Текст книги "Дар богов (СИ)"

Тем летом Ивару уже исполнилось пятнадцать. Бьерн созвал мужчин Каттегата в небольшой поход вдоль северного побережья, похожий на тот, с каких начинал отец. Уббе и Хвитсерк ушли с ним, Сигурд тоже хотел, но ему сказали, что он еще слишком юн, хотя дело было не в этом. Мать вынудила всех оставить его, чтобы Ивару не было обидно киснуть единственному из братьев дома. Сигурд злился, кричал на мать, уходил в лес и не появлялся по нескольку дней кряду, а Ивару при каждой встрече заявлял, что в следующем году точно пойдет в поход, потому что тогда ему будет уже семнадцать, и никто не сможет сказать, что он не настоящий мужчина!

Мать тоже злилась – часто и на всех. Возможно, она даже жалела, что поступила так с Сигурдом, но, конечно, никому не признавалась в этом. После того, как она неделю не разговаривала со служанками иначе, чем криком, и без устали гоняла их с пустыми поручениями, в Каттегат опять пришел Харбард. Мать выскочила ему навстречу, разъяренная как кошка, и кинулась на него чуть ли не с кулаками. Харбард подхватил ее под бедра, перекинул через плечо и молча унес в спальню, не обращая внимания на то, что она молотила его ладонями по спине и что есть сил брыкала ногами.

Они не появлялись до вечера. Сигурд, в гневе хлопнув дверью, опять ушел в лес. А Ивар теперь – в этот приход Харбарда – был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что означают доносившиеся из родительской спальни звуки.

Служанки возбужденно шептались, что Харбард не изменился ни капли: не прибавилось ни единой новой морщины на лице, ни одного седого волоса на голове, хотя с последнего его появления прошло почти десять лет.

Он вышел в общий зал чуть раньше матери и, завидев Ивара, первым делом подошел к нему:

– О, ты стал совсем взрослый, ты помнишь меня?

Ивар кивнул, хотя на самом деле помнил Харбарда плохо. Только то, что он приходил раньше, и что мать была рада ему, а вот как он выглядел – нет. И еще помнил слова Сигурда о том, что Харбард, кроме матери, отымел половину каттегатских женщин, и мать прогнала его, когда узнала.

А потом Харбард перевел взгляд на Ангрбоду. Она сидела на расстеленной на полу бараньей шкуре рядом с Иваром и штопала рубаху, которую он порвал на днях.

– Ты ведь Ангрбода, дочь Флоки и Хельги? – Харбард наклонился к ней, уперев в колени руки.

Она кивнула, не поднимая головы.

– Ты выросла такой красивой. Будто живое воплощение Фрейи, – сказал он.

Вообще-то Ангрбоду сложно было назвать красивой, как и Хельгу, и Флоки. Но Ивару все равно нравилось смотреть на нее, ее лицо притягивало чем-то другим – не красотой.

– Я совсем не похожа на Фрейю, – спокойно ответила Ангрбода и в очередной раз проткнула ткань иголкой.

– Ошибаешься, – покачал головой Харбард. – В каждой женщине есть Фрейя, каждая на нее в чем-то похожа.

– Но я еще не стала женщиной, – так же спокойно сказала Ангрбода и вытянула вверх иголку. Нитка с тихим шорохом прошла сквозь ткань.

Ивар понял, что краснеет, когда до него дошел смысл ее слов. С ним Ангрбода о таких вещах никогда не говорила. Он был уверен, что она, как и он сам, стесняется подобных тем.

– О-ох, дитя! – улыбнулся Харбард и, взяв лицо Ангрбоды в свои руки, приподнял его вверх. – Это лишь вопрос времени.

Она моргнула и подняла ресницы, посмотрев прямо на Харбарда. Ивар так и не смог понять, какое в ее глазах было выражение.

Мать наконец вышла в общую залу, на ходу пытаясь поправить взмокшие, слипшиеся волосы, и одарила Харбарда таким взглядом, после которого он сразу же отпустил Ангрбоду и выпрямился.

– Кажется, с появлением Харбарда мать стала меньше любить своего драгоценного Ивара! – смакуя каждое слово, проговорил Сигурд спустя пару недель.

Они с Иваром сидели за обеденным столом вдвоем, а из родительской спальни доносились ставшие уже привычными за это время звуки.

– Зато она не стала больше любить тебя! – процедил Ивар в ответ и оторвал зубами кусок от запеченной бараньей ноги.

Сигурд взял в руки нож и потрогал его острие кончиком указательного пальца.

– Ангрбоду ты тоже готов делить с Харбардом, как делишь с ним мать? – с едва скрываемой улыбкой поинтересовался он.

– Что?! – Ивар бросил баранью ногу на стол, промахнувшись мимо тарелки.

– А ты не знал? – Теперь Сигурд уже улыбался вовсю. – Харбард целовал Ангрбоду. На людях. В губы, как мужчина целует женщину. И не один раз. Все видели это. Как думаешь, они до сих пор только целуются или дело пошло дальше?

Ангрбоду Ивар нашел на побережье неподалеку от каттегатской пристани. Она явно недавно плавала и только что вылезла из моря: на тунике были темные пятна от влажной исподней рубашки, надетой под низ, а с мокрых волос все еще понемногу капала вода. Закатное солнце играло с волосами Ангрбоды, расцвечивая их яркими оттенками меди.

Ползать по песку Ивар ненавидел. Это было труднее, чем ползать по твердой земле, которая давала неплохую опору для рук. А еще песок вечно забивался под одежду, в штаны – особенно неприятно, и его приходилось вытряхивать оттуда, иначе можно было стереть в кровь кожу на животе, бедрах и ногах. Впрочем, Ивар так и не мог решить, что хуже: песок или чавкающая жидкая грязь, в которой мало, что измажешься с головы до ног, так еще и вымокнешь. Из-за нее весной и осенью, и летом – во время дождей – приходилось торчать дома, если кто-то из братьев или Флоки не соглашался потаскать Ивара на спине.

Ангрбода сидела, опустив голову, и медленно вычерчивала указательным пальцем на песке изогнутые линии – одну за другой. Ивар, пока искал ее, успел мысленно высказать столько гадостей, сколько раньше и представить не мог в отношении Ангрбоды. А теперь подполз на расстояние вытянутой руки, но слов найти не получалось.

– Что у тебя с Харбардом? – наконец спросил он, постаравшись, чтобы это прозвучало угрожающе, но голос подвел его и дрогнул. – Что он делал с тобой?

– Ничего такого, о чем тебе стоит знать, – ответила Ангрбода тем же спокойным тоном, каким говорила Харбарду, что еще не стала женщиной – несколько недель назад.

– Почему это мне не стоит знать? – сквозь зубы проговорил Ивар, чувствуя, что злость возвращается – к счастью.

– Потому что я – не твоя собственность. Я могу делать, что хочу. – Ангрбода пририсовала овал на конце очередной линии – такой же, какие были и на концах других, с двумя точками внутри. Голова, понял Ивар. Ангрбода рисовала змей.

Ивар зарычал и принялся раскидывать руками песок в разные стороны, уничтожая все ее рисунки. Ангрбода выпрямила спину, положила ладони себе на колени и смотрела теперь на них. Опять не на Ивара!

Он яростно встряхнул ее за плечи – бесполезно, она не подняла головы. Тогда он повалил ее на песок и навалился сверху, придавив предплечьем шею, – он часто делал так, когда боролся с братьями. Ангрбода вцепилась в его руку своими руками, но все еще не смотрела в глаза.

– Не смей больше общаться с Харбардом! – в отчаянии прокричал Ивар.

– Ты не можешь мне приказывать! – хрипло ответила Ангрбода и наконец посмотрела на него – спокойными, как озерная гладь, глазами.

Ивар действительно не мог. Он постепенно понял это за последний год. Ангрбода слушалась его, угождала его капризам (порой, таким, от которых даже мать недовольно сводила брови и качала головой), но лишь тогда, когда хотела. Если же Ангрбоде что-то действительно не нравилось, заставить ее было невозможно. Ивар мог кричать, обзывать ее, щипаться или швырять в нее вещами – тогда она просто уходила, молча. И со временем поступала так все чаще и чаще. Она была словно вода в ладонях: бери и делай, что угодно – хочешь пей, хочешь держи, но одно неосторожное движение – и она протекала сквозь пальцы, мгновение – и ее уже не остановить.

Ивар, тяжело дыша от едва сдерживаемой злости, смотрел в глаза Ангрбоде, а она смотрела в его глаза – почти безо всякого выражения. Казалось, это может продолжаться вечно.

Ивар снова зарычал и, приподнявшись на одной руке, что было сил оттолкнул Ангрбоду.

– Ненавижу! Ненавижу тебя! – прокричал он. – Ненавижу!

Ангрбода уселась рядом и, подтянув к себе ноги, обняла руками колени. И, глядя на море, проговорила тихим ровным голосом:

– Харбард сказал, что пришел в Каттегат на зов Аслауг, но понял, что другая в нем нуждается сильнее. – И она вновь посмотрела Ивару в глаза. Какое было в ее взгляде выражение, он так и не понял: вызов, надежда – или что-то еще?

– Вот и иди к своему Харбарду! – выкрикнул Ивар. – Можешь даже уйти вместе с ним, он ведь всегда уходит! Я не хочу тебя больше видеть! Никогда! Уходи! Ненавижу тебя!

Ангрбода смотрела на Ивара, а он все кричал и кричал, повторяя одни и те же слова. Он даже несколько раз швырнул в нее песком, который загреб ладонями. Песок прилип к ее мокрым волосам и одежде.

А потом Ангрбода отвернулась, поднялась на ноги и пошла прочь. Больше он ее не видел.

Харбард в тот же день ушел из Каттегата, и те, кто видел это, говорили, что Ангрбода ушла вместе с ним.

Флоки выравнивал рубанком сосновую доску. Он строил для Бьерна очередной драккар. Ивар сидел по другую сторону от доски на толстом высоком пне и смотрел, как волны подкатывают к берегу – одна за другой. Рядом с мастерской Флоки всегда были замечательные виды и море казалось особенно манящим и красивым. Может, поэтому Ангрбода так любила его.

Ее не было уже год. Ивар тосковал по ней невыносимо. Но никому не говорил об этом, даже матери и Флоки. Когда братья подкалывали его насчет Ангрбоды, он делал вид, что только рад ее уходу: раз Харбард был ей так дорог – то и пусть. И изо всех сил старался в эти моменты не показывать, как зол на самом деле, чтобы никто не догадался, что он врет.

– А знаешь, у вас глаза похожи, – сказал вдруг Флоки.

– Что? – Ивар удивленно повернул в его сторону голову.

– У тебя и Ангрбоды, – пояснил Флоки, отложив рубанок. – Ну знаешь… очертания, брови… – Он взметнул вверх руку, и пальцы на ней принялись исполнять затейливый танец, пока он говорил. – И цвет немного… хотя у Ангрбоды хоть и голубые, но все же темнее. И чуть крупнее. Вот взгляд – взгляд непохож.

Ивар недоуменно поморщился и уже хотел было спросить, что это за бред, но тут до него дошло: Флоки тоже тоскует по Ангрбоде. И тоже не знает, как высказать эту тоску.

– Зачем ты назвал ее так: та, что приносит горе – Ангрбода, зачем? – с обидой бросил Ивар.

Флоки тяжело вздохнул и мотнул головой.

– Я хотел обмануть богов, Ивар. Я считал, что не заслуживаю такого дара. Хотел показать им, что рождение дочери ничего для меня не значит. Я боялся, что если боги будут знать, как она мне дорога, то отнимут, если я сделаю что-то неугодное им.

– Какая чушь! – фыркнул Ивар.

– Чушь? – переспросил Флоки, и уже обе его руки взлетели вверх и принялись вырисовывать в воздухе странные линии. – Вовсе нет. Боги чуть не отняли ее у меня много лет назад. Тогда Рагнар приковал меня в пещере, чтобы наказать за убийство своего друга Этельстана. Там я висел дни и ночи, и со сводов мне на темя капала вода: кап, кап, кап, кап… и мгновения сливались в бесконечность. Ангрбода заболела тогда и чуть не умерла. Хельга выходила ее – чудом. Мне кажется, после той болезни Ангрбода и стала… такой. Хотя Хельга говорит, что я все придумываю. Боги тогда наказали меня. Они хотели забрать у меня дочь, но сжалились, и забрали только ее часть.

– Разве боги могли наказывать тебя за убийство христианина? – удивленно вскинул брови Ивар. – Разве они сами не желали его смерти от твоих рук?

Флоки закатил глаза и на его лице заиграла полубезумная улыбка.

– Смерти христианина – конечно, желали. Но Этельстан был другом Рагнара, Рагнар очень ценил его и любил. И, убив Этельстана, я вырвал кусок сердца из груди Великого Рагнара Лодброка – своего собственного друга. Боги за это наказали меня.

Ивар потер ладони о колени. Под перчатками они вспотели и начали чесаться, но высушить их, не снимая намотанных поверх слоев толстой кожи, не было никакой возможности.

– За что боги наказали меня теперь, я не знаю, – вздохнул Флоки и снова взялся за рубанок. – Видимо, я много грешил, и им опостылело смотреть на это.

Ивар отвел взгляд. Он-то знал, в чем было дело: это он прогнал Ангрбоду, и в тот раз она почему-то решила выполнить его приказ. Но духу не хватало рассказать об этом – даже Флоки. Такая слабость была недостойна викинга, но Ивар ничего не мог с собой поделать.

– Почему ты думаешь, что ее забрали боги? – спросил он у Флоки.

– Потому что Харбард – одно из имен Одина. Потому что первое появление Харбарда в Каттегате предвестил один и тот же сон, привидевшийся трем женщинам, среди которых была моя Хельга и твоя мать – Аслауг. Потому что Харбард своим прикосновением унял те боли, что мучили тебя с рождения.

Про то, как Харбард унял боли Ивара, не раз рассказывала мать. Она говорила, что с младенчества он плакал днями и ночами, и она не знала, как ему помочь. А потом пришел Харбард и забрал часть его боли себе. Ивар знал точно, что всего лишь часть, потому что боль осталась с ним, может, меньше, слабее, но осталась. Боль была с ним днем и ночью, во сне и наяву, она ломала и выкручивала его тощие ноги с ломкими костями, обтянутыми кожей без единого намека на мышцы, боль разламывала на части поясницу и поднималась выше – по позвоночнику – к шее и голове. Боль заставляла злиться, все время злиться, злиться и ненавидеть – всех и все вокруг.

– Каждый раз, когда приходил Харбард, тонули дети, – повторил Ивар тот слух, который витал в Каттегате. – В первый раз, когда, как вы все говорите, он вылечил меня, утонули двое. И еще двое – мои братья, Уббе и Хвитсерк, – чудом спаслись. Во второй раз утонула маленькая дочь Бьерна – Сигги. И в третий раз, год назад, – еще двое. Разве Один может быть так жесток к невинным детям?

– Это были жертвы, которые необходимы для явления бога людям. Смерть тех детей была так же чиста, как и смерти во время ритуалов или смерти в бою, с оружием в руках, – со значением сказал Флоки и провел рубанком вдоль доски. Опилки под его инструментом свились в длинные кудри. Разыгравшийся ветер поднял их в воздух и унес прочь – к лесу.

– А что если это не был Один? – все не унимался Ивар. И, помедлив, все же произнес то, о чем боялся сказать: – Ведь тот же Локи может принимать разные обличья…

– Локи? – Флоки тряхнул головой. – Что ж, я назвал дочь в честь его первой жены. И если он решил взять Ангрбоду себе, разве я вправе противиться этому?

Комментарий к – три —

https://vk.com/album-150543532_247452576?z=photo-150543532_456239199%2Falbum-150543532_247452576

========== – четыре – ==========

Лагерта разрешила провести пир в честь свадьбы Уббе и Маргреты в доме ярла. Братья были довольны, и лишь Ивар не уставал повторять, что это и так было их право. Точнее, было бы, если бы Лагерта не убила мать…

Уббе выглядел невероятно счастливым, а Хвитсерк и Сигурд бросали в сторону Маргреты недвусмысленные взгляды. Но сама Маргрета чаще всего посматривала на Ивара – с опаской. Он отвечал ей – то многообещающим подмигиванием, то улыбкой с угрожающим оскалом. После похода в Англию он уже почти и не цеплялся к ней по-настоящему, но Маргрета все еще боялась его – и это хорошо!

В разгар пира Ивар незаметно выполз из дома ярла. Смотреть на чужое счастье было омерзительно. Он пробирался по улочкам Каттегата, чувствуя на себе чужие взгляды. Все знали, что он сын Рагнара Лодброка. И все считали, что он недостоин быть его сыном, жалкий калека. Даже отец думал так долгие годы – до похода в Англию. Но он свое мнение сменил. В темнице короля Эгберта, когда они виделись последний раз прежде, чем Ивара отправили домой в качестве залога мира между саксами и викингами, отец сказал Ивару: «Люди думают, что ты для них не угроза. Но я считаю иначе. Я верю, что будущее нашего народа связано именно с тобой. Тебе многое дано. И твой гнев – это дар. То, что у тебя в голове, – это дар. Ты думаешь иначе, чем другие. Ты непредсказуем. И это очень поможет тебе. Используй свой гнев с умом, и я обещаю тебе, сын мой, однажды весь мир узнает и будет бояться Ивара Бескостного!»

Ивар хотел отправиться к морю – просто посмотреть на волны и ни о чем не думать, хотя бы какое-то время. Но на пристани толпилось слишком много народу – Каттегат при правлении Лагерты становился крупным торговым городом – поэтому пришлось отползти в сторону, к побережью. Туда, где Ивар в последний раз видел Ангрбоду.

Песок уже не казался серьезной помехой – да, неприятно, но не больше. За время путешествия с отцом приходилось сталкиваться и с проблемами похуже: острые камни, холод и грязь, непролазные лесные чащобы, голод, даже ужасный шторм, который потопил драккары и большую часть команды. Ивар выжил в нем чудом (хотя даже мать, вельва, предсказывала его смерть, которую увидела в вещем сне) и еще благодаря Ангрбоде, которая научила его плавать.

– Где ты сейчас? – спросил Ивар, глядя на море.

Ветер, уже с утра порывистый и сильный, к вечеру разыгрался вовсю. Волны вздымались высокими горбами и с грохотом подкатывали к берегу, обдавая холодными брызгами лицо и грудь. Закатное небо было настолько ярким, что казалось, будто оно окрашено кровью.

Ивар понимал, что выпил больше, чем следовало, и из-за этого слишком размяк. В трезвом рассудке на такие глупости его бы не потянуло.

– Там, где ты сейчас, тебе хорошо?! Или ты пожалела, что ушла?! – выкрикнул Ивар в сторону моря и ударил кулаком по песку. – Наверняка пожалела… – со злорадством добавил он.

Одна из волн, особенно высокая, обрушилась на берег и, рассыпавшись в белую пену и сотни брызг, подкатила особенно близко, так, что почти коснулась рук. Почти как тогда, когда Ивар впервые полез в море – за Ангрбодой. Вот только тогда был ясный теплый день, а не вечер накануне шторма.

– Ангрбода… – тихо проговорил Ивар. – Возвращайся…

Маргрета готовила еду – как и раньше. Разносила посуду за столом – как и раньше. Убирала дом – как и раньше. Трахалась с Уббе, Хвитсерком и Сигурдом – как и раньше. Ивару казалось, что в ее замужестве не было никакого смысла. Впрочем, теперь она сидела за столом со всеми вместо того, чтобы стоять позади и прислуживать. И смелее смотрела на Ивара, явно полагая, что, будучи женой его брата, она в большей безопасности. Ивар мог бы легко доказать ей обратное, но после путешествия в Англию утратил к издевательствам над ней почти всякий интерес. Он был сыном Рагнара Лодброка, единственным достойным продолжать его дело, отец сам сказал так – и только это имело значение.

Маргрета поставила тарелку на стол перед Уббе. Он погладил ее по руке – снизу вверх, от запястья к локтю. Маргрета улыбнулась и поставила другую тарелку перед Хвитсерком, и он тут же хлопнул ее по заднице. Сегодня ночью они опять трахали ее вдвоем, Ивар слышал это через стену и даже видел немного сквозь приоткрытую дверь. Братья не слишком-то скрывались. Сигурд же обычно брал ее в одиночку, он не любил делиться.

Уббе женился на Маргрете по праву старшинства, но считал, что не может отбирать ее у братьев насовсем. Они все спали с ней, когда она была служанкой, и продолжали делать это теперь. И никто из них не вспоминал, что это Ивар первым обратил на нее внимание, начал щипать ее за зад и отпускать недвусмысленные шуточки. И уже потом они – втроем – разрешили Ивару тоже переспать с ней.

– Когда Маргрета понесет, а потом родит, как вы будете решать, кто отец ребенка? – с ехидной ухмылкой поинтересовался Ивар, после того как Маргрета закончила с тарелками и уселась за стол.

– Как-нибудь разберемся, – коротко ответил Уббе и принялся накладывать себе пшенную кашу с ягодами. Маргрета услужливо полила ее сверху медом.

– Отец стыдился бы за вас! – бросил Ивар и с силой воткнул нож в столешницу. – Представь, Уббе, что было бы, если бы ты не знал, чей именно сын: Рагнара Лодброка или его брата Ролло?

– Ивар, не выдумывай! – закатил глаза Хвитсерк.

– О, я вовсе не выдумываю, – покачал он головой. – Наш отец знал, что сам зачал своих сыновей, и в этом никто не посмеет усомниться. – Он краем глаза глянул в сторону Сигурда, тот уже подобрался и выпрямил спину, готовясь к ответному выпаду. Наверняка опять заладит что-нибудь про Харбарда.

– Наши дети – не твоя забота, Ивар, – медленно проговорил Сигурд. – Мы разберемся и с Маргретой, и между собой. А вот ты, похоже, просто завидуешь нам, потому что никогда не сможешь зачать своих.

Ивар открыл было рот, да так и не смог произнести ни слова. Он просто задыхался от ярости!

Маргрета вжалась в резную спинку стула и бросала до одури испуганные взгляды то на Ивара, то на его братьев. Она прекрасно помнила, как он обещал убить ее, если она проболтается, что у них ничего не вышло в постели и что он не может удовлетворить женщину. И все-таки проболталась…

Уббе и Хвитсерк переглянулись – тоже обеспокоенно.

– Ивар, послушай… – начал Уббе, примирительно разводя руками. – Маргрета больше не служанка, она моя жена. И если с ней что-то случится…

Ивар зарычал и швырнул в него тарелкой – пустой – наполнить ее кашей он так и не успел. Уббе увернулся, тарелка пролетела мимо и, ударившись о стену, разлетелась на куски.

Одним движением Ивар вытащил нож, воткнутый в столешницу, и Хвитсерк подскочил на ноги, замахав руками:

– Эй-эй, успокойся!

Ивар уже не зарычал – взвыл. Воткнул нож обратно в столешницу – до середины лезвия.

– Зато никто из вас не достоин называться сыном Рагнара Лодброка! – яростно процедил он, слез со стула, чуть не упав, и пополз прочь.

«Ничего, пусть радуются своей победе, – говорил он себе. – Пусть считают меня никчемным калекой. Придет время, и я еще всем покажу, чего стою! Отец не сомневался в этом!»

В Каттегат прибыло еще несколько ярлов, готовых присоединиться к Бьерну в походе в Англию. Ивар подъехал к пристани на колеснице, с которой почти не слезал в последнее время, хотя перемещаться на ней по узким улочкам было не слишком удобно – ни разогнать как следует коня, ни войти на одном колесе в поворот. Люди разбегались врассыпную, когда Ивар правил в их сторону, и ему это нравилось: когда он ползал по земле, все так и норовили наступить, а теперь он был хозяином положения.

Ярлы объясняли Бьерну, что хотят взамен за согласие пойти с ним в Англию. Бьерн старался сбить цену, как мог, но все же обещал многое, очень многое. Чтобы отомстить королям Элле и Эгберту за смерть отца, и воинов тоже нужно было много – чем больше, тем лучше. И цена не имела значения.

В отдалении – в сторону побережья – тащилась похоронная процессия. С тех пор, как Каттегат начал разрастаться и в него потянулось больше людей, здесь стали чаще рождаться и чаще умирать. Ивар особо не интересовался этим – это его попросту не касалось – но сейчас почему-то припомнил, что хоронить должны были того маленького мальчика, что утонул на днях. О нем плакали накануне служанки в доме ярла, который теперь принадлежал Лагерте.

Ивар, поравнявшись с Бьерном и ярлами, молча слушал их разговор. Его, как и обычно, не принимали всерьез. Пусть. Отец считал, что это лишь дает преимущество. А Ивар решил для себя, что просто слушать, о чем говорят другие, и наблюдать, стараясь понять, о чем они не говорят, – куда важнее, чем сторговываться о походе в Англию, с этим справится и Бьерн.

– Те драккары построил ваш корабельщик? Тот, о ком ходят слухи, что сами боги благословляют его труды? – спросил у Бьерна один из ярлов, кивнув в сторону пришвартованных у пристани каттегатских драккаров.

– Да, – кивнул Бьерн. – Его зовут Флоки. И он, к тому же, храбрый воин – не только корабельщик. А еще плотник и мастер на все руки. Колесницу для брата тоже сделал он. – И Бьерн указал взглядом на Ивара.

Когда стало ясно, что походу в Англию быть, Ивар попросил Флоки помочь: пора было перестать передвигаться ползком, особенно на поле боя. И Флоки смастерил колесницу с сиденьем и высокой лукой, наверху которой был широкий и мягкий упор для груди, обтянутый кожей. Ивар был счастлив, а Сигурд и тут не упускал возможности позлорадствовать, мол, калека все равно останется калекой там, где не пройдет конь и застрянут колеса, да и с тем, чтобы этого коня запрячь он сам не справится. Да, не справится: мышцы на ногах были настолько слабы, что простоять дольше нескольких мгновений без опоры было невозможно. Приходилось просить братьев о помощи в том, чтобы ухаживать за конем, надевать и снимать с него упряжь.

– И где сейчас этот чудо-мастер? С ним можно встретиться? – спросил ярл у Ивара – не просто заметил его существование, но и снизошел до разговора, надо же!

Ивар удовлетворенно ухмыльнулся и мотнул головой:

– Я не видел его в Каттегате больше недели. Наверное, он строит драккары и не хочет отвлекаться.

– Думаю, Флоки сейчас немного не до драккаров, – покачал головой Бьерн. – Его пропавшая дочь вернулась – спустя много лет. – И заметив, как изменился Ивар в лице при этих словах, удивился: – А ты разве не знал? Ангрбода пришла домой неделю назад.

Ивар гнал коня через лес так быстро, как только мог. Колесница то и дело заваливалась на кочках на какой-то из боков, и выровнять ее стоило немалых усилий. Ветви деревьев хлестали по лицу и голове. Листья папоротников наматывались на оси колес.

Ивар слышал раньше, что при езде верхом всадник выматывается не меньше лошади. Вероятно, управление колесницей было в чем-то легче, но к тому времени, как вдалеке, в конце лесной тропинки показалась знакомая крыша дома, в мыле был и конь, и он сам. Ивар натянул поводья и пустил коня шагом, пытаясь отдышаться. Но когда колесница съехала вниз по склону, сердце все еще колотилось как бешеное, и дышать получалось через раз.

Дверь была открыта нараспашку. Ангрбода – ее нельзя было не узнать – сидела спиной ко входу возле прялки и вытягивала нить, наматывая ее на веретено. Ивар никогда раньше не видел ее за такой работой, казалось, она и не умеет прясть… в отличие от его матери…

Конь зафыркал и начал бить копытами. Ангрбода вздрогнула и обернулась. Можно было момент за моментом отследить, как на ее лице сменялись переживания: растерянность, удивление, узнавание, радость… По крайней мере, Ивару хотелось думать, что улыбка, заигравшая на ее лице, означает радость. А еще Ангрбода смотрела на него, прямо в глаза.

Ивар как завороженный глядел на нее, забыв не только как шевелиться, но и как дышать. А Ангрбода поднялась с табуретки и пошла ему навстречу своей расслабленной походкой – это в ней точно не изменилось. Зато изменилась внешность. Стали совсем взрослыми черты лица, а фигура – совсем женской, со всеми округлостями на груди и бедрах, без острых углов и детской неуклюжей худобы. Ангрбода не была красива, подобно Маргрете, правильной, привычной красотой. Но от нее, в отличие от Маргреты, нельзя было отвести взгляд, настолько она была притягательна. Может, своими неправильными чертами, а может, взглядом – странным, пронзительным, с поволокой.

Ангрбода вышла из дома, и конь прянул ей навстречу. Она взяла его морду двумя руками, погладила по носу и щекам, провела ладонью во взмокшей белой шерсти.

– Красивый, – сказала она, будто конь был единственным, что ее занимало. Будто с Иваром они виделись буквально вчера, а не пять лет назад! Конь удовлетворенно фыркнул и ткнулся носом ей в плечо. – Как его зовут?

– Я… еще не придумал имени… – опешив, проговорил Ивар.

Ангрбода, словно через гребень, пропустила сквозь пальцы конскую гриву. Провела рукой по вздымавшимся бокам.

– Назови его Слейпнир, – сказала она.

– Как восьминогого коня Одина?

– Да.

Потрогав упряжь, Ангрбода пошла навстречу Ивару. Ее ладонь прошлась по оглобле, а потом перелетела на борт колесницы.

– Это работа твоего отца, – зачем-то решил уточнить Ивар.

– Знаю, – тихо ответила Ангрбода.

Знает? Получается, она говорила о нем с Флоки. Говорила, но не пришла в Каттегат, не пыталась искать встречи – ни разу за неделю!

– Где ты была все это время? – с претензией бросил ей Ивар.

– Странствовала, – пожала плечами Ангрбода, рассматривая кожаную оплетку на бортах колесницы. И сделала еще пару шагов навстречу ему.

– С Харбардом? – стараясь не выдать чувств, поинтересовался он.

– По большей части.

Ангрбода подошла уже близко. Слишком близко.

Ивар схватил ее за запястье и резко дернул на себя. Она ахнула и упала ребрами на борт колесницы.

– Харбард был хорош в постели? – сквозь зубы поинтересовался Ивар, уткнувшись носом в волосы Ангрбоды у виска. Они пахли солью и морем, как и всегда.

Она не ответила. Просто замерла, словно статуя, вытесанная изо льда.

– Он был настолько хорош, чтобы уйти с ним? – не унимался Ивар. – Или, может, у тебя были другие мужчины, куда лучше, в твоих… странствиях? А?

– Ты ведь не хочешь знать этого, – тихо, но твердо ответила Ангрбода.

– Почему это не хочу? – взвился он, сжав ее запястье еще сильнее. Наверняка ей было больно, но ничего в ее лице не изменилось при этом. – Если я спрашиваю, значит, хочу!

– Нет, – сказала Ангрбода. И подняла на Ивара глаза. Ее взгляд был спокойным и уверенным. Таким же, как в те моменты, когда она вставала к дереву, а Ивар метал туда топорики или пускал стрелы. Или как в тот день, когда она сказала, что он не может приказывать ей. – Ты не хочешь этого знать. Ты хочешь сделать мне больно. А причинишь боль себе.

Ивар опешил, потеряв дар речи. Может, он бы и придумал, что ответить, но тут до него донесся голос Флоки:

– Что, решил-таки заглянуть в гости, маленький засранец? Я уж думал, не дождусь! – Он быстрым шагом спускался со склона со стороны леса с широкой улыбкой на лице.

Ивар расслабил пальцы, и запястье Ангрбоды тут же выскользнуло из них. Она выпрямилась и спрятала руки за спиной, почти незаметно потирая запястье.

========== – пять – ==========

Закатав выше колен штаны, братья бродили по мелководью лесной реки с острогами в руках. Иногда кто-то из них делал резкое движение, пронзая острогой водную гладь, а потом выпрямлялся и вытаскивал добычу – насаженную на металлические зубья форель, которая отчаянно трепыхалась, сверкая на солнце серебристыми боками. Ивар сидел на берегу и разводил костер.

Раньше они все вместе частенько выбирались порыбачить после тренировок в лесу. А потом был поход Хвитсерка в Средиземное море, путешествие Ивара в Англию, гибель матери, неудачная попытка поквитаться с Лагертой и, наконец, подготовка похода в Англию – чтобы отомстить за смерть отца. И вот теперь, впервые за столь долгое время, снова рыбалка – как в старые добрые времена.