Текст книги "Шпоры для лабы"

Автор книги: Вадим Каплун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– А я?

– А ты нет... Понимаешь, парень, у каждого пропуска свой кодовый сигнал. Пока думают, что пропуск у тебя, все в порядке. Но если я тебя отпущу... Выловят тебя без пропуска на "раз-два". Ты же не будешь себя хорошо вести, расскажешь. А у нас с охраной счеты старые. Мы островитяне, – бородатый посмотрел на меня, ожидая реакции. – А! Я забыл, ты чужой. Мы – те, кто не хочет уходить с Острова и никогда отсюда не уйдет. Для того пропуска и добываем. А владельцев...

Бородатый сообразил, что заболтался и скомандовал: "Давай, парни! Культурно..." Я успел спрыгнуть в могилу, и тут с небес с басовитым ревом свалился патрульный ракетоплан...

Сначала я ничего не видел. Лежал, уткнувшись лицом в теплую влажную землю. Пахло прелью, перегноем, жухлыми огурцами. Наверху свистели и шипели выстрелы, кто-то заходился криком, а потом что-то тяжелое рухнуло на землю. Перевернувшись на спину, я выглянул наружу.

Дрались беспощадно. Ракетоплан удалось сбить и он врезался в землю на краю поляны. Из кабины вырывался и плясал по траве, деревьям и кустам тусклый луч "Ньюмена". С хрустом падали горящие сучья, едкий дым стлался по земле. Хоть лес был влажен, это не помешало ему заняться в два счета. А от ракетоплана перли сквозь дым, рассыпаясь веером, киберы. Из леса по ним хлестали из "брандспойтов" – островитяне поспешно отступали. Но трое остались здесь. Они лежали на выжженной, перепаханной земле рядом с ямой. Одного я узнал. Это был говорливый бородач-бармен. В глазах его застыла злая ироническая усмешка. Я вдруг почувствовал, что меня бьет дрожь, а пальцы рвут, рвут и рвут траву.

Бой закончился. Поредевшая цепочка киберов с лязгом скрылась в лесу, пальба из ракетоплана прекратилась. Один из киберов, отделившись от общего строя, подбежал ко мне. Я не сопротивлялся. Меня вытащили из ямы, поставили на ноги и подтолкнули к машине. Там стоял измазанный зеленью, ободранный и озверелый, старый знакомец – "офицер охраны".

– Ну что, скотина? – начал он, но узнав, осекся. – А-а-а, это ты... Везунок! Не связались бы со мной по фону, не сказали бы, чтоб спасал и ты бы уже... Не понимаю! То не спасай тебя, то спасай. Руководителей развелось!

Он с досадой плюнул на ракетоплан и повернулся к лесу.

– А кто руководители-то? – отряхивая колени, спросил я.

Он не ответил.

– А эти милые молодые люди?

– Островитяне. Подонки всякие, – ответил "офицер охраны". – Охотники за чужими пропусками. Хотят, понимаешь, себе бессрочный рай устроить.

Он подошел к бородатому и ногой перевернул его. На спине бармена чернело огромное выжженное пятно.

– Жизнерадостный народ, – отвернувшись, сказал я. – Жизнелюбивый. И отдыхает, кто во что горазд. Водные игры обожает.

Я рассказал "офицеру" о происшедшем на пляже. Реакции не последовало.

– Значит, утопили, – рассеянно сказал он. – Пропуска у них были, не заметил?

– Вроде.

– Тогда не наше дело. Их право, на то и Остров, – он помолчал, а потом вдруг добавил: – Пассаж!

– А-а-а... – только и ответил я.

Мы помолчали, прислушиваясь. Из леса раздавался отдаленный треск.

– Опять всех не возьмем, – процедил "офицер". – Попрячутся. Хорошо хоть троих выбили. Дерьмо! Жечь их надо...

Он еще раз плюнул и энергично выругался. Но мне показалось, в глазах промелькнула безнадежная, унылая зависть. Впрочем, возможно, почудилось, он стоял в профиль.

Площадь Пяти Фонтанов была солнечной, нарядной, хотя и несколько замусоренной. По краям, под деревьями – лавочки, павильончики, автоматические ларьки и киоски, а на другой стороне, за фонтанами одноэтажные белые домики.

Фонтаны впечатляли. Четыре, по углам площади – скромные работящие фонтаны, без затей. Зато центральный! Толстая струя, подхваченная мощными гравиторами, уходила вертикально вверх и исчезала в небе. Там, на километровой высоте она рассыпалась и невидимыми брызгами оседала на Остров, рождая сочную радугу.

Рядом с фонтаном на высоком постаменте стоял Цепеж. Сияющее облако брызг окутывало терролитовое тело. Цепеж был точно таким же как в городе на центральной площади. Стоял, заложив руки за спину и сощурясь, смотрел поверх голов вдаль. Он стоял здесь по праву. Современные кибернетисты многим ему обязаны. Цепеж успел многое, еще там, на Земле. Другие учились на его ошибках, но чаще на его успехах и по его учебникам. Два века назад на Южном Побережье высилась лаборатория – огромное белое здание. Там он работал, жил и там же исчез. Можно лишь гадать как далеко шагнула бы наука, закончи он Теорию Непосредственных обратных Связей. Нечто фундаментальное в систематике. Прямая связь и управление киберами на уровне подсознания. Ученые до сих пор не разберутся.

На постаменте я заметил надпись. У ног Великого Системщика светящимися буквами было выплавлено: "Тому, кто сделал нас такими, какие мы есть." Корявая фраза. На благодарность от киберов похоже. А в самом деле, "нас" – это кого? И какими, кстати, "такими" он их сделал?

Чуть в стороне от надписи было еще что-то. Я присмотрелся.

Кто-то буйствовал здесь в умоисступлении. Долбил сверхпрочный терролит, жег разрядником, малевал на постаменте несмываемой краской, которую потом все равно смывали. Не до конца, правда. Я смог разобрать надписи и поразился. Черные слова, проклятия, написанные от души, форсажные ругательства и гнусные рисунки.

Я стоял, застыв, хотя после разговора с островитянином, казалось, ничто уже не могло удивить. Это же был Цепеж! Не кто-нибудь, а Великий Системщик – гордость планеты.

Я поднял глаза и тогда заметил то, что не разобрал вначале. На Цепеже тоже были рисунки несмываемой краской. На разных местах. Я отвернулся. Мне стало не по себе.

Повернувшись, я осторожно зашагал по скользким пластиковым плиткам вдоль площади. Происшествие с островитянами сбило с меня спесь и я стал внимателен. Арнольд сидел в глубине павильончика, спиной к стене из широких матерчатых полос. Он мог наблюдать всю площадь, а при необходимости – улизнуть через заднюю стену.

Помахав рукой, я зашел в павильон.

– Где Яна? – спросил я, усаживаясь за столик. – Ни на минуту девушку с тобой оставить нельзя.

– Ка-а-акой ты, брат, ревнивый, – протянул Арнольд. – У тебя случаем в роду мавров не было?

– А как же! Сорок тысяч предков, и все мавры!

– Тогда сдаюсь, – Арнольд поднял руки. – Яна пошла узнать, где мы поселимся. Скоро придет. Девочка – подарок, а?

Арнольд подмигнул. Я усмехнулся.

– Кстати, – сказал я. – Что за странная надпись на памятнике? Кого это он сделал "такими"?

– Разве не в курсе? – Арнольд прищурился. – Лабиане... Мы многим ему обязаны.

Я хмыкнул. "Мы – лабиане." Ничего, сейчас я тебя раскручу!

– Решил я тут Яне подарок сделать, – небрежно сказал я. – Как думаешь, она красивые безделушки любит? Браслеты, цепочки, медальончики...

Арнольд задумчиво взял коробку с тоником, отхлебнул, кинул в рот ягоду.

– Правда, хорошую вещицу на Лабе не найдешь, – продолжал я. Мастеров нет. Вот на Радости забавные штучки делают, – Арнольд по-прежнему молчал и я двинул напролом. – Надо попробовать гемолит достать. Говорят, камень редкой красоты...

Я достал медальон и покачал на шнурке перед носом "агробиолога".

– Говорят, – как автомат повторил Арнольд. Он казался ошеломленным и безобидным. Я возгордился и чуть не попался. Бустер резко поднял на меня расширенные глаза и подался вперед.

Мир затянуло серой пеленой, исчезли звуки и запахи, остались черные дыры зрачков, затягивающие меня быстрее и быстрее. Я старался вырваться из этой пустоты, не мог и продолжал скользить. Меня уже не было в павильоне. Меня не было нигде. Но краем сознания я еще воспринимал приказ, настойчиво втискиваемый в мозг: "Забудь! Забудь Медальон. Оставь! Оставь подозрения. Друг! Я твой лучший друг. Я не только твой друг, но и..."

Мгновение, и воля, растянутая пружиной, начнет рваться. Но не зря мучили нас в Школе семинарами по спик-тренингу. Закрепившись на Медальоне, и осторожно, как учили, я принялся крепить витки пружины. Намертво сращивал, заваривал, заливал супоксидом, пока хлипкая пружина не превратилась в гулкую терролитовую трубу. Получилось! Поставил я блок, сумел! Отпустило, стало легче. Я начал разбирать монотонный бубнеж наших голосов и увидел перекошенное лицо Арнольда, крупную каплю пота на кончике его носа.

Я немного освободился, но и только. "Пережать" его не удавалось, хотя выкладывался я на все сто. Он тоже поставил блок, но не простой, с двойной фиксацией, сквозь которую я не мог пробиться. Какой "пережать", самому бы не расколоться! Не знаю, кто и как учил этого типа "спик-вертушкам", но преподаватели дилетантами не были. Знакомый почерк. Чувствуя, что начинаю сдавать, я напрягся и...

И все кончилось. Стена из широких матерчатых полос за спиной Арнольда дрогнула. Полосы на мгновение раздвинулись, мелькнул солнечный блик. Арнольд, задумчиво склонив голову, откинулся на спинку стула. Я выиграл! Он сломался и сейчас начнет говорить!

Но шли секунды, а Арнольд все сползал и сползал со стула. Наверное, заработал нервный обморок. Я хотел подхватить его, но застыл на месте. Арнольд больше не нуждался в моей помощи. Из этого обморока его могли вывести лишь трубы Страшного Суда, да и то, если бы трубили очень громко. Арнольд был мертв. Он лежал, запрокинув кадык, а из спины торчал, погруженный по саму рукоятку, охотничий вибронож.

Я стоял и бездумно смотрел на него. Во мне плескалось холодное тяжелое недоумение, а в голове гудело идиотское словечко: "Отрезидентился..." Но отчего он, а не я? По логике событий именно Вик Симонов должен валяться с виброножом в глотке.

Я лихорадочно просчитывал варианты. Вариант раз. Случай. Чья-то ошибка, погубившая Арнольда. Целились в меня, попали в него. Вариант два. На Лабе действует сила, не желающая отдавать планету бустерам. Конкуренты Белой Радости решили сделать свой ход и вот... Как говорил бородатый бармен: "Всяк на себя тянет, а равнодействующая – ноль". Точнее, труп. Правда о подобных силах мне слышать не приходилось. Третья возможность. Агробиолог не сошелся во мнениях с местными коллегами. По поводу вирусных заболеваний сои... Ха-ха. Не смешно.

А может я усложняю и все обстоит гораздо проще? Скажем, островитяне. Или другие им подобные маньяки. Благо на Острове таких хватает.

Я обсасывал эти предположения, разглядывал со всех сторон, старательно отгоняя мысль о четвертом варианте – самом правдоподобном.

Арнольдом пожертвовали, с тем, чтобы повесить это убийство на меня. Кто пожертвовал? Тот, кто создал Остров и расставил охрану, запугал и замордовал лабиан. Стал ли Арнольд им не нужен или его с самого начала терпели только из-за Медальона, а когда он его лишился, убрали, я не знаю. Но расчет прост. Всякий подтвердит, что мы с агробиологом недолюбливали друг друга. И наверняка найдется свидетель, видевший нас вместе в павильончике. И разумеется, мои пальчики найдут на ноже... Постой-постой! Не с ним ли я по Лабе путешествовал?

Значит я прав. А раз так, времени в запасе нет.

Я "взял панораму". Площадь была пуста. За дальним фонтаном копошился некто глупый и механический, безопасный, вставляющий свежевыбитые стекла. Дело оборачивалось круто. Спокойно! Торопиться нельзя. Выбор невелик либо прятаться, либо звать на помощь. Оба варианта дохленькие. Скрывшись, я беру Арнольда на себя. С другой стороны, приведу народ, и что? Классическая ситуация: убийца, жертва, свидетелей нет, улики есть. Следствие, экспертиза, то да се... Полгодика посижу на Лабе. Каникулы в камере. Конечно, в итоге меня передадут комиссии Сообщества, но мало ли, что может произойти до того. Несчастный случай, от простуды... при попытке к бегству. Пора уходить. Но сначала...

– Извини... – пробормотал я, запуская руку в карман Арнольда.

Предметов в кармане оказалось мало. Здесь, как и в жилище агробиолога, лежали только безликие вещи. Новехонький бреющий аэрозоль, электронная записная книжка, носовой платок, ключ от комнаты и, наконец, крошечная, тускло блестящая, ампула. Аккумулятор для записной книжки.

Я пролистал записную книжку и, высыпав барахло на стол, занялся его пропуском-браслетом. Стащил с руки, опустил в карман. Не всем же быть везучими. Пал от руки диких островитян! Так, а это что такое?

Я вновь взял в руки ампулу, пригляделся. На торце был выдавлен микроскопический, неразборчивый значок. Клеймо. Чем дольше я смотрел, тем сильнее казалось, что и значок и ампулу я уже где-то видел. Знакомое сочетание. Но откуда я его знаю, галактика чудес? Что-о-о?! Галактика?! Я разобрал эмблему.

Злой космос, злая жизнь! Дурацкая судьба, нелепая смерть! Очертания материков Земли на фоне спиральной галактики – эмблема Дальней Разведки была вытеснена на ампуле. Да и не ампула это вовсе, передатчик сенс-связи, вроде тех, что показывали на лабораторках. Первый курс, розовое время. Легенды о сенс-связи и суперагентах, пользующихся ей.

Нет! К черту! Не хочу, так нельзя, неправильно! Обманули, обманули, сволочи! Последние каникулы и так... Это нечестно! Нечестно!!!

Я со стоном опустился на стул. Было обидно и страшно.

Допрыгался, Симонов? Влез голяком в реактор? Развалить операцию дальников – это... А я-то ему мешал! Все вспоминал, не видел ли где-нибудь! Может и видел. В коридорах Школы, например. Веселый космос, но я не знал! Не знал и не хотел!

Я посмотрел на ампулу. Остается одно – выйти на связь с шефом дальников. По слухам, он лично курирует важные операции. Объясню, скажу... Я не виноват! Я думал, все наоборот. Я помочь хотел. Искуплю. Искуплю, хоть кровью. Заменю Арнольда и сделаю все, что смогу. Шеф дальников поймет, не может не понять. Он же спец из спецов, гроссмейстер воплощений, легенда, невидимка...

Опасно было выходить на связь прямо здесь и прямо сейчас. Но времени не было и я решил рискнуть. Крепко сжал ампулу сенс-связи пальцами и, положив в рот, разгрыз.

Миллионы огненных иголочек вошли в меня. Все вокруг сделалось нереальным и зыбким, как изображение на испорченном объем-экране. Потом по небу побежали косые строчки, полосы синхронизации и мир исчез. И прежде чем он возник вновь, я услышал знакомый до жути бархатный голос:

– Ай-яй-яй! Безобразничаете, Симонов?

Я не безобразничал. Я ошалел. Я не поверил своим ушам.

Постепенно зрение восстановилось. Типовая комната-каюта "тяжелого баллона", но сильно давящая на психику обстановкой. Масса удобных, красивых и просто редких вещей, которых одновременно в таком количестве я прежде не видел. И в центре натюрморта – Михаил Зигфридович Ломакин – наш декан. Хотя, какой он мне теперь, веселый космос, декан?! Вот вам и Лом!

Я с отчаянным любопытством разглядывал знакомого незнакомца. Он был похож на Лома, знаком до последнего шва на комбинезоне. Такой же вальяжный, неторопливый, ласковый. И глаза не смотрели жестко и холодно; как подобало бы. Глаз не было. Очки. Декан любил антик.

Ломакин терпеливо ждал.

– А что с Арнольдом? – спросил наконец он.

Я рассказал все.

– Да... – протянул Ломакин и надолго замолчал. Потом пробормотал: "Планета..." и еще какие-то слова.

Наконец, он сухо сказал:

Через два часа быть на космодроме. Подумаем, как вас вытянуть. Домой хотите ведь? Или как?

– Или как, – быстро ответил я. – А почему "вытянуть"?

– Так... Свое "как" вы уже сделали. Но об этом дома.

– Но я...

– Хватит, Симонов! Вас только не хватает! Мало Нильсена, Туреля, Холдера...

– А кто такой Холдер? – спросил я.

Ломакин долго смотрел на меня, а потом все-таки сказал:

– Следователь. Спецконтролер. Был на Лабе, вернулся таким же как Турель.

Про Туреля я помнил. Турель – это тот, который свихнулся. Стройотрядовец. Плохо.

– Но я...

– Было еще двое, – не слушая меня продолжал Лом. – То же самое... Не сумасшедшие и не нормальные. Психозондаж ничего не дал. Бред! Какие-то голоса, призраки... Ничего объяснить не могут, мучаются жутко...

– Непонятно почему... – начал я, но декан сделал мне знак молчать и продолжал говорить. Ломакин не любил пустой болтовни. Значит он уже все просчитал, решил и теперь вводил меня в курс, разъяснял обстановку.

– Потому, что вначале был стройотряд. Аналогичная картина. Четверо. Но главное – детали. Лаба – закрытая планета. Лабианин в Сообществе явление исключительное. Ваш друг Кардан – исключение. Он и еще несколько человек. Мы никого не принуждаем выезжать – их дело, но за Лабой наблюдали. После стройотряда планету взяли на контроль, после Холдера установили карантин. Власти Лабы в ответ ограничили въезд. Говорите, ласково встретили? Гм... Мы не ожидали, что вы окажетесь здесь. Недооценили. И конечно курсанты Второй Школы...

Я, не удержавшись, хмыкнул.

– Рано радуетесь, – помрачнел Шеф. – Виноватые будут наказаны. Все сестры получат по серьгам!

Я не понял. Причем здесь сестры?

– А Медальон? – спросил я.

Шеф задумчиво глянул на меня и я понял, что спросил глупость. Ясно прикрытие. Тот самый Медальон Игоща и есть...

– А...

– Подожди, – оборвал Лом. – Ты знаешь, что Лаба обладает собственным астрофлотом?

Вираж-форсаж! Доигрались!

Астрофлот – не сеялка. Чтобы собрать "большой баллон" нужна астроверфь – килотонны редких материалов и километры цехов, набитых прецизионной аппаратурой, стоп-конвейерами и псевдоживой кремнийорганикой. И нужны специалисты, нужна технология. А это с бустерами несовместимо.

– Опоздал наш карантин, – сказал декан. – Вот, смотри...

Он разложил веером голографии. на первой общий вид – орбитальная станция "Лаба-2", рядом немногое, оставшееся от Большого Крейсера Сообщества. На остальных – внутренности станции в трех цветах – белом, голубом, красном. Белые стены, лохмотья голубых комбинезонов и красная кровь. Крошево.

– Никто не предвидел! – произнес Лом. – Мягкие неагрессивные лабиане! Поборники нравственности! Кто научил их так драться? Сейчас их крейсера держат орбиту Лабы. Мы блокируем планету на дальних подступах.

Галактика чудес, только и смог подумать я. Но почему я ничего не знаю?! Почему все молчат и все тихо? Вчера смотрел "Новости Сообщества" ни слова о Лабе. И Мишель не знал? И Яна?

Последнюю мысль я отогнал. Ладно. Теперь по крайней мере ясно, отчего связи с Землей нет.

– Связи нет, – подтвердил Лом, – информации нет, точных данных нет, наших сотрудников на Лабе нет тоже.

На меня Шеф не смотрел. Вполголоса, словно размышляя вслух, он чеканил вопросы:

– Откуда Большие Крейсера? Что такое Остров? Кто руководит организацией? Арнольд успел сообщить, что вышел на руководителей и "чистит" одну идею относительно Острова. Якобы тот играет ключевую роль для жителей планеты. Что-то древнее... Предания о Цепеже... Арнольд был добросовестным работником и предпочитал проверять данные несколько раз.

– Михаил Зигфридович! Михаил Зигфридович! Я... Я все... Все сделаю, что нужно! Я их, этих руководителей из-под земли достану!

– Нет, Симонов, – жестко ответил Лом. – В ваших способностях стрелять и драться не сомневаюсь. Похвально. Но тут нужно думать. Как были двоечником, Симонов, так и остались. Не спец, а мальчишка. Вы должны спрятаться, уйти от визирования, исчезнуть. Будут искать? Пусть! Чем больше внимания вам уделят, тем легче внедряться новому сотруднику. Продержитесь трое суток, затем вытащим...

Он нахмурился, что-то прикидывая.

Я уходил. Перед глазами бежала волнистая рябь, голос Лома отдалялся и слабел, появилось эхо. Я судорожно пытался приостановить этот процесс, потому что в голове мелькнула догадка. Догадка, на высказывание которой не оставалось времени.

– Постарайтесь избежать сложностей и глупостей, Симонов, – говорил Ломакин. – Три дня, единственное, что могу позволить...

Голос декана затих. Все кончилось. Площадь была по-прежнему пуста. Ничего не изменилось, да и измениться не могло. С момента выхода на связь и до того, как она закончилась прошло несколько секунд. Стократное ускорение обмена информацией – одно из достоинств сенс-связи.

Я сидел без сил и мыслей. Было одновременно холодно и жарко. Перед глазами плавали замысловатые разводы, а в ушах звенели обрывки фраз наступало последействие ампулы.

Дела были неважные. Я мог истолковывать слова Лома так или иначе, проклинать или молиться на него, рвать волосы или визжать "ура!", но одного я не мог точно – вернуться домой целым и невредимым. Сам напросился.

Веселый космос! Как я их ненавидел!

Нет, дело было вовсе не в разговоре с Ломакиным и не в возможных неприятностях. На то он и шеф дальников. Ему нужна информация, прикрытие для того, кто придет на смену Арнольду, отвлекающий маневр. Пусть я двоечник, но я тоже кое-что умею!

Зря Лом поторопился сбрасывать меня со счетов, используя лишь в качестве прикрытия для дублера. Зря, потому что я разгадал тайну Острова, о которой догадывался Арнольд и которую не успел сообщить Ломакину. Лом сам подсказал недостающие детали.

Бойня на орбите. "Кто научил их драться?" – удивился декан. Остров их научил! Остров – тренажер и учебный центр. Остров, на котором дозволено все – топить и жечь, насиловать и убивать. Не каждый на тихой и мирной Лабе способен на такие "подвиги". И вот создается Остров – сито для потенциальных убийц, полигон, где таланты их углубляются. Остров, о котором не говорят громко. Патрульное кольцо пресекает утечку информации и держит реакцию отбора под контролем.

И то что меня пустили сюда, означает одно – я списан со счетов, живым с Острова мне не выбраться. А может даже и охоту на меня устроят – убийц потренировать.

Веселый космос! Как я их ненавидел!

Выдумка гадины с больной фантазией. Кем же надо быть, чтобы создать на доброй, симпатичной планетке с населением в несколько миллионов, заповедный уголок для всего самого гнусного! Заботливо охранять его, лелеять и пестовать, проводить естественный и искусственный отбор, а когда контингент созреет, распахнуть ворота и пустить свору на ничего не подозревающую планету – шпорить нравственный прогресс. А чтобы не мешали, вывести на орбиту эскадру крейсеров... И никого не слушать, никому не верить, не признавать ничьих возражений. Потому что правы только они и всякий, мыслящий иначе, обречен. Свой ли, чужой ли... Воспитание – штука хорошая. Но если кто-то не спешит к нравственному совершенствованию, можно обойтись и построже. Пришпорить. Шпоры для Лабы. Миссионеры... С ума сойти! Через кровь, через море крови к силе духа! Не ново... Во все времена находились подобные всадники. И всегда страдали те, кто попадал им под седло. Шпоры – это кровь, боль, пена у рта и ненависть, ненависть, ненависть...

Веселый космос! Как я их ненавидел!

Все это было, было и давным-давно прошло. А сейчас явилось вновь. Откуда? Что зрело здесь в Глухое Столетие?

Как просто свалить все на тайны и сложности человеческой психики, объявив бустеров ксенофобами. Боязнь открытых межзвездных пространств, страх перед иными мирами, нетерпимость к новому и чужому. Закуколиться со своими ресурсами на Лабе, вкусно есть, сладко пить, мягко спать... В истории полно подобных примеров. Взять хотя бы Полиру. Да что Полира! На самой Земле, незадолго до Освоения творились дела не лучше. Люди с ферм не давали городу хлеб, но требовали керосин и мыло. Они тоже кричали о любви, дружбе и справедливости, взывали к вере и шпорам. А в ответ слышали те же слова. Только вера у горожан была иной. И кровь лилась реками...

Нет, не похожи бустеры на бедных, замученных фобиями и маниями людей. Даже на благородных рыцарей нравственного прогресса не вытягивают. Грош цена такому прогрессу! Общество не может развиваться, искусственно изолируясь от других культур – это шаг назад. И имя такому прогрессу одно – вырождение.

Меня не преследовали. Я рысцой бежал по лесу, "брал панораму", но угрозы не ощущал. Зато почувствовал и увидел многое другое.

Кто-то поил из термоса своего бывшего друга заботливо припасенным соком с ядом. Мелькали справа неяркие вспышки "Ньюмена" и разгорался ослепительным пламенем лесной пожар слева, где чья-то добрая рука щелкнула термитной зажигалкой. Я понял слова "офицера охраны", что "всякая сволочь лес жгет" и сообразил к чему на Острове фонтан километровой высоты, делающий растительность влажной и пожаростойкой. Впрочем, фонтан не помог, поскольку та же рука плеснула в огонь несколько баллонов "универсального топлива". А впереди визжали на пределе слышимости: "Нет!!!" и спешить туда было поздно и бессмысленно. Несколько раз я воспринимал знакомое желание: "УБИТЬ!" и ощущал далекое присутствие островитян... Но главное ждало на опушке леса, у самого пляжа. Я наткнулся на глубокую яму и когда смог наконец разглядеть то, что лежало на ее дне, меня согнуло пополам и вырвало...

Добравшись до места, где остался мой флаер, я обнаружил, что его и в помине нет. На площадке стояло несколько грузовых развалюх, типа "Ходок", тихоходных, неуклюжих, но простых в управлении и устойчивых в воздухе. Впрочем, выбирать было не из чего...

Пилот-прибора в машине не оказалось. Я чувствовал себя бульдозеристом – так неуклюже ломился сквозь воздух древний грузовик. Машинально перебирая сенсоры управления, я прикидывал как начну действовать в городе.

Через некоторое время, посмотрев на курсограф, я обнаружил, что слегка сбился с трассы. Набив поправку, безразлично глянул вниз.

Скучный пейзаж. Ни полей, ни озер. Даже ферм нет. Низко зависшее над горизонтом солнце, темнеющее небо и степь. Степь, степь, степь... Дикие места. Глухая планета. Глухачи.

Вдали показались приземистые здания. Я вновь взглянул на курсограф. До Тории далеко... А это что за новость?! Что-то я раньше на Лабе такого не видел!

Сразу за строениями в земле зиял круглый провал диаметром метров пятьсот. Дна видно не было, лишь изредка в чудовищной глубине вспыхивали яркие точки и штрихи огоньков. На краю пропасти копошились киберы.

Флаер шел слишком быстро и я многого не успел рассмотреть. Я заложил вираж, хотя возвращаться явно не стоило. Я уже понял то, что увидел, только никак не мог взять в толк, почему это не засекли с орбиты раньше. А спустя секунду понял.

Края пропасти медленно сходились, сдвигались, поглощая темноту, и вскоре окружающий пейзаж стал прежним. Несколько серых строений, спешащие к ним киберы и степь, степь, степь...

Степь мелькала подо мной с чудовищной скоростью. Прижав машину к земле, я выжимал из нее все, на что она была способна. Нужно было спешить. Неясно, почему я до сих пор жил, отчего меня не сбили. Момент созрел. Я видел астроверфь планеты Лаба – огромный сверхсовременный подземный комплекс, тщательно замаскированный и оберегаемый от чужого взора. Не запеленговать меня не могли.

Через две минуты я понял, что не ошибся. Сначала на экране, а затем наяву появился другой флаер. Правда был он один и была это легковая машина. В ожидании подвоха, я насторожился. Легковой аппарат без труда догнал моего "Ходока" и, зайдя сверху, начал прижимать к земле. Делал он это коряво и бестолково. Я усмехнулся. Дилетанты! Удивительно, как эта "гвардия" бустеров исхитрилась учинить мясорубку на орбите.

Тонкая, словно бритва и такая же острая струя воды из "брандспойта" мазнула по фонарю кабины, смыв попутно мою усмешку. Шутки кончились. Дожидаться второго выстрела я не стал. В голове мелькнула тень сомнения, но пальцы сами упали на сенсоры управления...

Я ударил легковушку, как учили, кузовом. Все вокруг захрустело, заревело, запахло... И исчезло.

– Второй день рождения, – бормотал я, вылезая из воды. – Каждый раз в этот день буду праздновать второй день рождения. Надо же, как вовремя речка подвернулась!

Нет, чудеса, в самом деле, еще случаются! Вылететь из кабины на ста метрах и попасть в речку, да не как-нибудь, а по касательной к воде. Маленький серфинг на заднице, мордой об камни, несколько царапин, две-три капли крови – неприятно, но не смертельно.

Машины лежали в нескольких десятках метров от берега, перемешавшись друг с другом и с землей. Заходящее солнце било в глаза и пока я не подошел вплотную, рассмотреть ничего не удавалось. Темная груда – все.

Вначале я узнал флаер. Мою серенькую работящую машину, на которой я облетел Лабу и которую увели у меня со стоянки. Мне стало жутко. Полуоткрытый фонарь, забрызганный серой жидкостью, скрывал пилота, но я уже знал, кого увижу в кабине. И увидел.

Она лежала, запрокинув голову, впившись мертвыми пальцами в пульт. Прядка светлых волос упала на лицо, а глаза были открыты и пусто смотрели сквозь меня. Зеленые глаза... И кровь. Откуда столько крови?

Ничего во мне не было. Боль ушла, ушли мысли, осталась горькая-горькая обида.

"Яна, – повторял я. – Яна, Яна... Вот почему ты была такой загадкой... Убила Арнольда и хотела убить меня..."

Это все шпоры. Шпоры для Лабы. Шпоры для всех и каждого, для меня и для нее. А может быть, она сама была шпорой, сломавшейся, отслужившей свой век и больше никому не нужной? Но ведь кто-то послал тебя! Кто-то сказал: "Убей!" и ты пошла выполнять приказ, не задумываясь, не сомневаясь... Зачем? Почему? Во имя чего? Ответов не было. Были вопросы. Вопросы и исподволь закипающая злоба.

Я повернулся и торопливо зашагал к реке, изредка сбиваясь на бег. За рекой зажигала огни Тория...

Не знаю, кто задумал шпорить прогресс на Лабе. Но я выясню. Обязательно выясню. Найду этих всадников и вырву у них шпоры. Вместе с ногами.

3

– А дальше? – бархатным голосом спросил декан.

– Дальше... – я задумчиво потер влажную от заживителя щеку. Ожог еще чувствовался.

Рассказывать дальше не хотелось. Но мнение мое сейчас никого не интересовало. Решения здесь принимал не я.

– Потом я перебрался через реку. Плохо помню. Как в дымовой завесе. Шок. Мыслей – ноль. Стреляй, беги...

– В древности, – задумчиво сказал Лом, – деревья, между прочим, рубили вручную. Вам бы это подошло. Большой спец по ломке дров!

Я молчал, глядя Ломакину в очки. Причем здесь дрова? Воспитывает.

– Мы же условились, Симонов, меньше самодеятельности! Вам надо было продержаться трое суток. Вместо этого вы объявляетесь через, – декан посмотрел на таймер, – пятнадцать часов. На старом рейсовике, напролом! Не понимаю, почему вас не сожгли!

Я понимал, почему, но промолчал. Надо по порядку. Сейчас Ломакин все равно не поймет. А ответ прост. Островитяне – экипажи кораблей наконец-то дорвались до орбиты и наслаждаются свободой. Ох, что у них сейчас творится!

– Плохо, Симонов! – Лом хотел добавить что-то еще, то тут стены кабинета померкли, противно заломило в висках, пол тряхнуло – "Ариэль" включил силовую защиту. Этот маневр на Крейсере отрабатывали четвертые сутки с переменным успехом. Тренировались. Дальше дело пока не двигалось. Орбиту Лабы держали "баллоны" бустеров, а в сотне тысяч километров от них зависли Крейсера Сообщества. И конца этому не предвиделось.