Текст книги "Болгария"

Автор книги: Валентин Гнатюк

Соавторы: Юлия Гнатюк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Начинать битву, не зная точно сил противника? – воззрился сердито на грека Елизар. – Как раз тут-то и можно легко угодить в западню! – воскликнул он и обернулся к начальнику изведывателей: – Твои люди до сих пор не вернулись? Это черепахи, а не изведыватели! Чтобы к вечеру я точно знал, сколько войск у Русского Барса и где они находятся.

– Князь, позволь сообщить тебе об этом к утру, – взмолился старший изведыватель, – днём близко не подойти, у русов многочисленные дозоры, а ночью мы всё выведаем…

– К полуночи! – оборвал изведывателя молодой князь, в глазах его снова заплясали молнии гнева.

* * *

Лодьи Святослава и Притыки причалили к левому берегу Дуная ниже переправы после полуночи. Свенельд, Зворыка и Боскид были уже тут. Дозоры, заранее посланные навстречу лодьям, упредили воеводу об их приближении, и темники поспешили к условленному месту. Князь обнял своих верных военачальников.

– А что, друзья-темники, не было ли в пути у конницы встреч нежеланных, не досаждали ли кочевники? – спросил он.

– Княже, – молвил в ответ Свенельд, – ты же знаешь их нрав, горазды укусить, коли слабость чуют, а с сильным супротивником стараются быть в дружбе. Сила Киева ныне всем ведома. Кто сейчас захочет с нашей конницей тягаться?

– А угры как настроены? – обратился Святослав к Боскиду.

– Настроены решительно, княже. Только хотят знать точную долю добычи.

– Добро, кто у них за главного?

– Сам кенде Чобо. Тот самый, которого мы прошлым летом в полон на Карпатах взяли, – ухмыльнулся в усы Боскид. – Желает обсудить с тобой все условия.

– Добро! – воскликнул Святослав. Он был доволен, что теперь войско в полном составе: шесть, пусть неполных, тем – всего почти шестьдесят тысяч.

Четверо угров с привычными для них тремя косицами на бритых головах подъехали к князю русов. Двое охоронцев и толмач сидели на обычных степных конях с крепкими ногами и большими головами. Кенде же, в отличие от большинства соплеменников, восседал на тонконогом высокорослом коне с небольшой головой. Он спешился, бросив поводья охоронцу, и подошёл к Святославу вместе со своим толмачом, по всему, из карпатских словенцев.

– Как будем делить добычу, об этом следует договориться заранее, – заметил Святославу молодой угрин, когда они обменялись приветствиями.

– Мы привыкли всё делать по Прави. Твоих воинов на треть меньше, чем моих, значит, треть добычи твоя, – ответил князь, глядя прямо в тёмные очи Чобо. – Какое участие – такова доля, а уж из неё каждый из военачальников определяет вознаграждение храбрецов по своему разумению… Теперь же, князь, давай обсудим наши действия на поле боя…

Поговорив ещё немного, князья ударили по рукам и разъехались каждый к своему войску. Святослав собрал своих темников и, став перед ними, молвил:

– Друзья мои, кто отличится в битве с болгаро-хазарской ратью, получит двукратную добычу. А кто с одной тьмой разобьёт две вражеские, тот будет стоять перед проходящими полками и заслужит от них троекратную «славу». Того же, кто с одной тьмой три тьмы одолеет, награжу ещё и златой цепью со Сварожьим Триглавом.

– А кто с одной полутьмой две вражеские тьмы разобьёт? – с хитринкой в очах спросил Путята.

– Того на своё место поставлю, нареку великим воеводой и сам перед ним проведу полки! – без тени улыбки отвечал князь.

Темники оживлённо зашевелились.

– Мы и прежде верно служили Киеву, княже. Теперь же будем служить ещё лепше, живота не жалея, до самой смерти!

– Завтра нам вступать в сечу. При себе ставлю Зворыку, ежели со мной что случится, приказываю слушаться его, как самого князя Киевского! Мы ещё с ним обмозгуем, куда и кого направить, потому как от первого боя зависит многое. Завтра Перунов день, потому первый бой посвятим богу нашему воинскому, а это значит, что должны постараться изо всех сил на поле брани!

Темники разошлись к своим полкам, а старый Зворыка остался с князем глаголать про заутренний бой. В ту ночь многие воины почти не спали, проверяли кольчуги, острили мечи и стрелы.

Перед рассветом, когда над водой сгустился туман, беззвучными серыми тенями отошли от суши лодьи и насады с танаисцами и почайцами, подольцами и волынянами и устремились к правому берегу, кутаясь в клубы утреннего тумана и растворяясь в нём. Не скрипнула ни единая из уключин, обильно смазанных пахучим дёгтем, ни всплеска не было слышно при осторожной и слаженной работе опытных гребцов. Все напряжённо вслушивались в тишину, стараясь уловить малейший звук, нарушающий привычный лад сонной реки. Вдруг совсем рядом с головной насадой что-то глухо ухнуло, и мощный шлепок о недвижное, подёрнутое туманом зеркало водной глади заставил всех вздрогнуть и замереть на краткий миг… Притыка молча махнул рукой загребному, тот вытер с чела капли крупного пота и вместе с гребцами продолжил свою напряжённую работу, стараясь унять гулкое биение сердца, которое, казалось, было слышно на обоих берегах Дуная.

«Ничего, – успокаивал себя старый темник, – там, в лощине, наши изведыватели, ежели что не так, знак подадут. Если только они до сих пор живы… А без нашего удара с тылу трудно будет коннице под стрелами ворожьими на десной берег выйти», – обеспокоенно думал он, продолжая напряжённо вглядываться в окутанный туманной мглой невидимый пока берег.

Вот головная лодья беззвучно замерла в десятке саженей от суши, остальные тоже остановились. Спустя время трижды громко прокрякала утка и смолкла. Ей ответил селезень.

– Причаливай! – повелел Притыка и первым соскочил на мелководье.

Тут же пред ним, будто соткавшись из предутренней тьмы, возник начальник изведывателей.

– Скорее, братья, времени у нас мало, идти придётся борзо, но тихо, – молвил Ворон.

– Показывай дорогу! – кратко ответил ему старый темник.

Одна за другой подходили лодьи, и воины, блюдя строгий наказ начальников, беззвучно сотня за сотней исчезали в поросшей вербами лощине, что тянулась от реки. Тряпицы и верви, коими были обмотаны оружие и походные котелки, помогали избежать железного звяканья.

– Чего это мы так спешим, ведь могли раньше… ещё о полночи причалить и не торопясь… с оглядкой дойти, – тихо ворчал, тяжело дыша, молодой сотник, с некоторым удивлением взирая на старых воинов, что шли низким шагом викингов и не выказывали явной усталости.

– Если прийти загодя, можно легко на вражеских дозорных напороться, – громким шёпотом назидательно отвечал ему старый воин, – нам нужно поспеть как раз к тому, когда наши на сей берег ринутся и вся болгарская рать на них навалится, тут уже никаких полков, окромя дозоров, на нашем пути не будет. Да и у тех всё внимание будет обращено к переправе, а не на собственные тылы.

* * *

Ещё утренняя Заря не поднялась над Дунаем, как рога протрубили побудку, и дружина встала на молитву, а потом на поверку. После этого князь снова вызвал темников, и седой Зворыка, потерявший шуйцу в жаркой битве при Тьмуторокани, огласил наказы.

– Сердцем будут Северская и Черниговская тьмы, Северская будет под моим началом и станет одесную, а Черниговская с Боскидом ошую. Отдельным конным полкам – Вятскому, Радимичскому и Киевскому – прикрывать Сердце и быть одновременно в запасе княжеском, а значит, борзо лететь, куда он в битве укажет. За Десное Крыло отвечает воевода Свенельд, который вместе со второй Угорской тьмой и своими угличами, многие из которых угорскую речь разумеют, будет стоять против булгар и ясов. Шуйское крыло с первой Угорской тьмой и тиверцами возглавит князь Чобо. Они со Свенельдом обрушатся на крылья болгарского воинства. Замыкать дружину будет Древлянский полк. Да пребудет с вами Перун. По коням!

– Слава Киеву! Слава князю Святославу хороброму! Слава старшему темнику Зворыке! – отвечали темники и шли в стан отдавать приказания младшим начальникам.

Зазвенели рога на построение, раздались команды. Тиверцы ускакали налево к угорским тьмам, а угличи – направо. В Сердце ошую выстроилась в боевой порядок Черниговская тьма, а одесную – Северская. Сзади них, отстав на полгона, споро построились резервные конные полки: Киевский, Радимичский и Вятский на борзых кабардинских конях. Именно им была доверена княжеская хоругвь. А позади всех выступил Древлянский полк.

Тьмы делились на полки, в каждом из которых – тысяча. А каждая тысяча делилась на сотни. И каждый воин знал своё место, как расходиться и опять образовывать полк. И вся Святославова конница могла растекаться и собираться свободно и послушно, будто мышцы легконогого пардуса, который перед прыжком выгибает спину, втягивает сильные лапы и припадает к земле, пристально наблюдая за каждым шагом врага.

Болгарское войско стало выстраиваться на полуденном берегу Дуная.

Молодой стременной Святослава, глядя вперёд и нетерпеливо гарцуя на своём коне, весело обратился к старшему княжескому стременному:

– А что, Зверобой, искупаем нынче коней в голубой дунайской воде?

Зверобой, устремив глаза на противоположный берег и прикрыв их от солнца заскорузлой ладонью, ответил, вздохнув:

– Нету, брат, страшнее боя, когда в нём с двух сторон славяне сходятся! Много падёт нынче воинов и с их стороны, и с нашей… О том надо думать, Збимир, и молиться Перуну с Перуницей, а не веселиться попусту…

– Эге, Зверобой, так ведь там не только болгары, но и битые нами койсоги с хазарами, да волжские булгары с ясами. Они-то уже бегали от мечей нашей дружины.

– Ладно, поглядим, как оно будет, – угрюмо ответил старший стременной.

Русские полки выстроились на левом берегу Дуная.

Все взоры обратились к Святославу.

Князь дёрнул усом.

– Вспомните, братья, гонцов наших, – начиная греметь голосом, провозгласил князь, легко гарцуя на белом коне, – вспомните, какой лютой смерти и поруганию предали болгары их тела, вот истинное лицо врага! И здесь мы справим великую тризну по друзьям нашим, сердцу милым, принеся им жертву великую и кровавую! Пусть знают и помнят болгары священную нашу мсту! – воскликнул он, вздымая меч. – Вперёд, братья! Слава Перуну!

Военачальники ответили ему дружными боевыми восклицаниями, так же вздымая мечи.

Черниговcкая тьма принялась надувать кожаные мешки и готовиться к переправе. Остальные должны были пока ждать.

Вот Святослав подал знак, и Черниговская конница ринулась в воду. Далеко окрест разнеслись шум дунайской волны, конское ржание и окрики воинов.

Болгары кинулись к воде, чтобы не дать черниговцам осуществить переправу и сбросить их обратно в Дунай.

Тут Святослав подал знак тиверцам, и те, увлекая за собой первую Угорскую тьму, под водительством кенде Чобо, кинулись в воду, заходя левее болгарского войска, крыло которого, состоящее в основном из полков хазар и койсогов, несколько растянулось, чтобы перехватить противника. Ещё далеко в воде начав схватку, тиверцы стали просачиваться на берег. Полетели первые русские, угорские и хазарские головы. Тиверцы и угры, не выдержав натиска, начали отступление. Хазарские полки, возликовав, кинулись за ними. Черниговцам пока тоже не удавалось зацепиться за сушу.

Опять дал знак Святослав, и угличи во главе со Свенельдом, вместе со второй Угорской тьмой, переплыв Дунай, начали вытекать на правый берег, но булгары с ясами, что составляли шуйское крыло болгарского войска, встретили их яростным боем.

«Где же Притыка с танаисцами и почайцами, что же медлит старый, – нетерпеливо думал Святослав, – неужели сам нарвался на засаду? Там же у него Ворон, который всё вокруг переправы этой излазил, каждый извив берега изучил и проводников местных нашёл. Они должны были провести пешие тьмы балками да оврагами незаметно…» Князь искоса взглянул на Калокира, который, сидя на коне в полном воинском облачении, внимательно и напряжённо следил за разворачивающимся боем.

– Ага, князь, есть, достиг твой стратигос Притыка цели! – в волнении воскликнул Калокир. – Гляди!

Действительно, на поле битвы что-то изменилось. Будто порыв невидимой бури пронёсся по ещё недавно стройным рядам противника. Часть полков и тем стали разворачиваться спиною к схватке, другие, не понимая, что происходит, от некоторой растерянности ослабили натиск на русов. Воспользовавшись нежданной заминкой, тиверцы и угры вышли-таки на берег, вступив в жестокую схватку.

– Молодец, Притыка, ох молодец, да как вовремя! – воскликнул князь вслед за Калокиром, радость охватила его.

Новый знак киевского князя – и храбрая Северская тьма кинулась в дунайскую волну и стала выходить почти посредине между угличами и тиверцами, выпустив по болгарам тучу стрел, а затем переходя на мечи и копья.

Вслед за ней смогла, наконец, выйти на берег изрядно поредевшая Черниговская тьма. Не отрывая очей от боя, князь придвинул к берегу Киевский, Вятский и Радимичский полки, которые с ходу ринулись через реку. Князь с Калокиром переправились вместе с ними. Они пошли вперёд, а рубившаяся перед ними Черниговская тьма стала забирать влево, стараясь отсечь правое крыло супротивника и соединиться с тиверцами и уграми кенде. А Северская, вклиниваясь в ослабевшую оборону Сердца болгарского войска и рассекая его, напротив, принялась заворачивать вправо, стремясь соединить Коло с угличами Свенельда и воинами второй угорской тьмы, что уже обхватили дугой левое крыло болгарской рати. Замыкающим вошёл в воды священного Дуная Древлянский полк. Переправа была закончена. Радимичи, вятичи и киевляне тоже ударили в Сердце противника. Полки во главе с князем и Калокиром, над которыми развевалась белая княжеская хоругвь с золотым соколом, стали теснить уже порядком ослабевшего ворога, на которого с противоположной стороны крепко давили пешие танаисцы Притыки и почайско-волынская тьма Васюты. Сам князь на белом коне прорубался мечом, словно железным клювом хищной птицы, в гущу противников, всё более отдаваясь вихрю смертельного боя, где каждый удар его был точен и выверен многими предыдущими схватками. Не отставал от него и хорсунянин, расчётливо и точно орудуя своим римским клинком. Подхваченные боевым задором Святослава, а также стремлением защитить и уберечь своего князя, его верные стременные и даже посыльные тоже ринулись в гущу сражения, дивясь собственной удали и лёгкости, возникшей вдруг в теле. Князь же по давней воинской привычке успевал видеть и противника перед собой, и одновременно тех, кто сражался подле.

Северская тьма Зворыки, отчаянно рубясь, сумела наконец отсечь часть Сердца болгарской конницы и, обтекая её Левое Крыло, соединилась с борзыми угличами и отчаянными, злыми в конной схватке уграми и тем замкнула Правое малое Коло. Только небольшая часть чутких койсогов смогла вовремя ускользнуть из Коло перед самым его смыканием и унестись прочь на своих резвых скакунах. Потом тиверцы и дерзкие угры с черниговцами замкнули болгар в Левое малое Коло. А ещё через некоторое время танаисцы с почайцами и волынцами, при поддержке киян, вятичей и радимичей, охватили оставшихся болгар в третье Коло. И в каждом выстраивалась болгарская Лодия и пробивалась к полудню, теряя воинов в лютой сече.

Первыми пали болгары в правом Коло, рассечённом надвое угличами и северянами. Второе держалось, но потом в нём стало так тесно, что всадники начали мешать друг другу. Зворыка рубил их двумя тьмами, и скоро это Коло разбилось на три, а потом стало крошиться. Всадники уже не слушались начальников и бросались, кому куда вздумается, лишь бы только спастись. Вскоре все три малых Коло были разбиты.

Болгарский князь в третьем Коло бился с княжескими конниками и танаисской полутьмой. Вторая танаисская полутьма ловила беглецов и треножила болгарских коней. Святослав, встав во главе киян, врезался в Коло и борзо разделил его надвое. Калокир, хоть Святослав и не велел ему лезть в гущу сражения, был всё время рядом. Краем глаза в горячке схватки нет-нет да бросал князь быстрые взгляды в его сторону и видел, как азартно рубится Хорсунянин. Верные болгарскому князю витязи отчаянно сражались, дружно рванулись и прорвали коло, вытекая на полдень. Но воины Притыки были уже на задах и перенимали беглецов. В сей последней битве пал и болгарский князь, сражённый кем-то из русских лучников. Радостные крики победителей и отчаянные вопли побеждённых мигом разнесли над полем битвы эту весть.

Многие из оставшегося болгарского войска начали сдаваться, а другие от безысходности рубились ещё ожесточённее, отчаянно бросаясь на мечи. Особенно люто бились в окружении хазары, которым теперь уже некуда было уходить. Каганата больше нет, а в приютившей их Болгарии, по всему, отныне распоряжаться будут те же кияне. И ещё долгое время шла сеча, возглавляемая другим болгарским витязем, принявшим на себя начало вместо убитого. Кони ржали от ужаса, люди, сгрудившись в смертельной горячке последнего боя, кричали, рычали и вопили, превращённые сечей в диких зверей, продолжая безумную схватку, которая была уже просто смертоубийством.

По велению Святослава над полем сражения пропели рога о прекращении битвы.

Болгары, опомнившись, опустили мечи и начали сдаваться.

Только далеко к полудню, оторвавшись от преследования, неслись гонцы с вестью, что тридцать болгарских тысяч, из которых спаслась только треть, разбиты на Дунае Святославом. И надрывно выл да скрежетал зубами старый болгарский царь Пётр, узнав, что в этой сече погиб один из его лучших полководцев князь Елизар.

Глава 5
Стременные

Страшным было поле недавней сечи. Прибрежная часть степи с южной стороны Дуная была усеяна мертвецами. Земля лежала искромсанная, с выбитой и раздавленной травой. На берегу не осталось почти ни одного целого куста – все верболозы и терновники были поломаны и посечены. Синий Дунай замутился от крови и медленно нёс трупы по направлению к морю.

Над полем с мерзким карканьем кружили вороны. Иные уже приступили к трапезе, выклёвывая в первую очередь глаза мертвецов.

Стенали раненые воины, и тоскливо ржали получившие увечья кони. А убитые русы, угры и болгары лежали, раскинув руки, глядя в Сваргу уже незрячими очами.

Живые воины ходили среди павших, выносили раненых, оказывали им помощь. Собирали оружие, снимали с мёртвых противников добрые доспехи, обувь, одежду, поторочные сумы, носили всё это и складывали в три равные кучи, чтоб по справедливости разделить потом меж победителями. Ловили и двуножили лошадей, наскоро сооружали коновязь. То же и с обозом супротивника, – все припасы съестные, корм для коней, походные кузни, запасы оружия и всё прочее делилось на три равные доли, одна из которых предназначалась уграм. А в низине под усиленной охраной сидели и лежали болгарские пленники, понуро ожидавшие своей участи, – кого отправят рабом в Мадьярию либо на Русь, кого продадут тем же грекам в ближайших торговых городах, а кому посчастливится быть принятым в Святославово войско, принести клятву киевским богам и служить в дружине сурового северного воителя.

Сам же Святослав был весь поглощён иным: в сопровождении старшего стременного он ходил по полю, ища средь убитых и раненых младшего. Несколько дружинников и темников помогали им. Прошли уже большую часть поля, но Збимира не обнаружили.

У князя сжималось сердце при взгляде на каждого павшего воина, и до боли жаль ему было юного стременного, который по своей горячности бросился вслед за ним в тяжкую сечу. Отпечатался в памяти миг, когда, рубясь с каким-то из лихих темников противника, боковым зраком заметил Святослав, как ринулся на него справа здоровенный болгарский воин. А в следующее мгновение путь здоровяку преградил молодой стременной. Потом навалились другие супротивники, и что сталось со Збимиром, он уже не видел.

«Где же ты, неразумный стригунок, молодой сорвиголова? Куда подевался? Что скажу я твоему деду, старому Издебе, кой доверил тебя мне, как себе самому?»

Ходившие с князем воины на вопросительный взор князя разводили руками: нигде не видать!

Святослав стал, огляделся кругом и вдруг зычно, на всё поле, крикнул, так что вороны в испуге поднялись в воздух:

– Гей! Збимир! Где ты есть? Откликнись!

И вдруг – о, чудо! – на берегу зашевелились кусты, и оттуда вышел младший стременной, ведя на поводу запасного княжеского коня.

– Где ты шатался? – набросился на него Святослав.

Збимир испуганно замигал синими очами, не понимая, чем вызван княжеский гнев, и, запинаясь, ответил:

– Я на реке был, княже… коня твоего поил и купал…

– Другого времени не мог найти? – уже перекипая, укорил Святослав.

– Я просто вспомнил, Зверобой сказывал, что довелось вам пить шеломами из Дона и Волги и коней в тех реках великих купать. Вот, думаю, пришёл черёд в синем Дунае твоего коня искупать…

– А на того болгарина отчего один на один кинулся? Он ведь здоровенный, мог одним махом тебя порешить!

Збимир пожал плечами:

– Я поступил, как любой из твоих воинов…

– Тогда позволь и отблагодарить тебя, как воина! – отвечал уже сменивший гнев на милость Святослав, обрадованный, что нашёл стременного живым и невредимым. Привлёкши к себе юношу, он троекратно поцеловал его в щёки и чело. Затем, сняв свою белую княжескую епанчу, в нескольких местах с прорехами от вражеских клинков и немало забрызганную кровью, набросил её стременному на плечи и прикрепил золотой фибулой. – Запомни сей день! – сказал он.

Ошарашенный стременной стоял не двигаясь, с приоткрытым ртом и распахнутыми очами.

– Не молчи, дубинушка киевская, – громким шёпотом проронил за его спиной Зверобой, – реки князю хоть одно слово благодарственное!

Но Збимир молчал как очарованный, только по раскрасневшейся, как у девицы, щеке сползла чистая юношеская слеза.

К Святославу подошёл Зворыка:

– Княже! Ямы у края поля готовы.

– Приступайте! – велел Святослав и, развернувшись, пошёл к своему только что раскинутому шатру.

Пленные болгары стали сносить своих убитых вместе с хазарами, ясами и койсогами в одну яму, русы своих – в другую, а угры – в третью. По древнему обычаю, угры положили в погребалище ещё головы, хвосты и ноги коней, чтобы на Том Свете воинам было на чём скакать. Затем над всеми тремя ямами насыпали курганы. Правда, мадьяры сотворили курган невысокий, но зато утыкали его сверху множеством деревянных колышков.

– Чего это они? – спросил Збимир, по старой привычке обращаясь к Зверобою.

– Тиверцы рекут, а они давно живут подле угров и добре их знают, что это души тех, кого воины убили в этой жизни, и сии души станут их отроками в Ином мире.

Потом угры стали справлять тризну по своим павшим. Они сняли шкуры с конских туш, от которых перед погребением отделили головы, хвосты и копыта и положили их в яму вместе с телами воинов, а мясо изжарили на кострах. Пока одни из угров готовили мясо, другие, нарубив в ближайших зарослях веток, ловко связывали их вервями и сыромятными ремнями в какие-то странные небольшие сооружения о четырёх ногах. Потом принесли несколько лошадиных шкур, надели их на хитро связанные ветки и поставили чучела на могилу. На удивлённый вопрос киян один из угличей пояснил, что это образы коней, на которых души павших степняков будут скакать по просторам Того Света. Мясо к тому времени изжарилось, и угры начали поминальную трапезу.

В русском стане протрубили рога, также созывая всех на тризну. Воины стали вокруг своего кургана, и пред его ликом всяк павший рус был назван по имени. Потом прочитана молитва богам: Сварогу Великому, Световиду Пресветлому и прочим богам киевским. И особо возблагодарили Перуна, даровавшего русам победу в свой день, и его верную супругу крылатую Перуницу, что дала испить павшим воинам божественной сурьи из рога бессмертия. После ели поминальную страву во славу мёртвых, которые будут иметь жизнь вечную на цветущих лугах Сварога в прекрасном Ирии на берегу Рай-реки великой. Ели конское мясо и пили хмельную брагу, по корцу на человека из великой резной ендовы, что была снята по такому случаю с большой насады.

– Добре, что болгар тоже похоронили с честью, по Прави это, – одобрительно отзывались старые воины, вздымая корцы с брагой.

А после тризны русские полки прошли перед Святославом, и он отметил храбрейших витязей, проявивших себя в первой битве с болгарами. И лучшими были Зворыка с Притыкой – старые темники, которые так скоро и умело разбили опытного и сильного врага.

После военачальников князь стал называть имена прочих отличившихся дружинников, которые ему передали тысяцкие. И тут увидел, как младший стременной в его епанче, смущаясь, прятался за спинами других. И громко провозгласил:

– Моему стременному Збимиру, проявившему бесстрашие в сече с ворогом…

– Слава! Слава! Слава! – прокричали полки, вздымая к сварге мечи.

– Чего стыдишься, дубинушка? Выходи! – проговорил старший, выталкивая Збимира вперёд.

– Да что ты, Зверобой, – упирался юноша, не зная, куда деваться от смущения.

– За храбрость проявленную, – продолжал дальше Святослав, – нарекаю своих стременных Збимира и Зверобоя тысяцкими и даю им полки павших ныне Третьяка и Хмары!

А себе Святослав взял новых стременных, и они тотчас приступили к службе.

Вечером, обходя раскинувшийся на отдых стан, Святослав услышал приближающийся из темноты топот копыт. Вслед за этим послышался предостерегающий окрик стражников.

– Свенельд, – окликнул князь бывшего воеводу, который проходил мимо, – никак гонцы прибыли? Узнай-ка, кто и откуда!

– Небось сами скоро прискачут, тогда и узнаем, кто и откуда, – пробурчал хмурый Свенельд. – Я не стригунок борзый, чтоб туда-сюда скакать, других дел полно!

– Эге! – удивлённо воскликнул Святослав. – Да ты почище князя себя возносишь, Свенельд! Мне давно жалуются, что к тебе пробиться труднее, чем ко мне. Не со всяким в разговор вступаешь и держишь себя надменно. Я ведь тебя наградил златой цепью и в поход этот правой рукой взял, а тебе всё мало, хрен старый?

– Ну, правой рукой у тебя, положим, Зворыка, – с плохо сдерживаемой обидой возразил Свенельд. – А держу я себя не надменно, а как положено старому воину – с достоинством, надеюсь, заслуженным. Потому как младшие дружинники старших всегда почитать должны. А иные забываются, и причина тому есть, княже. Ты и раньше допускал насмешки, а сейчас вот меня старым хреном назвал. Меня, старого друга твоего отца, того, кто тебя сызмальства за руку водил и всей подноготной ратной науки учил? А теперь ты стременных перед дружиной возвеличиваешь, полки им даёшь, а меня и вовсе ни во что не ставишь!

Святослав смешался, встретив столь неожиданную и горячую речь бывшего воеводы, видно давно накипевшую у него на сердце.

– Не серчай, Свенельд, – примирительно буркнул он.

– Ладно, – махнул тот рукой. – Сейчас узнаю и доложу, с чем прибыли гонцы.

Он вскочил на лошадь и поскакал в темноту.

Спустя некоторое время вернулся и начал докладывать:

– Гонцы из Киева, от Гарольда…

– Что речёт начальник Городской стражи?

– Скупщина гостей киевских недовольна тобой, княже, за худой торг с византийцами. Те через болгарскую землю и Дунай теперь не могут пройти.

– Пусть подождут малость, – усмехнулся в усы Святослав, – скоро будет такой торг, что только успевай поворачиваться!

– Гарольд речёт, что бывший темник, а ныне помощник княжеского конюха второй руки Блуд, оставленный в Киеве, опираясь на скупщину недовольных купцов, ведёт с ними какие-то беседы…

– Что ж, передай Гарольду, что я отдаю Блуда и ретивых гостей ему в руки, ежели посчитает нужным, пусть наказывает как хочет! Ещё что?

– В Киев прибыли посланники от полабов и поморян – всё люди знатные, богатые. И просят защиты от лихих саксов, которые пришли в их землю, совершают грабежи и разбой, крестят в свою веру и устанавливают епископства. Все они теперь должны платить не только налоги немецкой знати, но и десятину церкви.

Святослав вздохнул, пригладил усы.

– Как я могу отсюда, из-за Дуная, оказать им помощь? Единственное, что предложить, кто хочет, пусть селится в наших землях, особенно на новых угодьях. Там основательные и трудолюбивые люди надобны. А поморяне… они, что ляхи, что щехи, что эсты, любят жаловаться и просить помощи, а когда от них помощь требуется, тогда лишь о себе думают.

– Сие верно, княже, – согласился Свенельд. – Помню, когда мать Ольга ещё в поход на древлян собиралась, я кликнул поморян и ляхов. И что ты думаешь, пришло всего три десятка, да и те к концу лета назад воротились…

– Не лежит их сердце к Киеву, а насильно мил не будешь, – невесело усмехнулся Святослав.

– Вместе с гонцами поморскими прибыл кудесник ободритский, – продолжал свой доклад воевода, – так они рекут, что только благодаря его чародейству ушли незамеченными от христиан немецких…

– Ободритский кудесник? – перебив Свена, быстро вскинул очи Святослав. – Он что же, с посланниками назад возвернётся? – Лик его выразил живое беспокойство участью пришлого волхва.

– Того гонцы наши киевские не ведают, – с деланой бесстрастностью отвечал Свенельд, стараясь скрыть нарастающую в душе обиду и ревность. Старый воевода помнил, что своим родом рарожичей – сынов сокола – весьма гордился князь Игорь, отец Святослава, но не ожидал, что она не угасла и в сыне. Ведь он, Свенельд, после смерти Асмуда стал дядькой юному княжичу и почти никогда о том не поминал, откуда же сие, голос крови или?… Ах да, старый волхв Велесдар… рекли, что он тоже из ободритского рода.

– Ты вот что, Свенельд, – живо блестя очами, молвил Святослав, – передай через гонцов, пусть наши волхвы киевские подольше кудесника ободритского погостить упросят. Мне с ним непременно свидеться надо… Хотя, постой, завтра всё им сам скажу. Давай посидим ещё, потолкуем…

Стан давно крепко спал, а Свенельд со Святославом долго сидели у костра, беседуя, словно в прежние времена.

Когда же над полем задунайским встала заря и рога заиграли побудку, воины поднимались, умывались, молились богам, становились на поверку и шли снедать.

Святослав со Свенельдом пригласили к своему шатру вчерашних киевских гонцов и передали Гарольду княжеский указ, весть о победе над болгарским войском, а также особое поручение князя к волхвам киевским.

Поклонились гонцы князю и отправились в обратный путь. И у каждого гонца – три свежих болгарских коня, на одном скачут, двое рядом идут. А когда конь притомится, всадник на другого пересаживается, а этого рядом ведёт на поводу длинном. Тот бежит, траву на ходу щиплет, а когда через реку переправляется, то и воды напьётся.

Было гонцов четверо, а старшим поставлен воин по имени Забрало.

Переговариваясь по дороге, один из гонцов высказывал восхищение:

– Ай да князь наш! Куда ни придёт, там разобьёт врага! Теперь вот на болгар отправился, несдобровать им!

Старый Забрало отвечал:

– Думаете, зря Калокир приехал просить нашего князя пойти на войну с Болгарией? Русы с болгарами дерутся, и оба слабеют. А начальники у болгар кто? Греческие же стратигосы. Ох, опасаюсь я, братья, этих стратигосов! У них нюх и хитрости лисьи, ежели выведают какую слабину, тут же в неё и ударят!