить ее бедра. Вместе с теплотой и тяжестью его тела в сердце Джулии вливалось несравненное ощущение довольства и покоя.

Эдвард оставил ее еще на миг, чтобы снять с себя панталоны и чулки. Потом, подняв Джулия с кровати, он прижал ее к себе и приник губами к ее губам.

Наконец он откинул покрывало, уложил ее на постель, осторожно опустился сверху и слился с нею.

Все мысли покинули Джулию, а сердце взлетело к высотам неведомого прежде блаженства. Размеренные движения Эдварда, казалось, совпадали с биением самой жизни, с вечным ритмом желания и любви. Счастье переполнило Джулию до краев и выкатилось слезами из ее глаз. «Тебе больно?» – спросил Эдвард, осушая ее слезы поцелуями, но ей не было больно, ей было хорошо, и она сказала ему об этом. Его поцелуи сделались горячее, а движения глубже и сильнее. Джулия помнила только, что любит его и что ее любовь невозможно выразить никакими словами. Кажется, она бессознательно царапала ногтями его спину; кровь гудела у нее в голове и разбегалась волнами наслаждения по всему телу.