Текст книги "Возмужание"

Автор книги: Валентин Гнатюк

Соавторы: Юлия Гнатюк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Не выдержав этого взгляда, Святослав сорвался с места, бросился на лаву и с головой накрылся тулупом. Из его груди вырвались рыдания, тело судорожно содрогалось. Предавшись слезам и переживаниям, отрок не заметил, как к нему подступил сон. Мысли просто перешли в видения, переплетаясь и смешиваясь с ними. Долго ли проспал он и спал ли вообще, юный княжич не понял сам. Видения ушли, но неясная тревога осталась.

«Просто я очень соскучился по дому, – подумал Святослав, – вот и затосковал. Нет, не только это, – возразил он сам себе, – ещё что-то неприятное, и… ах да, волк, именно этот грозный лесной хозяин – причина тревоги. Но почему, ведь он подался прочь, а в избушке бояться нечего, даже голодный зверь не решится в одиночку пробраться в человеческое жильё. Другое дело в лесу…» Святослав вышел в крохотные сенцы, зачерпнул ледяной воды из корчаги, и в этот миг острая, как клинок, догадка пронзила его. Он резким толчком отворил скрипучую от мороза дверь. Так и есть, вот-вот начнёт вечереть! Единым духом он вскинул на плечи тулупчик, уже привычным движением вставил за голенище засапожный нож и стремглав выскочил за дверь. Как же, как он мог забыть, дедушка должен скоро вернуться, а голодный злобный зверь удалился как раз по той тропе, по которой возвращаться Велесдару. «Как же я сразу не сообразил, – холодея от страха теперь уже за старика, клял себя Святослав. – Один на один с матёрым зверем в предвечернем лесу! А я в этот миг валяюсь на лаве да будто малое дитя о доме хнычу! Как же так, что же делать?» Тревожные мысли бились в голове, будто хотели расколоть череп, шумное дыхание рвалось из груди, тело не чувствовало лютого мороза, полы расстёгнутого тулупчика волочились по глубокому снегу, в котором княжич иногда утопал выше колен.

«Только бы успеть, помоги, Боже Велес, мне успеть вовремя!» Снова вспомнился Кречет, – вот кто мог бы промчаться по глубокому снегу и вмиг разделаться с волком! Едва Святослав подумал об этом, как, взобравшись на очередную возвышенность, увидел впереди сквозь голые ветви деревьев того самого матёрого волка. Хищник ожесточённо терзал нечто распростёртое на снегу в низине. В уже сереющем предвечерье Святослав ясно различил белый воротник дедушкиного тулупа… Он не помнил, что и как произошло потом. Словно в каком-то наваждении, забыв, что их разделяет расстояние более сотни шагов по глубокому снегу, и желая только в сей же миг поспеть на помощь дедушке, он произнес само собою возникшее заклинание, выскользнул из тулупа и лосиных сапог и сделал несколько мощных размашистых прыжков, вытянувшись гибким кошачьим телом над сугробами. В несколько мгновений он покрыл расстояние до волка и, зарычав, грозно и властно, бросился на серого, едва успевшего повернуть в его сторону окровавленную пасть. Два сильных клубка мышц и нечеловеческой мощи сплелись воедино в смертельной схватке.

Когда Святослав пришёл в себя, сумерки сгустились почти полностью. Он с трудом разжал свои пальцы, намертво сжимавшие глотку уже мёртвого волка. Одежда на нём была почти вся разодрана в клочья и пропиталась кровью из многочисленных ран и глубоких царапин, которые неимоверно саднили, видимо, боль и привела его в чувство. С усилием он повернул голову на негнущейся шее и, превозмогая душевный холод, взглянул на то место, где должен был лежать поверженный волком дедушка. Удивление и враз охватившая его радость заставили забыть о ранах и безмерной слабости. То, что он принял издали за пушистый козий воротник дедушкиного тулупа, и в самом деле оказалось белой пушистой козой, вернее, её растерзанными останками. Да ведь это же Белочка! «Таки украл её серый, пока я у очага по дому грустил». Святослав попытался встать на дрожащих босых ногах, уже посиневших от крепкого мороза. Хорошо, что это оказалась коза, ещё раз шевельнулось в гудящей, как медный казан, голове. И тут же он ощутил сзади себя какое-то движение. Ещё волки? Но встревоженный голос кудесника развеял опасения. Запыхавшийся старик бросил на перепаханный недавней схваткой снег тулупчик и сапоги Святослава, а сам дрожащими от волнения и слишком скорой для его возраста ходьбы руками принялся ловко ощупывать главу, кости и суставы отрока. Зачерпнув нетронутого снега, бережно омыл им окровавленное чело отрока.

– Добре, сынок, добре, – приговаривал вконец взволнованный кудесник, – косточки-то, кажись, почти все целы, не считая вывиха.

Старик тут же плавным, но быстрым движением дёрнул руку. Святослав вскрикнул от боли, но тут же почувствовал облегчение. Старик также быстро и сноровисто наложил на руки и тело израненного отрока несколько повязок из чистой холстины, что всегда были у него в перемётной суме. Постепенно успокаиваясь, он вынул из сапог Святослава онучи, отряхнул их от снега и в два быстрых движения обернул ноги мальца.

– Вот, теперь надевай сапоги побыстрее и домой, там тебя как следует полечу мазями да травами, давай тулупчик накинем, закоченел-то совсем…

– Отче Велесдар, – с трудом ворочая языком и стараясь изо всех сил не упасть, спросил Святослав, когда они шли домой и он порой почти повисал на поддерживающей руке волхва, – как вышло, что ты со стороны нашей избушки прибежал, а не от…

– Верно, от Хорсослава я должен был идти как раз по этой тропе, да по дороге пришлось крюк сделать, роды принять у жены того бортника, что нам медок добрый приносил по осени…

Дальнейших слов Велесдара отрок не разобрал, сознание его помутилось от потери крови и сил, отданных схватке.

Пелена с глаз спадала медленно, будто утренний туман под лучами восходящего Хорса. Языки пламени в очаге весело лакомились берёзовыми поленьями. Красно-жёлтые и живые, они снова напомнили о Кречете. Святослав обнаружил себя лежащим на широкой лаве на мягкой овчине, а старый Велесдар колдовал над рваной раной запястья левой руки. Знакомый запах трав и снадобий, треск поленьев в очаге и привычный уют избушки успокаивали и лечили, наверное, не меньше, чем дедушкины травы да заговоры.

– Лежи, лежи! – остановил Велесдар его порыв встать. – Сейчас я тебе руку перевяжу.

– Дедушка, это мне Кречет помог волка одолеть, – поморщившись от боли, заговорил Святослав, сознание больше не покидало его.

– Ну-ка, поведай! – молвил волхв, сноровисто перематывая запястье.

Помолчав немного, княжич собрался с силами и стал рассказывать, как увидел на крыше волка, а потом бросился по тропе вслед за ним, как невольно возникшим заклинанием вызвал пардуса, как вошёл в его тело и схватился с хищником. Потом вздохнул и закончил: – Выходит, плохо я ещё чутью волховскому обучился, подвело оно меня. Не было тебя на тропе, и волк тебе, деда, не угрожал вовсе…

– Эге, брат, – закончив перевязку и глядя на княжича пронзительным взором, сказал Велесдар, – разумею я теперь, что неспроста мне пришлось круг дать, домой возвращаясь, да и тебя чутьё из избушки-то в лес погнало не просто так! То было испытание, тебе богами посланное, а значит – честь великая, потому как боги только тому её оказывают, кто готов к нему!

– Испытание? А отчего ж тогда ты при нём не был, ведь ты учил меня всем волховским премудростям? – приподнимаясь от волнения на лаве, спросил отрок слабым голосом. – Да и помог мне, ежели бы волк верх взял? – с запоздалым страхом спросил отрок.

– Никто не должен вмешиваться в волю богов. Ты сам одолел хищника – один на один – в честном поединке. Тебя вела Любовь, стремление защитить близкого человека, а это – высшая сила, чистая и жаркая, как огонь. – Старик помолчал. – Супротивник был у тебя достойный, и за то ты должен поблагодарить Чернобога. А также терновнику благодарное слово сказать, что знатно укрепил кожу твою молодую, иначе ран было бы втрое больше! – улыбнулся волхв и тут же вновь стал серьёзным. – Великий день сегодня у тебя, Святославушка. – Старик осторожно погладил лежащего отрока по голове. – Ты прошёл своё первое испытание смертью, первое в нескончаемой череде грядущих встреч с Марой на сложном пути Воина! Самое трудное, когда смерть забирает или увечит не тебя, а дорогих и близких сердцу людей, когда ты многократно медленно и мучительно умираешь вместе с ними… Вот когда трудно не ожесточиться, не впасть в смертную тоску, сохранить в душе божью искру… – Старик всё гладил голову ученика и говорил, глядя куда-то в одну только ему ведомую точку, то ли на земле, то ли в бесконечной Сварге. И может, впервые за последние годы выцветшие глаза его блестели влагой.

Глава 6
Даждьбожий день

Лето 6462 (954)

Вновь наступила весна, потекли ручьи, разбухая от талых вод, и низины стали на некоторое время непроходимыми.

Святослав упражнялся перед избушкой, метая в колоду нож то одной, то другой рукой. Свежие весенние запахи будоражили кровь, хотелось общаться со сверстниками и другими людьми, и княжич затосковал по шумному весёлому Киеву.

Как только подсохла земля и затвердели лесные тропы, к Велесдару снова стали приходить огнищане, которые нуждались в помощи кудесника. Святослав, как обычно, помогал волхву. За год он свыкся с лесной жизнью, только всё чаще, читая или слушая о разных битвах и подвигах героев прошлого, он представлял себя на месте грозных витязей и сожалел, что дни текут, как вода, а он ещё ничего не смыслит в ратном деле, умеет только метать ножи да стрелять из лёгкого лука.

В каждодневных заботах пролетели Великий Яр, Ладо, Купало. Малец всё чаще хмурился и молчал. Кудесник, видя его настрой, как-то сказал:

– Что ж, Святослав, испытание смертью ты прошёл, по нему обрёл имя Пардус, а теперь, знать, пришла пора держать ответ перед кудесниками в том, чему научился. Это не зверя дикого одолеть, но не думаю, что легче будет, сможешь? Глаза отрока обрадованно просияли.

– Смогу, отче! Всё, чему ты меня учил, крепко запомнил! Я ведь не кудесник старый, чтоб всё время в лесу сидеть, хочу ратному делу учиться!

– Погоди, ежели не сдашь испытание, ещё на зиму придётся остаться.

– Не останусь, я на все вопросы отвечу! – запальчиво воскликнул Святослав.

Старый кудесник лишь печально улыбнулся и кивнул. А через несколько дней объявил:

– Завтра, в Даждьбожий день, придут кудесники из здешних лесов и сам Великий Могун киевский. Будешь держать перед ними ответ, прошёл ли коло познания Тайных Вед и владеешь ли тем, о чём должен знать русский князь.

И они занялись приготовлениями.

Утром после омовения у криницы старик велел Святославу надеть ту расшитую рубаху, что подарил ему в день Воинского Пострига, и холщовые штаны, сам перепоясал его лентой с волховскими узорами-оберегами. Пройдя на своё Малое Требище, они помолились богам. Старик подбрил княжичу голову. На завтрак они съели только по ржаной лепёшке с мёдом и выпили отвар из особых трав, что укрепляют память.

Затем, усевшись на колоде возле избушки, стали ждать. Велесдар сидел неподвижно, прикрыв глаза, и, казалось, дремал. Святослав, напротив, нетерпеливо поглядывал на тропку в ожидании волхвов, но дорога была пуста. Тогда он стал кормить Огнебога сушняком, наблюдая, как тот слизывает веточки огненными языками. Наконец, княжич не выдержал:

– Отче Велесдар, где же кудесники? Скоро и Полуденник прискачет, а их всё нет…

– Здесь мы! – раздался сзади чей-то голос.

Из-за угла избушки показался Великий Могун и с ним несколько кудесников.

– Слава богам! – приветствовал их Велесдар. – Да пошлёт вам Даждьбог силу, здравие и долголетие!

Святослав тоже склонил в почтительном поклоне свою бритую голову. Он волновался, но изо всех сил старался не показать виду, поэтому слегка насупился и только поглядывал на кудесников своими синими очами.

Могун внимательно оглядел босоногого загорелого княжича. Заглянув в глаза, прочёл в них твёрдость и ясный ум. Могун остался доволен, но вслух ничего не сказал. Только взял руку Святослава и, взглянув на ладонь с плотными бугорками мозолей, весело спросил:

– А что, княжич, по деревьям добре лазать научился?

– Что мысь[8]8
  Мысь – белка (др.-слав.). Отсюда сохранившееся в украинском языке «мыслывство», то есть «ловля белок», как одна из наиболее распространённых разновидностей охоты.


[Закрыть] малая скачет! – ответил за него Велесдар.

Святослав тоже улыбнулся и почувствовал себя свободнее.

Подошли ещё двое волхвов, один из которых был уже известный княжичу Хорсослав. Велесдар, ободряюще кивнув отроку, ушёл в избушку. Святослав должен был сам держать ответ.

Кудесники расселись на колодах, а Святослав стал неподалёку от кострища.

– Ну, княжич, познал ли Тайное? – спросил древний, весь белый от седины старик.

– Нет, отче, – отвечал Святослав, как учил его Велесдар, – не может смертный познать Тайное, ибо оно – образ Нави, а я постигал, что есть Явь…

– И что же есть Явь, Правь и Навь? – продолжал вопрошать седой старик.

– Явное – это Явь всяческая, вокруг нас пребывающая, которую мы зрим, слышим и осязаем. Явь на Прави, как на твёрдой скале, посажена, а сама течёт и меняется всякий час и никогда не бывает прежнею. Подобно пряже, Явь течёт из Нави и в Навь утекает, ибо всё, что было до неё и что будет после, есть Навь. А всё, что есть в Яви, творится Правью и живёт по её законам. В Нави есть часть Яви, а в Яви есть часть Нави, и по Прави они обе сходятся и разделяются…

Лицо старика засветилось.

– Весьма мудро речёшь, юный княжич! – одобрительно сказал он.

Сидевший рядом худой высокий кудесник со строгим непроницаемым лицом спросил:

– А что есть Сварожье коло, как ты его разумеешь, и что есть того коло вращение?

Святослав, подняв голову, оглядел шумящие вершины деревьев, потом ответил:

– Сварожье коло есть Время, которое течёт непрестанно и возвращается на круги своя, только всякий раз по-новому. – Святослав задумался, вперив взор в бесконечное Нечто, и волхвы не нарушали задумчивой тишины. Наконец, подобрав слова для промелькнувших перед ним образов, отрок продолжил: – И если я буду жить по Прави и умру достойно, то через определённое Сварогом число лет моя душа обретёт новое тело, и другой юноша будет стоять в Кудесном лесу и отвечать на вопросы кудесников, схожих с вами…

Ни один мускул аскетичного лица кудесника не дрогнул. Но внутренне он был доволен, что Святослав даёт не заученные ответы, а старается растолковать то, что понял сам.

Третий ведун был коренаст, ещё довольно крепок, только борода его побелела, а волосы на голове оставались большей частью тёмными. Это был Избор из Берестянской пущи, Святослав видел его иногда на киевском Мольбище.

– Что есть Дива Дивные? – спросил он.

Это был лёгкий вопрос, и Святослав ответил на него сразу:

– Дива Дивные – это невидимые простым оком боги, которые служат Сварогу, а не людям. Но их не надо бояться, – ежели очень попросить, то они придут на помощь.

– А что ведаешь, княжич, о Триглавах Великих и Малых? – поинтересовался Великий Могун.

– Сварог – Дед Божий, Перун-Громовержец и Свентовид есть Великий Триглав. За ними Хорс, Велес, Стрибог – второй Триглав. За теми тремя Вышень, Лель, Летич и Радогощ, Коляда, Крышень, потом Сивый, Яр и Даждьбог. За этими Триглавами следуют другие боги. – Святослав прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться, и стал перечислять: – Белояр-Ладо-Купало, Сенич-Житнич-Венич, Зернич-Овсенич-Просич, Студич-Ледич-Лютич. А после них Птичич-Зверич-Милич, Дождич-Плодич-Ягоднич, Красич-Травич-Стеблич, Ведич-Листвич-Цветич, Водич-Звездич-Громич, Горич-Страдич-Спасич, Листопадич-Мыслич-Гостич, Ратич-Щурич-Родич. А за ними Семаргл-Огнебог, чистый и ярый, борзо рождённый. – Святослав перевёл взгляд на дымящиеся угли кострища. – То суть Триглавы всеобщие. И всякий раз трое богов образуют Малый Триглав, и творится таких Триглавов неисчислимое множество до богов самых наименьших в коле Сварожьем, которых и сам Великий Могун не ведает! – вдруг неожиданно для себя повторил Святослав фразу, много раз говоренную ему Велесдаром. Осекшись, он виновато взглянул на Великого Могуна.

В очах Верховного Кудесника блеснули весёлые искорки.

– Значит, тебе ведомо, что знает и чего не знает Великий Могун? Молодец, это по-нашенски! – ободрил он отрока.

Другие кудесники тоже заулыбались, оживились, только аскетичный старик остался неизменным в лице, будто не заметил оплошности Святослава.

Следующий вопрос последовал от Хорсослава. Его круглое лицо излучало доброту и благожелательность.

– А ведаешь ли, юный княжич, что есть Женский Сонм?

– Женский Сонм – это богини наши, – ответствовал Святослав. – В коле Сварожьем есть дванадесять богов, ведающих своими месяцами, я их уже назвал. И каждый бог имеет жену-богиню: Лад имеет Ладу, Яро-бог – Живу весеннюю, Купало – Купальницу, Перун – Перуницу. Но в Женском Сонме тринадесять богинь. Каждые три Матери есть вместе Праноява, а каждая Праноява сложена из трёх богинь, и так составляют они четыре кола – весеннее, летнее, осеннее и зимнее. И лишь одна мать – мать Макошь мужа не ведает. Приходит она к нам каждый месяц полной луной и добавляет свой день к малому числу Яви, которое есть число двадесять девять. А Великое Число Яви есть дванадесять раз по тридесять, то есть триста шестьдесят дней.

Святослав, увлекшись образами, всплывающими из памяти, уже не обращал внимания, кто из кудесников задаёт вопрос.

– А отчего Макошь одна? – попросил уточнить кто-то из волхвов.

– Мать Макошь всегда одна с тех пор, как её муж – второй Месяц – упал на землю. И из того грохота, вздымания тверди и блистания молний родился сын их – Перун, самый грозный и справедливый бог, который стоит после самого Сварога. День Макоши мы отмечаем в Овсениче, она – покровительница женщин. В этот день славяне почитают матерей, приносят жертвы на Мольбище, просят Макошь, чтобы она дала мудрость и терпение, наделила щедростью и материнской лаской сирот, не оставила вдов, чьи мужья погибли на поле брани. Макошь также покровительница прядения и рукоделия, потому что в долгие осенние вечера женщины начинают прясть при свете луны. Сама Макошь тоже прядёт нити из озёрной мглы, которую собирают русалки, и из этой пряжи она творит нити человеческих судеб.

– А что есть седмица? – услышал он очередной вопрос.

– Дни седмицы называются: Сварог-день, Дива-день, Триглав-день, Перун-день, Ладо-день, Купал-день и Свентовиддень, – быстро ответил Святослав.

– А каковы празднества наши? – спросил тот же голос.

– Первое наше празднество – это весенний Великдень, когда день становится равен ночи. Второе – Богояров день, за ним Великий Триглав, потом Купало и Перун. А нынче у нас праздник Даждьбога, воплощением которого есть Сноп. Затем Великие Овсени, Макошь и Радогощ. Завершается и опять зачинается Сварогово коло празднованием Коляды, когда рождается новое Солнце. В скором времени после Коляды ещё празднуем день Велеса, который начинает прибавлять день «на волосок», а на рубеже зимы и весны отмечаем Масленицу.

Видно, быстрые и чёткие ответы Святослава раззадорили кудесников. Едва княжич отвечал на один вопрос, тут же следовал другой. Лоб отрока покрылся лёгкой испариной.

– Куда отправляемся мы после смерти? – вопрошал старый кудесник.

– После смерти мы идём в Ирий на поля Сварожьи, где вместе с богами пребывают наши Деды, Щуры и Пращуры. Те, кто жил по Прави, обретают жизнь вечную. Погибшие на поле брани воины становятся перуничами, а иные достойные люди – сварожичами. Живут они там, как на земле, так же трудятся на нивах, помогают сородичам. А в означенный час обретают иное тело и родятся вновь витязями и мудрецами.

– А что ведаешь о Чернобоге? – раздался чуть скрипучий голос аскетичного старца.

Святослав замешкался. О Чернобоге он знал немного.

– Чернобог имеет свою рать злобных сил, – ответил он, – где впереди стоят Нежить, Неясыть, Лихо страшное и Тамолихо огромное, что всех давит, когда обрушится. За ними идут всякие Свары с Негодами и Перебранки с Наветами, вслед которым чёрные духи на мышиных крыльях летят. А боле говорить не смею, ибо само наименование тех богов страшит людей, а я ещё отрок…

Кудесник, задавший вопрос, помолчал, потом назидательно изрёк:

– Не может быть дня без ночи, весны без стужи, самой жизни без смерти не может быть. Оттого и Белобогу с его светлыми богами не быть без Чернобога с тёмной ратью, ибо они двое силой меряются, и на той непрестанной борьбе сама Сварга держится… Я почитаю всех богов наших, – продолжал старец, – но Чернобог, как тебе ведомо, наряду с прочими входит в сонм славянских божеств и имеет своих кудесников. И я молюсь ему и приношу требы оттого, что зло, признаваемое людьми, имеет различное толкование с божеским. Ибо, что есть сегодня зло, завтра может добром обернуться и наоборот. А порой одно и то же одновременно есть и добро, и зло, коих нельзя разделить. Потому ты должен знать, юный княжич, что Чернобог так же необходим Сварге, как и Белобог.

Святослав впервые видел настоящего «чёрного» кудесника и смотрел на него во все глаза. Он знал, что «черниги» имеют свои Мольбища в отдельных лесах, которые лежат к северу от Киева и именуются Черниговскими. Аскетичный старик между тем продолжал объяснять заблуждения Святослава в его одностороннем понимании добра и зла.

– Без худа и добро, и милосердие давно уснули бы и в прах рассыпались, – зло побуждает их к неусыпному бдению. В извечном противостоянии этих двух сил рождается и живёт всё поднебесное…

Святослав несколько растерялся и смутился. Видимо, желая смягчить суровость жреца Чернобога, кудесник Хорсослав мягко улыбнулся и обратился к отроку:

– А скажи нам, княжич, что есть наш мир и откуда он взялся? Ободрённый поддержкой, Святослав сосредоточился, чтобы точнее выразить мысль.

– Когда Сварог – Дед всех богов – думает свою Думу, тогда и есть божий мир, в котором всё происходит, – отвечал он. – Тогда появляется всё, что видимо и ощутимо, которое зовётся Явью. А всякая вещь к Яви Правью привязана. Когда же Сварог додумает свою Думу и ложится отдыхать, то исчезает и явский мир, который переходит в Навь. Наступает Ночь Сварога. А проснётся Сварог, или, иначе, Род-Рожанич, вновь начинает силой мысли творить мир и жизнь. Всё, что пребывало в Нави, переходит в Явь, и наступает День Сварога. И подобно тому как Оум божеский творит мир, так и мы, славяне, силой ума, данного нам богами, должны творить свою жизнь.

– Да хранит Сварог твой светлый ум! – воскликнул Хорсослав, весьма довольный ответом княжича.

– А что скажешь о боге Купале? – поинтересовался кудесник Избор, оглаживая пышную бороду.

– Купало есть бог чистоты, омовения и здравия. Всякий русич должен утром и вечером творить мовь, заботясь о чистоте душевной и телесной, дабы всегда пребывать в здравии, иметь бодрость духа, ясный ум и крепкое тело.

– А что знаешь о Радогоще? – спросил кудесник с густыми кустистыми бровями и крючковатым носом.

– Радогощ есть бог славянского гостеприимства, покровитель путников и гостей, бог согласия и совета меж людьми разных земель и стран, – быстро и заученно ответил отрок.

– В Киеве гости нынче греки, – заметил «чёрный» кудесник, – которые хитры и коварны, да и хазары с печенегами таковы, что ж нам, их привечать? Радогоща теперь только в Нов-граде да Моравии далёкой почитают, а в Киеве не вспоминают давно…

– Отчего ж юный княжич о нём ведает, а иные кудесники забыли? – с оттенком лёгкого недовольства, блеснув очами в сторону «чёрного» жреца, заметил горбоносый старец.

– Княжич дедом Велесдаром научен, а Велесдар когда-то пришёл с Полаби. На той Лабе-реке и Одре тоже славяне сидят, но вера их несколько иная, от норманнов да готов, что их окружают, искажённая. Те славяне чтут наших богов да возводят им храмины диковинные, серебром-златом украшенные. А богатство своё приращивают в основном не скотоводством и земледелием, а добычей от военных походов… И Сварог у них рогатый, в готском шеломе, и Радегаст воинственный тоже от готов пошёл…

– О чём речёшь, брате мой? – воскликнул крючконосый волхв. – Ещё со времён рыбоедов, молокан и костобоких все славяне Радогоща за великого бога почитали и славили.

– Да когда те костобокие были… – махнул рукой Чернига.

– Давно, – согласился кудесник, – ещё за несколько веков до хазар, когда все славяне едиными Родами жили, одной речью говорили и обитали в лесах и горах, оберегая единую веру. Ты сам о том ведаешь, брат мой, отчего ж речёшь неразумное? Радогощ всегда был богом гостеприимства славянского, которое нам богами и Пращурами завещано. И покуда гость к нам с миром идёт, то и привечать его надобно хлебосольно…

– Довольно спорить, отцы! – остановил их Великий Могун. – Какой пример отроку подаёте?

Поднявшись, он подошёл к Святославу, который переминался с ноги на ногу, явно уставший от вопросов и стояния на одном месте. Могун за руку вывел княжича в центр кола.

– Будь благ, юный князь, ибо порадовал нас нынче ясным умом и знанием русских Вед! – торжественно и весомо произнёс он. – Дякуем тебе! – Могун, наклонившись, поцеловал отрока в чело. – Отныне ты будешь отмечен тайным знаком богов, которого люди убоятся и не смогут глядеть тебе в очи! – Могун поднял десницу и медленно опустил её, коснувшись лба княжича концами перстов.

Будто белесое облачко на миг окутало стан Святослава, он качнулся, почувствовав лёгкий удар, как от небольшой Перуновой молнии, а затем во всём теле наступила удивительная лёгкость.

– Прими благословение богов наших и неси святую славу земле русской! – прозвучали торжественные слова Могуна в полной тишине. – Иди, сынок, заждался, поди, тебя дед Велесдар, – отпустил он мальца, улыбнувшись.

Остальные кудесники также заулыбались, закивали, стали подниматься с колод, разминая спины после долгого сидения.

Обрадованный Святослав вбежал в избушку и возбуждённо стал рассказывать Велесдару, как он выдержал испытание, на какие вопросы отвечал и что теперь ему пора собираться в Ратный Стан.

– Когда Свенельд приедет? – нетерпеливо спрашивал он. Велесдар чуть дрожащими руками привлёк к себе ученика, поцеловал в бритую маковку.

– Вот и слава богам! Добре, что ответил на вопросы кудесников. Только настоящее испытание – жизнь человеческая, когда на её вопросы ответишь, тогда и будет видно, крепко ли стоишь на ногах. А в Стан поедешь, полагаю, через седмицу, когда Могун до Киева дойдёт и велит Свенельду забрать тебя. А сейчас пойдём попрощаемся с кудесниками.

– Они к Бел-камню пошли молитву творить, – сказал Святослав.

– Пойдём и мы, Святославушка, возблагодарим богов за науку! – И Велесдар поспешил вслед за своим быстроногим учеником.

Червонная Заря вставала в тот день над Киевом-градом, рассыпала повсюду свои самоцветные перлы, проливалась багрянцами в Непру, отражалась в золотых усах могучего Перуна и в ликах других богов, возле которых поднимался в небо дым от Вечного Огнища.

Пробудился Хорс, погнал своих легконогих коней по синей Сварге, озарил, согрел землю и высушил от росы жёлтые нивы за Киевом.

В высоком небе затрезвонили жаворонки, ласточки стали резвиться над полями, порой почти касаясь крыльями тугих колосьев ярой пшеницы, из которой то тут, то там синими очами выглядывали васильки-волошки, красовалась нарядом белая ромашка, пламенел красный мак, полевая гвоздика и розовый душистый горошек.

Благодать стояла над созревшими нивами, – в сей час бог Перун-Липич прощался со своим царствием и уступал место Даждьбогу-Серпеню.

Послышался весёлый смех, говор, и на тропке показались девушки – все ладные, пригожие, наряженные в новые одежды. А всех красивее была та, которую выбрали Даждьбожьей Боярыней. В венке из полевых цветов и колосков, увитых лентами, с тугой очень светлой, почти белой косой, в новой вышитой сорочке, она шла в окружении весёлых подруг, волнуясь и смущаясь, благодаря их за оказанную ей честь.

– Перестань, Беляна, ты взаправду самая лепая из нас, тебе и Первый Сноп жать!

Подойдя к золотому полю, девушки запели песню, славящую Великого Даждьбога за то, что нынешним летом уродило доброе жито-пшеница, и, расступившись, подали избраннице ритуальный серп с отполированный до блеска костяной рукоятью. Девица, названная Беляной, взволновавшись ещё больше, сделала под пение подруг несколько плавных скользящих шагов по полю, захватила пучок колосьев и коротким привычным движением отделила его от стеблей блеснувшим на ярком солнце серпом. Всё так же плавно, в такт песне, подняла над головой только что срезанный пучок колосьев и серп, горящий серебром в лучах Хорса, прося всевышних богов благословить жатву и главное её орудие – серп. Песня смолкла.

– Слава Даждьбогу, пресветлому Хорсу и Перуну, согревавшим посевы и посылавшим на нивы дожди благодатные! – звонко провозгласила девица.

– Слава! Слава! Слава! – троекратно воскликнули подружки.

Беляна опять наклонилась и стала пучок за пучком срезать новые колосья. Снова зазвучала торжественная песня. Когда Даждьбожья Боярыня срезала последний пучок, к ней подошёл статный, с литыми плечами юноша, держа в загорелой руке пук колосьев. Это был старший из сыновей огнищанина-однодворца Лемеша, чья усадьба и нива находились прямо через дорогу от киевских угодий. На ланитах юноши сквозь смуглую кожу пробивался румянец, глаза были широко открыты и зачарованно глядели на девицу. Запинаясь от волнения, он произнёс молодым баском:

– Прими, красавица, то есть Боярыня Даждьбожья, и нашего огнищанского поля толику в священный Даждьбожий Сноп. – Он ещё хотел что-то сказать, но вновь запнулся.

Девица, передав подругам серп и приняв у молодого огнищанина колосья, принялась ловкими красивыми движениями собирать Сноп. Сноровисто сплела перевясло и, туго увязав, осторожно, словно младенца, передала Сноп подругам. Те украсили его цветами и лентами, бережно уложили на повозку и повезли в град. Вслед за повозкой с песнями последовали и девицы с юношами. Юноши встретили Даждьбожью Боярыню с музыкальными инструментами у края поля и, наигрывая, сопровождали её. Молодой огнищанин, будто завороженный, пошёл за праздничной гурьбой.

– Вышеслав! Вышеслав, ты куда? – окликали его два младших брата, но Вышеслав не слышал. Он только смотрел во все глаза на Даждьбожью Боярыню и чувствовал, как меж ним и ею протянулась невидимая нить, и не желал прерывать эту волшебную связь единения, блаженства, счастья, восторга и ещё чего-то неизъяснимого и колдовского.

– Младоборушка, Овсенислав, подите сюда, не замайте братца. – Голос матери заставил озадаченных отроков вернуться к родителям и деду, что стояли у края своего поля, напротив того места, где только что был сжат священный Сноп.

Киевляне, слыша весёлое пение, звуки кимвал и гудение дудок, выходили из домов встречать Первый Сноп, который везла красивая, как сама Лада, девушка. Вокруг повозки шли её подружки и юноши, которые на ходу плясали и подпевали.

Киевский люд встречал их с ликованием и провожал к Мольбищу. Подъехав к Перуновой горе, девушки сняли Сноп, отнесли к кумирам и, кланяясь ему, стали петь: