Текст книги "Восток — дело тонкое: Исповедь разведчика"

Автор книги: Вадим Сопряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

После освобождения Мачехина Полянский, резидент военных и я встретились с ним. Поблагодарили его за стойкость и проявленный характер, отметили мужество в необычайной обстановке. Можно было подвести некоторые предварительные итоги нашей совместной борьбы против двух спецслужб противника – американской и японской.

Первый и главный вывод из этой истории: Александр Мачехин, проявив высокую профессиональную подготовку, хладнокровие, мужество, упорство, волю – одним словом, героизм, не поддался на все ухищрения противника, не сломался. Он отказался быть предателем и служить врагам своей Родины. Александр дал противнику ясно и твердо понять, что он не просто рядовой человек с присущими ему слабостями и недостатками, а очень порядочный, жесткий к себе и твердый к врагам человек.

Следует особо отметить, что все действия Мачехина были правильными. Я не знаю, как была отмечена руководством ГРУ его стойкость. Его поведения, к большому сожалению, не поймут те люди, которым никогда не приходилось действовать в сложных ситуациях и проявлять величие своего духа. И если даже Александра не отметили, то это объяснимо тем, что предатель Поляков, работая тогда в Москве, мог сыграть свою неблаговидную роль. Поляков тогда втерся в доверие ко многим высокопоставленным чинам ГРУ и ему нетрудно было влиять на ситуацию.

Второй вывод сводится к необходимости предупреждения предательства в разведке. Мачехин – лишь одна частица того ущерба, который нанесен советским спецслужбам предателями масти Полякова.

И третий вывод из этой японской истории – не все советские граждане одинаково восприняли арест нашего разведчика. Помнится, двое советских журналистов, в частности корреспондент газеты «Правда», отказались подписаться под общим обращением нашего журналистского корпуса к японским властям с протестом против ареста своего коллеги. Свой отказ они мотивировали тем, что боялись репрессий со стороны японских властей, – в это время решался вопрос о продлении им виз на пребывание в Японии. Видимо, каждому свое – кому тюрьма, а кому сладкая безбедная жизнь за границей.

Один из советников посольства, фамилию его за давностью события я забыл, также проявил свою дипломатическую «галантность». Когда он прибыл в тюрьму на разрешенную местным МИДом очередную встречу с Мачехиным, ему сообщили, что, дескать, приема нет. Поверив в эту выдумку, советник сразу же с облегчением удалился домой. Он не захотел обострять отношения с местными властями. Такая «дипломатия» отражалась на здоровье Мачехина, которому в то время как воздух нужна была моральная поддержка советского посольства.

Александра Мачехина тепло встретили в Центре. Он остался в разведке, продолжал плодотворно работать в Москве на пользу Родине. Как и я, побывал в Афганистане. И не был осужден, не был сослан в Сибирь, как пугали его японцы. Закончил адъюнктуру, защитил диссертацию на актуальную тему. Затем долго преподавал в академии, стал доцентом. С любовью воспитывал и обучал молодых разведчиков. Ему было чем поделиться с молодежью, передать им хотя бы частицу железной стойкости, которой обладает сам.

Выйдя на пенсию, полковник Мачехин занялся несколько иной работой – он полностью отдался творчеству. Подготовил и издал на память своим потомкам и всем, кто хочет быть достойным гражданином России, две очень полезные и умные книги.

Жизненный опыт Мачехина может оказаться полезным не только разведчику, но и любому гражданину, который, оказавшись в подобной ситуации, мог бы следовать его примеру. Он учит, что выстоять можно.

А каково было Лидии, жене Александра Мачехина? Она, как всегда, нервничая, ждала его дома в тот злополучный вечер. Такого никогда не было, чтобы Саша домой не пришел, – и тревога сжала ее сердце. Она металась в четырех стенах токийской квартиры. Ведь не поделишься с соседями своими тревогами о судьбе мужа. Они не знают, что Александр, кроме журналистики, занят и другой важной и рискованной деятельностью. Условным сигналом Лида сообщила в резидентуру о недобром. В терзаниях и всевозможных догадках прошла ночь и наступил день. Это, пожалуй, самое худшее в жизни жены разведчика, когда не знаешь, где муж, что произошло. В голову лезут самые страшные предположения.

Наконец японская сторона под давлением советского посольства сообщила об аресте советского гражданина во время встречи с американцем. Для Лиды это сообщение теперь внесло хоть ясность – муж в руках японских спецслужб. Ну а дальше пошли кошмарные дни ее мучений и переживаний. Стало известно, что делают с ним в тюрьме, что он объявил сухую голодовку. А Лида знала своего мужа: он все делал продуманно, обстоятельно и серьезно. Она верила, что он выдержит. Даже смерть не вынудит его сдаться. О своей уверенности она твердо заявила послу и резиденту.

Бедные наши жены, каких только переживаний не выпадает на их долю. Разведчику легче – он сам решает, как поступить, и, приняв решение, идет до конца. А каково жене! Ведь трудно готовить их к самому худшему. Но жизнь есть жизнь, и слава Богу, что наши жены нас хорошо понимают. А это значит, что наш тыл обеспечен.

Три гола в Японии

Уж коли я начал свою книгу с рассказа о том, что приключилось с нашим разведчиком в Японии, то и продолжу свой рассказ о том, как я попал в эту удивительную страну – целую своеобразную восточную цивилизацию.

В Японию я приехал в начале 1975 года. Неожиданно меня вызвал к себе начальник отдела и сообщил, что решением руководства службы я направляюсь на работу за границу и мне необходимо срочно приступить к подготовке в эту командировку. Мои возражения, что я не знаю специфики этой страны и японского языка, на начальника не произвели никакого впечатления. Он заявил: решение принято и надо его выполнять. А у меня были надежды и планы два-три года поработать в Центре.

Служба есть служба. Я приступил к интенсивной подготовке. Со мной беседовали заместители начальника нашей «конторы» Старцев и Попов. Василий Иосифович (Дядя Вася) продолжал убеждать меня в том, что мое место «в поле», в боевой обстановке, а кабинетная работа от меня не уйдет. Спорить с ним я не мог. Его убежденность зажигала и меня. А вот Юрий Иванович Попов соглашался с главным моим доводом, что незнание японского языка будет отрицательно сказываться на моей деятельности. Тем не менее сказал: «Обстановку ты изучишь на месте, страну познаешь в ходе поездок по ней. Важно, что у тебя очень большие перспективы в работе с американцами. Там их очень много, и они чувствуют себя в Японии как у себя дома. Тебе и все карты в руки». Попов неоднократно повторял, что моя основная цель в Японии – работа против американцев. «Пусть тебя не смущает, – говорил он, – что ты по совместительству будешь заниматься и вопросами обеспечения безопасности работы нашего посольства, это временно, потом эти обязанности будет исполнять другой человек».

К уговорам этих двух генералов присоединился и третий генерал – Дмитрий Александрович Ерохин – резидент нашей разведки в Токио. И я сдался. Но, видит Бог, не хотел я ехать в Японию. И, как потом оказалось, не зря: удовлетворения от работы в этой стране я не получил. Хотя Япония и японцы мне очень понравились. Это замечательная страна, с богатейшей историей и традициями. Живет в ней умный и трудолюбивый народ. Главный лозунг страны – в конкурентной борьбе выживает сильнейший. Как хорошо бы было побывать там просто туристом.

Как позже я выяснил, генерал Ерохин предложил поехать на работу в Японию еще одному нашему разведчику, работавшему в одной из азиатских стран. Этот человек, будучи очень толковым, подготовленным и хорошо образованным специалистом, оказался плохим организатором работы коллектива. Возглавляя одну из небольших резидентур в Азии, он совсем не занимался проблемами коллектива, пустив все на самотек. Этим воспользовался его заместитель, который разложил несколько разведчиков, посещая с ними всякие злачные места. Всю эту команду пришлось срочно вывозить домой.

Ерохин понадеялся на способности этого человека, на то, что он сможет активно работать на новом месте, потому и взял его с собой в Токио. Но надежды резидента не оправдались. Все закончилось тем, чем, видимо, и должно было закончиться. Этому работнику пришлось покинуть страну. Резидентура так и не получила от него ожидаемой пользы.

Стремление Ерохина ввести в состав резидентуры новых людей, не японистов, имеющих опыт оперативной работы в других азиатских странах, объясняется, на мой взгляд, следующим. Работая в Индии, ему удалось создать работоспособный, дружный, полный энергии и энтузиазма коллектив. Этому способствовали хорошие личные отношения с послом Николаем Михайловичем Пеговым, видным политическим деятелем того времени. И резидентура в Индии работала успешно.

Через год, присмотревшись к работникам на месте, Ерохин решил активизировать деятельность токийской резидентуры по примеру делийской. И с присущей ему энергией взялся за дело. Но японский коллектив даже по общему отношению к работе, чувству коллективизма заметно отличался от индийского. Там были романтики, энергичные, не лишенные разумного риска люди, прибывшие в новую для себя страну. Японисты же – специфическая каста. Этому способствовал их предварительный тяжелый труд по изучению японского языка, японских традиций, японской истории. Зная только японский язык, они были крепко привязаны к этой стране. Страх потерять это место не то чтобы сковывал их, но заставлял быть прагматиками, реалистами. Они не то чтобы боялись риска, риск вообще не входил в их планы работы. Это, видимо, чувствовал Дмитрий Александрович и пытался влить свежую кровь в устоявшийся коллектив.

Его отношения с Олегом Александровичем Трояновским, по какой-то неизвестной мне причине, не сложились или шли не по тому руслу, как было с Пеговым. Я слышал, что они по-разному подходили к решению вопроса о японских претензиях на Курильские острова. Как я знаю, Ерохин был против любых территориальных уступок Японии. Ведь раньше он был пограничником, смешно от бывшего стража наших рубежей ждать уступчивости в этом вопросе. Он мог стоять только насмерть за каждую пядь земли. Я и сам был морским пограничником. И знаю, если уступить японцам четыре острова, то открываются наши внутренние моря, нарушается наша экономическая зона. Более того, Япония являлась, да и сейчас является, стратегическим партнером США. В Японии полно американских военных баз. Как же можно, в таких условиях, говорить о пересмотре наших сложившихся после Великой Отечественной войны морских границ. В голове это не укладывалось. Политическая целесообразность, дипломатический подход – все это, возможно, было не для Ерохина. Трояновский – потомственный дипломат, его отец в свое время был послом СССР в Японии. Я ни разу не слышал споров Ерохина с Трояновским. И Дмитрий Александрович мне ничего не говорил о своих взаимоотношениях с послом.

Перед самым выездом в Японию меня принял заместитель председателя КГБ Пирожков. Помимо обычных напутственных слов, он сказал, что я должен быть посредником между Ерохиным и Трояновским, приложить максимум усилий, чтобы сгладить противоречия между ними. Глубокого смысла этих слов я не понял, но уточнять не решился.

Ранней весной 1975 года я и моя жена прибыли в Токио. Удивительное это было путешествие. Самолетом до Хабаровска, поездом до Находки и пароходом по бурному морю до Иокогамы. Мы любовались просторами нашего Отечества, видами Страны восходящего солнца с моря. А затем нас на машине привезли в Токио. Огромный город произвел на нас особое неизгладимое впечатление – небоскребы, дороги из бетона над городскими улицами и конечно же его жители. Здесь нам предстояло прожить три года.

На первой же встрече с резидентом я сообщил ему о содержании своей беседы с Пирожковым. Дмитрий Александрович никак не прокомментировал услышанное, посоветовал мне активно включаться в работу резидентуры.

Приступив к изучению обстановки, я убедился, что Токио, будучи очень большим и запутанным городом, является удобным для работы разведчика местом. Много больших и малых гостиниц, ресторанов, кафе. Появление в ресторанах двух европейцев не вызывает интереса и подозрений. Много мест общественного пользования, прекрасные парки. Есть удобные улицы для проверки на наличие за собой «хвоста». Развита сеть общественного транспорта, линии метро связывают различные районы.

С первых же дней пребывания в Японии я стал объектом наблюдения местной контрразведки. «Хвост» ходил за мной от самого посольства до любых мест, дожидаясь моего выхода, чтобы старательно сопроводить меня до самого дома. Излюбленным местом наблюдателей был пост прямо напротив въездных ворот. Иногда наблюдатели меняли тактику – и то на коротком, то на длинном поводке пасли свой (то есть меня) объект внимания. Периодически показывали, что «бросили» жертву или «потеряли» ее. Но через несколько кварталов или даже в соседнем районе «хвост» появлялся вновь.

Такая «забота» продолжалась и когда я был не один. Однажды с женой в компании наших друзей Александра и Маши Евдокимовых и семейства Кепко мы отправились в магазины. Наружка пошла следом. В больших магазинах нужно было пользоваться лифтами. Ребята из наружного наблюдения спокойно шли за нами на определенном удалении. Но когда мы всем здоровым коллективом сели в лифт, двое из них почему-то решили, что мы хотим скрыться, и бросились в ту же кабину лифта. Это было настолько открыто и непривычно для поведения обычных японцев, что жены моих друзей даже испугались. Ребята-«пастухи», соблюдая традицию сотрудников наружки – никогда не смотреть в глаза объекта наблюдения, подняли глаза вверх, переводя дыхание от спешки.

Выйдя из лифта, женщины набросились на меня, прося объяснить, что это было. Я спокойно ответил им, что эти парни – «моя личная охрана», приставлены ко мне японским правительством, и нет повода для беспокойства. Боюсь, наши милые женщины не поверили мне, но после этого случая иногда старались разглядеть в толпе моих «телохранителей». А так как они периодически менялись, то без навыков обнаружить их было сложно.

Освоившись с городом, я принял на связь двух агентов. Они были европейцы. С подбором мест встреч с ними проблем у меня не возникало. Важно было уйти от наружного наблюдения, в чем мне помогали мои коллеги. За время работы в Японии я не дал местной спецслужбе, да и американцам, возможности зафиксировать мой оперативный контакт, на встречу с агентурой приходил без «хвоста». Хотя работала служба наружного наблюдения Японии, нужно отдать ей должное, хорошо.

Моя группа в резидентуре была небольшой, работали в ней в основном молодые, энергичные люди, все стремились добиться успеха. Свою задачу я видел в нацеливании людей на конкретные участки, где необходимы были прорывы и информация, расширение агентурной базы. И офицеры понимали необходимость быть активными. Хотя кое-кого приходилось подстегивать, приводя в пример усилия, прилагаемые товарищами. А некоторых, наоборот, нужно было сдерживать, чтобы не тратить силы впустую, не совершить ошибок и просчетов. Работа приобретала более целенаправленный характер и улучшалась. Медленно, но дела шли вперед.

Сразу после нашего прибытия в Токио Ерохин представил меня послу, очертил ему круг моих обязанностей. К Трояновскому я относился уважительно, мне нравился этот спокойный, рассудительный, умный человек, хорошо знающий свое дело.

Как-то произошел со мной один случай, чуть не закончивший мою, так хорошо начинавшуюся карьеру в Токио. На острове Окинава летом 1975 года открылась всемирная выставка ЭКСПО-75. В составе участников выставки работали и советские представители. Что-то там произошло – и потребовался мой срочный приезд на остров. Чтобы не смущать японцев, решил с собой в эту поездку взять жену, причем все расходы по ее поездке взял на себя. Японцы должны были поверить, что лечу я туда с женой, чтобы познакомиться с мировыми достижениями в освоении океана. Помню, в посольстве мой поступок вызвал удивление – бросает такие деньги на ветер, взяв жену в поездку. Но «лишать жену возможности взглянуть на Окинаву» я не мог. Там было столько американских боевых самолетов, целые американские воздушные базы, так что пара лишних глаз была не лишней.

Действуя как в других странах, я предупредил нашего уважаемого консула, что лечу на Окинаву, взял у него наши паспорта. Офицер безопасности посольства отвез меня на аэродром, и мы улетели. Не помню, заметил ли я в тот день за собой наружку.

Прилетели на остров. Нас встретили и повезли в городок ЭКСПО. Ехать было далеко, и я обратил внимание, что встретившие меня товарищи почему-то нервничают. В это время мы проезжали мимо тех самых американских баз ВВС. Я прямо спросил товарищей, в чем дело? Они, повертев головами во все стороны, с удивлением заявили, что не понимают, что происходит, почему-то за нами отсутствует наружка. Такого раньше, по их утверждению, еще не случалось. Я хотел было пошутить, что они испугались меня и жены, но и сам задумался. И здесь меня осенило – не может быть, чтобы наше посольство не предупредило МИД Японии о моей поездке. А было именно так.

В тот же день связался с офицером безопасности по телефону и попытался выяснить, направлено ли предупреждение посольства в японский МИД. Но говорил это все, конечно, иносказательно, так как если бы слушавшая меня контрразведка поняла, что я нахожусь на Окинаве без разрешения МИДа страны, она бы сразу же могла заняться привычным для нее делом – устроить провокацию. Офицер безопасности заверил меня, что все хорошо и нет оснований для каких-либо беспокойств.

Решив все дела на острове, мы через три дня вернулись в Токио. Прямо в машине, возвращаясь из аэропорта в город, я спросил встречавшего товарища о ноте в МИД. Он ничего не знал. Приехав в посольство, выяснил, что никто и не собирался эту ноту посылать в японский МИД.

Я сразу же прошел к послу и рассказал обо всем, как было. Он успокоил меня и при мне позвонил в МИД. Японцам объяснил, что произошло недоразумение, наша канцелярия позабыла направить необходимую ноту о поездке сотрудника посольства на Окинаву. И проблема была решена. Трояновский быстро оценил ситуацию и сразу же разрешил ее одним телефонным звонком. Эти решительные действия посла только подняли его авторитет в моих глазах. Они показали, что он способен защищать своего работника в сложной ситуации, возникшей на пустом месте.

Как-то Ерохин сообщил мне, что второй его протеже ведет себя не совсем корректно, пытается диктовать ему, с кем ему дружить, а кого следует игнорировать, вмешивается в вопросы, являющиеся компетенцией только резидента. Позднее он сказал, что принял решение откомандировать этого работника домой. Я поддержал его решение, и офицер вернулся в Союз.

С этого момента начались все неприятности как у Ерохина, так и в резидентуре. Этот слаженный механизм как-то сам разладился, и наступили сложные времена для разведки в Японии. Дмитрий Александрович выехал в Москву в отпуск и больше в Токио не вернулся. Мы остались без инициативного и твердого руководителя.

А в Москве творились какие-то сложные, скрытые от постороннего внимания, жестокие действия. Ерохина убрали из разведки, ушел из нее и заместитель начальника Старцев. По моему твердому убеждению, Ерохин кому-то очень мешал в руководстве разведки. Этот активный, напористый, умеющий работать разведчик кого-то не устраивал своей масштабностью и, возможно, претензией на более высокую роль в руководстве. Наверное, были у него свои отрицательные качества, а у кого их нет, особенно когда нужно делать не совсем чистое и острое дело, коим является разведка. Ерохина убрали «в интересах дела», ломая и нарушая движение все того же дела. Говорят, что пути Господни неисповедимы. Но эти действия творились не Всевышним, а земным человеком.

Через какое-то время уехал из Японии и посол – Олег Александрович Трояновский. Этот мудрый и многоопытный дипломат работал после этого долгие годы в ООН, был послом в Китае.

А жизнь в Японии продолжалась, продолжалась и работа нашей резидентуры. Через какое-то время на место Ерохина прибыл новый человек, со своими взглядами на деятельность нашего коллектива.

В Токио я познакомился со многими интересными людьми. С таким, например, замечательным человеком, как Георгий Михайлович Чхеидзе. Был он тогда заместителем генерального директора совместной советско-японской компании «Юниориент». До Японии в течение тринадцати лет плавал на наших морских судах по всему миру, базируясь во Владивостоке. Этот веселый и общительный человек, морской волк (не шутка быть столько лет капитаном дальнего плавания) привлек меня своей открытой морской душой. Меня, бывшего морского офицера, всегда тянуло к таким испытанным морем и морскими трудностями людям. Мы подружились семьями, периодически вместе ездили по стране. А знал он Японию отлично, умудрился освоить сложный японский язык. Удивительные люди моряки! Настоящими моряками становятся, видимо, только талантливые и с богатым душевным потенциалом люди. Георгий Михайлович после Японии пять лет возглавлял Грузинское морское пароходство. Поднял его с колен и сделал процветающим. Грузия, вероятно, до сих пор благодарна ему за это. Потом этот русский грузин в течение шести лет был генеральным директором смешанной германо-советской транспортной компании «Транснаутик». В Германии он овладел немецким языком и научился понимать душу и сердце своих коллег – немцев. Не зря немцы, после ухода Чхеидзе на пенсию, предложили ему открыть в Москве представительство своей фирмы «Саламандер». И было это в самые бурные, тревожные, перестроечные времена в России. Славный моряк, став деловым человеком, справился и с этой задачей.

Там же, в Японии, мы с женой подружились семьями с Александром Фрадкиным и его супругой. Александр – японист, знал язык, историю, нравы и обычаи японского народа. Был настоящим другом Японии, и японцы любили и уважали Фрадкин-сана. С помощью Александра я ближе познакомился с Японией. Мы вместе путешествовали по стране, любовались ее природой и достопримечательностями.

Однажды на два дня выехали в старинный, расположенный в лесистой местности, деревянный японский дом. Окунулись в обстановку японского быта столетней давности. Дом был огромным, по японским стандартам, древним сооружением. Сложен он был из толстых, почерневших от времени бревен, с типичной планировкой давних времен, без всяких навязчивых современных удобств и излишеств. В центре дома – большой холл-гостиная с выходом прямо на улицу. На полу рисовые циновки, в центре комнаты – место для огня и приготовления пищи. По бокам большой комнаты располагались меньшие по размеру комнаты-спальни с обычными для японцев спальными напольными матрацами. Все удобства и душевая располагались в дальнем углу дома. Дом окружали типичные японские лужайки с неизменным валуном у входа в дом и старой сосной перед въездом на участок.

Александр показывал нам древнейшие японские храмы, которым было много столетий, возил в другие примечательные места этой загадочной и прекрасной островной страны. С помощью Александра Фрадкина я с женой и сыном побывал на могиле легендарного военного разведчика Рихарда Зорге. Мы молча возложили цветы к праху героя от имени благодарных потомков. Проведя два дня в древней Японии и, заряженные положительными эмоциями, вернулись в шумный, пыльный Токио.

В Японии я продолжал, как и в предыдущих странах, поддерживать неофициальные контакты с сотрудниками ЦРУ США. На этот раз я остановил свой выбор на молодом, толковом американце, хорошем специалисте по Китаю, Флойде Пэйсмэне. Флойд и его жена Джорджия были приятной общительной парой, у них был симпатичный малыш, которого они воспитывали в спартанском духе. Моей супруге Лидии и мне нравились эти американцы, было приятно провести вечер у них, послушать песни хозяина дома под аккомпанемент американской гитары-банджо. Это было нормальное человеческое общение нормальных людей. Оставались в стороне, за стенами дома, те обстоятельства, которые делали нас противниками и в других, драматических условиях, заставляли рассматривать друг друга только в прорезь прицела боевого оружия.

Я четко представлял себе, что мой контакт с Пэйсмэном контролируется ЦРУ, что они меня изучают. Но сколько можно было им изучать меня? Уже прошло более 15 лет с момента моего первого контакта с представителем американской разведки. Я знал, что они именно таким образом следят за мной: замыкают на своих доверенных лиц и уводят тем самым от других американцев. Ну и хорошо, что они так думают, полагал я. Ведь я-то делал не так, как им хотелось, а по-своему, и у меня хватало времени и энергии и на внимание к другим американцам.

Пэйсмэн, будучи специалистом по Китаю (а в те времена эта страна раздражала нас не меньше США), ввязывался в беседы по китайским проблемам, по американско-китайским отношениям. Да, можно было ожидать, что американцы будут передавать мне дезинформацию по этим вопросам. Но «деза» не будет голой, они должны одевать ее в какие-то одежки, то есть сообщать и правдивые сведения. Так я получил от Флойда информацию о состоянии здоровья Мао, он первый же сообщил мне весть и о его смерти, и о том, какова будет политика США в отношении Китая в новых условиях. Это говорилось в момент эмоционального подъема, и многое было правдой. Центр попросил уточнить у Пэйсмэна некоторые детали и затем подтвердил, что эта информация ценная, правдивая. Хоть крупица, но в общем котле и она на пользу.

Пэйсмэн продолжил традицию своих коллег, он откровенно сказал мне, что его руководство планирует направить его заместителем резидента в Бирму. Попросил рассказать о Бирме, о климате, об условиях жизни в этой азиатской стране. Правда, он «забыл» сказать об одной детали: его руководители сообщили ему о том, что ранее я работал в Бирме. А я ему до этой беседы о Бирме не говорил. Такой просчет американца я воспринял спокойно. Мы с Лидой с удовольствием поведали ему об условиях жизни в экзотической Бирме, на что следует обратить внимание, чтобы уберечься от местных болезней.

В Японии вместе со мной работал наш большой специалист по ЦРУ – Юрий Т. О нем ходили легенды среди коллег. Говорили, что даже если Юрия разбудить внезапно ночью и назвать ему фамилию американца – предполагаемого сотрудника ЦРУ, то он без задержки сообщит: работал там-то, сейчас находится там-то. Обладая отличной памятью, упрямым характером, Юрий был настойчив в достижении поставленной цели, был смелым и решительным разведчиком. Мне приходилось сдерживать его порывы, но работать ему я не мешал. Однако однажды он заявил мне, что хочет проникнуть в помещение резидентуры ЦРУ в американском посольстве в Токио. Я, естественно, усомнился. На мой вопрос, а что это даст нам, вразумительного ответа я не получил. И поэтому предложил отказаться от такого шага. При мне Юрий этот поход не совершил, но что было после моего отъезда из Японии – не знаю.

В нашем небольшом коллективе в Токио трудился Михаил Сергеев, опытный работник, добрый человек. Он вел разработку японского полицейского. Работать с такой категорией лиц было трудно, не многие рисковали браться за это дело. А Михаил взялся и развивал свой успех. Центр торопил нас, требуя ускорить вербовку японца.

Сергеев начал нервничать, его можно было понять, так как у него был не дипломатический, а служебный паспорт. Я обеспечивал безопасность Сергеева, выезжая с ним вместе на встречи с японцем. Но в контакт с ним я не вступал – это несколько ободрило Михаила. Так мы провели несколько встреч. Затем пошли сбои во встречах. Это насторожило нас, и резидентура предложила Центру временно законсервировать работу с японцем. Центр согласился, какое-то время мы выжидали. Но как бывает в таких случаях, появилась острая необходимость в информации из местной полиции, и нас опять стали торопить с завершением работы по японцу.

Мы выехали с Сергеевым на встречу с нашим «объектом». Нам удалось перехватить его у дома и договориться о деловом разговоре на следующий день в городе. Место будущего рандеву мы подобрали заранее, и японец согласился туда прийти. Сергеев отметил, что в ходе этой короткой беседы наш объект нервничал, озирался вокруг и не очень охотно согласился на восстановление контакта. С учетом этого обстоятельства я решил место будущей встречи обеспечить контрнаблюдением. Были выделены два наших опытных разведчика, имеющих дипломатические паспорта, которые могли, в случае необходимости, предупредить Сергеева об опасности и прикрыть его. И эти меры оказались не лишними.

В парке, где должна была состояться встреча, на первый взгляд, все было спокойно, ничего подозрительного наблюдателями отмечено не было. Но каждый из наших работников отлично понимал, что это спокойствие может быть обманчивым. Точно в назначенное время на месте встречи появился Сергеев. Он также не отметил ничего подозрительного, но не было того, кого он должен был встретить здесь. Подождав несколько минут, Сергеев направился к выходу из парка, поближе к нему подтянулись и наблюдавшие за обстановкой товарищи. В этот момент к Сергееву подошел неизвестный ему японец и, не представившись, сообщил, что они знают, кого он ждет здесь. «Он не появится здесь, – продолжил японец, – и вы можете спокойно уезжать из Японии, мы не будем вас задерживать. – Он выразительно взглянул на маячивших в стороне наших офицеров. Мы не будем чинить препятствий вашему отъезду из страны, – повторил японец, – но вы должны поторопиться». Сказав это, японец ушел. Стало ясно, что произошел провал в нашей работе в Японии. Сергеев был известен противнику, и надо было срочно его вывозить из страны.

Я подробно отчитался перед Центром о случившемся, сообщил, что Сергеев ближайшим пароходом выезжает в Союз. Через день в Токио поступил грозный окрик генерала Калугина, в то время он руководил службой KP в разведке (KP – контрразведка). Смысл этого грозного послания сводился к одной фразе: «Что это за демонстрацию вы устроили на месте встречи?» Ну раз генерал не смог правильно оценить обстановку на месте встречи, мне пришлось ему объяснить, и я ответил, что мне было бы сложнее доставать Сергеева из японской тюрьмы. После этого объяснения вопросов больше из Центра не поступало.

А обстановка вокруг Сергеева в Токио сгущалась. За его домом велось круглосуточное наблюдение. По нашей рекомендации Михаил не выезжал из дома, где находились его жена и маленький сын. Наконец наступил день прощания с Японией. Наши товарищи спокойно, без помех, доставили Сергеева и его семью на наш пароход, и все вздохнули облегченно.