Текст книги "ЧП на третьей заставе"

Автор книги: Вадим Пеунов

Соавторы: Иосиф Чернявский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Воскобойников «расчихвостил» окротделовца, как суровый отец блудного сына:

– Я ему завтрак держу, а он – исчез. А ты тут думай разную чертовщину: уехал – сгинул. И коня увел.

Оставив свой пост возле телефона, он отвел Сурмача в столовую и проследил, чтобы тот поел.

– Там, на заставе, тебе окочуриться с голоду тоже не позволят. Я уже позвонил заму по оперработе. Мужик надежный.

Аверьян с благодарностью пожал руку дежурному помощнику.

– «Воскобойников сказал – считай, что сделано!» – процитировал он любимое изречение головастого парня.

Тот удивился:

– А похоже! Посадил бы тебя, за аппарат, и там, на заставах, поверили бы: говорит Воскобойников. Голос мой.

На заставу Сурмач с сопровождающим выехали около десяти часов.

Лошади шли шагом, у них под ногами фонтанами взрывалась грязь. Она забрызгивала Аверьяна до самых ушей. Вначале он еще стирал лепки с лица, но вскоре понял, что это бесполезно. Отпустил поводья и ехал, думая все об одном и том же. Прорыв границы… Ярош и погибшие пограничники.

Вдоль узкой лесной дороги – два конника рядом не проедут, – упираясь острыми макушками в низкое ватное небо, стояли сосны. Могучие, степенные, они со снисходительностью мудреца посматривали па все, что делалось у их ног, под их негустой кроной. Время подпалило их бока, а осень навела рыжий глянец. Над соснами и елями времена года не властны. Лес пах хвоей и живицей. Но жило в этом запахе для Аверьяна что-то таинственное, грозящее опасностью.

Он терпеть не мог осени, он всей душой любил пробуждающийся по весне лес. Его тонкие запахи, его призывные голоса заставляли сердце биться в истомном, радостном предчувствии, вселяли огромную, всепобеждающую надежду на свершение необычного, давно желанного…

В родном Донбассе деревья для Сурмача были друзьями: они помогали укрыться от зноя, они кормили вкусными яблоками и вишнями, грушами и абрикосами. А здесь, в этом сумрачном осеннем лесу, деревья помогали бандитам и контрабандистам. Это они укрыли от глаз пограничников нападающих, это они помогли скрыться убийцам…

НА ТРЕТЬЕЙ ЗАСТАВЕ

Застава номер три.

В продолговатой комнате – Ленинском уголке – стоят рядом два гроба, обитых кумачом, обвитых черными лентами. Пахнет хвоей и живицей, как в лесу.

Застава – в трауре, застава сегодня хоронит своих героев…

Почтить память и разобраться в происшествии, которое привело к их гибели, приехало начальство из погранотряда, из полка, из губотдела ГПУ…

Сопровождающий, видя такое дело, забрал коня и подался восвояси, дав ему напоследок добрый совет.

– Подождите малость, – сказал он Сурмачу. – Вы тут – чужой, а на чужого на погранзаставе обязательно обратят внимание и спросят: кто таков и по какому праву на территории.

Сопровождающий красноармеец оказался пророком. Пока Сурмач искал, к кому бы обратиться, все от него отнекивались: «Подождите!», «Не до вас!», «Вы что, не видите, чем все заняты?» Но стоило ему присесть на деревянные ступеньки, ведущие в помещение штаба, как перед ним появился пограничник в желтоватом полушубке, заеложенном на локтях, словно бы его владелец постоянно ползал по-пластунски. Широкий ремень располовинил его по талии. Он встал уверенно, по-хозяйски, ноги чуть пошире плеч, втоптался в землю. Вот так основательно ладятся, прежде чем рубануть по сучкастому полену. Показал па Аверьяна коротким сильным пальцем и решительно, словно бы произносил приговор, не подлежащий обжалованию, сказал:

– Воскобойников дважды уже звонил. Приметы сходятся: в кожанке командира бронепоезда, который всю гражданскую тер ее по узким люкам и неудобным переходам, маузер – трофейный, ремень засупонен до предела, сапоги каши просят. И если молчит, то брови друг о друга на переносице бьются, и хмуринка – через весь лоб свальной бороздой… Значит, Сурмач из окротдела.

Аверьян невольно посмотрел на свои сапоги. Действительно, они изрядно потрудились. И если бы к ним относиться по-людски, то следовало подбить подметки да и латку пришить: протер почти насквозь самодельное шевро бугристый мизинец правой ноги.

Пограничник в полушубке представился:

– Свавилов. – Он, видимо, официальным, уставным отношениям предпочитал простоту, которая ведет к взаимному доверию. – Павел, – назвал он имя. – Зайдем ко мне, потолкуем.

Свавилов открыл дверь, пропустил гостя. Сорвал с себя надоевшую фуражку, тряхнул головой. Получив свободу, озорно рассыпались длинные, словно бы из вымоченного льна, волосы. Свавилов – типичный русский парень из какой-нибудь северной губернии: лицо – клинышком, глаза небольшие, зеленовато-голубые, с открытым, приветливым взглядом.

Пододвинул окротделовцу стул, сам плюхнулся на другой, привычно подтолкнув ножку носком сапога. Ловко это у него вышло.

– Как наш-то работник попал в секрет? – поинтересовался Аверьян.

– Я перестарался. С Турчиновским окротделом мы постоянно контачим: то они нам полезные сведения принесут, то мы им работенку подбросим… А накануне мы тут у себя задержали одного… Возвращался.

– Григория Серого? – уточнил Сурмач.

– Он, – подтвердил замнач. – На допросе проговорился, что на ту сторону уходил с каким-то. Степаном. А по имеющимся сведениям в районе заставы через границу челноком ходит един из белояровских. Ну я и поставил на тропе самых надежных ребят. Из погранотряда приехал ваш Ярош. Просится: «Пустите в секрет, авось пригожусь: половину белояровских в лицо знаю». Я клюнул на это. Само собою, проинструктировал окротделовца… Ярош – работник со стажем, по части засад и секретов сам любому инструктаж выдаст. Но ждали одного, а их шло на прорыв до десятка. Словом, мы караулили лису, а напоролись на медведя…

Свавилов был откровенен, и это вызывало в Сурмаче чувство доверия.

– Уж очень зло разделались с секретом, – высказал он мысль, которая давно тревожила его.

– Ребята там были цепкие. Иващенко – бывший конармеец, на границе с первого дня. Куцый против него – новичок, по тоже второй год на заставе. У каждого не по одному задержанию. От таких не отвертишься, – пояснил Свавилов. – Вот с ними и разделались.

– Такие опытные, а… позволили, чтобы с ними разделались, – усомнился Аверьян в характеристике.

– Что уж упрекать погибших! – вздохнул Свавилов.

Аверьян и не думал упрекать, просто он увидел в этом нечто особенное, необъяснимое для себя: опытные пограничники, хваткие чекисты – и попали впросак. Один Ярош чего стоит! Трое лежали в засаде. Не в открытом поле, а в засаде! И все трое пострадали. Контрабандисты атаковали, они должны были понести более ощутимые потери… И всего один убитый. Разве что остальных убитых и раненых унесли с собою, а этого, последнего, не сумели. Но тогда – почему? Что помешало? Секрет перестреляли, застава по тревоге только поднималась… А контрабандисты оставили, можно сказать, «свидетеля». Убитого опознают, потянется ниточка…

– Как там получилось, – продолжал Свавилов, – мы сейчас можем лишь гадать. Разве что Тарас Степанович, очухавшись, прольет свет.

– Был я у него в больнице, спрашивал. Толком ничего не помнит: все дело в секунды уложилось, а кроме того, саданули его прикладом, ну и поотшибло память.

– Прикладом? – удивился Свавилов. – Это он сам сказал?

Аверьян смутился. «Насчет приклада…» Уверовал в слова медсестры. Но она так убедительно говорила: «Не с размаха, мол, ударили, а ткнули – размахнуться не было возможности».

– Нет, не сам… Медсестра определила.

– А… Тогда считай, что это пока не факт. С карабинами и винтовками могут быть лишь бывшие петлюровцы… А по имеющимся у меня сведениям, в районе нашей заставы таких гостей пока не наблюдается.

– Значит, сведения не точные, – предположил Сурмач.

Свавилов прищурил глаза, посмотрел на окротделовца долгим взглядом и ничего не ответил на это.

– Сейчас покажу заключение врача… Но там об ударе прикладом, по-моему, ни слова. Впрочем, Яроша почти сразу увезли, оказали первую помощь – и на тачанку.

Действительно, о ранении окротделовца в медицинском акте была всего одна фраза: «Тяжелое ранение в голову». А вот об убитых – подробнее. Оказывается, одного из пограничников убили выстрелом в упор, в затылок, даже волосы обгорели, завились от огня. А второго – в лицо. Пуля вошла в подбородок и вышла в затылок.

– Выходит, в этого, второго, стрелял лежачий? – удивился Сурмач. – Пограничник нападал, атаковал, а контрабандист сидел или лежал на спине и отстреливался?!

– А я на это не обратил внимания, – признался Свавилов.

Они с разных точек смотрели на происшествие. Для заместителя начальника погранзаставы случай прорыва границы был рядовым явлением. Необычное для него заключалось в том, что прорывая границу, контрабандисты уничтожили секрет (двух убили, а одного, случайно там оказавшегося, тяжело ранили). Для него инцидент на этом, в основном, и заканчивался. Конечно, в случившемся можно усмотреть и его, Свавилова, личные упущения. Но кто от подобного застрахован? Граница беспокойная, всего можно ожидать…

Для окротделовца, не искушенного в делах пограничников, прорыв границы и гибель людей представляли одно целое. На этом событии главное для него лишь начиналось. Теперь ему предстояло как можно больше собрать на месте происшествия фактов и так их выстроить, чтобы они повели по следам исчезнувших в глубине территории контрабандистов.

– Нельзя ли глянуть на место, где все стряслось? – спросил Сурмач.

Свавилов поморщился:

– Граница… За каждым нашим шагом с той стороны наблюдают. – А потом вдруг согласился: – Добро, сегодня у нас тут людно, да и секрет в глубине. Сам я пойти не смогу, дам в сопровождающие толкового парня, Леонида Тарасова. Когда началась катавасия, он со своим отделением первым прибежал на место происшествия. Но никого из живых не застал.

Леонид Тарасов был угрюмым и неразговорчивым. На голову выше Сурмача и в плечах пошире раза в полтора. Посматривает на окротделовца в кожаной куртке с явным недоверием.

– Покажешь секрет, – сказал ему Свавилов.

А он – бука букою:

– Не положено посторонним… Тут граница, а не сенная площадь.

– Р-разговор-р-чики! Тарасов! – прикрикнул на него незлобиво замнач и уже совсем иным тоном досказал: – Леня, тех, кто прорвался, надо найти.

– Пусть ищут… в своем округе… А на границе тех, кто убил Иващенко и Куцого, уже нет.

– Тарасов! – повысил голос командир, – Покажешь уполномоченному окротдела место происшествия и ответишь на все вопросы. А по возвращении – доложишь.

«Ну и тип!» – подумал Аверьян, испытывая взаимную неприязнь.

Свавилов, поняв, что из этих двоих не получится побратимов, решил:

– Для пользы дела – и я побываю на месте.

Они отправились втроем.

Опять все тот же лес. Но теперь Аверьян присматривался к каждому деревцу. Сосны-великаны стояли редко. Идущего человека в таком лесу видно издали.

«Впрочем, это днем. А ночью?»

– Ночью видно хуже, зато слышно лучше. Снег, выпавший неделю назад, превратился в болото, чавкает под ногами, – пояснил Свавилов.

– Почему же, в таком случае, прорывавшиеся сумели подойти к секрету впритык? Пограничники не дремали?

Тарасов мгновенно рассердился:

– Если и дремали, то за компанию с вашим окротделовцем!

– Наши встретили их на подходе, – примиряюще начал рассказывать Свавилов. – Убитый контрабандист лежал метрах в двадцати от секрета. Так, Леня?

Тот кивнул: мол, все именно так.

– Иващенко с Тарасовым давнишние друзья: в Конной армии служили. И па границу их судьба вместе завела. Переживает.

Вот теперь Сурмач этого бирюка начал понимать. Но все равно чувство неприязни осталось.

– Контрабандиста уложили – убегал, что ли?

– Нет, пуля встретила, – буркнул Тарасов – В грудь, под левый сосок.

Секрет – это два огромных пня метрах в пяти друг от друга. Присев сначала за один, а потом за другой, Сурмач осмотрел подходы и по достоинству оценил прозорливость тех, кто выбирал место для засады.

– Да, обзор – вся округа как на ладони. Застать врасплох сидящих в секрете невозможно. – И это была оценка работы командира отделения Леонида Тарасова. – Отделённый, – обратился Аверьян к угрюмому пограничнику, стараясь втянуть его в свое дело, – я лягу в секрет, а ты пройдись «контрабандистом». Только осторожничай. Сможешь?

Тарасов не спешил откликаться на просьбу окротделовца, который принес с собой новые хлопоты. Но Свавилов притронулся к рукаву его шинели:

– Леонид! Для пользы дела.

И Тарасов отправился топтать тропу, по которой шли прорывавшиеся.

Аверьян лег в снег. Рука пробила остекленевшую корочку и попала в холодную жижу. «Как же ребята в секрете в этой мокрой стуже – всю ночь? Грелись, поди… Вставали, на ладошки хукали. Уж не таким ли способом себя и обнаружили?»

Но говорить пограничникам о своих догадках не стал.

Из-за пенька было видно, как от сосны к сосне перебегает пограничник. Чавкал под сапогами жидкий снег. У земли все звуки усиливались, становились четче, приобретал свой характер и голос. «А ночью – хуже видно, но лучше слышно…»

Когда Тарасов подошел к тому месту, где был убит контрабандист, Аверьян крикнул:

– Стой! Руки вверх!

Пограничник прыгнул за ближайшую сосну.

Сурмач подумал, что если бы держал прорывавшегося на мушке, то успел бы выстрелить.

Аверьян встал, отряхнул с куртки и штанов липкий снег.

– Если бы каждый из наших сделал по прицельному выстрелу, и то троих бы положили. Невозможно промазать из винтовки, если стреляешь лежа, с упора, а цель в пятнадцати—двадцати метрах.

Свавилов хмыкнул неопределенно, ткнул пальцем в козырек фуражки, сдвинул ее чуть на затылок. И сразу стал похож на сельского сорванца.

– Невозможно, – согласился он. – Тем более Иващенко был на заставе лучшим стрелком, а Куцый все упражнения по стрельбе выполнял на «хорошо» и «отлично». Как, Леонид Иванович, – обратился не без подспудного смысла замнач к командиру отделения, с которым они, по всему, были большими приятелями.

– Закавыка! – пробормотал тот, как бы заново озирая место происшествия.

– А закавыка в том, – высказал Аверьян свою догадку, – что прорывавшихся было две группы: одна отвлекала внимание сидевших в секрете, а вторая напала на них сзади.

Тарасов закрутил в досаде головой: «Нет и нет!»

– Чтоб обойти секрет, надо знать, что он есть и где именно.

– Знали! – стоял на своем Сурмач.

Молчун Тарасов взорвался. От возмущения не может найти подходящих слов, несет какую-то околесицу.

– Пока посторонних на границе не было, про наши секреты контрабандистам и на ум не приходило.

«Вон куда он гнет! Камешек – в Яроша, а второй, поувесистее, в Сурмача».

Свавилов тоже не согласился с окротделовцем.

– Никто, кроме меня да Тарасова, о секрете не знал. Я его замыслил. Начал разбираться в оперативных сведениях. Идет контрабандист. Челнок. Опытный, от удачи пообнаглевший. Границу переходит, как коридор в собственном доме. Такой за семь верст киселя хлебать не станет, постарается перед самым нашим носом пройти. Я пять постов дополнительных и выставил. Является командир отделения ко мне на развод. Я ему: «Пост номер два – Иващенко и Куцый. Выставляй». И он повел. Просочиться за пределы заставы сведения о секрете не могли: времени на это не было.

– А секрет был атакован с двух сторон! – стоял на своем Сурмач.

Пограничники переглянулись. Свавилов подергал себя за мочку уха.

– Леонид Иванович, как ты считаешь?

– Я уже сосчитал… убитых. Пограничный секрет – не сенной базар, куда доступ для всякого.

Он был упрям и объяснял все случившееся одним: в секрете был посторонний.

– Как лежали пограничники и окротделовец? – спросил Сурмач командира отделения.

Медлительный Леонид Тарасов долго присматривался к месту происшествия, потом ответил:

– Иващенко так и присох к винтовке за пеньком.

– Иващенко, это которого в затылок? – переспросил Аверьян.

– Да. Он и свалил контрабандиста на подходе. А Куцый… Куцый почему-то лежал на Иващенко, лицом вверх, – вспомнил и удивился при этом Тарасов. – Видимо, пятился, запнулся и упал.

– Что его подняло из-за своего пенька? – выспрашивал Аверьян. – Он же был дальше от нападающих, чем Иващенко?

– Ну, дальше… – вконец растерялся Тарасов, чувствуя, что его припирают какими-то непонятными ему фактами.

– Где была винтовка Куцого?

– У пенька, за которым он был в секрете.

Сурмача поразила догадка: «Яроша ударил прикладом Куцый!» Но он понимал, как это должно прозвучать, и хотел, чтобы пограничники самостоятельно пришли к тому же выводу.

– А как лежал окротделовец?

– Тоже на спине… Я подбежал – кровь из разбитой головы хлещет – снег вокруг потемнел.

– Могли его садануть контрабандисты? Вырвали у Куцого винтовку… – вел Аверьян расспросы в нужную ему сторону.

В разговор ввязался посуровевший Свавилов. Маленькие глазки заискрились синими холодными зарницами. Он понял, к чему клонит Сурмач, постарался быть объективным.

– Контрабандист привык к пистолету. Отбирать винтовку у пограничника – на это нужно время. А тут мгновение цена жизни и свободе. Расстрелять патроны им было некогда… Так что… – Но его мысль билась о другое. И это «другое» было чудовищным. Он восстал: – Да не мог Куцый, не мог!

– Чего не мог? – притворился Сурмач непонимающим.

– Ударить окротделовца прикладом, – чеканя каждое слово, произнес замнач. – Во имя чего?

И Сурмач понял, что приобрел в лице Свавилова недоброжелателя. Но Аверьяном уже владело упоение исследователя: «А что? А как? А почему именно так?»

Свавилов колупнул носком сапога снег, поддав его, словно детский мячик. Руки в карманах полушубка. Поелозил на месте, как бы вдавливаясь в землю. Почмокал недовольно губами, выражая всем этим высшую степень возмущения.

– Как это ловко получается: мы здесь, па границе, «выращиваем» шпионов, «пестуем» диверсантов, а вы, территориальники, у себя в округах их вылавливаете.

«Ну, чего он лезет в бутылку! – с сожалением подумал Аверьян. – И неглупый человек…»

– Я за Куцого ручаюсь головой! – резко, словно бы и в самом деле отдавал голову, чиркнул Тарасов ребром мясистой ладони по бугру кадыка. – Два года с ним хлеб-соль делили… Тут у нас человек раскрывается…

Аверьян получил разрешение осмотреть убитого контрабандиста. Ему помогал Свавилов.

«Здоровяк!» – подивился Аверьян.

Лицо у контрабандиста белое, чистое, без веснушек. А глаза должны быть голубыми.

Аверьян с трудом откатил задубевшее веко. Зрачок был неестественно большим и не круглым, а чечевицей, повернутой боком. Смерть налила в белки мути и вытравила из зрачков синеву… «Умер не сразу, – определил Сурмач. – Успел испугаться. А пуля-то – в самое сердце. Выходит… что-то увидел или услышал перед смертью. Может, окликнули пограничники?»

Но этот вывод не вязался с тем, который уже сделал для себя Аверьян: «Контрабандистам помогал Куцый. А если помогал, то напал первым – на Яроша. У контрабандистов, в таком случае, было преимущество. А убитый перед смертью все же испугался. Странно».

Они прощупали каждую складочку одежды убитого, вспороли на ботинках подошвы и сорвали каблуки. Ничего. Не дало результатов и самое тщательное знакомство с контрабандой, – просмотрели на свет и прогладили горячим утюгом все сто бумажек, в которых был завернут сахарин. Вскрыли часы. Ничего, достойного внимания.

Явился дежурный и сообщил, что «замнача вызывают». Свавилов ушел.

Аверьян начал заново осмотр.

Через часок вернулись с похорон пограничники. Вместе с ними появился и Свавилов. С полушубком и фуражкой расстался, оделся в гражданское, под местного дядьку.

– Выходи на свежий воздух, хватит киснуть в подвале! – крикнул он Сурмачу с порога.

Обиды, которую он унес с собою, словно бы и не бывало. В голосе звучала скорее дружеская просьба.

Сурмач вышел на порог.

– Дело есть, – пояснил Свавилов. – Надо бы нам с тобою в Лесное мотнуться.

До Лесного километра четыре. Шли и молчали. Впрочем, разговаривать было некогда: Свавилов – ходок опытный, такой марш-бросок затеял…

Село встретило их заливистым лаем звонкоголосых собак. Над хатами плыл сладковатый дымок, он приятно щекотал ноздри и напоминал, что есть на свете огромные запашистые караваи, выпеченные на поду в больших печах. У этих караваев вкусные, хрустящие корочки…

«Богатое село», – подумал Сурмач, присматриваясь к белым аккуратным хатам, высокие каменные фундаменты которых хлопотливые хозяйки подмазали цветной глиной еще летом. Осенние дожди до холодной синевы вымыли стены, мокрый снег надраил их до блеска, словно лихой взводный хромовые сапоги, отправляясь на свидание.

Леса здесь не жалели. Добротными заборами Лесное напоминало Сурмачу Шуравинский хутор. Некоторые хаты крыты щепой – специальными, очень тоненькими досточками. Чуть ли не под каждой завалинкой вылеживалось несколько сосновых и дубовых колод. Со временем распустят их на брусья, на доски, смастерят телегу, колеса, склепают бочки и вывезут свое ремесло на базар, в город…

«Богато живут, – еще раз подумал Сурмач, испытывая приятное чувство удовлетворения: – Когда-то все будут печь подовой хлеб…»

Огородами они подошли к каменному дому под новой щепой, который стоял чуточку на отшибе. Дубовое крыльцо и оконные наличники украшены искусной резьбой. Во дворе – добротные постройки.

Это была настоящая харчевня. Посещали ее, видать, многие. Хозяин поставил два широких, самодельной работы стола и тяжелые лавки. («Как у Ольги в хате», – вспомнил Аверьян.) Столы были аккуратно выскоблены ножом, а лавки заеложены до блеска.

Сегодня в тайной харчевне был всего один посетитель: чернобровый парнишка лет восемнадцати—девятнадцати с тоненькими усиками на верхней нервной губе. У него были веселые, плутовые глаза.

«Видел! Уже где-то видел!» – было первой мыслью Сурмача.

– Знакомьтесь, – предложил замнач, не называя имени.

Чернобровый парень встал. На голову выше Аверьяна. Улыбнулся, обнажив ровные, белые, один к одному зубы. Протянул руку.

– Дзень добрый…

Мягкий, певучий голос.

И Сурмач вспомнил: «Славка Шпаковский!» Только этот чуток помоложе, зато пошире в плечах и ростом, пожалуй, пониже. Славка Шпаковский родом из Перемышлян, это на Львовщине, где-то в предгорьях Карпат. И был у него брат… Юрко.

– Я знал твоего брата, Владислава, – вдруг неожиданно даже для себя заявил Аверьян. – Славку Шпаковского.

Оторопел Юрко, переглянулся с пограничником. В глазах – недоумение.

– А как вы пишетесь? Фамилия…

– Сурмач.

– Аверьян? – обрадовался паренек. – Йой, Славка мне рассказывал и про вас, и про панянку Ольгу, – карие глаза озорно заблестели.

– Про Ольгу?

– Да, да! – От переизбытка чувств он замахал сразу обеими руками, будто бил в барабан сигнал атаки.

– Но где ты его видел? Когда?

У Свавилова гора с плеч: не надо таиться от своего, все знает. Улыбнулся – рот до ушей.

– Шпаковский… вернулся… на родину…

Аверьян присвистнул: «Вот куда Славку занесло!»

– Славка наказывал передать, – начал докладывать Юрко, – позавчера границу перешли пятеро из УВО.[1]1
  УВО – националистическая Украинская военная организация.(Примечание автора.)


[Закрыть] Готовил их сам атаман Усенко. У него теперь кличка Волк.

– Жаль, что ушел он тогда от нас, – не без злости проговорил Сурмач, вспоминая Журавинку и осечку с Воротынцем и Усенко.

– Славка говорил, – продолжал Юрко, – что их на вашей стороне кто-то встречал.

Казалось, Сурмачу бы только радоваться: подтвердилась его правота. Еще несколько часов тому назад опытные пограничники Свавилов и Тарасов считали Аверьяна тюхой-матюхой, тюлькой азовской, когда он предположил, что нападение контрабандистов на пограничный секрет – дело далеко не случайное, и к нему имеет отношение Куцый. Но недобрым было бы сейчас это торжество. «Пятеро из УВО… прорывались… секрет уничтожили – не ради же того, чтобы пронести сахарин и швейные иголки».

Свавилов еще там, на месте происшествия, где окротделовец разбирался в деталях прорыва, понял, что Сурмач, несмотря на свою молодость, – чекист опытный: «Вот и орден…»

– А здорово это у тебя получилось: кто как лежал, кто в кого стрелял да из какого положения, и, пожалуйста, вывод: «контрабандистов встречали на границе». И в самом деле… завелась какая-то моль. Впрочем, может, не; на самой границе… Уж такие надежные были ребята: что Иващенко, что Куцый… Да, – потужил он, – пока дойдем до истины – попреем еще мы с тобою. И не только мы…

Резон в словах замнача был, проверить такое предположение стоило, но для Сурмача и без того было все ясно: Куцый – вот кто встречал контрабандистов. Но если это так, то факт для заставы ох какой хлопотный. Вот Свавилов невольно и отодвигает неприятности подальше, авось не на самой границе ждали «волчат»…

Юрко Шпаковский продолжал:

– И еще Славка говорил, что у тех, из УВО, была вализка, берегли они ее, очень берегли.

«Вализка? А… вализка – это чемодан… Наверно, Шпаковский говорил о бауле. Но что за секрет в нем?» Уж кажется, Аверьян обнюхал бандитскую поноску со всех сторон.

Юрку показали фотокарточку убитого. Но Шпаковский рыжего контрабандиста видел впервые.

– Они в магазине Щербаня сидели. А ушли ночью, – пояснил он.

«Щербань?» – Аверьян от удивления даже присвистнул.

– Щербань! Роман?

Юрко подтвердил:

– Он.

– Субчик-голубчик! Жив! И неплохо пристроился! Эх, добраться бы до него!

– Щербань – фигура, – заговорил Свавилов. – Резидент «Двуйки».[2]2
  «Двуйка» – Второй отдел генштаба армии панской Польши, военная разведка.(Примечание автора.)


[Закрыть] Вербует среди контрабандистов пополнение для УВО и для польской разведки: словом, на хозяина работает не за страх, а за совесть, и себя не обижает.

Юрко распрощался с Сурмачом и ушел. Свавилов некоторое время молчал, потом спросил Аверьяна:

– С чего будем начинать? Найти пятерку лихих надо непременно.

– Может, для начала еще покопаться в бауле? Есть же в нем какая-то заковыка.

– Ну что ж, покрутим баул, а я по своей линии еще поищу, наведу у сведущих людей кое-какие справки, – решил замнач.

С тем они и вернулись на заставу.

«В чем же секрет баула?»

Аверьян со Свавиловым разобрали бандитскую поноску до последнего гвоздика. Дно действительно было двойное. И в этом тайнике-схроне более пятисот пакетиков сахарина и до сотни швейных иголок. «Вот она, настоящая контрабанда!»

Опять гладили утюгом бумажки из-под белого порошка, уже не надеясь, что хоть на одной из них тепло проявит тайнопись.

Эта нудная работа своим однообразием, своей кажущейся глупостью высушивала мозги и сердце.

– Может, у той святой пятерки был еще какой-нибудь чемоданишко?

Вновь собрали, сколотили баул. Баул как баул, самоделка из фанеры. Уж она походила по дорогам и тропам, путешествуя в чьих-то сильных руках: вон как заелозили ручку из сыромятного ремня.

«Ручка! Из тройного широкого ремня, увязанная в два следа суровой ниткой…»

Разматывал Аверьян нитку и удивлялся старательности и терпению хозяина.

«Ах, вот почему он был такой настырный…»

Между ремнями зажата записочка.

С какой осторожностью, даже с нежностью, расстелил ее Аверьян на столе и бережно разгладил. Мелкие-мелкие буквы: «„Двуйка“ требует действий. Передайте Казначею, что „наследство“ необходимо перевезти за границу. Квитке отчитаться перед Григорием. Его приказ – ото наш приказ. Для личных нужд подполья оставьте сотню. Волк».

* * *

По пути в Турчиновку Аверьян заехал к Ярошу в больницу, уж очень ему хотелось, чтобы Тарас Степанович вспомнил, как пограничник Куцый ударил его прикладом.

Ярош был в прежнем состоянии. Лежал раскидисто на ватной небольшой подушке, подсунутой под плечи. Сурмач рассказал ему о первой удаче поисков, о содержимом баула и начал выспрашивать о подробностях боя в секрете.

– Кто вас прикладом-то долбанул? Пограничник?

Но Тарас Степанович не помнил подробностей.

– Напраслину на человека возводить не хочу. Меня долбанули. Не ожидал я… Ну и сгоряча выстрелил… А кто меня огрел и в кого я пальнул – не помню, видать, сознание уже терял.

Сурмача сердила такая неопределенность, а с другой стороны, вызывала невольное уважение к опыту чекиста: не убедился, не проверил – не утверждай.

И с этого момента Аверьян признал над собой моральное старшинство Яроша.

Он процитировал тайный приказ Волка, который помнил дословно.

Заволновался Ярош:

– Объявился… Гроши ему потребовались! А, по всему, награбил немало! Только оставить для своих нужд разрешил Квитке сто тысяч.

– Сто тысяч? – удивился Сурмач.

– Не сто же рублей!

– Так сколько же в том «наследстве»? Миллион?

– Придет время – сосчитаем, – пообещал Ярош.

Вначале Сурмач не мог преодолеть гнетущее чувство сострадания к тяжелораненому: лица не видно – сплошь затянуто бинтами, мерцает один глаз да шевелятся обескровленные губы. И невольно смотришь только на них. Но вот посидели они с часик, поговорили о всякой всячине, и Сурмач понял, что перед ним мужественный человек, который меньше всего нуждается в жалости.

* * *

Начальника Турчиновского окротдела доедало беспокойство: новый сотрудник уехал в погранотряд, и третьи сутки от него ни слуху ни духу.

И вот – появился.

– Разрешите доложить…

– Разрешаю…

Аверьян – сдержан. Никакой отсебятины, никаких эмоций: как встретили, как на Разъезде мурыжили, как па заставе с командиром отделения поцапался – ни слова. Только – по существу.

Начальник окротдела слушал внимательно, вопросов почти не задавал, разве уточнит что-нибудь. Но когда Аверьян по памяти переписал приказ Волка, а Ласточкин его прочитал, тут уж его сдержанность вмиг испарилась.

– Господин Усенко не последний козырь в колоде УВО, – заметил он. – Подо Львовом недобитые петлюровцы готовят правительство на случай, если до Киева доберутся. А бывший полковник, видно, метит па пост военного министра. Националисты понимают, что свалить в одиночку Советскую власть – у них кишка топка, вот и ищут себе помощников, а если не темнить – то хозяев. Использует националистов немецкая разведка, а Двуйка – ответвление второго отдела польского генштаба, военная разведка, – вообще взяла УВО на свое содержание.

Иван Спиридонович по-детски открыто радовался. В глубоко посаженных глазах появилась лукавинка. От возбуждения он уже не мог сидеть на месте, прошелся по кабинету, гулко топая по полу сапожищами. И вдруг молодцевато повернулся на каблуке, очутился рядом с Аверьяном, легонечко толкнув его в грудь.

– Не даром хлеб ешь! Молодец! Теперь можно и бабки подбить, как говорят у нас на флоте. Прорвать границу у пятерки из УВО была особая причина: «наследство». Они пришли за ним, должны взять и вернуться восвояси. Вот тут-то мы их и поищем. Второе: занимаются «наследством» знакомые нам с тобою люди – из бывшей банды атамана Усенко, по-сегодняшнему – Волка. Знаем мы и конкретных исполнителей: какой-то Григорий, какие-то бандиты по кличке Квитка и Казначей.

– И Куцого знаем. Это он Яроша прикладом…

Ласточкин сел, задумался. И сразу прорезались на крутом лбу продольные морщины. Глубоко их вспахала жизнь, ничем уж теперь не заборонуешь: ни лаской, ни счастьем…

– Вот с Куцого и начнется наше «возможно, но не уверен» и «не знаю». Второе, непроверенное – кто убит на границе? А третье… Тут бери уже погуще: кто такие Квитка и Казначей, где обитают…