Текст книги "Покорившие судьбу"
Автор книги: Валери Кинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
11
В тот же день около полудня сэр Перран стоял у накрытого в библиотеке стола в предвкушении восхитительного обеда. Над волшебными ароматами йоркширской ветчины, палтуса под белым соусом с устрицами, ростбифа, жареной утки и гарниров из зеленого горошка, картофеля, брокколи и капусты – над всем этим великолепием царила супница с дымящимся черепашьим супом. Стоявшие чуть дальше тарелки с цукатами и печеньями, вазочки с разноцветным желе и фрукты, затейливо разложенные на большом блюде, обещали приятное завершение трапезы. На отдельном столике ждала бутылка превосходного шампанского, перед нею в позе готовности застыл лакей.
Предвкушения трапезы составляли приятнейшую часть жизни сэра Перрана. В подобные минуты он испытывал ни с чем не сравнимое довольство.
Полчаса назад Бистон вручил ему письмо от Джулии – вероятно, виконт уже успел сообщить старшей дочери ее участь – и сказал, что конюх виконта ждет ответа внизу. Сэр Перран, однако, не торопился вскрывать письмо, как не торопился приступать к расставленным на столе изысканным кушаньям. Нагнувшись, он с удовольствием принюхался к несравненному аромату черепахового супа. Превосходно! Надо будет передать повару свое одобрение. Поистине великолепный обед – и это всего через два дня после великолепного карточного вечера.
В субботу все прошло как по нотам, кроме одного досадного пустяка: кольцо с изумрудом досталось майору, который скорее всего даже не догадывался о его истинной стоимости. Впрочем, это уже не имело особого значения. Главное – что кольцо уплыло из рук лорда Делабоула: ведь при ином раскладе виконт мог бы растянуть свой изумруд еще на две или три игры, тем самым отсрочивая триумф сэра Перрана.
Сразу же по окончании трапезы баронет намеревался ехать в Хатерлейский парк, дабы встретиться с будущей супругой и, по возможности, деликатно обсудить с нею кое-какие вопросы.
Довольно посмеиваясь, сэр Перран приказал лакею откупорить шампанское. Хлопок пробки наполнил его душу праздничным весельем. Он был бодр и полон сил, как перед началом увлекательнейшего приключения. Прежде всего он въедет в Хатерлейский парк, предварительно выселив оттуда лорда Делабоула. Он сам займется карьером, который в последние пять лет стал бесприбыльным до нелепости. В этом, впрочем, не было ничего удивительного: помимо прочих своих недостатков, лорд Делабоул оказался бездарным управляющим. Ничего, скоро сэр Перран все приведет в порядок. С каким удовольствием он вступит во владение всем тем, что было отнято у него больше полувека назад. И лучшим из всего, что перейдет в его руки, будет, разумеется, собственно Хатерлейский парк – ибо только на таком условии он согласится оплатить долги Делабоула. Да, отныне он законный владелец этого великолепного особняка – он и его дети.
Впрочем, с улыбкой подумал он, от такого счастья можно отдать Богу душу раньше времени.
Глубоко вздохнув, сэр Перран сел, положил письмо рядом с тарелкой и принялся обонять, смаковать и выбирать. Когда лакей по его знаку поднес бокал с шампанским, он приступил к трапезе. Глоток пенистого вина, кусочек палтуса, ломтик брокколи, ломтик картофеля. Сэр Перран умел жить и собирался научить Джулию этому искусству. Она нарожает ему сыновей, его сыновей, не меньше десятка. А почему нет? Она молода, здоровьем ее Бог не обделил, дети в их семье всегда рождались крепкими. Сам же он скорее всего доживет до девяноста с лишним и, возможно, еще увидит своих внуков.
Ломтик ростбифа, кусочек утятины, ложка черепахового супа, листик капусты. Еще глоток шампанского… Деньги давали ему власть над всем, чего он только мог пожелать.
Сэр Перран снова взглянул на письмо. Странно: почему от Джулии, а не от самого виконта? Неужели он уже успел рассказать дочери об их сделке? Глупец, зачем было так торопиться! Вряд ли известие о том, что она отдана в жены человеку втрое старше ее, могло привести девицу в восторг.
Вспомнилось, что хатерлейский конюх все еще ждет внизу. Интересно, зачем Джулии понадобился ответ?
Откушав еще ложку супа, сэр Перран наконец решил, что пора удовлетворить свое любопытство, пододвинул к себе письмо и сломал красную восковую печать.
Письмо оказалось небольшим, всего на полстранички, и он тут же охватил его глазами, все целиком.
«Вы всегда были близким другом моего отца, и мой долг сегодня сообщить вам прискорбную весть.
Череда потерь, преследовавших отца в течение многих лет, оборвалась вместе с его собственной жизнью. Он выстрелил в себя из дуэльного пистолета в воскресенье перед рассветом, после чего прожил до восьми часов сегодняшнего утра и испустил дух. Вам, нашему ближайшему другу и соседу, я сообщаю о несчастье в числе первых и заверяю, что не виню в случившемся никого, кроме самого покойного. Отпевание состоится завтра в одиннадцать часов.
Искренне ваша и т. д.
Мисс Вердель».
Вкус черепахового супа на языке сделался вдруг горьким, как желчь, и сэр Перран с отвращением сплюнул на пол.
Делабоул застрелился.
Сэр Перран снова и снова перечитывал безжалостно-ясные слова: «Он выстрелил в себя из дуэльного пистолета».
Он чувствовал себя так, словно к нему в дом забрался вор и унес все, все подчистую. Прижимая руку к груди, он пытался выровнять прерывистое дыхание. Мысли ускользали, зато гнев уже начал клубиться в его душе, как легкий дымок над поленьями, когда огонь только-только занимается. Растущие клубы гнева вскоре переполнили все его существо, и сэр Перран начал задыхаться.
Его одурачили. Провели, как последнего простака. У него отняли его месть. Делабоул не должен был умирать – он должен был жить, чтобы воочию убедиться в полной победе Блэкторнов. Жить, черт возьми, и испытать на собственной шкуре, каково это – лишиться всего, чем дорожил в этой жизни!..
Отдаваясь волне слепой ярости, сэр Перран вскочил на ноги и рывком опрокинул стол, вместе со всеми изысканными кушаньями, фарфором и хрусталем. Посыпались осколки; куски мяса и овощей, печенье и фрукты полетели в жирную лужу черепахового супа на ковре.
– Будь проклят Делабоул и все его исчадья! Будь они все прокляты! – Он подхватил с пола письмо и яростно скомкал его обеими руками. Обернувшись, он уперся взглядом в выпученные глаза и побелевшее от ужаса лицо лакея. – Попробуй только проболтаться хоть одной живой душе о том, что ты сейчас видел, – процедил он. – Если до меня долетит хоть одно словечко – так и знай: будешь уволен без рекомендательного письма и до конца жизни не найдешь себе другого места! Я об этом позабочусь. И запомни: это ты во всем виноват. Ты споткнулся и перевернул стол, понятно?
Лакей с лихорадочной поспешностью закивал.
– Убрать все, живо! И никому ни слова! – повторил сэр Перран и, забыв о своей хромоте, размашисто зашагал к двери.
Через час, когда он сидел в кресле у себя на террасе, гнев его уже остыл. Разгладив на коленях письмо, он перечитал его еще несколько раз. Все так, Джулии больше незачем выходить за него, и никакие ухищрения уже не смогут склонить ее к этому шагу. Никакие. Впрочем…
Сэр Перран поставил локоть на подлокотник и задумчиво подпер подбородок ладонью; пальцы его другой руки безостановочно барабанили по измятому письму. Нет, он должен, должен добиться своего, вопреки этой нелепой выходке Делабоула! Джулии сейчас понадобится помощь…
Внезапно губы его тронула недобрая улыбка. Хорошо же, он постарается ей помочь. Он очень постарается. Он поможет ей понять, что ее единственным спасением от бремени отцовских долгов будет брак с ним, сэром Перраном.
Наконец он вздохнул с облегчением. Иногда простейшие решения оказываются самыми верными. Давешнее довольство начало мало-помалу возвращаться к нему. Что ж, пожалуй, даже лучше, что Делабоул больше не будет путаться под ногами, решил он.
* * *
Следующие несколько дней Джулии пронеслись как странный сон, в котором картины сменяют одна другую без всякой связи и посреди озерной глади может вдруг возникнуть образ рыцаря, повергающего дракона. Каждый час с нею что-нибудь происходило: то она стояла рядом с плачущими сестрами, закутанная, как и они, в черный креп, и слушала, но не слышала слова священника, который провожал лорда Делабоула в мир иной; сцена похорон неожиданно обрывалась, и она уже принимала соболезнования многочисленных знакомых, приехавших в Хатерлей по случаю печального события. Потом она вдруг без всякого перехода оказывалась на кровати в своей спальне, и слезы безостановочно лились у нее из глаз; вот она переодевалась к ужину, не имея ни малейшего желания ужинать; потом говорила с сэром Перраном о сдаче имения внаем; потом спала. На другое утро она выслушивала соболезнования торговцев, прекрасно зная, что на самом деле они озабочены только судьбой своих неоплаченных счетов; потом отвечала на вопросы слуг: к сожалению, пока ничего нельзя сказать с полной определенностью, но скорее всего дом тоже будет сдан внаем и вся прислуга останется на прежних местах… И в продолжении этих сменяющих друг друга разговоров ей все время хотелось, чтобы поскорее приехал Блэкторн и утешил ее.
В то же время сквозь призрачную дымку полуреальности-полусна перед нею маячил другой вопрос: где лорд Питер? Почему он до сих пор не приехал к ней?
Дело в том, что одновременно с письмом к сэру Перрану Джулия отправила посыльного в гостиницу «Белый олень»: сообщив лорду Питеру о постигшем ее несчастье и о том, что похороны состоятся во вторник, она просила его немедленно приехать в Хатерлей.
С тех пор, однако, прошло уже три дня. Джулия не понимала, что происходит. Лорд Питер не только не приехал на похороны, он не прислал ей даже записки с выражениями соболезнования или участия. Где он? Неужели он не понимает, что именно сейчас его помощь и поддержка для нее так необходимы?
В четверг днем, выслушав замечание сэра Перрана о том, что съемщиков для больших имений, таких, как Хатерлейский парк, приходится иногда искать месяцами, Джулия наконец не выдержала ожидания и велела заложить карету. Она должна была ехать в гостиницу и поговорить с ним, должна была выяснить, почему он не приехал к ней в тяжелую минуту. По всей вероятности, теперь он и сам уже раскаивался, и она готова была даже простить его, но сначала ей нужно было понять, почему он не приехал.
В вестибюле гостиницы она подошла к портье и, с трудом сдерживая дрожь, осведомилась у лысого коротышки, нельзя ли поговорить с лордом Питером.
– К сожалению, мисс Вердель, вы опоздали. – Оказывается, коротышка знал ее. Впрочем, ничего удивительного: сестер Вердель знал весь Бат.
– Простите, как вы сказали? – Джулия слышала слова портье, но они словно утонули в какой-то вязкой каше, неожиданно образовавшейся у нее в голове.
– Лорд Питер уехал вчера утром. Вам как его другу могу лишь передать то, что он сам сказал мне: маркиза Тревонанса пригласили погостить несколько недель в королевской резиденции в Брайтоне, и он пожелал явиться туда вместе с сыном. Лорд Питер, разумеется, был принужден выполнить просьбу почтенного родителя. – Голубые глаза портье смотрели на нее с явным состраданием. – Поверьте, мы все очень огорчены его отъездом. Его милость всегда был у нас желанным гостем.
Джулия все еще не могла поверить услышанному.
– Так он уехал в Брайтон? – бессмысленно повторила она.
– Да, мисс Вердель, и, помнится, перед отъездом заметил, что вряд ли в ближайшее время вернется в Бат. – Откашлявшись, он продолжал: – Позвольте вам также сказать, что весть о вашей утрате потрясла нас всех. Лорда Делабоула тут все помнят: он часто навещал друзей в нашей гостинице. Душевный был человек, щедрый, даже чрезмерно – раздавал чаевые всем без разбора… Да, его тут очень хорошо помнят.
Джулия молча кивнула, попрощалась и вышла из гостиницы. По дороге домой она ни о чем не думала – вероятно, эта сумятица в ее голове поглотила все мысли. Она смотрела в окно кареты, но ничего не видела перед собой. Лорд Питер оказался химерой, и теперь все ее надежды на благополучный исход развеялись как дым, а ее сердце, только что узревшее впереди некое подобие гавани, снова качалось на волнах бесконечно далеко от берега.
Впрочем, чем она сама лучше лорда Питера? Она хотела выйти за него замуж не по любви, а потому, что надеялась получить от него желаемое. Правда, взамен она собиралась стать ему хорошей женой и постараться его полюбить. Хватило бы этого для счастья или нет, теперь уже никто не мог сказать, потому что лорд Питер уехал и скорее всего исчез из ее жизни навсегда.
Вернувшись домой, Джулия прежде всего поднялась в Зеленый салон и попросила принести себе бокал хересу. Пожалуй, она могла еще час предаваться отчаянию, но через час она просто обязана была взять себя в руки и сосредоточиться на решении навалившихся на нее вопросов.
Джулия уже допивала свой бокал, когда со стороны аллеи она услышала стук подъезжающего экипажа. Интересно, что за ранний гость спустя всего два дня после похорон? Поднявшись со стула, Джулия подошла к окну. В тот миг, когда она отдернула муслиновую занавеску, перед крыльцом остановилась знакомая двуколка, и мужчина, одетый в черную шляпу и синий редингот, легко спрыгнул на землю.
Эдвард!..
При виде его сердце Джулии рванулось прочь из груди. Передав вожжи подоспевшему лакею, Эдвард бросился к дому.
Джулию охватило лихорадочное волнение и вместе с тем чувство вины: ведь после разговора с Эдвардом в пятницу вечером она успела завоевать и снова потерять лорда Питера. Вправе ли она высказывать прежнюю нежность к Эдварду, если только что считала себя невестой другого?
Отставив бокал на камин, она ждала. На ней было черное шелковое платье – сестрам Вердель предстояло теперь ходить в черном не менее шести месяцев. Она машинально поправила волосы, но тут же подумала, что глупо поправлять выбившуюся прядь, когда скорбь оставила неизгладимые следы на ее лице: веки покраснели, под глазами легли темные круги, углы рта горестно опустились вниз.
Снизу послышались шаги – он взбегал по лестнице, перескакивая через ступеньку, и вскоре дверь распахнулась, и Эдвард, швырнув на ближайший диван шляпу с перчатками, бросился к Джулии и заключил ее в объятья.
– Я только приехал домой, – не успев отдышаться, заговорил он, – как дядя сообщил мне о твоем несчастье. Я тотчас примчался.
– Тотчас примчался, – повторила она, вспоминая лорда Питера. Боже, какие они разные! По щекам ее заструились слезы. – Не плачь, моя хорошая!.. Я здесь, я с тобой.
– Где ты был? – В голову лезла какая-то чушь: Корнуолл, контрабандисты. Что, если подозрения сэра Перрана верны?.. Впрочем, какая разница.
Эдвард слегка отклонился назад и отвечал, не размыкая рук:
– В Корнуолле. К несчастью, поездка оказалась не очень удачной: дело не выгорело, и с этим еще придется что-то решать… Но, клянусь, это никак не повлияет на наши с тобой отношения. Скоро я все улажу и тогда смогу целиком посвятить себя тебе и сестрам. А теперь, прошу тебя, расскажи мне все.
Усадив ее на тот самый диван, на котором всего пять дней назад лорд Питер просил ее руки, Эдвард стал задавать вопросы, и она говорила: о том, как умирал отец, как после его смерти к ней сразу же зачастили торговцы и как трудно оказалось сдать внаем Хатерлейский парк.
– Папины кредиторы пока разговаривают со мной очень учтиво, но скоро, я уверена, они потребуют от меня уплаты долгов. Ах, Эдвард, я не знаю, что мне делать!.. До сих пор у меня была хотя бы одна драгоценность, которую мне вот уже несколько лет приходилось прятать от отца, но в последний день он каким-то образом разыскал ее и забрал… чтобы играть вечером у сэра Перрана. Твой дядя очень добр к нам, он помогает мне искать съемщика для Хатерлея, но и ему, как выяснилось, папа задолжал пять тысяч фунтов. Я, разумеется, должна отдать ему долг, но как?
При этих ее словах на скулах у Эдварда заходили желваки, и его серые глаза вспыхнули гневом.
– Это сэр Перран виноват в случившемся! Я был там и видел все собственными глазами. Он должен был остановить игру задолго до окончания вечера.
Джулия пожала плечами.
– Какой смысл винить кого-то в том, что мой отец ступил на порочный путь?
– Идущего по любому пути можно остановить или подтолкнуть, – отвечал Эдвард, не сводя с нее глаз.
– Идущий волен сам свернуть с дороги, когда убедится, что она ведет его не туда. Нет, я не хочу ни в чем винить сэра Перрана. Знаешь, после папиной смерти он проявил к нам такое участие – даже предложил оплатить какой-то из папиных долгов… Разумеется, я отказалась.
Эдвард, которому нечего было на это возразить, лишь молча поднес к губам ее тонкие пальцы, потом легонько притянул ее к себе и поцеловал в губы. От чувств, которые всколыхнулись при этом у нее в груди, глаза Джулии снова наполнились слезами.
Наконец, оторвавшись от нее, Эдвард сказал:
– Боже, как я соскучился по тебе за эти дни! Ты не представляешь, с каким тяжелым сердцем я расставался с тобою в пятницу! Мучительно было уезжать, зная, что я так нужен тебе здесь.
Он снова наклонился к ней, но Джулия, положив ладонь ему на грудь, не позволила себя поцеловать.
– Эдвард, я должна тебе кое-что сказать.
Он нахмурился.
– Что-нибудь серьезное?
– Да… думаю, что да. Знаешь, в пятницу после папиного обморока и после того, как ты сообщил мне о своем отъезде, я приняла одно решение. В тот вечер на балу, как раз перед тем, как папе стало плохо и ты нашел его на тротуаре под дождем, лорд Питер попросил моего позволения приехать в Хатерлей и переговорить с моим отцом.
– Эк, сподобился! – усмехнулся Блэкторн. – Надеюсь, ты ему отказала?
Как странно, подумала Джулия, он как будто не видит непомерной тяжести свалившихся на них испытаний. Не видит или не хочет видеть? Ему тяжело было уезжать в Корнуолл, зная, что он нужен ей здесь, – пусть так, но ведь он уехал. Уехал, предоставив ей бороться в одиночку, – и она боролась как могла.
– Думаю, вряд ли ты сможешь меня понять, но… я не отказала ему.
Эдвард долго молчал, потрясенно глядя на нее.
– Ты права, – наконец проговорил он. – Я не могу этого понять.
Джулия встала и отошла к камину. Мысли ее путались и метались. Эдвард уязвлен? Но разве она уязвлена меньше? А ему как будто нет до этого дела…
Эдвард тоже поднялся с дивана и встал рядом с Джулией. Лицо его было угрюмо, серые глаза, казалось, пронзали ее насквозь.
– Разве мы с тобою не решили, что сообща мы в конце концов найдем выход из положения?
– Это решил ты, а не я, – просто ответила она. – Да, ты много раз говорил, что найдешь выход, и я много раз верила тебе, а потом приходила домой и узнавала о новой папиной выходке. Мне… мне ничего не оставалось делать. Я должна была принять предложение лорда Питера.
Опустив глаза, она принялась рассматривать зеленые и золотистые узоры ковра у Эдварда под ногами. На нем были начищенные до блеска сапоги с черными отворотами. Господи, зачем он уехал тогда, в пятницу?
Наконец, собравшись с мыслями, она снова перевела взгляд на его лицо и продолжала:
– Я не могла ему отказать, потому что мне было слишком страшно. В субботу мы с лордом Питером договорились, что он встретится с папой и попросит у него моей руки, а когда все формальности будут соблюдены, мы объявим о нашей помолвке. Но в воскресенье перед рассветом, вернувшись от сэра Перрана, папа застрелился. – Как странно, что она могла так спокойно, почти равнодушно произносить эти слова. – За два дня я послала лорду Питеру три письма, но почему-то не получила ответа. Во вторник на похоронах было много людей, среди них даже те, кого я вовсе не знала, но лорд Питер так и не приехал. Мне это показалось странным – ведь он должен был знать о случившемся. Поэтому сегодня я сама поехала к нему в гостиницу в надежде поговорить с ним и выяснить, что ему помешало приехать в Хатерлей… Только что в гостинице мне сообщили, что он уехал в Брайтон по крайней мере до конца лета.
С трудом договорив последние слова, Джулия отвернулась и перешла к окну, из которого несколько минут назад она увидела двуколку Эдварда. Небо над Хатерлеем было затянуто серыми тучами, вот-вот мог пойти дождь.
Услышав за спиной шаги, она догадалась, что Эдвард тоже приближается к окну. Он остановился так близко от нее, что от его дыхания дрожал завиток у нее над ухом.
– Ты знаешь мое мнение о лорде Питере, и он его лишь подтвердил. Однако ни он, ни его так называемое предложение, от которого он тут же постарался откреститься, меня сейчас не интересуют. Волнует другое: ты мне совсем не веришь.
– Тебя не было здесь, ты только что приехал, – устало проговорила Джулия. – Возможно, я поторопилась, не знаю. Но, обдумывая снова и снова свое положение, я всякий раз приходила к одному: если лорд Питер попросит моей руки, я должна ответить согласием, иначе моим сестрам не на что надеяться в будущем.
– Но почему, почему ты не хочешь поверить мне? Я уже говорил тебе: у меня есть влиятельные друзья, с их помощью мне удастся возродить ваш карьер, скоро он начнет давать солидную прибыль, и твои сестры смогут счастливо устроиться!..
– А отцовские долги?
– Джулия, я не могу сию же минуту ответить на твой вопрос, но я уверен: выход есть, и мы найдем его, если будем искать вместе. Скажи мне только одно: ты любишь меня?
Он легонько приподнял ее подбородок, и ей пришлось смотреть ему в лицо. Серые глаза Эдварда вопрошали, умоляли и звали ее туда, куда ей самой хотелось больше всего на свете.
– Люблю ли я тебя? – прошептала она. – Конечно, люблю и всегда буду любить. Но я в отчаянии, и впереди никакого просвета… Пойми меня: Элизабет, Каролина, Аннабелла…
– Довольно, – мягко оборвал он. – Думай сейчас только обо мне и о нашем с тобой будущем. От страха и от горя ты просто потеряла голову, вот тебе и видится все в черном свете.
Джулия вдруг подумала, что можно ведь и правда забыть обо всем, хотя бы на несколько минут; все заботы последних двух лет начали отодвигаться от нее куда-то бесконечно далеко. Теперь она видела перед собою только Эдварда и не желала никого и ничего другого. Ей хотелось остаться с ним навсегда – все равно, в бедности или в богатстве.
– Эдвард, когда ты со мной, все кажется так просто…
– Вот так-то лучше, – с довольной улыбкой пробормотал он и нежно привлек ее к себе.
Едва Джулия попала в блаженный плен его объятий, его губ и его обещаний, на сердце у нее стало легко и покойно. Казалось, теперь не надо было ни о чем тревожиться.
Эдвард наконец оторвался от ее губ и потянул ее от окна к тому самому дивану, с которого они недавно встали. На диване, не дав ей опомниться, он начал покрывать ее лицо страстными поцелуями. Где-то в глубине ее сознания шевельнулась мысль, что надо встать и уйти, но тут же исчезла: в объятиях Эдварда было слишком хорошо, так хорошо, что не думалось уже ни об отце, ни о его долгах, ни о будущем.
Пальцы Эдварда начали одну за другой отыскивать шпильки, скреплявшие ее пучок, и вскоре вьющиеся пряди рассыпались по ее плечам. Он бережно поднес к губам одну из них, потом, запустив пальцы в золотистый шелк ее волос на затылке и клоня ее голову к себе, снова поцеловал в губы.
Другая рука Эдварда тем временем пыталась притянуть Джулию как можно ближе. От его жарких поцелуев у нее закружилась голова и в крови вскипело желание, какого ей не доводилось прежде испытывать.
Неожиданно для себя самой Джулия поняла, что хочет его. Да, она хочет его и хочет, чтобы он стал ее мужем сейчас и здесь, в этой самой комнате, в которой недавно звучали нежные признания лорда Питера, забытые на другой же день им самим… Пальцы Джулии потянулись к застежке его редингота, и он понял ее без слов.
Скинув редингот и жилет, он снова приник к ее губам, но теперь он уже оказался над нею сверху, а она внизу. Так ей было гораздо удобнее и приятнее обнимать его и прижиматься к нему всем телом.
Пока его язык скользил по ее губам, дразня и сводя ее с ума, а руки гладили и ласкали ее тело, дыхание Джулии все учащалось. Нагнувшись, он поцеловал выпуклости ее грудей в вырезе черного платья и крепко прижал ее к себе. Теперь она уже вся превратилась в желание. Эдвард приподнял шелковый подол ее платья, и мгновение спустя ее робкие попытки сопротивления были сломлены. Не было силы, которая могла бы удержать их у черты благоразумия.
Джулия удивленно прислушивалась к незнакомым ощущениям. Слегка приподнявшись над нею, Эдвард заботливо заглянул ей в глаза и спросил:
– Тебе не больно?
– Нет, – прошептала она. – Мне так хорошо! – Джулия слышала, что первый раз бывает очень болезненным, но, видно, у нее было иначе.
Эдвард вошел в нее снова сильно и глубоко, повторяя своими движениями вечный ритм всего живого на земле. Когда, задыхаясь, она начала искать губами его рот, он тут же с жадностью приник к ней, и ее желание, и без того нестерпимое, сделалось еще острее. Она уже двигалась вместе с ним, в его ритме, и с каждым его движением на нее накатывала новая волна наслаждения.
Эдвард любил ее, он овладевал, он уже владел ею. Джулия закрыла глаза, и тотчас перед нею поплыли картины из далекого прошлого, когда они еще были детьми и она мечтала стать его женою… Но волны стали захлестывать ее чаще, смывая все мысли о прошлом и будущем, и вся она уже превратилась в дрожащее ожидание. Она едва могла дышать. Эдвард застонал; волны наслаждения вздымались выше, выше и наконец достигли вершины… Джулия хотела кричать, но губы Эдварда зажимали ей рот, и она могла только застонать вместе с ним. Такого с нею не было никогда: каждая ее клеточка жила и ликовала.
Толчки постепенно замедлялись и скоро прекратились совсем; губы Эдварда скользнули к шее Джулии. Желание, уже не такое острое, но сладостное, все еще не оставляло ее. Он хотел отодвинуться, но она не отпустила его и еще крепче притянула к себе обеими руками.
– Джулия, родная моя, – шепнул он, зарываясь лицом в ее золотистые волосы. – Мы не станем ждать конца траура… Мы поженимся сейчас, ты не откажешь мне.
– Я не откажу тебе, – отозвалась Джулия, веря, что сделает теперь все, чего хочет Эдвард. Отдавшись ему сегодня, она отдалась навсегда. Теперь она уже не сомневалась в нем.
* * *
Сэр Перран тихо затворил дверь. Он выехал в Хатерлей тотчас вслед за племянником, но Блэкторн, судя по всему, даже не заметил этого. Какая беспечность – заниматься любовью, не удосужившись даже запереть дверь: в комнату мог войти кто угодно. Оба, правда, одеты, но их руки и ноги переплетены совершенно недвусмысленно, не говоря уже о ритмичном скрипе пружин под ними… Пожалуй, все это было бы даже забавно, когда бы речь шла о совращении какой-нибудь служанки; однако негодяй только что овладел женщиной, которую он, сэр Перран, наметил себе в жены, – и от этого в груди баронета закипала слепая ярость. Стоя у полуоткрытой двери, он слушал и смотрел, потому что не в силах был сдвинуться с места. Легко же оказалось ее соблазнить!..
Лишь когда все выразительные звуки смолкли, он как будто очнулся и тихо закрыл дверь.
Все вышло совершенно случайно. Отмахнувшись от Григсона, который собирался объявить о его приходе, он пошел наверх без доклада. Помня, какими глазами Джулия смотрела на его племянника в прошлую пятницу на балу, он надеялся застать этих двоих врасплох. Порой можно узнать много интересного, просто сказав что-нибудь или отворив дверь в минуту, когда двое в комнате не ожидают появления третьего.
Спустившись вниз, сэр Перран приказал немедленно подать его карету, чем еще раз удивил дворецкого. Он не мог тут оставаться: сдерживаемый гнев мог в любой момент выплеснуться наружу, как в воскресенье, а это было бы совсем некстати.
Проклятая горячность была частью его натуры, и избавиться от нее он, конечно, не мог, однако мог хранить хотя бы видимость спокойствия в присутствии посторонних. Теперь, прежде чем что-либо предпринимать, ему надо было переварить увиденное и хорошо поразмыслить.
Едва лакей захлопнул за ним дверцу дорожной кареты, мысли баронета сами собою обратились к брату. Сэру Перрану вовсе не хотелось вспоминать ни покойного брата, ни тем более его жену, но Эдвард, казалось, нарочно вынуждал его к этому.
Круги, круги, думал он. Все идет по кругу. Солнце, луна, земля, бесконечная смена времен года; рождение, жизнь и смерть, удар и возмездие, прилив и отлив, и – снова и снова – начало и конец, конец и начало. Вечно, по кругу.
Однажды и он любил – любил отчаянно, до безумия, чертовски мучаясь и ревнуя. У нее были ясные голубые глаза, покорившие его сердце с первой же минуты, черные как смоль волосы и живое одухотворенное лицо. Он добивался ее всеми возможными способами, дарил цветы и конфеты и прибегал ко всем известным уловкам, которыми мужчины издревле завоевывали сердца дам. В конце концов он добился ее, притом с тою же легкостью, с какой его племянник, по всей видимости, добился Джулии.
Это ли не ирония судьбы? Его любимая стала потом женой его брата и матерью Эдварда. И теперь, в завершение круга, ее сын забирает у него Джулию, ту единственную женщину, которую пожелал сэр Перран.
Но нет, круг еще не завершен. Сэр Перран получит ее во что бы то ни стало; он получит ее – и будет отомщен.
