Текст книги "Неповторимое. Книга 2"

Автор книги: Валентин Варенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава IV
Заполярье – тоже романтика

Предложили бухту Провидения (Чукотка). Согласился. Окончательное решение – Заполярье Европейское. Г.К.Жуков на Севере. Октябрьский Пленум ЦК КПСС, 1957 год… Постижение предприимчивости – тоже университеты. Главный принцип – создать личному составу максимально комфортные условия. Командую четырьмя полками – не каждому такое везение. Полуостров Рыбачий. Первое знакомство с Крыловым. Миллион двести тысяч. Презрение к Хрущеву растет. Опытное учение маршала В. И. Чуйкова. Круг замкнулся – опять в Кандалакше, но командиром дивизии. Инспекция МО. Дивизия в числе лучших в Вооруженных Силах. Визиты М. И. Казакова. Знакомство с С. Л. Соколовым. Сняли наконец Хрущева.

Второе полугодие последнего курса у нас началось уже с «пристрелки» кадровых органов по отдельным слушателям. Мы этих ребят считали выдающимися личностями. Они могли быть назначены на должность командира полка или даже заместителя командира дивизии, или в крупный штаб. Это было весной. А летом начали добираться до основной массы. Поэтому подготовка к государственным экзаменам и защите дипломной работы тесно переплеталась с постоянным обсуждением ситуации. Обычно один из слушателей нашей группы майор Жигулин расстилал на столе изрядно потрепанную карту Советского Союза, и мы, собравшись вокруг нее, отыскивали место, куда предназначался очередной наш слушатель. Занятия бросали и по косточкам разбирали только эту проблему. Кто-то там или поблизости служил, кто-то что-то слышал об этих краях или об этой части, куда направлялся наш товарищ. Больше всего нас интересовали природно-климатические условия, обеспеченность района и в чем есть нехватка (чтобы на всякий случай захватить с собой), оценка командования, особенно соответствующего командующего войсками округа.

Дошла очередь и до меня.

Беседу со мной вел подполковник. К этому времени я получил очередное звание и тоже был, как и кадровик, подполковником. Ведущий беседу старался казаться любезным, обходительным, но характер некоторых вопросов носил неприятный оттенок. Я зашел в кабинет и представился. В ответ вместо «здравствуйте» услышал удивленное:

– О, да вы уже подполковник?

– Почему «уже»? Вышел установленный срок, оснований для задержки звания у командования академии не было. Не я один получил очередное звание.

– Садитесь. Это я сказал в связи с тем, что в карточке-анкете вы еще майор.

Я выслушал пояснение молча. Кадровик приступил к опросу:

– С вами беседовали органы о ваших отношениях к генералу Варенникову Ивану Семеновичу?

– Беседовали.

– Ну, и как?

– Что «как»? Они выяснили, что это однофамилец, никаких родственных уз нет. Думаю, что это известно и вам, и командованию академии. Не понимаю, почему с этого начинается разговор.

– Вы до учебы в академии служили в Киевском военном округе? – Кадровик резко перешел на другую тему и ближе к делу. Видно, понял, что не стоит дальше обострять наш разговор. А я думал: эти кадровики, как правило, зануды. Причем чем ниже его звание и служебное положение, тем он злее и старается показаться всемогущим. Конечно, бывали и исключения – начальник отделения кадров 20-й механизированной дивизии, поставивший меня на путь военной службы, или старший офицер Управления кадров Северного округа подполковник Чичвага, рассмотревший во мне потенциального командира полка. Были и другие. И главное отнюдь не в том, что конкретно они сделали для меня лично, а в том, могут или не могут они правильно, по-человечески разговаривать с офицером. Вот и теперь, с какой целью кадровик напомнил мне эпизод беседы с работниками КГБ? Конечно, чтобы, во-первых, подчеркнуть, что он все знает и все может, и, во-вторых, доставить собеседнику неприятность, тем самым в какой-то степени подавить его, сделать сговорчивым, когда речь пойдет о конкретном и не очень приемлемом назначении. Вместо того чтобы поздравить с получением очередного звания и пожелать хорошей службы, удивленно восклицает: «О, вы уже подполковник!» Как все-таки важно, чтобы должностные лица, которым доверяются судьбы человеческие, обладали бы необходимыми для этого данными, тактом, человечностью.

Отвечаю кадровику на поставленный вопрос:

– Да, до поступления в академию я полтора года служил в Киевском военном округе.

– А до этого в Группе Советских войск в Германии?

– Так точно. Но в мою бытность это была Группа оккупационных войск в Германии. Все младшие офицеры и часть старших, которые не имели семей, жили на казарменном положении. Это я докладываю для того, чтобы у вас было правильное представление об этом периоде офицерской службы в Германии.

– И все же служба в Германии – это не Кушка и не Дальний Восток. А поскольку у вас за плечами Киевский военный округ и Группа войск в Германии, мы, конечно, должны вам предложить послужить и в отдаленных районах страны.

– Я готов на любые варианты. Меня это не беспокоит.

– А какую бы вы хотели получить должность?

– Желательно, чтобы было восстановлено мое положение, которое я занимал последние два года на войне и год после войны, т. е. положение заместителя командира полка.

– Заместителя по артиллерии?

– Нет, общего заместителя, с учетом того, что я окончил общевойсковую академию.

– Понятно, понятно… Но уже после войны вы ведь были и начальником штаба батальона, и заместителем начальника штаба полка. Так что с новыми академическими знаниями могли бы проявить себя и в штабной работе.

– У меня принципиальных возражений нет, но вы спросили, и я ответил – какую хотел бы получить должность. Она не выше тех, что я уже занимал, и в то же время отвечает моему пожеланию. В целом командованию должно быть виднее, где мне лучше служить.

– Вот поэтому мы вам и хотим предложить должность начальника оперативного отделения дивизии в бухте Провидения. Это Дальний Восток, Чукотка.

– Я готов.

– Вы подумайте. Вы представляете, где это?

– Так над чем же мне думать, если других вариантов нет? А что касается расстояния, так это от Москвы далеко, а до американцев – рукой подать, если потребует обстановка.

– Я понял так, что вы согласны?

– Разумеется.

Мы распрощались. Внутренне я как-то был даже доволен, что так все обернулось. Далековато, конечно. Почти полмесяца на поезде добираться до Владивостока. А оттуда до бухты Провидения пароходом еще столько же шлепать. А тут еще непогода – как-никак осень, штормы, качка. Но ведь люди живут, работают, служат, переезжают. В общем, выбор сделан. Вопрос решен.

Я шел к себе в группу в приподнятом настроении. Открываю дверь – все ко мне:

– Ну, как? Ну, что? Куда?

Я сел за свой стол, принял бравую позу и загадочно говорю:

– Если кто-нибудь отгадает – сегодня приглашаю всю группу. Жигулин, давай карту.

Майор Жигулин степенно расстелил карту. Все сгрудились и начали гадать. Битый час лазили по карте, но никому и в голову не пришло, что я попаду на край света. Видя тупиковую ситуацию и не желая больше мурыжить своих товарищей, я торжественно встаю и объявляю:

– Подполковник Варенников назначается туда, где Макар телят не пас! А именно: в бухту Провидения. Плюс к этому еще и на штабную должность.

Все сочувствующе притихли. А я улыбаюсь. Улыбаюсь потому, что, видно, только я удостоен такого внимания.

Опять все прильнули к карте. Действительно, получалось грандиозно! От Москвы – на Восток через всю страну, по горизонтали, до Хабаровска и далее – до Владивостока. А там на пересыльном пункте необходимо ожидать грузопассажирский пароход, который при нормальных климатических условиях ходит на Чукотку один раз в неделю. А осенью – в две недели раз. И в пути тоже две недели. Об этом же можно только мечтать!

Эти сведения мы собрали по крохам прямо в группе – у тех, кто там служил или имел какое-нибудь к этому отношение. Вдруг старший группы, Васильев, говорит:

– Между прочим, Валентин, ты зря улыбаешься. Это тебе не прогулка. Тем более что твоя жена ждет второго ребенка. Тебе, конечно, ничего, а каково ей? Ты подумай.

Все его поддержали и начали советовать, что в этих условиях надо просить, чтобы изменили назначение. Но это выходило за рамки моих принципов. На следующий день после занятий остались Кузьма Васильев, Михаил Дыбенко (член партийного бюро курса) и я. Снова стали обсуждать ситуацию. Оба давили на меня, чтобы я написал рапорт о пересмотре моего назначения с учетом положения жены и через начальника курса подал его по инстанциям. Я с ними не соглашался:

– Вы только поставьте себя на мое место: я даю согласие, а на второй день пишу рапорт с просьбой пересмотреть назначение! Вроде мне до этого не было известно состояние жены. Между прочим, когда я объявил Ольге о предстоящей нашей службе на краю света, то она восприняла это как должное. Даже проявила интерес…

– Да она, как и ты, просто не представляет сложности самой поездки! – перебил меня Васильев. – Целый месяц в пути, никаких врачей и вообще капитальной медицинской помощи. На пароходе, конечно, судовой врач и медпункт есть, они только и предложат таблетки от головной боли. Нет, надо решение менять.

Договорились, что Васильев устно доложит обстановку начальнику курса генералу Макавчуку, а Дыбенко – секретарю партийного бюро курса подполковнику Юденкову. А я буду на всякий случай наводить справки о самой поездке, о жизни и быте на Чукотке, о службе.

Уже в тот же день, когда со мной была проведена беседа, весь курс узнал о моем предстоящем назначении. Слушатели нашего курса и до этого относились ко мне уважительно, а в связи с этим событием зауважали еще больше, но вместе с тем в разговорах и при встречах пробивались нотки сочувствия. Я делал вид, что ничего не замечаю.

Как-то встретился со старшиной курса полковником Лукашевичем:

– Ну, ты что, к чукчам собираешься ехать?

– Да, вот подвернулось счастье. Хотел вас попросить, чтобы порекомендовали, с кем мне из слушателей курса переговорить, чтобы навести справки о крае.

– Так в первую очередь переговори с подполковником Игнатьевым. Он с Дальнего Востока. А я посмотрю, с кем можно еще посоветоваться.

В тот же день мы встретились с Игнатьевым. Ничего нового о том, как добираться железной дорогой и морским путем, он мне не сказал. Правда, из-за того, что на пересыльном пункте в порту неуютно и холодно, надо взять с собой два-три шерстяных или хотя бы байковых одеяла. Что же касается жизни на Чукотке, то он на меня нагнал страху, как мог: там и цинга косит всех подряд (теряют зубы, зрение), там и туберкулез, а летом нет спасения от гнуса, а зимой страшные морозы, все и всех заметает снегом, в котором люди живут, ожидая весны; там постоянно ломается связь и вечные проблемы с отоплением, самое надежное – это печка да хороший запас угля и керосина на зиму. А продукты одни – только консервы.

– В общем, если выживешь, то это счастье, – заключил Игнатьев.

– А сам-то ты где служил?

– На Камчатке. Там полегче, но тоже очень тяжело.

– Ну, ты же вот выжил? Опять же замена через три года.

– Вероятно, через три. Но эти три года…

Словом, я понял, что служба в таких краях – это не рай. Впрочем, иного я и не представлял. Но рассказчики обычно сгущают краски для того, чтобы человек максимально мобилизовался. И это правильно.

Внезапно к нам в группу приходит подполковник Юденков и обращается ко мне:

– Пойдем поговорим.

Прохаживаясь по коридору, он сообщил мне, что по командной линии и по партийно-политической в Главное управление кадров пошла информация о том, что моя жена в положении, на последних месяцах, а согласно приказу министра обороны (в то время – военного министра), в такие поездки офицерскую семью посылать нельзя.

– Поэтому, – сказал Юденков, – вас должны вызвать вновь. Надо вооружиться справкой от врача. И с этим кадровиком не миндальничать. Им лишь бы заполнить свои клетки.

Действительно, через некоторое время меня вновь вызывают в отдел кадров академии, где проводят беседу кадровики высших инстанций. За столом полковник (отдельно за другим столом еще офицер):

– Здравствуйте, садитесь. С вами уже была беседа и вы дали согласие ехать служить на Чукотку?

– Да, я такое согласие дал.

– Почему же вы не сообщили, что ваша жена ждет ребенка?

– Во-первых, мне предложили одно место, без выбора, и, во-вторых, мне не было известно положение, которое регламентирует ситуации, подобные моей. Вопросов же о составе и состоянии семьи мне не задавали. Самому говорить об этом было не совсем удобно – это могло бы быть неправильно истолковано. Возможно, это была моя ошибка.

– Да, ошибка. У вас есть справка по жене?

Я представил справку. Полковник прочитал ее, покрутил, положил на стол. Затем заглянул в свою большую тетрадь. Не спеша дважды перелистал ее, после чего сказал:

– Хорошо. Чукотка отпадает, но мы найдем место для службы не хуже Чукотки. До свидания.

Я ушел в раздумье. Что означает – «найдем место не хуже Чукотки»? Как будто Чукотка – это сказка. Если бы было сказано: «Не лучше Чукотки», то тогда понятно. А что понятно? Ничего не понятно. А вдруг Кушка, Ашхабад или Термез? Это, конечно, тяжелее, чем север. Жара растапливает, расплавляет всё – и тело, и мозг, и волю… Скорпионы, змеи, болезни (особенно гепатит и малярия). Правда, ехать туда поездом – чепуха: каких-то четверо-пятеро суток и – на месте.

Шел я в группу подавленный. Очевидно, это было заметно, потому что товарищи сразу обратились ко мне с расспросами: что произошло? Я подробно пересказал нашу беседу, изложил свои сомнения, вздохнув:

– Видно, зря мы затеяли эту возню. Кадровики действительно могут в такое место заткнуть, что всю жизнь будешь икать.

Товарищи согласились, что места похуже Чукотки есть: к ней надо добавить Среднюю Азию и Забайкалье. Но тяжелее способа добираться до места службы в сравнении с бухтой Провидения тоже нет, с этим надо считаться. Рисковать нельзя.

Ничего не оставалось делать, как положиться на волю кадровиков. Долго ждать не пришлось. Тот же полковник вызвал меня через неделю и объявил:

– Поедете в Кандалакшу заместителем командира стрелкового полка. Это Северный военный округ, Кольский полуостров, Заполярье. От Москвы до Кандалакши поезд идет 36 часов.

– Спасибо, товарищ полковник. Разрешите идти?

– Да нет, погодите! Имейте в виду, что вы, как и все остальные выпускники, будете предложены нашему руководству вот в таком варианте. Как правило, наши предложения по выпускникам военных академий утверждаются. В редких случаях отдельные слушатели вызывают у руководителей сомнения. Но это в основном категории командиров полков, им равные и выше. Однако если вдруг коснется это и вас, то это не должно быть неожиданностью. Хотя, считаю, никаких оснований для тревог у вас не должно быть. Все понятно?

– Понятно! Спасибо.

– Вот теперь можно идти. – Полковник попрощался со мной за руку, внимательно посмотрел в глаза и улыбнулся.

Всего несколько сказанных им слов и теплая, ободряющая улыбка вселили в меня духовные силы и уверенность. Я ушел окрыленный. Обо всем рассказал в группе – ребята были рады за меня. Но никто из наших ничего рассказать об этих краях, как и о Северном военном округе в целом, не мог. Пришлось идти к подполковнику Юденкову. Внимательно выслушав мой рассказ, он особое внимание обратил на предупреждение полковника о том, что если вдруг руководство не согласится с моим назначением, то это не должно быть неожиданностью. Затем, повернувшись к окну, задумчиво сказал:

– До чего злые и зловредные бывают люди!.. И как только им доверяют высокие посты? Они по долгу своему должны помогать офицерам, а вместо этого… Ведь это все он не может успокоиться и всячески старается навредить. Это его работа с распределением на Чукотку… Это он бился и давил на кадровиков, чтобы нашли для вас «достойное» место, коль не прошел вариант с Чукоткой…

Я сидел и молчал. Мне было понятно, что это полковник Шляпников. Я также понимал: чем быстрее с ним расстанусь, тем лучше будет для нас обоих. Подполковник Юденков еще долго сокрушался, а потом, как бы прочтя мои мысли, подбодрил:

– Ну, ничего. Ждать осталось уже немного. Госэкзамены в разгаре. А там все вы разлетитесь. Думаю, что этот вариант с вами пройдет. Я схожу к нему и скажу с сожалением, будто о его действиях ничего не знаю: «Все-таки Варенникову нашли дыру почище Чукотки». Наговорю ему, что Кандалакша – это пропащее место. Да и название идет от корня – кандалы! Он будет доволен, и назначение состоится. В Кандалакше же на самом деле климат лучше, чем в Ленинграде.

Я был доволен таким оборотом дел, но все-таки тревожился, как бы этот вариант не провалился. А тут как-то зашел к нам в группу мой сосед по Учебному переулку – подполковник Игнатьев – и сразу в атаку:

– Ты, Валентин, особенно не радуйся. Есть у вас карта? Давай разворачивай. Смотри: вот обозначен пунктиром Северный полярный круг. Где расположена бухта Провидения? Южнее этого круга на 250 километров. А Кандалакша? Севернее полярного круга, ближе к Северному полюсу. Поэтому обстановку, которую я тебе нарисовал по Чукотке, безошибочно можешь накладывать на Кольский полуостров, в том числе на Кандалакшу. И если тебя все-таки туда толкнут, тебе придется потратить весь свой бюджет на лук, чеснок, долгостойкие яблоки и на теплую одежду. Иначе – хана!

Вся группа слушала его раскрыв рот. У меня мелькнула мысль – вот кого надо подсунуть Шляпникову! Когда Игнатьев закончил свою тираду, я, выйдя с ним в коридор, заметил: к сожалению, наши начальники совершенно не представляют, что такое Заполярье, и попросил его подробно рассказать обо всем Юденкову. Тут же отвел Игнатьева к нему и сказал:

– Вот вам живой пример. Игнатьев служил в тех краях, куда посылают меня. И может рассказать вам, а если требуется, то и другим, все, что надо.

Это оказало нужное действие. Юденков водил Игнатьева к Шляпникову, и тот рисовал последнему жуткие картины Заполярья. Затем Юденков и Игнатьев взялись вместе уговаривать Шляпникова, чтобы тот посодействовал Варенникову в переназначении в другой округ (маленькие дети и т. д.). Позже я узнал от Игнатьева, что Шляпников, прощаясь, сказал: «Да, надо что-то предпринять». А Юденков, рассказывая мне об этом «походе», все время демонстрировал, как Шляпников таращил глаза, когда Игнатьев нагонял на него страхи.

– Естественно, – заметил Юденков, – Шляпников ничего предпринимать не будет. В крайнем случае потребует, чтобы решение о назначении Варенникова больше не меняли.

Так оно и получилось. У Юденкова были товарищи в кадрах, и они информировали его о действиях Шляпникова. В восторге от проведенной «операции», мы ждали окончательных итогов.

Тем временем государственные экзамены подходили к концу. А потом подошел и день защиты дипломной работы. Мне «повезло» – пришло много начальства. Видать, начальник академии, курируя определенные работы, рекомендовал послушать защиту. Вопросов задавалось много, и это понятно: сама тема была необъятная: наступление стрелкового корпуса на открытом фланге армии во фронтовой наступательной операции. Конечно, она порождала самые разнообразные вопросы. Отвечать на них мне самому было очень интересно. В конце защиты присутствовавший на экзамене заместитель начальника академии спросил председателя комиссии:

– Будете объявлять перерыв для вынесения вердикта или это сделаете сразу?

– Нет, перерыва можно не делать. В комиссии уже сформировалось единое мнение.

– Хорошо. Можно объявить.

Председатель комиссии сделал вводную часть, обрисовал масштабность работы, острые моменты замысла, глубину и обоснованность расчетов. Особое внимание обратил на динамизм, подчеркнул уверенность при ответах на вопросы. А потом объявил, что комиссия единогласно ставит слушателю за защиту дипломной работы отличную оценку. Заместитель начальника академии объявил, что он эту оценку утверждает.

Я был на седьмом небе! Друзья и преподаватели от души поздравили меня.

Вообще, госэкзамены прошли на одном дыхании. И результаты в целом были высокие. Тем, кто стал обладателем красного диплома, вручили, в порядке вознаграждения, еще и полный денежный оклад. А кто окончил академию на четыре и пять – получил пол-оклада. Это было большое подспорье для офицера. Забегая вперед, надо отметить, что эта традиция, установленная Сталиным, была вскоре ликвидирована. Когда через многие годы мне довелось учиться уже в Военной академии Генерального штаба, то лица, окончившие академию с золотой медалью, материально уже не поощрялись.

Получили мы назначения, как планировалось. Дипломы об окончании нашей альма-матер вручили, как водится, в торжественной обстановке. Все были в парадных мундирах, при орденах. Атмосфера выпускного вечера вдохновляла нас. И мы, на мой взгляд, оправдали те напутственные слова, которые нам сказал на прощание начальник академии генерал армии Курочкин:

– Будьте до конца верны своему народу и Отечеству, как это требует Военная присяга!

После официального выпуска каждая группа отметила это событие – в соответствии со сложившимися традициями. За чаркой, естественно, пошли воспоминания за все годы учебы – в основном добрые и теплые. Вот тут-то Володя Глазов и рассказал о своей проделке с аппендицитом. Но главное – все признавали, что группа у нас была хорошая, дружная, а отношения – близкие и откровенные. Критика же в адрес Бориса Крекотеня была мягкой, «педагогической» – в расчете на то, чтобы он в будущем никогда не хитрил и не вихлял в отношении своих друзей и плюс быстрее бы женился – ведь уже далеко за 30 лет.

На прощание поклялись поддерживать связи. Однако получилось не все, что было задумано. Фактически судьба распорядилась так, что я до сегодняшнего дня непосредственную связь поддерживаю только с Михаилом Дыбенко, который тоже проживает в Москве. Из других сокурсников встречался с Владимиром Глазовым, с ним по сей день перезваниваемся по телефону. Виделся в Ленинграде с Костылевым, он получил генерала. В Киеве на каком-то празднике судьба вновь свела меня с Борисом Крекотенем. А совсем недавно в Твери, во время беседы с избирателями, вдруг в зале увидел знакомое лицо. Ба! Да это же мой «однокашник» Кузьма Васильев! Это была очень приятная, теплая встреча. Вот и все связи. Об остальных, к сожалению, мне ничего не известно.

Вместе со мной в Кандалакшу, в 54-ю стрелковую дивизию получили назначение еще два выпускника академии: подполковники В. Столбов и А. Симкин. Первый – на должность начальника оперативного отделения дивизии, второй – заместителем к нему. Так что у нас уже была целая компания. Они тоже подверглись определенной обработке «знатоков» Заполярья, но, видно, в меньшей степени. Потому что не так кутались, да и «витаминов» от цинги не столько набрали, как мы. Столбов еще из Москвы связался со штабом дивизии и сообщил, что приезжают сразу три офицера с семьями.

Следуя «рекомендациям» сокурсника Игнатьева о том, что перед поездкой в Заполярье надо иметь все необходимое, иначе – хана, во время отпуска я отправился на юг, прихватив с собой два солидных чемодана. Один – наполнил долгохранящимися яблоками, второй – луком и чесноком, поскольку, как уверял меня «знаток Севера», цинга нас подстерегает там на каждом шагу. На оставшиеся деньги купили теплые вещи. И вот в назначенный срок на поезде Москва – Мурманск мы отправились в Кандалакшу. Шел декабрь 1954 года. В Москве было минус 17 градусов. По нашим представлениям, для Заполярья должен быть коэффициент приблизительно 1,5–2. Таким образом, мы прикинули, что в Кандалакше нас ждут морозы около 30 градусов ниже нуля. Поэтому все основные теплые вещи напялили на себя. Я к тому же надел унты, которые возил еще с Германии.

Проехали Ленинград – там минус 12 градусов. В Петрозаводске – то же самое. Добрались до Кандалакши, а там минус 9! Даже четырехлетний сын и тот с удивлением допытывался, почему в Кандалакше так же тепло, как в вагоне. На что я, скрывая свое смущение, отвечал уклончиво: «Зима только начинается, поэтому еще неизвестно, что нас ожидает».

При сумрачном вечернем свете выгрузились на перрон. Стоящее на небольшом возвышении длинное одноэтажное, с башенками, деревянное здание вокзала было ярко освещено. Оставив своих с вещами, я отправился промышлять машину. Неожиданно около нас появились несколько офицеров. Один из них, безошибочно обращаясь ко мне, спросил:

– Вы подполковник Варенников? Я вас встречаю.

Начало хорошее – не успели выйти из вагона в незнакомом краю, как нас уже встречают! Погрузились на машины и отправились в военный городок, благо что он в 5–7 минутах езды. Столбов и Симкин поехали в штаб дивизии (точнее, туда, где им временно было определено жилье), а я – в штаб полка. По дороге встретивший нас офицер сообщил о последних событиях в дивизии – командир дивизии И. Дудченко получил генерала, а командир нашего 251 стрелкового полка Н. Кобец – полковника.

– Командир дивизии днем постоянно прохаживался по военному городку, чтобы все хорошо усвоили, что он уже генерал, а Кобец не снимает полковничью папаху даже в кабинете, – пошутил офицер.

Сказано это было без малейшего намека на критику или иронию, а именно для того, чтобы меня сориентировать. От офицера я узнал, что Дудченко в общей сложности 10 лет, т. е. еще с войны командовал полком (последние годы был командиром 251 стрелкового полка), а Кобец длительное время был у него начальником штаба. Так что они друзья. Эти сведения для меня, конечно, не были лишними.

Штаб полка размещался хоть и в небольшом, но внешне уютном и привлекательном одноэтажном каменном здании. Имелось два входа: центральный выводил в оперативную часть штаба (командир, заместитель командира, начальник штаба, зам. командира полка по политчасти и операторы), боковой был самым напряженным – здесь располагались все службы полка. Обе части штаба были автономны, что было очень удобно и создавало благоприятную обстановку для работы.

Подъехав к боковому входу, мы выгрузились, занесли вещи и расположились в маленькой комнатушке. Вместе с офицером я отправился к командиру полка. Захожу в кабинет, представляюсь – Кобец действительно сидит в папахе, хотя в кабинете очень тепло. Он встал из-за стола, радушно меня поприветствовал, усадил за приставной стол и дал задание офицеру разыскать и направить к нему начальника тыла полка подполковника Боксермана.

Потом в общих чертах рассказал мне о дивизии и ее командире, о дислокации ее частей, более подробно – о состоянии полка, офицерском составе, об учебной и материально-технической базе. Сказал также, что все вопросы боевой подготовки передает в мое ведение, а планировать ее надо обязательно вместе с начальником штаба и другими заместителями командира полка, организацию же и контроль надлежит исполнять мне. Отметил, что, к сожалению, пока жилья для меня нет, поэтому мне с семьей придется временно разместиться в штабе полка – в кабинете начальника тыла полка, он наиболее удобный. Одновременно постараются подыскать что-то в Кандалакше или на Ниве-три (это поселок вблизи Кандалакши, где расположен алюминиевый комбинат).

Подошел начальник тыла. Кобец представил меня и затем, не предлагая ему сесть, в категорической форме объявил:

– Боксерман, учитывая, что у нас совершенно нет каких-либо вариантов для размещения Валентина Ивановича, я тебя с сегодняшнего дня отправляю в месячный отпуск. Освободи свой кабинет и организуй в нем элементарные условия для жизни семьи. Завтра после развода проведешь и покажешь ему нашу офицерскую столовую и места, которые необходимы для жизни и быта. Вот я подписываю отпускной билет.

Надвинув на лоб свою папаху, он взял уже заготовленный отпускной билет, размашисто подписал и, не вставая, вручил его начальнику тыла. А тот, улыбаясь и поглядывая почему-то на меня, поблагодарил командира полка «за отеческую заботу». Все рассмеялись.

Затем командир полка объявил, что завтра утром командование полка соберется у штаба полка, где я со всеми познакомлюсь, после чего на полковом разводе на занятия буду представлен всему личному составу полка. Подумав, добавил, что дает мне неделю на адаптацию, однако я должен приходить на полковой развод, строить полк и докладывать ему, как положено по уставу. Для поиска квартиры временно закрепляет за мной старшину сверхсрочной службы, который знает в Кандалакше все.

На этом мы расстались. Вместе с Боксерманом мы пошли во вторую половину штаба. Он открыл свой кабинет. Было видно, что здесь все уже приготовлено к нашему приезду. Откуда-то мгновенно появились три раскладушки, стол, пустой шкаф и три стула, которые создавали определенный комфорт. Электроплитка на тумбочке и чайник дополняли нам «элементарные условия для жизни», как сказал командир полка. Оказалось, что в тумбочке есть еще и посуда.

На первый случай это вполне устраивало. Хотя отсутствие в помещении элементарных бытовых удобств создавало, конечно, некоторые проблемы, особенно для малыша, да и для жены.

На следующее утро задолго до назначенного срока я уже маячил у главного входа в штаб. Один за другими подходили заместители командира полка. Еще до прихода полковника Кобеца мы перезнакомились, так что, когда он появился, ему оставалось только подтвердить, что я – это я. Затем все, кроме командира полка и меня, отправились в строй. Кобец заметил:

– Сейчас мы вместе пойдем к строю полка. Начальник штаба полка доложит мне, что полк для развода на занятия построен. Я скомандую: «Вольно!» После чего представлю вас полку. Потом я сделаю небольшую «накачку» по вопросам тыла и в завершение отдам распоряжение, чтобы командиры подразделений доложили о готовности к занятиям. Они должны были заранее проверить и утвердить конспекты занятий. Все это время вы должны быть рядом и наблюдать, что и как проводится. В заключение полк пройдет торжественным маршем и подразделения отправятся к местам занятий. А вы с Боксерманом и старшиной пойдете в столовую и заодно наметите конкретный план поиска жилья, хотя я уже и по другим каналам дал необходимые распоряжения. Сегодня у нас четверг, значит, совещание командиров подразделений с 17.00 до 19.00. На нем кратко подводятся итоги за неделю и ставятся задачи на следующую, выясняются и разрешаются возникшие проблемы. Совещание собирает в классе штаба полка начальник штаба. А до этого мы с вами должны побывать у командира дивизии – ориентировочно в 15. 00. Я уточню и сообщу вам. Вот и все. А теперь – пошли к полку!

Зимой в Заполярье солнышко не появляется. Поэтому утром такая же темень, что и ночью. Но военный городок, особенно строевой плац для построения полка и дороги, по которым двигаются строи (в столовую, классы, тир, баню и т. д.), освещены всегда прекрасно. На большом расстоянии можно было рассмотреть лицо человека.