Текст книги "Батальоны вступают в бой"

Автор книги: В. Васильев

Соавторы: Александр Свиридов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Наин, найн! – ответил один, думая, что вода отравлена.

Миша Круглов отпил из ведра. Тогда только раненые протянули свои кружки…

Гвардейцы спешили. Впереди маячила высота 114. До нее три километра. Справа от нее – лесок. Обойти кустами безопаснее, чем идти прямо на высоту, где, конечно, засел враг.

План действий был правильный, но комбат под влиянием успеха не выслал вперед дозор и сильно поплатился за это. На подходе к лесу батальон попал под шквальный огонь пулемета. Иванов вступил с ним в единоборство и вышел победителем.

В это время Филипповский по рации связался с КП полка.

– На высоте сто четырнадцать мощные огневые точки, – доложил он. – У нас нечем подавить.

– Вызовем авиацию, – успокоил я комбата.

И вскоре в небе послышался рев краснозвездных штурмовиков. Они сделали три захода на высоту. Наши подразделения были так близко от позиции неприятеля, что их обдавало взрывной волной. Бомбежка получилась эффективной, а гвардейцы быстро овладели высотой.

К концу дня полк продвинулся почти на 30 километров. По тому времени это был высокий темп наступления. Нам сильно помогли не только авиаторы, но и артиллеристы. Орудия, минометы, реактивные установки вовремя и точно наносили удары по огневым позициям противника. Особенно метко стреляли минометчики роты Богуславца.

Вечером, после боев в районе Гороховище и высоты 114, к нам приехали генерал-майор С. Н. Кузнецов и начальник штаба дивизии М. Л. Перельман. Комдив по– отечески от имени командования поблагодарил за успешное выполнение задачи и тут же вручил отличившимся награды.

Я рассказал начальнику штаба дивизии о том, что новичок вывел 2-й батальон на первое место. Полковник Перельман улыбнулся и сказал, что искренне рад за Филипповского…

– Но, друг мой, впереди еще много испытаний, – заметил он.

Осторожный начштаба был прав. Впереди нас действительно ждали тяжелые бои, серьезные испытания. Переправа через реку Птичь, марш через болота к железной дороге Минск – Брест, сражение за станцию Лесная, бои за города Косово, Слоним, рывок к Беловежской пуще – весь этот боевой путь Иван Митрофанович Филипповский прошел с честью. Уже в боях за Белоруссию он проявил себя способным и мужественным командиром, и о нем еще будет рассказ дальше.

29 июня мы узнали радостную весть – освобожден от захватчиков Бобруйск. Пять пехотных дивизий и одна танковая дивизия противника разгромлены. В этой крупной победе есть доля усилий и нашей 96-й гвардейской Иловайской дивизии.

Командующий 28-й армией генерал-лейтенант А. А. Лучинский объявил благодарность нашему соединению и поставил перед ним новую задачу – пробиться к станции Лесная и перерезать железную дорогу Минск – Брест.

В этот день генерал-майор Кузнецов опять напомнил нам славную страничку из военной истории. На месте станции Лесная в начале XVIII века была русская деревушка под тем же названием. Здесь в то время разыгралось сражение между шведской и русской армиями. Карл XII считался непревзойденным полководцем, перед именем которого содрогалась вся Европа. Однако именно здесь, в битве у Лесной, Петр Первый нанес пришельцам удар, за которым потом последовал разгром шведов под Полтавой.

Лесную освобождал от наполеоновских войск М. И. Кутузов, И вот в тех же местах советским воинам выпала доля биться с немецко-фашистскими захватчиками. Много уже осталось километров за спиной. Но каждый новый еще больше поднимал наш дух.

Сергей Николаевич Кузнецов говорил солдатам: «Ты не просто продвинулся вперед, ты шагами измерил силу свою, силу своей армии и силу своей любви к Родине».

Наш полк стоял в лесу. Из разведки вернулся Дубинда. Он сообщил нам, что станция Лесная примыкает к зеленому массиву в трех километрах от наших боевых порядков. Павел Христофорович прошел школу разведки под руководством Виноградова, Гостева и Кораблева. Его информация всегда была точной. И я подумал: «А не накрыть ли гитлеровцев артиллерийским огнем?»

Наши «боги войны» – Овтин, Сигал, Юрченко и Богуславец– ухватились за эту идею. Густой лес позволял незаметно выкатить орудия к просеке, которую можно было использовать для стрельбы с закрытой позиции.

На длинном самодельном столе появились карта и лист чистой бумаги. Павел Дубинда карандашом переносил со своей шпаргалки на белый лист план станции, направление земляной стены с амбразурами, расположение танков и огневые точки противника.

Мы все дружно курили, но комары не очень-то боялись дыма. Приходилось отбиваться от них. Лишь Дубинда не делал ни одного лишнего движения. Он был мокрый и грязный. От него шел пар. На спине гимнастерки проступила соль. Водил Павел Христофорович карандашом так, что линия врезалась в бумагу навеки.

Рядом с ним на сосновых досках светились солнечные пятна, похожие на блины. Видимо, эти «блины» напомнили замполиту Олейнику о том, что разведчика ждет холодный обед. Он распорядился, и через пять минут повар Володя Спиридонов поставил перед Павлом Дубиндой миску с украинским борщом. Но старшина даже не взглянул на еду. Он, оказывается, проник в село и там наелся вдоволь, а главное, узнал от хозяйки некоторые подробности насчет режима и распорядка немецкого гарнизона на станции. Русская женщина носила офицеру молоко, а сама держала связь с местными партизанами. Она сказала, что обер-лейтенант страшно боится партизан и бобруйского «котла».

2-м батальоном теперь уже официально командовал Иван Филипповский. Я приказал ему скрытно подвести роты на опушку леса возле станции и сразу же после артналета окружить гарнизон.

Филипповский нашел в парторге батальона Тальянове хорошего помощника. Они так сдружились, что почти не расставались. Комбат и парторг взяли на себя детальную разработку вывода рот в исходное положение.

А я по схеме, составленной разведчиком, стал уточнять расположение огневых средств противника. Очень важно было прежде всего самому разобраться в обстановке.

– Значит, три танка периодически курсируют по станции? – обратился я к Дубинде и показал на три ромбика со стрелками противоположных направлений. – Как думаешь, чем это вызвано?

Скуластое, небритое лицо Павла Христофоровича медленно повернулось в сторону, откуда мы пришли в лагерь, заброшенный партизанами.

– Помните, на рассвете нас обстреляли автоматчики. – Он кивнул в направлении станции. – Думаю, что они предупредили обер-лейтенанта. Сегодня он отказался от молока…

Меня поразила наблюдательность старшины. Я подумал о том, что он, с его рабочей закалкой, относится к разведке с таким же старанием, как до войны осваивал специальность монтажника.

Мы приняли все меры, чтобы враг не обнаружил нас, и за пятнадцать минут, после артобстрела, пленили гарнизон. Внезапность принесла нам скорую победу. Филипповский сообщил по рации о количестве пленных, о трофеях. Я не сомневался, что немецкое командование не смирится с потерей очень важной позиции, и приказал комбату как можно прочнее закрепиться на станции.

Две контратаки пехоты, поддержанной танками и артиллерией, не принесли противнику успеха. 2-й батальон отстоял станцию, но понес большие потери. Тяжелые снаряды неприятельского бронепоезда пробивали толстые кирпичные стены, и каждый из них приносил жертвы.

Зато и враг изведал русского свинца. Иванов установил своего «максима» на пригорке и оттуда косил фашистскую пехоту. Но особенно отличились братья Кругловы. На запасном пути еле дышал паровоз с тремя порожними вагонами. Миша восстановил путь с помощью саперов, а Павел развел в топке огонь, разогнал локомотив и пустил его по железнодорожной ветке, на которой за поворотом стоял бронепоезд. Неизвестно, что там произошло, только тяжелые снаряды перестали рваться на станции Лесная.

3

Сплошная линия укреплений осталась позади. Теперь перед нами были разрозненные очаги сопротивления.

Мы часто сталкивались с неприятелем неожиданно. Однажды он расстрелял в упор полковую батарею 45-мм орудий на конной тяге. В эту засаду попал и генерал-майор Кузнецов. Ему пришлось врукопашную схватиться с немецким солдатом.

Когда выходили в район Подбожья, вдруг услышали впереди сильную стрельбу. В чем дело? Кто опередил нас? Ускорили движение. Навстречу нам выскочили солдаты 295-го полка нашей дивизии. Они рассказали, что батальон попал в засаду и комбат никак не может связаться по радио с командиром части.

Мы с ходу развернулись и внезапной атакой помогли соседям выйти из тяжелого положения.

Но и враг нередко попадался в ловушки, подвергался внезапным ударам с тыла, блудил в непроходимых дебрях. Были случаи, когда небольшая группа наших воинов брала в плен целые воинские части.

Однажды в районе Косово разведчики проникли в расположение противника и нос к носу натолкнулись на большую группу венгерских кавалеристов. В предутреннем тумане они приняли гвардейцев за своих. Мадьяры продолжали сидеть на поляне возле костра. Начальник разведки капитан А. И. Бурехин не растерялся: часть взвода он оставил в засаде, а со старшиной П. X. Дубиндой решительно подошел к вражеским конникам. Больше жестами, чем словами, Бурехин объявил венграм, что они окружены. В подтверждение этого по сигналу капитана из кустов донеслась русская речь. «Окруженные» даже не пытались сопротивляться. Их офицер, понимая по-русски, заверил Бурехина, что они охотно сложат оружие, и дал соответствующую команду.

А вскоре в тех же лесах нам удалось пленить мадьярскую кавалерийскую бригаду. Ею командовал полковник Солтус, невысокого роста, лет сорока пяти. Он неплохо объяснялся по-русски и заявил, что его соотечественники не хотят умирать за фашистов…

В ходе беседы выяснилось, что венгры не верят в победу фюрера, что многие из них дезертируют и охотно сдаются в плен. Полковник Солтус предупредил нас, что эсэсовцы до сих пор держат своих солдат в страхе и немцы будут оказывать упорное сопротивление.

И он оказался прав. Несмотря на то что германская военная машина летом 1944 года стала работать с перебоями, а в психологии немецкого солдата происходил надлом, населенные пункты мы, как правило, брали только с боем. Даже покушение на Гитлера нисколько не облегчило нам продвижение вперед. Фашистские нацисты, а их было немало, по-прежнему задавали тон на фронте.

Мне довелось быть свидетелем допроса гитлеровского полковника, бывшего командира полка. Его заносчивый вид, обозленный взгляд говорили нам: как волка ни корми «котлами», он все равно на Гитлера молится. По лесам и болотам он пробирался на запад. Его схватили разведчики в районе Василевичей. Полковник отказался от еды и медицинской помощи. Он нес в себе тот заряд ненависти и бесноватого фанатизма, который и сейчас воодушевляет недобитых нацистов действовать во имя фашизма.

Взаимодействуя с другими частями дивизии, 293-й полк освободил Уречье, Слуцк и Слоним, за что был награжден орденом Красного Знамени. Это было 4 июля 1944 года. По этому поводу состоялся большой митинг. Праздничные поздравления, ощущение заслуженного успеха – все это значительно скрасило наш последний марш по белорусской земле.

Вступая в Беловежскую пущу, комдив Кузнецов категорически запретил своим воинам истреблять зубров и других редких животных знаменитого заповедника. И к чести наших солдат, ни в одном политдонесении полка не упоминалось браконьерство. Нашли одного пристреленного быка, но, как установил ветеринар, зубр уже сутки как убит пулями немецкого происхождения.

Беловежская пуща – огромный лесной массив дикой красоты. Местами кроны деревьев сплетались над узкой дорогой, и мы шли сквозь зеленый туннель. Сто восемьдесят километров самого разнообразного лесного пейзажа и самых различных стычек с противником. И вот наконец Павел Дубинда, подлетая на взмыленной лошади, кричит нам:

– Западный Буг! Государственная граница!

Чтобы выйти на берег пограничной реки, нам нужно захватить важный узел сопротивления немцев – Александровну. Густой лес и прибрежные кусты помогли нам совершить обходный маневр. Врага выбили из населенного пункта без особого труда.

Наступил долгожданный день – наш полк вышел на границу между СССР и Польшей. Пилотки взлетели в воздух. Могучее «ура» разнеслось далеко окрест. Воины обнимали друг друга, пожимали руки, поздравляли со знаменательным событием. 28 июля запомнилось мне на всю жизнь.

Иванов и братья Кругловы пришли ко мне поздравить с победой. Мы невольно вспомнили, как Миша тяжело переживал первые наши неудачи. Теперь младший Круглов, со значком гвардейца и орденом Красной Звезды, стоит среди нас, загорелый, подтянутый, с веселыми синими глазами.

Родина освобождена! А впереди нас ждали народы Европы. Мы все испытывали огромный душевный подъем.

А тут еще радость! За фронтовые успехи наша дивизия получила высшую правительственную награду– орден Ленина. Имя великого вождя, его бессмертный образ вдохновлял нас на окончательную победу над врагом.

4

Советские войска вступили на землю Польши. Парторг части Филипп Трифонович Башкиров пригласил польских партизан на полковой митинг. Они рассказали нашим бойцам о зверствах немецких оккупантов. Нацисты безжалостно истребляли польский народ. Гитлеровский наместник Франк откровенно заявил: «Мы добьемся того, чтобы стереть навеки само понятие – Польша». За годы оккупации Польши фашисты покрыли страну сетью концентрационных лагерей, истребили 5 миллионов 384 тысячи ее жителей, многие тысячи людей были угнаны на принудительные работы в Германию.

Вскоре наша газета опубликовала беседу с полькой Геленой Радушевской. Она целый год работала в генерал-губернаторстве в Варшаве и сама лично слышала, как генерал-губернатор Франк цинично заявил: «Польская интеллигенция непокорна, и ее нужно поголовно истреблять».

Все поляки ненавидели фашистов, борясь с ними, но своими силами они не могли освободить родину от захватчиков. Наши братья славяне обратились к советским воинам за помощью. Они верили в нашу победу. И крылатая фраза «Москва спасет Варшаву!» облетела всю польскую землю.

И вот наши артиллеристы и минометчики – Роскошный, Овтин, Сигал, Юрченко и Богуславец – первыми начали расчистку польской земли от фашистских оккупантов. 3 августа 1944 года мы освободили первый польский город Соколув-Подляски. На подступах к нему немцы оказали ожесточенное сопротивление. В одном колодце засели гитлеровцы с крупнокалиберным пулеметом. Его пули не давали нашим бойцам перейти поле, на котором была снята пшеница. При обстреле пулеметной точки гитлеровцы спускались по лестнице на дно колодца, а когда опасность проходила, снова поднимались и обстреливали нашу пехоту.

В бой с неприятельским расчетом вступил Николай Иванов. Он выкатил своего «максима» на бугорок и, как только немцы показались над срезом бетонного кольца, меткой очередью снял их.

За колодцем, в саду, находился гитлеровский снайпер. Он засек Иванова. И как только Иванов приподнял голову над железным щитком, снайперская пуля угодила в него.

Иванов еще был жив, когда его отправили в санроту. Там ему сделали операцию, влили кровь, но врач полка Нина Павловна Воскресенская сказала, что Иванов не выйдет из шокового состояния.

Все же теплилась надежда: врачи тоже иногда ошибаются. Но чуда не произошло.

Перед вечером мы вошли в город. Местные жители засыпали нас цветами. Братья Кругловы сплели из роз и тюльпанов большой венок, и мы пошли прощаться со своим боевым товарищем.

Проводили мы его молча: ни я, ни Кругловы не могли говорить. Но когда мы вернулись в освобожденный город и братья пожелали заменить Иванова за его «максимом», как-то сам собой возник траурный митинг.

Я рассказал, как Николай Иванов во время финской кампании ночами подкарауливал шюцкоровскую «кукушку» и подстрелил ее, как он на протяжении всей своей фронтовой жизни любил собирать оружие и как своим «складом» выручил белорусских партизан.

Павел и Михаил Кругловы вспомнили первые дни войны на румынской границе, как они вместе с Николаем и Андреем Курдюковым отбили ночной десант противника. Младший Круглов с восхищением говорил о мужестве и выносливости Николая.

Березников и Лебедь видели в Иванове своего учителя и замечательного товарища. Лебедь до последней минуты не расставался с Николаем Ивановичем. Он свидетель того, как перед боем Иванов получил из Мурманска письмо, в котором соседи по дому извещали его о смерти матери.

На митинге присутствовали польские горожане и партизаны. Полька Елизавета Джелькевич благодарила советских воинов за освобождение.

Крестьянин Ян Войтек тоже высоко оценил нашу помощь полякам. Он сказал, что никогда не забудет жертв, которые русские понесли в боях за его родину.

Поляки хотели похоронить человека, который за Польшу отдал свою жизнь, на своем кладбище и оберегать его могилу. Но Лебедь сказал, что, смертельно раненный, Николай Иванов просил похоронить его на родной земле.

Братья Кругловы, Березников и Лебедь исполнили последнюю волю друга и доставили его на кладбище партизан в Беловежской пуще. Они нагнали свой полк до начала боя за город Венгрув.

На пулемете погибшего Кругловы высекли надпись: «Со своим „максимом“ знатный пулеметчик Н. Иванов уничтожил 120 фашистов».

В первом же бою новый пулеметный расчет в составе коммуниста Лебедя и братьев Кругловых отомстил за смерть Иванова.

Нужно признаться, что успехи Красной Армии породили кое у кого из нас самоуспокоенность и беспечность. И вот в районе города Венгрув командир пулеметной роты забыл выставить ночной дозор: торопился на встречу с польскими подпольщиками. А гитлеровцы, как на грех, чуть свет под прикрытием тумана перешли в контратаку без артподготовки.

Догонявшие свою часть Березников, Лебедь и Кругловы оказались в полосе действия противника. Михаил услышал немецкую речь, и пулеметчики залегли под кустом. У них было четыре автомата, но не было патронов: на могиле друга они разрядили все диски. Салют получился достойный. А вот сейчас друзья не могли даже предупредить своих об опасности.

Возле места, где притаились гвардейцы, прошли две цепочки вражеских автоматчиков, а за ними следом двое солдат тащили за собой станковый пулемет МГ на длинном брезентовом мешке, чтобы тот не тарахтел.

Лебедь, Березников и Кругловы решили захватить оружие. Они напали на гитлеровцев. Лебедь и Березников бесшумно уничтожили расчет, а Кругловы подхватили пулемет, моментально зарядили его и приготовились ударить в спину наступающим. Но огонь нельзя было открывать. Следом за пулеметчиками шли три солдата с ротным минометом и ящиком мин.

Миша закрыл пулемет мешком, и все четверо снова спрятались за куст. У убитых гвардейцы нашли парабеллум и две гранаты. Когда минометчики приблизились шагов на тридцать, раздалось два взрыва. Они сразили немцев и разбудили бойцов пулеметной роты. Красноармейцы встретили неприятельских автоматчиков очередями из «максимов», а в спину им ударил их же МГ. Мало кому из фашистов удалось унести ноги.

Мы вначале думали, что нас поддержали польские партизаны. И каковы же были радость и удивление, когда из тумана раздался знакомый голос:

– Гвардейцы, не стреляйте в своих!

Так чистая случайность спасла нашу пулеметную роту от разгрома.

Форсировав реку Ливец, полк наступал в направлении города Ядув и вскоре завязал бой на юго-восточной окраине. Противник контратаками пытался остановить наше продвижение. Гвардейцы отразили его наскоки.

Через некоторое время гитлеровцы предприняли еще одну контратаку силой до батальона пехоты с тапками. Их удар пришелся по 1-му батальону, которым теперь командовал капитан Мудраков. Создав на этом участке превосходство в силах, нацисты обошли роту старшего лейтенанта Горельченкова и попытались прижать наших бойцов к реке.

Танки двинулись на гвардейцев, стреляли из пушек и пулеметов. Необстрелянные бойцы побежали к воде, под укрытие крутого берега. В этот критический момент Роскошный вызвал огонь полковой артиллерийской группы. Тяжелые снаряды подожгли несколько машин. Дым от них закрыл местность. Гвардейцы воспользовались этой маскировкой и, преследуя пехоту противника, ворвались в город Ядув. Нам помогали польские патриоты. Они стреляли фашистам в спину, поджигали дома, в которых они засели.

За успешное выполнение задачи Военный совет фронта вынес личному составу 293-го полка благодарность и предоставил краткий отдых. Солдаты мылись, чинили обмундирование, приводили в порядок технику и оружие. Я воспользовался паузой и навестил командира 234-го артполка подполковника Владимира Васильевича Роскошного. Обычно в такие паузы он отсыпался, подолгу сидел за обеденным столом и, закончив трапезу, пел под гитару. Он очень любил этот инструмент и никогда не расставался с ним.

Роскошный занимал заброшенный дачный домик с вишневым садиком. Меня удивила необычная картина: на столе в миске уже остыл украинский борщ, повар принес горячие вареники, а Владимир Васильевич сидит возле окна и грустно поет:

 
Жди меня, и я вернусь…
 

На кровати лежит письмо. Видимо, из глубокого тыла пришла весточка от жены или матери. Но почему же он загрустил?

На мое приветствие Владимир Васильевич что-то буркнул и дал понять, что я пришел к нему не вовремя.

– Садись, перекуси…

Я, грешным делом, подумал, что чем-то обидел его. И сейчас же вспомнил, что действительно перед ним виноват. В боях за город Ядув Роскошный опять отличился: поджег вражеские танки, подавил огневые точки в пригородном имении и на редкость быстро накрыл минометный расчет за церковной оградой.

В тот же день я позвонил командиру дивизии и подробно рассказал о заслугах командира артполка, но сам за хлопотами не поблагодарил Владимира Васильевича.

Приглашая хозяина к его же столу, я повинился, что забыл своевременно отметить его. Роскошный по-прежнему сидел перед окном и, тихо напевая, вяло перебирал пальцами струны гитары.

Он, видимо, даже не слышал меня. Пришлось переждать. Я понял, что у него стряслось что-то серьезное.

На призыв повара он тоже ничего не ответил.

Но вот оборвался аккорд. Не поворачивая головы, Роскошный обронил фразу:

– Лучше бой, чем такое.

Я перевел взгляд на письмо. Видимо, семейные неприятности. Я не стал расспрашивать Владимира Васильевича. Роскошный не раз читал мне письма жены, в которых меня удивляла сухая манера изложения. Но я молчал, потому что один мой однополчанин получал очень душевные письма от любимой девушки, а потом она вдруг сообщила, что вышла замуж.

Мы просидели вместе до трех ночи. Владимир Васильевич так и не развеселился.

Отдых был коротким. Полк вскоре получил приказ форсировать реку Западный Буг и овладеть городом Вышкув. Водный рубеж решили преодолеть сразу в нескольких местах. Разведчики искали удобные места для переправы.

Немецкая оборона проходила по высокой железнодорожной насыпи. Выгодная позиция позволяла противнику контролировать прибрежные подходы. Он открывал ураганный огонь, как только кто-нибудь из нас выходил на берег.

Адъютант привел ко мне в землянку польского крестьянина. Пожилой мужчина, с орлиным носом, в почерневшей соломенной шляпе, хорошо знал этот участок реки. Он здесь вырос и охотно взялся показать нам три мели, где можно перейти реку вброд.

Стефан Стефанович рассказал, что гитлеровцы надругались над его единственной дочкой, задушили ее и бросили в реку. А однажды он нес ведра с водой и не мог снять шапку перед обер-лейтенантом. Так двое солдат повалили поляка в снег и облили водой. Он заболел воспалением легких.

Накануне форсирования разведчики привели «языка». Стефану Стефановичу показалось, что пленный солдат был одним из тех, кто его обидел. Поляк с палкой накинулся на фашиста. Тот грохнулся на колени и пустил слезу, что они-де оба католики, что бог велит быть милосердным.

– Милосердным к людям, а не к хищным зверям! – ответил на это Стефан, пытаясь ударить гитлеровца.

Разгневанному крестьянину объяснили, что в Советской Армии не бьют пленных.

Стефан Стефанович долго не мог успокоиться.

Ночью польский патриот показал нам броды. Враг обнаружил наши подразделения лишь тогда, когда они уже вышли на противоположный берег. Нас поддержали артиллеристы не только полка, но и дивизии. Продвижение гвардейцев шло успешно. Западный Буг на широком фронте форсировали все три полка 96-й гвардейской стрелковой дивизии. Теперь оставалось овладеть Вышкувом.

25 августа мы вышли к городу с готическими крышами и башнями. Это был Вышкув.

Разведчики капитана Бурехина вернулись с поиска без «языка», но принесли ценные данные о немецкой обороне. Ее секрет (как любил говорить начальник разведки полка) заключался в том, что все секторы тесно взаимодействовали один с другим.

Наш план был прост: нарушить взаимодействие. Я доложил об этом командиру дивизии. Город должны были штурмовать два полка, а третий находился в готовности развить успех любого из них.

Генерал-майор Кузнецов обещал усилить артиллерийский обстрел залпом «катюш», но потребовал от нас точную схему расположения орудий и минометов противника.

– Бить только по огневым точкам, – сказал он, рассматривая план города. – Город сохраним полякам…

Замполит полка, замполиты батальонов, все парторги и комсорги проводили беседы с бойцами. Еще в первый день нашего вступления на польскую землю Советское правительство заявило, что советские войска вступили в пределы Польши, преисполненные одной решимостью – разгромить германские армии и помочь польскому народу в деле его освобождения от ига немецко-фашистских захватчиков и восстановления независимой, сильной и демократической Польши.

Комсорг полка Петр Иванович Мартынов беседовал с новичками. Он приурочил свое выступление к музыкальной радиопередаче. Московская станция передавала концерт, посвященный знаменитому польскому композитору и пианисту Фредерику Шопену.

Мазурки, вальсы, прелюдии и ноктюрны Петр Иванович комментировал по-своему. Сначала он выделил в музыке Шопена идею борьбы польского народа за освобождение, потом рассказал о жизни основоположника польской классической музыки и неожиданно подвел к тому, что советские воины спасают родину Шопена, его талантливых земляков, наших братьев славян.

Я искренне был рад, что Мартынов нашел оригинальный подход к молодым солдатам. Петя, собственно, вырос у нас в полку. Мы, коммунисты со стажем, охотно помогали ему встать на ноги. Эта беседа Петра Ивановича мне запомнилась: она была его последней в полку.

Забегая вперед, скажу; в бою за Вышкув комсорга тяжело ранило.

Когда наш полк ворвался на северо-западную окраину Вышкува, противник открыл по этой части города сильный огонь. Прокладывая себе путь гранатами, Мартынов первым ворвался в каменный дом, превращенный немцами в крепость. За ним последовала целая группа бойцов. В перестрелке вражеская пуля попала Мартынову в ногу. Из здания его вынесли на носилках. Мы прощались с ним в санбате. Петр Иванович заверил, что он быстро поправится и вернется в родной полк. Но Мартынова больше не пустили на фронт. Через некоторое время из его писем мы узнали, что он демобилизован, некоторое время работал секретарем Петрозаводского горкома, а потом возглавил телевидение Карельской автономной республики.

Наш замысел удался: «катюши», орудия и минометы нарушили взаимодействие немецкой обороны. И гвардейцы дом за домом возвращали полякам для мирной жизни.

Зато нет таких слов, чтобы передать ту радость и благодарность, которую оказывали нам жители Вышкува. Пожалуй, только музыкой, равной шопеновской, можно передать те чувства и мысли, что дарили нам поляки. И это, следует отметить, в самый разгар геббельсовской пропаганды, утверждавшей, будто русские пришли в Польшу с одной лишь целью – захватить земли и насильно присоединить польское государство к Советскому Союзу.

Народ Польши, конечно, не верил фашистской печати. Но некоторые помещики бросили свои поместья и бежали за границу. Один управляющий имением спросил меня:

– Это верно, господин офицер, что вам за воинские заслуги дано право выбора бесхозных имений?

Вопрос был настолько нелепым, что я в первую минуту даже растерялся. Потом улыбнулся и указал на портрет Шопена:

– Вот его нотное хозяйство я с удовольствием приобрел бы, да, к сожалению, ни на чем не играю.

Моя шутка не очень-то его успокоила. Провожая меня за калитку, он осторожно спросил:

– Господин офицер, а какую систему управления нам ожидать?

– Это от вас, самих поляков, зависит: что порешите, то и будет.

– И надолго вы теперь к нам?

– Это военная тайна, пан управляющий, но для вас откроюсь. Как только разобьем противника, так и уйдем.

Разумеется, гитлеровцы не очень-то охотно расставались с Польшей, по наши войска их усердно подгоняли. 96-я дивизия прошла с боями по родной земле Шопена свыше 200 километров. На этом наш освободительный поход здесь закончился.

В середине августа нас перебросили на 3-й Белорусский фронт.