Текст книги "Тесты для настоящих мужчин. Сборник"

Автор книги: Валентин Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Мальчики, помогите, – попросила Ирина.

– Отчего не помочь девочкам. – Контейнер улыбнулся и первым ступил в лужу. Он, наверное, справился бы и один, а втроем они довольно быстро вытолкнули машину на сухое место даже без моей помощи.

Я повернул ключ зажигания, машина не заводилась.

– Свечи залило, – сказал Виктор. – Дай свечной ключ.

Я сам вывернул свечи. Виктор плеснул бензина на гальку, поджег и, держа свечи пассатижами, начал их прокаливать.

А за нашими спинами двое других беседовали с Настей и Ириной.

– Куда путь держите? – спрашивал Контейнер. Подражает какому-то актеру, подумал я тогда.

– В Ольховку, – ответила Ирина.

– Так ты профессорша с дочкой?

– Профессор только мужского рода, – поправила его Ирина.

В инструкции этот ответ, вероятно, не предусматривался. Контейнер несколько секунд размышлял, но потом решил все-таки уточнить:

– А как же тогда называется, если профессор с мандой и сиськами?

– Язык-то не распускай! – предупредила мать.

– Ладно, не задирайся.

Я вкручивал свечи, пытаясь разобраться в ситуации. По описанию, они должны были помочь вытолкнуть машину, получить за работу бутылку водки, потом появиться в доме, потребовать еще водки. Того времени в доме мне хватило бы, чтобы подготовиться. Но Контейнер явно не выполнял заранее написанную для него роль. Он начал задираться с первых минут. От всех троих несло водочным перегаром, но Контейнер был в самом большом подпитии.

– И дочь хороша, и мать хороша, – рассуждал он.

– Да, – подтвердил Михаил. – Очень спелые бабы.

– Если бы у меня была такая теща, я бы ее отодрал с большим удовольствием. Я, когда женился, хотел сразу и женку, и тещу, тещу даже больше: у нее задница была ширше.

Контейнер не запомнил сценария. Эти слова он должен был сказать уже в доме. Я повернул ключ зажигания, и мотор заработал. Я вел себя нормально. Зачем задираться с пьяными да еще и вооруженными?

– Сколько мы вам должны за работу? – спросил я.

– А спасибо не скажешь? – спросил Контейнер. Я ему явно не нравился.

– Спасибо.

– С вас бутылка водки, – сказал Виктор.

Настя достала из сумки бутылку водки и банку сардин. Контейнер заглянул в сумку, вытащил еще одну бутылку водки и батон сырокопченой колбасы.

– Не много ли? – спросила Ирина.

– В самый раз, – ответил Контейнер.

Ирина посмотрела на Михаила. Тот одновременно и руками, и плечами, и вытянутыми губами согласился, что не все идет по плану, а его подмигивание, вероятно, означало: все будет нормально, откорректируем. Но учитывая, что сам он был достаточно пьяным, контролировать ситуацию он вряд ли сможет.

– Ваша фазенда рядом, отпразднуем вместе наше благополучное вылезание из лужи? – предложил Контейнер.

Ирина снова посмотрела на Михаила.

– Не будем мешать людям, – начал Михаил. – Пусть отдохнут с дороги, а в гости мы к ним зайдем…

– Помолчи, – оборвал его Контейнер.

Теперь пришло время вступать мне, я и так слишком долго молчал.

– Праздник на сегодня у нас не запланирован. Еще раз спасибо за помощь. Настя, Ирина, садитесь. – Я открыл дверцу машины.

– Зять, что ли? – спросил Контейнер.

– Зять, – подтвердила Ирина.

– Зять хамит.

Ирина и Настя уже подошли к машине, Контейнер шел за ними.

– Ты, козел, брезгуешь, что ли, нашим обществом? – спросил меня Контейнер.

Я уже почти сел за руль, но Контейнер, схватив за воротник куртки, вытащил меня из машины. План приходилось менять. Я вывернулся, оставив куртку в левой руке Контейнера, правой он держал ружье. Мне не хватало места для разворота, но все-таки я нанес ему удар ногой в лицо. Любой другой опрокинулся бы, выпустив ружье, но он только шатнулся. То ли он занимался боксом, то ли у него была звериная реакция, но я с трудом отбил его удар левой. Он, вероятно, служил в армии, потому что по всем правилам штыкового боя он уже двумя руками попытался ткнуть меня стволами ружья, целясь в солнечное сплетение. Я отбил ствол и, зная, что сейчас последует удар прикладом, все-таки пропустил его, правда по скользящей, и мой рот мгновенно наполнился кровью, губы онемели. Я бросился вперед, но меня перехватили Виктор и Михаил. Контейнер шел на меня, но не рассчитал безопасного расстояния, я успел ударить его ногой между ног. Он на мгновение согнулся от боли и, разогнувшись, нанес удар правой. Если бы я не успел отвести голову, он сломал бы мне нос и выбил зубы. И хотя удар пришелся по скуле, я поплыл в нокдауне, услышав пронзительный крик Насти:

– Не надо, не надо, мама, останови их!

– Он меня по яйцам! Он начал первым! Теперь он свое получит.

Меня втолкнули в машину на переднее сиденье. Контейнер, выхватив из своих брюк ремень, захлестнул его у меня на шее, притянув к спинке сиденья. Ирину и Настю запихнули на заднее сиденье. За руль сел Михаил. У него тряслись руки, и он никак не мог завести машину.

– Отпусти сцепление и трогай! – заорал на него Контейнер.

Машина рванула с места, завывая двигателем. Впереди показались три дома, но переполненная машина уже не могла взять подъем, и меня выкинули из машины.

– Пешком дойдешь! – сказал Контейнер.

Я умылся в луже, ощупал лицо. Губы вздулись, заплывал левый глаз, два зуба шатались, но были целы.

«Таврия» стояла во дворе дома с голубыми ставнями. Из дома доносилась музыка. Из окон за мною наверняка наблюдали и, может быть, обсуждали, войду ли я в дом или побегу назад по дороге. Я сел к окнам спиной. Они даже не попытались меня обыскать. Я вынул из-под щитков револьвер и патроны, ружье у них было двенадцатого калибра. Если они наблюдают за мной из окон, то они увидят только то, что я снял кроссовки. На мне были широкие джинсы, так называемые «трубы». Я переложил револьвер и патроны в карманы и пошел к дому.

Все трое сидели за столом. Они уже прикончили две бутылки водки и принялись за третью. У Михаила заплыл правый глаз, вероятно, он пытался протестовать и свое получил. Мать и дочь сидели на тахте. У Насти были заплаканные глаза.

– А мы думали, ты уже сбежал, – сказал Контейнер. – Я бы сбежал. Дайте ему водки, только пусть сидит подальше, а то больно прыткий.

Михаил подкатил журнальный столик ко мне, поставил стакан с водкой, положил кусок колбасы. Я выпил и стал закусывать.

– И что дальше будет? – спросил меня Контейнер.

– Пока думаю, – ответил я неопределенно.

Они сидели неудобно для нападения, по разные стороны стола.

– Вы, городские, только думать и можете, а защитники из вас никудышные. Хочешь со мною подраться? Один на один?

– Не хочу.

– Молодец, соображаешь. Я одного городского зацепил, не я виноват, он сам пристал, и не в полную силу стукнул, а он концы отдал. Пять лет оттянул за превышение пределов необходимой обороны. Вить, я правду говорю?

– Правду, – подтвердил Виктор.

– А хочешь тещины сиськи посмотреть? Наверное, хочешь, интересно ведь, правда? Чего молчишь? Чего не заводишься?

Я молчал. Это явно не устраивало Контейнера. Ему хотелось драки. Он подошел к женщинам и неожиданно разорвал блузку Ирины. Грудь у нее была большая и красивая. Настя бросилась на Контейнера, он ее отшвырнул, Ирина пыталась ударить его ногой, но он ее стащил с тахты, перевернул и шлепнул по заду.

– А ты почему своих баб не защищаешь? – спросил меня Контейнер. – Нет, ты все-таки нормальное говно, что и требовалось доказать.

Контейнер сел к столу, поставив ружье у кресла. Ирина смотрела на меня, даже не сделав попытки прикрыть грудь. Ситуация вышла из-под ее контроля.

– Дайте закурить, – попросил я. – Сигареты в моей куртке.

– Дай ему покурить, – разрешил Контейнер.

Михаил взял мою куртку, но не стал обшаривать карманы, а понес куртку мне. На секунду он перекрыл Контейнера. Я уже все просчитал. Контейнер допустил самую большую ошибку, прислонив ружье к креслу, в котором сидел. С глубокого кресла вскочить быстро невозможно. К тому же ему придется вначале брать ружье за ствол.

Я резко толкнул Михаила столом и уже в прыжке оказался за спиной Контейнера, ногой отшвырнул ружье и рукояткой револьвера ударил его по голове. Виктор схватил бутылку, и я выстрелил из револьвера ему в грудь. Его шатнуло, но он все-таки усидел на стуле, но когда он увидел, что его белая нательная рубаха мгновенно начала пропитываться кровью, он сполз со стула. Нормальный шок. Я отступил, поднял ружье, взвел курки. Контейнер уже шел на меня, поматывая головой, легкое сотрясение он все-таки получил.

Я выстрелил в потолок и не услышал привычного удара дроби. Ружье было заряжено холостыми. Я быстро перезарядил ружье своими патронами. Контейнер этого явно не ожидал и остановился.

– В стволах картечь! – предупредил я и выстрелил вдоль стола. Картечь снесла бутылки, консервные банки, разлетелась стоящая напротив стола керамическая ваза.

– Лицом к стене! – крикнул я. Они подошли к стене.

– Руки на стену!

Они все проделали, как надо, насмотрелись американских фильмов по телевидению, даже ноги расставили пошире. Первым стоял Виктор. Я ударил прикладом ему по ребрам. Он вскрикнул от боли.

– Ирина Николаевна! – запросил Михаил. – Скажите ему, что это шутка!

– Не надо меня бить, – всхлипнул Михаил. – У меня больные почки. Ирина Николаевна, скажите ему правду!

– Павел, – сказала Ирина. – Я тебе должна объяснить.

– Это они объяснят на суде. – Я стукнул Михаила в ухо, не очень сильно, но он тут же замолчал, поняв, что легко отделался.

Я ткнул Контейнера стволом ружья.

– Выходи во двор, – приказал я ему.

– Вы куда? – спросила Ирина.

– Надо потолковать один на один, ему этого очень хотелось. – И я подтолкнул Контейнера к двери. – Всем оставаться на местах. Попытаетесь бежать – пристрелю.

Сразу за домом начинался лес. Мы шли среди сосен, уже нагретых солнцем.

– Повернись! – приказал я.

Он повернулся.

– Когда вышел из лагеря?

– Пять дней назад, – ответил он.

– Теперь снова сядешь на пять лет.

– Не сяду. – Он ухмыльнулся. – Она нас наняла попугать клиента, она и будет отвечать.

– Но била не она. Я сейчас поеду, заявлю в милицию, сниму побои – пятерку получишь.

– Ничего не получу. Суд в районе будет, а у нас москвичей не любят.

– Ладно, тогда я тебя убью.

– Не убьешь. Это уже будет превышение пределов обороны.

– Подойди поближе, – попросил я.

Он сделал несколько шагов.

– Никакого превышения пределов обороны не будет. Я вел тебя в милицию, ты обернулся, бросился на меня, я выстрелил. Заметь, не в спину. А эксперты все просчитают и снимут отпечатки следов. Шел вперед, потом повернулся и пошел на меня. Молись!

Что-то в моем взгляде было такое, что он поверил: я могу выстрелить. И он стал белеть лицом.

– Прости меня, – сказал он. – Простишь, на всю жизнь твоим должником буду. Тебе же здесь жить. Я отслужу, я на тракторе могу и на машине или что по хозяйству…

– Иди.

Он повернулся и пошел, я выстрелил в воздух. Он обернулся, увидел поднятое вверх ружье, прыгнул в сторону и побежал, петляя между соснами.

Я вернулся в дом. Мусор, битое стекло и консервные банки были уже убраны. Настя, Ирина и оба мужика сидели за столом и пили чай.

– Кто стрелял? – спросил меня Виктор.

– Я стрелял. Он попытался на меня напасть, пришлось застрелить.

Теперь все смотрели на меня. Я разломил ружье и выбросил из стволов пустые гильзы.

– А что же я Верке-то скажу? – растерянно спросил Михаил.

– А кто Верка?

– Мать его. Двоюродная сестра моя. – И Михаил заплакал. Я давно заметил, что пьющие мужики становятся плаксивыми.

– Мне надо ехать, сообщить в милицию о случившемся. Здесь есть дорога без этой лужи? Ирина Николаевна, я могу воспользоваться вашей машиной?

– Я вас подвезу.

– А где Веньку-то искать? – спросил Михаил.

– Здесь близко, в сосняке, – пояснил я. Значит, Контейнера зовут Вениамином.

– Никуда не ходите, ждите меня. – Ирина взяла с подоконника ключи от машины. Настя на меня не смотрела.

Мы сели в машину. Ирина отъехала с километр и заглушила двигатель.

– Я вам с самого начала не доверяла. Кто вам рассказал о тестировании?

– А разве и до меня кого-то тестировали?

– Да, тестировали, двоих, и оба оказались засранцами. И ваш друг Сергей тоже.

– Я не знаю никакого Сергея, я хочу знать только одно – где найти ближайшего милиционера.

– А вам-то он зачем?

– Чтобы сообщить об убийстве.

– Перестаньте. Вы же не идиот, чтобы убивать безоружного, вы его отпустили.

– К сожалению, не получилось…

– Актер вы плохой. Но вели себя достойно. Тестирование вы прошли блестяще. Может быть, вернемся?

– Если вы это называете тестированием, то оно поставлено некорректно.

– Жизнь тоже не всегда корректна.

– Но когда против одного трое мужиков, да еще с оружием, трудно быть не засранцем, как вы выразились, особенно при внезапном нападении.

– Нападение всегда внезапно, и мужчина должен быть готов к этому, особенно когда рядом с тобой женщины, которых надо защищать.

– Вы сами додумались до этого эксперимента или взяли из кино?

– Из жизни взяла. Чтобы вы не считали меня монстром, я вам расскажу свою историю. Я вышла замуж рано, студенткой. Он был большим, сильным. Мы поехали на дачу его родителей, Насте тогда было три года. И вот так же на дачу зашли трое, мой муж был сильнее их, и под рукой было достаточно предметов, которые могли стать оружием: и топор, и лом, и ножи. Меня изнасиловали при нем, и он ничего не сделал: он испугался. Через месяц мы развелись. И я поклялась, что с моей дочерью не должно произойти ничего такого, что она выйдет замуж только за настоящего мужчину, который сможет ее защитить.

– Наверное, это решать Насте.

– Решать буду я, потому что я ее вырастила, воспитала, выучила…

– И что вы сделали с насильниками?

– Они получили от восьми до десяти лет.

– Они наказаны, забудьте об этом.

– Вы служите в милиции или КГБ, сейчас это вроде называется ФСБ.

– Нет, я действительно вице-президент фирмы, вы это наверняка проверили.

– Но раньше служили ведь? В каком звании?

– Нет, я служил просто во внутренних войсках, в группе захвата. А по каким признакам вы это определяете? С тех пор прошло почти пятнадцать лет.

– По глазам. В вашем взгляде осталась уверенность сильного зверя, вы когда-нибудь наблюдали за глазами кавказских овчарок или ротвейлеров?

– Да.

– Глаза собаки, которая много раз побеждала, спокойно-несуетливы.

– Спасибо за сравнение с собакой, вас не затруднит довезти меня до шоссе?

– Понятно, – сказала Ирина. – Вы свою функцию выполнили.

Ирина довезла меня до шоссе.

– Притормозите здесь, – попросил я.

– Автобусная остановка дальше.

– Я поймаю попутную.

Ирина остановилась у обочины. Я вышел, поднял руку, и первый же «Москвич» притормозил возле меня.

– В сторону Москвы.

– Сколько?

– Полсотни.

– Садись.

Садясь, я оглянулся. Ирина помахала мне и улыбнулась. Такие женщины мне еще не встречались.

Вечером в Москве я поехал к Сергею. Он лежал. Бинты с него уже сняли, но руки, где он резал вены, были заклеены бактерицидным пластырем. Рядом с ним сидела его мать.

– Есть что рассказать, – сообщил я ему.

– Мама, побудь у себя, у нас с Павлом конфиденциальный разговор.

Мать вышла.

– Все произошло почти по твоему сценарию. Только они начали не в доме, а у лужи. Семена не было, он заболел, и его заменили другим, который куражился чуть больше, чем следовало.

– А Ирину затаскивали в чулан и она кричала, когда ее насиловали?

– До этого не дошло. Я перехватил инициативу.

– А ружье какого калибра оказалось?

– Двенадцатого, но у меня были патроны и для шестнадцатого. Кстати, ружье было заряжено холостыми.

– У меня к тебе просьба. Я бы не хотел, чтобы они и вообще кто-нибудь узнал о том, что я пытался покончить жизнь самоубийством из-за своего позора.

– Никакого позора нет. Условия эксперимента были некорректны. Я ей так и сказал.

– Наверное, – согласился Сергей. – Но я все равно оказался трусливым мудаком. Я только не понимаю, почему ты сразу не поверил в эту историю?

– В твоем пересказе бандиты были очень театральны. Ты позвони Насте через несколько дней.

– И что я ей скажу? Меня даже не били, как тебя, а так, стукнули для острастки.

– Объяснение очень простое. Ты сразу все понял, с интересом посмотрел их спектакль, а потом поставил их же спектакль моими руками. Все как у Чехова. Если ружье не выстрелило в первом акте, оно обязательно выстрелит во втором, но уже в другую сторону.

Мой давний и не очень храбрый друг молчал. Я даже знал, о чем он думал. Или сейчас, или через несколько минут он спросит меня, и он спросил:

– Ты с ней спал?

– Нет.

Сергей с облегчением вздохнул.

– Ты думаешь, все еще можно исправить?

– Чтобы исправить, надо прилагать усилия.

– А если Ирина или Настя тебе позвонят?

– Они не позвонят.

Мне не позвонили, меня встретили. Я вышел из офиса, уже привычно глянул на стоянку для служебных машин: «вольво» президента компании, «форд» второго вице-президента, моей машины не было, я собирался купить в ближайшие дни. Я шел к троллейбусной остановке и услышал, как рядом хлопнули дверцей. «Нива»! Дверцы «Нивы» хлопают так, будто бьют кувалдой по куску железа. Я оглянулся. Из «Нивы» вышла Ирина.

– Павел! – окликнула она.

– Вы, конечно, проезжали мимо и увидели меня? – спросил я.

– Павел, вы можете думать обо мне все что угодно, но то, что я не дура, вы уже убедились. Это не рояль в кустах, я вас поджидала.

– Могли и зайти, мы ведь знакомы.

– Павел, Насте плохо. Я думала, у нее кратковременная истерика, но она уже неделю плачет. Я знала, что вы ей нравитесь, но не поняла, что это настолько серьезно.

– Я думаю, для таких состояний нужен психотерапевт. Кстати, эта «Нива» ваша?

– Да, моя.

– А «Таврию» арендуете специально для тестирования?

– «Таврия» – машина Насти. Вчера звонил Сергей и рассказал, что ваш спектакль срежиссировал он. Я ему не поверила. Он патологический трус.

– Каждый человек боится. Только в кино герои никого и ничего не боятся. Я бы не вычеркивал Сергея из жизни Насти.

– А вот это уже не ваша проблема. Насколько я поняла из рассказов Насти, она вам не безразлична. Не ставьте точку. И вы уже прошли главный тест на настоящего мужчину.

– Спасибо. Но я не уверен, что меня и дальше не будут тестировать на вшивость.

– Не поняла.

– Не ворую ли я? Не изменяю ли? Интересно ведь подсунуть какую-нибудь блядь и ждать: клюну не клюну? Мне не хотелось бы жить в состоянии постоянного тестирования. Я думаю, это не понравится и любому другому. Не портите жизнь Насте. И будьте здоровы.

Пока мы говорили, я посматривал в сторону «Нивы». На заднем сиденье машины явно кто-то сидел.

Я шел не оглядываясь, но через несколько шагов остановился у киоска, наблюдая боковым зрением за «Нивой».

Ирина села в машину. В час «пик» машины шли плотно, в четыре ряда, так что перестроиться ей сразу будет трудно, и некоторое время ей придется двигаться в крайнем правом.

Когда «Нива» поравнялась с киоском, я оглянулся. На заднем сиденье была Настя.

Она ждала окончания переговоров, мать и здесь решала за нее. И мне стало грустно.

Навстречу мне шли женщины: молодые, старые, красивые и не очень. Я выделил одну. Молодую, привлекательную, стремительную, в короткой юбке, которая открывала тронутые первым легким загаром ноги замечательной длины. Я не выдержал и оглянулся, и она оглянулась тоже. Я улыбнулся, и она улыбнулась. Так мы и стояли. Она чуть приподняла руку. Ну чего же ты? Подойди! Заговори! Может быть, у нас и получится?

Я не подошел и не заговорил.

Теперь я точно знал: прежде чем свяжусь с женщиной, я узнаю все о ее матери, потому что очень часто дочери перенимают опыт своих матерей, а я терпеть не могу, когда меня тестируют.

ВОРОВКА
Рассказ

Мне позвонили с киностудии.

– Мы заинтересовались сценарием молодой писательницы. Но сценарий сырой. Надо выстроить сюжет, переписать диалоги. Если возьмешься, мы заключим договор. Гонорар пополам.

Я только что закончил сценарий для телевидения и решил передохнуть, но я никогда не отказывался от работы.

– Присылайте, – сказал я. – Прочитаю, обсудим.

– Она сейчас привезет.

Так в мой дом вошла писательница.

Высокая, молодая, рыжеволосая, некрашеная, крашеных я определяю сразу.

– Позвоните завтра, – сказал я ей.

– А может, вы прочтете сразу? – попросила она. – А я тихонечко посижу. Мне очень хочется узнать ваше мнение. Очень, очень!

«Чуть пережала с этим „очень, очень“», – подумал я.

Из ее узкого платья выпирали грудь, бедра, загорелые крепкие ноги. Она мне понравилась. Разница в возрасте, конечно, лет в двадцать, но я после двух жен в ближайшее время жениться не собирался, а переспать с ней захотелось, как только она вошла. Не знаю, как женщине, но мужчине двух секунд достаточно, чтобы понять: хочешь ты эту женщину или не хочешь. Требования не такие уж большие: чтобы не очень толстая, и не очень тощая, и не очень плоская сзади и спереди.

Я заварил кофе – она попросила – и начал читать сценарий. У меня было несколько романов с писательницами и сценаристками. С ними даже проще, чем с актрисами. Они отбрасывают романтическую часть ухаживания и в постель обычно ложатся в первый же вечер. Главное потом – поговорить о приемах профессии, определить общность взглядов на нынешние авторитеты. Если тебе нравится то же, что и ей, ты умный и тонкий. А если тебе нравится, как она пишет, ты свой.

Обычно достаточно прочитать несколько страниц, чтобы определить: писатель перед тобой или графоман. Читая этот сценарий, я впервые не мог поставить диагноз сразу. Диалоги то великолепные, то будто показания, записанные в протокол сельским милиционером. Действие то неслось вскачь, то вяло плелось. Если бы я хотел только переспать с нею, то хвалил бы удачные диалоги, опуская все остальное, но мне предстояло работать над этой заготовкой. Я принял компромиссное решение. Хвалил удачные эпизоды и раздумывал вслух о том, что предстояло переделывать.

– Так вы беретесь? – спросила она.

– Да.

– Когда начнем?

– Завтра во второй половине дня.

Она приехала в точно назначенное время. Мы обсуждали каждый эпизод, проговаривали диалоги, и я надиктовывал их на диктофон. Она радовалась удачной реплике, как ребенок.

– Все, – сказал я. – Через полчаса закрывается метро.

– Можно я посплю у вас в кабинете? – попросила она. – Зато завтра начнем сразу с утра.

Она оказалась решительнее меня. Я знал, чем закончится этот вечер. Или я приду к ней в кабинет, или она ко мне в спальню. Пока я раздумывал, пойти ли сейчас или отложить на утро, пришла она и легла рядом. В свои двадцать пять лет она оказалась вполне профессиональной. За несколько секунд она привела мой двигательный аппарат в рабочее состояние, сама определила позицию – я внизу, она сверху – и стала управлять мною, как управляют автомобилем: увеличивать обороты двигателя, притормаживать, лавировать в потоке. Я привык управлять сам, может быть поэтому мой двигатель довольно быстро заглох. Я чувствовал, что ее это не устроило. Но она совершила невозможное, что уже несколько лет не удавалось ни одной женщине. Почти без передышки она снова привела мой агрегат в рабочее состояние. Я почувствовал, что могу ей соответствовать, но оказалось, нужны были только две минуты, которых ей не хватило. Я попытался возмутиться, но она, закрывая дверь спальни и направляясь в ванную, сказала:

– Завтра с утра рабочий день.

Я проснулся довольно поздно и услышал стук машинки. Она встала часа на три раньше меня и заканчивала перепечатку диалогов, которые мы наговорили вчера.

Я рассчитывал, что мы будем работать недели две, но сценарий был готов за пять дней.

– Можно я поживу у тебя? – попросила она. – Я ведь живу в коммуналке, и соседи-пенсионеры ругаются, что я стучу на машинке по утрам.

– Конечно, – сказал я. – Буду только рад.

Я уверен, что девяносто из ста мужчин ответили бы так же.

Теперь, когда я возвращался домой, меня ждал обед. Правда, готовить она не умела: супы варила из концентратов, мясо пережаривала. И я снова стал готовить сам. У нее оказался хороший аппетит, и у меня на готовку стало уходить довольно много времени. С появлением женщины в моем доме никаких преимуществ я не получил, кроме единственного: она умела слушать. Я рассказывал ей о своей жизни, но она почти не рассказывала о себе. Я узнал только, что она была замужем за писателем, по-моему, одним из самых интересных прозаиков нашего времени, с которым они не сошлись характерами. Иногда она заходила в мою спальню, но не тогда, когда хотел я, а когда хотела она.

С утра она садилась за пишущую машинку и работала по восемь часов, как когда-то на ткацкой фабрике до поступления в Литературный институт. Я обычно больше четырех часов за столом не выдерживал.

Однажды, когда она на сутки уехала к матери в Иваново, я открыл рукопись ее романа. Скучная, длинная, подробно описанная история одной семьи, чуть ли не за сто лет, меня не увлекла. Я просмотрел начало, середину и перешел к только что написанным главам. И мне стало интересно. Я читал о знакомом и близком. И вдруг я понял: это же история моей жизни! Я рассказывал ей, как хотел стать писателем и через что мне пришлось пройти, чтобы им стать. Но писатель никогда не рассказывает просто так. Обычно это уже продуманная история, которую проверяешь на слушателе, если замечаешь в каких-то поворотах спад интереса, в следующей аудитории уже отбрасываешь ненужное. Вначале еще неразмятый ком текста постепенно становится упругим, и его уже можно ставить в печь, то есть садиться за машинку и печатать практически без поправок. Конечно, каждый писатель использует услышанные истории, диалоги, но, соотнося их со своей жизнью, приводит в систему, выверяет, строит сюжет. Я уже проделал всю эту тяжелую работу, а она украла ее. Если она не понимает, что совершила воровство, придется ей объяснить. И надо быть осторожнее в разговорах. И тут я вспомнил, что недели три назад ей позвонили из редакции еженедельного женского журнала и попросили рассказ. Она за день написала рассказ и отнесла в редакцию. У метро в киоске я купил последний номер этого журнала, быстро нашел ее фамилию и начал читать. У меня перехватило дыхание. Это был мой рассказ, но я не рассказывал ей сюжета. Каждый новый сюжет я заносил в толстую конторскую книгу на отдельную страницу. Если в будущем рассказе героем был шофер, я разговаривал с десятками шоферов, уточняя профессиональную терминологию. Иногда на это уходили дни, но чаще всего рассказ рождался по нескольку месяцев. Однажды я попал в компанию, в которой оказался врач-сексопатолог. Он рассказывал о женщине, как о совершенном компьютере. Когда мужчина знает возможности этого компьютера, он может достигнуть феноменальных результатов. Я решил написать о любви двух сексопатологов – мужчины и женщины, о любви двух компьютеров. Каждый нажимал на определенную клавишу и получал запрограммированный результат. Я только не мог придумать концовки. Но потом я познакомился с любовницей этого сексопатолога, хорошенькой продавщицей из универсама. С писателями и врачами женщины обычно откровенны. Оказалось, что в постели сексопатолог нормальный, скучный мужик и думает только о себе. «Может быть, все свои знания и умение он приберегал для какой-то идеальной женщины, – предположила продавщица, – а я для него так, дырка от бублика». В журнале рассказ так и назывался: «Дырка от бублика». Мне стало грустно. А что уж тут веселого, когда близкая тебе женщина оказалась элементарной воровкой? Она ведь знала, что писать – это десятая часть той непрерывной работы, которую проделывает каждый писатель.

Я, как щука, всегда был с открытой пастью. Если проплывал мимо интересный карась, я тут же смыкал челюсти. По сути, у меня никогда не было ни выходных, ни отпусков. Еще совсем молодым я каждый день перед выходом из дома рассовывал по карманам листочки, чтобы записать услышанную интересную фразу, отметить яркую деталь в одежде. Потом я стал пользоваться диктофоном, маленьким, меньше пачки сигарет. Вечерами я расшифровывал наговоренное днем, и все это оседало в конторской книге.

Я вернулся домой, достал свою конторскую книгу и вычеркнул сюжет «Дырка от бублика». Просмотрев свои записи, я понял, что при ее работоспособности все собранное мною за двадцать лет она переведет на бумагу за два года.

Когда она вернулась из Иваново, я заварил кофе, как при первой встрече, и сказал:

– Воровать нехорошо.

– Поняла, – ответила она. – Но ты ведь… – Она, наверное, хотела сказать «старый», но перестроилась и сказала: – Ты ведь очень много собрал, ты до конца своей жизни не успеешь все это записать. Поделись!

– Значит, я застаю у себя в доме воровку, говорю ей, что воровать нехорошо, а она мне отвечает: «У тебя много всего, поделись». Так, что ли?

– Да.

– Когда я прочитал твой сборник рассказов…

– Хороший сборник, – сказала она.

– Это ты своего бывшего мужа обворовала?

– Он молодой и талантливый, – ответила она. – Еще придумает.

– Понятно, – сказал я. – Он молодой и талантливый, я старый и запасливый, а кто ты?

Она смотрела на меня, понимая, наверное, что я не настолько влюблен, чтобы простить ее. Она встала, собрала свои вещи, рукописи и спросила:

– Ты меня отвезешь?

– С удовольствием.

Месяца через два я встретил ее в ресторане Дома литераторов. Она сидела за столиком с известным сценаристом. Среди литераторов у него была кличка «Вор в законе». Он одним из первых в Москве привез из Америки видеомагнитофон. Когда-то он работал в «Интуристе» и хорошо знал английский. Ему привозили видеокассеты, и он сюжеты из американских фильмов переносил на советскую тогда еще жизнь. Мэры становились председателями горсоветов, американские шерифы – советскими милиционерами. Так он стал известным сценаристом и получил даже Государственную премию. Много лет назад в этом же ресторане он сказал нечто двусмысленное женщине, с которой я был. Я довольно долго занимался боксом, и у меня сработал автомат: левой по корпусу, правой в голову. Вызывали «скорую помощь», он все-таки получил легкое сотрясение. Я извинился, он извинился, но на месяц мне запретили посещать ресторан, была раньше такая дисциплинарная мера. Увидев меня сейчас, он встал из-за своего столика и подошел ко мне.

– Старик, – сказал он. – Прости меня, хотя я и не виноват. Я не уводил ее у тебя, она сама ко мне пришла, меня попросили доработать ее сценарий.

– Все нормально, – ответил я. – У меня с ней не получилось.

– Значит, мне повезло, – сказал он.

– Повезло, повезло, – подтвердил я.

Он отошел от меня. Я видел, что она о чем-то его спрашивает, а потом направилась ко мне.

– Ты ему все рассказал?

– Он попросил прощения за то, что увел тебя у меня. Я его простил. Это весь наш разговор.

– Спасибо тебе. – И она поцеловала меня, как целуют лучших друзей или бывших любовников.

Уходя из ресторана, она помахала мне. Я не мстительный. Я не рассказал ему, что она воровка, но и ей не сказал, что он ворует давно и профессионально.