Текст книги "Курупиру"

Автор книги: Вацлав Кайдош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– За здоровье господ...

– Алан Брэкфорд.

– ...господина Алана Брэкфорда и...

– Джек Спенсер, – пробормотал рыжеволосый.

– И Джека Спенсера. Значит, Спенсер и Брэдфорд, пардон, Брэкфорд. Брэкфорд... – задумчиво произнес он и обратился к Алану: – Простите за любопытство, не родственник ли вы профессору Джеймсу Брэкфорду из Пенсильвании?

– Да, – удивился Алан, – это был мой отец.

– Был? – повторил толстяк. – Значит, Джим Брэкфорд...

– Отец умер от вирусного гриппа пять лет назад.

– Вот оно как. – Лицо толстяка выражало неподдельное сочувствие. Бедняга старина Джим! Сколько мы вместе пережили. Он и я. Боже мой, трудно поверить, что его уже нет.

– Вы знали моего отца? – спросил Алан.

Его глаза встретились с чистыми и беззлобными серыми глазами незнакомца. Алан с удивлением заметил, что в них блеснула слезинка.

– Знал ли я его? Дорогой мой мальчик, да я знал его как родного брата. Гейни и Джимми – эти имена были известны всему Гейдельбергу. – Толстяк, сморкнувшись, смахнул ребром ладони слезы, он и не стыдился их. – Мы вместе учились, потом долгое время переписывались, вплоть до войны...

– Так вы...

– Ох, простите, среди этих дикарей человек отвыкает от этикета, незнакомец вскочил и поклонился, – профессор Генрих Тейфель собственной персоной.

И тут Алан вспомнил это имя. Да и можно ли было забыть о письмах на добротной толстой бумаге, которые отец получал из Германии? "Вот чудак, говорил отец, читая очередное письмо Тейфеля. – Одаренный человек, талантливый натуралист, но какие бредовые идеи!" Близилась война, Гитлер все громче бряцал оружием, а Тейфель в своих письмах без устали твердил о непревзойденности фюрера. Дело кончилось тем, что Джеймс Брэкфорд постепенно прекратил с ним переписку. С той поры Алан ничего не слышал о Тейфеле.

– Отец о вас много рассказывал, – осторожно начал он.

– В самом деле? – толстяк оживился. – Иначе и не могло быть. Вы-то своего отца в Гейдельберге не знали. Признаться, любитель был винца: за вечер спокойненько мог выцедить несколько бутылок мозельского. А вот к пиву не привык, видно, оно не пришлось ему по вкусу. Мне он не верил, чудачина Джим, – с грустью произнес он. – Да, герр Брэкфорд, ваш отец был редкой души человек, выдающийся ученый, но старому другу не верил, нет. Вы тоже энтомолог, пошли по стопам отца?

– Нет, это мой коллега энтомолог, – Алан указал на Спенсера, – я занимаюсь ботаникой.

Спенсер улыбнулся и протянул Тейфелю через стол могучую ручищу.

– Простите меня, профессор, за такой прием... И забудьте о пистолете.

– Об этом больше ни слова, – Тейфель замахал руками и снова обратился к Алану: – Собственно, а что вы тут делаете?

– Пожалуйста, я отвечу. Я занимаюсь сбором интересующих меня растений и по совместительству исполняю обязанности компаньона, – Алан кивнул в сторону Спенсера, который громко рассмеялся.

– Видите ли, я захватил Алана в качестве проводника. А он до сих пор никак не решит, не свалял ли он дурака.

Алан помрачнел. Тейфель переводил взгляд с одного на другого. Вдруг он взглянул на часы, вскрикнул и выскочил из-за стола, отдав какое-то приказание своим людям. Двое индейцев тотчас скрылись в лесу, но минуту спустя появились снова, таща за собой громоздкий ящик.

– Прошу меня извинить, – проговорил Тейфель.

Не выслушав ответа, он раскрыл ящик и с величайшей осторожностью вытащил оттуда прибор, напоминающий миниатюрный передатчик. Алан не разбирался в радиотехнике, поэтому не мог бы с уверенностью утверждать, что это передатчик. Профессор принялся крутить многочисленные ручки, передвигая стрелки, то удлинял, то укорачивал металлические прутья, торчащие из аппарата подобно иглам дикобраза.

Что же касается Спенсера, то он не спускал глаз с Тейфеля, следил за каждым его движением. Как охотничья собака, идущая по следу, Спенсер шагнул к столу, но тотчас получил от профессора увесистый тумак. Спенсер выругался, схватился за пустую кобуру, но тотчас опустил руку, встретив неподвижный взгляд черных глаз – индейцы были на страже.

В аппарате послышался свист, невнятный шум. Нажав какую-то кнопку, профессор склонился к карте, которую принесли индейцы. Он что-то выверял по ней, делая пометки карандашом, потом, посмотрев на часы, снова принялся манипулировать ручками и кнопками. Наконец он облегченно вздохнул: аппарат был настроен.

Все также ничего не объясняя, Тейфель поставил аппарат на прежнее место, сложил карту и убрал ее в ящик, который его слуги осторожно отнесли поближе к лесу. После этого он отдал какие-то приказания, и тотчас же индейцы принялись возводить палатку почти вплотную к палатке Алана.

Тейфель с наслаждением потянулся и задымил трубкой. Он завел разговор о событиях прошедшей ночи и нашествии муравьев. Профессора заинтересовали слова Алана о том, что муравьи, не тронув ничего на его половине лагеря, уничтожили палатку Спенсера.

– Выходит, герр Спенсер, насекомые не питают к вам особой симпатии, пошутил профессор, но его шутку не поддержали. Спенсер что-то пробурчал себе под нос.

– А вам не приходило в голову, господа, что насекомые – это пришельцы с других планет?

Алан вежливо улыбнулся.

– Диву даешься, сколько различных видов животных существует в биосфере. Можно смело утверждать: одни живые организмы живут за счет других, один вид определяет жизнь другому. Взять, например, растения. Не будь у них способности преобразовывать неорганические вещества в органические соединения, на Земле не смогли бы продержаться ни позвоночные, ни насекомые, пока не появился бы иной вид, способный развиваться независимо от этих условий, – тут профессор даже слегка подпрыгнул. – Пока не начали бы пожирать друг друга. Впрочем, до известных пределов. В этом, скажу я вам, насекомые не отстают от позвоночных.

– По-моему, профессор, вы сгущаете краски, – заметил Алан.

Но, видимо, Тейфель сел на своего любимого конька.

– Представьте себе на минуту, – хихикая, продолжал он, – как нас оценивают насекомые, нас, венец творения живой материи. К примеру, как они относятся к нашим почти не сохранившимся инстинктам, длительному поиску и выбору самки, к созданию гнезда и борьбе за существование среди таких же убогих, обделенных особей.

– Но разве допустимо такое сравнение? – Алан был потрясен.

– А почему бы нет? С биологической точки зрения насекомые высокоорганизованные живые существа, а некоторые их виды, например муравьи, не изменились за миллионы лет эволюции. Поэтому их смело можно считать первопроходцами нашей планеты. Разумеется, позвоночные во главе с человеком ушли от них намного вперед, но этот прогресс только кажущийся. Конечно, наша нервная система и мозг невероятно, просто-таки фантастически справляются с непредвиденными обстоятельствами в экстремальных условиях, которые порой случаются в нашем беспокойном мире. Но такое совершенство приобретается дорогой ценой в процессе продолжительного и напряженного обучения в детстве и отрочестве. Да, да, господа, мозг у нас совершеннее, чем у насекомых, но если бы не эта деталь, то не берусь предсказывать, не берусь...

Спенсер посмотрел на мертвый лес на другом берегу реки. Профессор поймал его взгляд.

– Да, наша планета на волоске от гибели, может случиться – она станет яблоком раздора между насекомыми и человеком: ведь насекомые нуждаются в растениях, а не в человеке. Человек для них – лишь Filaria Baucroiti или иной страшный паразит. Поэтому-то они его уничтожают.

– Но у человека есть надежды, мечты, планы, а главное – способность осуществить их! Я бы никогда не смирился с уготованной мне ролью, взорвался Алан.

– Вы в этом уверены? – спросил Тейфель, сощурив глаза за толстыми стеклами очков. – Я – нет.

– Человеческому разуму и воле природа не может противопоставить ничего равноценного! – горячился Алан.

– Постойте, Брэкфорд, – профессор поднял указательный палец, – а инстинкт? Это то, о чем человек давно забыл, что у него отмерло. Насекомые же не только сохранили инстинкт, но и развили его. Инстинкт – великое дело: все уметь с самого рождения, не тратить времени на обучение, особенно если иметь в виду кратковременность человеческой жизни и тот факт, что большую часть мы тратим на сбор информации. И едва человек научится использовать свое богатство, разум, как отправляется в загробное путешествие, разве не так? – Тейфель испытующе посмотрел на присутствующих. – Затраты не окупаются, они неэкономичны. Само собой, глаза профессора как буравчики сверлили слушателей, – насекомые должны были чем-то поступиться, коль скоро хотели выжить. И вот вам результат: они отказались от длительного процесса обучения, предпочтя ему простой и целесообразный инстинкт. Руководствуясь инстинктом, они победили в суровой борьбе за существование.

– К черту ваши бредовые россказни! – взорвался Спенсер. – Объясните мне лучше, почему эти букашки не в состоянии справиться с нами, почему они не объедят нашу несчастную планету?

– Всему свой час, – профессор смерил его холодным взглядом. – Вы же прекрасно знаете, Спенсер, не хуже меня, что инстинкт нельзя пустить в ход в любой момент, так сказать, оперативно. Вот почему насекомые, несмотря на свою огромную плодовитость и инстинкт, который по совершенству можно сравнить разве что с разумом человека, до сих пор представляют собой убогую разновидность животных низшего класса. Вместо того чтобы самим научиться управлять своими инстинктами, они позволяют именно с их помощью поработить себя.

– Вы противоречите самому себе, профессор, – возразил ему Алан. – С одной стороны, вы ставите насекомых на один уровень с человеком, с другой – уготовили им второстепенную роль.

– Ну и что? – Тейфель встал в позу. – Взгляните на меня: бывший уважаемый профессор Гейдельбергского университета, светило биологической науки Германии, а ныне... – он скривил губы, – ныне скиталец, нашедший пристанище в джунглях среди дикарей. – Он помолчал. – С насекомыми происходит подобное же. В них дремлет безудержная сила. Как бы вам это объяснить: они напоминают вулкан, который вот-вот пробудится. – Он задумчиво уставился в пустоту. – И тот, кто его пробудит...

Алан перебил его.

– Вы здесь с экспедицией?

– Я, с экспедицией? – Тейфель громогласно захохотал. – Впрочем, это допустимо. Да, милейший, с экспедицией, причем я торчу здесь весьма долго, так что все мне опротивело. Я здесь с того момента, когда фюрер... – Тут он осекся и подозрительно уставился на Алана. – А почему у вас возник такой вопрос? И вообще, вы оба что здесь делаете? Как вы сюда попали?

Вопросы сыпались градом. Вдруг, словно опомнившись, Тейфель схватил стакан виски и залпом выпил его.

– Простите, господа, так на меня действует погода...

Наступило неловкое молчание. Его нарушил Спенсер.

– Вы говорили, что в насекомых заложена сила.

– Ах, да, – Тейфель оживился. – Знаете, господа, кто управляет этой силой, инстинктом, кто определяет аспекты его применения, тот, считайте, владыка мира. Возьмем, к примеру, координацию нашествий муравьев, саранчи или иных насекомых. Тот, кто этим управляет, выходит, правит всем человечеством – ведь от него зависит, будет ли у людей пища. Вы только вообразите тучи колорадских жуков на картофельных полях или саранчи, обирающей урожай на территориях многих стран. Как, по-вашему, смогут ли жители этих стран предотвратить или защититься от него?

– Тут вы правы, – кивнул головой Спенсер, внимательно слушавший монолог профессора. – Но ведь вот в чем загвоздка: если развязать бактериологическую войну, кто ее прекратит? Насекомые, к сожалению, не разбираются в большой политике, а понятие "граница" им ни о чем не говорит...

– А вы уверены, – профессор загадочно улыбнулся, – что не существует кто-либо, кому подвластны насекомые?

– Глупости! – не сдержался Алан.

– Вы так полагаете? – спросил Тейфель.

– Как можно допустить, чтобы кто-то управлял насекомыми!

Профессор быстро поднялся и жестом позвал Умару, который стоял поодаль рядом с проводниками-гребцами. Индеец задрожал и подошел к палатке. Профессор улыбнулся. Умару стоял перед ним, опустив глаза в землю.

– Ты указываешь дорогу белым людям? – обратился Тейфель.

Умару кивнул. Алан заметил, что он дрожит от страха.

– Ты видел, как маленькие-маленькие красные букашки съели черного человека?

– Да, – с трудом выдавил из себя индеец, у которого от ужаса зуб на зуб не попадал.

– Ты ведь знаешь, что эти букашки могли съесть и тебя, и, твоих собратьев, и обоих белых господ?

– Красные букашки жрут все, великий господин.

"Так он ко мне никогда не обращался", – подумал Алан.

– А кому подчиняются маленькие-маленькие красные букашки? – тихо спросил Тейфель.

– Курупиру... – заикаясь, произнес индеец, – курупиру.

То, что произошло в следующий момент, Алан никак не мог объяснить. Умару, гордый, всегда спокойный Умару, завопил истошным голосом, будто в живот ему всадили отравленный шип, повернулся и бросился наутек по поляне, на которой воздух дрожал от палящего солнца. Вскоре его фигура, мелькнув между высокими стволами, пропала в сумраке леса. Но до оставшихся еще долго доносились вопли обезумевшего от страха индейца. Проводники упали на колени. Профессор ласково взглянул на них, прошептав:

– Они-то в меня верят.

4

У Алана было такое чувство, что профессор Тейфель решил прочно обосноваться в излучине реки. Индейцы соорудили ему уютную хижину, крытую пальмовыми листьями. Хижина состояла из двух помещений – одно служило спальней, в другом была оборудована лаборатория современного типа. Большую часть приборов индейцы привезли на каноэ откуда-то с гор, от истока реки.

– В принципе обычная аппаратура энтомолога, – видя недоумение Алана, пояснил Спенсер. – Но, если приглядеться внимательнее, очень смахивает на мастерскую радиолюбителя. У этого старикана отличные связи с цивилизованным миром. Я как-то одним глазком глянул на его инструменты. В основном производство ФРГ, всемирно известная фирма...

Алан едва сдержался, чтобы не спросить, каким образом Спенсеру, которого профессор явно недолюбливал, удалось проникнуть в лабораторию? Но он промолчал. Тейфель весьма правдоподобно объяснил, что всем необходимым его обеспечивают индейцы (у них профессор, это было ясно даже на первый взгляд, пользовался огромным уважением); именно они привозят провиант и инструменты по малодоступным дорогам.

Дни проходили без особых приключений. Вечера они проводили в жарких дебатах. Профессор вспоминал о годах совместной учебы с отцом Алана, был общителен и весьма любезен. Алан несколько раз заводил разговор о возвращении домой, но Тейфель неизменно уклонялся от этой темы. Умару по-прежнему не возвращался в лагерь, и Алан считал себя в какой-то мере виноватым. Тейфель посмеивался:

– Будьте спокойны, индеец в лесу не потеряется, это все равно, что щуку бросить в воду. Впрочем, что вас беспокоит? Все необходимое у вас есть, а поскольку вы мои гости, бояться вам нечего, – последнюю фразу он произнес с расстановкой, подчеркнуто вежливо. И хотя Алан сознавал, что профессор выручил их из беды – большую часть провизии уничтожили муравьи, а оставшейся едва хватило бы на неделю, – и у него, и у Спенсера от этих слов остался неприятный осадок.

– У меня в горах небольшое бунгало, – продолжал Тейфель, отметая благодарность. – Все, что у меня есть, – к вашим услугам. Я ведь пожилой человек, – вздохнул он, – а старики порой мечтают об общении с интересным собеседником. Эти же, – он кивнул в сторону индейцев, – не более чем мыслящие животные. Если они вообще способны мыслить...

Перед Аланом всплыл образ Умару, его серьезное, спокойное, коричневатое лицо, открытый взгляд. Ботаника отнюдь не радовал тот факт, что оставшиеся в живых проводники-индейцы вскоре прибились к нему, как цыплята к клуше; Умару все равно никто не заменит. Тейфеля индейцы смертельно боялись. Впрочем, это неудивительно, ведь они принимают его за духа леса, хозяина здешних земель, потому-то и боятся, объяснял себе Алан. Но ему бросилась в глаза еще одна интересная деталь: индейцы поняли, что профессор симпатизирует Алану, а не Спенсеру, и не особенно рьяно выполняли указания рыжеволосого энтомолога.

Однажды Спенсер, лежа в постели, бросил:

– По-моему, мы влипли.

Алан посмотрел на него с удивлением.

– Не понимаю.

– Вы что же и в самом деле не понимаете, – недоверчиво переспросил Спенсер, – что люди профессора, эти индейцы неотступно следят за нами, за каждым нашим шагом? Не по душе мне все это.

И тут Алану припомнились кое-какие моменты. Пожалуй, Спенсер прав.

– Хотелось бы мне дознаться, где тут правда, а где ложь, – произнес Спенсер, укладываясь поудобнее под сеткой от москитов.

– А в чем вы сомневаетесь?

– Да в его россказнях, – ответил Спенсер.

– Напрасно вы подозреваете его во лжи, – возразил Алан. – Забытый цивилизацией старикан. Мой отец его хорошо знал.

– Вы ягненок, Алан, – грубо сказал Спенсер. – Уткнувшись в свой микроскоп и соорудив для себя ширмочку из растений, которые вы с такой охотой срываете, вы не способны взглянуть на реальный мир. Неужели вы не уразумели, что миром могут править и сумасшедшие?

– Зато у вас удивительное знание человеческой души, – с обидой ответил Алан и погасил свет. – Тем не менее, по-моему, для науки вы не находка.

Спенсер промолчал. Алан заметил, что огонь в трубке, которой он попыхивал, постепенно угасает.

– А я утверждаю, – раздался из темноты голос Спенсера, – что вы, дружок, не находка для жизни, не разбираетесь вы в ней.

– На что вы намекаете? – Алана поразил его тон.

– Бьюсь об заклад, этот профессор – военный преступник. Это же ясно, как день, только вы этого не понимаете. Ну, скажите: к чему бы ему, кабинетному ученому, здесь находиться, в джунглях, среди дикарей? Да он, старый проходимец, даже не старается скрыть своей причастности к...

Алан весь напрягся.

– У меня как-то выдался случай заглянуть в его спальню, – продолжал Спенсер. – Над постелью старика красуется фотография. Хотите знать, чья?

– Я не люблю вторгаться в личную жизнь других... – промямлил Алан.

– Так вот: на фотографии наш уважаемый профессор Тейфель пожимает руку ефрейтору со свастикой...

– Гитлеру?!

– В самое яблочко. И светится от счастья как месяц в полнолуние. Вы сомневаетесь? Проверьте сами.

Хотя Алан отнюдь не разделял многих жизненных принципов Спенсера и его взглядов, он все же допускал, что какая-то доля правды в словах энтомолога есть. Всякий раз, когда Алан и Спенсер заходили к профессору в лабораторию, он закрывал двери спальни.

Шаг за шагом Алан восстанавливал в памяти события последних месяцев. Во-первых, в Манаосе старый недоверчивый Вебстер убеждает его, Алана, взять с собой в экспедицию неизвестного энтомолога. Далее, полнейшее отсутствие у Спенсера интереса к насекомым вообще, за исключением муравьев. И наконец, его манера совать нос в чужие дела, буквально вынюхивать все.

– А вы-то, собственно, за кого себя выдаете, Спенсер? – вдруг вырвалось у Алана.

– Послушайте-ка, вы, овечка, – после минутного молчания раздался голос Спенсера из темноты, – вы, верно, предполагаете, что я гангстер, выпотрошивший тайник родной бабушки, или сумасшедший, сбежавший из психолечебницы. Я знаю, вы меня не переносите, но мне плевать. Однако ситуация осложнилась, поэтому я вынужден, превышая свои полномочия, открыть вам глаза, милейший. – В его голосе появилась твердость. Слушайте меня внимательно. Институт по вопросам биологической охраны окружающей среды исследует и проблему направления движения, точнее, нашествий насекомых. Вначале казалось, будто пути-дороги насекомых случайные, вызваны местными, в частности климатическими, условиями. В институте определили задачу: выявить закономерность, периодичность нашествий саранчи, муравьев и других насекомых. Да и для военных эти сведения представляют известный интерес...

– Но ведь, – прервал его Алан, – бактерии гораздо эффективнее в качестве средства массового уничтожения?

– Бактерии действуют медленно, дружок, слишком медленно. Кроме того, ими не так легко управлять, не то что ракетами, вот в чем соль, – Спенсер, откашлявшись, продолжал. – Пять лет назад наши наблюдатели сообщили, что период половодья реки Ксингу отмечен появлением полчищ муравьев, шествующих в разных направлениях, но, заметьте, на одном строго ограниченном участке местности. Разумеется, среди индейцев ходили всякие слухи; согласитесь, Брэкфорд, все они фантастически суеверны и далеки от реального восприятия действительности, но данный случай представляет счастливое исключение. По уверениям индейцев, в горах, в верховье реки, поселился великий дух – курупиру, который требует безоговорочного подчинения всех живущих там племен. Кто ослушается, пусть пеняет на себя за одну ночь муравьи полностью сожрут поселение, от всего живого останутся только рожки да ножки.

– Неужели вы верите в эти сказки, Спенсер?

– Слушайте дальше. Главное – самое интересное: согласно легенде, обиталище духа находится как раз в этой области, в точке, откуда, если вы помните, на моей карте расходятся стрелки... Нам не повезло – не мы нагрянули к курупиру в гости, застав его врасплох. Вышло наоборот, он к нам пожаловал, прихватив с собой телохранителей. Хуже не придумаешь.

– Ничего не понимаю, – растерянно проговорил Алан.

– Все очень просто. Вы – настоящий ребенок, Алан Брэкфорд. Профессор Тейфель – бывший нацист, работавший над созданием биологического оружия. У него достаточно причин покончить с нами, смести нас с лица земли, кстати, ему это не впервой, – мрачно добавил Спенсер.

– На что вы намекаете?

– Да, не мы первые, пустившиеся в путь по этой дорожке, а с нее никуда не свернешь, – сухо сказал Спенсер и повернулся на другой бок.

Алан же еще долго лежал с открытыми глазами, уставившись в темноту.

На утро Спенсер отправился в лес и не вернулся к обеду. Алана не обеспокоило его отсутствие, со Спенсером это уже случалось. К тому же, как он хвалился, его зорко стерегут люди профессора. В тот день Алану не пришлось даже словом перекинуться с профессором: Тейфель все время был занят в своей лаборатории, а когда Алан пытался к нему проникнуть, в дверях вырастала могучая фигура индейца-телохранителя.

Проводники безмолвными изваяниями понуро сидели у каноэ. Тяжелая полуденная жара нависла над долиной, палящие лучи солнца почти отвесно падали на землю, на высокую траву, где порхали пестрые бабочки-великаны и крошечные колибри, живые, переливающиеся драгоценности.

Алан не находил себе места, его начало беспокоить отсутствие Спенсера. Нельзя сказать, чтобы он испытывал особую симпатию к нему, но в этих диких джунглях Спенсер, пожалуй, был его единственным другом.

Близился вечер, в лучах заходящего солнца зеленый массив леса покрылся золотой вуалью.

Алан зашел в палатку и забрался под сетку, спасаясь от москитов. Вскоре его сморил сон. Проснулся Алан уже в полумраке – наступил короткий тропический вечер. У палатки негромко разговаривали между собой индейцы. Алан зажег лампу и вышел наружу.

– Господин Спенсер еще не возвратился? – спросил он.

Индейцы отрицательно покачали головами.

Ужинал Алан в одиночестве. Из соседней хижины раздавалось попискивание, шум работающей аппаратуры, свист. "Видимо, профессор возится со своим передатчиком", – рассеянно подумал Алан. И вдруг его охватило страшное беспокойство.

Он бросился в хижину профессора, где перед входом возвышался раскрашенный индеец. Не обращая на него внимания, Алан крикнул:

– Профессор, профессор, можно вас на пару слов?

Индеец не сдвинулся с места. В открытом окне показалась тень. Писк приборов прекратился.

– А, это вы, герр Брэкфорд, – послышался голос Тейфеля. Он бросил стражу несколько слов, и тот отворил дверь.

Профессор, склонившись над аппаратом, не обратил внимание на вошедшего. Не дожидаясь приглашения, Алан сел и с интересом уставился на Тейфеля.

– Простите старика за забывчивость, – наконец проговорил Тейфель с рассеянным видом. – Я бы давно пригласил вас к себе, но, к сожалению, появились неожиданные обстоятельства, небольшие помехи.

Аппараты жужжали как встревоженный улей.

– Профессор, я беспокоюсь: Спенсер не вернулся из леса.

– И это все, что вы хотите мне сообщить? – Стекла очков сверкнули над прибором, и на одутловатом лице профессора проступила улыбка.

Алан откашлялся.

– Я подумал, что вам, пожалуй, следует послать людей на поиски, ведь Спенсер плохо ориентируется в джунглях, это его первый поход...

– Вы так полагаете? – негромко откликнулся профессор и смолк. Писк и жужжание вдруг прекратились, поэтому в тишине его шепот прозвучал как крик.

– Все в порядке, – проговорил Тейфель как ни в чем не бывало и направился к боковой стенке комнаты.

Открыв небольшую тумбочку на бамбуковых ножках, он обратился к Алану:

– Вы предпочитаете шотландское виски или коньяк?

С этими словами он поставил перед Аланом стаканчики. Аромат виски заполнил помещение. Алан невольно подумал о Спенсере, его сковал страх.

Профессор поднял стакан. Пучок света, отражаясь от стекла и металлических граней прибора, переливался радужным блеском.

– Мой милый друг! Разрешите выпить за вечную память нашего общего товарища доктора Джека Спенсера, незаурядного сотрудника Института по вопросам биологической охраны окружающей среды, человека, безусловно, мыслящего, пытавшегося докопаться до истины, в чем-то даже любознательного. Жаль, что с такими незаурядными данными он посвятил себя не науке, а изучению, вернее, доскональному штудированию прошлого почтенных людей.

Тейфель сокрушенно покачал головой.

– Профессор! – закричал Алан, и от страха у него свело скулы, а спина покрылась капельками холодного пота. – Профессор, – тихо проговорил он, сжимая стакан с такой силой, что стекло треснуло. Алан тупо уставился на кровоточащую ладонь.

Тейфель, быстро поставив собственный стакан на стол, превратился в заботливую нянюшку.

– Какой же вы нескладеха, ну, разве так можно! Вы ведь прекрасно знаете, что в этом проклятом климате любая ранка гноится! Такая неаккуратность! Порезался, как маленький мальчик. Вот вам современная молодежь, с нее ни на минуту нельзя спускать глаз, – кудахтал толстяк.

Он бегал из одного угла комнаты в другой, промыл рану сероводородом и антисептической жидкостью. К счастью, порез оказался неглубоким. Профессор заботливо перевязал Алану руку.

– Потерпи, мой мальчик, боль успокоится. – Отдышавшись, толстяк улыбнулся. – Ну, теперь со спокойной совестью можно выпить.

– Что со Спенсером? – тихо спросил Алан, превозмогая боль.

– Ах, да, совсем забыл, проклятая голова! – Помолчав, профессор опрокинул в рот содержимое стакана и поставил его на стол. – Ваш приятель мертв.

У Алана подкосились ноги. Подхватив его под руки, Тейфель прислонил ботаника к стене, возле которой стоял внушительного размера ящик. Бросив взгляд на Алана, Тейфель, театрально сморкнувшись, резко откинул крышку. Алан заметил торчащие из ящика ботинки. "Да это же ботинки Спенсера", понял он в ужасе и, заглянув внутрь, отпрянул от ящика: на него взирали широко открытые глаза Спенсера, но в них уже не было столь характерного насмешливого выражения.

Алан, пошатываясь, подошел к столу и ухватился за его край.

– Вы, вы его... убили?

– Тише, тише, – Тейфель зажмурил глаза и приложил палец ко рту. Смотрите, не разбудите его.

– Вы убили его, – Алан сокрушенно качал головой, тихо повторяя, – но зачем? Черт возьми, зачем?

– Послушайте, мой мальчик, – профессор склонился к Алану, поглаживая его по плечу, – к чему так убиваться?

– Знаете, кто вы такой? – Алан опустился на стул, с негодованием глядя на профессора. – Вы убийца, подлый убийца...

– Разве вам непонятно, мой мальчик, – Тейфель опустил глаза, – что Спенсер сам во всем виноват. Я же его предупреждал, что здесь полно змей. – Толстяк принял театрально-скорбную позу. – "Будьте осторожны", неоднократно твердил я. Но ваш уважаемый друг оказался слишком упрямым, слишком. – Профессор задумчиво наклонил голову вниз.

Алану же припомнился последний разговор со Спенсером. Он постарался взять себя в руки и, внешне спокойный, налил себе виски, внимательно следя за профессором. Тот, поправив очки, вопрошающе ждал новых упреков.

– Не волнуйтесь, дружок, в этих местах такое случается. Ведь змеи в джунглях – явление обычное.

– Но почему вы положили его в ящик?

– Будьте справедливы, – профессор воздел руки, – куда же прикажете его деть в такую жарищу? Не беспокойтесь, мы похороним его, как полагается, со всеми почестями. Признаться, энтомолог ваш Спенсер был превосходный, лучше и желать не надо, – добавил он, потирая руки.

У Алана сдали нервы, и он разрыдался.

– Теперь в постельку, мой милый, – Тейфель погладил его по голове, завтра предстоит трудный день. А сейчас отдыхайте, ложитесь сию же минуту, останетесь у меня. – Профессор сунул Алану в рот таблетку и заставил запить водой. – Теперь ложитесь, выспитесь хорошенько. Спать, спать!

Тейфель открыл дверь и что-то сказал. Тотчас же в лабораторию вошли два индейца, с опаской посматривая на черный ящик. Они подхватили Алана под руки и потащили в соседнюю комнату, где он под неусыпным отцовским оком профессора улегся в постель. Последнее, что Алан различил в полусне, прежде чем отдаться объятиям тьмы, – это фотография, а на ней улыбающийся молодой Тейфель рядом с Гитлером.

5

Когда Алан проснулся, первое, что бросилось ему в глаза, – физиономия Гитлера на фотографии. Второе, что он отметил, вернее, почувствовал, – это запах. Кисловатый, отвратительный, всюду проникающий запах муравьев.

Алан не мог припомнить, как он оказался в лаборатории. Всем его существом овладела слабость. Профессор, не обращая на него внимания, крутил что-то в своем приборе. Блестящий металлический паук с десятками щупальцев несносно жужжал. И этот ужасный, липучий запах... Алан, пошатываясь, подошел к столу, где стояла бутылка с виски, налил стакан и залпом осушил содержимое. Какое приятное ощущение тепла, мысли уплывают, медленно, медленно...

Внезапно он почувствовал прикосновение мягкой руки к своему плечу. На него сквозь толстые стекла смотрели серые глаза из-под седых насупленных бровей.

– Нужно взять себя в руки, дружок, – зазвучал мягкий голос Тейфеля.

Алана удивила происшедшая в профессоре перемена, глаза его светились весельем, безумным весельем, безумным...

– Ну, мальчики, вы свое получите, – громко объявил Алан. В его взгляде вдруг появились величественность и отрешенность, придав решительность щуплой фигурке. Лицо обрело серьезность.

– Ну, мальчики, вы уже не вернетесь... – повторил он.

– Куда? – обронил профессор, не вдаваясь в смысл услышанных слов. Если речь идет о тебе лично, Алан, то, как это ни прискорбно, тебя я оставляю у себя, тебя я не отдам. Я старый, одинокий человек. Ты унаследуешь мое открытие, мою тайну, – Тейфель перешел на шепот, не спуская с Алана безумных глаз. – Ты станешь моим учеником, и я открою тебе тайну господства над миром.