Текст книги "Черная пустошь"

Автор книги: Вадим Михальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Интересный ты человек, Серега, – с улыбкой посмотрел на Дубинина Майкл. – А как же сестра твоя?

– У сестры уже двое детей, куда ей? Да и жизнью своей она вполне была довольна, не то что я. Майк, я давно у тебя спросить хотел, – Сергей взглянул Майклу в глаза, – зачем сюда столько солдат согласилось поехать? Гражданских я могу понять – у них есть возможность жить так, как они хотят, хотя бы в обозримом будущем. Ученые – им чем больше загадок, тем лучше. А вот солдаты?

– Некоторые, если честно сказать, с законом не очень в ладах – у нас наемников не очень то любят. Некоторые, как и наши гражданские – им хочется пожить для себя на своей земле. Многие мечтают поскорее с оружием расстаться. А некоторым просто нравится воевать – тут ведь не с людьми воюешь. Это в человека трудно стрелять, а в волков проще.

– А тот факт, что они так же разумны, как ты или я, не заставляет задуматься?

– А тут психология срабатывает. Обычный человек знает, что животные думать не могут и поколебать его в этом очень трудно. Волки ведут себя так же, как и земные хищники – нападают, убивают, рвут на части, охотятся – и ничего странного люди в этом не видят. Вот если бы волки вышли на задних лапах, вдев в глаза по моноклю и поинтересовались на чистом английском – «Кто вы такие, разлюбезные пришельцы? Откуда вы прибыли в наши гостеприимные земли?», тогда бы наши смотрели на вещи по-другому.

– Я в молодости …

– Ой, старик нашелся, – засмеялся Майкл, – «в молодости»!

– Ну, ладно, – улыбнулся Сергей, – я одно время фантастикой увлекался. Там ведь тем не слишком много тем и одна из них – контакт с инопланетянами. Многие писатели-фантасты поднимали одни и те же вопросы: «Если человек увидит инопланетное существо, то какова будет его реакция на пришельца? Как сможет человек понять, разумно ли неизвестное существо или нет»? И в нескольких романах разных авторов, сейчас уже не помню точно каких, высказывалась одна похожая мысль: «Человеку проще поверить в разумность инопланетян, если они будут хотя бы отдаленно похожи на нас».

– Подожди-ка, – заинтересовался Майкл, – я что-то такое слышал. Как их там называли? Гоминиды, что ли?

– Гуманоиды.

– Правильно, вот если человек видит урода, который стоит на двух ногах, кривых или прямых, не важно, с двумя руками, пусть хоть ниже колен, хоть выше, с двумя глазами и ртом – тогда он уверен, что перед ним разумный пришелец из какой-нибудь Проксимы Центавра или Подмышки Зуброзавра, а если …

– А если перед ним – зверюга на четырех лапах, с полным набором зубов и когтями страшенными, больше похожий на двухметровую смесь волка со львом, – подхватывает Сергей, – так он сразу хватается за бластер и разносит этого зверя на части с диким криком: «Монстр! Монстр!». И не важно, что этот монстр может думать, способен строить логические выводы и вообще умеет гораздо больше, чем этот самый человек с бластером.

– Или с пулеметом, – мрачнеет Майкл.

– Или…, – запинается Сергей, взглянув на него, – ох, прости, Майк, я же не хотел.

– Да ладно, – слабо отмахивается Майкл.

– Ты же не виноват, Майк!

– Я знаю, что я не виноват, Серега, – Майкл берет Дубинина за плечи и осторожно разворачивает к себе. – Я твержу себе об этом каждый день. Каждый день я говорю себе, что я не виноват в том, что еще до того, как мы прибыли сюда, я был железно уверен, что нам нужно будет просто стрелять в зверей. Я говорил себе: «Да что тут такого? Увидел зверя, прицелился, выстрелил – все, проще не бывает. Мало ли людей охотятся, специально на сафари в Африку ездят, на медведя ходят, обыкновенных волков отстреливают? Что тут сложного?» А тут – такое дерьмо. Я каждый день уверяю себя, что все произошло бы так же, как если бы меня не оказалось на месте. Я говорю себе, что наши начали стрелять в любом случае, так мне все и говорят – и Адам, и Ричард, и Ким. Я соглашаюсь с ними и с собой, только есть у меня вот здесь, – Майкл подносит к голове указательный палец, – один маленький противный голос, как червяк, который каждый день говорит мне: «А каково тебе, мальчик, быть живым подтверждением того, что человек всегда сначала стреляет, а потом разбирается что к чему?» И знаешь, что?

– Что?

– Я каждый день не знаю, что ему ответить…

Теперь, лежа рядом с Джеймсом Истером, Джимми Нудным, как его знал Майкл, еще до того, как Истер уволился из армии и вступил в полицию, Майкл торопил своего медлительного приятеля, мимоходом вспоминая вчерашний разговор с Дубининым. Майклу страшно хотелось сделать что-нибудь важное, способное раз и навсегда переломить сложившийся ход вещей. Ему казалось, что взяв в плен одного из волков, он смог бы … Что? Что смог бы? Объяснить, что люди приняли волков за зверей? Извиниться за то, что он совершил? Попросить прощения за убитых сородичей? Как будто бы извинения смогли бы воскресить павших, как будто объяснения того, что произошло, смогли бы затянуть рваные раны, срастить кости, заново пустить кровь по венам и вдохнуть жизнь в не родившихся детенышей.

– Давай, Джимми, давай, – шептал Майкл, глядя на то, как энергично пулеметчики выкашивают нападающих, поводя стволами вправо и влево.

Он, по уже сложившемуся опыту, знал, что волки вот-вот развернутся и исчезнут в лесу. Они не были дураками и не шли в тупые лобовые атаки. Они прекрасно знали, что расстояние, которое соблюдают солдаты при передвижении по лесу, в метр между соседями не даст возможности подождать, пока цепь пройдет вперед, чтобы вскочить из засады и начать бойню внутри кольца охранения. Они знали это, но все-таки снова предприняли попытку нападения.

– Стреляй, Джим, – Истер слышал шепот Фапгера, но не обращал на него внимания.

Истер был профессионалом своего дела. Он мог отстраниться от раздражителей окружающего мира, отбросить все ненужное и сосредоточится на том единственном верном выстреле, который отличает снайпера от обыкновенного солдата. Истеру приходилось стрелять и в куда более трудных условиях. Конечно, сейчас над головой, мерзко свистя, проносились пулеметные очереди и Майкл назойливо, как засыпающая осенняя муха, шептал «Давай, давай», но это нельзя сравнить с тем раздражающим страхом, который испытываешь, лежа в жидкой грязи, а над головой летят уже не свои пули, поднимая маленькие вспухающие грязевые фонтанчики впереди и по бокам, и кто-то хрипит и дергается рядом, захлебываясь собственной кровью, и орет лейтенант «Стреляй, падло, пока нас всех не положили». Сейчас почти все нормально, сейчас от твоего выстрела не зависит – ляжет здесь весь твой взвод или нет. Сейчас можно вдохнуть, задержать дыхание, подвести к мелькающему впереди серому пятну перекрестия прицела и плавно нажать спуск.

Истер был уверен, что попал, ему не надо было даже повторно заглядывать в свой прицел. Он услышал, как радостно заорал Фапгер, не отрываясь от бинокля:

– Попал, Джимми, ты попал, сукин ты сын, ты попал!

Истер позволил себе растянуть губы в усмешке:

– И ради этого надо было будить меня в шесть утра?

– Истер, ты лучший снайпер в мире, ты даже лучше, чем Ричи. Но только если ты скажешь ему, что я говорил, что ты лучше его – то тогда прощайся с жизнью, Джимми.

– А чего ты не потащил сюда Ричи?

– Он занят на наблюдении.

– Понятно, – рассеянно ответил Истер, выбрасывая затвором два неиспользованных патрона с транквилизатором в ладонь Майкла.

Огонь стих. Волки отступили, только один из них остался лежать в тридцати метрах, рядом с молодыми дубками. Майкл снова посмотрел в бинокль, чтобы точно запомнить, где лежит подстреленный Истером волк.

– Только не заставляй меня еще тащить этого волка обратно, я к тебе грузчиком не нанимался.

– Ты – самый большой в мире зануда, Джимми, ты в курсе? – поинтересовался Майкл.

– Зато ты – чертов клоун, – Истер поднялся с травы и принялся отряхивать прилипшую к штанинам и куртке грязь и травинки.

Он не обиделся на Фапгера. В конце концов, он попал, а дальше – не его дело.

После столкновения люди насчитали четырнадцать мертвых волков и одного живого. Металлическая игла с красным флажком, торчащим из шеи, сделала свое дело – волк был жив, его бок ритмично поднимался и опускался, пасть была приоткрыта, был виден влажный от слюны красный язык, глаза были крепко закрыты.

Он пробежал всего четыре шага, пока большая доза транквилизатора не свалила его. Он успел почувствовать, как тяжелеют его лапы, как тело становится вялым, как пропадает желание бежать и спрятаться, хочется остановиться и прилечь. Просто прилечь, немного прилечь…

И тут, во внезапно наступившей тишине, раздался нечеловеческий вой, волчий вой, в котором звучали страдание и мука, удивительно похожие на человеческие. Этот вой звучал в той стороне, откуда появились волки и куда пропали бесследно.

Сначала это был одиночный вой, почти плач, затем его подхватил другой, затем третий, четвертый… В нем не было угрозы, попытки запугать или показать превосходство.

Это был крик отчаяния и боли, голос оставшихся в живых, скорбь по павшим.

На какое-то мгновение люди поняли это, но ненависть за собственных друзей была сильнее этой секундной жалости. «В самом деле, жалеть этих тварей, вырезавших столько отличных парней на Двойке и только вчера убивших людей Ричардсона?! Да вы смеетесь, наверное?!» – так подумали многие и один из солдат выстрелил из подствольного гранатомета в направлении завываний, доносящихся из леса. Когда умолкло эхо взрыва и успокоился загомонивший птичий хор, люди не услышали больше волчьего воя, чему в душе были несказанно рады.

Они стояли вокруг первого живого волка, до которого можно было дотронуться рукой. Они смотрели на него, покрытого глиной, как древний голем, с любопытством и отвращением и немалой долей страха – как бы этот зверь не ожил раньше времени. Майкл вызвал по рации Сергея:

– Дубинин, это Фапгер. Ты можешь начинать смеяться, дружище, но я только что достал для тебя собачку. Правда, она грязная, как свинья, и дрыхнет без задних ног, но тебе понравится. Ты можешь спросить ее: «Бабушка, а зачем тебе такие большие зубы»?

– Понял. Где ты?

– Метров семьдесят к северу от периметра.

– Понял. Бегу.

– Обязательно возьми с собой троих приставов из охраны.

– Ладно. Конец связи.

Майкл повернулся к солдатам:

– Эй, служивые, у кого топорик есть, срубите парочку палок подлинней и покрепче.

Майкл вытащил из ранца связку пластиковых полосок, которые применяются современными полицейскими вместо наручников, и принялся за увязку. Волк не шевелился, ритм дыхания оставался таким же. Сергей появился через пятнадцать минут в сопровождении двух здоровенных парней из внутренней охраны.

– Я же сказал тебе брать троих, – проворчал Майкл.

– Я плохо считаю, – Сергей наклонился над телом волка и прижал пальцы к шее зверя.

– Да в порядке он, не волнуйся, – сказал Майкл, заканчивая вязать задние лапы.

– Мне надо по пульсу определить, насколько глубоко он вырубился. Ладно, сделаем на всякий случай еще один укол.

Сергей вытащил из кармана куртки коробку со шприцами, в которых уже был набран транквилизатор. Снял защитный колпачок с иглы и воткнул в ляжку волка. Нога рефлекторно дернулась, кто-то из солдат вскинул оружие.

– Майкл, уйми своих парней, – рассеянно сказал Сергей, внимательно следя за уровнем жидкости в шприце.

Майкл молча, но выразительно посмотрел на молодого солдата. Тот смущенно улыбнулся и опустил винтовку.

– Все, хватит, – Сергей убрал шприц в коробку и встал на ноги.

– Хватайте его – положим на брезент, – приказал Майкл и первым взялся за шкуру волка, чтобы положить его на импровизированные носилки, наспех составленные из куска брезента и двух молодых деревьев с обрубленными ветками.

Общими усилиями волка положили на эти носилки, кто-то из солдат пропыхтел вполголоса:

– Тяжелый, гад.

– Майкл, ты ему не слишком ноги перетянул? – спросил Дубинин, с сомнением глядя на полоски, которыми были связаны лапы.

– Не плачь, мамаша, – весело ответил Майкл, – ну, ребята, взяли…

В связи с нападением на «Команду-1» работы по протяжке заграждения запоздали в этот день на час. Впервые за время, проведенное на Лимбе, это было приятной задержкой: люди понимали – чем больше волков убито, тем безопаснее будет работа. Солдаты были рады, что сумели отбить нападение без потерь и отомстить за вчерашние жертвы. Все обменивались улыбками, говорящими «Показали мы им!», настроение было приподнятым еще и потому, что было убито четырнадцать волков, а ведь по подсчетам их оставалось не больше двадцати. А если учесть, что одного удалось захватить живым, то можно представить, с каким трудом ротным удалось навести порядок в ротах.

Вторая команда вернулась на то место, на котором вчера была закончена работа и Бен Росселини с все крепнущей уверенностью в собственной ловкости взобрался на дерево с аккумулятором. Он отключил напряжение, снял аккумулятор вместе с временными креплениями и отправил его на землю в эластичной подвеске. Работа продолжилась в обычном режиме.

Солдаты, прошедшие место нападения, были удивлены пропажей всех четырнадцати волчьих тел с поля боя, но Дюморье отказался от прочесывания леса.

– Если они забрали своих мертвецов – это их дело, – жестко сказал Джозеф на предложение Седжвика пойти по следам волочения, – я думаю, что это – очередная ловушка, и я не собираюсь подставлять этим тварям зад. Вам понятно, Дон?

– Так точно.

– Вот и ладно. Нас ждет работа.

Ни в этот, ни в последующие дни нападений на группы, работающие в лесу, не было. Разведка с «Касперов» ничего больше не дала – волков не было видно, даже с помощью термооптики. Немногие утруждали себя размышлениями, почему волки оставили их в покое. Но люди продолжали с тревогой всматриваться в чащу окружающих их деревьев. Им казалось, что оттуда, из темноты, из теней деревьев, угрюмо протянувшими свои исполинские ветви, за ними следят чьи-то злобные взгляды. Это чувство не покидало людей ни на минуту. Этому чувству было суждено на долгие десятилетия поселиться в сердцах и душах людей…

* * *

Мы снова потерпели поражение. Мы снова потеряли наших друзей. В этот раз мы не смогли даже приблизиться к людям настолько, чтобы нанести хоть один удар. Нас осталось всего семеро. Даже я, ослепленный жаждой мести, понимал, что этого недостаточно.

Люди учли свои ошибки. Их было много, они все время были настороже, они осторожнее выбирали свои тропы, избегая тех мест, где деревья росли близко друг возле друга, где их тени были для нас наилучшим укрытием. Они уже слышали лучше, они учились, как учатся шестимесячные сейры – быстро схватывая на лету.

Например, сегодня я почувствовал, что люди напротив нашей засады знают о нашем присутствии еще до того, как я скомандовал нападать. Это нельзя объяснить, это можно только ощутить.

Как можно описать это чувство? Как будто тоненькая цепочка металлических муравьев, мерно перебирая лапками, продвигается вдоль позвоночника, отчего каждая шерстинка на спине становится дыбом?

Как описать вкус металла, появившийся на языке за то короткое время, пока чужаки сделали десяток шагов в нашем направлении? Как выразить чувство обреченности, с которым я выскочил из-за деревьев, чтобы пробежать небольшое расстояние, разделяющее нас?

Я видел, как падают мои сородичи, видел, как люди убивают нас. Я видел это, но не глазами, а каким-то страшным холодным оком, открывшимся внутри моего сознания. Я бежал вперед, зная, что нам придется умереть.

Все произошло так же, как мне привиделось: нас начали убивать, а мы были бессильны остановить свой разбег. Мои сородичи падали на землю, их тела сотрясали волны раскаленного металла, подобные рою железных ос и мне пришлось это увидеть.

Я возненавидел себя за то, что мои лапы оказались хитрее меня, что мои мышцы и жилы испугались смерти в то время, как мой воспаленный от боли мозг молил о смерти и ждал ее с нетерпением, как ждешь, когда сон сомкнет твои усталые веки после тяжелой охоты или длинного дневного перехода. Я жаждал собственной смерти неистово, как глотка прохладной воды в раскаленный полдень на предгорных пустынных равнинах. Я звал смерть так же страстно, как призывал откликнуться на зов крови мою Лайру, свою любимую и единственную. Но мое тело не хотело умирать. Оно вывело меня из-под смертельного вихря и только одна из пуль оцарапала мое плечо.

Я снова остался в живых. Наверное, это мое проклятие – вести своих друзей на смерть и продолжать жить. От этого мне стало больно, как будто бы все-таки проклятый кусок металла пробил навылет мое сердце навылет, оставив горячую раскаленную рану, отравленную железным ядом. И я завыл, забыв обо всем, кроме зрелища умирающих по моей вине сейров. Я завыл, забыв о том, что взрослые сейры, а тем более вожаки, не должны так явно показывать свои чувства – у нас это не принято.

Я выл, подняв голову в безразличное серое небо, клочьями виднеющееся сквозь густую листву обступивших меня в безмолвном сожалении деревьев и мой вой взлетал так высоко, как, должно быть, взлетают в небо счастливые обладатели крыльев. Мой плач подхватила моя стая, все кто остался. Все мои братья, увернувшиеся от пуль и избежавшие смерти, откликнулись на мой зов и поддержали меня своими голосами.

Я очнулся лишь от эха взрыва, разлетевшегося по лесу, – насмешка над моим страданием и мукой, знак презрения со стороны моих врагов. Я замолчал и мои братья замолчали тоже. Мы замолчали не от стыда – нам не было чего стыдиться; не от страха – нам уже нечего было бояться. Мы замолчали, чтобы не показать людям больше ни единым звуком, как разрываются наши сердца.

«Они не узнают больше нашей боли», подумал я и повернулся к своим сородичам. Шестеро стоявших полукругом сейров были пришлыми охотниками, принявшими мою просьбу помочь в схватке с людьми. Они показали себя закаленными охотниками и настоящими друзьями, не обращавшими внимания на опасность и возможную смерть. Они шли за мной, ни разу не усомнившись в моей воле. Я боялся, я очень боялся смотреть им в глаза, мне казалось, что я увижу в них упрек и злобу.

Как же я ошибался в своих братьях! Подняв глаза, я увидел в желтых глазах, теплым кольцом окружившим меня, только страдание и сочувствие моему горю.

Я еще раз обвел взглядом всех, кто остался со мной и на краткий миг устыдился того сожаления, промелькнувшего во мне. Я пожалел, что никто из стоявших рядом со мной сейров не был изначально из моего племени, что все мои теперешние товарищи присоединились ко мне уже позже – и тут же отбросил эту недостойную мысль. Они все были моими братьями, по духу, крови и стремлениям.

– Я виноват перед вами, братья, – заговорил я. – Я снова привел вас на верную смерть.

– Ты говоришь то, чего не было, Белый, – сказал трехлетний охотник Алг, пришедший из племени Велора, – ты предложил напасть на двуногих и мы согласились. Я хотел отомстить за смерть своих братьев вчера.

– И я, – поддержали его, – и я, и я.

– Я чувствовал себя так, как будто проклятый огонь, пожравший наших братьев вчера, жжет меня самого, – продолжил Алг, – жжет изнутри. И я пошел за тобой, Белый, ты же наш вожак.

Его слова обжигали меня, как огнем, хотя в них не было ничего обидного и злобного. Они верили в меня, хотя я вел их на погибель, они считали меня вожаком, а меня заботило только одно – жажда мести. О, как же тяжело мне досталась эта месть! За смерть своих сородичей я рассчитался, пожертвовав шестью десятками охотников! Если это не признак безумия, охватившего меня, то что же это?!

– Выслушайте меня, я хочу сказать это так, чтобы вы поняли, какая боль терзает мою душу и как я виноват перед вами. Я позвал вас сюда потому, что все мои родные погибли от рук людей. Я благодарен вам, что вы проявили сочувствие к моей утрате и откликнулись на призыв. Я говорил вам, насколько сильны и коварны люди и как смертельно их оружие, но вы презрели опасность и страх. Поначалу нам удалось воспользоваться ошибками людей. Мы смогли преодолеть барьер металлической паутины, убивающей молниями. Мы смогли убить ровно столько людей, сколько это было возможно. Мы сумели обмануть волшебные вещи и приблизиться к чужакам настолько, чтобы нанести внезапный удар. И тут я допустил ошибку, позволив своей ненависти затмить свой разум. Я повел вас на верную смерть и допустил, чтобы погибли почти все, кроме нас. За это я прошу простить меня.

Я наклонил голову к самой земле. Так мы показываем свою покорность. Так на нас легко напасть – наша шея беззащитна, один мощный укус сможет сломать шейные позвонки.

– Ты не должен просить прощения, Белый, – говорит Алг. – В том, что наши попытки напасть на людей, окончились так печально, нет твоей вины.

– Нет твоей вины, – вторят ему.

– Нет вины.

– Ты не виноват.

– Мы знали, что нас ждет. Мы хотели отомстить. Но люди оказались сильнее. В этом нет твоей вины. В этом вообще никто не виноват, – говорит Алг.

– Не виноват, не виноват.

– Так или иначе, но мы воевали хорошо, мы сделали все, что могли. Благодаря тебе, Белый, мы знаем, как убивать людей. Мы знаем, что их можно убить. Мы знаем, что они, как и мы, существа из плоти и крови. Наше различие состоит в том, что мы используем для охоты свои собственные клыки и когти, а они – презренный металл. Мы знаем, как обмануть их. Мы знаем их слабости. Мы знаем, чего они хотят – и в этом твоя заслуга, Белый.

Он еще молод, но уже мудр, как опытный охотник и вожак. Я поднимаю голову и смотрю в его глаза. Я знаю, что смотрю в глаза будущему вожаку или, по крайней мере, великому охотнику и воину. Я смотрю в его глаза и не стыжусь слез …

Мы возвращаемся только для того, чтобы оттащить тела наших погибших товарищей подальше в лес.

Эта ноша тяжела для меня, она лежит на моем сердце каменными глыбами, спящими в глубоких реках, пластами льда на горных вершинах. Эта ноша терзает меня, рвет когтями мое сердце муками неспокойной совести. Этой ноше суждено всегда остаться вечной тяжестью на моей душе. Эта ноша исчезнет только вместе с моей смертью…

Перед тем, как заходит большая из двух лун, мы нападаем на стадо оленей, спящих в густом ивняке вблизи одного из ручьев. Мы отбиваем двух оленят и старую олениху, мы очень голодны, нам нужно поесть.

Мы располагаемся вблизи туш, на которых еще осталось много мяса. Стая может отдыхать на этом месте еще два или три дня, пока мы не доедим все мясо и не обглодаем все кости. Нам нужен отдых, нам нужно набраться сил. Перед тем, как устроиться на ночлег, я говорю:

– Прекратим нападения. Люди настороже. Нас слишком мало, чтобы я позволил жертвовать своими братьями без всякой надежды на успех.

– Что будем делать? – спрашивает меня Алг.

– Затаимся на время. Люди не будут нас искать. Люди осознали, что их сила в численности и сплоченности. Атаковать в то время, когда их сотни, когда они не расстаются с оружием, мы не можем. Это значит погибнуть без пользы. Двуногие теперь всегда ходят большими стадами, всегда с оружием, всегда настороже. Поэтому нам нужно выждать время. Вы можете охотиться, теперь это ваша земля. Я прошу вас не приближаться к людям, я прошу вас об этом, потому что мне не нужны бесполезные жертвы.

– Почему ты говоришь «вы», а не «мы», Белый? – спрашивает меня Алг.

– Потому что я оставлю вас на время. Мне нужно еще раз навестить вожаков северных племен. Нам нужны еще воины, нас слишком мало.

Алг наклонил голову в знак согласия.

– Братья, слушайтесь Алга в мое отсутствие так же, как слушались меня. Алг мудр и хитер, он не допустит ничего такого, что могло бы повредить вам.

Стая довольно ворчит, одобряя мой выбор. Алг снова склоняет голову, в его глазах я вижу гордость и уверенность в собственных силах. Как же я завидую своему собрату! Я уже давно не чувствую ни уверенности, ни гордости…

Проведя беспокойную ночь, я рано утром покинул стаю и направился на север…

Я направился в племя Велора, как самого опытного и мудрого из всех вожаков. Он выслушал мой рассказ молча, без слов. В его глазах я не прочитал ни осуждения, ни одобрения. Он разрешил мне охотиться на землях племени и послал гонцов к Каспу, Лоро и Сейди, чтобы вожаки прибыли к нему на совет.

Прием, оказанный мне был не из лучших, но я ожидал худшего. Я боялся, что сейры, опечаленные и озлобленные гибелью своих бывших соплеменников, воспылают ко мне жаждой мести и мне останется только подставить свою шею под справедливый удар. Я ошибался в великодушии своих сородичей, как ошибался еще во многом.

Меня не презирали, но со мной избегали общаться. Когда утром и вечером я ходил на водопой, стоять рядом со мной не стремился никто.

Сейры старались не встречаться со мной взглядами, уступали мне дорогу, как будто бы я находился в одном вздохе от смерти и со мной было опасно находиться рядом.

Я не винил их. Я сознавал всю степень своей вины. Но никогда в жизни мне не было так горько, как в те два дня, которые я провел в племени Велора. Я в полной мере ощутил себя отверженным, никому не нужным безумцем, погубившим столько молодых здоровых сейров в бесполезной войне против двуногих пришельцев. Я еще не знал, что мне предстоит стать изгоем…

Через три дня прибыли вожаки и Велор предложил уединиться в лесу для разговоров. Он не хотел, чтобы наши слова вышли за пределы нашего круга. Сайди, один из вожаков, время от времени бросал на меня сочувствующие взгляды, Касп смотрел на меня так же, как смотрел Велор – без выражения злобы или сожаления. И только Лоро смотрел на меня с плохо скрываемым злорадством. Почему-то он всегда был против меня.

Начал Велор по праву старшего и хозяина собрания.

– Благодарю вас за то, что откликнулись на мой зов. Я собрал вас здесь по просьбе нашего собрата Белого. Три дня назад он покинул свои земли и пришел ко мне. Я догадываюсь, почему он снова пришел к нам, но по нашим законам, которые мы всегда соблюдаем, гость имеет право говорить первым.

Велор повернул голову ко мне в знак того, чтобы я начал говорить.

– Я тоже благодарен вам за то, что откликнулись и пришли. Да, мой старший брат Велор прав: я снова перед вами и снова вынужден просить вас о помощи.

Я увидел, как при упоминании о помощи Лоро с издевкой посмотрел на меня, намереваясь что-то сказать, в нарушение всех законов, по которым нельзя перебивать говорящего, но Велор, как будто почувствовав что-то, повернул голову к Лоро и тому пришлось промолчать. Я продолжил:

– Моя просьба будет противна вам, я осознаю, что я не вправе просить вас снова, поэтому прошу выслушать все, что я скажу. Моя война с пришельцами закончилась. Я больше не в силах продолжать ее. По моей просьбе вы разрешили молодым охотникам, тем, кто захотел присоединиться ко мне, покинуть ваши племена. Я знаю, – сказал я, посмотрев на Лоро и Каспа, – что некоторым это было не по душе, но я не видел иного пути, чтобы остановить людей.

Я замолчал, собираясь с духом, и Велор сказал мне:

– Тебе будет проще рассказать все, как есть, Белый. Не стоит умалчивать о чем-нибудь.

– Я и не собирался молчать о своих ошибках, уважаемый Велор, – возразил я, чувствуя, как во мне волной поднимается гнев.

Я злился на них – они не теряли своих братьев в схватке с многократно превосходящим врагом, они не видели, как их братья горят в свирепом огне, они не слышали их предсмертных криков. Им проще, чем мне. По их землям не ходят двуногие пришельцы с омерзительными запахами металла и смерти. Их дети все еще бегают по земле, не подозревая, что смерть грядет!

Но я был здесь гостем и не хотел нарушать закон, оскорбляя хозяев. Поэтому я начал говорить, глядя Велору в глаза. Я не отводил взгляд все время, пока я говорил. И он не отводил взгляд.

– Я рассказывал, что люди оградили Черную Пустошь металлической паутиной, убивающей молниями все живое. Любое существо, прикоснувшееся к ее нитям, обречено на мучительную и страшную смерть. Люди не остановились на этом. Они начали прибирать к своим рукам лес – железными когтями они раздирают деревья для своих нужд, рвут траву для своих прирученных животных. Моя стая напала на двуногих, но оружие в руках людей способно убивать на расстоянии. Иногда мы даже не успевали увидеть человека, убивающего нас.

Я сумел захватить одного из двуногих, как вы знаете. От него я узнал намерения людей. Я узнал, как действует их оружие. Я также узнал, что они пользуются волшебными вещами, позволяющими видеть в кромешной тьме. Я смог придумать способ, чтобы обмануть людей и пробраться сквозь их «паутину».

Первая схватка с людьми была удачной – мы убили их больше, чем они убили нас. Как вы знаете, ко мне присоединилось семь десятков и пять охотников. После первой схватки мы потеряли два десятка и еще двух сейров.

Успех вскружил мне голову. Мы поняли, как беззащитны люди, когда на них нападаешь врасплох. Мы узнали, как они беззащитны без своего оружия и защиты «паутины». Убить человека без оружия – все равно, что раздавить лапой дождевого червя.

На следующий день мы обманули волшебные вещи людей и напали на них. Против ожидания, они были настороже и сумели дать нам достойный отпор, мы смогли убить только десяток людей, потеряв три десятка и семь сейров.

Здесь я и допустил ошибку. Я рассудил так: люди подумают, что мы испугались, и ослабят бдительность. В самом деле, любое разумное существо просто отступило бы и затаилось на время. Но мы напали на них на следующий же день. Я рассчитывал на внезапность. Однако люди ждали нас, они были уверены, что мы нападем и мы снова потерпели поражение.

Я совершил еще одну ошибку. Я знал, что оружие людей бессильно на близком расстоянии. Наша сила и мощь проявляется только вблизи жертвы, на расстоянии мы бессильны. Я надеялся, что нам удастся прорваться сквозь ряды людей и схватиться с ними так, как привыкли мы. В ближнем бою никого нет сильнее нас.

Я потерял еще десяток и шесть братьев, и мы не смогли убить ни одного чужака.

Людей стало больше, они постоянно настороже, они боятся нашего нападения так отчаянно, что не расстаются со своим оружием ни на миг. Люди разделились на два больших стада: одно растягивает «паутину» далеко от Пустоши в лесу, второе стадо подтягивает специальные металлические толстые нити «паутины», по которым летят молнии.

– Зачем они делают это, как ты думаешь? – спросил меня Велор.

– Они хотят завладеть лесом так же, как они завладели Пустошью.

Велор молча смотрел на меня и мне ничего не оставалось, как продолжать говорить.

– Я понял, что напасть с теми охотниками, которые остались, на людей – значит пойти на верную смерть. Я приказал своим братьям оставить все попытки мести, не попадаться на глаза людям и не нападать на них.

– Теперь тебе пора сказать нам, что ты хочешь, Белый, – сказал Велор после того, как я замолчал.