Текст книги "Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII"
Автор книги: В. Сиповский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
С конца XVI столетия быстро растет число иностранцев в Москве. Чаще и чаще наезжают западные посольства и купцы, все больше и больше иноземных лекарей, разных мастеров и особенно военных людей поступает на царскую службу. Необыкновенная щедрость Годунова и его любовь к иностранцам, конечно, должны были их особенно сильно привлекать в Москву. По просьбе немцев он позволил им в подмосковной Немецкой слободе выстроить лютеранскую церковь, чего прежде не допускалось.
С тех пор как русские ближе стали сходиться и знакомиться с иностранцами, прежние нравы и обычаи, по крайней мере при дворе и в боярской среде, стали несколько изменяться. Начали некоторые из русских по примеру немцев брить себе бороды; русская женщина, которую держали взаперти, стала со времен Бориса дышать несколько свободнее. Когда царица прогуливалась, то за ее каретой, не боясь нарекания, следовало несколько придворных женщин верхом на конях. Чаще, чем прежде, стали являться хозяйки дома в среде гостей-мужчин. Приветливость и вежливость в обращении стали заметнее. «Русские, – говорит один иноземный писатель (Маржерет), – очень просты в обхождении и всякому говорят „ты“; а прежде были еще проще. Если им приходилось слышать что-либо сомнительное или несправедливое, то они говорили без всяких учтивых обиняков, прямо, наотрез: „Ты лжешь“. Так говорил даже слуга своему господину. Сам Иоанн Васильевич, названный мучителем, не гневался за подобные грубости. Но теперь, познакомившись с иноземцами, русские отвыкают от прежней грубости в разговоре». Странным казалось французу Маржерету, воспитанному на рыцарских понятиях, что русские в случае личных оскорблений обходились без дуэлей (поединков). «Русские, – говорит он, – вовсе не терпели поединков… Оскорбленный словами или другим образом ведается судом, который и определяет виновному наказание. Оно обыкновенно зависит от воли обиженного: иногда виновного секут батожьем (батоги – прутья толщиной в палец); иногда с обидчика берут взыскание в пользу оскорбленного».
Любопытные сведения о домашней жизни и некоторых обычаях русских находим у другого писателя (англичанина Флетчера). «Русские по большей части, – пишет он, – высокого роста, полны; дородство они считают красотой, стараются отпускать окладистые бороды. По большей части они вялы и малодеятельны. Это, надо полагать, зависит частью от сурового климата, зимнего холода, порождающего сонливость, частью же от пищи, которая состоит преимущественно из разных овощей и кореньев: лука, чеснока, капусты. Они едят их и безо всего, и с другими кушаньями.
Ф. Солнцев Место царское золотое, присланное в дар Борису Годунову от персидского шаха Аббаса
Приступая к еде, русские обыкновенно выпивают чарку водки (называемой русским вином), затем до конца обеда ничего не пьют. Если наготовлено много разного кушанья, то подают сперва печеное (жареного употребляют мало), а потом похлебки. После обеда пьют вдоволь; при каждом глотке целуются друг с другом. Затем все отправляются на скамьи спать. Главный напиток русских – мед, а люди победнее довольствуются квасом.
Тяжелая пища могла бы сильно повредить здоровью русских, но они ходят два или три раза в неделю в баню, которая служит им вместо всяких лекарств. Все русские топят печи и так нагревают дома, что непривычному иностранцу это сначала не понравится. Сильный жар внутри домов и стужа на дворе действуют вредно на кожу: она темнеет и сморщивается; особенно это заметно у женщин, которые занимаются топкой бань и печей и часто парятся.
Русский человек, привыкнув к обеим крайностям, и к жару, и к стуже, может выносить их гораздо легче, чем иностранцы. Нередко можно видеть, как русские зимой выбегают из бань, нагие, в мыле, с разгоряченным телом, от которого идет пар, и кидаются в реку или окачиваются холодной водой, даже и в сильный мороз. Делают они это для укрепления тела.
Боярские костюмы Литография К. Шульца
Одеваются русские следующим образом. Бояре на голову надевают тафью, небольшую шапочку, которая закрывает немного поболее маковки и большей частью богато вышита шелком и золотом и украшена жемчугом и драгоценными камнями. Волосы на голове стригут обыкновенно плотно, за исключением тех случаев, когда бывают в опале у царя и выражают печаль: тогда отращивают себе длинные волосы до плеч, закрывая ими лицо как можно уродливее. Сверх тафьи носят большую шапку из меха черно-бурой лисицы, с большой тульей, которая возвышается из меховой опушки.
На голую шею надевают часто ожерелье из жемчуга и драгоценных камней, шириною в три-четыре пальца.
Сверх рубахи, изукрашенной шитьем (потому что летом дома поверх нее они обыкновенно ничего не носят), надевается зипун, или легкая шелковая одежда, длиною до колен, которая застегивается спереди, потом – кафтан или узкое застегнутое платье с кушаком. Кафтаны шьются обыкновенно из золотой парчи и спускаются до колен или до лодыжек. Сверх кафтана надевают распашное платье из дорогой шелковой материи, подбитое мехом и обшитое золотым галуном; оно называется ферязью. Другая верхняя одежда из камлота или подобной материи – это охабень, род плаща, весьма длинный, с длинными рукавами и воротником, украшенным каменьями и жемчугом. (Под рукавами охабней делались прорехи для рук, а рукава откидывались назад.) Особый вид охабней – однорядка, отличающаяся от первого тем, что шьется без воротника; она обыкновенно бывает из тонкого сукна или камлота. Сапоги делаются из сафьяна и вышиваются жемчугом. Нижнее платье, вправленное в высокие голенища сапог, шьется часто из парчи. Со двора бояре и боярские дети обыкновенно выезжают верхом.
Боярские дети или дворяне одеваются точно так же, как бояре, употребляя лишь иные, более дешевые материи на одежду, но кафтан или нижнее платье и у них бывает иногда из золотой парчи, а прочее платье суконное или шелковое.
Благородные женщины (боярские жены) носят на голове тафтяную повязку (обыкновенно красную), а сверх нее шлык белого цвета. Сверх того надевают шапку (в виде головного убора из золотой парчи), называемую шапкою земскою, с богатой меховой опушкой, с жемчугом и каменьями, но с недавнего времени перестали унизывать шапки жемчугом, потому что жены дьяков и купцов стали подражать им. В ушах носят большие серьги в два дюйма и более, золотые, с драгоценными камнями. Летом часто надевают покрывало из тонкого белого полотна или батиста, завязываемое у подбородка. Покрывало унизывалось жемчугом. Когда выезжают со двора в дождливую погоду, то надевают белые шляпы с цветными завязками (шляпы земские). На шее носят ожерелье пальца в четыре шириной, украшенное жемчугом и драгоценными камнями. Верхняя одежда широкая, называемая опашнем, обыкновенно красная, с пышными и полными рукавами, висящими до земли, застегивается спереди большими золотыми пуговицами величиной с грецкий орех. Сверху к ней пришит большой широкий воротник из дорогого меха, висящий почти до половины спины. Под опашнем носят другую одежду, называемую летником, шитую спереди без разреза, с большими широкими рукавами, под нею же – ферязь земскую, которая, подобно мужской, свободна и застегивается спереди до самых ног. На руках носят запястья шириной пальца в два из жемчуга и дорогих каменьев.
Ф. Солнцев Головные уборы тихвинских и белозерских женщин
На ноги надевают сапожки из белой, желтой, голубой или другой цветной кожи, вышитые жемчугом. Такова нарядная одежда знатных русских женщин. Платье простых дворянских жен отличается только материей, но покрой один и тот же.
Женщины, по общепринятому обычаю, белятся и румянятся, притом так много, что каждый может заметить. Этим они вредят своей коже».
Как ни богаты были наряды бояр и знатных людей на Руси, но царская одежда, конечно, была несравненно богаче и пышнее; на нее шли самые дорогие златотканые материи, привозимые с Востока и из Византии. Кроме того, царские одежды обильно украшались драгоценными камнями и унизывались жемчугом. Особенно при торжественных приемах иноземных послов, когда наши цари являлись во всем своем величии, в золотых, сверкающих драгоценными камнями шапках, в бармах, со скипетром и державою в руках, великолепие царской одежды поражало иноземцев.
Необычайным, чисто восточным великолепием отличалось и убранство царских верховых коней: богато убранное седло, бархатный чепрак, вышитый золотом, сбруя, украшенная серебряными бляхами, серебряные, позолоченные цепи вместо узды, даже на ногах серебряные браслеты – все это невольно поражало и тешило глаз.
«Что касается простолюдинов, то они одеваются очень просто и бедно. Мужчины ходят в однорядке, широком и длинном платье из грубого белого или серого сукна; опоясываются кушаком. Под этой одеждой носят шубы (овчинные тулупы), шапки меховые, на ногах высокие сапоги или лапти. Так одеваются зимой. Летом обыкновенно ничего не надевают, кроме рубах нижних и сапог. Женщины, когда хотят принарядиться, надевают красное или синее платье сверху (опашень) и под ним шубу, а летом только две рубахи – одну на другую. На головах носят шапки (кокошники) из какой-нибудь цветной материи, но большей частью простые повязки. Без серег серебряных или из другого металла и без креста на шее нельзя встретить ни одной русской женщины и девушки».
Ф. Солнцев Одежда царская и боярская XVII столетия
Как ни враждебно смотрят некоторые иноземные писатели (особенно Флетчер) на русский народ, как ни корят его за грубость и невежество, но все же и они должны были признать, что он обладает хорошими умственными способностями, не имея, однако, тех средств, какие есть у других народов, для развития своих дарований воспитанием и наукой.
Иностранцев удивляют безграничная преданность русского народа церкви и царю, сильная набожность, терпение и необычайная выносливость. Эти свойства и дали русскому народу силы вынести все невзгоды и погромы, внешние и внутренние, справиться с врагами, спасти свою церковь и свое государство…
Начало смут в царствование БорисаКазалось, золотая пора настала для Русской земли с воцарением Бориса. «Наружностью и умом он всех людей превосходил, – по словам его современника, – много устроил в Русском государстве похвальных вещей… Был он светлодушен, милостив и нищелюбив». Но скоро все изменилось… Могуч и умен был Борис, но знал он, что у него много недоброхотов, особенно между боярами. Вечная боязнь и мелкая подозрительность волновали его душу. Жить и царствовать подольше, видимо, ему очень хотелось. Несколько иноземных врачей было постоянно при нем. Верная немецкая дружина, осыпанная царскими милостями, окружала его. Мы видели, как присягой старался он оградить себя и свою семью от всякой опасности; придумал он даже особую молитву о своем здравии и приказал громогласно читать ее всюду на пирах, когда пили за здоровье его. Ни один пир не должен был проходить без заздравной чаши за царя и без этой молитвы. Охранить себя от всякой опасности, утвердить на престоле свой род и упрочить за ним любовь народа – вот что стало главной целью его жизни…
В 1600 году начали носиться темные слухи, будто царевич Дмитрий не убит, а спасен близкими людьми, будто вместо него погиб другой, схожий с ним ребенок… Дошел этот слух, конечно, и до Бориса и должен был страшно поразить его: все заветные мечты его разбивались об ужасное для него имя Дмитрия!
Боярские костюмы Литография К. Шульца
Что делать, если действительно царевич спасся от убийц? Борис не мог быть непоколебимо уверен, что этого не могло случиться: ведь сам он своими глазами не видел тела Дмитрия. Если сын Грозного жив, то ему, Борису, придется сойти с престола, на котором, казалось, так твердо и прочно уселся он, придется проститься с властью, с которой он сжился, которую мечтал передать сыну своему, без которой ему и жизнь не в жизнь! Если и нет царевича Дмитрия в живых, а нашелся дерзкий самозванец, то и он Борису – враг очень опасный. Взволновать народ было тогда нетрудно: недовольных запрещением юрьевского выхода и кабалой у помещиков было множество; врагов у Бориса и сверху, в среде бояр, и снизу, в среде простого люда, было довольно. Молва, что Борис подсылал убийц в Углич, еще не заглохла в народе, и явись смелый и ловкий обманщик да назовись царевичем Дмитрием, будто бы счастливо ускользнувшим от рук убийц, и в народе могли подняться великие смуты. Понял Борис, что ему готовится тяжкий удар. Надо было спасаться. Но кто враг, где он и существует ли на самом деле или создан лишь враждебной молвой – ничего этого Борис не знал. Положение его было крайне затруднительно: ему надо было искать неведомого врага своего, не обнаруживая, кого именно он ищет, не показывая и виду, что он разыскивает опасного для него соперника на верховную власть, настоящего или мнимого Дмитрия-царевича. Покажи он явно, что ему страшно это имя, и враги не замедлят воспользоваться этим и создадут самозванца, если его еще нет. Надо было казаться спокойным и тайно выследить опасность. Борис знал, что вражда к нему особенно сильна в среде бояр. Над ними надо было ему усилить тайный надзор. Начались подкупы слуг и доносы…
И. Репин Портрет Федора Никитича Романова
Первым пострадал Богдан Вельский: его, как человека близкого к царевичу Дмитрию, Борис всегда опасался. При начале своего царствования он удалил этого боярина из Москвы, послал его в украинские степи строить город Царев-Борисов. Вельский, устроив крепкий город, зажил в нем на широкую ногу, на свой счет снарядил войско, жаловал и ублажал всячески ратных людей.
– Царь Борис в Москве царь, а я царь в Цареве-Борисове! – пошутил Вельский как-то не в добрый час.
Об этом донесено было Борису. Он и придрался к этому случаю, когда стали ходить слухи о спасении царевича Дмитрия. Вельского привезли в Москву. Царь предал его поруганию, велел, говорят, своему иноземцу-врачу выщипать у Вельского его густую и красивую бороду, которой тот очень гордился. Он был сослан и заключен в тюрьму. Посланы были в ссылку и некоторые друзья и сослуживцы его.
Затем пострадали бояре Романовы. Эти бояре, племянники царицы Анастасии, родичи царя Федора, и притом любимцы народа, имевшие во всяком случае более прав на престол, чем Борис, всегда казались ему очень опасными. Устранить их с пути он считал необходимым, но придраться к ним было трудно. Наконец нашелся один из холопов, готовый за деньги клеветать на своего господина, одного из Романовых – Александра Никитича. Этот холоп донес, что его господин замышляет извести царя зельем. Сделан был обыск в доме Александра Никитича, и в кладовой нашли мешок с какими-то корешками, подложенный раньше самим доносчиком. Это сочли вполне достаточной уликой для осуждения Александра Никитича и его родичей. Так рассказывает об этом деле летописец. Так ли было дело или иначе, но несомненно то, что Романовых истязали при розыске, осудили как изменников и царь приказал разослать всех братьев по разным отдаленным местам. Старшего и самого даровитого, Федора Никитича, постригли в монахи под именем Филарета и сослали в Антониев-Сийский монастырь; жену его, Ксению Ивановну, урожденную Шестову, тоже постригли под именем Марфы. Только двое из Романовых, Филарет и Иван Никитич, пережили свое несчастье; остальные же трое (Александр, Михаил и Василий) умерли от лишений и жестокости приставов, наблюдавших за узниками. Пристава эти должны были зорко следить за ними и доносить, если что узнают от них; но ничего важного для Бориса пристава дознаться не могли. О Филарете доносили только то, что он жаловался на недругов своих, бояр, погубивших его, да сокрушался по своей семье.
– Милые мои дети! – говорил он. – Маленькие бедные остаются! Кто их будет кормить и поить? А жена моя бедная жива ли? Где она? Чаю, туда ее замчали, что и слух не зайдет! Мне-то уж что надобно… То мне и лихо, что жена и дети: как вспомнишь их, так словно кто рогатиной в сердце кольнет!..
Нашлись добрые люди, которые тайком приносили Филарету вести о его семье, жене и двух детях: сыне Михаиле и дочке, живших в ссылке с теткой на Белоозере. Не предчувствовали тогда сердобольные вестовщики, какая блестящая участь предстоит этой семье, разрозненные члены которой при жизни друг друга казались уже осиротелыми!..
Царь Борис Годунов
Пострадали в эту пору и другие боярские семьи: Пушкины были сосланы в Сибирь; дьяк Щелкалов, призывавший народ по смерти царя Федора к присяге боярской думе, был сослан. Подозрительность Бориса разыгрывалась все сильнее и сильнее… Дмитрий не находился. Донесли Борису только о слухах, что враги его, скрывающие Дмитрия, намереваются препроводить его в Польшу. По западной границе была, по приказу Бориса, немедленно расставлена стража; велено было всех желающих переехать через рубеж задерживать и доносить о них. Все знали, по словам одного иноземного писателя, что ищут каких-то важных государственных преступников, но никому не объявляли, кого именно… Много «тесноты и обид» тогда испытал народ, много было захвачено и перемучено людей, ни в чем не виновных, а тот, кого искал Борис, не находился. Доносчиков и разведчиков становилось все больше и больше: за доносы и даже за клевету щедро награждали, и эта язва росла не по дням, а по часам. «Настала у Бориса в царстве великая смута, – читаем в летописи, – доносилии попы, и дьяконы, и чернецы, и проскурницы, жены – на мужей, дети – на отцов, отцы – на детей». За доносами следовали пытки, лишение имущества, ссылки.
В то время как доносчики кишмя кишели в Москве, новые тяжкие бедствия постигли наше отечество: голод и моровое поветрие. В продолжение трех лет, начиная с 1601 года, были неурожаи. Всю весну и лето 1601 года шли проливные дожди, тепла было мало, хлеб не мог вызревать, а с 15 августа ударил сильный утренний мороз. Во многих местах не собрали с полей ни зерна. Хлеб страшно поднялся в цене. (Она дошла в Москве до пяти рублей за четверть.) Народ стал голодать. Многие мелкие землевладельцы, не видя возможности прокармливать многочисленную дворню, прогоняли на все четыре стороны от себя своих холопов, которые увеличивали толпы голодных нищих. В следующем году опять неурожай! Тогда настала такая беда, какой не ведали, по словам современника, ни деды, ни прадеды. Черный люд и бедняки стали умирать с голоду. Царь велел открыть свои житницы, продавать хлеб по дешевой цене, а беднякам раздавать деньги. Хлеб и другие припасы со дня на день дорожали. Милосердию царя, казалось, не было меры, а казне его – конца. Ежедневно раздавалась милостыня, по свидетельству очевидцев-иностранцев – десятки тысяч рублей. На беду, между раздающими деньги было много бессовестных людей, которые находили возможность утягивать гроши у нищих, умирающих с голоду: при раздаче милостыни являлись одетые в лохмотья родичи раздающих, приятели их и близкие люди и получали подаяние, а настоящие нищие, калеки, немощные, и дотолпиться не могли… Несчастные ели сено, солому, собак, кошек, мышей, падаль и прочее. Целыми сотнями ежедневно умирал по улицам голодный и бесприютный люд… Царь учредил стражу, которая должна была собирать по улицам и хоронить тела умерших.
А. Кившенко Царь Борис Годунов
Около месяца шла раздача милостыни. Наконец Борис увидел, что цель не достигается, что нищих скопляется в столице все больше и больше, усиливается и смертность. Надо было опасаться и заразы, и народного мятежа.
Раздача денег была прекращена как раз в ту пору, как со всех сторон, по всем дорогам, шли в Москву толпы голодающих. Несчастные тысячами умирали на пути. Все дороги близ Москвы были усеяны телами умерших. Стали ходить ужасные слухи, будто иные, обезумевшие от голода, пожирали человеческое мясо… Начался страшный мор (холера). В одной Москве, говорят, погибло несколько сот тысяч народа!..
Наконец Борис взялся за более разумные меры. Послано было разыскивать по разным областям, нет ли где хлебных запасов. В некоторых южных областях, не пострадавших от неурожаев, нашлись склады хлеба. Его привозили в Москву и продавали за половинную цену, а бедным, сиротам, вдовам и немцам раздавали даром. Отыскивали бессовестных злоумышленников, которые скрывали у себя запасы хлеба, чтобы продать его, когда цена его еще возрастет; у таких хлеб отбирали и продавали по дешевой цене. Наконец, чтобы дать бедному рабочему люду заработок и предупредить насколько можно усиление нищенства в Москве, царь задумал соорудить разные большие постройки. В Кремле, где стояли хоромы Грозного, построены были новые большие каменные палаты. В это же время сооружена была высокая колокольня Ивана Великого.
Все эти меры и заботы царя не могли остановить общего бедствия: слишком уж велико было оно!.. Всех голодающих не под силу было прокормить царю, всех обиженных не мог он защитить. Во время голода господа выгоняли от себя целыми толпами холопов, которых не могли содержать. Этот бесприютный бродячий люд вместе с беглыми крестьянами уходил в Черниговскую, Курскую и Орловскую губернии. Сюда собиралось все больше и больше недовольного, озлобленного люда, отбившегося от мирного труда. От разбойничьих шаек не было проезда не только в глухих местах, но и по большим дорогам, даже и под самой Москвой. Атаман одной многочисленной разбойничьей шайки Хлопка Косолап задумал даже сделать дерзкий набег на столицу. Пришлось выслать против разбойников целое войско, и под Москвой произошло настоящее сражение. Разбойники бились отчаянно; царский воевода пал в сражении, но все же воины осилили. Полумертвый Хлопка был схвачен; разбойников, думавших бежать снова на украину, ловили и вешали… Но их было множество, и любой дерзкий проходимец мог навербовать себе здесь целые полчища лихих людей, готовых ради корысти на всякое дело. Среди этого бесшабашного, гулящего люда уже ходила молва о том, что в Польше явился царевич Дмитрий, который намерен воевать за свое отцовское наследие с Борисом.
