Текст книги "Зенитчик-2"

Автор книги: Вадим Полищук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Всем сидеть на своих местах! Отвернуться! Отвернуться, я сказал!

Парни молодые, совсем еще зеленые, насмотрятся на такие ужасы, и у самых впечатлительных еще и крыша поедет. Да и свой страх я постарался загнать поглубже. А обочины из трупов все тянулись и тянулись, надсадно выл на высоких оборотах мотор грузовика. А водителю с лейтенантом в кабине каково? У них-то обзор получше нашего будет. Невольно пришла мысль, что не всех убитых убрали с дороги, некоторые наверняка остались под колесами машин.

Звук мотора стал ниже и не таким громким – подъем закончился. Вместе с подъемом закончились и страшные обочины, дальше шли обычные сугробы. И тут у меня сложилась вся картина. Авангард одного из наших кавалерийских корпусов нагнал отступавшую колонну гитлеровских сателлитов, как только она прошла через хутор. Кавалеристы сняли с вьюка «максим», установили его около угла крайней хаты, и те, кто не успел перевалить через гребень, защищавший от пуль, навсегда остались в промороженной степи. Бежать они могли только по дороге, снега вокруг намело столько, что шаг в сторону и проваливаешься на глубину где-то между коленом и поясом. А тех, кого не убили пули, прикончил первый же ночной мороз.

Мне не было их жалко. В конце концов, никто их сюда не звал, и конец их был закономерен для врагов, пришедших на нашу землю. Но бойня была жуткая. У пулеметчиков должны быть железные нервы. Или очень сильная ненависть. Интересно, что они сделали, когда цели закончились и пулемет выплюнул последнюю ленту? Деловито открутили крышку кожуха и добавили снега в кипящую воду? Или торопливо закурили, высекая огонь из «катюши» и стараясь унять дрожь в руках? А еще кому-то пришлось растаскивать трупы, освобождая дорогу… Бр-р-р. Не то от холода, не то от увиденного меня пробила дрожь, как будто я сам только что убрал руки с рукояток «максима». А смог бы я так же? Наверное, нет. А может, да? Пока не попадешь в конкретную ситуацию, не узнаешь. Бр-р-р. Я постарался не думать об увиденном, но стоило прикрыть глаза, как начинали плыть мимо зеленые, заметенные снегом шинели и белые, замерзшие лица.

Полдня ехали по «выжженной земле». Отступая, немцы сожгли все, что могло дать хоть какое-то укрытие от мороза и непогоды преследующим их советским войскам. Вдоль дороги часто попадаются трупы, чаще немцы и их союзники, реже – наши. Никто их не собирает и не хоронит. Вид насквозь промерзших, страшных восковых кукол действует угнетающе. Поэтому едем молча, да и вой автомобильного движка общению тоже не способствует.

Через Дон переправились по мосту около Калача. Перед мостом машину проверяют. Документы смотрят только у лейтенанта и водителя, к нам в кузов просто заглядывают и пересчитывают по головам. Про захват этого моста передовым отрядом наших танкистов я читал когда-то давно, еще мальчишкой, теперь пришлось увидеть его воочию. Темнеет в январе рано, и лейтенант принимает решение – на ночь остановиться в городе. Калач, по местным меркам, крупный и важный населенный пункт, а значит, в нем есть не только комендатура, где можно попасть на губу, но и пункт питания для проходящих и проезжающих войск, где могут накормить чем-нибудь горяченьким.

Город носит следы скоротечного, но ожесточенного боя. Сопротивлялись фрицы отчаянно, в городе находились большие склады военного имущества, с которых снабжалась вся шестая армия. После недолгих скитаний по улицам пункт питания мы нашли. Там нам плеснули в котелки жидкого, зато горячего супчика. Похлебав, на ночлег устроились в одном из домов с выбитыми окнами, остальные были забиты под завязку. Нашли небольшое помещение без окон, туда все и набились. Водитель забрался в кабину и что-то там шуровал. У грузовика выставили часового с шоферским карабином, установили порядок смены. Вряд ли в округе остались немцы, кроме мертвых и пленных, но из наших славян, мимо брошенного без присмотра грузовика, редко кто спокойно пройдет, вот и приходится кому-нибудь торчать на морозе.

Наличие буквально под боком огромного количества бесхозного имущества не давало мне покоя. За время пребывания здесь я научился ценить мелкие бытовые вещи, без которых обходиться очень трудно. Однако одному идти было стремно, да и возможную реакцию начальства на такие действия не помешает узнать. Я подошел к водительской дверце и постучал.

– Здорово, земляк.

– Привет, коли не шутишь.

– На какое имя откликаешься? – спросил я.

– Николай.

Я тоже назвался.

– Ну будем знакомы.

Сдернув рукавицу, я пожал крепкую промасленную ладонь. Решив не разводить политесы, сразу взял быка за рога.

– Я слышал, в городе большие немецкие склады есть. Может, навестим? Ты как?

– Я тоже слышал, – кивнул Николай. – Можно и навестить.

– А лейтенант? Отпустит?

– Не, молодой еще, от устава ни на шаг.

– А если ущучит, не сдаст?

– Не сдаст, мужик он нормальный, нарядами отделаемся.

– Тогда через час, как все угомонятся.

– Идет, – согласился с моим предложением Николай.

Склады на окраине нашли быстро, безоблачное небо и лунный свет играли на нашей стороне. Огромные, никем не охраняемые штабеля ящиков скрывали снаряды, минометные и противотанковые мины, патроны. Все продовольствие и вещевое имущество давно было растащено без нас. Остались только плетеные из соломы караульные боты, надеваемые поверх сапог.

– Может, хоть их возьмем? – я крутил в руках пару ботов. – Все в кузове ехать теплее будет.

– Брось, – отверг мою идею шофер, – засмеют, позора потом не оберешься.

– Логично.

Я швырнул боты обратно в кучу.

– А это что?

Большая, на ощупь грязноватая тряпка оказалась чем-то типа ветровки, но без застежки, одеваться она должна через голову. Материя плотная, должно быть непродуваемая, пригодится. Николай тоже пощупал мою находку.

– Фрицевская.

– А ты тут нашу ожидал найти? Если почистить, то пойдет.

– Ты только осторожнее в ней щеголяй, – посоветовал водитель.

А ведь он прав – носить вражескую форму почти на передовой занятие небезопасное. Да и реакция будущих сослуживцев может быть отрицательной, того же лейтенанта, например. Однако просто выбросить находку тоже жалко. Решил, ладно, может, у местных на хлеб или картошку сменяю.

Обратно мы вернулись с почти пустыми руками. В темноте я отыскал и растолкал Ерофеева.

– А? Что? На пост?

– Тс-с.

Я зажал ему рот.

– Лейтенант нас не искал?

– А? Нет, спали все.

– Ну вот и хорошо.

Прижавшись друг к другу, мы заснули и спали, пока меня, а затем и его не разбудили сменить часового у машины.

Утром Угрюмов заметил мою обнову – в вещмешок она не влезла, пришлось приспособить ее сверху.

– Это что такое?

– Да вот… нашел.

Лейтенант рассмотрел находку.

– Блуза немецкого горного стрелка. Хорошая вещь.

Да я уже сам оценил и понял, что хорошая. Снаружи обычный «фельдграу», подкладка – белая. Можно носить и так, и так – камуфляж на все случаи. На груди большой карман с клапаном, разделенный на три отделения. Можно носить запасные магазины, они же в случае чего послужат защитой. Капюшон и рукава на завязках, чтобы не продувало и снег не попадал, еще одна завязка на талии. Сзади клапан-хвост. Его можно продеть между ног и застегнуть спереди, тогда блуза превращается в подобие комбинезона. На шинели этот фокус не пройдет, но поверх телогрейки или гимнастерки – вполне.

– Что-то мне такие не попадаются, – заметил Угрюмов.

Я тут же напрягся, но лейтенант тему дальше развивать не стал, ну и ладно. Из этого разговора я понял, что непосредственное начальство ничего против ношения таких трофеев не имеет. Заодно решил расспросить нового знакомца о будущем командовании.

– Комбат? Нормальный, с пониманием, – ответил водитель, – батареей командует недавно, даже старшего еще получить не успел. Главное – не трус.

– Что, и трусы среди комбатов попадаются?

– А то! В третьей батарее как стрельба начинается, так комбат сразу в укрытие – шасть.

– Не может быть, – усомнился я.

– Может, очень даже может. Так бежит, что пятки в жопу втыкаются. Приедем, ты этот цирк сам увидишь.

– Кто ж его тогда в комбатах держит?

– Комполка. На пару зашибают.

– Да-а, весело у вас.

– А мы не жалуемся. Машины вот новые получили. Ленд-лиз.

Дальнейший разговор пришлось прервать, так как лейтенант скомандовал «По машинам!», хотя машина была всего одна.

К цели нашего путешествия добрались поздним вечером, почти ночью. Нас сходу запихнули в полуземлянку, перекрытую плащ-палатками. Температура в ней от наружной отличалась не сильно, но пять-шесть градусов в положительную сторону – уже неплохо. Плюс отсутствие ветра.

Утром я смог, наконец, рассмотреть место, где мы оказались. Тыловые части расположились в большой станице, а мы их прикрывали с воздуха побатарейно. Полк был четырехбатарейного состава. Кроме батарей МЗА в полку была зенитно-пулеметная рота, имевшая шестнадцать ДШК на зенитных станках, перевозившихся на тех же «шевроле». В общем, от зенитного дивизиона начала войны полк отличался не сильно, но за счет мощных полноприводных грузовиков был гораздо мобильнее.

Утро выдалось солнечным и морозным, зато безветренным. А на солнце и мороз переносится гораздо легче. Особенно когда прибывает полевая кухня с горячим завтраком. В котле та же перловка, но ее дают намного больше, чем в тылу – можно полностью набить брюхо, даже остается. Орудия батареи стоят «по квадрату» со стороной метров в пятьдесят. Долбить котлованы в мерзлой земле никто не стал, просто разгребли сугробы до грунта и нагребли полуметровые снежные брустверы. Не защита, а только видимость, но начальству виднее. К тому же, если вырыть котлован полностью, то орудие просто утонет в сугробе. Колесные ходы прикрыты белыми полотнищами, на стволах закреплены белые же зонтики, прикрывающие прицел и верхнюю часть орудия, а также белые чехлы, прикрывающие сам ствол, только пламегаситель сверху торчит. Такую маскировку я видел впервые.

Долго любоваться на окружающие пейзажи мне не дали. Сначала последовали бумажные формальности. Потом нас переодели – вместо шинелей и сапог выдали ватные штаны, фуфайки и валенки. Затем получали личное оружие, мне опять досталась длинная трехлинейка со штыком. Судя по внешнему виду, повидала она немало, но затвор ходил с нормальным усилием, ствол был в хорошем состоянии. Личным оружием зенитчики пользуются крайне редко.

– Это до первого боя, – подсказал старшина, выдававший оружие, – а там карабин себе подберешь или ППШ.

На это я, собственно, и надеялся. Полк МЗА – это не стационарный полк ПВО страны, переезжать с места на место придется намного больше, а разворачиваться с длиннющей винтовкой в тесном кузове не очень удобно.

После этого с пополнением решил познакомиться командир батареи. Лейтенант Александров от своих взводных отличался только белым командирским полушубком. Такой же двадцатилетний парень с румянцем на щеках, только повоевать успел чуть больше. Тут же нас распределили по расчетам. Меня определили в первый расчет второго взвода, Колька немедленно напросился вместе со мной. Комбат повернулся к взводному-два Угрюмову.

– Смотри, как подчиненные за своего командира держатся, должно быть, хороший сержант нам достался.

Я не хороший, я обыкновенный, такой, как все. И для красноармейца Кольки Ерофеева я такое же зло, как практически любой другой начальник. Но я свое зло, привычное, и менять меня на нового командира, от которого не знаешь, что ждать, и под которого придется заново подстраиваться, он не хочет. Однако вслух я это, конечно, не сказал. А дальше взор комбата обратился на меня. Ростом он не вышел, поэтому пришлось ему смотреть снизу вверх.

– А ты, сержант, новое орудие сможешь освоить?

– Смогу, товарищ лейтенант. Пятьдесят два ка освоил, а это не сложнее будет.

С тридцатисемимиллиметровым автоматом 61-К я уже был немного знаком. Очень давно нам о нем рассказывали как о музейном экспонате, даже кое-что показали. Не скажу, что он мне совсем не понравился, но не было в нем грозной силы 52-К, и приземистой мощи С-60 тоже не было, как и конструктивного изящества «рогатки». Обычный зенитный автомат конца тридцатых – начала сороковых: ни приводов наведения, ни даже принимающих приборов. Все на глаз: наводи и стреляй. Автоматику копирного типа с вертикальным затвором я в свое время изучал на «Шилке» и ЗУ-шке, а построительный прицел с двумя коллиматорами на С-60. Поэтому никаких сомнений в моем голосе не было.

– Тогда держи, – комбат протянул мне книжку на сотню, приблизительно, страниц в потрепанной мягкой обложке, – экзамен приму через неделю.

– Есть, через неделю.

Комбат ушел, а взводный остался.

– Ну что, пошли с расчетами знакомиться?

Я сунул книжку за отворот ватника, и мы гуськом потянулись вслед за лейтенантом по тропинке, ведущей к огневым позициям. Второй взвод занимал дальнюю от станицы сторону квадрата. Когда взводный появился над снежным бруствером, расчет находился на своих местах в полной готовности открыть огонь – сегодня наш взвод был дежурным. Команду «смирно» никто подавать и не подумал, но сидевший на месте правого наводчика красноармеец все же доложил:

– Происшествий нет, противник не появлялся, товарищ лейтенант.

Причем именно в таком порядке: сначала происшествия, потом противник.

– Не появлялся, и ладно, – ответил Угрюмов. – Вот вам новый командир и пополнение.

Расчет одобрительно загудел: пополнение – это хорошо, объем работ прежний, а рабочих рук прибавляется. Лейтенант представил меня и добавил.

– Воевать начал еще летом сорок первого.

Воевать – громко сказано, позднее хлебнуть, конечно, пришлось, но уважения и заинтересованности во взглядах расчета прибавилось. Еще весной сорок второго я несколько раз был свидетелем, как успевшие понюхать пороху в ноябре или даже декабре сорок первого свысока бросали тем, кто начал воевать уже после первого января: «Ты, салага, настоящей войны уже не видел. Вот в сорок первом, тогда да…».

– Командуйте, сержант, – сказал Угрюмов и ушел, уведя с собой пополнение для второго расчета.

А я остался командовать. Спустившись с бруствера, я обернулся.

– Спускайся, Николай, знакомиться будем. И ты тоже спускайся. Как тебя?

– Вася. Рохлин.

– Спускайся, Вася Рохлин.

Я повернулся к «старичкам».

– Меня вам назвали, а вас как величать?

Первым назвался наводчик с правого сиденья.

– Ефрейтор Аникушин, Александр. Первый номер.

Лет тридцати. Нет, скорее, тридцати пяти. Выдающимися физическими кондициями не отличается: невысокий, худой, причем от природы, а не от недоедания. Взгляд голубых глаз цепкий, внимательный. Мужик не так прост, как кажется. До меня именно он тут командовал, но по каким-то причинам батарейное начальство предпочло найти сержанта на стороне, а не повысить ефрейтора в звании и должности. Надо будет этот вопрос выяснить.

Второй наводчик назвался красноармейцем Мазаевым.

– Тебя, небось, дедом Мазаем кличут.

– Или просто дедом, – улыбнулся второй номер.

Парень простой, но, похоже, малость шебутной. За таким глаз да глаз нужен. Похожие друг на друга установщики прицела действительно оказались двоюродными братьями Максимовыми. Третий номер – установщик дальности и скорости представился Иваном, четвертый – установщик угла и курса Андреем. Про себя я их сразу окрестил «кузенами». Удивил пятый номер – заряжающий, он оказался литовцем Миколасом Станкусом. До этого момента я литовцев в Красной армии не встречал, а они, оказывается, есть. Среднего роста, смуглый, худощавый, но жилистый. Такие запросто могут подтянуться на перекладине сто раз или целый час вставлять тяжелые обоймы в магазин зенитки.

– Меня все Николаем называют.

– Николаем, так Николаем, – согласился я. – Это тоже Николай, только Ерофеев. Из Сибири. А это, как вы уже знаете, Вася Рохлин. Откуда будешь, Вася?

– Из Вологды.

– Понятно. Красноармейцев Ерофеева и Рохлина мы определяем в подносчики патронов. Работа несложная, но ответственная.

Расчет заулыбался.

– Берете в ящике обойму, несете к орудию и отдаете ее заряжающему. Понятно?

– Понятно.

– Тогда потренируемся.

Минут через десять оба новоиспеченных подносчика уже научились не мешать друг другу у ящиков и не сталкиваться при пробежках от ровика к орудию и обратно.

– Нормально? – поинтересовался я мнением первого номера.

– Сойдет, – согласился ефрейтор Аникушин.

– Тогда подносчикам – перекур. Вы дальше дежурство тащите, а я пока умную книжку почитаю. Если что-то непонятно будет…

– Спрашивай, сержант. Э-э-эх!

Наводчик крутанул маховики и уехал от меня вместе с платформой. Хоть и яркое солнце в бездонном голубом небе, а на дворе не май месяц – долго без движения на холодном железе не высидишь. Поэтому для себя я выбрал деревянный укупорочный ящик с осколочно-трассирующими гранатами. Помню, в свое время с боевыми снарядами мы обращались с величайшей осторожностью. Но на войне обращение со всевозможными взрывоопасными игрушками становится повседневной обыденностью, чувство опасности притупляется. Вот и сейчас сижу я практически на нескольких килограммах взрывчатки с уже вставленными взрывателями, и ничего, хорошо сижу, спокойно, книжку читаю.

Начал с обложки. «37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Краткое описание». Ну и, как положено, вверху «Главное артиллерийское управление Красной армии», внизу – «Воениздат НКО СССР», еще ниже «1942». Свеженькое издание, но уже довольно потрепанное, видимо, пользовались часто. Ладно, идем дальше. Назначение. Ну это понятно. Основные данные. Калибр…, начальная скорость…, вес снаряда… Цифры откладываю в памяти, они должны отпечататься в ней намертво, чтобы в любое время суток, в любом состоянии, чтобы от зубов. А вот это интересно: «Темп стрельбы – 160–180 выстрелов в минуту», а ниже «Практическая скорострельность – 160–180 выстрелов в минуту». Темп стрельбы совпадает с практической скорострельностью! Может, конечно, в течение одной минуты и совпадает, но вряд ли больше – даже если такой темп выдержит заряжающий, то не выдержит ствол. Я с сомнением посмотрел на ствол вверенного орудия. После шестиметрового ствола восьмидесятипятимиллиметровки он казался каким-то ненадежно тонким. Быстрая смена ствола, как у «рогатки», конструкцией пушки предусмотрена, но запасного ствола я не позиции не заметил.

Я опять уткнулся в книжку. Горизонтальный обстрел…, вертикальный обстрел… В конце шли данные прицела. Что интересно, наклонная дальность совпадала с дальностью С-60. На этой дистанции исчерпывались возможности человеческого зрения, со станцией орудийной наводки возможности более мощной системы увеличивались еще на пару километров. Дойдя до конца главы, я еще раз повторил основные ТТХ пушки, потом еще раз, затем закрыл глаза и воспроизвел их по памяти. Открыв глаза, успел поймать усмешку первого номера.

– Ефрейтор Аникушин!

– Я! – бодро отозвался первый номер.

– Назовите основные данные тридцатисемимиллиметровой автоматической зенитной пушки образца тридцать девятого года.

Данные он отбарабанил, не ошибившись ни в одной цифре.

– Все так могут?

По отведенным взглядам понятно, что не все.

– Отлично, ефрейтор, только вам надо за воздухом следить, а не за командиром.

– Не боись, командир, не проглядим супостата.

И опять уехал на другую сторону огневой позиции, а я продолжил изучение. В общем, ничего нового в конструкции я не нашел. Удивило только отсутствие предохранительных устройств, но их заменяли механизмы взаимной замкнутости и замороченная схема подачи патронов из магазина в казенник. Тоже, в принципе, понятно – вытащить из обоймы фланцевую гильзу и подать ее в ствол не так-то просто. Вот была бы она бесфланцевой… Хотя на С-60 система подачи патрона с фланцевой гильзой реализована проще и, как мне кажется, надежнее, но там и затвор поршневой.

Так часа за три, когда уже начало темнеть, дошел до конца книжки. Описание было дополнено очень прилично выполненными эскизами, разрезами и чертежами отдельных деталей и узлов, поэтому в теории я все понял. Завтра, когда будет дежурить первый взвод, можно будет посмотреть все на практике, даже пушку частично разобрать, хотя за дополнительные занятия на таком свежем воздухе мне расчет спасибо не скажет. Но мне учиться надо, и новоявленных подносчиков, кстати, тоже учить. Неприятно поразила таблица возможных задержек почти на три страницы мелким шрифтом и перечень неисправностей пушки при стрельбе на пять с половиной страниц обычного шрифта. Подавляющее большинство неисправностей требовало частичной разборки пушки.

Вечером личному составу выдали «наркомовские» сто граммов. Зачем солдатам выдают водку? Чтобы легче переносить морозы? Мнение распространенное, но ошибочное – летом-то ее тоже продолжают выдавать. Водку выдают для аппетита, чтобы солдат мог месяцами есть кашу на воде с каким-нибудь хлопковым маслом в лучшем случае, а чаще и без него. На отсутствие аппетита я не жаловался, а на морозе с водкой шутки плохи – разливающееся по организму тепло обманчиво и может привести к серьезным последствиям, и тому я знаю немало прецедентов. Поэтому от положенной мне порции отказался в пользу расчета, чем вызвал удивленно-радостную реакцию. С одной стороны, дополнительные пятнадцать-двадцать граммов радуют, с другой стороны, отказ здорового мужика от положенной порции водки удивляет, даже настораживает.

Разговор с Аникушиным я не стал откладывать в долгий ящик. После ужина я отозвал его в сторону.

– Тебя вне строя как называть? Александром?

– Можно Александром, можно Иванычем, только не Шуриком. Не люблю.

Тогда я прямо спросил.

– Как дальше служить будем, Иваныч?

– А чего? Нормально будем служить.

– Ну ты дурака-то не включай. Сам понимаешь, о чем я – в расчете может быть только один командир.

– Вот ты и командуй, а я лучше у прицела посижу. Я в начальство не рвусь, оно мне надо за все художества огребать? То, что ты из интеллигенции, я уже понял. С технической частью у тебя проблем не будет, главное, чтобы ты трусом не оказался. Да и штучки интеллигентские у нас тоже не пройдут…

– Тогда будем считать, что мы поняли друг друга. А что касается трусости, то бой покажет, кто есть кто.

Ефрейтор уже собрался уходить, но я его остановил.

– А прежний командир куда девался?

– Пара «худых» по батарее прошлась. Командир с одним подносчиком зажмурились, второго – в госпиталь. Второму расчету больше досталось, там четверо выбыли.

– Понятно. А ты за что сидел, Иваныч?

Делая вывод по одному только слову, я здорово рисковал ошибиться, но попал в точку.

– Та-а, было дело, – развивать эту тему дальше он явно не собирался.

На матерого уголовника Аникушин никак не тянул, да и не наденет блатной форму ни при каких условиях, а от чего в нашей стране нельзя зарекаться, общеизвестно. Поэтому я дальше копать тоже не стал, и мы разошлись. Надо было решить еще одну проблему – котелок и ложку помыть. Легко? А вы попробуйте на двадцатиградусном морозе.