Текст книги "Динка (ил. А.Ермолаева)"
Автор книги: Валентина Осеева
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Глава шестая
ДОМА
Обычно Динка является домой незадолго до обеда и обязательно норовит проскользнуть через лазейку в заборе. Но сегодня она возвращается очень рано и идет прямо по дорожке. Первой ее видит Лина и бежит сказать Кате:
– Идет наша беглянка! Недолго погуляла-нынче!
– Может, совесть заговорила? – предполагает тетка.
Но, когда девочка подходит ближе, обе они недоуменно переглядываются.
На Динке мятое непросохшее платье, волосы ее стоят дыбом, а на лице и в медленной походке выражение равнодушия и покорности.
– Батюшки! – охает Лина. – Что это она с платьем, делала? Стирала его, что ли? – И шепотом добавляет: – Умаялась…
Но выбежавшая из комнаты Мышка чует недоброе.
– Катечка! Смотри, какая Динка… Не ругай ee! – горячо просит она тетку. – Не говори ей ничего сейчас.
Но Катя и не собирается ничего говорить; она тоже обеспокоена странным видом девочки.
«Заболела?» – с тревогой думает она и идет искать градусник.
«Не емши», – догадывается Лина и идет греть ей завтрак. Мышка сбегает с крыльца.
– Иди, иди, – ласково говорит она сестренке, – тебя никто ругать не будет. Ты ведь ненадолго уходила. Что ж тут такого?
И оттого, что Динка молчит, тревога ее разрастается. Она заглядывает сестре в глаза, обнимает ее за шею. Шея у Динки холодная, мокрая, платье тоже мокрое.
– Ты была на берегу? Ты упала в воду? Но ведь платье просохнет, что ж тут такого? – испуганно бормочет Мышка, и, чувствуя потребность как-то успокоить сестру, она напоминает ей, что завтра воскресенье, что мама весь день будет дома и что к ним придут «всамделишные» гости. – Мама привезет что-нибудь вкусное, мы будем их угощать!
Динка шевелит губами и, отстраняя сестру, капризно тянет:
– Я есть хочу…
– Есть? – радуется Мышка и стремглав мчится в кухню. – Лина, Лина! Она хочет есть!
Катя стоит на террасе, держа в руках сухое платье и градусник.
«Что-то случилось, – испуганно думает она, прислушиваясь к разговору Мышки с сестрой. – Почему на ней мокрое платье? Не купалась же она в платье? Ах, боже мой! И почему она молчит?»
– Я хочу есть, – вдруг говорит сестре Динка, и тревога Кати моментально рассеивается.
«Ах, подлая девчонка! Вот как напугала… Конечно, она хочет есть, только и всего. А платье мокрое потому, что лазила где попало, не разбирая…»
Катя решительно прячет в карман градусник и бросает платье на спинку стула. Лицо ее принимает холодное, непроницаемое выражение.
Динка поднимается на террасу, останавливается перед теткой и, подняв голову, молча смотрит на нее. Она ждет, что Катя встретит ее сердитым, язвительным замечанием, выговорим, угрозой пожаловаться маме. Но ей все равно. Пусть жалуется, пусть ругает. Когда с человеком случается самое худшее, он уже не обращает внимания на повседневные неприятности.
Но Катя молчит, она удивлена поведением девочки, и в ее глазах снова появляется тревога.
– У тебя что-нибудь болит, Диночка? – спрашивает она, нащупывая в кармане градусник и трогая губами Динкин лоб. В голосе Кати, против ее воли, слышится беспокойство и сочувствие.
Динка подходит ближе и нерешительно прижимается щекой к ее плечу:
– Дай мне раньше всего поесть, Катя.
«Раньше чего? – с горечью думает тетка, тронутая лаской девочки. Наверное, раньше выговора. Я для нее – вечный судья, какая-то старая грымза-гувернантка… И что думает Марина? Как будто мне приятно быть в этой роли и постоянно одергивать девчонку!»
– Конечно, поешь хорошенько, – мягко говорит она. – Только переодень платье. Оно же совсем мокрое. Ты ходила на берег? – спрашивает она, помогая Динке переодеться, но девочка молчит, и, чувствуя ее недоверие, Катя тихо добавляет: – Я не буду ругать тебя. Пусть мама сама поговорит с тобой сегодня.
– Несут! Несут! – кричит Мышка и, запыхавшись, вбегает на террасу. – Тебе несут еду!
Динка оживает, двигает стулом, усаживается за стол и нетерпеливо похлопывает ладонью по клеенке. На щеках ее выступает румянец, глаза блестят. Катя опять чувствует себя обманутой, сбитой с толку. «Подумать только, какая представленная девочка!.. Напустила на себя такой несчастный вид… Может, правда голод на нее так действует?»
Лина ставит на стол тарелки и с удовольствием смотрит, как девочка ест кашу, запивая ее холодным молоком, потом принимается за вчерашнюю котлетку, смачно закусывая горбушкой хлеба. Лина очень любит, когда хорошо и вкусно едят то, что она сготовила, и, налегая на стол всем своим грузным корпусом, она тихонько спрашивает размягченным, умильным голосом:
– Еще чего дать али объешься?
Динка мотает головой и запихивая в рот кусок хлеба, дотрагивается пальцем до недоеденной котлеты.
– Вот это съем, тогда скажу, – заговорщически шепчет она.
– Ну, доешь, доешь, – соглашается Лина и еще крепче налегает на стол. Золотисто-карие глаза ее светятся любопытством. – Ну, а где же это ты платье все измочила, а? Рыбу, что ли, ловила аль рыба тебя?
Динка вскидывает глаза и шутя замахивается на Лину ложкой.
– Не дури, не дури!.. Накидаешь мне полну голову каши… – добродушно ворчит Лина. – Ты лучше скажи, где бегала утресь? Для ча стирку-то делала? Нос у тебя цел, а платье мокрехонько… Али топил тебя кто в ем? – снова любопытничает Лина.
Динка молча отодвигает тарелку и вылезает из-за стола.
– Допивай молоко-то! – предлагает Лина.
– Не надо. Я пойду к Мышке… Мышка! Мышка! – кричит она в сад.
Мышка уже сбегала к Алине сказать, что Динка пришла и ест кашу.
– Ну, пришла так пришла! Подумаешь, какая новость!
Не бегай зря и не хлопай дверью. Видишь, я выжигаю по дереву.
Алина срисовывает с открыток цветы на тоненькие дощечки, а потом выжигает их своей машинкой. Она не любит, чтобы ей мешали. Мышка хочет сказать что-то еще про младшую сестренку, но, подумав, круто поворачивается и убегает.
– Мышка! Мышка! – зовет Динка.
– Я здесь! – кричит Мышка.
– Пойдем посидим на большой скамейке, – предлагает Динка. Глаза ее слипаются от усталости.
Девочки, взявшись за руки, идут в сад. В саду под кленом – широкая скамья. Здесь самый тенистый уголок, сюда приходят секретничать Алина со своей подругой Бебой и мама с Катей. Динка усаживается на скамейку и, приткнувшись боком к сестре, наваливается на нее всей тяжестью своего крепко сбитого тела. Мышка одной рукой обнимает сестру, а другой хватается за край скамейки, чтоб не упасть.
– Говори что-нибудь или пой все время, – сонным голосом просит Динка.
Мышка еще крепче хватается за край скамейки и, выставив вперед одну ногу, упирается ею в землю.
Спи, милая сестрица,
Так сладко, чуть дыша…
напевает она тоненьким голоском, сильно фальшивя и перевирая слова.
Я охранять готова
Твой сон хоть до утра.
Динка закрывает глаза и еще сильнее наваливается на сестру.
Я не позволю мухе
К тебе на грудь присесть,
с усилием выводит Мышка, цепляясь за скамейку.
* * *
Динка спит долго. Она не слышит, как приходит Катя и, освободив изнемогающую Мышку, усаживается около скамейки с книгой, не слышит, как снова прибегает Мышка и вместе с Катей укладывает ее голову на подушку, как приходит Лина и вызывает Катю на кухню, а Мышку посылает в комнату за ножницами и нитками. Динка просыпается от громкого голоса Алины:
– Пароход «Гоголь» вышел из Самары!..
«Мама едет…» Динка вскакивает и садится на скамейке, сонно протирая глаза. Ей хочется бежать к калитке, но что-то мешает ей. Перед глазами встает длинный берег и лицо мальчика с баржи.
Девочка медленно плетется на террасу. Алина сидит за столом и поминутно смотрит на круглые папины часы. Мышка уже вертится у калитки и ждет гудка…
Глава седьмая
МАМА
У парохода, который привозит маму, совершенно особенный гудок: он такой звонкий и протяжный, что его слышно даже на Учительских дачах. Мышка уверяет, что этот пароход не гудит, а поет, выговаривая одно слово: «Ма-а-м… Ма-а-м…»
Мама уезжает и приезжает каждый день, и каждый день к ее приезду Алина кладет на стол большие круглые часы и торжественно объявляет:
– Пароход «Гоголь» вышел из Самары!
Младшие дети сейчас же сбегаются на ее голос и нетерпеливо топчутся около стола. Но Алина не любит, чтоб они смотрели на часы, она смотрит сама и спустя некоторое время еще громче и еще торжественней сообщает:
– Пароход «Гоголь» подходит к пристани! И все трое замирают в ожидании длинного радостного гудка: «Ма-а-м… Ма-а-м… Ма-а-м…»
– Пойдемте, пойдемте! – кричит Мышка. Каждому хочется встретить маму первым, но Алина никому не позволяет быть первой.
– Будем стоять все трое у калитки, – говорит она.
Динка проскальзывает в дальний угол террасы и усаживается на перила. Сегодня в первый раз ей не хочется встречать маму.
«Я не мамина дочка», – горько думает она, чувствуя, что мать никогда не простила бы ей сегодняшнего поступка. Динка вспоминает, как один раз, еще в городе, она столкнула с крыльца слюнявого Егорку. Егорка даже не ушибся, он только упал и испугался, но как тогда рассердилась на нее мама! «Ты злая девочка, я не хочу такой дочки», – сказала она, и, сколько ни плакала и ни просила Динка, мама не хотела даже разговаривать с ней.
«Мама, мама!» – кричала Динка, но лицо у мамы было холодное, чужое… Динка, захлебываясь плачем, объясняла, что толкнула Егорку за длинные слюни, которые он распустил на крыльце, но мама ничего не хотела слушать, повторяя:
«Ты не моя дочка…»
В конце концов Динка пришла в такое отчаяние, что за нее вступились Катя и Алина.
«Вы не понимаете, – сказала им тогда мама. – ведь это уже не шалость, а злой поступок».
Это случилось давно, Динка тогда была еще маленькая, а теперь она выросла и сделала еще худший поступок.
«Эх ты, паскуда!» – сказал ей на берегу белобрысый паренек.
Динка вспомнила злые, недобрые лица, гневные слова и взгляды, обращенные к ней.
«Лучше б я утонула…» – тоскливо подумала она и снова вспомнила маму. Один раз мама читала им стихи:
Есть на свете много бедных и сирот…
У мамы был такой грустный голос, что Динка невольно вслушивалась в эти стихи и запомнила их наизусть.
У одних могила рано мать, взяла,
У других нет в зиму теплого угла…
В этом месте Мышка заплакала, а Динка крепилась, Но под конец мама читала так, будто просила своих детей:
Если доведется встретить вам таких,
Вы, как братья, детки, пожалейте их…
И тогда Динка тоже заплакала… А теперь ей довелось встретить такого сироту. Ведь там, на берегу, она узнала, что мальчик с баржи, Ленька, тоже сирота, но она, Динка, не пожалела его, она пожаловалась на него злому хозяину…
– Пароход «Гоголь» подходит к пристани! – торжественно объявляет Алина и оглядывается на Динку. – Пойдем! Мышка уже у калитки!
«Ма-ам… Ма-ам… Ма-а-м…» – протяжно гудит пароход.
– Пойдем! – кричит Алина и поспешно сбегает с крыльца. Терраса пустеет. Динка вытягивает шею и старается увидеть, как откроется калитка и как войдет в нее мама. Но ей ничего не видно, и она опять опускает голову. Катя тоже с нетерпением ждет сестру: ей хочется узнать, не приходил ли в редакцию вчерашний человек, но, открыв дверь на террасу, она видит Динку. «Как это Динка не побежала встречать? – удивляется Катя. – Боится все-таки матери… Ну, еще бы! Все утро безобразничала, не послушалась, убежала гулять… А теперь сидит и думает, что я сейчас же начну на нее жаловаться! Но я не начну. У меня теперь будет совсем другая тактика. Пусть сама все рассказывает матери… Она и так не любит меня. С какой стати я буду вечной жалобщицей в ее глазах!» – нервничает Катя. И, взглянув еще раз на девочку, мягко напоминает:
– Я ничего не скажу. Ты сама расскажешь маме про все плохое, что делала сегодня.
– Хорошо, – безучастно отвечает Динка и вдруг быстро, словно проснувшись, спрашивает: – А что я делала, Катя?
– Как – что?! – Тетка широко раскрывает глаза… Но из сада уже доносится голос Мышки:
– Мама приехала!
– Мама приехала! – сияя, сообщает и Алина. Они идут по дорожке втроем: мама – посредине, а по бокам – Мышка и Алина.
Динка медленно сползает с перил и тихонько повторяет за сестрами:
– Мама приехала…
Мама идет, улыбаясь, но лицо у нее усталое, под глазами – синие круги.
Встречаясь с вопросительным взглядом сестры, она слегка пожимает плечами:
– Никого не было…
– Черт знает что! – бурчит Катя и, заметив удивленный взгляд Алины, спохватывается: – У тебя ужасный вид, Марина! Где ты была сегодня?
– Как – где? На службе, конечно. Где же мне еще быть? Я даже немного раньше ушла. Ходила, покупала кое-что – ведь сегодня давали жалованье… Ой, подождите, дети! Дайте мне сесть. Я так набегалась. Унеси эти свертки, Алина…
Алина уносит в комнату мамины покупки. Марина садится в плетеное кресло и, морщась, снимает с головы круглую шляпку. На шляпке голубые незабудки, такие же голубые, как ее глаза.
Алина и Мышка вертятся около кресла, они берут у мамы из рук шляпку, сумочку, зонтик.
– Ну, к чему еще этот зонтик? Лишь бы что-то в руках таскать! – возмущается Катя.
– Да я же на целый день уезжаю. Мне жалко шляпу, – объясняет сестра.
Мышка влезает на маленькую скамеечку и, стоя за спиной матери, вынимает из ее волос шпильки.
– Ой, как хорошо! – говорит Марина и встряхивает головой. Две тяжелые светлые косы скользят по ее плечам и спускаются до пола. – Измучили меня эти косы! Сегодня так разболелась голова… – жалуется она сестре.
– Дети, отойдите от мамы! Дайте ей посидеть спокойно. Вы же слышите, что у нее болит голова, – замечает Катя. – И нужны тебе эти косы, Мара! Я бы давно остригла их под корень! – с досадой говорит она сестре.
– Ну конечно! Тебе кажется, что мне уже ничего не нужно! – обижается Марина.
– Отрезать косы? Что ты, Катя! – пугается Мышка.
– Папа никогда не позволил бы, – строго замечает Алина. Мышка заглядывает матери в лицо:
– У тебя очень болит голова, мамочка? Я сейчас переменю тебе туфли, ладно?
Но мать не отвечает ей. Глаза ее кого-то привычно ищут и останавливаются на дальнем углу террасы. Там, прижавшись спиной к перилам, стоит ее младшая дочка. Голова девочки опущена, глаза смотрят исподлобья.
Мать забывает усталость и головную боль.
– Что случилось? – тревожно спрашивает она сестру. Вопрос этот возмущает Катю, ее возмущает также, что Динка стоит в углу, как наказанная.
– Когда ты перестанешь удивляться, Марина? Случилось то, что случается каждый день. И не думай, пожалуйста, что это я поставила ее в угол. Она сама стали к твоему приходу.
Но сестра не слушает ее и, нетерпеливо отстраняя старших детей, подзывает к себе младшую дочку.
– Иди сюда, Диночка, разве ты не хочешь поздороваться со мной? – ласково спрашивает она.
Динка подбегает к матери, судорожно обнимает ее за шею, Мать гладит жесткую копну кудрявых волос.
Катя укоризненно качает головой:
– Ах, Мара, Мара! Ты хоть бы узнала раньше, как она вела себя!
– Я и узнаю, – спокойно говорит мать. – Но раньше нам надо поздороваться!
– Конечно, надо поздороваться. Ведь Динка еще не видела маму, беспокоится Мышка, сидя на полу с домашними туфлями матери.
– А ты не вмешивайся! – обрывает ее тетка. Алина подходит к матери и, осуждающе глядя на нее большими серьезными глазами, строго говорит:
– Дина очень плохо вела себя, мама.
– Хорошо. Я сейчас поговорю с ней. Идите все отсюда.
– Почему же именно сейчас! Пообедай, по крайней мере, и отдохни хоть немного, – пожимает плечами Катя.
– Ты думаешь, что я могу спокойно обедать и отдыхать, не зная, в чем дело, и глядя вот на это… – говорит с упреком сестра, указывая глазами на прижавшуюся к ней Динку. – Пожалуйста, уведи детей.
Катя уводит старших девочек в комнату. Мышка идет нехотя и на пороге выскальзывает из рук тетки.
– Мамочка, Динка пришла рано сегодня! – успевает она крикнуть, прежде чем Катя закрывает за ней дверь.
Когда все голоса затихают, мать осторожно размыкает Динкины руки, обнимающие ее за шею.
– За что рассердилась на тебя Катя? – мягко, но серьезно спрашивает она.
Динка видит светлое мамино лицо. Это лицо, такое родное и близкое, заслоняет собой все чужие, враждебные лица, которые весь этот день стоят у нее перед глазами. Динка рада, что за ней есть многие мелкие провинности, о которых можно рассказать. Она спешит загородиться ими от того главного, что лежит у нее на сердце и о чем никогда не должна узнать мама.
– За что рассердилась на меня Катя? – задумчиво переспрашивает она. – За что первое, мама?
– Как – первое? – теряется мать. – Разве Катя много раз сердилась на тебя сегодня?
Динка выпячивает нижнюю губу и молча трет лоб.
– Катя сердилась много раз, – подтверждает она.
– За что же за первое? – отнимая ее руку ото лба, допытывается мать.
– Я скатывалась на больших счетах, – припоминает Динка.
– Как это?
– По доскам… Я положила на ступеньки две доски… вон там… а потом села на счеты и поехала! – почти весело рассказывает Динка.
– Ну, и что же? – не понимает мать. – Катя сердилась за то, что ты взяла счеты?
– Нет… Она сердилась за Алину. Потому что Алина нервная, а счеты гремели. Они ехали и гремели, а Катя сердилась, – поясняет Динка.
– И ты не могла бросить эту забаву ради сестры?
– Я все говорила: последний раз, последний раз. А потом Катя отняла у меня счеты и назвала меня убоищем…
– Как? – переспрашивает мать.
– Убоищем. Это такое имя.
– Не имя, а прозвище для упрямых детей, – слегка затрудняясь, объясняет мать.
– Ну да! – соглашается Динка. Мама внимательно смотрит на нее:
– А второе что ты сделала?
– А второе… это сливки. Я выпила у Мышки сливки. – Динка глубоко вздыхает и облизывает языком губы. – Я хотела немножко… Мышка сама дала… только попробовать, а я пила, пила и все выпила. – Динка безнадежно разводит руками. – Мышка кричит, а я все пью да пью!
Легкая грусть обволакивает мамино лицо. Она хочет сказать, что Мышка слабенькая, а сливки стоят дорого, но вместо этого с губ ее срывается неожиданное обещание:
– Я куплю тебе сливок тоже.
– Не надо! – машет рукой Динка. – Я больше не буду их пить. Пусть они провалятся сквозь землю…
– Не говори глупостей! Я хочу знать, что ты еще делала сегодня? – нетерпеливо прерывает ее мать, торопясь выяснить все преступления дочки.
– А еще… – Динка стоит в затруднении, она не помнит, что было еще дома.
Но ее выручает Катя. Она потихоньку отворяет дверь и останавливается на пороге:
– Дина, ты не забыла сказать маме, что я запретила тебе выходить за калитку, а ты все-таки ушла?
– Мама, Катя запретила мне выходить за калитку, а я все-таки ушла, механически повторяет за теткой Динка, Лицо матери темнеет от огорчения и усталости.
– Смотри, до чего ты довела маму! Она еле дышит уже! – накидывается на девочку Катя.
– Подожди, Катя! Мы еще не договорили! – с досадой останавливает ее сестра. – Иди. Мы сейчас кончим… Диночка! – обращается она к дочке. – Я хочу, чтобы ты поняла, почему нехорошо делать все то, что ты делала сегодня. Вот счеты… Ведь это вещь, сделанная чьими-то руками. Кто-то трудился, думал, как их лучше сделать, устал этот человек, но сделал…
– А кто этот человек, мама? – быстро спрашивает Динка.
– Не все ли равно кто? Какой-нибудь рабочий… Важно, что он трудился, а ты, маленькая девчонка, схватила его труд и давай ломать по ступенькам! Хорошо это, Дина?
– Я еще не сломала, мама. Я только погнула там железки. Я выпрямлю… и отнесу дедушке Никичу.
– А потом возьмешь какую-нибудь другую вещь и опять не подумаешь о том, что она сделана чьими-то руками…
– Нет, я подумаю. Я теперь всегда буду думать, – торопится уверить Динка.
Мама грустно смотрит на нее:
– Это только одно плохое, Дина… А другое плохое, что ты не жалеешь сестру, но любишь ее.
– Я люблю, но забываю, что нельзя шуметь.
– Чтобы помнить об этом, надо жалеть. Ты же знаешь, что, если Алина расплачется, ее трудно успокоить. А потом у нее так разболится голова, что я всю ночь сижу у ее постели… Так неужели тебе какая-нибудь игрушка дороже сестры? – с болью спрашивает мать.
– Ох, нет… мамочка, нет… – с испугом бормочет Динка. Перед ней встает бледное лицо Алины с компрессом на голове. – Ох, нет, нет… – бессвязно повторяет она в ужасе от того, что могло бы случиться.
– Помни же об этом. Жалей ее, Диночка, – с тихой просьбой говорит мать.
Когда они обе успокаиваются, Динка вспоминает Катю.
– Мама… я не послушалась и ушла. Она наказала меня… Я не хочу такого наказания, я хочу другое! – взволнованно говорит Динка.
– Взрослые не спрашивают у детей, какое наказание им больше нравится. Взрослые имеют право наказывать так, как считают нужным, Дина. Катя прощает тебе многое, но если уж случилось так, что она наказала тебя, то ты не смела ослушаться, Дина, Ты могла попросить у нее прощения, это другое дело. Но ты не попросила прощения, ты просто ушла. Разве ты не наша девочка, а чужая? Чужую Катя не будет наказывать, чужая девочка может не послушаться, у нее есть своя тетя. Но ты ведь наша девочка, Дина? – строго и удивленно спрашивает мать.
– Я наша, – спешит заверить Динка, чувствуя в маминых словах скрытую угрозу потерять свою маму, тетю, свой дом… Стать чужой девочкой так страшно! – Я наша девочка. Я буду слушаться, я только, мамочка, так прошу… Если Катя согласится и ты согласишься, можно просто вам побить меня сколько вы хочете, а потом пускай я хожу, гуляю… – робко предлагает она.
– Побить? – с волнением спрашивает мать. – Это же очень стыдно и страшно, когда взрослый человек бьет ребенка. Это унизительно, Дина! Разве ты можешь себе представить хоть на одну минуту, что я или Катя ударим тебя?
– Конечно, нет, мама. Вы пожалеете, но мне ведь хуже от этого. Я так люблю гулять, мне скучно дома. – Динка взмахивает рукой и жалобно добавляет: – Там такой широкий воздух, мама.
– Где там, Дина? Куда ты ходишь одна? Ведь я не позволила тебе уходить далеко от дачи. Я уже говорила с тобой об этом, и если когда-нибудь я узнаю, что ты не послушалась меня…
– Нет-нет! Я слушаюсь, мама! Я не хожу далеко, я совсем близко, я просто сяду где-нибудь и смотрю. Я сижу на обрыве и смотрю на пароходы, я не на самом краю, а далеко сижу… – поспешно уверяет Динка.
Мать чувствует вдруг безграничную усталость.
– Хорошо, я верю тебе, но ты помни, о чем я тебя просила, – тихо говорит она, проводя рукой по лбу. – А теперь иди, скажи Лине, чтоб давала обедать.
Освобожденная от тяжкого объяснения, Динка мгновенно срывается с места и мчится по дорожке к летней кухне, но ее окликает Катя:
– Дина, подойди сюда!
Она сидит в гамаке с книгой.
– Я не могу. Мне надо сказать Лине, чтоб давала обед? – пробует отказаться девочка.
– Она уже знает. Иди сюда! – настойчиво зовет тетка.
Динка нехотя подходит к гамаку.
– Дина, – серьезно говорит тетка, – я не сказала маме, что ты сегодня пришла в мокром платье, я не хочу ее тревожить. Мама может вообразить бог знает что… По мне ты должна сказать правду, почему у тебя было мокрое платье.
– Оно было мокрое, потому что… – Динка вдруг вспоминает Лину. – Я его постирала, – быстро добавляет она.
– Постирала? Зачем? – пристально глядя на нее, допрашивает тетка.
– Я… не зачем, а почему… – оттягивая ответ, поправляет ее Динка.
– Дина, если ты не хочешь, чтобы я сказала маме, то говори правду! – хмурится Катя.
– Но я же говорю. Я постирала его, потому что запачкала… Я села на коровью лепешку! – неожиданно весело говорит она и тихонько фыркает.
– Дина, я не шучу с тобой. И ты, пожалуйста, не придумывай какую-то историю с коровьими лепешками… – краснея от досады, говорит Катя. – Лучше не ври, Дина!
– Катя… – тоскливо говорит Динка, присаживаясь на траву и обхватывая руками коленки. – Может, это была и не коровья лепешка, я ее плохо разглядела… Я просто чем-то испачкалась и постиралась… Там стирала одна женщина, ну, и я постиралась… – наблюдая за теткой краешком глаза, фантазировала Динка.
Катя шумно вздохнула.
– Вот это уже больше похоже на правду, – примиряюще сказала она. – Но как же смела ты не послушаться мамы и пойти на берег?
– Я не смела! Мама не позволяет мне купаться, но я же не купалась. Я вас слушаюсь – и тебя и маму. Я же не чужая девочка… – с облегченным сердцем рассуждает Динка.
– Ох! – крутит головой Катя и открывает книгу. – Иди уж… И больше не устраивай никаких стирок, глупая девчонка!
– Ладно! – весело говорит Динка, торопясь исчезнуть.
– Динка, Динка! – зовет ее из кустов Мышка. – Тебе очень попало? – шепотом спрашивает Мышка и, не дожидаясь ответа, тянет сестру за руку: – Пойдем в комнату. Я тебе что-то скажу!..
Девочки бегут в комнату. Мышка прикрывает дверь и таинственно сообщает:
– Мама что-то привезла. Она сегодня получила жалованье. Это, наверное, гостинцы.
– Гостинцы?! – подпрыгивает Динка. – Гостинцы! Гостинцы!
Она чмокает сестру в нос, обхватывает обеими руками ее плечи и вместе с ней скачет по комнате. Неудержимая радость ее выражается в нежных прозвищах, которыми она щедро награждает Мышку:
– Ты моя сестричка, птичка-невеличка, ты собачий хвостик, ты крольчишка-Мышка!
– Афан Делейн! Афан Делейн! – в буйном веселье кричит Мышка, поднимая вверх худенькую руку и выражая этими таинственными заклинаниями восторг своей души.
– Хватя! Хватя! – просовывая в дверь потное лицо, шипит Лина. – Обедать идите! Который раз грею…