Текст книги "Трое нас и пёс из Петипас"

Автор книги: Вацлав Чтвртек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

17

Во время обеда случилось ещё одно несчастье. Я как раз доедал суп, когда кто-то проехался палкой по нашему забору и прокричал:

– Предатель! Предатель!..

По голосу я узнал Индру Клоца.

Итак, оставалось только сделать вывод, что Лойза Салих уже обошел всех петипасских ребят и, вероятно, уговорил их, чтобы они бросили дружить со мной: ведь из-за меня плакала Анча.

Я отодвинул тарелку:

– Мне что-то совсем не хочется есть.

– Ты не заболел, Тоник? – спросила пани Людвикова, сняла с буфета жестяную банку и высыпала себе на ладонь какие-то корешки. – И вообще, ты мне нынче не нравишься. Сварю-ка я тебе одной травки. Очень помогает от желудка!

Она взяла ведро и пошла к колонке за водой. Пан Людвик отложил газету:

– Тоник, у тебя действительно болит живот?

Я опустил глаза.

– Выглядишь ты недурно. Вот только глаза какие-то не такие. Почему?

Я мотал головой:

– А… просто так.

Под окном заскрипел песок: пани Людвикова возвращалась с водой. Пан Людвик высунулся из окна, принял у неё ведро.

– Послушай, мать, в прихожей на сундуке лежит пакля. Растрепи её и раскидай во дворе на солнце. Да смотри, чтобы ветер не унес. Тоник придет сменить тебя.

Пани Людвикова отошла от окна, а пан Людвик напился прямо из ведра и протянул его мне:

– Ф-фу!.. Это очень прочищает мозги. Ну, так что там у вас с Анчей, Тоник?

Я чуть не выронил ведро, которое нёс в угол, к дверям.

– Вы подслушали наш разговор в саду у Роучека?!

Пан Людвик вытер бороду.

– Кое-что я действительно слышал. Случайно, разумеется. А вообще, Тоник, не ссорься с Анчей, она хорошая девочка.

– Я и сам не хочу, – вздохнул я. – Но что делать? Не получается.

Я уселся рядом с паном Людвиком на кушетку и рассказал ему все с самого начала. Он выслушал меня, а потом стукнул кулаками по столу:

– Запутанная история, черт побери!

Мне сразу стало веселее. Все-таки приятней переживать вместе с кем-нибудь, а не в одиночку. А ещё я немножко гордился, что у меня все так запутано. Даже пан Людвик не знал, что посоветовать. Он подпер подбородок руками и задумался:

– Как быть? Как теперь быть?..

Время от времени мы отпивали воды из ведра – очень прочищает мозги. Но почему-то нам это не помогало.

– Ничего не скажешь, трудная задача, – вздохнул пан Людвик. – Но выход мы должны найти.

Он выдвинул ящик стола, достал лист бумаги, карандаш. И вот что записал:

«1. Как сделать, чтобы Анча снова подружилась с Тондой?

2. Как сделать, чтобы ребята стали водиться с Тондой?

3. Как сделать, чтобы Анча и ребята снова подружились с Рудой?»

Пан Людвик положил карандаш на стол:

– Ну, теперь все записано на бумаге. Однако помогло ли это нам?..

И снова долгие размышления.

– Пан Людвик! А может, мы хотим слишком много за один раз?

Пан Людвик постучал пальцами по столу.

– Пожалуй, ты прав, Тоник. Тогда давай подумаем, кто из вас переживает больше всех.

– Больше всех Анча. А после неё, наверное, я. Пан Людвик обвел карандашом первую строчку.

– Хорошо, Тоник, рассмотрим все по порядку. Мы склонились с паном Людвиком над бумагой.

По очереди прочитали первую строчку. Потом ещё раз. Потом ещё и ещё. Я – тонким голосом, а пан Людвик – басом. Это было похоже на песенку про белого бычка:

– «Как сделать, чтобы Анча снова подружилась с Тондой?..»

Иногда нам приходили в голову разные идеи, но все какие-то неподходящие. Например, Людвик:

– А что, если рассказать Анче, как этот Драбек плакал? А?

– Этого я сделать не могу – это предательство.

И снова мы читали вслух одно и то же, и снова идеи, но неудачные.

И вдруг пану Людвику пришла в голову отличнейшая идея:

– А что, если эту тайну расскажет Анче сам Руда?

Я очень обрадовался, но ненадолго. Да и сам пан Людвик безнадежно махнул рукой:

– Куда там! Судя по тому, что я знаю об этом твоем Руде, он никогда сам не сознается.

Нам стало жарко. Теперь даже плохие идеи не лезли в голову.

Пан Людвик сложил бумагу и сунул её в записную книжку, а книжку спрятал в задний карман брюк.

Со двора пани Людвикова торопила меня: скоро ли я приду, чтобы присмотреть за паклей?

Мы договорились с паном Людвиком возобновить наше совещание, и я побежал во двор.

Я сторожил паклю. Она лежала на куске газеты, солнце сушило её, и ветер её трепал. Я присел за крольчатником, там было тенисто и прохладно. Пахло клевером – пани Людвикова только что покормила им кроликов. По каменной ограде прогуливался большой кот. Он жмурился от солнца. И тут мне страшно захотелось спать.

Около моей головы кружился и жужжал шмель. Из крольчатника несло теплом, кролики стучали по полу лапами, будто в барабан били. Потом в эти звуки вплелась тихая музыка, и вот я уже иду с Анчей под окном Птачковых – у них всегда играет радио. Вот мы взялись за руки, начали танцевать. А по радио кто-то объявил: «Тонда танцует со своей подругой Анчей».

И тут все вдруг прекратилось, передо мной стоял Руда.

– Я его разыскиваю по всей деревне, а он спит как ни в чем не бывало!

Мне не хотелось расставаться с моим сном, но Руда продолжал меня трясти:

– Ты слышишь, что я говорю?

Я закивал головой и наконец проснулся.

Руда был красный от солнца и тяжело дышал.

– Я с ума схожу от переживаний, а он тут преспокойно спит! Ты кому-нибудь что-нибудь сказал?

Я следил за полетом шмеля, пока он не перелетел через забор.

– Ты что-нибудь рассказал Лойзе Салиху? Я своими глазами видел вас вместе.

– Ничего.

Я ещё не совсем проснулся. Это злило Руду.

– А ну-ка, не клюй носом, гляди на меня. И Анче ты ничего не сказал?

– Ну нет же!

– А старому Людвику? Вы с ним, кажется, большие друзья!

– Ему можно было и не рассказывать. Он сам неё узнал от Роучека.

– Все-все?

– Да, Роучек ему все выложил.

Руда беспомощно развел руками:

– Так я и знал! А теперь Людвик расскажет ребятам из Петипас.

– Как же! Больше ему делать нечего!

– Ты его ещё не знаешь. Он очень добрый! Как узнает, что кто-нибудь из ребят плакал, сразу идёт его утешать. И подговаривает ребят и девчонок, чтобы они с ним играли, чтоб они его не обижали. Так-то!

Я хотел успокоить Руду:

– Ну, к тебе-то он никого не станет посылать! Руда вырвал пучок травы, что росла у забора.

– А зачем он сегодня приходил к нам домой? И тут я вспомнил:

– Руда, а ведь это он послал меня сегодня к тебе!

– Начинается! – крикнул Руда. Он раскидал траву по всему двору и оглянулся, как затравленный. – Подумать только – меня придет жалеть какой-то Лойза Салих!

Руда схватился за голову и направился к бочке под водостоком. Набрал воду в ладони и вылил себе на голову.

– Нет, дружище, я просто с ума сойду. Ясно?

Вода текла ему за майку, но он не обращал на это никакого внимания. И вдруг сказал каким-то странным голосом:

– Нет, я не Руда Драбек. Я жалкий плакса, которого каждый может пожалеть.

Он ходил по двору и подбивал ногой зеленые яблоки, которые закатились сюда из сада.

И в этот момент мне пришла в голову идея. Лучшая идея в мире. Такая идея, что сердце запрыгало у меня в груди.

– Руда, а я что знаю!

Он даже и не посмотрел на меня.

– Что?

– Знаю, что надо сделать, чтобы ребята ничего не узнали!

Руда недоверчиво посмотрел на меня. Остановился:

– Ну-ка, ну-ка!

Медленно подошел, уселся рядом:

– Говори, только быстро!

– Расскажи все Анче!

Руда ударил кулаком по моему колену:

– Тонда, ты рехнулся! Что от этого изменится?

Я стукнул кулаком по его колену:

– Все изменится, Руда. Если ты расскажешь Анче про то, что ты плакал, мы попросим Людвика, чтобы он ничего не говорил ребятам.

Руда покачал головой:

– Анча девчонка. Ей только скажи – через пять минут все Петипасы узнают. А Людвик тоже тебя не очень-то послушает.

– Анча совсем не такая. И пан Людвик тоже хороший.

С минуту Руда над чей-то размышлял, а потом спросил:

– А почему, собственно, Анче?

Я должен был что-то ответить, но тут у меня сорвалось:

– Да потому, что ты дурак!

Руда с минуту помолчал.

– Э, нет! Не такой уж я дурак. Я-то знаю, ты хочешь помириться с Анчей, вот и все.

Я ткнул его кулаком в бок:

– А кто тебе сказал, что мы с ней поругались?

И тут Руда, вместо того чтобы ткнуть меня в ответ, вдруг крепко взял меня за руку.

– Она на тебя потому и разозлилась, что ты не выдал ей мою тайну. Да?

Я кивнул.

Руда наморщил нос.

– Тебе это очень-очень неприятно?

Было так тихо, что мы слышали, как самый маленький крольчонок чешет лапкой за ухом.

– Тогда я все расскажу Анче.

В эту минуту я понял, что Руда стал моим другом. Самым лучшим на свете. Единственным.

18

– Так-то вы смотрите за моей паклей!..

Мы и не заметили, как пан Людвик вышел во двор. В одной руке он держал старую сумку с инструментами, в другой покачивалась жестянка с дегтем.

Паклю далеко не унесло. Её только сдуло с газеты. Руда бросился собирать её, а я подошел к пану Людвику:

– Руда все сам расскажет Анче!

– Вот это хорошо! – вздохнул облегченно пан Людвик и шепнул: – Молодец, Тоник! Как тебе удалось его уговорить?

– Просто он меня пожалел.

– Никогда не знаешь, чего ожидать от этого Руды.

– У него к вам просьба.

– Ко мне?

Я должен был говорить очень быстро, потому что Руда был уже в трех шагах от нас.

– Он вас просит, чтобы вы ничего не говорили петипасским ребятам.

Пан Людвик положил сумку с инструментами на землю и протянул мне руку:

– Ни слова, Тоник.

Руда слышал эти слова. Он взял сумку положил в неё паклю.

– Можно я понесу?

Я взял жестянку с дегтем, пан Людвик сорвал цветок, чтобы не идти с пустыми руками, и мы все вместе отправились к реке.

По пути я договорился с Рудой, что он зайдет к Анче сегодня же вечером.

Полдня мы чинили лодку. Пан Людвик конопатил щели, Руда собирал на берегу хворост, а я мешал над огнем деготь. В эти минуты река казалась мне особенно красивой. Синяя, как небо, она слегка волновалась под ветром. И Руда сказал, что приятно работать у реки. Я был рад, что река нравится не только мне, но и моему другу.

Мне казалось, что я только сегодня впервые встретился с Рудой. И мы будто немножко стыдились, что мы друзья. По очереди придумывали, как бы сделать друг другу что-нибудь приятное. Увидев на берегу между камнями хороший кусок дерева для костра, я стал бросать туда камешки, пока Руда не посмотрел; он был, конечно, рад, что нашел это бревно сам. А Руда все время боялся, как бы я не вымазался дегтем. Он даже изобрел для меня специальные рукавицы. Сделал их из бумажных пакетиков, которые кто-то выбросил на берегу под вербами.

Пришел взглянуть на нас и перевозчик Роучек. Он принялся шпаклевать лодку с другого конца.

Руки у него были сильные, мышцы так и играли. Я засучил рукава, Руда тоже. Но Руда притворился, будто не видит, какие у меня слабые мышцы, и быстро опустил рукава. И я снова подумал, что отныне он самый лучший мой друг.

И, только когда я оглянулся в сторону Петипас, мне стало немножко грустно. Наверное, Лойза Салих как раз обходит ребят и уговаривает их мстить мне.

Временами я посматривал на берег. Далеко-далеко виднелись кроны трех лип и верхушка шлагбаума, который сторожит отец Анчи. Жаль, что её домик нельзя разглядеть, если даже влезть на вершину ольхи…

Мои мысли летели к Анче.

«Анча, ну Анча, – мысленно внушал я ей, – ну, пожалуйста, никуда не уходи, будь вечером дома. К вам придет Руда, он расскажет тебе свою тайну».

После полудня я заметил петипасских ребят. Они купались в Бероунке. На другом берегу, далеко, от нас. Лойзы Салиха и среди них не было. А вдруг он следит за мной, как обещал! Для проверки я несколько раз крикнул:

– А я тебя вижу!..

Руда страшно удивился. Но я не хотел напоминать ему о петипасских ребятах, о том, что он с ними в ссоре.

Поэтому я сказал, что такими словами начинается одна песенка – Руда её, наверное, не знает.

Солнце уже не палило. Приближался вечер. На реке появились первые рыболовы. Пан Людвик отложил топор, погладил днище лодки:

– Хорошо!

Пан Роучек помог оттащить её на ночь под ольху.

По дороге домой я трижды переспросил пана Людвика, правда ли, что Генерал завтра поедет с нами на рыбалку. И пан Людвик трижды ответил: да, Генерал поедет. И с ним – петипасский учитель. Значит, Генерал поплывет на лодке, которую я помогал чинить.

Едва Руда услышал, что с нами будет петипасский учитель, он извлек из кармана какую-то бумагу и стал внимательно её изучать. Мы уже миновали спускающуюся к воде лестницу, где женщины полоскали белье, а Руда все повторял размеры разных рыб. Потом я проверял, твердо ли он усвоил.

Когда мы расставались, я ему напомнил:

– После ужина, не забудь!

– Ясно! – последовал ответ Руды.

19

Я поужинал и стал ждать Руду. Несколько раз я выбегал на дорогу, но он все не шел и не шел. Я уже стал бояться: а вдруг Анча уйдет куда-нибудь? Тогда я решил посмотреть, дома ли она. Объяснив пани Людвиковой, что, если Руда явится, пусть сразу идёт к трем липам, я побежал к домику возле железной дороги.

Я не хотел, чтобы Анча меня видела, и потому у трех лип сошел с дороги и направился к её домику задворками, по межам. Так я добрался до её забора, – вернее, это был не забор, а изгородь из колючих кустов боярышника.

Мне пришлось долго идти вдоль этой неприступной стены, пока я нашел место, откуда был виден весь сад. Зажмурив глаза, я стал на четвереньках продираться через кусты. И вздохнул облегченно: у задних дверей домика сидела Анча; Пецка расположился у неё на коленях, и Анча что-то ему рассказывала. Пецка не обратил на меня ни малейшего внимания, даже хвостом не шевельнул. Из этого я сделал выход, что Анча говорит с ним о серьезных вещах.

Через несколько минут в саду появился отец Анчи с лейкой в руках. Он покачал головой и сказал:

– Анча, Анча, ты возишься с этим псом будто мать родная. Отпусти Пецку, пусть немного побегает.

Анча спустила таксу на землю. Пецка потянулся и принялся лакать воду из лужицы. А отец стал осматривать сад, раздумывая, откуда начать поливку.

– А почему ты не идешь за ребятами? Сидишь тут, как зачарованная принцесса.

– Они сегодня все придут к нам, – ответила Анча.

Я вздрогнул, оцарапал ногу о колючки, но даже не почувствовал боли. Теперь у меня в голове была только одна мысль: немедленно бежать к трем липам и предупредить Руду, чтобы он успел прийти к Анче прежде, чем здесь соберутся все ребята.

Выбравшись из зарослей боярышника, я бросился бежать. Я, кажется, никогда не бегал так быстро, но вдруг увидел такое, что перепугался до смерти… В нескольких шагах от конца забора из зарослей боярышника торчали ноги. Я чуть было не споткнулся, мне едва-едва удалось через них перескочить.

Я остановился. Вернулся к ногам. Осмотрел их. Они были обуты в тапочки, носков на них не было. В одном тапке был белый шнурок, в другом – черный.

– Руда, ты что тут делаешь?

Ноги дернулись и попытались исчезнуть в кустах. Но в этот миг в саду тявкнул Пецка. Потом ещё раз. Казалось, он приближается.

Руда, пятясь, вылез из кустов боярышника.

– Осторожней, оцарапаешься, – сказал я.

Мы побежали на конец ржаного поля – здесь нас не могли увидеть из сада. Сели на межу.

Руда вытряхнул из волос несколько листьев боярышника.

– Ты меня искал?

Я не стал отрицать и спросил напрямик:

– Ты тоже хотел разведать, дома ли Анча? Руда покачал головой. Я спросил погромче:

– Так что ж ты там, собственно, делал? Руда опустил голову.

– Тонда, я хотел сначала проверить, смогу ли я ей все рассказать.

– Но ведь ты и так скажешь!

– Нет, Тонда, я не могу!

– Но ведь ты обещал!

– Да, обещал.

– Значит, ты должен это сделать!

Солнце село за петипасскую мельницу. Стало темнее.

– Ты должен, должен! И сейчас же! Сию минуту! – Я уже кричал на Руду.

Он отвернулся:

– Оставь меня в покое! Ничего-то ты не понимаешь.

– Тогда я с тобой не вожусь!

Я лег на траву и тоже повернулся к нему спиной. Через секунду я услышал, как шуршит трава.

– Тонда!..

– Я тебя не слышу.

– Тонда, это ты зря, я твой друг.

– Тогда иди к Анче.

– А ты пошел бы, если бы был на моем месте?

– А я бы не был на твоем месте.

– Ну, а всё-таки! – Если бы был?

– Тогда пошел бы.

Руда фыркнул носом, но совсем не так, как прежде.

– Вот и нет, ты бы не пошел. Я это понял, пока лежал в кустах. Я уже три раза совсем решился.

Один раз даже дополз до той грядки, возле которой Анча сидела. И все три раза возвращался.

Я повернулся к Руде:

– Да ну!

– Я был там. Трижды. Видишь ли, я хотел тебя удивить. Хотел сначала рассказать Анче про мою тайну и только после этого прийти к тебе. Так, мол, и так, Тонда, все в порядке.

Я знал, что на этот раз Руда говорит правду. Он придвинулся ко мне вплотную.

– Удивительная всё-таки вещь! Ну почему парень никогда не может сказать девчонке, что он плакал?

Я задумался.

– Верно! Маленький мальчик может, а вот большой – нет.

Руда вырвал пучок травы.

– Вот видишь! А мы-то уже большие.

Нет, я, больше не злился на Руду. Я вдруг понял, что есть на свете вещи, которые невозможно сделать даже ради дружбы. Но как же мне теперь быть? До конца каникул остается ещё много дней, и каждый день я буду где-нибудь встречать Анчу, но не смогу даже словом с ней перемолвиться. И никогда не пойдет она со мной на рыбалку.

– Ясно, – проговорил Руда, как будто в ответ на мои мысли. – Снова переживаешь?

– Помолчи лучше! – попросил я его.

Я поднялся, Руда тоже, и мы потихоньку двинулись к шоссе.

Не знаю, о чем всю дорогу думал Руда, но, когда мы дошли до конца межи, он вдруг остановился и схватил меня за руку:

– Тонда, пойдем!

И повел меня в неизвестном направлении вдоль ржаного поля.

– Куда мы идем?

– Сейчас увидишь!

И вот снова изгородь из кустов боярышника. Сначала я её не узнал, потому что мы подошли к ней со стороны станции. Дороги здесь не было, и кусты росли гораздо ниже и реже. Мы продирались через них так стремительно, чуть не вылетели прямо на клумбы.

– Стой! – прошептал Руда.

Я все ещё не понимал, зачем он снова привел меня сюда. Я поглядывал на него краем глаза. Лицо у него было торжественное, и он ежеминутно одергивал трусы. Мне показалось, что Руда готовится к драке.

– Ложись!..

Мы подползли к первой клумбе, где росли два куста пионов, и спрятались за ними.

Отсюда нам был виден весь сад. С огорода доносился запах цветов, овощей и свежеполитой земли.

Перед нами посреди газона стояла лейка. За газоном белел домик. На лестнице перед дверью все ещё сидела Анча. Ребята пока не пришли.

Я ткнул Руду в бок:

– Она все ещё одна!

И тут меня осенило.

– Руда, неужели ты всё-таки скажешь?!

Голос у него дрожал от волнения, когда он шепнул мне:

– Есть карандаш и бумага?

Я достал из кармана записную книжку и карандаш.

– А ещё дай вон ту дощечку. Нет, ту, на которой написано, как называется этот пион.

Я выдернул из земли дощечку. Руда вытер её о траву.

– Ещё понадобится камешек.

Пока я искал под пионами камешек, Руда вырвал листок из записной книжки, подложил дощечку и стал что-то писать.

Дописал, сунул карандаш вместе с дощечкой мне в карман. Я чувствовал, что он и впрямь взволнован. Потом пододвинул мне бумагу. При этом он дышал так часто, как будто только что закончил тяжелую работу. Я прочел:

«Анча, это все неправда, что Тонда тебя предал, просто он не хотел сказать тебе про мою тайну, а я в субботу вечером плакал, а письмо сожги немедленно.

Р у д а».

Прочитав это, я и сам расстроился не на шутку.

Между тем Руда сложил записку, завернул в неё камешек и написал:

«Анче».

Потом добавил:

«Лично!»

Руда подтянулся на локтях, заглянул через клумбу в сад.

Анча все ещё сидела на лестнице. На коленях у неё лежала книжка, но она не читала.

– Сейчас ничего не выйдет, – зашептал я Руде.

Темнело. Сад выглядел так, словно я смотрел на вето через синее стекло. На путях загудел паровоз.

– Это четыреста семнадцатый, – шепнул Руда. – Значит, уже половина девятого.

Анча все ещё смотрела в сад.

– Через минуту придут ребята, девчонки и тогда все! – проворчал Руда.

В этот момент Анча склонилась над книжкой.

– Руда, пора!

Записка взлетела высоко в воздух. На мгновение замерла, как бы выбирая, куда упасть, и быстро опустилась на газон.

Я вздохнул облегченно.

– Здорово!

Руда опрокинулся спиной на траву.

Теперь пусть себе читает. Мне это абсолютно все равно.

Я наблюдал. Что будет дальше?

Записка лежала на газоне. Постепенно темнело, и она становилась все белее. Анча уселась поудобней на лестнице, но голову от книжки не подняла.

– Что она там делает? – спросил меня Руда. – Читает книжку.

– Все ещё читает?

В этот момент Анча захлопнула книжку. Записка белела на газоне.

– Встает!

– Ну вот, сейчас она будет надо мной смеяться! – пробормотал Руда.

Я еле сдерживался, чтобы не крикнуть:

«Анча, посмотри! Ведь записка лежит у тебя под ногами!»

Анча прислонилась к двери, завязала ленту в косе…

Все это я сообщил Руде. Он откатился от клумбы к изгороди.

– Тонда, у меня аж мороз по коже от всего этого! Ты наблюдай, наблюдай!

Прогремели ещё два поезда. На небе растаяли светлые полосы, которые оставляет заходящее солнце. Вдруг на высоком столбе возле шлагбаума вспыхнул фонарь. Это послужило как бы сигналом для захватывающих событий.

Сзади, за домом, скрипнула калитка. Анча сбежала с лестницы и бросилась кому-то навстречу. И в этот момент Руда шепнул мне на ухо:

– Посмотри-ка, вон там шевелятся ветки! Наверняка это Пецка! Он нас выследил.

Дело принимало серьезный оборот. Если Пецка залает, все пропало. Я быстро принял решение:

– Руда, наблюдай за домом, а я пока буду гладить Пецку. Он меня любит!

Но, прежде чем я успел договорить, из-за угла дома показался Генерал. Анча вертелась около него и говорила:

– Папа ужинает, но я его сейчас позову.

Она забросила косы за спину и скрылась в доме.

Генерал остановился на краю газона.

Мы забыли о Пецке и притихли, как воробьи, завидевшие ястреба. Нам казалось, что Генерал видит нас даже сквозь клумбу.

Генерал сделал ещё шаг, нагнулся и внимательно посмотрел на газон. И тут я увидел в его правой руке фонарь.

Руда не был рыболовом. Он даже фыркнул, когда Генерал чиркнул спичкой и зажег свечку в фонаре.

– Что это он делает?

– Вот теперь мы пропали: он пришел искать червей!

Генерал нагнулся и стал потихоньку шарить в траве. Перед ним скользила маленькая лужица света. Все ближе к тому месту, где лежала записка Руды.

– Значит, двойка по поведению ещё до начала учебного года, – меланхолично произнес Руда.

Генерал остановился. Фонарь закачался в его руке. Пятно света скользнуло вперед.

– Ещё три шага…

И тут отец Анчи вышел из дверей и окликнул Генерала:

– Добрый вечер! Как дела, пан учитель? Сколько?

Генерал погасил фонарь.

– Они быстро ловятся.

– Лучше всего искать их после десяти. Анча, принеси стул, пусть пан учитель сядет.

Генерал поставил фонарь в угол у дверей.

– Ты славная и послушная девочка, Анча, но я ещё должен зайти к Людвикам.

Он посмотрел вверх, на небо, где уже появилась первая звезда.

– Маленький дождик не помешал бы. А так, кто знает, вылезут ли сегодня черви.

Потом Генерал и Анчин отец рассуждали о разных рыбах, и с этими разговорами они дошли до калитки. Анча взяла стул и унесла его в дом.

В саду стало тихо…

И тут из зарослей боярышника выпрыгнул Лойза Салих. Он промелькнул мимо нас, перескочил через клумбу, схватил с газона записку и мигом выскочил из сада через дыру в заборе, о которой знал только он.