Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Сказки для умных"

Автор книги: Вадим Шефнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 44 страниц)

8. Отлет Васи

Однажды я заметил, что Вася-с-Марса, койка которого находилась рядом с моей, спрятал под матрас пайку сухарей, которую ему полагалось съесть за завтраком. На мой вопрос, зачем ему сухари, он ответил, что скоро собирается домой и потому делает заначку на дорогу. Ведь в пути ему понадобится пища.

Тогда и я стал откладывать для него утренние пайки, и вскоре у моего друга получился довольно солидный запас.

И вот как-то рано утром Вася тихонько разбудил меня и сообщил, что пора ему в отлет. Тогда я снял с подушки наволочку, в нее мы уложили сухари и бесшумно вылезли через окно в парк. Вскоре мы поднялись в горы, затем спустились в безлюдную долину, а потом опять взошли на гору, поросшую кустарником. Здесь Вася отыскал пещеру, совсем незаметную снаружи, и мы вошли в нее, раздвигая кусты.

В глубине пещеры я увидел большой металлический предмет. По форме он напоминал бидон для молока, только очень большой по размеру.

– Помоги мне выкатить это средство сообщения, – сказал Вася. – В нем-то я и отлечу.

Я нажал плечом на эту штуку, но она и не пошевелилась, она весила много тонн.

– Ах, мать честная, чуть не забыл, – спохватился Вася и громко произнес какое-то слово на непонятном языке. Баллон сразу стал легким, и мы без труда выкатили его из пещеры.

Здесь Вася-с-Марса сказал другое слово, и в борту баллона открылась дверца. Вася вошел внутрь, вытряхнул сухари в какой-то ящик и честно вернул мне казенную наволочку. Внутри баллона были сплошь кнопки и кнопки, и еще я заметил там кресло, вроде зубоврачебного. Затем мы встали с моим другом на площадке, у самого обрыва, и Вася сказал:

– Когда я войду внутрь средства сообщения и закрою за собой люк, ты кати меня в этой штуке к обрыву и смело сбрасывай вниз. Это необходимо для взлета. Не бойся, со мной ничего не случится. А чтоб не подумали, что я погиб, я приготовил документ, ты его отдай в колонии. – И он подал мне бумажку, на которой было написано:

СПРАВКА

В отлете моем прошу никого не винить. Отбываю в полном здравии, умственном и физическом. Сердечно благодарю за гостеприимство.

Ваш в доску ВАСЯ с/М.

– Вася! – воскликнул я с волнением. – Теперь, когда мы расстаемся, скажи мне точно, откуда ты явился и куда возвращаешься?

– Не скажу тебе об этом для твоей же пользы, – ответил мой друг. – Ибо если ты мне поверишь, то ты можешь сойти с ума.

– Вася, но ты, надеюсь, не демон? – спросил я. – Ведь если ты демон, то я могу впасть в религиозный дурман.

– Гад я буду, если я демон! – воскликнул мой друг на беспризорничьем жаргоне. – Можешь быть спокойным: демонов нет и не предвидится. А если ты со временем захочешь докопаться, откуда я, то советую тебе подчитать научно-фантастическую литературу.

В заключение нашей беседы Вася спросил, нет ли у меня каких-либо заявлений и пожеланий. В ответ я высказал такое желанье:

– Пусть мой талантливый брат Виктор твердо станет на путь науки! Пусть он радует своими достижениями родителей и меня лично. Пусть ни родители, ни я никогда не разочаруются в талантливом Викторе!

Друг мой Вася почему-то поморщился, услышав эту просьбу, но затем сказал:

– Э, не он первый, не он последний, как у вас на Земле говорится... Ладно, обещаю тебе, что твой братец сделает научную карьеру. Еще имеются пожелания?

Тогда я обратился к Васе с комплексным пожеланием:

– Пусть мои родители не хворают и живут долго! Пусть дом наш стоит долго, пусть он не сгорит от молнии, войны или неисправности печей, дабы портрет красавицы «Люби меня!», находящийся под обоями в количестве 848 экземпляров, не пострадал до конца моей жизни и даже дольше!

– Принимаю к исполнению, – ответил Вася. – Выкладывай следующую просьбу.

– Последняя моя просьба такая, – сказал я. – Если где-нибудь когда-нибудь кто-нибудь ко мне обратится с просьбой и если я обращусь к тебе с просьбой выполнить эту просьбу, то пусть эта просьба будет выполнена.

– Заметано, – ответил Вася. – Я знаю, какая это будет просьба, и охотно ее выполню.

– Как же ты можешь знать, когда я и сам еще не знаю, чтó это будет за просьба?! – удивился я. – Ведь это я про запас, на всякий пожарный случай.

– А я вот знаю, – повторил Вася-с-Марса. – И охотно выполню.

– А как с тобой связаться? – спросил я.

– Очень просто, – ответил мой друг. – Ты подойдешь к телефону, снимешь трубку...

– А что я скажу телефонной барышне? – перебил я его.

– Телефонных барышень уже не будет. Будут АТС. Ты наберешь на диске одиннадцать единиц и пять пятерок – у меня очень простой номер, его легко запомнить... Ну а теперь нам пора расставаться.

Мы пожали друг другу руки, Вася влез в свой баллон, и дверца за ним захлопнулась.

Я покатил баллон к обрыву и сбросил его вниз, туда, где шумело Черное море. Баллон вначале падал, как камень, но, не долетев до воды, вдруг замедлил падение, потом на миг застыл в воздухе и вдруг рванулся вверх. Он исчез в небе так быстро, что я даже не успел рукой помахать ему вслед.

Со дня нашей разлуки я, по совету моего друга, начал почитывать научно-фантастическую литературу и по сей день только ее и читаю, расширяя свой научный и умственный кругозор. Поэтому в настоящее время мне вполне ясно, кто такой Вася-с-Марса. Вы и сами, уважаемые читатели, уже, конечно, догадались, что никаким марсианином он не был. Он был пришельцем из дальней Загалактической туманности Х-51 19, антропоподобным обитателем планеты Иолантадельта в созвездии М-497.

9. Дальнейшие события

Когда я вернулся в колонию и показал Васину записку, мне не поверили, что Вася отлетел. Все решили, что справку он написал в шутку, а сам, с моего ведома, убежал из колонии, чтобы вплотную заняться бродяжничеством. Однако я потребовал, чтобы все сомневающиеся пошли со мной в спальню и выслушали меня там. Когда я снова изложил все по порядку и потолок ничуть не покраснел, большинство мне поверило. Но некоторые поверили не целиком, а только до того места, где я столкнул Васину посудину в море. Они решили, что Вася рехнулся и я не должен был сталкивать его, ибо он, конечно, утонул. Напрасно я втолковывал, что он не утонул, а отлетел, – в это маловеры не могли поверить. И вот они стали меня считать отъявленным лгуном и чуть ли не убийцей.

Отношение этих ребят ко мне резко изменилось. Мне начали подстраивать всякие мелкие неприятности. То, ложась спать, я обнаруживал под подушкой дохлую мышь; то, обуваясь утром, находил в своих ботинках козьи катышки. Жизнь моя стала невыносимой. Меня огорчали не столько все эти каверзы, сколько тот факт, что меня, ненавидящего ложь, считают лжецом.

Кончилось тем, что я пошел к Андрею Андреевичу и, не называя имен своих обидчиков, заявил, что больше жить в колонии не могу.

Выслушав меня, этот добрый человек сказал, что мне чертовски не везет. Но в утешение он поведал мне историю древнего грека Поликрата, которому с молодых лет чертовски везло, зато под старость так не пофартило, что с него живьем содрали кожу, – и от души пожелал мне, чтобы у меня было все наоборот.

Затем Андрей Андреевич спросил меня, кем бы я хотел быть. Я ответил, что в смысле профессии я хотел бы пойти по стопам отца, то есть стать счетоводом. Тогда мой наставник сказал, что колония имеет право посылать своих питомцев в техникумы, где им несколько облегчаются условия приема и предоставляется общежитие. Но прежде я должен окончить семь классов школы в колонии и временно примириться со своими моральными трудностями, на что я ответил согласием.

И вот наконец настал день, когда я, снабженный документами и деньгами на дорогу, отбыл в Ленинград. В кармане моем имелась путевка в Ленинградский четырехгодичный счетно-финансовый техникум.

Не буду описывать вам свои впечатления от этого прекрасного города, в котором я очутился впервые. Об этом полнее и лучше сказано у классиков, а также у некоторых современных писателей. Что касается меня, то я безболезненно был принят на первый курс. Экзамен оказался нетрудным по случаю недобора. Устроилось дело и с общежитием, где я получил койку.

Приступив к учебе, я написал отцу о перемене в своей жизни. Вскоре он прислал мне ответное письмо, в котором одобрил мой выбор. Он советовал мне учиться старательно, чтобы хорошей успеваемостью хоть немного затушевать свои пять «не». Далее он намекнул, что хоть я теперь и имею счастье жить с Виктором в одном городе, но мне не следует посещать брата, дабы не уронить его во мнении окружающих. К своему посланию отец приложил очередную заяву Виктора, чтобы я мог порадоваться его достижениям.

Многоуважаемые родители!

Настоящим заявляю, что мои творческие поиски привели меня к подлинным успехам. Прошу вас примкнуть к моему торжеству и спеть со мною песнь торжествующей любви! Не так давно я имел факт вступления в фактический брак с незабвенно полюбившей меня Перспективой Степановной, дочерью общеизвестного профессора антропофагии, ведущего кафедру анималистической лингвистики и хореографии в Институте Меланхолии и Вкусотерапии, каковой фактический морганатический брак был, для большей прочности, оформлен мной и Перспективой в райзагсе и в церквах православной и католической, а также в мечети, синагоге и буддийском храме.

Нокаутированный торжествующими фактами, профессор предоставил мне жилищную площадку для творческого взлета и обязался оказать помощь в продвижении в науку, дабы муж его дочери был достоин ее отца.

Р. S. Ввиду того, что пиротехнические геосинклинали и идиосинкразические трипанозомы имеют тенденцию к миокардической инфляции, а также принимая во внимание, что конвергенционные инкунабулы и психомоторные константы требуют трехфазной варикозной турбулентности, присылаю вам 50 (пятьдесят) рублей для ваших личных трат и увеселений.

Ваш талантливый ВИКТОР.

Должен сознаться, что я не все понял в письме своего талантливого брата, но главное для меня стало ясно: он твердо вступил на путь науки, и теперь я могу быть за него спокоен. Вася-с-Марса честно сдержал свое слово!

10. Дальнейшие дальнейшие события

За три учебных года я не пропустил ни одной лекции и, тщательно переходя с курса на курс, заслужил репутацию старательного студента. Жизнь моя текла спокойно, и никаких странных происшествий со мной больше не случалось. В свободное время я читал научно-фантастическую литературу, а иногда посещал кино, куда ходил совместно с одной студенткой по имени Сима, которая обратила на меня внимание. Иногда она приглашала меня к себе домой, и мы танцевали под патефон. Родители ее сочувствовали нашим отношениям и смотрели на меня как на жениха.

Однажды пришло ко мне письмо от отца, который сообщил мне радостную весть, что мой брат разрешает мне навестить его. Отец тактично дал мне в письме дружеский инструктаж, как я должен вести себя в гостях у Виктора: не задерживаться более часа; не задавать научных вопросов, так как в науке я все равно ничего не смыслю; не сморкаться громко; не налегать на еду и вино; воздерживаться от посещения уборной, и еще ряд указаний, которые я принял к сведению.

Предварительно созвонившись с братом по телефону, я явился к нему в точно назначенное время. Дверь мне открыла представительная домработница и повела в кабинет, обставленный солидной мебелью. На стенах висели портреты Стефенсона, Пастера, Ломоносова и многих других крупных ученых и изобретателей; среди них находился и большой поясной портрет моего талантливого брата. Сам же Виктор сидел за большим письменным столом, а перед ним лежали толстые научные книги, и он из них что-то выписывал на красивую глянцевитую бумагу авторучкой с золотым пером.

Увлеченный процессом научного творчества, Виктор заметил меня не сразу. Но, заметив, ответственно улыбнулся, задал мне несколько наводящих вопросов о моей жизни и выразил свое одобрение моим скромным успехам.

Потом домработница провела меня на чистую кухню, где уже стояла бутылка ликера «Бенедиктин» и тарелка с закуской. Я выпил стопку ликера и закусил ее отличными маринованными грибами, после чего домработница отвела меня в гостиную. Сюда же пришел и брат и снова деликатно задал мне несколько вопросов, не касающихся науки. Жена его, Перспектива Степановна, тоже находилась в гостиной. Одетая в красивую голубую пижаму, она полулежала на кушетке в изящной заграничной позе. В разговор она не вступала, так как была от рожденья глухонемой, но смеяться она умела и изредка оживляла нашу беседу мелким приятным смехом. Затем она встала, подошла к роялю и взяла несколько звучных аккордов.

Вскоре время мое истекло. На прощанье брат пожелал мне дальнейших скромных успехов и сказал, что теперь я могу посещать его ежеквартально. Я ушел, очарованный отдельной квартирой и научной атмосферой, и с нетерпением стал ждать следующего своего посещения.

Но увы, скоро благоприятная полоса моей жизни прервалась неожиданными событиями.

11. Почетный шерстеноситель

Так как я считался старательным и беспрогульным студентом четырехгодичного счетно-финансового техникума, то после окончания третьего курса мне дали бесплатную путевку в санаторий общего типа, который находился в ста двадцати верстах от Ленинграда. При санатории имелся пункт велопроката, и скоро я выучился ездить на велосипеде. Пользуясь хорошей погодой, я часто совершал индивидуальные велосипедные вылазки.

Во время одной из таких приятных поездок я свернул с шоссе и довольно долго ехал по незнакомой лесной дороге, а затем свернул на тропинку. Вскоре я очутился на поляне, посреди которой стояла изба, окруженная огородом. Так как день был весьма жаркий и меня уже давно томила жажда, я подошел к избе и постучал в дверь.

– Хозяина дома нет, – послышался из-за двери мужской голос.

– Это не имеет значения, – ответил я. – Дайте, пожалуйста, попить.

Послышались шаги, и вскоре дверь приоткрылась. Оттуда высунулась рука с кружкой воды. Но какая рука! Это была рука человеческая, но вся покрытая густой и длинной зеленоватой шерстью. Мне стало не по себе, но, чтобы не обижать дающего, воду я выпил. Однако, возвращая кружку, я сделал неловкое движение и распахнул дверь.

Передо мной стояло существо с немолодым человеческим лицом, но в остальном целиком и полностью поросшее густой шерстью. Одежды на нем не было – да учитывая густоту шерстяного покрова, существо это в одежде и не нуждалось. Мне вспомнились легенды о леших, и я отпрянул и едва не свалился с крыльца.

– Не бойтесь меня, – сказало существо. – Я такой же человек, как и вы. Пройдемте со мной в комнату, и я конспективно изложу вам всю правду о себе.

С некоторой опаской прошел я за ним через сени в комнату. Мне казалось, что все это происходит во сне. Но существо нормально село на стул и заявило, что его зовут Валентином Валентиновичем.

Далее Валентин Валентинович поведал мне свою персональную историю.

С молодых лет он работал в аптеке провизором, и его всегда огорчало, что он ничем не может помочь лысым людям, обращавшимся к нему за лекарством для восстановления волос. Те патентованные лекарства, которые порой рекламировались в журналах, были сплошным шарлатанством и никуда не годились. Настоящего же средства для восстановления волос не было. Обладая роскошной шевелюрой, но будучи человеком отзывчивым, Валентин Валентинович от души сочувствовал всем лысым и был в обиде на медицину, которая не захотела пошевелить мозгами для решения этой проблемы. И вот после долгих размышлений Валентин Валентинович решил своим умом изобрести средство для борьбы с безволосьем. Этой научной проблемой он стал заниматься по ночам и в полной тайне от всех, чтобы не быть осмеянным в случае неудачи. Прошло много лет, и сам он от усиленных умственных трудов облысел, но вот настал великий день, когда им была найдена верная и точная формула лекарственного средства для ращения волос. На основе этой формулы он составил порошок для приема внутрь, которому дал наименование «Прогресс-волосатин».

Но хоть правильность формулы была несомненна, «Прогресс-волосатин» нуждался в проверке опытом. Естественно, что в первую очередь Валентин Валентинович решил испытать препарат на самом себе. Поэтому, когда настал его очередной отпуск, он попросил еще месяц за свой счет и прибыл сюда, в укромный домик лесника. Отсюда он надеялся вернуться в свою аптеку и в широкий мир уже с густой шевелюрой и объявить людям о крупной медицинской победе. Он заранее предвкушал радость всех лысых людей, которым он своим открытием вернет их бывшую красоту.

Приняв порошок «Прогресс-волосатина», Валентин Валентинович стал ждать результатов. Эти результаты начались на третий день: у подопытного выпали последние остатки волос. Но сразу же после этого начали расти новые волосы. Однако росли они не только на голове, но равномерно на всем теле, и притом они были почему-то зеленоватого цвета. Строго говоря, это были даже не волосы, а шерсть, причем по фактуре – мягкая и шелковистая. Еще через несколько дней растительность стала такой густой и длинной, что Валентину Валентиновичу оказалась не нужна его одежда. Он стал ходить так, причем благодаря уединенности места и отсутствию прохожих и посетителей никому не причинял испуга, исключая хозяина-лесника. Лесник был пьющим и, увидев аптекаря в новом обличье, решил, что это просто алкогольный мираж, и самокритически отправился в районную больницу для излечения от белой горячки, где его и госпитализировали.

Вначале странное действие «Прогресс-волосатина» повергло Валентина Валентиновича в отчаянье. Он считал, что рухнула мечта его жизни. Однако он утешил себя тем, что действие порошка рассчитано на два месяца, а после этого шерсть опадет. Так что хоть он и не одарит человечество новым препаратом, но его неудача останется тайной, и он вернется в город, сыграв вничью. Поэтому отчаянье его сменилось лирической грустью. Так, в состоянии легкой печали, в спокойном ожидании срока, когда опадет его зеленоватая шерсть, провел он несколько дней, бродя по окрестным лесам и собирая грибы и ягоды.

Вскоре он заметил, что шерсть удобнее одежды, так как не стесняет движений и хорошо предохраняет тело от жары. В то же время он констатировал факт, что шерсть хорошо предохраняет и от холода. А однажды, попав под ливень, Валентин Валентинович нисколько не промок, ибо струи стекали по шерсти, не доходя до тела. Когда же ливень кончился, Валентин Валентинович встряхнулся – и стал совсем сухим.

И вот однажды его, как удар грома, озарила мысль: то, что он счел неудачей, на самом деле – великое открытие. И он мысленно сравнил себя с золотоискателем, который в поисках крупинок золота открыл мощные залежи платины.

Он понял, что началась новая эра цивилизации. Благодаря ему, Валентину Валентиновичу, людям теперь не нужна будет одежда. Достаточно любому человеку через каждые два месяца принимать «Прогресс-волосатин», и он будет ходить в своей шерсти, не нуждаясь ни в нижнем белье, ни в верхнем платье.

Гигиеничная личная легкая ворсистая шерсть будет беречь людей от зноя и холода. Колоссально сократятся расходы человечества. Деньги, которые раньше люди тратили на одежду, они смогут теперь расходовать на культурные нужды. В сельском хозяйстве произойдет переворот: не нужно будет сеять ни хлопок, ни лен; поля, где прежде росли эти технические культуры, будут засеваться пшеницей и прочими злаками, и человечество будет всегда обеспечено зерном. Не нужны станут ткацкие, швейные и трикотажные фабрики, и освободившиеся производственные площади можно будет использовать более целесообразно, что вызовет расцвет промышленности. Охотники-промысловики избавятся от своей трудной работы и перестанут убивать зверей. Ибо кому, спрашивается, нужны будут лисьи или бобровые шкуры, если каждый сам себе станет и бобром, и чернобуркой?

Я внимательно слушал Валентина Валентиновича, и предо мною мелькали светлые картины будущего, когда человечество оденется в свою персональную шерсть. Но меня смущала мысль, что, в то время как одежда дает возможность каждому проявлять свой личный вкус, люди, носящие шерсть, будут все похожи друг на друга. Этим сомнением я поделился с моим собеседником.

В ответ Валентин Валентинович сообщил мне, что он тоже думал об этом. В дальнейшем он разработает рецептуру гормональных добавок к «Прогресс-волосатину», и каждый человек сможет растить на себе шерсть любого цвета. Девушкам пойдет шерсть оранжевая, розовая и небесно-голубая, дамам на выбор будет предоставлена богатая гамма цветов – от желтого и нежно-лилового до электрик и маренго. Мужчин вполне удовлетворят скромный серый, темно-синий и коричневый цвета. Любой шерстеноситель через каждые два месяца сможет менять цвет своего покрова, следуя моде или личному вкусу. Более того, со временем Валентину Валентиновичу, быть может, удастся дать возможность каждому шерстеносителю носить пятнистый покров, комбинируя по своему вкусу расположение различных цветовых пятен. Кроме всего этого, следует учесть, что шерсть легко поддается завивке, и поэтому перед женщинами открывается широкий простор для творческого соревнования и проявления индивидуальных вкусов. Правда, количество парикмахеров и парикмахерских придется удесятерить, так как, в связи с увеличением площади завивки, длительность обработки клиента возрастет во много раз.

Валентин Валентинович ненадолго умолк, а потом привел новые доводы в пользу шерстеношения. Он сказал, что надо помнить и о морально-этической стороне дела. Когда все женщины станут носить шерсть, они перестанут завидовать друг другу в отношении одежды, ибо таковой не будет. В первую очередь это благоприятно скажется на женах. Ведь сейчас иные из них готовы разорить своих мужей в погоне за модными тряпками. Жена-шерстеносительница будет идеальной женой.

– Да, теперь я понимаю, что вы сделали великое открытие, – сказал я своему новому знакомому. – Даже не верится в такое чудо!

– Но это чудо существует, – с достоинством возразил Валентин Валентинович. – Чтобы убедиться в этом, вы можете погладить меня по спине. Не бойтесь, погладьте. Вы убедитесь в полноценности моей шерсти.

Я с некоторой опаской провел рукой по его спине. Действительно, шерсть была мягкая, пушистая, качественная.

– Прекрасная шерсть! – воскликнул я. – Вы сделали ценный подарок человечеству!

– Увы, этот подарок еще не сделан, – с грустью в голосе ответил Валентин Валентинович. – Опыт я провел только на самом себе, и мне могут не поверить, могут счесть за шарлатана. Мне нужны люди, которые согласились бы повторить на себе мой эксперимент и подтвердить мое открытие. Тогда весь мир поверит в «Прогресс-волосатин», и начнется новая эпоха.

Затем мой собеседник пристально посмотрел мне в глаза и заявил, что он с первого взгляда различил во мне добросовестного, смелого и прогрессивного человека и что такие-то ему и нужны. И он предложил мне принять дозу «Прогресс-волосатина» и проверить его действие на себе. Услышав это предложение, я слегка растерялся, так как предвидел некоторые трудности.

– Может быть, вы беспокоитесь за свою внешность? – тактично спросил меня мой собеседник. – Но могу вам честно сказать, что сейчас вы не очень красивы, в шерсти же вы будете оригинальны. Вам пойдет это зеленоватое одеяние, как бы дарованное самой матерью-природой. Подумайте только: прежде у дворян была голубая кровь, а у вас, простого студента, будет своя зеленая шерсть! И ведь это ради науки!

Мне стало стыдно своей нерешительности. Я подумал о том, что мой талантливый брат целиком отдал себя науке, а я, человек с пятью «не», еще ничего для нее не сделал.

– Согласен! – сказал я Валентину Валентиновичу. И он тотчас дал мне порошок, который я принял, запив его водой. Затем я поспешил в санаторий, но перед уходом договорился со своим собеседником, что буду регулярно посещать его в его уединении, дабы он мог наблюдать происходящие во мне (вернее, на мне) перемены. На прощанье он дружески пожал мне руку и сказал, что население земного шара будет мне благодарно и присвоит мне звание почетного шерстеносителя.

Я вернулся в санаторий, и жизнь потекла прежним порядком. На следующий день мне даже показалось, что моя встреча с Валентином Валентиновичем – это лишь прекрасный сон, ибо где уж мне, человеку с пятью «не», стать участником великих событий.

Но еще через день волосы с моей головы начали интенсивно опадать. Товарищи по палате выражали мне сочувствие, не понимая, что тут надо только радоваться. А еще через пару дней на мне пробились первые шерстинки. Короче говоря, через неделю все мое тело было покрыто длинной высококачественной зеленой шерстью. Она была настолько густа и пышна, что одежда теперь не налезала на меня, да я и не нуждался в одежде. Шерстяной покров не только оберегал меня от холода и зноя, но и отлично укрывал то, что должно быть укрыто. Однако для сбережения приличий я ходил в трусиках. В таком виде я посетил Валентина Валентиновича; он был очень рад, что опыт удался.

К сожалению, в санатории мое преображение не встретило должного отклика. Новое всегда трудно внедряется в быт, и к преимуществам шерстеношения никто не отнесся серьезно. Врачи считали, что я заболел какой-то странной болезнью, и пичкали меня лекарствами, а некоторые отдыхающие отказались обедать со мной за одним столом. Наименее сознательные даже дергали меня за шерсть, проверяя ее реальность, так как не могли поверить в это достижение научной мысли. Но самое обидное, что почти у всех мой вид вызывал приступы неуместного смеха и за мной ходили толпы зрителей, вследствие чего резко упал авторитет штатного санаторного затейника. Этот-то затейник и внушил директору санатория мысль, что от меня надо избавиться. И вот директор вызвал меня в свой кабинет и, сославшись на то, что мой внешний вид несовместим с правилами внутреннего распорядка, предложил мне досрочно покинуть вверенный ему санаторий.

Забрав свои манатки, я направился к Валентину Валентиновичу, которого застал на чемоданах. Он готовился к возвращению в город и ждал подводы, которая должна была доставить его на станцию. Был он в одежде и без шерсти – шерсть опала, так как уже прошло два месяца со дня приема им «Прогресс-волосатина».

Я поведал Валентину Валентиновичу свои невзгоды, и он стал утешать меня, напоминая о том, что я служу науке, а наука требует жертв. Далее он намекнул, что когда ему воздвигнут памятник, то, возможно, рядом поставят и мою небольшую статую. Я буду изображен в шерсти и с факелом познания в руке.

Когда прибыла подвода, лошадь почему-то очень испугалась меня и даже пыталась стать на дыбы. Возница с трудом уговорил ее постоять спокойно, чтобы дать возможность Валентину Валентиновичу сесть в телегу и погрузить свои вещи. Возница разрешил и мне положить на подводу мой чемодан, но меня лично попросил идти пешком позади телеги, чтобы не смущать неразумную лошадь.

Когда мы прибыли на станцию и вошли в вагон, среди пассажиров возникло острое недовольство. Хотя на мне были сандалии, трусики и кепка, ясно указывающие на то, что я человек, одна гражданка, ребенок которой испугался и заплакал, потребовала моего ухода. Тогда Валентин Валентинович взял мой билет и побежал в кассу. Вернувшись, он вручил мне квитанцию и возвратил часть денег.

– Вот видите: уже начинаются выгоды вашего положения, – сказал он. – Я оформил вас по багажной квитанции как домашнее животное, так что проезд вам обойдется вдвое дешевле, чем мне.

Ехать в багажном вагоне было плохо, так как там кроме различной клади и лично меня находились две собаки. Они отнеслись ко мне недоверчиво, все время лаяли и норовили вцепиться в мою шерсть. Мне пришлось забаррикадироваться сундуками и чемоданами.

Когда я прибыл в Ленинград, то началась целая серия неприятностей, всех их и описывать не буду. Сима, студентка, которой я отчасти нравился, обозвала меня гориллой и сказала, что ошиблась во мне. Когда я явился на лекцию, преподавателя никто не слушал, а все смотрели на меня. Чтобы не срывать занятия, я был вынужден временно отказаться от посещения техникума и ждать, когда опадет моя шерсть.

Ожидая психологической помощи, я пошел к Виктору, но, увидя мою шерсть, брат встретил меня сурово. Он сказал, что это выявилась моя внутренняя звериная сущность, и просил впредь не являться к нему в таком антиобщественном виде. Далее он выразил пожелание, чтобы я в частных разговорах и анкетах не упоминал о своем родстве с ним, дабы не бросить на него несмываемую моральную тень. Я ушел от своего талантливого брата глубоко огорченный тем, что доставил ему неприятность своим посещением.

В конце концов я решился на беспринципный поступок и пошел на дом к Валентину Валентиновичу с просьбой дать мне какое-либо снадобье, которое досрочно освободило бы меня от шерстеношения. Но, увы, изобретатель «Прогресс-волосатина» признался мне, что такого средства нет.

Во время этого посещения я заметил, что Валентин Валентинович снова в шерсти, однако вид у него был грустный. Я его спросил, почему он невесел, – ведь теперь, когда на практике доказано безошибочное действие «Прогресс-волосатина», ему надо только радоваться за себя лично и за все человечество в целом. Но в ответ он скорбно улыбнулся и нервным шепотом поведал мне о кознях своей жены.

Оказывается, жена изобретателя, узнав о замечательных свойствах «Прогресс-волосатина», решила извлечь из этого препарата личную выгоду. Она заставила Валентина Валентиновича уйти с работы, чтобы он сидел дома и непрерывно отращивал на себе шерсть, которую она систематически снимала с него при помощи ножниц для стрижки овец. Из этой шерсти она научилась вязать свитера, джемпера и кофточки, которые сбывала на толкучке и через комиссионные магазины. Так было опошлено и скомпрометировано замечательное научное открытие, и с тех пор я ничего больше не слыхал ни о Валентине Валентиновиче, ни о его «Прогресс-волосатине».

Что касается лично меня, то и мне «Прогресс-волосатин» не принес радости. Когда через положенные два месяца шерсть с меня опала, восстановился нормальный волосяной покров и я снова начал посещать техникум, выяснилось, что я очень отстал и продолжать учебу уже нет смысла. Я был отчислен из техникума со справкой об окончании трех курсов и поступил работать кассиром в одну из бань на Петроградской стороне. Зарплата была невелика, но выгода заключалась в том, что при бане мне предоставили отдельную комнатку в семь квадратных метров. Комнатка была теплая, и для полного уюта в ней не хватало портрета «Люби меня!» – хотя бы одного из тех 848, что покоились в моем родном доме под слоем обоев.

Вскоре началась война, на которую я ушел рядовым. Я имел два легких ранения, но никаких странных происшествий, подобных тем, которые я описал, на войне со мной не было. Поэтому не буду описывать этот период жизни, а сразу перейду к послевоенным годам.