Текст книги "Фантастика и Детективы, 2013 № 08"

Автор книги: Вадим Вознесенский

Соавторы: Наталья Анискова,Петр Любестовский,Жаклин де Гё
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Надо несколько вопросов задать, – визитер пожал плечами и зевнул одновременно. – По поводу убийства Марины Тесниковой.

– Может быть, мне какие-нибудь ваши лекарства взять? – очнулся «нормальный парень» наш участковый. – Павлович, он без своих обезболивающих загнуться может.

– Ничего, мы быстро управимся, да?

Я кивнул и потянулся за кроссовками. Разберемся. Марина Тесникова – моя соседка, с которой я уже четвертое утро не пересекался на лестничной клетке.

Приступ. Раскаленный стержень боли, шипя от прикосновения к влажной плоти, вонзается под лопатку, течет снизу вверх, прожигает внутренности, взрывается, спазмами рассыпается в паху. Это неправда, её нет, она придумана. Врач говорит: их нет, мои болевые припадки – лишь фантомы перенесенных страданий. Это все мозг, воспаленное сознание, ненавижу, проклятая психосоматика – половины из этих мучительных ощущений не существует. Не существует!

Но как же больно…

Выпрямляюсь, смахиваю пот со лба, делаю несколько глубоких вдохов.

Волнение успокаивается, медузоподобные серферы, расслабленно шевеля отростками, зависают над бездной. Когда-то я восхищался вместе с ними каждому новому всплеску, любовался, как переливаются от эйфории скользящие по волнам тела, переселялся в их мир, мир боли и радости. Только так и спасал рассудок. Спас ли?

– Плохо? – интересуется Павлович с водительского сиденья.

Пошел ты к черту – я молчу. Участковый глядит в окно.

– Смотри!

Карточным веером – фотографии. Цветные, глянцевые. Панорамные и опознавательные. Это портфолио – не для слабонервных. А для газет – в самый раз.

Её били чем-то тупым и тяжелым, скорее всего – камнем. Лицевые кости смяты, раздроблены, кровь смешана с грязью, одежда порвана, но я узнаю – Марина.

Безумие. Кабинет у оперов потертый и грязный, даже хуже, чем моя квартира. Почему-то вспоминается война. Это только говорили – миротворческая миссия, но все понимали, как оно называется на самом деле.

Окопы, пыль, пепел, контузия. И помещение, обычное подвальное помещение, темноватое, влажное и в то же время педантично, хирургически чистое, пропитанное запахами страха, нечистот и антисептиков. В котором я провел целую жизнь. В котором я познакомился с серферами.

– Давай-ка я расскажу! – Павлович наклонился надо мной и дохнул легким перегаром. – Плен, душевная травма, кстати, ведь до сих пор неизвестно, как ты сбежал…

Никто этого не знает, даже я сам, помню только, как в какой-то момент очнулся хромающим через пустыню. Не думаю, что я мог сбежать, скорее всего – отпустили. Но дело не в этом – опера смогли получить доступ к моему личному делу. Настырно копают – а ведь наши ведомства обмениваются такой информацией неохотно. Впрочем, что я для них теперь – израсходованный материал. Для всех материал, но для ментов – перспектива.

– Потом, как его, вьетнамский синдром, инвалидность, реабилитация…

Вьетнамский синдром – это другое. А у меня – набор диагнозов посложнее. Ты, мля, сынок, про такие болезни даже в кино не слышал.

– Олег, – Павлович постучал пальцем себе по виску, – возможно даже, ты не всегда осознаешь, что делаешь. Ремнями на ночь пристегиваешься – себя самого боишься? Может быть – бесы вселяются? Голоса говорят с тобой в темноте?

– Я н-не тот, кого в-вы и-щите.

– А кого мы ищем?

– Я м-мог бы помочь. Но ех-хать туда, г-де всё п-произошло.

Смех.

– У тебя будет возможность – на следственном эксперименте. Проверка показаний на месте называется. Если докажут невменяемость – это не тюрьма, это просто больничка. Оформлять?

Я покачал головой. Никому никогда не рассказывал про серферов – скорее всего, я их просто выдумал, тварей, охочих до всплесков страданий в океане людских эмоций. Гурманов боли. Тогда придумал, не мог не придумать, а сейчас придумываю себе боль, чтобы их прокормить. Как, и кому можно рассказать об этом?

– Нет, всё н-не так. Меня в-ведь уже п-проверяли.

– Проверяли, – согласился опер, – и ничего не нашли. Когда к тебе издалека приезжают искать без вести пропавшего, ты говоришь – жив он еще или уже мертв. Иногда угадываешь, а иногда проверить твои слова не представляется возможным. А когда к тебе обращаются местные – ты, бывает, еще и определяешь местонахождение трупа. Ты, типа, что-то там чувствуешь, да?

Типа да.

– Э-то т-рудно объяснить. Б-боль – к-как волны. Ин-интерференция. Зат-тухание, ш-штиль, когда труп.

– Да-да-да. С-сказки в-венского л-леса, – передразнил меня штатский. – А знаешь, что говорит статистика?

Я покачал головой – нет.

– А все просто – количество потеряшек за то время, что ты поселился в нашем районе, увеличились втрое. Олежек, ты за последний год разыскал шесть жмуров. Еще троих мы нашли без тебя. Итого – девять! До тебя у нас в самые урожайные времена больше четверых не набиралось. Интересно? Конечно, часть из них списали на несчастные случаи, а все убийства совершены разными способами, и тот минимум найденных улик почти никак с тобой не связан, вот только и алиби у тебя тоже ни разу не было?

– Я ж-живу один…

Впрочем, одиночество по нынешним временам – порочащий признак. Нет, я не особо виню ментов – по психологическому портрету я в округе первый кандидат в чикатилы.

– Не знаю, как ты выкручивался до этого, но сейчас ты прокололся. Жертва – твоя соседка, найдена – в парке, где ты ежедневно совершаешь пробежки, и где назначаешь встречи клиентам…

Ох, у меня же сегодня встреча, порция чьей-то боли для серферов.

Накатывает волна, сдавливая грудь, лишая кислорода. Колотит крупной дрожью, тупо резонирует в суставах. Бледно-зеленые вспышки в слезящихся глазах, мир расплывается в потерянной фокусировке. Тошнит, но я сдерживаюсь, жалея заваленный бычками и пеплом пол. Давлюсь пеной, не в силах сделать вдох, сползаю со стула.

Меня подхватывают за локти и возвращают на место.

– Давай браслеты, – руки заводят назад, на запястьях защелкиваются наручники. – Я посмотрел в словаре, что значит «пси-хо-со-ма-тические» из твоего диагноза. Болей нет на самом деле? Ты, часом, не косишь?

Если бы только психосоматические. Вдобавок к ним – целый букет реальных невралгий. Там, в подвале, знали, как добраться до нервных окончаний.

А здесь, в кабинете, мне остается только тихо хрипеть, балансировать на границе сознания, и пытаться прижать колени к груди – в позе зародыша легче переносить боль. Придуманную и настоящую.

– Нет, кажись… очень правдоподобно колбасит, да, старлей? Ты же таблетки все-таки прихватил, я видел?

В поле зрения появляется коробка с блистерами. Немного не то, что нужно при подобных симптомах, но, за неимением лучшего, сойдет.

– Вот тебе пряник, – вещает опер откуда-то сверху, – а вот…

Рядом появляется сетевой кабель от компьютера – негнущийся, упругий шнур, массивные, обрезиненные вилка и разъем. Кнут. Пошло и незатейливо. Павлович бросает кабель мне за спину, участковый перехватывает им мою шею и тянет на себя.

Нормальный парень зарабатывает премию за раскрываемость – он уже не считает меня тихим психом? Теперь он борется со Злом?

– Не беспокойся насчет следов, – утешает опер, – вон, у тебя синяки от ремней. Может, мы тебя из петли достали? Давай, колись, герой, с учетом деятельного раскаяния, может, еще и дуркой отделаешься.

Воздуха остается еще меньше.

Это не страшно: задохнусь – откачают. Сколько раз я уже умирал таким образом? Черный туннель… неправда – нет там никакого туннеля. Вспышка боли – и облегчение, потом – удар дефибриллятора, и все начинается заново. Где-то в перерывах между вспышками я впервые увидел серферов – они ликовали.

Воздух заканчивается – еще около минуты я должен оставаться в сознании, с трещащими по швам легкими. Не худший вариант – здесь не знакомы с искусством акупунктурной пытки. Им не понять, как можно одним касанием изувечить нервные ткани, перевести их в состояние перманентной боли – каузалгии, ни на мгновение не позволяющей забыть о прошедшем. Это действительно мастерство. Потом, во время реабилитации, меня пытались лечить иглоукалыванием, но я потерял сознание от одного вида игл.

Что мне какая-то удавка… Грубо.

Давление ослабевает, кислород веселит мозг. Они думают, что это страшно – умереть. Страшно бывает оживать. Дилетанты.

– С-суки, – непонятно зачем сообщаю я, наверное, чтобы сохранить в себе хоть частичку человеческого.

Павлович поднимает толстую папку и с силой бьет по столу. Вздрагиваю.

Я выжил в аду, я вернулся из ада, но я живу в аду и я останусь в аду, как бы ни бились надо мной медики. Разве может быть хуже?

Может – если из меня сделают персонажа для криминальных хроник. Крупные планы в газетах, и внешность как нельзя подходит для выбранной роли. Вышка без долгих прений – избавление?

– А, герой-миротворец, исповедуйся, не держи в себе, полегчает!

Миротворец. С самим собой могу оставаться честным – я не смельчак и не герой, ведь тогда все, что от меня хотели узнать, я рассказал почти сразу. День-два – это не выдержка. А потом я молчал только потому, что меня никто, ни о чем не спрашивал.

Никто не спрашивал, ни о чем не спрашивал, они просто готовили войсковых дознавателей, или палачей, или просто хороших, на их взгляд, солдат. А я летал в эйфории, между волнами боли, вслед за обволакивающими, радужными серферами.

Серферы и сейчас рядом, мои неизменные спутники, наслаждаются страхом и паникой, замерли в предвосхищении чего-то еще более грандиозного.

^{Иллюстрация к рассказу Макса Олина}

Скоросшиватель ударяет в висок, снова и снова, кроваво сотрясает сознание, не оставляя следов на лице.

– Поделись, не держи в себе!

Серферы блаженствуют, наливаются красками, тянутся в стороны дрожащими щупальцами, боль накладывается, резонирует, ей тесно в моем теле, она наполняет комнату и… я вспоминаю, как бежал из плена. Бежал!

– Поделись!

– На!!!

Она течет из меня, передаваясь от синапса к синапсу. Я делюсь тем, что имею с избытком. Серферами. Персонифицированными квантами боли.

Опер и участковый корчатся, у одного идет носом кровь, глаза второго вытаращены, как у глубоководной рыбы, выброшенной на берег. Это очень тяжело с непривычки – ощутить мою боль.

Приседаю, шарю по карманам в поисках ключа. Смотрю глаза в глаза Павловичу. Впервые за весь разговор. Мне тоже несладко, но я улыбаюсь. Железистый привкус во рту – наверное, из десен сочится кровь – представляю, как жутко выглядит мой оскал.

– Я не тот, кого вы искали! – повторяю, не заикаясь, несколько раз.

Я – тихий псих, а не маньяк-убийца. Мне ведь совсем не нужна чужая боль, той, что есть во мне – хватит на целый мир. Её хватило тогда, в затхлом темном подвале – я теперь помню, как лезли на стены мои палачи. Хватит и сейчас – серферы рвутся наружу, готовые заставить визжать всю уголовку.

Выуживаю у опера ключ, размыкаю наручники, дергаю из наплечной кобуры его «Макаров». Зачем он мне – я ведь, наверное, бог? Глупости. Но пистолет мне не нужен – слишком примитивный инструмент для того, кто знает о боли всё. То, чего не хватало до окончательного понимания, мне только что вколотили толстым скоросшивателем.

Я знаю всё? Знаю. Знаю даже то, что все-таки виноват в росте числа убийств. Неосознанно, во сне, я делился болью со всеми, кто был готов её воспринимать, выгоняя маньяков на улицы ночного города.

Вот вам мир, который я творю. О котором я знаю всё. За исключением малого – что мне теперь делать дальше. В ближайшей перспективе – бежать. В парк, там назначена встреча, и я еще успеваю – помочь. Это мой последний долг старому миру.

А потом?

Заделаться мессией, неугодных карая болью и благодетельствуя внемлющих – избавлением от неё. Покорить какой-нибудь участок вселенной?

Или бросить всё, уйти, поселиться в тайге, глуши, отшельником – просто наедине со своими слугами-серферами?

Охренеть, какие расклады…

На лесном кордоне
Петр Любестовский

^{Петр Любестовский}

18 января 1947 г.

~

Бревенчатый пятистенок на опушке леса горожане по привычке называют лесным кордоном, хотя он давно уже не жилой, и подступы к нему заросли высокой густой травой. Усадьба пришла в запустение с тех пор, как на кордоне произошли драматические события, которые взбудоражили жителей города и дали почву для различных домыслов и кривотолков, ибо истинное положение вещей знали лишь единицы.

Мария Вологина, или Марийка-Лесничиха, как называют ее местные жители, овдовела в одну ненастную летнюю ночь. Некто приезжий постучал в полночь в окно и низким голосом пригласил ее мужа Виктора Вологина в легковую машину, припаркованную у кордона.

Марийка не встревожилась – Виктор вряд ли откликнулся бы на зов незнакомца. Случалось и раньше, что заезжие визитеры, решая неотложные вопросы с заготовкой деловой древесины, беспокоили Вологина среди ночи. Виктор никому не отказывал, если мало-мальски знал человека, и видел, что сделка обещает быть выгодной. Причем не только для лесничества, но и для него. Вологин, недавно окончивший факультет лесного хозяйства и назначенный сюда лесничим, спешил сколотить состояние, чтобы жить не хуже других. В его ближайшие планы входило не так уж много: купить в городе домик и обставить его, как подобает, приобрести автомобиль и небольшую дачку в пригороде. А в довершение всего, он втайне мечтал отвезти Марийку в одну из московских клиник, где надеялся излечить ее от бесплодия. На все это требовались деньги и, по нынешним временам, немалые. А тут лес, спрос на который есть всегда. Глупо было бы, по его разумению, не пользоваться такой возможностью, зная, что лес шумел, шумит и шуметь будет…

Марийка отчасти разделяла планы мужа, но решительно осуждала его неуемную страсть быстро разбогатеть, да еще незаконным способом. Всякий раз, когда Виктор потирал руки в предвкушении удачной сделки, Марийка умоляла его:

– Дай слово, что это в последний раз. Мы и так наскребем понемногу…

– Наивная ты, Марийка, – обрывал ее муж, – совершенно не знаешь жизни. Ведь, чтобы нынче наскрести на хороший дом, нужно, по меньшей мере, лет десять не покупать продукты в городе, а питаться только диким медом и сушеными кузнечиками.

– Не знаю, как насчет кузнечиков, но чует мое сердце, сухари сушить придется, – стращала мужа Марийка.

Развязка наступила гораздо раньше, чем предполагала Вологина, и исход ее был трагичен. Той ненастной ночью Виктор дома больше не появился. А перед рассветом Марийкино сердце-вещун забилось тревожно, отогнав сон, и она с опаской вышла на крыльцо. Уходящая ночь встретила ее настороженной тишиной: дождь кончился, ветер утих, и тьма немного рассеялась. Марийка поняла, что ночного гостя след простыл, и тихо позвала мужа: «Виктор, ты где?». Она хотела повторить свой вопрос, как вдруг подняла голову и увидела Виктора, висящим на суку. Она закричала во весь голос, потом завыла, закрыв рот руками. Сосна покачнулась, поплыла поляна, заросшая высоким кипреем, и крыльцо ушло из-под ног…

В тот день она, медсестра городской больницы, впервые за два года не вышла на дежурство. Ее доставили в приемный покой двое городских парней на «Москвиче». Возвращаясь с ночной рыбалки на Святом озере, они заглянули на кордон. Перед ними открылась мрачная картина: хозяин в петле, а хозяйка поодаль без сознания…

В палате, придя в себя, Марийка увидела рядом с врачом незнакомого мужчину. Тот представился следователем прокуратуры и попросил Вологину найти в себе силы ответить на важные для следствия вопросы. Она вкратце рассказала следователю о том, что видела и слышала прошедшей кошмарной ночью. Уходя, следователь оставил номер телефона: «Вспомните что-либо важное – позвоните мне. А пока набирайтесь сил», – сказал он на прощание.

Получив изрядную дозу успокоительного, Марийка не хотела ни о чем думать, а лишь хотела спать. Но сквозь сон, превозмогая себя, она попыталась собрать обрывки мыслей воедино. Припомнилось ей, что месяц назад Виктор вернулся домой из города в сопровождении «почетного эскорта» – группы плотных, развязных парней на иномарке. Старший из них, с седой прядью, заметно потрепанный жизнью, долго беседовал о чем-то с Вологиным, а двое других, как верные псы, лежали под сосной у дома и наблюдали за ходом переговоров.

Домой Виктор пришел в расстроенных чувствах. И весь вечер был сам не свой. Только поутру, собираясь в объезд по делянкам, на немой вопрос жены сказал:

– Предложили довольно крупную, но весьма опасную сделку. Одним словом, аферу. Когда ответил отказом – стали угрожать…

– И чего же они хотят?

– На заказник замахнулись, где вековые дубы растут. Говорят, есть канал, через который можно сплавить дуб за границу. Посулили крупную валюту… Но я дал понять, что на шантаж не поддамся. Будут наседать – сдам в руки милиции…

– А этот, седой, кажется, уже заглядывал на кордон, или я ошибаюсь? – робко спросила Марийка.

– Да, был однажды. Тогда все прошло без эксцессов. Но, похоже, то был лишь пробный шар. Прав был шеф, когда советовал не заводить новых знакомств, а следовать принципу: черт, которого я знаю, лучше неизвестного черта…

Она не сказала следователю о своих подозрениях, когда тот вновь появился в палате. Внутренний голос подсказывал ей – надо молчать. Если Виктор изменился в лице после разговора с группой «эскорта», а он был не робкого десятка, то куда уж ей тягаться с этой братией. От таких негодяев не спрячешься не только на кордоне, но и у Христа за пазухой. И Марийка предпочла молчать.

Следственная бригада в течение нескольких дней работы на кордоне не обнаружила серьезных улик. Их уничтожил ночной дождь, оказав убийцам неоценимую услугу. Так уголовное дело, возбужденное по факту гибели Вологина, зачислили в разряд «глухарей».

Марийка корила себя, что предает Виктора, давая возможность его убийцам оставаться безнаказанными и чувствовать себя на свободе хозяевами жизни. Но Виктора уже нельзя было вернуть, а ей хотелось жить. Пусть небогато – без дома, машины и прочих благ, но жить…

Примирившись с тяжелой утратой, Вологина поселилась у подруги в городе. О возвращении на кордон не могло быть и речи – все напоминало о муже, да и страх преследовал ее. Теперь она бывала там лишь иногда, в силу вынужденных обстоятельств. После ночного дежурства Марийка садилась в автобус, идущий за город, наспех наводила порядок в заброшенном доме, брала необходимые вещи и к обеду обратным рейсом возвращалась в город.

Когда она в очередной раз отправилась на кордон, из автобуса вслед за ней высыпала ватага ребят с рюкзаками за спиной в сопровождении молодого, статного учителя в защитной куртке-ветровке. Она обрадовалась, что не придется идти до леса одной, и сбавила шаг.

– Позвольте, я помогу вам, – раздался позади приятный мужской голос. Парень взял из ее рук сумочку и представился:

– Меня Юрием Васильевичем зовут, а для вас просто Юра. Мы с ребятами в поход собрались – в озере искупаться, порыбачить, гербарий собрать…

– Вовремя вы, как раз зацветает кипрей, – с неподдельной грустью в голосе произнесла Марийка, глядя в сторону лесной поляны, что розово-фиолетовым покрывалом выстлала дорогу к ее дому.

– Вы, как и я, романтик, – с интересом посмотрел на девушку Юрий.

– Нет, я обычная медсестра, – печально улыбнулась в ответ Марийка.

– Тогда ваше место с нами, в этом походе, коль вы медработник – нам так не хватает специалиста по медицине – мало ли что может случиться…

– Вы шутите. Я ведь совсем не готова, хотя ваше предложение очень заманчиво.

– Мы зайдем на кордон, вы переоденетесь и проведете с нами незабываемую ночь в лесу. О вашей безопасности позабочусь я лично. Так что решайтесь…

Как, в общем-то несмелая, она отважилась на такой опрометчивый шаг, Марийка до сих пор объяснить себе не может. Может, и впрямь судьба ведет человека.

Это были поистине волшебные часы. Вместе с детьми она собирала травы, рыбачила, пела песни у костра, любовалась звездами, уснувшими на дне лесного озера, вспоминала свое беззаботное детство, школу, друзей и любимых учителей.

Глубокой ночью, когда дети затихли в палатках, Марийка рассказала Юрию всё, что мучило ее, и что она не могла доверить даже своей лучшей подруге. Тот, тронутый ее искренностью, обнял ее за плечи и, волнуясь, произнес:

– Теперь я точно знаю, что все эти годы искал именно тебя…

Она сидела, чувствуя плечом тяжесть его головы, слыша его голос, но не слыша, о чем он говорит, и думала, что еще никогда ей не было так хорошо. Ощущение счастья, покоя было настолько полным, что даже мысль о предстоящем расставании не замутила его. И если бы кто-то в эту минуту взялся исполнить ее самые сокровенные желания, она не смогла бы придумать ничего лучше этих звезд, этих деревьев, этого лесного озера и только попросила бы, чтобы минуты длились долго, очень долго, если можно – бесконечно…

На обратном пути Юрий обратился к Марийке с просьбой:

– Все, что известно об обстоятельствах гибели Виктора, надо рассказать следователю. Я очень опасаюсь за тебя. Да и убийство Виктора не должно сойти преступникам с рук…

– Я боюсь, – призналась Марийка. – Недавно я встретила в городе одного из тех, кто приезжал к Виктору на кордон. Мне показалось, что он за мной следил. Его лицо, изрытое оспой, до сих пор стоит перед глазами…

– Мы пойдем вместе. Мой друг – следователь прокуратуры…

Следствие по делу Вологина было возобновлено тем же летом. Вел его следователь прокуратуры Станислав Сергеевич Стрижевский. Важной приметой, о которой сообщила Вологина, была прядь седых волос у предполагаемого убийцы. За это и зацепился следователь.

Он понимал, что преступная группа занимается запрещенным промыслом – незаконно сбывает ценную древесину. И если получился прокол здесь, на кордоне у Вологина, они сделают попытку добыть лес в другом месте. От такого куша отказаться трудно, поэтому мошенники будут искать сообщника среди лесничих.

Оперуполномоченный уголовного розыска капитан Косарев получил задание от следователя прокуратуры проверить все лесничества области на предмет того, имеет ли место в них незаконная порубка леса, кто и когда последнее время оформлял порубочные билеты.

Чтобы не вызывать подозрений, Косарев решил начать проверку с Хартовского лесничества, где когда-то работал Вологин, хотя понимал, что в этом лесничестве группу Седого обнаружить едва ли возможно – здесь он здорово наследил. Так оно и вышло. А вот в соседнем Несоновском лесничестве Косарева ждал успех: здесь он обнаружил документы, оформленные на сомнительных лиц, которые неоднократно выкупали небольшие делянки. Сыщик стал собирать сведения о предприимчивых молодых людях. Копанув глубже, установил, что они подставные, а за ними стоят другие, залетные, и один из них, некий Гаврилов, ранее судим.

Оперативник выехал в соседнюю область, где и получил подробные сведения о заинтересовавшем его лице: Гаврилов Борис Михайлович ранее судим за убийство, в определенных кругах известен под кличкой Седой. С фотографии, предъявленной Косареву, смотрел мужчина средних лет с прядью седых волос.

Оперативник показал фотографию Седого Вологиной, и та без колебаний узнала в человеке с фотографии того, кого ранее видела на кордоне, и кто навязывал ее покойному мужу махинации с лесом.

Планам оперативников задержать группу Седого во время очередного визита в Несоновское лесничество не суждено было сбыться. По версии следователя, произошла утечка информации: кто-то из работников лесничества предупредил Седого об опасности, и тот вынужден был со своим окружением залечь на дно. Все дальнейшие попытки оперативников обнаружить след преступника ни к чему не привели. И Седой, и преступная группа, которую он возглавлял, словно в воду канула.

Прокурор города Юрий Константинович Реутов созвал очередную оперативку и потребовал конкретных предложений по обнаружению и обезвреживанию преступной группы Седого. Во время оперативки Стрижевский высказал некоторые соображения относительно дальнейших поисков Седого. Прокурор сделал вид, что принял их к сведению. А когда совещание закончилось, попросил следователя задержаться. И тогда Стрижевский озвучил свой план, который вынашивал с тех пор, как понял, что Седой замаскировался прочно, и вытащить его на свет божий будет весьма не просто. Тут требовался неординарный ход.

План следователя сводился к следующему: в Хартовское лесничество необходимо внедрить своего человека, желательно сотрудника уголовного розыска, и в качестве лесничего направить его на кордон, где работал и погиб Вологин. Подготовить ему легенду, чтобы комар носа не подточил. И распустить слух, что новый лесничий нечист на руку, торгует лесом направо и налево.

– И ты, Станислав Сергеевич, серьезно рассчитываешь, что Седой клюнет на эту приманку? Ведь вначале ты убеждал меня, что на кордоне Седого нет смысла ждать, ибо там он здорово наследил.

– Да, но теперь мы меняем правила игры, и у Седого появляется хорошая перспектива.

– И все же мне непонятно, зачем ему лезть на рожон именно здесь? – спросил Реутов.

– Диспозиция такова: Седому позарез нужен лес. Узнав о том, что новый лесничий сговорчив и легко идет на контакт, он пожелает встретиться с ним. На чем основана такая гипотеза? Со слов Вологиной известно, что Седой добирался до заказника на берегу Святого озера. Ему позарез нужен был дуб – кто-то посулил очень большой куш. А поскольку в округе больше нигде дуба нет, он обязательно вернется в Хартовский лес. Надо полагать, поначалу Седой будет засылать на кордон своих пособников, зондировать почву, а потом, когда войдет в раж и утратит бдительность, появится на кордоне сам. Здесь мы и уготовим ему и его своре ловушку…

– Ваше предложение, Станислав Сергеевич, весьма интересно, – после некоторого раздумья, сказал прокурор, – особенно если учесть, что Седой, почувствовав опасность, затаился надолго. Но оно сопряжено с большим риском. Постарайтесь свести риск до минимума, тогда вам и карты в руки. Одним словом, разрабатывайте дальше свою, будем надеяться, перспективную линию. А кого вы намерены готовить на лесничего?

– Есть у меня на примете один молодой, но уже достаточно опытный оперативник. Капитан Сажин, бывший пограничник, полгода находился в «горячей точке» и неплохо проявил себя – имеет боевую награду. В нашем управлении внутренних дел служит недавно, засветиться не успел…

– А где вы познакомились? Похоже, во время боевых действий на Кавказе? – заинтересованно посмотрел на следователя Реутов.

– Да, вы не ошиблись, Юрий Константинович. Когда мы с капитаном Юрием Казаковым были в командировке на Кавказе, то оказались в одном подразделении с Олегом Сажиным. Познакомились поближе и крепко подружились. Юрий, как вы знаете, получил там тяжелое ранение и его комиссовали…

– А семья у капитана Сажина есть?

– Нет никого. Он детдомовский и пока холост. Но есть намерения в скором времени создать семью. Будущая жена проживает в нашей области и тоже служит в органах внутренних дел.

– Ну что же, будем просить начальника областного управления уголовного розыска откомандировать Сажина в наше распоряжение. Надеюсь, по старой дружбе он пойдет нам навстречу. Но это только полдела. Мы задумали весьма рискованный ход, и надо продумать все до мелочей, дабы не провалить операцию, под условным названием «Лесной кордон» и не загубить толкового парня…

– С моей стороны будут приняты максимальные меры предосторожности, – заверил прокурора Стрижевский.

С оперуполномоченным уголовного розыска УВД области капитаном Сажиным Олегом Юрьевичем Стрижевский встретился неподалеку от кордона на Святом озере.

– Задание, брат, весьма ответственное, – сказал следователь. – Противник опытен, хитер, дерзок. Если что-то заподозрит – милости не жди. Ему терять нечего. Одно то, как он расправился с Вологиным, говорит о многом. В суть своей новой работы надо вникнуть основательно, словно всю оставшуюся жизнь тебе придется работать лесничим. Теперь об имидже. Надо сменить прическу, отрастить усы и бороду. Отныне ты другой человек – Сергей Иванович Гончаров. Документы уже готовы. По легенде ты родом с Урала. Родился в городе Златоуст Челябинской области. Родителей помнишь смутно – воспитывался в детдоме. Окончил технологический институт, факультет лесного хозяйства. Три года работал в лесничестве за Уралом, а теперь вот переехал сюда, на родину отца. Связь будем поддерживать через дупло в старом дубе на развилке дорог на кордон и Святое озеро. По мобильному телефону вести только деловые разговоры с лесничеством и клиентами. С нами – только в крайнем случае. Обо всех лицах, желающих приобрести деловую древесину незаконным путем, сообщать немедленно…

Стрижевский достал из кармана несколько фотографий и показал оперативнику.

– Вот так выглядит Седой. А это его пособники. Вот этот, с оспой на лице, Игнатов, по кличке Рябой, а это Шкурин, по кличке Шкурат. Тоже весьма опасные личности – по две ходки в зону за спиной. Вероятнее всего, кто-то из них объявится первым на кордоне, чтобы основательно прощупать тебя. Держись уверенно и сразу дай понять, что просто так рисковать не намерен, а только за солидный гонорар…

Лесничий Сергей Иванович Гончаров прибыл на кордон осенью и первым делом занялся обустройством жилья. Поправил прохудившуюся крышу, оштукатурил печь, почистил трубу, заготовил на зиму дрова, утеплил окна и двери. Гончаров спешил. До наступления холодов необходимо было решить много вопросов: в совершенстве изучить участок, провести ревизию лесного массива, кое-где укрепить межевые столбы, обновить минерализованные полосы, разобраться с документацией. Здорово выручал мотоцикл «Урал», который молодому специалисту выделило лесничество. В течение короткого осеннего дня он успевал объехать участок, побывать в конторе, принять посетителей и решить вопросы по отпуску древесины, разбивке делянок, уборке валежника.

Посетителей было немного. В основном были местные, которые в законном порядке желали приобрести лес на индивидуальное строительство. Но заглядывали и те, кто пытался в обход всех правовых норм завладеть деловой древесиной. С такими клиентами Гончаров вел обстоятельный разговор, проявляя при этом осторожность, сметку и деловую хватку.

Вскоре по городу поползли слухи, что на кордоне поселился молодой, но весьма предприимчивый лесничий, который своей выгоды не упустит, но с которым всегда можно договориться. Земля, как говорится, слухами полна. И, похоже, они сыграли свою роль. В Хартовское лесничество, на кордон к Гончарову потянулись новые лица, среди них и люди с темным прошлым.

Как-то под вечер, когда лесничий, управившись с домашними делами и наспех поужинав, засел за квартальный отчет, кто-то осторожно постучал в окно. Гончаров отодвинул занавеску. С улицы на него смотрела рыхлая физиономия, изрытая оспой. Лесничий сразу узнал Рябого, но виду не подал.