Текст книги "История человечества. Россия"
Автор книги: Валентина Скляренко
Соавторы: Владимир Сядро,Мария Згурская,Андрей Хорошевский,Мария Панкова,Оксана Балазанова,Павел Харченко,Владислав Карнацевич,Андрей Кокотюха,Илья Вагман,Инга Романенко
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 92 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]
Почву для многих загадок в биографии «русского Гамлета» давала его личная жизнь. И очень многое в характере Павла объяснялось этим.
Павел был женат дважды. В 1773 году он женился на принцессе Вильгельмине Гессен-Дармштадтской (в православии – Наталье Алексеевне), но через три года она умерла, и в том же 1776-м Павел женился вторично, на принцессе Вюртембергской Софии Доротее (в православии – Марии Федоровне).
1773 год императрица Екатерина Великая встречала в тревожном состоянии духа. Последние пять лет для Российской империи оказались непростыми: 18 ноября 1768 года была объявлена война Оттоманской Порте, принесшая огромные финансовые и людские потери; затем в 1770 году в Москве вспыхнула эпидемия моровой язвы, повлекшая опасные бунты городской бедноты, грозившие вылиться в восстание социальных низов. Весь 1772 год прошел в сложных политических интригах, связанных с первым разделом Польши, а в довершение всех хлопот с юго-восточных окраин России стали приходить неутешительные известия о волнениях среди яицких казаков и калмыков. Однако все эти проблемы не могли помешать Екатерине II вплотную заняться таким серьезным делом, как женитьба сына, великого князя и наследника престола Павла Петровича, которому в сентябре 1772 года исполнилось 18 лет: как бы ни относилась императрица к сыну, но ему нужно было продолжать династию.
Еще за несколько лет до этого Екатерина обратилась к сумевшему завоевать ее доверие бывшему датскому посланнику в Петербурге барону А. Ф. Ассебургу с просьбой собрать подробную информацию о немецких принцессах, которые были бы достойны стать спутницами жизни великого князя. Это тонкое дипломатическое поручение было возложено на барона Ассебурга с ведома датского короля. Получив от барона сведения, Екатерина вначале заинтересовалась принцессой Софией Доротеей Августой Вюртембергской. Но юный возраст принцессы, которой тогда шел всего лишь девятый год, заставил императрицу обратить свой взор на принцессу Луизу Саксен-Готскую. Однако Луиза, узнав, что непременным условием брака является переход в православие, решительно заявила, что «скорее умрет, нежели решится только подумать о возможности перемены религии». Встретив такое упорство, Екатерина только пожала плечами и отписала барону Ассебургу: «Не думайте больше о принцессе Луизе Саксен-Готской. Она именно такова, какой следует быть, чтобы нам не понравиться». Затем Екатерина поделилась своим мнением о других кандидатурах, предложенных бароном-свахой: «Принцессу Вильгельмину Дармштадтскую мне описывают, особенно со стороны доброты сердца, как совершенство природы; но помимо того, что совершенства, как известно, в мире не существует, вы говорите, что у нее опрометчивый ум, склонный к раздору. Это, в соединении с умом ее батюшки и с большим количеством сестер и братьев, частью уже пристроенных, а частью еще ожидающих, чтобы их пристроили, побуждает меня в этом отношении к осторожности. Однако я прошу вас взять на себя труд возобновить ваши наблюдения… Я отказываюсь от принцессы Нассауской вследствие обстоятельств, которые вы мне указали, а от принцессы Цвейбрюккенской по трем другим причинам: 1) ей восемнадцать лет, следственно, она тремя годами старее; 2) она католичка; 3) поведение ее сестер не говорит в ее пользу…»
Любое сватовство – интрига. Чего же можно ожидать от подготовки династического брака, в котором тесно переплелись интересы не только отдельных людей или семейств, но целых государств, и государств немалых? Барон Ассебург являлся подданным прусского короля Фридриха II, который в силу политических интересов горячо желал этого брака – союза с принцессой Вильгельминой Дармштадтской, обладавшей «опрометчивым умом, склонным к раздору». Племянник Фридриха II и наследник прусской короны принц Фридрих Вильгельм был женат на принцессе Фредерике Дармштадтской, и брак наследника русского престола с любой из невесток его племянника был, безусловно, выгоден королю. В своих записках Фридрих Великий откровенно признается, что при помощи хитроумных дипломатических ходов и каверз он сумел остановить выбор Екатерины на желательной ему особе. Немаловажная роль в сложной игре короля отводилась барону Ассебургу. Фридрих имел долгую беседу с Ассебургом, после которой тот принялся лоббировать интересы дармштадской партии. Ассебург оказался отличным дипломатом, изловившим не двух, а трех зайцев: он в одно и то же время действовал как человек усердный и преданный Екатерине, демонстрировал приверженность интересам прусского короля и, казалось, принимал к сердцу интересы Гессен-Дармштадтской фамилии, во всяком случае, все были довольны.
Мать принцессы Вильгельмины ландграфиня Дармштадтская Генриетта Каролина, урожденная принцесса Цвейбрюккенская, в отличие от своего супруга ландграфа Людвига, заслужившего репутацию лучшего барабанщика всей Священной Римской империи, считалась одной из самых умных и образованных женщин тогдашней Германии, во дворце которой нередко бывали Гете, Гердер, Виланд. В ней соединялись глубокий ум, прекрасное образование и неимоверное честолюбие. Фридрих Великий, восхищаясь ее достоинствами, уважительно характеризовал ландграфиню как «мужчину по уму». А Екатерина II писала, что Генриетта Каролина – «человек души твердой».
Барон всячески старался убедить императрицу, что слухи о склочном характере Вильгельмины распространяются недоброжелателями, и ссылался на то обстоятельство, что из пяти дочерей ландграфа Гессен-Дармштадтского две старшие уже сделали выгодные партии: принцесса Каролина была замужем за ландграфом Гессен-Гомбургским, а принцесса Фредерика – за принцем Фридрихом Вильгельмом Прусским, племянником и наследником Фридриха II.
Екатерина сделала вид, что вполне доверяет своему «посланнику», но в то же время писала Никите Ивановичу Панину: «У ландграфини, слава Богу, есть еще три дочери на выданье; попросим ее приехать сюда с этим роем дочерей; мы будем очень несчастливы, если из трех не выберем ни одной, нам подходящей. Посмотрим на них, а потом решим. Дочери эти: Амалия Фредерика – 18-ти лет; Вильгельмина – 17-ти; Луиза – 15-ти лет… Не особенно останавливаюсь я на похвалах, расточаемых старшей из гессенских принцесс королем прусским, потому что я знаю, и как он выбирает, и какие ему нужны, и та, которая ему нравится, едва ли могла бы понравиться нам. По его мнению – которые глупее, те и лучше: я видала и знаю выбранных им…»
Через барона Ассебурга было передано предложение ландграфине Генриетте Каролине приехать в Петербург с тремя дочерьми: Амалией Фредерикой, Вильгельминой и Луизой. Ландграфиня без долгих колебаний приняла приглашение русской царицы.
Однако одним волевым решением в таком сложном предприятии обойтись было невозможно – требовались определенные гарантии и довольно значительные средства для осуществления поездки. Последнее обстоятельство было с легкостью решено русской императрицей, взявшей все издержки на себя. Екатерина предоставила для поездки 80 тысяч гульденов.
Екатерина II на Бриллианте. Худ. Б. Эриксен
Второе препятствие было иного толка и заключалось в опасности возникновения неприятных разговоров в том случае, если брак по каким-либо причинам не состоится. Помощь в решении этой проблемы оказал Фридрих II. Он убедил ландграфиню приехать в Берлин якобы для того, чтобы навестить свою дочь (жену прусского престолонаследника). В Берлине же, по его мнению, всегда можно будет найти предлог для поездки в Россию. Одновременно король дал поручение своему посланнику в Петербурге, Сольмсу, распустить слух, что Павел уже сделал свой выбор и ждет не дождется приезда невесты.
На самом деле великий князь практически не участвовал в столь ответственном и напрямую касающемся его деле – выборе собственной подруги жизни. Конечно, он знал о подготовке его бракосочетания, но все нити этой сложной игры находились в руках императрицы Екатерины. Настаивая на приезде принцесс Дармштадтских в Россию, царица категорически исключала даже мысль об отправке самого Павла в Европу для выбора невесты. Историк барон Ф. А. Бюлер писал: «Самолюбию ее льстило, что Европа и Россия примут за новое проявление ее величия и могущества то обстоятельство, что иностранная владетельная особа везет троих своих дочерей на показ и на выбор наследнику всероссийского престола. До сих пор на Западе существовал обычай, в силу которого одни короли не ездили за своими невестами, а их привозили к ним, но заочно помолвленными или даже обрученными. А тут невесты еще не было, и вообще тому, чего великая государыня добилась от ландграфини Дармштадтской, не бывало примера в истории».
Выбирая невесту для сына между тремя дармштадтскими принцессами, царица все более склонялась в пользу принцессы Вильгельмины. Но окончательный выбор невесты Екатерина решила сделать лишь после личного знакомства с принцессами. В 1773 году в Любек была выслана специальная российская эскадра, которая должна была доставить ландграфиню с дочерьми в Ревель. Одним из трех кораблей эскадры командовал капитан-лейтенант граф Андрей Разумовский, воспитывавшийся с детства вместе с великим князем Павлом Петровичем. Весь путь до Ревеля неотразимый красавец граф не отходил от принцессы Вильгельмины, всячески ухаживая за ней и осыпая комплиментами, и она не осталась равнодушной. Эта первая встреча оказалась роковой. 6 июня 1773 года эскадра бросила якоря на ревельском рейде. Отдохнув пять дней после морского путешествия, ландграфиня с дочерьми покинула Ревель и направилась в Петербург. 15 июня состоялась первая встреча путешественниц с императрицей Екатериной II и Павлом в Гатчине.
А что же Павел, неужели он был действительно так равнодушен к выбору своей будущей жены, как казалось Екатерине? Безусловно, нет. Он не мог влиять на действия своей матери, но испытывать эмоции ему нельзя было запретить. Павел находился в напряженном ожидании приезда принцесс Дармштадтских, одна из которых должна была стать его супругой. Не ощутивший в полной мере материнской ласки, Павел инстинктивно желал любви и испытывал потребность быть любимым, ведь с детства его отличала эмоциональность и восторженная влюбчивость.
Павел быстро определился с выбором невесты. После первой же встречи с юными принцессами Павел пишет в дневнике: «Несмотря на усталость, я все ходил по моей комнате… вспоминая виденное и слышанное. В этот момент мой выбор почти уже остановился на принцессе Вильгельмине, которая мне больше всех нравилась, и всю ночь я ее видел во сне». 18 июня Екатерина обратилась к ландграфине, прося от имени сына руки ее дочери, принцессы Вильгельмины. Ответ не заставил себя ждать. «Хотя этого должны были ожидать, но кажется, как будто уверенность в этом произвела заметное довольство; по крайней мере, таково впечатление, произведенное на великого князя, который вне себя от радости и видит величайшее счастье в браке своем с этой принцессой; он очень в нее влюблен и считает ее вполне достойной его любви и уважения…» – из донесения прусского посла, графа Сольмса, от 3 августа 1773 года.
Спустя несколько дней ландграфиня написала главному свату – Фридриху Великому: «Никогда не забуду, что я обязана вашему величеству устройством моей дочери Вильгельмины… Великий князь, сколько можно заметить, полюбил мою дочь, и даже больше, чем я ожидала».
15 августа 1773 года состоялось миропомазание принцессы Вильгельмины, получившей при переходе в православие имя и титул великой княжны Натальи Алексеевны. На следующий день состоялось ее обручение с великим князем, и к новому имени добавился новый титул – великая княгиня. 29 сентября 1773 года состоялась свадьба, отпразднованная с большой пышностью. Помимо непосредственной церемонии бракосочетания прошли праздники для всех сословий: для дворян, купцов, простых людей. Завершились двухнедельные празднества фейерверком.
В чем же была причина такой поспешности, почти неприличной для царственных особ?
Любовь? Да, разумеется, но не только… 20 сентября – день рождения великого князя Павла. Хотя он уже год как являлся совершеннолетним, Екатерина официально этого не признавала, поскольку он вполне мог предъявить права на престол, причем, куда более основательные, чем она сама, ведь Екатерина все-таки совершила государственный переворот и свергла своего мужа – законного императора. Именно поэтому восемнадцатый день рождения Павла прошел тихо и незаметно. А девятнадцатый императрица, являясь умным и расчетливым политиком, заменила брачной церемонией. Пусть подданные радуются свадьбе и поменьше думают о том, кому же на самом деле принадлежит трон.
Первое время все шло замечательно: влюбленный Павел забыл о престоле, он не мог надышаться на жену, которую называл «тихий ангел». Свекровь также была очарована невесткой, по крайней мере поначалу. «Ваша дочь здорова, она по-прежнему кротка и любезна, какою Вы ее знаете. Муж обожает ее, то и дело хвалит и рекомендует ее, я слушаю и иногда покатываюсь со смеху, потому что ей не нужно рекомендаций, ее рекомендация в моем сердце, я ее люблю, она того заслужила, и я совершенно ею довольна. Вообще наша семейная жизнь идет очень хорошо…» – пишет Екатерина ландграфине Гессенской 10 ноября 1773 года.
В действительности же «тихий ангел» – был тихим омутом, в котором скрывалось достаточное количество чертей. Наталья Алексеевна – принцесса Вильгельмина – по иронии судьбы была очень похожа на другую честолюбивую немецкую принцессу – Софию Фредерику Августу Ангальт-Цербстскую – и чуть было не повторила ее путь. Великая княгиня Наталья Алексеевна не любила своего мужа, была умна, честолюбива и желала реальной власти. Не испытывая любви к супругу, она имела большое влияние на него – Павел незаметно для себя стал играть вторую скрипку в собственном семействе. Наталья Алексеевна настойчиво пыталась изолировать его от влияния матери и ближайшего окружения, полностью подчинив волю супруга своей.
«Наталья Алексеевна была хитрая, тонкого, проницательного ума, вспыльчивого, настойчивого нрава женщина. Великая княгиня умела обманывать супруга и царедворцев, которые в хитростях и кознях бесу не уступят; но Екатерина скоро проникла в ее хитрость и не ошиблась в догадках своих!» Великая княгиня «без труда обнаружила секрет воздействия на мужа, причем делает это так, что он отстраняет от себя тех немногих близких ему людей, которых он сам выбрал…», «…сердце у нее гордое, нервное, холодное, быть может, несколько легкомысленное в своих решениях…» – так Александр Михайлович Тургенев [5]5
Тургенев Александр Михайлович(1772–1862), литератор и русский просветитель, автор огромного количества дневниковых записок – бесценных свидетельств своей эпохи. Через 20 лет после его смерти они начали печататься в журнале «Русская старина».
[Закрыть], успевший за свою долгую жизнь послужить пяти царям (Екатерине II, Павлу I, Александру I, Николаю I, Александру II), охарактеризовал первую жену царевича Павла.
Английский посланник Гаррис писал о великой княгине: «Эта молодая принцесса была горда и решительна, и в течение ее жизни наверное возникла бы борьба между свекровью и невесткой». Гаррис оказался пророком – борьба действительно началась. В конце 1774 года отношения свекрови и невестки совершили поворот: от любви до ненависти один шаг, к тому же подозрительно быстро пройденный.
Великая княгиня Наталья Алексеевна была особой ветреной и легкомысленной. Судя по ее письмам к родным и записям церемониальных журналов, ее дни проходили во всевозможных увеселениях и развлечениях – балах, маскарадах, играх, охоте, «стрелянии тетеревей на чучелы», катании «в шлюпках по Неве-реке», прогулках на санях. При этом Наталья Алексеевна отличалась непомерным честолюбием, амбициозностью и тщеславием. Гостью из Гессена не устраивало положение ее мужа, и она всячески поощряла амбиции Павла. В раскладе политических сил при екатерининском дворе отныне появилась «партия наследника», в которой первую скрипку играла невестка императрицы.
Екатерина не скрывала своего недовольства поведением невестки. Не нравились императрице и нежелание гессенской принцессы учиться русскому языку и ее безмерное мотовство. Особенно беспокоило государыню отсутствие у великокняжеской четы детей. На протяжении 1774-го и первой половины 1775 года у супруги наследника не наблюдалось ни малейших признаков беременности. «О моем состоянии нельзя сказать ни “да”, ни “нет”, – сообщала Наталья Алексеевна в письме к матери от 1 февраля 1774 года. – Здесь думают, что “да”, потому что хотят этого. Я же боюсь, что “нет”, но веду себя как будто “да”».
Императрицу весьма тревожило состояние здоровья невестки. Так, в письме барону Гримму в феврале 1775 года Екатерина сообщает, что опасается чахотки у великой княгини Натальи Алексеевны. И все же основная причина недовольства Екатерины крылась совсем в другом. В это время при дворе завязался новый узел интриг: сближение Австрии и Пруссии с Россией на почве первого раздела Польши (1772) было негативно воспринято Францией и Испанией.
При чем же здесь великая княгиня? Вопрос вполне закономерный, а вот ответ несколько неожиданный. Весьма достоверно известно, что Павел Петрович, увы, не блистал красотой; напротив, его лучший друг – граф Андрей Кириллович Разумовский (сын бывшего гетмана Украины и племянник фаворита Елизаветы Петровны), был не только красив, но обладал блестящими способностями (окончил Страсбургский университет) и вдобавок успел отличиться в одном из знаменитых сражений Русско-турецкой войны – Чесменском. А Наталья Алексеевна с приснопамятной встречи на корабле, доставившем ее в Ревель, находилась под большим влиянием Андрея Разумовского. Отношения великой княгини и Разумовского стали предметом сплетен и пересудов великосветского петербургского общества.
Встречаться любовникам было просто: граф Разумовский был не только ближайшим другом Павла, но и камергером «малого двора», т. е. особой, наиболее приближенной к супругам по придворной должности. Разумовский, пользуясь расположением цесаревича, не только ежедневно бывал у Натальи Алексеевны в апартаментах, но даже по просьбе самого Павла Петровича поселился в его дворце. Иностранные послы в сообщениях своим правительствам открыто пишут о связи жены наследника престола с его близким другом. Именно Разумовский, не устоявший перед франко-испанским золотом, вовлек в политику Наталью Алексеевну, а далее совсем просто – где Наталья, там и Павел. Более того, поговаривали даже, что Наталья намерена взять пример со свекрови и совершить новый государственный переворот, благо есть с кого брать пример.
В отличие от сына, Екатерина излишней доверчивостью не страдала и, получив столь компрометирующие сведения, вызвала сына и попыталась открыть ему глаза на непозволительно тесные отношения между его лучшим другом Разумовским и женой. Ожидаемых результатов это не принесло.
Павел вышел от матери в угнетенном настроении, которое он пытался поначалу скрыть от супруги. Но Наталья Алексеевна вынудила его объяснить причину неожиданной перемены настроения. Далее была разыграна классическая сцена, известная во все времена и не только театральным актрисам: великая княгиня довольно талантливо и с большим чувством изобразила оболганную невинность. Слезы, уверения в любви и преданности, доводы, что сказанное императрицей преследовало цель поссорить мужа с женой, убедили Павла в полной невиновности супруги. Павел легко поверил жене, тем более что его отношения с матерью никогда не отличались теплотой; взаимная неприязнь Екатерины и молодых супругов только усилилась. Противостояние молодой великой княгини и императрицы принимало все более острые формы, но развязка наступила неожиданно.
27 августа 1775 года после совместного посещения Екатериной и Натальей Троице-Сергиевой лавры императрица пишет барону Мельхиору Гримму: «Моления наши услышаны: великая княгиня беременна и здоровье ее, кажется, укрепилось». Узнав о беременности невестки, Екатерина II активно готовилась к рождению долгожданного внука. Императрица собиралась пригласить в качестве крестных своих соратников по первому разделу Польши – прусского короля Фридриха II и австрийскую императрицу Марию Терезию. Официальные прошения к монархам предполагалось отправить сразу же после родов.
В конце 1775 года находившийся в Москве царский двор перебрался в северную столицу. С марта великая княгиня не покидала внутренних покоев дворца и не появлялась на публике. При ней безотлучно находился Павел. В воскресное утро 10 апреля 1776 года, когда вся императорская фамилия находилась в загородной резиденции, Наталья Алексеевна почувствовала приближение родов. Испуганный Павел поспешил в комнату к матери с просьбой скорее прийти к жене, чтобы помочь ей. Екатерина II оставила подробное описание этого дня: «Богу так угодно было. Что делать! Но то сказать могу, что ничего не было проронено, что только человеческий ум и искусство придумать могли к спасению ее. Но тут было стечение различных несчастных обстоятельств, кои казус сей сделали почти единственным в свете».
Императрица в течение пяти дней почти безотлучно находилась при постели великой княгини. К вечеру воскресенья родовые схватки были так сильны, что ожидали разрешения от бремени. Однако этого не произошло. У Натальи Алексеевны были боли, «переменные со сном», затем она «заснула так крепко, что храпела». В тот же день, в воскресенье, как отмечает в своем дневнике Корберон, один из врачей заявил, что «в положении великой княгини он усматривает нечто угрожающее». Однако к этому мнению не прислушались, а медик был осмеян коллегами, хотя сама Наталья Алексеевна, как впоследствии писала императрица, «очень тревожилась» сложившимся положением.
У врачей не было единого мнения о способе лечения и спасения великой княгини. Ситуация не изменилась и на следующий день. Для участия в спасении великой княгини были привлечены медики Крузе и Тоди, чьими советами безуспешно пользовалась повивальная бабка. Тоди предложил использовать акушерские щипцы, но этот способ лечения был отвергнут другими врачами, и 12 апреля повивальная бабка заявила о невозможности что-либо сделать для роженицы. После этого врачи Тоди и Роджерсон настаивали на необходимости хирургического вмешательства и предлагали немедленно приступить к операции по извлечению ребенка для спасения жизни великой княгини, ибо младенец, по предположению врачей, был уже мертв. Однако по неизвестным причинам операция так и не была проведена.
Состояние здоровья великой княгини Екатерина II всячески скрывала. Как следует из дневника Корберона, еще утром 12 апреля императрица уверяла прибывшего в Петербург прусского принца Генриха, что о здоровье Натальи Алексеевны «нет состояния для беспокойства, так как положение ребенка вполне правильно». Но, успокаивая иностранных дипломатов, императрица прекрасно сознавала критическое положение своей невестки. Уже утром 13 апреля Екатерина II написала записку своему статс-секретарю Кузьмину: «Сергей Матвеевич. Дело наше весьма плохо идет, какою дорогою пошел дитя, чаю, и мать пойдет. Сие до времени у себя держи». В этот же день, в среду, хирург Тоди сделал кесарево сечение великой княгине. Однако время было упущено и хирургическое вмешательство ни к чему не привело: у Натальи Алексеевны начался сепсис от разложения умершего младенца. Спасти жизнь несчастной пытались еще два дня.
В ночь на четверг для консультации был приглашен французский медик Моро. Утром 15 апреля к больной прибыл врач прусского принца Генриха, но лекари были уже не в силах помочь умирающей. 14 апреля великая княгиня приобщилась Святых Тайн, а затем была соборована. Церемонию проводил епископ Платон. Вечером следующего дня Наталья Алексеевна «в высочайшем Ея Императорского Величества присутствии» скончалась. Относительно точного времени смерти великой княгини в источниках имеются разночтения. Камер-фурьерский журнал сообщает, что смерть Натальи Алексеевны наступила «пополудни в 5 часов». В «объявлении» о трауре и других официальных документах говорится о смерти великой княгини «в шестом часу пополудни». Корберон со слов графа Разумовского указывает более точное время – без восемнадцати минут пять. Так или иначе, но сразу после смерти императрица в одной карете с цесаревичем выехала в Царское Село, «дабы отдалить его от сего трогательного позорища».
Императрица недолго горевала о потере невестки. Поручив генерал-фельдмаршалу А. М. Голицыну руководить церемонией прощания с усопшей, Екатерина II сразу же принялась подыскивать сыну новую жену. Уже в день смерти Натальи Алексеевны она составила подробную записку о путешествии в Россию принцессы Вюртембергской, предполагаемой супруги наследника. Для этой цели 18 апреля императрица просит «наипоспешнее» приехать в Царское Село фельдмаршала П. А. Румянцева для участия в «верном, нужном и приятном деле». Не желая тянуть с новым браком Павла, императрица, видимо, потребовала объявить и небольшой срок траура по умершей – всего три месяца.
Но Павел (в отличие от матери) был безутешен. Уже в день смерти медики пустили ему кровь, а затем наследник, при котором постоянно находился прусский принц Генрих, несколько дней находился в «невообразимой прострации». 16 апреля Павел сообщал тестю в Гессен, что «пребывал несколько дней» в лихорадке, которая так ослабила его, что он не смог лично подписать это письмо.
Екатерина приказала принести ей шкатулку с бумагами и записками покойной. То, что она прочитала, превзошло все ожидания. Кроме любовной переписки с графом Разумовским, среди писем обнаружился проект денежных займов, сделанных великой княгиней у французского и испанского послов. Екатерина немедленно вызвала сына и показала ему любовные записки умершей жены и Разумовского, исключающие все вопросы о том, кто был истинным отцом неродившегося ребенка. Тем не менее эти документы никогда впоследствии не были найдены и опубликованы, о них известно лишь по отдельным фразам из депеш иностранных дипломатов, что является не слишком убедительным доводом, свидетельствующим о реальности их существования. В то же время нельзя исключить вероятность того, что архив великой княгини Натальи Алексеевны был уничтожен или самой Екатериной II, или кем-то из ее наследников, – Романовы умели хранить династические тайны.
На следующий день, когда Разумовский явился по обыкновению к великому князю, тот молча отвернулся от него. Граф оставался в Петербурге до самого погребения тела великой княгини 26 апреля 1776 года. Примечательно, что Павел не присутствовал ни на панихиде по умершей жене в Царском Селе, ни на ее похоронах, вместо него, как писал французский посланник шевалье де Корберон, на могиле возлюбленной рыдал граф Разумовский. Кстати, он по распоряжению императрицы был выслан из Петербурга сначала в Ревель, затем в малороссийское имение отца – Батурин, а с 1777 года Андрей Разумовский был назначен посланником в Неаполь (это свидетельствует о том, что Екатерина простила ему попытку заговора, Лазурный берег – место ссылки опальных любовников великих княжон, а не революционеров, которых отправляют в более холодные края). В дальнейшем Разумовский стал видным дипломатом, получил титул светлейшего князя, высшие ордена многих государств, построил великолепный особняк в Вене и обманул несметное число мужей.
В ночь на 22 апреля «по полуночи в первом часу» тело великой княгини было переправлено в Александро-Невскую лавру. 23 апреля князь Голицын сообщал: «При продолжении обыкновенных у тела церковных обрядов превеликое народа бывает стечение». Массовое стечение народа на «поклонение» умершей великой княгини можно объяснить распространением среди простого люда различных толков и разговоров о причинах смерти Натальи
Алексеевны. Среди простого народа также ходили толки, что великая княгиня умерла «не своею смертью», а что ее «господа испортили». Корберон свидетельствовал: «Народ горько оплакивает ее и ожесточается. В лавках приходится слышать такие замечания: «Молодые женщины умирают, а старые бабы живут». К князю Орлову пришла толпа мужиков, чтобы узнать, достоверно ли известие о смерти великой княгини. Получив утвердительной ответ, они горько заплакали… В народе ходит молва, что причиною смерти великой княгини является то обстоятельство, что не служили молебнов о ее здравии и что ее лечили доктора, к тому же иностранные. В русском народе держится поверье, что при родах помогать женщине может только женщина, и притом непременно русская. Это убеждение очень неблагоприятно для принца Генриха. Народ утверждает, что во время своего первого путешествия он привез в Москву чуму, а теперешний его приезд ставят в связь с кончиной великой княгини».
Смерть Натальи Алексеевны вызвала различные толки и в обществе. Медицинское заключение, составленное после вскрытия тела на следующий день, называло причиной смерти «искривление стана», не позволившее произвести на свет ребенка естественным путем. Кроме того, «крупный ребенок» был неправильно расположен. Врачи заключили, что умерший в утробе матери младенец инфицировал организм матери, следствием чего и стала гибель 22-летней великой княгини. Но секретарь французского посольства шевалье де Корберон, ссылаясь в дневнике на мнение хирурга и соотечественника Моро, утверждал, что смерть великой княгини наступила из-за неопытности повивальной бабки и невежества придворных врачей. Моро обозвал их «несведущими ослами» и утверждал, что молодую женщину можно было спасти. Слухи связывали кончину Натальи Алексеевны с действиями повивальной бабки, якобы получившей от Екатерины II указания умертвить великую княгиню. Разговоры о насильственной смерти великой княгини вошли в сочинения некоторых западных историков и сохранялись в русском обществе еще долгое время.
Церемония похорон великой княгини отличалась отсутствием подобающих в таких случаях торжественности и театральной пышности. На это обратили внимание и современники. Тот же Корберон заметил: «Я был неприятно поражен отсутствием погребальной пышности: как будто пожалели воздать ей должное по чести, и кажется, что сама смерть не смогла смягчить чувство зависти к ней, зародившейся в сердце лица более сильного».
Сама Екатерина II много писала о смерти невестки, пересказывая в письмах официальное медицинское заключение, подписанное 13 врачами, и объясняла ее смерть врожденной патологией организма (аномалия развития костей таза). Императрица заключала: «Так как дознано, что она не могла иметь живого ребенка или, лучше сказать, не могла совсем родить его, то приходится перестать об этом думать». Некоторые современники, а затем и историки были склонны объяснять поведение императрицы во время родов невестки исключительно политическими соображениями и желанием избавиться от неугодного конкурента. Особо подчеркивалась медлительность врачей, которая якобы и привела к смерти Натальи Алексеевны. Но при этом в расчет не принималось то обстоятельство, что Екатерина II, постоянно находившаяся при невестке, могла впервые столкнуться с такой неординарной ситуацией и элементарно растеряться. Трагическому исходу способствовали и разногласия медиков, долго споривших о способе спасения несчастной роженицы.
