Текст книги "Леонид Красин. Красный лорд"
Автор книги: Вадим Эрлихман
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Пробыв за океаном почти полгода, Горький неустанно разъезжал по городам и весям, агитируя американцев помогать русской революции. Его поддерживали американские социалисты и члены местной группы содействия РСДРП, куда входили в основном меньшевики. Однако писатель даже не подумал разделить с ними собранные 50 тысяч долларов – вся сумма была выдана на руки Буренину, который тут же перевел ее доверенному лицу в Берлин. Это спровоцировало новый скандал, вопрос был поставлен перед Пятом съездом в Лондоне, но к тому времени позиции большевиков в партии укрепились, и они смогли «похоронить» конфликт, оставив деньги в недрах БЦ. Горький с Андреевой к тому времени уехали на Капри, где довольно скоро появился и Красин – к тому времени тоже эмигрант.
Глава 4. Во главе Боевой группы
Для добывания денег большевики (как и другие революционные партии) активно использовали экспроприации, или, попросту говоря, грабежи государственных и частных средств. Важность этого промысла подчеркивалась тем, что главный финансист партии Красин являлся также руководителем Боевой технической группы, которая как раз и занималась обеспечением «эксов» оружием и людьми. Первоначально, правда, группа создавалась совсем для другого, о чем говорилось в решениях Третьего съезда: «Принять самые энергичные меры к вооружению пролетариата, а также к выработке плана вооруженного восстания и непосредственного руководства таковым, создавая для этого, по мере надобности, особые группы из партийных работников».
Как уже говорилось, первая такая группа была создана еще в конце января 1905-го при Петербургском комитете РСДРП – ей поручалось заниматься добыванием и изготовлением оружия и взрывчатки, их хранением и доставкой в условленные места для передачи тем лицам и организациям, которые укажет партия. В группу вошли несколько человек, имевших большой опыт конспиративной работы, а ее организатором стал Николай Буренин, который уже год курировал работу ПК по доставке через Финляндию нелегальной литературы. Однако он не был членом партии, поэтому возглавил группу более идейный товарищ – секретарь ПК Сергей Гусев (Яков Драбкин, 1874–1933), соратник Ленина со времен Второго съезда. В налаживании работы ему помогала красавица-жена Феодосия Драбкина (1883–1957), ставшая секретарем группы.
Это «секретарство» было весьма своеобразным, и Драбкина, имевшая конспиративную кличку Наташа, вспоминала: «Мне было поручено получение оружия, организация его хранения, проверка складов и пр. Часто приходилось ездить в Финляндию за револьверами и запалами для бомб. В таких случаях я брала с собой из конспиративных соображений свою маленькую дочку. Жандармам при виде молодой женщины, играющей с ребенком, и в голову не приходило, что тут пахнет порохом. Н. К. Крупская в шутку называла мою дочку „конспиративным аппаратом“». Можно только еще раз удивиться тому, как бестрепетно тогдашние революционеры готовы были пожертвовать не только собой, но и собственными детьми – ведь в сопровождении дочки Лизы (позже известной писательницы и узницы ГУЛАГа) Драбкина провозила не только револьверы, но и запалы для бомб, готовые взорваться от любого сотрясения. Наташа виртуозно перевоплощалась в знатную даму, что помогало ей водить за нос полицию. Однажды провожавшие ее в Гельсингфорсе с очередной партией запалов и бикфордова шнура товарищи всерьез обеспокоились – ее соседом по купе оказался жандармский полковник. Позже она рассказывала, что он усиленно ухаживал за ней, а на Финляндском вокзале даже помог вынести из вагона непривычно тяжелые для дамы сумки…
Большевики – участники Четвертого съезда РСДРП. Из альбома 1925 г.
Помощницей Наташи в доставке оружия стала другая большевистская амазонка – Софья Марковна Познер (1873–1953). С Красиным она была знакома еще в Баку, куда ее выслали в 1902 году за участие в студенческом движении. Она была одной из «лошадей», перевозивших отпечатанную «Ниной» нелегальную литературу, а в 1904-м сама создала подпольную типографию в Петербурге, на квартире своего бывшего преподавателя П. Ф. Лесгафта. С началом революции она стала одной из первых участниц Боевой группы, помогая наладить несложную поначалу схему поставки оружия в столицу. Если Драбкина ездила за револьверами в Гельсингфорс, то Познер получала их прямо на товарной станции Финляндского вокзала от финских железнодорожников – конечно, не задаром, а на «взносы», собранные партией с сочувствующих вроде Морозова. Уже в феврале на питерских предприятиях появились рабочие группы, готовившие восстание, но им нужны были оружие и инструкторы; в роли последних выступали студенты-кавказцы, умевшие обращаться с револьверами.
Велся поиск и более мощного оружия, в роли которых должны были выступать метательные бомбы, популярные тогда у македонских террористов. К ним был направлен
М. Скосаревский, входивший в так называемую Химическую группу при ЦК РСДРП. Легендарный болгарский революционер Наум Тюфекчиев передал ему технологию изготовления бомб-«македонок», которые вскоре начали испытывать в районе станции Удельная. В таком состоянии Боевая группа встретила Третьего съезд партии, после которого она была передана в ведение ЦК и стала получать партийное финансирование. Вполне естественно, что ее куратором стал главный партийный финансист Красин, который в середине мая 1905-го вернулся в Петербург и взял на себя руководство группой. Гусев довольно скоро от этого руководства отошел: утверждая, что ему «на хвост» села охранка, он добился перевода в Одессу, хотя его жена осталась в Петербурге. Выбыла из строя и другая основательница БТГ, Софья Познер, временно отошедшая от дел по причине «нервного истощения».
На смену им приходили другие революционеры. Один из них, Юлий Грожан (1876–1928), сын учителя-швейцарца, получал из Москвы пикриновую кислоту и другие материалы для производства взрывчатки, а позже, возглавив Химическую группу, наладил производство этих веществ в Петербурге. Готовую взрывчатку и привезенное из Финляндии оружие складировали в Ахи-Ярви, приграничном имении еще одного члена Боевой группы – Александра Игнатьева (1879–1936). Сын крупного чиновника, он примкнул к революционерам еще в университете, работал в Химической группе, а после отъезда Буренина в Америку с Горьким фактически возглавил БТГ. Еще одним активистом группы стал студент-медик Николай Сагредо (1881–1923), осуществлявший связь с партийными организациями на местах, но уже в апреле 1906-го он был арестован. Всего в деятельности группы в разное время участвовало до полусотни человек, из которых следует упомянуть Максима Литвинова (Меира Валлаха) (1876–1951) – виртуоза логистики, сумевшего наладить поставки в Россию «Искры» и других нелегальных изданий. Теперь ему поручили организовать такую же доставку оружия, но это оказалось куда труднее.
Первоначально члены группы пытались покупать оружие в магазинах или у частных владельцев, но это было дорого и грозило разоблачением. Возглавив БТГ, Красин сразу же предложил оптимальный способ – закупать партии оружия за границей. К этому делу был привлечен большевик Борис Стомоняков, живший в Бельгии – эта страна славилась как высоким качеством производимого огнестрельного оружия, так и готовностью сбывать его кому угодно без особых вопросов. Всего за год с весны 1905-го Национальный оружейный завод в Герстале под Льежем вдвое увеличил производство браунингов – этот маленький «дамский» пистолет, который было легко прятать, был самым популярным у русских боевиков. Массово закупались также винтовки, патроны, бикфордов шнур и запалы для самодельных бомб. Посредниками в сделках выступали почтенные бельгийские социалисты Дебрукер и Гюйсманс, получавшие, как можно догадаться, свой процент.
Не меньше усилий уделялось и добыванию оружия в самой России, а именно – на военных заводах, где многие рабочие симпатизировали революции. Осенью 1905-го при БТГ была создана специальная группа под руководством Ивана Березина, которая занималась хищением с Сестрорецкого оружейного завода винтовок-трехлинеек: изготавливая в день 200 винтовок, рабочие делали «сверх плана» еще сотню, выносили их за территорию через подкоп и тайно отправляли в Петербург. Патроны к этим винтовкам производились на Охтинском заводе, откуда похищалось сырье, а кустарные патроны делались в мастерской, устроенной по соседству, на Малой Охте, под вывеской ремонта фотоаппаратов. Там же поначалу делались взрывчатка и оболочки для бомб, но потом эту работу перенесли в отдельную мастерскую в местечке Коломяги. В день там изготавливалось до 30 бомб, для которых талантливый конструктор Ю. Грожан разработал оригинальный ударный механизм, сводящий к минимуму риск случайного взрыва. Сыграла свою роль и позиция Красина, который жестко выговаривал членам Химической группы за любое нарушение техники безопасности – ведь взрыв мог привести не только к их гибели, но и к разоблачению всей организации.
Производством «македонок» руководил профессор-химик из Киевского университета Михаил Тихвинский (кличка Эллипс), который изобрел новую взрывчатку под названием «панкластит». «Начинку» для бомб делали в имении Игнатьева Ахи-Ярви сам хозяин и И. Березин; там же, в лесу, проводились испытания взрывчатки и стрелкового оружия, в которых иногда принимал участие и Красин. Оболочки сначала вытачивались на станке, но потом Красин предложил использовать для этого концевые муфты электрокабелей, которые он легко мог позаимствовать на складе своего «Общества электрического освещения». Он вникал во все сферы изготовления бомб и несколько раз посещал полигон, устроенный для их испытания в Финляндии. Член БТГ В. И. Богомолов вспоминал: «Несколько раз он лично во время испытаний „панкластита“ бросал бомбы и с секундомером в руках следил за временем взрыва и затем бегал измерять радиус поражения. Он был очень увлечен „панкластитными“ бомбами и считал, что они должны сыграть роль основного оружия в борьбе пролетариата с царизмом».
Бомбы, произведенные БТГ, выгодно отличались своим качеством от кустарных изделий других революционных партий, и те вскоре стали приобретать их в обмен на разные услуги. Так, финская Партия активного сопротивления, тоже намеренная приступить к террору, предложила большевикам в обмен на бомбы наладить поставки в Петербург качественной взрывчатки из Европы. Сторонам удалось договориться, и скоро большевики стали получать из Финляндии взрывчатку, после чего необходимость ее кустарного изготовления отпала. В новой мастерской на Разночинной улице, устроенной после провала прежней на Малой Охте, делались только сами бомбы. Осенью 1905-го Тихвинский разными способами переправлял их в Москву, где готовилось восстание, и лично ездил туда, в квартиру Горького и Андреевой на Воздвиженке – там в тайной комнате за кабинетом хозяина была оборудована настоящая бомбистская лаборатория. Мария Федоровна вспоминала: «Были такие усердные ученики в лаборатории Эллипса, что я категорически воспротивилась против начинки бомб в то время, когда Ал. Макс. был дома и работал у себя в кабинете… Далеко не все из них были внимательны и осторожны, и не только Ал. Макс., но и весь участок мог взлететь на воздух».
Изготовленное в тайных мастерских, купленное или украденное оружие складировалось в тайных «схронах», устроенных, как правило, в квартирах обычных жилых домов, жители которых ничего не знали о таком соседстве. Только в Петербурге таких складов было 15–20. Но аппетиты большевиков росли: для успешного восстания требовалось гораздо больше оружия. Летом 1905-го они согласились участвовать в известной операции по закупке и перевозке в Россию большого груза оружия и боеприпасов на пароходе «Джон Графтон». Финансировала это японская разведка, вдохновителем дела был священник Гапон, а посредниками – британские и финские социалисты. По пути на корабль, вышедший из Лондона пустым, погрузили 16 тысяч винтовок, три тысячи револьверов, три миллиона патронов и пять тонн взрывчатки, а команду заменили латышскими боевиками. По прибытии в условленное тайное место у берегов Эстонии груз предполагалось поделить между эсерами, большевиками и другими революционерами, чтобы осенью поднять восстание одновременно в Петербурге, Москве и на окраинах империи. Однако 26 августа «Джон Графтон» заблудился в финских шхерах и сел на мель. Команда целый день вытаскивала с него и прятала ящики с грузом, а оставшееся затопила вместе с кораблем. К месту крушения сразу же выехали большевики во главе с Бурениным и эсеры, которым удалось вывезти около трети оружия (правда, часть пришлось выкупить у нашедших его раньше финских рыбаков), остальное утонуло или досталось властям.
Несмотря на эту неудачу, на складах в Петербурге было накоплено немалое количество оружия и бомб. Остается загадкой, почему лишь малая часть этого была переправлена в Москву в начале Декабрьского восстания – возможно, руководство большевиков надеялось, что одновременно вспыхнет восстание в столице, но этого не случилось. Красин, как уже говорилось, находился тогда в Петербурге, откуда послал в Москву Драбкину партию зарядов для бомб, уложенных на дно огромной коробки шоколадных конфет. Этот «сладкий подарок» ничем не помог московским товарищам, да и имевшиеся у них «македонки», не говоря уже о браунингах, оказались бессильны против регулярной армии с ее пушками и пулеметами. Провалилась и попытка Боевой группы взорвать полотно Николаевской железной дороги, чтобы помешать переброске в Москву из столицы гвардейского Семеновского полка – именно это многие считали главной причиной подавления восстания.
Короче говоря, к концу 1905 года у руководства партии было немало причин для недовольства действиями Боевой технической группы и Красина как ее руководителя. Позже их высказал Емельян Ярославский, входивший тогда в состав «конкурирующей» структуры – Боевого центра при ЦК РСДРП. Он писал: «Техническая группа при Центральном комитете была слишком оторвана от практически действовавших, ведших непосредственную борьбу организаций… Нужно было принять чрезвычайные меры предосторожности, чтобы не провалить такое конспиративное предприятие, но вместе с тем получалось так, что как раз те, для кого изготовлялись снаряды, не смогли ими воспользоваться». В адрес Красина звучали те же обвинения в оторванности от жизни, что он еще недавно адресовал эмигрантскому ЦК. А заодно и упрек в излишней осторожности, увлечении конспирацией, чуть ли не в трусости. На этот вызов он мог ответить только делом – так наладить порученную ему работу, чтобы замолчали даже самые упрямые критики, избавившись для этого от всяких остатков «буржуазной» морали и щепетильности – за них его тоже критиковали. «Не мы такие – жизнь такая», как говорили герои уже другого времени.
* * *
К осени 1905-го боевые группы большевиков существовали не только в столице – их создали в Москве, Уфе, Нижнем Новгороде, Луганске, а на Кавказе такой группой могла стать любая шайка разбойников. По своим методам эти группы тоже больше напоминали разбойничьи шайки, да и сама БТГ уже не слишком отличалась от них. Большевики на местах первыми начали расправы с «провокаторами» – напомним, что этим словом тогда называли не тех, кто кого-то провоцировал, а тех, кто работал на полицию или был заподозрен в этом, пусть и без всяких доказательств. Именно с убийства провокатора началась революционная карьера Камо – человека, который сыграл важную роль в жизни Красина. Выйдя в начале 1906-го из Метехской тюрьмы, он тут же ограбил с товарищами банк и отправился с деньгами в Петербург – там и состоялось его знакомство с главным финансистом партии. Красин, научившийся в Баку ладить с кавказцами, быстро обаял Камо, который до конца жизни доверял ему безоговорочно. Выложив на стол деньги, он изложил свою просьбу – купить на них в Европе оружие для кавказских революционеров. В апреле Камо с Литвиновым отправились в Швецию, Германию и Австрию, закупив там несколько тысяч винтовок «маузер» и «манлихер», боеприпасы и даже пулеметы.
Такие 500-рублевые банкноты принесли множество затруднений Красину и всей партии большевиков
Тем временем большевистская Боевая группа продолжала копировать методы грабителей. 27 января ее члены – вернее, бойцы находившейся под ее «крышей» местной боевой дружины – напали на трактир у Невской заставы, где собирались черносотенцы, и открыли стрельбу, убив двух человек. 12 февраля боевики во главе с Игнатьевым украли из казармы Гвардейского флотского экипажа пушку, увезя ее ночью на подводе, – ее предполагалось использовать для обстрела Зимнего дворца. Из затеи ничего не вышло, но шуму было много. Красин тут был ни при чем: он в это время разрабатывал куда более сложную и выгодную операцию. 13 февраля дюжина латышских боевиков с предоставленным БТГ оружием напала на филиал Госбанка в Гельсингфорсе и похитила 100 тысяч рублей. В ходе ограбления они убили сторожа, а после – троих полицейских, пытавшихся их задержать. Часть нападавших была в итоге арестована, но их главарь Янис Лютер (Бобис) сумел уйти с деньгами. Успех вдохновил большевиков и самого Красина, который, как обычно, не стал докладывать о случившемся в ЦК, а тем более делиться с ним деньгами.
Впрочем, меньшевики быстро нашли способ отомстить ему: с весны 1906-го ЦК перестал выделять деньги на финансирование БТГ. А потом всячески задерживал присылку привезенных из Грузии денег, которые Камо неосмотрительно передал на хранение «заграничным товарищам». Теперь ими надо было платить за оружие, время шло, а Камо с Литвиновым без толку ждали в болгарском порту Варна. Наконец под давлением кавказских меньшевиков деньги были отправлены, оружие доставлено, куплена яхта «Зара» для его переброски в Россию. Но уже наступил декабрь, на Черном море бушевали штормы, и на другой день после отплытия «Зара» села на мель. Две тысячи винтовок и 165 тысяч патронов были конфискованы румынскими властями, а тонна динамита утонула. Результаты оказались еще плачевнее, чем с «Джоном Графтоном»: после этого крупные партии оружия из-за границы больше привозить не пытались.
Тем временем мастерские БТГ продолжали исправно изготавливать оружие и взрывчатку, которые лежали без дела, поэтому Красин по-прежнему без особой огласки снабжал ими соратников-соперников из других революционных партий. Знаменитая Боевая организация эсеров имела свои мастерские, а вот мелкие группировки анархистов и максималистов нередко прибегали к помощи большевиков, расплачиваясь за нее разнообразными услугами. Так, в марте 1906-го эсеры-максималисты с оружием, полученным от БТГ, ограбили Московский банк взаимного кредита. Часть из захваченных 875 тысяч рублей была передана Красину, что было весьма кстати – денег на подпольную работу требовалось все больше. Профессор Тихвинский в Киеве и в Москве не только выдавал максималистам взрывчатку, но и обучал их боевиков. В уже упомянутой мастерской в квартире Горького были изготовлены и бомбы для покушения на председателя Совета министров П. А. Столыпина. Сделавший их боевик Владимир Лихтенштадт 12 августа привез взрывные устройства в столицу, и в тот же день два террориста-смертника взорвали их на даче Столыпина на Аптекарском острове. Погибли и были ранены десятки людей, но сам премьер уцелел.
При желании ответственность за эту кровавую акцию можно возложить на Красина, хотя он, в соответствии с линией партии, выступал против индивидуального террора и никогда не организовывал нападения на царских чиновников или генералов, иронически называя их «стрельбой по воробьям». Что касается «эксов», то в книге Т. О’Коннора утверждается, что Красин организовал их «не одну сотню», но это явное преувеличение. Социал-демократы, в отличие от тех же максималистов или анархистов, «эксами» не слишком увлекались и проводили их в основном на окраинах империи, особенно на Кавказе. Понятно, что Красин, сидевший в Петербурге, мог разве что выделять для них оружие и взрывчатку, да и времени для организации этих уголовных предприятий у него просто не было. Руководство БТГ, участие в работе центральных органов партии, организация транзита оружия и денег между Россией и Европой поглощали все его время, а ведь была еще и основная работа в «Обществе электрического освещения», где он проводил 3–4 дня в неделю.
Благодаря тем самым «чрезвычайным мерам предосторожности», за которые его журил Ярославский, за все эти бурные месяцы полиция так и не узнала, что почтенный инженер Красин и неуловимый главарь боевиков Никитич – одно и то же лицо. Об их тождестве знали самое большее два десятка человек – даже на съездах партии он выступал под именем Никитича. Использовал и другие клички: Винтер, Зимин, Юхансон, Николаев. Со своими подопечными предпочитал встречаться на конспиративных квартирах, домой приводил только самых доверенных – Буренина, Игнатьева, Камо, а некоторые оставались там надолго, «пересиживая» полицейскую слежку. Конечно, это было не в его петербургской квартире на Мойке, а на даче в Куоккале, где проживала его семья. Кроме Любови Васильевны с маленькой Людой там периодически жил ее старший сын Владимир, который вспоминал: «Большой летний дом был полон звуков. Три маленькие девочки с их нянями и гувернантками не умолкали почти никогда, из кухни весь день доносились звон посуды, пение или перебранка кухарки с мальчишками-доставщиками. Мать умудрялась обслуживать весь сложный механизм дома и еще принимать гостей, которые порой оставались на неделю или больше».
Выборгский тюремный замок в начале ХХ в.
Любовь Васильевна добавляет: «Красин был любителем зимнего спорта и с удовольствием катался на лыжах по близлежащим холмам. Мой муж очень любил детей и быстро завоевал их привязанность (имеются в виду ее дети от предыдущих браков. – В. Э.). Я не могла не заметить, что самые счастливые моменты он переживал, когда забывал о всех бурях и тревогах политической жизни и снова становился ребенком вместе с ними». Стоит отметить, что Красин всегда старался устроить вокруг себя ту большую дружную семью, к какой привык в детстве. Это отличало его от многих большевиков и вообще революционеров, считавших, что семейные привязанности мешают борьбе. Со своей «старой» семьей он тоже активно общался: к нему приезжали Герман (почти отошедший к тому времени от революции), Александр, сестра Софья, а мать Антонину Григорьевну он поселил на соседней даче.
На правах родственника в Куоккале появлялся и бывший муж Любови Васильевны Виктор Окс, сдружившийся с Красиным. В его архиве сохранился рассказ о том, как в конце 1906 года на красинской даче ее хозяин наряжал елку вместе с Лениным и Богдановым. Ленин был соседом Красина с августа, когда он с Крупской поселился на арендованной большевиком Г. Лейтензоном вилле «Ваза», а скоро к нему присоединился (вместе с женой) нелегально вернувшийся из-за границы Богданов. Окс пишет, что они вспоминали о том, как праздновали Новый год в детстве: «В темноте присутствующие слышали всхлипы Ленина, а когда Красин вдруг зажег свет, все увидели слезы на спокойно улыбающемся лице Ильича».
В то время эти трое еще составляли руководство большевистской партии и сохраняли единство по крайней мере в тактических вопросах – в области теории Богданов уже начал расходиться с Лениным, который резко, по своему обычаю, его критиковал. Красин всегда подчеркивал, что он не теоретик, а практик, и в марксистскую теорию, основательно изученную в молодости, не углублялся – не было ни времени, ни желания. Что касается практики, то он в своем докладе на Четвертом съезде в Стокгольме целиком поддержал провозглашенный Лениным курс на вооруженное восстание. Обвинив меньшевиков в том, что они утратили веру в победу революции, он предложил заменить их лозунг «оружия критики» (то есть пропаганды и агитации) на «критику оружием», понимая под этим вооруженную борьбу. Он не отрицал пользы агитации, но считал, что партии гораздо важнее позаботиться об организации боевых отрядов, их вооружении и подготовке.
Порицая подобные выводы, меньшевики указывали Красину на неудачу Московского восстания и попыток Боевой группы помочь ему. Осудили они и участие БТГ в экспроприациях: на съезде была принята резолюция, запрещавшая членам партии грабить частные банки и компании, а «реквизиции» государственных банков разрешалось проводить только по решению революционных органов власти, которых в реальности еще не было. Вынужденно поддержав это решение, Красин с санкции Ленина фактически саботировал его, позволяя членам БТГ участвовать в «эксах» и снабжая их оружием. Поддержал он и ленинскую тактику бойкота Государственной думы, принятую на конференции в Таммерфорсе. Выступая на Четвертом съезде (выборы в Думу к тому времени уже почти завершились), он высказался против создания социал-демократической фракции и наделения все же попавших в Думу членов партии полномочиями говорить от ее имени.
Фото Красина из архива охранного отделения. 1907 г.
Меньшевики снова выступили против и провели резолюцию о создании социал-демократической фракции, призванной, по их мнению, «революционизировать» Думу. Ленин легко отказался от своей прежней позиции и поддержал резолюцию: в условиях отступления революции он считал необходимым иметь легальную трибуну для критики режима. Красин был взбешен: как и многие революционеры на местах, он счел такой поворот отказом от курса на вооруженное восстание, которому было отдано столько усилий и жертв. Вместе с еще 10 большевиками он проголосовал против, притом что большинство поддержало ленинскую позицию. В итоге меньшевикам удалось взять верх: в избранном на съезде ЦК их было семь, а большевиков («заложников», как шутили тогда) всего трое – Ленин, Красин и Рыков, заменивший арестованного Богданова.
Очень скоро Ленин и его соратники создали независимый от ЦК Большевистский центр, который, вопреки решениям съезда, продолжал подготовку к революции. Об этом Красин рассказал в письме, посланном в мае 1906-го в США Горькому и Андреевой. Осудив меньшевиков за увлечение «парламентскими иллюзиями», он противопоставил им «реальную силу маузеров, пулеметов и бомб». Он оповестил друзей о создании БЦ и откровенно предложил передать собранные в Америке деньги именно ему, а не меньшевистскому ЦК, что они потом и сделали. В сентябре Красин передал в кассу БЦ еще 60 тысяч из страховки Саввы Морозова, отсуженной у его наследников. Бюджет продолжали пополнять и «эксами», совершаемыми в основном на Кавказе неугомонным Камо и его людьми. Сохранялась и практика передачи оружия максималистам и другим революционерам в обмен на часть добычи. 14 октября максималисты во главе с «товарищем Сергеем» (С. Рабинович), пользуясь бомбами БТГ, ограбили в самом центре столицы экипаж, в котором везли деньги с Санкт-Петербургской таможни в Государственный банк. Восемь участников нападения были схвачены и повешены, но остальным удалось увезти два мешка с деньгами, часть которых досталась большевикам.
В июле правительство распустило Первую Думу, о чем Красин с удовлетворением писал Горькому: «Сегодня хлопнули Гос. Думу, что и требовалось доказать». Это усилило позиции большевиков, которые требовали не принимать участия в выборах новой Думы и активизировать подготовку к вооруженному восстанию. За это выступал и Красин, в то время как Ленин по-прежнему считал Думу важной трибуной для пропаганды революционных идей. Но он отвергал и меньшевистское предложение превратить Думу в «бастион революции» и объединиться в ней с либеральными партиями, чтобы «дать бой» правительству. В итоге ЦК решил участвовать в выборах и одновременно продолжить подготовку к восстанию, хотя меньшевики отказались от участия в Первой Всероссийской конференции военных и боевых организаций, созванной в ноябре в Таммерфорсе. Красин на конференцию тоже не поехал, чтобы не «светиться» у неизвестных ему представителей с мест (действительно, среди них оказались один или два агента полиции), но послал представителем БТГ А. Игнатьева.
Задававшие тон на конференции представители БЦ Исаак Лалаянц и Иван Саммер призвали участников (их было 19 человек) готовиться к восстанию, которое может начаться в любой момент. Подчеркивалась важность агитации среди солдат, но не менее важным было названо вооружение и обучение боевых дружин революционеров. Обсуждался и вопрос об экспроприациях: был подтвержден запрет Четвертого съезда нападать на частные банки, но, поскольку он то и дело нарушался, решение отложили до следующего съезда партии, намеченного на весну 1907 года. Для Красина было особенно важным решение конференции о восстановлении школы обучения подрывному делу. Уже в декабре при БЦ была создана «центральная школа инструкторов взрывного дела», но ее занятия из соображений конспирации проводились в квартирах или аудиториях вузов и поэтому носили исключительно теоретический характер. Недовольный этим Красин предложил организовать практические занятия недалеко от своей дачи в Куоккале – во многом потому, что она находилась на территории Финляндии, где полиция гораздо терпимее относилась к русским социал-демократам. В марте 1907-го там начались занятия, но из-за их «громкости» школу уже через месяц пришлось перенести в более отдаленную финскую деревню Хаапала.
В условиях подготовки к выборам перед Красиным была поставлена еще одна задача – наладить печатание агитационных материалов партии и, возможно, даже газеты. В сентябре большевикам удалось добиться возвращения своей печатной машины, привезенной из Баку и опечатанной полицией после закрытия «Новой жизни». В дополнение к ней в Германии была закуплена новая ротационная машина, что сделало типографию самой производительной в столице: помимо социал-демократических брошюр и листовок она печатала множество других изданий, принося прибыль в партийную кассу. Однако возобновление газеты требовало гораздо больших денег, и Красин в письме Горькому 22 ноября излагал мысль «наложить контрибуцию» на писателя Н. Гарина-Михайловского, отсудившего у правительства 900 тысяч рублей за поставки сена. Михайловский, сочувствовавший революционерам, вроде бы и сам соглашался отдать часть денег, но 27 ноября внезапно скончался от «растяжения сердечной мышцы» – еще одна внезапная смерть, в которой почему-то никто до сих пор не обвинил Красина.
Газета «Пролетарий»
Эта неудача, помешавшая большевикам запустить издание газеты, серьезно испортила настроение Красина и подорвала его долго продержавшуюся веру в успех революции. Поступления в партийный бюджет, несмотря на все его усилия, продолжали падать, и позже он вспоминал: «Держать десятки подпольщиков, оплачивать квартиры, занимавшие иногда несколько смежных владений с тайниками и прочими техническими фокусами, а главное и самое ужасное, оплачивать бумагу и ежедневные расходы по транспорту печатных изданий во все уголки тогдашней России, – все это требовало весьма и весьма значительных сумм, а между тем через мои руки как главного финансиста партии проходили в то время буквально гроши». В отчаянных поисках денег он нашел новое нестандартное решение – печатать фальшивые ассигнации.
