Текст книги "Леонид Брежнев"

Автор книги: В. Шелудько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Е. Чазов, с. 16–17.

* * *

Познакомились мы, когда он (Шелепин.  – Сост.) был первым секретарем ЦК ВЛКСМ, в пору Хрущева стал заместителем Председателя Совета Министров СССР, секретарем ЦК КПСС, членом Президиума ЦК. Ведал партийно-государственным контролем.

…Закончился тот Пленум ЦК, на котором сняли Хрущева. Я направился к выходу. Вдруг меня плотно взял за локоть Шелепин, пригласил к себе в кабинет. Дверь закрылась. Надменное лицо Шелепина стало приветливым, будто ничего не произошло. Сели. Шелепин заказал чаю. «Не уехать ли тебе года на два из Москвы? Полезут ведь с интервью иностранцы. А потом мы тебя вернем». Я отказался. «Ушел бы Хрущев в семьдесят лет,  – продолжал Шелепин,  – мы бы ему золотой памятник поставили. Рыба с головы тухнет»,  – закончил он разговор. О моем отъезде в «превентивных целях» речь уже не шла…

Шелепин, конечно, ни в грош не ставил Брежнева. Да тот по силе характера не годился и в подметки Шелепину, «железному Шурику», как называли его в ближнем окружении. В руках Шелепина были кадры КГБ – он ведь после XX съезда партии занимал должность председателя этого комитета, ему было поручено очистить кадры милиции, партийно-советского контроля. Было среди его выдвиженцев немало секретарей обкомов партии, ответственных сотрудников партийно-советского контроля. Шелепин, естественно, расставлял своих людей и, надо сказать, получал поддержку Хрущева, поскольку тот считал, что молодые внесут свежую струю в организацию работ. Многое обещало Шелепину победу в предстоящей схватке с Брежневым. Он к ней готовился. Однако не учел, что силу ломит не только сила, но и хитрость. И тут ему было далеко до Брежнева. Тот воспользовался своим главным преимуществом: Шелепин был чужаком для партаппарата, а должности, которые он занимал, весьма непопулярными – контролирующими.

А. Аджубей, с. 310.

* * *

Брежневу очень нужна была поддержка энергичного Шелепина с его влиянием на КГБ (новый председатель КГБ Семичастный был прямым ставленником Шелепина). В награду за участие в антихрущевской акции Шелепин был введен в состав Президиума ЦК и сделан секретарем Центрального Комитета партии с очень важными функциями, особенно в сфере кадровой политики.

Однако прошло совсем немного времени, и стало ясно, что союз этих двух деятелей покоился на очень шаткой основе, и вскоре он стал распадаться. Главное, как я убежден, состояло в том, что у умного и энергичного Шелепина был свой честолюбивый замысел насчет занятия первого поста в партии и наведения «должного порядка» в стране жесткими и решительными методами. Брежнева он считал слабой и временной фигурой в руководстве, явно недооценивая его ловкость, жизненный опыт и влияние в партийном аппарате.

Мне вспоминаются пространные замечания и поправки, которые постоянно поступали от Шелепина, к текстам речей, рассылавшихся Брежневым. Все они шли в одном направлении: заострить классовый подход к проблемам, укрепить дисциплину, тверже противостоять проискам империализма, покончить с рецидивами «хрущевщины», к которым он относил и курс на укрепление мирного сосуществования во внешней политике, возобновить взаимопонимание с руководством Китая (а ведь это было время «культурной революции» в Пекине). Брежнев эти замечания читал, но в общем игнорировал.

Куда более серьезным, с его точки зрения, был факт, что вокруг Шелепина начала собираться компактная группа его единомышленников, главным образом в сфере госбезопасности и идеологии…

Так или иначе, но поведение А. Н. Шелепина и постоянные публичные выступления его приверженцев становились все более активными и по существу приобрели характер целеустремленной борьбы за «исправление» линии, проводившейся Брежневым.

Сам Леонид Ильич явно воспринял это как доказательство намерения Шелепина выступить его соперником и занять высший пост в стране. Реакция последовала довольно быстро и радикально, хотя и в завуалированных по-брежневски формах. Были смещены и посланы на дипломатическую работу в дальние страны руководители Комитета по радиовещанию и телевидению и ТАСС. В КГБ первыми заместителями председателя были направлены близкие друзья Брежнева Цвигун и Цинев, а вскоре и самого Семичастного (назначенного зампредом Совмина Украины) заменил надежный соратник Брежнева Ю. В. Андропов.

Сам же Шелепин поначалу был освобожден от должности секретаря ЦК (вопросы кадров, формально переданные маловлиятельному Капитонову, Брежнев фактически взял в свои руки). Шелепин, оставаясь еще членом Политбюро, стал председателем ВЦСПС. Однако и на новом посту этот энергичный человек развил активную деятельность, выступая как защитник социальных интересов трудящихся, и своей популярностью, видимо, снова стал неудобен. В 1975 году его вывели из состава Политбюро, «освободили» от работы в ВЦСПС и отправили на пенсию.

А. Александров-Агентов, с. 254, 256.

* * *

На расширенном заседании Президиума ЦК КПСС, на котором присутствовали все первые секретари ЦК компартий союзных республик и группа первых секретарей крайкомов и обкомов партии Российской Федерации, обсуждался вопрос о крупных животноводческих комплексах. В своем выступлении на этом заседании я говорил о крайне тяжелом положении в сельском хозяйстве. Привел истинные цифры и факты, а не те, которые представляло ЦСУ СССР, поддержал и идею о создании животноводческих комплексов, но не в ущерб мелким и средним животноводческим фермам, многие из которых все же были ликвидированы, что, конечно, отрицательно сказалось на снабжении населения мясом, молочными продуктами. В заключение своего выступления внес предложение об освобождении с поста министра сельского хозяйства В. В. Мацкевича.

К моему удивлению, подводя итог заседания Президиума, Брежнев никак не отреагировал на мои замечания и предложения. На другой день вызвал меня. «Как понимать твое вчерашнее выступление?» – резко спросил он. «А так и понимать, как было сказано»,  – ответил я. «Твоя речь была направлена против меня!» – «Почему?» – удивился я. «А ты что, не знаешь, что сельское хозяйство курирую я? Значит, все, что ты говорил вчера,  – это против меня… Затем, какое ты имел право вносить предложение о снятии с работы Мацкевича? Ведь это моя личная номенклатура!»

Дорого мне обошлось это выступление. С той поры каждый раз записывался для выступления в прениях на пленумах ЦК. Однако ни разу мне не дали возможности выступить.

А. Шелепин, с. 236 [13].

* * *

Все первое полугодие 1967 года мне часто приходилось встречаться и с Брежневым, и с Андроповым, и я чувствовал их уверенность в успешном исходе борьбы с Шелепиным, который оказался менее искушенным и искусным в сложных перипетиях борьбы за политическую власть. Ни в Политбюро, ни в ЦК он так и не смог создать необходимого авторитета и большинства. Старики не хотели видеть во главе страны «комсомольца», как они называли Шелепина, памятуя его руководство комсомольской организацией СССР. И хотя я помню то напряжение, которое царило перед Пленумом ЦК КПСС, на котором Шелепина освободили от должности секретаря ЦК, Брежнев без большого труда убрал с политической арены своего возможного конкурента.

Е. Чазов, с. 19.

* * *

Одним из активных участников заговора против Хрущева был А. Н. Шелеште. В памятные дни июня 1957 года он, будучи первым секретарем ЦК ВЛКСМ, входил в уже упоминавшуюся «двадцатку» и впоследствии не был обойден вниманием со стороны Хрущева. Но Шелепин, очевидно полагая, что занимаемые им должности (он был секретарем ЦК КПСС и одновременно заместителем председателя Совмина СССР и председателем Комитета партийно-государственного контроля) гораздо ниже его возможностей, рвался к власти более высокой, даже самой высокой. После октябрьского Пленума он представил программу, дух и буква во многом напоминали о временах культа личности Сталина. Люди, близко знавшие Шелепина, единодушно утверждают, что он в противоположность Брежневу всегда был представителем так называемого твердого крыла. Между ними и тогдашним Генсеком уже после октябрьского Пленума начались разногласия, которые со временем приобрели более острый и почти открытый характер. Распространявшиеся одно время слухи о нездоровье Брежнева были инспирированы, если не самим Шелепиным, то его окружением, и должны были служить средством, облегчающим новую «смену караула». Окружение переусердствовало, чем и было ускорено падение Шелепина…

Шелепин, насколько я могу судить, был одним из немногих деятелей в тогдашнем руководстве страны, кого отличали и интеллект, и большие организаторские способности, творческая жилка. Но ох уж эта распроклятущая жажда власти! Сколько людей, в том числе и одаренных, она развратила и погубила, какой ущерб нанесла партии и обществу! Думаю, погубила она и Шелепина.

П. Родионов. Знамя. 1989. № 8. С. 188–189.

* * *

Весной 1967 года, когда я был в командировке в Тернополе, поздно ночью ко мне на прием попросился начальник областного управления КГБ. Я его принял, и он мне рассказал: «Из центрального аппарата КГБ в области была комиссия, которая проверяла всю работу областной госбезопасности. Почти все члены комиссии откровенно и очень нелестно отзывались о Леониде Ильиче Брежневе. Они говорили, что это случайный человек у власти, в руководстве партии. Что он совершенно не подготовлен для выполнения этой высокой роли, что он вообще недалекий, нечистоплотный, жадный человек. Он в партии и народе совершенно не пользуется авторитетом, большой пустослов, к власти пришел интриганским путем, и дни его могут быть сочтены». С большой горечью я все это выслушал и предложил все, что мне было сказано, написать. К утру письмо было у меня.

Получив его, я задумался, ибо в письме было много правды, но что мне с ним делать, как поступать? Замолчать это нельзя, потому что все может стать известным по другим каналам. Довести до сведения Брежнева? Но как он, очень мнительный и трусливый человек, все это воспримет? Все же, посоветовавшись с Н. В. Подгорным, решил все рассказать Брежневу и передать ему письмо. Он воспринял все очень болезненно, но поблагодарил меня за информацию, взял письмо и положил в сейф.

П. Шелест, с. 227–228 [13].

* * *

В апреле 1967 года в моей политической судьбе произошел крутой поворот. В один из дней, когда я приехал на очередное заседание Политбюро, меня неожиданно позвал Брежнев. Зашел к нему в кабинет – там еще и Суслов сидит. Это не удивило: все последние годы Брежнев со мной один никогда не разговаривал. В этот раз, обращаясь ко мне, сказал: «Знаешь, надо нам укрепить профсоюзы. Есть предложение освободить тебя от обязанностей секретаря ЦК и направить на работу в ВЦСПС председателем. Как ты смотришь?» Я ответил, что никогда себе работы не выбирал и ни от какой не отказывался. Хотя прекрасно понимал, что не об «укреплении профсоюзов» заботился Генсек. Ему просто нужно было увести меня от активной работы в ЦК.

Брежнев и Суслов (не проронивший, кстати, ни слова) поднялись, и мы перешли в другую комнату, где уже собрались все члены Политбюро. Брежнев повторил все, что сказал мне, заявил, что он и Суслов рекомендуют направить Шелепина в ВЦСПС и что он останется членом Политбюро для повышения авторитета профсоюзов. Все согласились.

Вскоре состоялся съезд профсоюзов, на котором я выступил с отчетным докладом. Перед съездом в беседе с Брежневым и Сусловым предложил в докладе ВЦСПС сказать о главном – о переориентации профсоюзов на защитную функцию как первейшую задачу. Это предложение ими было категорически отклонено.

Работая в ВЦСПС, я высказывал Брежневу ряд предложений, причем делал так, чтобы они исходили как бы от него, а не от меня. В противном случае любые разумные предложения были обречены. Но не помогала и эта уловка…

Я видел явно неприязненное отношение ко мне и полное безразличие к профсоюзам ВЦСПС. К тому же еще западная пресса регулярно публиковала материалы, в которых меня прочили в преемники Брежнева, что, естественно, раздражало его. Вообще настроение у меня было отвратительное. В конце концов я подал заявление с просьбой освободить меня от обязанностей члена Политбюро ЦК КПСС и Председателя ВЦСПС. Эта отставка была принята. В информационном сообщении об итогах Пленума ЦК, опубликованном в печати, так и было сказано: освобожден «в связи с его просьбой». Иного выхода я не видел, а «отбывать» службу я не мог. Вскоре я был направлен на должность заместителя председателя Государственного комитета СССР по профессионально-техническому образованию.

А. Шелепин, с. 240–241 [13].

* * *

Друзей Шелепина и тех, кого подозревали в близости к нему, разослали кого куда. Среди опальных было немало моих знакомых, вовсе не причастных к его деятельности,  – их наказывали для острастки. В высоких кругах возрадовались низложению Шелепина. Так и говорили: «Не хватало нам этого комсомольского диктатора!»

Оставлю в стороне свою обиду на Шелепина, в тех «играх» товарищества не существует. Но вот прочитал, что он сталинист. В мою пору Шелепин был жестким, требовательным, но сталинистом?.. До войны он учился в знаменитом Институте истории, философии и литературы (ИФЛИ). Делал карьеру. Его обуревала жажда власти. При Хрущеве он быстро шел вверх, однако примкнул к заговорщикам. Видимо, считал, что это подходящий случай пройти вперед за спиной Брежнева. Так это мне видится…

А. Аджубей, с. 311.

* * *

Тогдашний первый секретарь МГК КПСС Н. Е. Егорычев выразил, вероятно, общее настроение, когда заметал в разговоре с одним из руководителей: Леонид Ильич, конечно, хороший человек, но разве он годится в лидеры для такой великой страны? Фраза дорого обошлась ему, как, впрочем, и его открытая критика на одном из пленумов ЦК КПСС военной политики, за которую отвечал Брежнев. Вместо того чтобы стать секретарем ЦК, как это предполагалось, Егоры-чев на долгие годы был отправлен послом в Данию…

Ф. Бурлацкий, с. 145.

* * *

После освобождения Н. Е. Егорычева с поста секретаря Московской городской парторганизации ему позвонил Леонид Ильич и сказал примерно такое: «Ты уж извини, так получилось… Нет ли у тебя каких там проблем – семейных или других?» Егорычев, у которого дочь незадолго до этого вышла замуж и маялась с мужем и ребенком без квартиры, имел слабость сказать об этом Брежневу. И что же вы думаете? Через несколько дней молодая семья получила квартиру. Брежнев не хотел ни в ком вызывать чувство озлобления.

Ф. Бурлацкий, с. 150.

* * *

Особо – о Н. Е. Егорычеве. Думаю, что называть его выступление на июньском (1967 года) Пленуме «бунтарским» также нет оснований. Как участник злополучного для Егорычева пленума могу засвидетельствовать: та часть его выступления, в которой он критиковал недостатки в организации противовоздушной обороны, не давала никаких оснований для последовавших затем оргвыводов. То было лишь некоторое «шевеление воздуха», но и тем оно запомнилось, слушателям, что такие «шевеления» были тогда крайне редки. Глубоко убежден, что оратор, выступая с критикой, рассчитывал на поддержку самого Брежнева, так как руководствовался он лишь благими намерениями и речь его в этой части носила к тому же характер самокритики, поскольку сам Егорычев являлся членом Военного Совета Московского округа ПВО. Но что не учел Егорычев, так это то, что вторгается он в закрытую зону, куратором которой наряду с Д. Ф. Устиновым был сам Генеральный. Вот почему неожиданно для большинства участников пленума дело приняло крутой оборот. Досрочно был объявлен перерыв, а после перерыва очередные ораторы (включая Мжаванадзе) свои заранее заготовленные речи начали с проработки Егорычева, причем чуть ли не одними и теми же фразами. Свое пространное заключительное слово Брежнев почти целиком посвятил Егорычеву, доказывая, что ЦК много и последовательно занимается обороной страны, а уж в особенности противовоздушной. Стало ясно: судьба Егорычева предрешена. Между тем накануне из достоверных, как говорится, источников я узнал, что на этом пленуме предполагалось избрать Егорычева секретарем ЦК. Перед этим он вместе с Брежневым был в Грузии, и мы уже тогда слышали эту новость, и я, честно говоря, радовался за Егорычева, поскольку довольно неплохо его знал и всегда относился к нему (и отношусь!) с искренним уважением…

П. Родионов. Знамя. 1989. № 8. С. 205–206.

* * *

При Хрущеве председатель КГБ Семичастный оставался штатским человеком, Никита Сергеевич отверг его просьбы о присвоении звания, не хотел усиливать роль КГБ. Через несколько дней после отстранения Хрущева Семичастный стал генерал-полковником. Брежнев его «уважил».

А. Аджубей, с. 309.

* * *

18 мая 1967 года я приехал в Москву на заседание Политбюро. В повестке дня было много разнообразных вопросов. За несколько часов до заседания меня пригласил к себе в кабинет Брежнев. Немного поговорили о делах текущих, затем он мне сказал: «Сегодня на Политбюро будем решать вопрос об освобождении Семичастного от обязанностей председателя КГБ». Для меня это было большой неожиданностью. Мне хорошо была известна особая роль Семичастного в период подготовки и проведения «мероприятий на основе партийной демократии» в отношении Хрущева. Безусловно и то, что Брежнев многим был обязан ему лично.

Продолжая разговор, Брежнев сказал: «Я пригласил тебя, чтобы посоветоваться, где и как использовать Семичастного. Оставлять его в Москве нельзя и в то же время не хочется и «обижать» его сильно. Может быть, ты что предложишь ему на Украине?» Договорились, что Семичастный будет назначен первым заместителем Председателя Совмина республики, хотя такую должность надо было утвердить дополнительно. Брежнев поблагодарил меня за участие в решении такого «деликатного вопроса»…

Решение было принято единогласно: «Освободить т. Семичастного В. Е. от работы в КГБ в связи с переходом на другую работу». Сразу же Брежнев объявил, что «Семичастный будет назначен первым заместителем Председателя Совмина УССР. Вопрос этот с Украиной согласован».

П. Шелест, с. 228 [13].

* * *

1971 год – год XXIV съезда партии. Это был последний съезд, который Л. И. Брежнев проводил в нормальном состоянии. Он еще был полон сил, энергии, политических амбиций. Положение его как лидера партии и страны было достаточно прочным. Кроме того, чтобы обезопасить себя от возможных неожиданностей, он избрал верный путь. Во-первых, привлек в свое окружение людей, с которыми когда-то работал и которые, как он правильно рассчитал, будут ему благодарны и преданы за их выдвижение. Во-вторых, на всех уровнях, определяющих жизнь страны, он стремился поставить людей по принципу «разделяй и властвуй»…

Принцип «разделяй и властвуй» проявлялся и в Политбюро, где напротив друг друга сидели два человека, полные противоположности, и, мягко говоря, не любившие друг друга – Н. В. Подгорный и А. Н. Косыгин. В свою очередь, в Совете Министров СССР А. Н. Косыгина окружали близкие Брежневу люди – старый друг Д. С. Полянский и знакомый еще по работе в Днепропетровске Н. А. Тихонов.

Удивительными в связи с этим принципом казались мне его отношения с Ю. В. Андроповым. Андропов был одним из самых преданных Брежневу членов Политбюро. Могу сказать твердо, что и Брежнев не просто хорошо относился к Андропову, но по-своему любил своего «Юру», как он обычно его называл. И все-таки, считая его честным и преданным ему человеком, он окружил его и связал «по рукам» заместителями председателя КГБ – С. К. Цвигуном, которого хорошо знал по Молдавии, и К. Г. Циневым, который в 1941 году был секретарем горкома партии Днепропетровска, где Брежнев в то время был секретарем обкома.

Е. Чазов, с. 80–81.

* * *

Брежнев имел привычку сталкивать одного члена Политбюро с другим, иногда звонил, в частности, мне (а я знаю, и некоторым другим товарищам) и говорил, что вот, мол, завтра будем обсуждать такой-то вопрос, так ты выступи и раскритикуй такого-то.

Л. Шелепин, с. 238 [13].

* * *

В день двадцатилетия Победы в Великой Отечественной войне 8 мая 1965 года Жуков впервые (после хрущевской опалы с октября 1957 г.  – Ред.) был приглашен на торжественный вечер в Кремль. Когда он вошел во Дворец съездов, присутствующие встали и устроили грандиозную овацию в честь маршала. А когда в докладе в числе прославленных военачальников была произнесена фамилия Жукова, в зале возникла новая овация, все встали и очень долго аплодировали стоя. Такая реакция озадачила нового генсека Брежнева, и опять возникли неприятные для Жукова последствия. В этот день зародилась болезненная ревность к славе маршала у Брежнева, нового всесильного вождя партии и главы государства. Как выяснилось позже, Леонид Ильич мелко гадил маршалу, задерживая издание его книг, только потому, что в ней не упоминался новый претендент на историческую роль в войне – полковник Брежнев. Ревность и даже боязнь приветственных оваций была так велика, что Генеральный секретарь, не желая видеть и слышать все это, рекомендовал делегату съезда (XXIII) маршалу Жукову, члену партии с 1919 года, не появляться на съезде. Вот что об этом пишет А. Миркина.

«Брежнев по телефону спрашивает Галину Александровну:

 – Неужели маршал действительно собирается на съезд?

 – Но он избран делегатом!

 – Я знаю об этом. Но ведь такая нагрузка при его состоянии. Часа четыре подряд вставать и садиться. Сам не пошел бы,  – пошутил Брежнев,  – да необходимо. Я бы не советовал.

 – Но Георгий Константинович хочет быть на съезде, для него это последний долг перед партией. Наконец, сам факт присутствия на съезде он рассматривает как свою реабилитацию.

 – То, что он избран делегатом,  – внушительно сказал Брежнев,  – и есть признание и реабилитация.

 – Не успела повесить трубку,  – рассказывала Галина Александровна,  – как началось паломничество. Примчались лечащие врачи, разные должностные лица,  – все наперебой стали уговаривать Георгия Константиновича не ехать на съезд – «поберечь здоровье». Он не возражал. Он все понял».

В. Карпов, с. 347–348.

* * *

Первым, кто активно начал интересоваться складывающейся ситуацией и будущим Брежнева, был не кто иной, как ближайший друг и товарищ по партии Подгорный.

Вернувшийся из Крыма Брежнев ни на йоту не изменил ни своего режима, ни своих привычек. И, естественно, вскоре оказался в больнице, на сей раз на улице Грановского… Не успел Брежнев попасть в больницу, как к нему пришел Подгорный. Для меня это было странно и неожиданно, потому что никогда прежде он не только не навещал Брежнева в больнице, но и не интересовался его здоровьем. Я находился как раз у Брежнева, когда раздался звонок в дверь и у входа в палату я увидел Подгорного. В этот момент я успел сообразить, что он пришел неспроста, хочет увидеть Брежнева в истинном состоянии, а затем «сочувственно» рассказать на Политбюро о своем визите к своему давнему другу и о том, как плохо он себя чувствует.

Пользуясь правом врача, я категорически возразил против подобного посещения, которое пойдет во вред больному. «Ты что, Председателя Президиума Верховного Совета СССР не знаешь?  – заявил он мне.  – Не забывай, что незаменимых людей в нашей стране нет». Постоянное нервное напряжение привело к тому, что я абсолютно не реагировал даже на неоправданную критику, нападки или грубость по отношению ко мне. Я работал, выполняя честно свой профессиональный долг, и ни на что не обращал внимания. Не поколебала меня скрытая угроза Подгорного. «Николай Викторович, я должен делать все для блага пациента, для его выздоровления. Сейчас ему нужен покой. Ни я, ни Вы не знаем, как он воспримет ваш визит. Он может ему повредить. Если Политбюро интересуется состоянием здоровья Брежнева, я готов предоставить соответствующее заключение консилиума профессоров». Не обладая большим умом, но будучи большим политиканом, он понял подтекст последней фразы: «Кого ты здесь представляешь – Подгорного, друга и товарища нашего пациента, или Подгорного – члена Политбюро и его полномочного представителя, который должен сам убедиться в истинном положении дел?» Ворча, недовольный Подгорный ушел.

Е. Чазов, с. 133–134.

* * *

Подгорный только на Пленуме ЦК узнал, что вносится предложение совместить посты (Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР.  – Ред.). Он мне сам рассказывал: «Я сижу на Пленуме ЦК, Леня рядом, все хорошо, вдруг выступает из Донецка секретарь обкома Качура и вносит предложение: считаю, что целесообразно совместить посты Генсека и Председателя Президиума Верховного Совета. Я обалдел. Спрашиваю: «Леня, это что такое?» Он говорит: «Сам не пойму, но видать, народ хочет так, народ…»

И было еще вот что. Подгорный (уже на пенсии) как-то позвонил Брежневу. А тот трубку не берет, не хочет. Тогда соединяют, значит, Николая Викторовича с помощником, а тот и говорит: «Товарищ Брежнев просил передать, что у него нет к вам вопросов…» Тут Подгорный разъярился: «Ты скажи этому… (тут он плохо выразился), что у меня к нему есть вопросы, но я больше звонить не буду». И не звонил. А ведь он его Генсеком сделал.

П. Шелест, с. 150 [13].

* * *

Полянский к 60-летию Брежнева написал политическую оду, в которой сравнивал октябрьский Пленум с Октябрьской революцией, а Брежнева – с Лениным. Приписал Брежневу невероятные и несвойственные ему качества политического деятеля, организатора, вождя социалистического лагеря, болеющего за интересы народа и его благосостояние, хорошего товарища, сплотившего крепкий коллектив Политбюро. Много было других эпитетов.

П. Шелест, с. 225 [13].

* * *

Отношения Полянского с Брежневым, судя по рассказам Дмитрия Степановича, строились по принципу «Митя – Леня». Он принял активное участие в отстранении Хрущева и избрании Брежнева Первым секретарем ЦК в октябре 1964 года, и сначала ничто не омрачало их отношений. В декабре шестьдесят шестого торжественно отмечалось 60-летие Леонида Ильича, ознаменованное вручением ему первой Звезды Героя Советского Союза. Дмитрий Степанович так расчувствовался, по его собственному признанию, что написал стихи, точнее целую поэму по этому поводу.

Однако после того, как на одном из заседаний Политбюро Полянский выступил против решения Леонида Ильича организовать набор 93 тысяч сельских жителей для работы в строительных организациях, он вдруг заметил, что все вопросы, связанные с сельским хозяйством, стали решаться без него. Именно в это время он оказывался в командировках. Брежнев объяснил: «Извини, Митя, но решаю не я, а Политбюро». Так же легко Леонид Ильич «отбился» и от письма Полянского, ему адресованного и переданного через Черненко, где Дмитрий Степанович утверждал, что награждения различными орденами и знаками отличия становятся смешными и неприличными. Брежнев пригласил его к себе и опять произнес: «Митя, не я сам себя награждаю. Это решает Политбюро».

Отношения Полянского и Брежнева усложнились еще больше после письма, полученного от 92 коммунистов из Свердловска, где они утверждали, что Леонид Ильич окружил себя своими людьми, перестал прислушиваться к советам, возрождая новый культ, теперь уже своей личности. Опять через Черненко Дмитрий Степанович передал письмо Брежневу. Реакция его была своеобразной. Леонид Ильич позвонил и спросил: «Митя, а у тебя что, в Свердловске своя мафия?» Политическая карьера Полянского закончилась. Знал Брежнев, как лишить влияния и авторитета того или иного деятеля: в данном случае не было способа надежней, чем назначение Дмитрия Степановича министром неотвратимо развалившегося сельского хозяйства. В 1973 году Полянский приступил к новым для себя обязанностям.

А. Гаврилюк, с. 270–271 [13].

* * *

На одном из заседаний Политбюро, в начале 1973 года, Брежнев вынул из кармана какую-то записку и сказал: «Товарищи, нам надо решить еще один вопрос – о министре сельского хозяйства. Был у меня на приеме В. В. Мацкевич, он просит освободить его от обязанностей министра сельского хозяйства, думаю, что его просьбу надо удовлетворить». Решили Мацкевича освободить от занимаемой должности в связи с переходом на другую работу. Встал вопрос о министре, Брежнев назвал кандидатуру Полянского и обратился к нему с вопросом: «Как вы, Дмитрий Степанович, смотрите на такое предложение?» Полянский встал, бледный, дрожащий: «Со мной об этом никто не говорил». Брежнев отпарировал: «Вот сейчас и поговорим». Полянский, обращаясь к Брежневу, сказал: «Леонид Ильич, не надо этого делать, я по состоянию здоровья этот объем работы не потяну». Брежнев на это ответил: «А первым заместителем Председателя Совмина вы, товарищ Полянский, можете работать?» Полянский замолчал. Так его утвердили министром сельского хозяйства СССР, освободили от обязанностей зампредсовмина, но пока оставили членом Политбюро. За три года работы министром сельского хозяйства Полянский так ни разу и не попал на прием к Брежневу, несмотря на то, что он якобы туда был послан на «укрепление», но никто ни разу его отчет о работе не выслушал. Зато вокруг него сгущались «черные тучи» – его начали открыто в печати критиковать за недостатки в сельском хозяйстве. По прямой указке Брежнева с подачи Кулакова на XXV съезде КПСС в марте 1976 года он также подвергся «острой критике». При выборах в члены ЦК против него было подано много голосов, и в результате он «выпал» из состава членов Политбюро. Затем его освободили от обязанностей министра сельского хозяйства, а чтобы убрать из Советского Союза – направили в Японию послом.

П. Шелест, с. 226 [13].

* * *

Лично я с ним знаком не был (Геннадии Иванович Воронов), сужу о нем по выступлениям на пленумах и Секретариатах ЦК, по тому, как в свое время вел он заседания Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Воронов производил на меня впечатление сугубо делового и очень принципиального руководителя. По его собственному признанию, приход Брежнева к власти явился для него неожиданностью и встречен был им, судя по всему, отрицательно. Занимая пост главы правительства РСФСР, а затем Председателя Комитета народного контроля СССР и являясь членом Политбюро ЦК КПСС, Воронов всегда имел мужество высказывать и отстаивать свою собственную точку зрения по таким, в частности, вопросам, как строительство КамАЗа, Чебоксарской ГЭС, назначение того же Щелокова на пост министра внутренних дел. Знаю о том, что к решению о вводе наших войск в Чехословакию в августе 1968 года он отнесся отрицательно, о чем сужу по факту его выступления в Новосибирске перед членами бюро обкома, где он прямо и недвусмысленно расценил этот шаг руководства как глубоко ошибочный, дав понять, что подобную точку зрения высказал и на Политбюро. Занять такую позицию в тех условиях мог лишь человек большого личного мужества, и не случайно в конечном итоге стал он неугоден Брежневу…