Текст книги "Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции"
Автор книги: Валентин Парнах
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
Конечно, многие испанские писатели сами являлись пламенными католиками, мистиками, прелатами, но в некоторых любовь к эллинской древности боролась с верой в казенную церковь.
Являлся ли этот гуманизм тоже своего рода мистикой, или же его можно рассматривать как возмущение против полицейской религии? Как бы то ни было, он следовал латинской традиции, по которой Аполлон сопоставляется с Христом, а Венера – с девой Марией.
Само собой разумеется, испанские и португальские интеллигенты еврейского происхождения, так называемые «новые христиане», входили в число культурных людей того времени, подвергшихся этим влияниям. Но если их христианские собратья, «старые», «настоящие» христиане находились во власти этой двойной любви, колебались между «святой» католической верой и греческой мифологией, то некоторых евреев раздирала тройная любовь – к Испании, их мачехе, к Греции и к Библии.
XIII
Испанцы и португальцы по языку, марраны играли видную роль в политической и культурной жизни. Среди них немало было врачей, писателей, ученых. Многим из них удалось бежать от инквизиции. Они спасались в протестантскую Голландию, Францию, Италию, Швецию и другие страны. В то время борьба за колониальные богатства уже потрясала Европу. Колониальная политика и морская торговля имели огромное значение для «их католических величеств». Вот почему, предоставляя инквизиторам преследовать иудействующих в Испании, в Португалии и в колониях, правительства этих стран терпели своих марранов где-нибудь в Голландии или во Франции. Они пользовались ими в своих империалистических целях. Они охотно эксплуатировали энергию и дарования своих «еретиков». Некоторые марраны исполняли должность консулов, агентов, даже посланников различных стран, в Голландии, где процветала знаменитая Ост-Индская и Вест-Индская компания. Марраны представляли Марокко, Данию, Венецию и Швецию. Среди марранов, кроме врачей, ученых и офицеров, мы находим различных чиновников, тщательно перечисленных Даниэлем Леви де Баррьосом.
Голландия исключительно гостеприимно принимала беглецов, открыто отрекавшихся от католичества и принимавших иудейство: они способствовали ее экономическому процветанию.
Среди дипломатов-марранов следует упомянуть Мануэля Фернандеса де Вилла-Реаль [69]69
Мануэль Фернандес де Вилла-Реалъ – экономист и драматург, друг поэта Антонио Энрикеса Гомеса.
[Закрыть], капитана и генерального консула Португалии в Париже, где он перешел в иудейство. В течение ряда лет он представлял свою страну во Франции. Но по его возвращении в Лиссабон его арестовала инквизиция по обвинению в иудействе. После двухлетнего тюремного заключения, в 1652 году он был удушен гарротой.
XIV
В застенках инквизиции и в убежищах марранов всегда жила «еретическая» поэзия, ненавистная, как черная магия, бюрократам священного трибунала.
Книги «еретиков» печатались далеко от Испании и Португалии: «Утешение в треволнениях Израиля» Самуэля Ускэ вышло на португальском языке в Ферраре, испанские «Псалмы» Давида Абенатара Мэло – во Франкфурте, испанские стихи и хроники Даниэля Леви де Баррьоса – в Брюсселе и Амстердаме, испанские стихи и проза Антонио Энрикеса Гомеса – в Парижс и Руане, различные произведения на испанском, португальском, латинском и древнееврейском языках – в Голландии, Турции, Италии.
Некоторые писатели-марраны отдавали свою жизнь одновременно делу еврейства и делу испанской литератур ы.
Они следовали традициям испанской поэзии и пользовались противопоставлениями, гиперболами, метафорами в испанском вкусе. Некоторые их стихи искусственны, другие свидетельствуют о подлинной изобретательности авторов. Но есть и стихи, лишенные каких бы то ни было украшений, голые как тюремная стена. В них есть сила. Наибольшее количество книг принадлежит Даниэлю Леви де Баррьосу, неутомимому деятелю, испробовавшему различные жанры поэзии и прозы. К ним относятся: мифологические стихи, аллегорические драмы, комедии, мадригалы, оды, сонеты, октавы, десятистишия, акростихи, панегирики, сообщения, очерки, хроники, этюды и заметки.
«Odi et amo! » [70]70
«Odi et amo» – «Ненавижу и люблю». Этими словами начинается известное двустишие Кая Валерия Катулла, латинского поэта I века до н. э., обращенное к его возлюбленной.
[Закрыть]Ненавижу и люблю! В изгнании некоторые еврейско-испанские и еврейско-португальские интеллигенты не отрывали взоров от Испании и Португалии. В меланхолии дождей, в северной мрази с тоской и гневом они вспоминали свою сияющую страну. Баррьос, вероятно, часто видел во сне свою Монтилью, андалузский городок, который он когда-то называл своей «зеленой звездой» (verde estrella).
Если св. Хуан де ла Крус [71]71
Св. Хуан де ла Крус (1542 —1591) – богослов и поэт, основавший, вместе со св. Тересой, монашеский орден босых кармелитов.
[Закрыть]и святая Тереса, ультрамистические католические поэты, имели дело с инквизицией, чего же могли ждать поэты еврейского происхождения?
Каждый новый беглец из Испании и Португалии привозил в Голландию весть о новых арестах и новых аутодафе. Такой-то осужден! Такой-то удушен гарротой! Такой-то сожжен «в изображении»! Такой – заживо сожжен!
Но беглецы преодолевали свое смятение. Они организовывались, основывали еврейско-испанские академии, куда входили ученые и поэты. В своем «Сообщении об испанских писателях и поэтах еврейского племени» Баррьос перечисляет, в прозе и стихах, десятки своих собратьев. Среди других мы находим имя Хакоба Бельмонте, автора истории Иова, переделанной в комедию, и стихов против инквизиции, произведений, не дошедших до нас. В Амстердаме поэты-марраны сочиняли на испанском, португальском и латинском языках элегии, оды и панегирики во славу тех, кто погиб в аутодафе где-нибудь в Вальядолиде, в Кордове, в Компостелле, в Лиссабоне.
Большинство иудеев и папистов были равно шовинистически настроены. Тем не менее встречались талантливые евреи, способные возвыситься и над синагогой и над церковью. В эту эпоху Спиноза [72]72
Спиноза (вернее Эспиноса), Барух-Бенедикт (1632– 1677) – философ, автор «Теолого-политического трактата» и «Этики», написанных по-латыни. Потомок португальских евреев, родившийся в Амстердаме в среде марранов, он подвергался упрекам в безбожии со стороны верующих иудеев. Фамилия Эспиноса до сих пор распространена в Испании. В числе жертв инквизиции мы находим под этой фамилией марранов: Педро Эспиноса, Фернандо Хиля де Эспиноса, Бернардину де Эспиноса и др.
[Закрыть]создавал свои геометрические построения, интересующие и наших современников.
XV
В 1655 году в Амстердаме вышла книга, теперь ставшая чрезвычайной редкостью. По моей просьбе библиотека Амстердамского университета переслала ее на время Парижской национальной библиотеке, где я и получил возможность с ней ознакомиться.
Озаглавленный «Славословия, ревнителями посвященные блаженной памяти Авраама Нуньеса Берналя, заживо сожженного в Кордове 3-го мая 5415 (1655) года», этот сборник открывается фронтисписом со следующей латинской надписью:
Pro mentis carcer,
Pro laude vincula dantur.
Virtus crimen habet,
Gloria supplicium. [73]73
В награду – тюрьма,
Вместо почестей – цепи,
Добродетель – преступление,
Славе – казнь.
[Закрыть]
В этом сборнике в 172 страницы приняли участие двадцать четыре автора [74]74
24 автора: Элиау Нуньес Берналь, двоюродный брат казненных; Исхак Абоаб, Даниэль де Рибера, Элиахим де Кастиэль, Иосеф Франсес де Амбурго, Аль-ферес Хакоб Коэн, Давид Энрикес Фаро, Хонас Абар-банель, капитан Моссе Коэн Пэйхото, Бенхамин Диас Патто, X. Аб, Хакоб де Пина, Исаке Нуньес, Давид Антунес, Давид Прадо, Неизвестный, Самуэль де Красто, Авраам Гомес де Прадо, Моссе Есурун Лобо, Иосеф Буэно, Авраам Кастаньо, Исхак Израэль, доктор Даниэль Арансо, Хакоб Абендана.
[Закрыть].
Фронтиспис антологии двадцати четырех поэтов, изданной к Амстердаме в 1655 году. Славословия, ревнителями посвященные блаженной памяти Авраама Нуньеса Берналя, который был заживо сожжен, прославляя имя создателя своего, в Кордове, 3 мая 5415 года.
Вопреки заглавию, этот том не целиком посвящен Нуньесу Берналю. Пятьдесят последних страниц «Славословий» относятся к его племяннику Исхаку де Алмейда Берналю, заживо сожженному в Компостелле Галисийском, в том же 1655 году.
Сообщение о его казни начинается следующими словами:
«Еще не просохли чернила (чтобы не сказать: слезы) доблестной истории блаженного Авраама Нуньеса Берналя (да будет благословенна его память!), когда достойные доверия свидетели-очевидцы уже сообщают нам о великой верности, о предельном рвении сожженного серафима, доблестного юноши Исхака де Альмейда Берналя».
Сожженные инквизицией за то, что они открыто отреклись от католичества, эти марраны сравниваются авторами «Славословий» с Фениксом [75]75
Феникс – греческое слово, означающее собственно «финиковая пальма». В другие языки оно перешло для обозначения легендарной птицы, сгорающей и возрождающейся из пепла. Фениксом греческие писатели называли священную птицу египтян.
[Закрыть], Саламандрой [76]76
Саламандра – по каббале, обитательница огня.
[Закрыть], Атласом [77]77
Атлас – один из титанов древней Греции. За попытку завладеть небом был осужден Зевсом подпирать небосвод.
[Закрыть], пророком Илией, Самсоном и другими образами греческой и еврейской древности. Библейские элементы сочетаются с мифологическими и испанскими. Феникс, воскресающий из пепла, – излюбленный символ испанских и португальских поэтов, – появится снова и снова, олицетворяя человека, умирающего и возрождающегося в любви.
В сонете Антонио Жозэ да Сильва, португальского маррана, удушенного и сожженного инквизицией в Лиссабоне в 1739 году, этот феникс выступает опять:
Итак, я мертв и жив, живой мертвец.
Из пепла Фениксом встаю живой.
Сгораю мотыльком в огне, мертвец.
Сведующие в греческой мифологии, библии и каббале, авторы «Славословий» раньше всего преданно следуют традициям испанской поэзии. Они противопоставляют жизнь, пребывающую в смерти, – смерти, живущей в жизни.
Единение жизни и смерти обнаруживается и в стихах Самуэля де Красто, посвященных памяти Альмейда Берналя.
Одно из его четверостиший служит вступлением к длинному стихотворению Ионы Абарбанеля [78]78
Иона Абарбанель (по-испански Хона Абарбанель) – сын врача Иосифа Абарбанеля и потомок ученого Исаака Абарбанеля, не по прямой линии. Его жизнь нам неизвестна. Он посвятил сожженным Берналям множество стихотворений в сборнике «Славословий».Написал элегию на смерть Исхака де Кастро Тартаса. Перевел на испанский язык Псалмы Давида.
[Закрыть], в котором каждое десятистишие заканчивается одной из четырех строк Красто. Абарбанель начинает следующими стихами:
Простертый в черной темнице,
В этом аду для живых.
Поэты-марраны выработали особую метафорическую и мелодраматическую терминологию для всех элементов этой трагедии. Инквизитор упоминается под именем Плутонова служителя,католики прозваны идолопоклонниками,испанцы – идумеями,испанский фанатизм – идумейским бредом и жестокой гордыней Немврода.Как известно, протестанты называли Рим Вавилоном и давали католикам названия в том же роде.
Хотя Баррьос не принимал участия в сборнике этих «Славословий», он сочинил множество других панегириков. Один сонет он посвятил «Доблестной твердости Томаса Требиньо де Собремонте [79]79
Томас Требинъо де Собремонте – см. прим., стр. 181. Мексиканская инквизиция: Леонора Мартинес – см. выдержки из сообщения об аутодафе в г. Мексико (стр. 153).
[Закрыть](alias Исхака Израэля), родом из Руисеко, после четырнадцатилетнего тюремного заключения претерпевшего огненную смерть в городе Мексико», другой сонет – казни Диэго де Асенсьон [80]80
Диэго де ла Асенсъон (наст, имя – Дон Лопе де Вега-и-Аларкон) – дворянин и потомок «старых христиан», монах, известный под именем Диэго де ла Асенсьон, отрекся от католичества и перешел в иудейство, приняв имя Иегуда Крейенте. Как Баррьос, так и поэт Давид Есурун, посвятивший Диэго португальский сонет, сравнивают его, конечно, с фениксом. Его смерти посвятил стихи и Антонио Энрикес Гомес. Жизнь других упоминаемых здесь марранов нам неизвестна.
[Закрыть], заживо сожженного в Лиссабоне. Кроме того, Баррьос сложил панегирики в честь Авраама Атиаса, Иакова Родригеса Касареса и Ракэли Нуньес Фернандес, заживо сожженных в Кордове в 1655 г. (Ракэли он посвятил два длинных стихотворения). В своих стихах он упоминает в числе казненных еще Тамару Баррокас, заживо сожженную в Лиссабоне, Исхака де Кастро Тартаса, заживо сожженного в Лиссабоне в 1647 г., двух Берналей и других.
Этому потоку религиозных стихотворений мы противопоставляем прекрасный стих Альфреда де Виньи [81]81
Де Виньи, Альфред, граф (1797—1863) – французский поэт, прозаик и драматург эпохи романтизма; для его творчества характерно чувство горечи и безнадежности.
[Закрыть]:
Приходится пожалеть, что в эпоху религиозных войн, когда под пытками погибали гугеноты и мориски, – авторы «Славословий», культурные и одаренные люди вынуждены были противопоставить фанатизму инквизиторов другой фанатизм, чуждый нашему времени.
Но остается фактом: в своем сопротивлении полицейской церкви некоторые марраны имели силу отказаться от жизни.
XVI
Конечно, надо «свернуть шею красноречию» [83]83
.надо «свернуть шею красноречию»... – «Схвати красноречие и сверни ему шею», из стихотворения «L' art poétique» Верлена.
[Закрыть]этих писателей. К счастью, в некоторых стихах есть и нечто другое: это подлинная тюрьма. Порожденные инквизицией, некоторые образцы этой поэзии звучат сильно (замки и засовы лязгают в октавах Авраама Кастаньо и И. Аба [84]84
Авраам Кастаньо и И. Аб. – Их жизнь нам неизвестна. По-видимому, они жили в Амстердаме. У первого – португальская фамилия. Фамилия второго обозначает месяц аб (по древнееврейскому летосчислению), в котором был разрушен соломонов храм. Есть ли это псевдоним или сокращение фамилии Абоаб?
[Закрыть]).
За несколько десятков лет до появления «Славословий» другой враг инквизиции произнес огненные слова. Гугенот Агриппа д’Обинье сложил свои «Трагические поэмы». Казни протестантов во Франции и в Англии, в подробностях описанные Агриппой, не отличаются от казней марранов.
Наказания и муки ада, которыми поэт грозит инквизиторам, задуманы в дантовском вкусе.
Ты, Белломонт, воздвиг свой ад, жаровни жег.
Твоя игра– процесс, и твой дворец– острог.
Застенок– кабинет, веселия– геенны.
Во мраке погребов, где извивался пленный,
Любуясь пыткой, ты пред жертвой ел и пил.
Из этой камеры ты шагу не ступил.
День поздно рассветал, ночь рано приходила,
Казалось палачу. Кончина утолила
Его желание медлительно пытать.
Суровая, она является как тать.
И огнь к его ступне подходит в наказанье.
Бесчувственный к слезам, сам чувствует страданье.
Он молит об одном: чтоб огнь, жестокий змей.
От ног до сердца путь закончил поскорей.
Сей путь медлительней работы трибунала.
И огненная смерть все члены покарала.
Убийств желавший, сам неспешно умерщвлен,
Сожжений жаждавший, сам медленно сожжен.
За тот же грех пришел такой же час расплаты.
Огнем пылал Поншэр, вождь Огненной палаты [85]85
Поншэр, вождь Огненной палаты. – Поншэр – архиепископ Турский.
Огненные палаты (Chambres Ardentes) – учрежденные около 1536 г. чрезвычайные трибуналы, приговаривавшие еретиков к сожжению. Первоначально так назывались трибуналы, установленные для разбора дел государственных преступников знатного происхождения.
[Закрыть].
Отмщение дымит горящей головней.
Изобретательно, меж сердцем и ступней,
Смерть строит семь жилищ, ведет свою осаду.
Окопы роет в нем, и вот предстали взгляду
Куски и части ног, семь диких крепостей.
Мучитель претерпел семь огненных смертей.
Епископ Шателэн, под холодом почтенным
Скрывал дух бешеный, в пыланьи неизменном.
Без гнева он пытал огнем, зубцами пил.
Он десять тысяч жертв бесстрастно умертвил.
Смиренный на словах, гордец с лицом тихони
Судил перед костром, жрец хладных беззаконий.
Полтела у него обледенело льдом.
Полтела у него обуглено костром.
Суда и мщения суровые скрижали,
Погрязшим в мерзости вы, наконец, предстали.
Кресценций Кардинал! [86]86
Кардинал Кресценций – председатель Тридентского собора. Сошел с ума.
[Закрыть]чернее всех угроз,
Казалось, за тобой шел погребальный пес.
Его прогнать нельзя. Его узнал ты скоро.
В твоей душе, во дни Тридентского Собора [87]87
Тридентский Собор (1545—1563) – подтвердил и установил ряд догм католического вероисповедания. Целью его было поддержать единство католической церкви. Он назван по имени тирольского города Триента, где происходили заседания.
[Закрыть],
Он лаял бешено. Пес, черный демон твой.
Тебе неведомый, с лукавою душой,
Пес возвестил тебе час казни неизбежной.
И вот недуг в тебе открылся безнадежный.
С тех пор не покидал тебя тот пес лихой.
Недуг стал смертью, смерть– отчаянной тоской.
Отзвуки Ювенала [88]88
Деним Юний Ювенал – латинский поэт-сатирик I—II века н. э., восстававший против пороков Рима времен упадка. Его гражданская поэзия служила образцом для поэтов до XIX века включительно.
[Закрыть], Данта и библейских пророков раздаются в «Трагических поэмах» Агриппы. Они повторяются в испанских «Славословиях».
Не без однообразия, некоторые стихи звенят, как цепи. Тюрьмы, темницы, застенки, подземелья, трибуналы, пытки и казни составляют длинную вереницу мучений в дантовской панораме, которую открывает нам Агриппа. Тюрьмы, дыбы, костры появляются в испанских, португальских и латинских стихах марранов.
Так, задушенные и заживо сожженные, друзья и родственники воспеваются в славословиях, одах, панегириках и элегиях оставшимися в живых.
Заключенные в тюрьму, подвергнутые пыткам, вынужденные бежать, некоторые поэты едва не погибли сами. Новые Лазари, они выходят из гроба и возвращаются к жизни. Но в каком виде!
Не узнаю себя сам.
Глядясь в мои отраженья,
говорит Давид Абенатар Мэло, чудом выйдя из подземелий инквизиции.
В этом веке в Испании, как припев, раздается четверостишие из знаменитой кальдероновской драмы «Жизнь есть сон»:
Эта глушь, где всем конец, [89]89
Эта глушь, где всем конец... – из монолога Сехисмундо, королевского сына, заточенного в пустынной местности отцом, которому астрологи предсказали жестокость его наследника.
[Закрыть]
Где в печали гробовой
Я живу, скелет живой,
Я дышу, живой мертвец, [91]91
Este rustico desierto,Donde miserable vivo,Siendo un esqueleto vivo,Siendo un animado muerto.
[Закрыть]
Душевное напряжение этого времени слишком велико, чтобы не разрядиться крупным событием. В этот век, когда люди всех исповеданий так легко верят в своих богов и умирают за них, некий восторженный юноша, Саббатай Цеви, объявляет себя «Мессией». Этот смирниот, обладавший, по словам историков, необыкновенным очарованием и слагавший еврейско-испанские песнопения, выпускает манифест, в котором обещает всем евреям освобождение от страданий. Он уничтожает посты. «Возрадуйтесь!» – приказывает он. И вот общие пляски, празднества, пиры, оргии охватывают Голландию, Турцию, Египет, Италию, Германию, Марокко. Наступает апокалиптический год: христиане тоже начинают верить в близость невероятных событий и в приход сверхчеловеческого существа. Сам Спиноза интересуется саббатеянством.
Новый «мессия» хочет свергнуть турецкого султана с престола. Но султан не так глуп. Остерегаясь выставить Саббатая мучеником, он объявляет, что готов уступить ему трон, если претендент действительно окажется сверхчеловеческим существом, нечувствительным к стрелам и пулям. В противном случае Саббатай должен отречься от своей веры и перейти в Ислам. Тогда он получит хороший пост турецкого чиновника. Поиграв немного в Христа, лже-Мессия принимает мусульманство. Его пламенные последователи говорят, что турком стала только его тень, а сам он невидимкой спасся, другие заявляют, что он изменил только для того, чтобы пасть возможно ниже и затем встать с торжеством победителя. Но их Мессия не побеждает. Поклонники Саббатая брошены на произвол судьбы. Некоторые из них следуют примеру своего главы и переходят в ислам. Потомки этих неомусульман, известные под именем саббатеянцев или денмэ, в наше время еще живут в Салониках, Смирне [92]92
Смирниот (греч.) – уроженец турецкого города Смирны.
[Закрыть]и Константинополе. Они сохранили свои обряды и песни.
XVII
Между тем в Португалии машина инквизиции пожирала тела, захваченные ее зубцами.
И здесь, хоть и меньше, чем в Испании, мы находим писателей среди жертв инквизиции.
Родом из Лиссабона, Иегуда Абарбанель, по прозвищу Леон-Еврей или Леон-Врач, представляет тип еврейского ученого времен Возрождения. Врач, философ, советник королей, сочинивший по-итальянски свои знаменитые «Диалоги о любви» [93]93
Диалоги о любви – плод эрудиции и образец схоластики – в свое время имели большой успех. Это сочинение упоминали Монтэнь, Сервантес и Ронсар. У Абарбанеля были и поклонники и враги. В своих любовных стихах Ронсар высмеивает «Леона-Еврея» и намекает на еврейский обряд обрезания:
Хитрец, мошенник, враль, вы неустанно лжете,Отрезав кожицу от вашей крайней плоти,Обрезали при сем вам сердце и любовь! В «Дон Кихоте» Сервантес упоминает «Диалоги» как известное итальянское сочинение. По словам Сантино Карамелла, итальянского ученого нашего времени, испанские и португальские поэты, и среди них Камоэнс, также читали и любили Абарбанеля. Переведенные на испанский язык историком Гарсиласо де ла Вега эль-Инка «Диалоги» были запрещены цензурой инквизиции в Испании.
В наше время «Элегия о времени» волнует нас больше, чем длинные «Диалоги» между Филоном и Софией. «Диалоги» – только ловко сотканная мертвая паутина. «Элегия» – живая израненная плоть.
Впервые «Элегия» была напечатана по рукописи ученым Кармоли (Carmoly) в 1857 г. В вольном переводе на итальянский язык, белыми стихами, она появилась как дополнение к книге «Dialoghi di Amore», с предисловием и примечаниями Сантино Карамелла (Bari, 1929). Пользуясь этим итальянским текстом, я переложил «Элегию» на французский язык в моей книге «L’Inquisition» (Edition Rieder, Paris 1934), сократив поэму, но сохранив синонимические образы и анафоры. Подлинник перегружен повторениями мыслей и образов, вариациями на одну и ту же тему. Но его длинноты соответствуют как общевосточному стилю повествования (это своего рода арабские письмена), так и духу времени. Вспомним, что в XVI и XVII веках авторы и читатели любили длиннейшие поэмы. Камоэнс и Агриппа д’Обинье также злоупотребляли длиннотами.
[Закрыть], а по-древнееврейски – стихи, этот двуязыкий писатель интересует нас скорее как человек, брошенный в ужасы инквизиции, которая наносила сильнейшие удары евреям именно в эту эпоху. Изгнание иудеев из Испании и Португалии, насильственное крещение «еретических» детей непосредственно затронули этого эрудита, который в другое время спокойно занимался бы неоплатоновской философией.
Сын Исаака Абарбанеля, знаменитого еврейского ученого и министра, возведенного в княжеское достоинство при португальском короле Альфонсе V, Иегуда родился между 1460 и 1465 годами, незадолго до установления инквизиции. Как и отец, он получил превосходное для того времени образование и стал знатоком в области греческой и арабской философии, схоластики и медицины.
Среди заговоров и переворотов при королевских дворах, Абарбанели жили между славой и гибелью. После смерти Альфонса V, покровительствовавшего Исааку, новый король Жоан II стал их преследовать. Подозреваемый в участии в заговоре грандов против короля, Исаак вынужден был бежать из Лиссабона в Севилью, куда вскоре приехали к нему три его сына: Иегуда, Иосиф и Самуэль. Абарбанели поступили на службу к испанскому королю. В царствование Фердинанда Католического Исаак состоял советником, а Иегуда – врачом при короле и королеве. В эти годы Иегуду уже звали Леон: это имя было не так ненавистно благочестивым католикам, как Иуда. К тому же в библии символом колена Иудина являлся Лев, по-латыни Лео (Leo), пo-испански Леон (Leon).
За год до изгнания иудеев из Испании у Иегуды родился сын. В роковой 1492 год, «когда сыны рассеяния изгонялись из Сефарада [94]94
Сефарад – по-еврейски Испания. Сефардим или сефарды – испанцы. Отсюда это общее название для потомков испанских и португальских евреев в Европе, Африке и Азии.
[Закрыть]», Фердинанд старался удержать при себе своего врача-еврея, знаниями которого он дорожил. Он готов был сделать для Иегуды исключение, даровать ему жизнь, оставить его в Испании, сохранить за ним высокий пост, но при одном условии: ребенок Иегуды должен быть окрещен.
Абарбанель решительно отверг это предложение. Между тем, чтобы Иегуда не бежал, король решил похитить его сына. Иегуда узнал об этом. Глухой ночью он отослал ребенка с няней в Португалию, как будто его сын —«украденная им вещь». Сам же, спасаясь от погони, прорвавшись сквозь заставы, он бежал в Неаполь, где уже находились его отец и братья. В королевстве Неаполитанском его отец получил звание советника при короле Фердинанде II, а сам он сделался придворным врачом. Наперекор всем преследованиям и бедствиям, слава Абарбанелей еще не закатилась. Иегуда посещал итальянские академии, участвовал в диспутах и, по его словам, торжествовал над всеми христианскими учеными.
Но жестокая печаль терзала сердце великого Иегуды: чтобы спасти ребенка от кастильского короля, он отправил его в Португалию; и вот португальский король, узнав о бегстве Иегуды, задержал ребенка, обрекая отца на разлуку с сыном. После смерти этого португальского фанатика его наследник, по примеру своего испанского собрата, издав декрет об изгнании евреев из Португалии, приказал насильственно крестить евреев и их детей. Маленький Абарбанель не избег общей участи: его окрестили (а крещение часто было равносильно вечной разлуке между некрещеными родителями и крещеными детьми). Он остался в плену у португальцев.
Разлученный с сыном, мудрец Леон-Врач, князь Иегуда, в своей «Элегии о Времени» испускает стоны и вопли, как животное, лишенное своего детеныша. «В смятении моем, дал я ему попасть в сети, из огня бросил я его в пламя костра!» – отчаянно восклицает он. Время обратило его в наемника и кочевника, «заставило его бродить на краю земли». Двадцать лет уже не отдыхают его «кони и колесницы». Время рассеяло дорогих ему людей «по Северу, Востоку и Западу». Его сыну уже двенадцать лет, и до сих пор он не свиделся с ним. Он мечтает не только увидеть его, но и передать ему в наследство свои знания и мудрость предков,
Как влюбленный Соломон тоскует по Суламифи, Иегуда изнывает по своем сыне. Как евреи в вавилонском плену, он отказывается в своей скорби от пения и хочет повесить свою арфу на ивы. Как «Ночь» Микельанджело [95]95
«Ночь» Микельанджело. – знаменитый скульптор (1475—1564) известен еще своими стихотворениями. К «Ночи», одной из своих статуй, после поражения его родной Флоренции, он написал четверостишие. Эта «Ночь» говорит: «Мне сладок сон, и еще сладостней быть камнем; пока длится беда и позор, – не видеть, не чувствовать – для меня счастье; так не буди меня, увы! говори тише! »
[Закрыть], он спит, и сон ему сладок: во сне он видит своего ребенка. Мы не знаем, удалось ли ему увидеться с ним наяву.
«Я хотел бы жить в пустыне!» – восклицает он, изнеможенный своей блистательной жизнью.
Между тем в Неаполе Абарбанели тоже не обрели покоя. После падения арагонской династии они опять вынуждены были бежать, но Иегуда все же возвратился в этот город.
Старый Исаак поселился в Венеции, где продолжал работать над своими сочинениями. Его книги на древнееврейском языке печатались в Константинополе. Иегуда помогал ему, истолковывая его тексты: он писал по-древнееврейски к ним предисловия в стихах.
Его «Элегия о Времени» построена на своеобразном сложном ритме с несколькими цезурами в каждой строке, характерном не для библейского, а для средневекового периода еврейской поэзии. В ней несколько сот строк, и все они связаны сквозной мужской рифмой на би. Эта «Элегия» напоминает нам « Tristia» Овидия, который в изгнании тосковал по Риму, как Абарбанель – по сыну. В ней вызваны образы библейских пророков и слышатся отголоски псалмов, книги Иова и «Песни песней». В ней много длин-нот, но много и подлинной поэзии.
Эта автобиография в стихах является своего рода историей «треволнений Израиля».
В ту же эпоху Самуэль Ускэ подвел итоги этих «треволнений» за много веков и посвятил ряд страниц событиям в Испании и Португалии. Эти трагедии, естественно, привели к «утешению», которое и послужило заглавием этого труда.
В XVII веке марран Антонио Серран де Красто писал сатирические и вольнодумные стихи. Как свободный мыслитель, он осмелился даже высмеять некоторых святых. К нашему удивлению, до шестидесяти лет он жил благополучно: инквизиция почему-то его не беспокоила.
Но вот он брошен в тюрьму. Чтобы забыть свои страдания в застенке, он развлекается игрою слов: сочиняя длинную поэму «Крысы инквизиции», он жонглирует в десятистишиях этими «крысами», которые, по-видимому, беспокоят его в тюрьме.
После десятилетнего тюремного заключения Серран выходит на свободу, что не часто случается с узниками инквизиции. Его имущество конфисковано. Он нищий. Ему приходится жить подаянием от своих друзей.
Но что это в сравнении с другими его бедами? Он почти ослеп. А до того, как он потерял зрение, священный трибунал заставил его присутствовать при казни сына, удушенного и сожженного в аутодафе. Когда-то весельчак и насмешник, Серран кончил свою жизнь в печали Иова.
Его стихи в письме к одному другу сообщают нам об этом существовании:
Для веселья был я мертв,
Жив– для одного страданья.
Старая тема – жизнь в смерти, смерть в жизни, ни жизнь, ни смерть – появляется в послании этого живого трупа.
В аутодафе, в котором погиб сын Серрана, в числе четырех «отпущенных» значился юрист и ученый богослов Мигэль Энрикес да Фонсэка. Обвиненный в иудействе, он сначала был подвергнут пыткам. Едва его вывихнутые кости были вправлены, как он отрекся от всего, в чем «сознался». Он письменно изложил основы своего «еретического» мировоззрения и даже вступил в спор на богословские темы с ошеломленными инквизиторами. Опять его подвергли пыткам, опять муки вынудили его «сознаться». Показания и опровержения, стоны и доводы против инквизиции чередовались в этом процессе. Обвиняемый отказался от защитников. Он хотел бороться с инквизиторами, убедить и обратить их. Это был опасный спорщик. Наконец, чиновники подвесили его на дыбу и бросили с высоты, чтобы переломать ему кости. Перенесенный из застенка обратно в тюремную камеру, обвиняемый опять опроверг свои показания и заявил, что, если инквизиторы хотят сделать из него христианина, они должны представить ему более убедительные и веские доводы. Когда ему дали подписать бумагу с печатями «Святейшей инквизиции», он отказался подписываться, пока слово «Святейшая» не будет вычеркнуто. Мигэля Энрикеса сожгли заживо [96]96
Мигэля Энрикеса сожгли заживо. – В том же аутодафе предстало больше семидесяти осужденных мужчин и сорок женщин.
[Закрыть].
Еще значительней судьба Антонио Жозэ да Сильва. Автор комедий-оперетт, этот потомок марранов невольно стал героем трагедии собственной слишком короткой жизни. За пятьдесят лет до Великой французской революции, тридцати четырех лет от роду, он погиб в аутодафе.
Пытка колесованием
Серран и Сильва – оба любили смешное. Сильва следовал традициям Плавта, Мольера, Жиля Висенте [97]97
Жиль Висенте (1469—1536) – испано-португальский драматург, автор многих комедий, из которых некоторые целиком или отчасти написаны по-испански. Основоположник португальского театра. Его пьесы были сильно урезаны инквизицией.
[Закрыть]и отличался вкусом к музыкальному зрелищу, в котором речитатив сменяется пением, жест – танцем.
Возможно, что в своих комедиях Антонио Жозэ да Сильва хотел, между прочим, высмеять изощренных и манерных поэтов. Не с этой ли целью он сложил сонет, названный в нашем переводе «Живой мертвец», – объяснение в любви, начинающееся словами:
О Тарамелла, я живой мертвец,
Ради тебя, я мертвый и живой,
Но не подумай, что живу, живой,
Нет, хоть я жив, но я живой мертвец.
Ироническая или нет, построенная от начала до конца на чередовании слов «живой» и «мертвец», эта серенада восходит к испанским и португальским первоисточникам.
XVIII
В XVIII веке, когда Антонио Жозэ да Сильва забавлял своих современников, инквизиция все еще действовала.
В договорах между Англией и Испанией имелся особый пункт, по которому британские подданные не католического вероисповедания не должны подвергаться преследованиям со стороны инквизиции. Тем не менее инквизиция совершала вооруженные нападения на иностранные корабли, захватывала грузы, арестовывала, заключала в тюрьму и приговаривала к различным наказаниям – «неверных». Чтобы захватить ценный груз, священному трибуналу достаточно было обвинить какого-нибудь иностранного моряка в том, что он «иудействовал». Происходил общественный скандал, по терминологии инквизиции. Сколько бы иностранные правительства и посольства ни требовали освобождения подданных своей страны, арестованные погибали в тюрьмах.
Таким образом, в стремлении наложить лапу на иностранные товары, инквизиция вела себя по-пиратски. Обвиняя кого-нибудь в ереси, она не теряла случая обогатиться за его счет.
В этот же век в Испании некий француз по имени Фогаз однажды в разговоре упомянул: «Мы достаточно проходим сквозь чистилище в этом мире. Мы не должны страдать еще в другом».
Это слова Лукреция [98]98
Тит Лукреций Кар – латинский поэт I века до н. э., автор поэмы «О природе вещей» («De rerum natura»); по преданию, покончил самоубийством. Переведенный нами стих звучит по-латыни:
Et metus ille foras praeceps Acheruntis agendus.
[Закрыть]:
Надо из наших сердец изгнать боязнь Ахеронта!
За подобные «еретические» слова Фогаза заключили в тюрьму Мадридской инквизиции.
Есть место для вас
В этих смутных звучаньях,
Замкнувших в одно
И жизнь и смерть.
Жюль Сюпервьель [99]99
Жюль Сюпервьелль – современный французский поэт и прозаик, автор книг стихов «Тяготения» («Gravitations») и «Безвинный каторжник» («Le forсat innocent»). Переведенное нами четверостишие взято из второй книги.
[Закрыть]
Мало-помалу костры исчезали, но в так называемое новое время инквизиция все еще пользовалась пытками при допросах обвиняемых.
Официально и окончательно инквизиция была отменена в Испании только около 1834 года. Но папской властью формально она не отменена и посейчас.
В наши дни, после падения Испанской монархии, архивы монастырей смогли бы открыть хранимые в течение веков тайны. Следовало бы ознакомиться с документами, часть которых, может быть, относится к «еретическим» писателям.
Кроме Луиса де Леона, эти поэты неизвестны даже у себя на родине.
При жизни некоторых из них вздергивали и подвешивали на дыбу. После смерти их стихи все еще висят в пустоте.
Вот уж поистине «проклятые поэты»! [100]100
«Проклятые поэты» – так Верлен называл нескольких своих современников и самого себя. Под этим названием он написал ряд статей, посвященных Артуру Рэмбо, Тристану Корбьеру и другим поэтам. Некоторые из них бедствовали. Каждый поэт-марран мог бы сказать о себе словами Лермонтова: «Чужой в родном краю».
[Закрыть]
Инквизиция хотела принудить их молчать. Но сквозь стены тюрем, из глуши изгнаний, из гробов – их голос доходит до нашего века. Их стихи вырваны из забвения. Новые Лазари, эти люди вызваны к жизни.
Валентин Парнах
